За всё "хорошее"

24 декабря 2013 — Алена Викторова

Евдокия, по молодости — Дуня, была поздним и единственным ребенком в семье.
Имя ей досталось необычное – так захотел отец — в честь своей любимой мамочки.
Родители Дуняши успешно развернулись в те времена – занялись частным предпринимательством по строительной части, успели сколотить начальный капитал, впоследствии стали акционерами крупного совместного предприятия.
Ни в чем не отказывали дитю любимому – одевали во все импортное, и даже пару раз отец брал ее с собой заграницу.
По большому блату утроили в институт, только учись.
Огромный незнакомый город загадочно манил огнями.
Родители далеко.
Рядом-то, они были не указ для Дуни, а здесь — «сама себе режиссер».
Стипендию не получала, но переводы от «предков» – регулярно, по семьдесят рублей.
Трудиться Дуне не хотелось, а развлекаться — всегда пожалуйста.
Она могла себе позволить перебирать парней, хоть и не красавица.
Что-то притягательное сквозило во всем ее облике. Среднего роста, ноги не идеальные, но их незначительная кривизна придавала внешности девушки невероятную сексуальность. И круглое лицо совсем не портило ее, а наоборот – нежные щечки в ямочках, серые глаза, смуглая кожа — досталась ей от прабабушки армянки, по линии матери. Все вместе складывалось в благоприятную для глаза картинку.
Ребята охотно баловали своим вниманием.
Дуняша быстро сообразила, что можно угощаться за их счет. И пустилась «во все тяжкие»: бары-рестораны, танцы до утра.
«Расплачивалась» невинным поцелуем, ну, обнимашки по углам, что тут такого.
Те особо не домогались, скорее всего, были хорошо воспитаны.
Евдокии всегда нужна была помощь: начертить чертеж, решить логарифмы или задачку по сопротивлению материалов. Она часто приходила в мужскую общагу.
Третьекурсник Лёшка жил в одной комнате с первашами.
Всякий раз он сверлил ее взглядом из своего угла: лежа на кровати в наушниках, слушая свой любимый рок.
При случае, мальчики намекали ей: — «Лёха запал на тебя!»
Она в ответ только смеялась.
Новый год встречали в студенческом клубе.
Столов не было, но все пришли уже «подготовленными» к празднику. И, если кому-то становилось скучно, уединялись по углам и добавляли себе градусов веселья.
В основном — танцевали. Кто-то кого-то пытался увлечь конкурсами.
Дед Мороз и Снегурка раздавали призы.
Дуня оказалась в одной компании с Алексеем.
Ближе к двенадцати часам, молодежь разбрелась по группкам, удобно устроившись на стульях, складированных в большом количестве вдоль стен. Пили пиво и закусывали солеными китайскими орешками из пакетиков.
Пустой таре тут же нашлось применение, стали играть «в бутылочку».
Всех охватил азарт, целоваться никто не отказывался.
Когда Алексей уводил с собой за колонну очередную девочку, Дуня начинала ревновать.
Но вот он еще раз сильно крутанул зеленое стекло, оно заблестело под его широкой ладонью, и, наконец-то, остановилось, указывая дулом прямо на нее.
Лёха подошел, девушка с готовностью поднялась. Как только скрылись от любопытных глаз, он жадно впился губами в ее пухленький рот.
Дуняше не хватало воздуха, она стала упираться руками в его плечи, чтобы оттолкнуть.
— Погуляем? – спросил он
— Можно.
Они направились в гардеробную.
Дуня тщетно пыталась вспомнить, куда повесила свое пальто. А когда нашла и собралась снять его с крючка, Лёша обнял ее:
— Оставь, успеем, — сказал он, настойчиво подталкивая к окну.
Застелил пиджаком невысокий, но достаточно широкий подоконник и усадил на него хрупкую Евдокию.
Его руки скользнули под коротенькую юбку девушки, очень ловко стянули с нее мягкие шерстяные колготки вместе с трусиками.
Дуня ойкнула и тихо застонала.
— Зачем ты, Лёш? – слабо протестовала она.
— Ты меня давно уже завела, а сейчас – так близко.
Дальше для нее все происходило, как во сне.
— Не бойся, милая, у меня мама гинеколог – объявил он девушке. Для пущей важности, наверное, добавил он эти слова к сему действу.
Казалось бы – дело молодое, ну, произошло такое между двумя влюбленными.
Однако, после этого случая, Алексей лишь однажды удостоил Дуню непродолжительным взглядом: он просто перестал обращать на нее внимание, будто и не знает вовсе.
Когда Дуняша немного поуспокоилась, и, вроде, уже смирилась с равнодушием Лёхи, она поняла, что беременна.
Придя в очередной раз к ребятам, воспользовавшись моментом, когда они вышли покурить, подошла к кровати, на которой возлежал меломан Лёха.
Тот нехотя выключил плеер и грубо спросил:
— Что надо?
— Лёш, я в залете. По твоей вине, между прочим. Ты говорил, у тебя мама доктор, может, к ней мне? Не знаю, что делать…
— Да в техникуме она преподает, в Калинине. Думать надо было, прежде, чем подставляться.
— Как ты можешь? Ведь, ты со мной не просто так, я же тебе нравилась?
— Нравилась, разонравилась. Интересно мне быть первым, вот и всё. Смотреть на тебя противно. Разговор окончен.
Бедную Дуню, как кипятком ошпарили.
Никогда никто не смел ей слова поперёк сказать, а тут – всё против нее, и с такой откровенной ненавистью.
Она замкнулась в себе. После лекций, забиралась с ногами на кровать, обкладывала себя книжками — вроде, занимается. На самом деле – думала и думала, как быть.
— Пошли в кафешку, пончиков поедим, мороженого – звали девчонки.
— Без меня.
Ее мутило от запаха любой еды.
Вездесущая Оксана поняла, что изменилась подружка неспроста, вызвала Дуняшу на откровенность и пообещала помочь.
— Ты же знаешь тетку мою, Любу? У нее мать, бабушка мне двоюродная, спец по травкам там, ну и…- сама понимаешь. Завтра нет занятий, съездим в Пихтовое, как ты?
— Утром видно будет.
Очень сожалела потом молодая женщина, позже взрослеющая и стареющая, что подвергла жестоким испытаниям еще не родившегося тогда ребенка.
Из-за тяжелой беременности учиться она была не в состоянии, место в общежитии надо было освобождать.
Вернулась домой.
Еще долгие четыре месяца выворачивало ее наизнанку.
Теплым сентябрьским днем родилась на свет Зинаида, которой безмерно радовались бабушка и дед.
Дуня же — только тому, что освободилась, наконец-то, от бремени, превратившего ее на время в беспомощную дурнушку.
Она считала, быть матерью – не по ней, и рановато.
Вскоре выяснилось, что малютка не здорова, возможно, никогда не будет ходить.
Это подстегнуло Евдокию к бегству из дома.
Вовремя подвернулся приезжий бизнесмен.
Познакомились они в ресторане, куда девушка пришла с подругой, развеяться. Встречались, пока не закончилась его командировка.
Он предложил ехать с ним, она согласилась.
Жить на курорте у самого Черного моря – не классно ли!
В качестве кого, для Дуни в данный момент не играло никакой роли, лишь бы подальше от хлопот.
По приезду Евдокия не выразила своего явного неудовольствия даже тому факту, что у Аркадия, имелась малолетняя дочь Ирина.
Об этом он умолчал.
Она и сама не поинтересовалась, есть ли у него семья.
Оказалось, он вдовствует два года: супруга умерла при родах, подарив ему ангелочка-доченьку.
Аркадий объяснил, что воспитанием ребенка полностью занимается няня, его это до сих пор устраивало.
— Дорогая, если ты полюбишь Иринку, я буду счастлив. Понимаю, что тебе надо привыкнуть, не буду торопить.
Сама Дуняша так и не открылась ему, что недавно родила.

