Зимнее багренье

Яик. (1770 г.)

Историческое повествание

С утра на Крещение весь лёд реки Яика напротив городка был усеян собравшимися на багренье казаками. Каждый сидел в небольших санях, в которых была запряжена всего одна лошадь. Поперёд всех – атаман Логинов. Он прохаживается не спеша вокруг своих саней, пробует сбрую, похлопывает по загривку лошадь. Возле него, верхом на лошадях, – следящие за порядком казаки. Среди них и Митька Лысов, – ему, чем бить тяжёлым багром подо льдом рыбу, лучше исполнять полицейскую службу!

Иван Логинов нарочно испытывает казачье терпение, то вдруг зачнёт шутковать: вскочит как оглашенный в сани и поднимет для сигнала руку. Кто-нибудь из нетерпеливых рыболовов сорвётся враз с места, думая, что сигнал для начала багрения атаманом дан. Ан, не тут-то было. Логинов, захохотав, спрыгивает с саней на лёд, даёт отбой ложной тревоге. А рванувшего с места казака, намётом догоняют верховые дозорные, рубят с остервенением шашками сбрую на его упряжи и багры. Митька Лысов, злорадно оскалившись, порет провинившегося рыболова нагайкой по спине, выбивая из его старого овчинного тулупа тучи пыли.

– Ты гляди, Митька Лысов что творит, курва, – обратился Михаил Атаров к стоявшему рядом в своих санках Ивану Кирпичникову. – Выслуживается перед атаманом, кат.

– И правильно делает Митрич, – пожал плечами вислоусый Кирпичников. – Знай, казуня, своё место, не суйся поперёд батьки в пекло.

Иван, как и остальные казаки, сгорает от нетерпения, ожидая сигнала к началу багрения. Алчно поглядывает вдаль, куда предстоит скакать по льду Яика несколько вёрст. Там – места для подлёдного лова рыбы, или «етовы», по-местному.

Михаил Атаров только неопределённо покачал головой и ничего больше не сказал. В принципе, Кирпичников прав: нарушать казачий порядок никто не должен. За нарушение – кара! Так было всегда, испокон веков. Ещё до начала монголо-татарского владычества… Михаил переминается от холода с ноги на ногу, хлопает себя руками в больших, лохматых волчьих рукавицах по бокам. В санях у него – орудия лова: железная пешня, лопата, острия двух багров. Деревянные составные шесты крепко привязаны к задку саней. Каждый шест длиной до десяти сажен, – чтобы можно было достать до самого дна реки, где в яминах спит зимующая в Яике рыба.

Рыбные лежбища ещё с осени тщательно разведаны и отмечены казаками. Это и есть – «етовы». И нужно поспешить поперёд всех, успеть занять самый богатый «етов». Обскачешь в бешеной гонке остальных – быть тебе этой зимой с рыбкой! Нет, – не обессудь, ничего не поймаешь. И тогда семья пойдёт с протянутой рукой под церковь, а сам – в батраки к старшинам или Матюшке Бородину! А семья у Михаила Атарова большая: пятеро детей, – мал, мала, меньше. Двое сыновей и три дочки. Попробуй, прокорми такую ораву!

Атаман Логинов несколько раз подавал ложные сигналы к началу багренья, забавлялся сам и тешил своих конных «опричников». Громче всех ржал нахальный Митька Лысов, видя, как бросались к саням по ложному сигналу изнемогающие от ожидания рыболовы. Ему, как и его товарищам, беспокоиться было нечего: за свою полицейскую службу они всё равно получат долю из общего войскового котла в конце рыбалки, или «удара», как называли лов рыбы казаки.

Наконец сигнал к началу гона был дан, – казаки, попрыгав в сани, как сумасшедшие погнали коней к месту лова. Некоторые, не удержавшись, стремительно летели вверх тормашками с саней на лёд, и хорошо, если отделывались сломанными руками, ногами или рёбрами. Одного молодого, неловкого казачка лошадь затоптала насмерть, проломив тяжёлым, подкованным копытом череп, треснувший, как арбуз.

Стремясь опередить друг друга, казаки остервенело нахлёстывали плётками своих лошадей, а когда подворачивалась чужая, жестоко били её по глазам. Отвешивали крепких плетюганов и зазевавшимся соседям-конкурентам, норовя оттеснить их сани к берегу, где лошади увязали в сугробах, а повозки опрокидывались. Началась страшная, беспощадная, дикая борьба за выживание, не терпящая слюнтяйства и компромиссов. Друг переставал быть другом, как на войне, – брат переставал быть братом. У каждого была семья, которую нужно было обуть, одеть, накормить. Сына снарядить на царскую службу, дочек – выдать замуж, а значит, приготовить им богатое приданное. А цены на казачье снаряжение, оружие и бабскую мануфактуру на оренбургских рынках – ого-го какие! Отойди-подвинься. Не разгуляешься… Лошадь – от семи до десяти целковых, ружьё – четыре рубля, простая казачья шашка – два рубля, а ежели побогаче, покрытая серебром – восемь-десять рублей, позолоченная и того дороже, – двадцать рублей и выше!

Михаил Атаров гнал свою лошадку, не отставая от остальных, порол её плетью – аж рука к концу занемела. Зорко высматривал впереди дорогу, чтобы невзначай не врезаться в задок чужих саней, но и обгонять себя не давал. Опыт у него как-никак был: участвовал уже не в одном десятке багрений. Когда прискакали на место, Михаил остановил лошадь, быстро выскочил из саней и, схватив пешню, торопко побежал, оскальзываясь на льду, к заранее облюбованному месту саженях в двадцати от крутого, правого берега. Этот «етов» казак заприметил ещё по осени, наблюдая с берега на закате солнца, как крутился здесь у поверхности воды огромный косяк рыбы.

Место ещё никем не было занято. Только позади слышал Михаил тяжёлый топот по льду подкованных казачьих сапог, да чьё-то разгорячённое сиплое дыхание. Атаров наддал ходу, чтобы опередить преследователя, но вдруг почувствовал под ногами что-то твёрдое, ударившее сбоку, – споткнулся о неожиданное препятствие и во весь рост растянулся на льду. Выскользнувшая из рук железная пешня, как стрела, заскользила в сторону берега.

Метнувший ему под ноги деревянный шест, казак с радостным воплем пробежал мимо, направляясь к законному «етову» поверженного Михаила. Атаров стремительно вскочил на ноги и в два прыжка быстро догнал обидчика. В душе у него клокотала ярость. Он готов был растерзать противника, как лютый зверь. Крепко схватив казака за шиворот чекменя, он с силой развернул его к себе и, не раздумывая и не примеряясь, двинул кулаком в ухо. И тут только признал в неприятеле… Тимоху Мясникова, – можно сказать, друга детства, но было уже поздно. Сбитый с ног крепким ударом, Мясников, потеряв шапку, рухнул навзничь на речной лёд.

– Прости, Тимоха! – только и успел промямлить сконфуженный Михаил и, схватив Тимохину пешню, принялся быстро, с остервенением долбить лёд у своего «етова». Куда делся Мясников он не видел. Он вообще ничего не видел перед собой, кроме крошащегося под его ударами, летевшего во все стороны льда. Через пять минут лунка была готова. Михаил сбегал к своим саням, притащил шесты и острый металлический наконечник; умело собрал багор и окунул его в дымящуюся на лютом январском морозе чёрную воду полыньи. Всё, – место он за собой застолбил! Теперь ни одна душа не смела оспаривать у него этот «етов». За какие-нибудь полчаса вокруг вырос целый лес торчащих из ледяных лунок багров. Большое багрение началось!