Она позвонила матери всего один раз, сказать, что у нее все…хорошо.
Мама это делала часто: «У нас прорезался первый зубик! Бедняжка, она пытается сама подняться! Такая кроха, но какое невероятное в ней стремление встать на ножки!»…
После услышанного, Евдокия подходила к бару, наливала себе коньяку.
За этим занятием могла просидеть ни один час.
О чем думала в эти моменты женщина, с виду во всем благополучная, знает только одна она.
Казалось бы, живи без забот и радуйся.
Муж позволил ей не работать. Куда бы она пошла без образования, доучиваться не было никакого желания. С неохотой посещала фитнес клуб, бассейн – надо быть, как все.
Да, она дышала, наслаждалась поездками в теплые страны со своим обеспеченным спутником. Но, наблюдая, как растет его дочь, вспоминала образ маленькой девочки, какой иногда видела во снах.

На днях раздался новый звонок: «Собираем внучку в первый класс. Определяем ее в интернат, но на пятидневку. Для Зиночки – такое событие. Ты бы приехала что ли?!»
Долго не раздумывала, будто только этого и ждала, «непременно надо, да-да, обязательно».
— Аркадий, я к родителям хочу съездить, мама болеет.
— Если честно, я удивляюсь, почему ты не сделала этого раньше. Замечал, что тебе не по душе разговоры о твоих родных, и не настаивал. Подожди пару дней, сам отвезу.
— Не беспокойся, доберусь поездом, билеты заказаны.
Такси вызвала пораньше.
В универмаге долго выбирала куклу. Купила самую большую…
Всю дорогу думала – «Ждут ли меня еще, или устали надеяться, что объявлюсь? А Зина? – она меня совсем не знает»…