Казаки, сбросив на лёд, чтоб не мешали, чекмени, тулупы и полушубки, – некоторые в одних рубахах, – принялись с силой бить в полыньях рыбу, опуская багры до самого дна. Наколотую на остриё багра рыбину вытаскивали на лёд и снова продолжали лов. Белуги, осетры и севрюги просто кишели на дне реки. Много их уже трепыхалось на мокром, залитом водой и свежей рыбьей кровью, речном льду. Рыба была крупная, пудов по семь-восемь, а то и все десять. Иной раз попадались белуги до двадцати, а то и тридцати пудов. Таких великанов казаки вытаскивали вдвоём-втроём, помогая друг другу в багренье. Тут уже конкуренция была не в счёт: не поможешь сейчас ты, потом и тебе не помогут. Каждый это понимал и не отказывал в подмоге соседу. Помимо белуг и осетров в лунках попадались шипы, белорыбицы, судаки, лещи, щуки, сазаны, сомы, головли и другая промысловая рыба. Казаки тащили всё, что только не нанизывали их багры, без устали прочёсывавшие речное дно.

Михаил Атаров натаскал из проруби уже порядочную гору рыбы, как багор его с натугой вошёл вдруг в довольно крупную рыбину: белугу или осетра. Что улов крупный, Михаил определил по тому, как заскрипело и начало прогибаться в его руках прочное древко багра, когда он попытался было вытащить пойманную рыбу на поверхность. Огромная белуга бешено билась на дне реки, норовя соскользнуть с пронзившего её острия казачьего багра. Михаил, напрягая все силы, еле удерживал чудовище на месте, но о том, чтобы одному вытащить рыбину из воды не могло быть и речи.

– Эй, друг, подсоби! – жалобно попросил он соседа, багрившего слева от него, даже не взглянув на него и не зная, кого просит.

Сосед живо подбежал с шестом к лунке Атарова.

– Держи его, Михаил, крепче! Я его сейчас тоже прищучу, – весело прокричал казак знакомым до боли баском.

Михаил Атаров повернулся в его сторону и узнал в подошедшем всё того же Тимоху Мясникова со вздувшимся, похожим на красный вареник, левым ухом.

– А-а, опять ты, Тимофей! – вяло протянул Атаров и смущённо отвёл глаза в сторону. Ему стало стыдно, за то, что побил недавно приятеля, хоть и был тот сам виноват.

– Не держи обиды, брат, – не со зла я… Не рассмотрел тебя впопыхах…

– Да ладно, кто старое вспомянет, тому глаз вон, – беспечно отмахнулся Тимоха. Быстро окунул свой багор в прорубь Михаила, с силой заработал остриём по дну, нащупывая пойманную соседом рыбину. – Ага, вот она, стерва, нашёл! – радостно выкрикнул он и вонзил остриё багра в ходившую ходуном по дну огромную белугу.

Вдвоём, поднатужившись, казаки потянули рыбу наверх. Белуга продолжала рваться с багров, их древки гнулись и жалобно поскрипывали. Казаки опасались – как бы вовсе не переломились под тяжестью речного чудовища. Другие рыболовы, видя их тщетные усилия, поняли, что улов действительно выдался необычный. Несколько человек тоже поспешили на помощь от соседних «етов». Уже четыре или пять багров пронзили не желавшую расставаться с родной водной стихией необычайно огромной величины белугу. По весу она тянула пудов на сорок – не меньше. Казаки воочию в этом убедились, вытаскивая тяжёлый улов на поверхность. Вот, наконец, показался из воды шиповидный хребет белуги. Рыбина яростно забила по воде громадным хвостом, подняв тучи брызг, окативших с ног до головы казаков. Но они не бросали добычу, осторожно, но неуклонно подводя её к кромке льда. Последнее усилие – и вот уже сорокапудовая рыбина бешено бьётся на льду, расшвыривая другую, уже подмёрзшую на морозе рыбу, окрашивая вокруг снег и лёд алой кровью, обильно струившейся из многочисленных ран.

– Ух ты, большая какая зараза! Живучая… – обливаясь потом, тяжело выдохнул Михаил Атаров, бросил багор и поспешно схватил валявшуюся на льду пешню.

Резкий взмах тяжёлого оружия, удар по рыбьей остромордой голове, – и белуга наконец затихла, распластавшись во всю свою длину на льду среди остальной, выловленной в реке рыбы.

2009 г.