Подойдя к воротам, остановилась. Не нажимая на звонок, слегка толкнула тяжелые воротища, и они поддались.
Ее взору открылся подросший сад.
Вспомнила, как помогала отцу сажать тоненькие деревца – «Вот, Дуняша, будут они радовать нас по весне цветением своим, а осенью яблоками».
Она ощутила во рту кисло-сладкий привкус…
Мухтар не издал ни звука, быстро поднялся и завилял хвостом – узнал.
В доме сразу увидела мать. Застала ее за поливкой фиалок, тихонько что-то напевающую.
Вдруг, внезапно замолчав, та обернулась.
— Дочка,… что же это, как?!.. – покачиваясь, сделала несколько шагов к столу и опустилась в кресло.
— Здравствуй! – кинулась к матери, уткнулась ей в колени.
Спустя какое-то время, подняла голову, — "как она сдала за эти годы!"
— Прости, мама, если сможешь.
— Зина там, — пожилая женщина кивнула в сторону спальни, продолжая гладить ее по голове.
Отодвинув край шторы, затаив дыхание, Евдокия оглядывала комнату.
В глубине за компьютером сидела девочка.
Настольная лампа высвечивала только ее силуэт, склонившийся над клавиатурой. На полках много книг, на спинке дивана рядком уютно устроились мягкие игрушки, а те, которые не уместились там, были всюду. У самого входа стояла инвалидная коляска.
В груди запекло.
— Зиночка! – Дуня вошла в комнату и остановилась.
Следом появилась бабушка и зажгла верхний свет.
До боли знакомые, серые глаза серьезно и с любопытством разглядывали ее.
Потом в них промелькнула радость, и заблестели искорками слезы.
— Мама! – нежное создание поднялось и двинулось, неуклюже прихрамывая, навстречу матери.
Внешний облик и ее физическое состояние никак не вязались друг с другом.
От чего увиденное вызвало у Дуни противоречивые чувства: жалость и, одновременно, она испытывала гордость – это ее дочь, большая уже и красавица.
Осторожно обняла и поцеловала.
Когда выпустила девочку из своих объятий, то показывая на коляску, спросила:
— Ты сама?…
— Мама, со мной Николай Егорович занимается.
— Врач-невролог, – пояснила бабушка.
Только сейчас Дуня заметила на столе свое выпускное фото – на нем она, еще ничем неискушенная, с очень доброй улыбкой…
Вскоре пришел отец.
Конечно, они простили ей все за одно только появление здесь.
В этот вечер засиделись допоздна трое взрослых людей, обсуждая дальнейшую судьбу Зины, уснувшей прямо тут, на диванчике. Ей не хотелось уходить от них. Она сладко дремала в обнимку с новой куклой.
— Операция нужна ребенку, — начала мать, — доктор заверил, что возможен положительный исход. Надо везти в Германию. Деньги мы скопили, отец до сих пор трудится. Мне пришлось сразу оставить работу, растить твою дочь, – в ее голосе слышался упрек.
— Спасибо, мама. Спасибо, что вообще приняли меня. Аркадий мой не в курсе про Зину.
Вернусь, попытаюсь всё объяснить.
Через несколько дней Евдокия покинула родных.
Видит Бог, она очень хотела хоть как-то изменить положение дел, ведь не бывает ничего невозможного.

Ее встречал Аркадий. Он поднялся прямо в купе.
Об этом попросила она сама, так как родители нагрузили консервированными яблоками — пятью трехлитровыми баллонами. Отказываться было бесполезно.
— Соскучился, – вскользь поцеловав ее в щеку, он тут же взял сумки и помчался к машине.
Дуня почти бегом следовала за ним.
— Аркадий, что за спешка?
— Едва вырвался, через час встреча важная – обсуждение нового проекта с иностранцами о строительстве гостиницы, – укладывая сумки в багажник, рассказывал он.
— Объяснил бы, когда звонила, я как-нибудь на такси...
— И поезд задержался,… но мы сейчас быстренько с ветерком домчимся по объездной.
Евдокия любовалась видом из окна авто: слева внизу простиралось море, справа – лесистые склоны, выкрашенные в причудливую осеннюю палитру.
Далеко впереди замаячили фигурки, кажется – велосипедисты. Чудный воздух располагал к расслаблению, она прикрыла глаза, перед ней предстало улыбающееся лицо дочери, потом грустное, когда спрашивала: «ты приедешь еще?» Вот крошечная фигурка вдалеке — машет рукой…
Сильный удар, резкий разворот — на мгновение вернули ее в реальность.
Машину несколько раз перевернуло.
Они стремительно падали вниз...
Женщина неподвижно лежала среди камней, голова окровавлена. Она совсем не чувствовала себя: не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, не было боли, лишь невесомость.
В синем небе кружились белые чайки — «я там с ними высоко, и мне не страшно, я — птица?».

Евдокия отчетливо увидала холмик, украшенный венками, среди которых на нее с портрета смотрела она сама.
— Должна выйти, почему не выходит? – послышался мужской голос…
«Мама!» — позвала Зина.
Дуня сделала глубокий вздох...
Сначала смутно, потом отчетливее вырисовались перед ней огромные настенные часы. Они показывали время – половина первого, «ночь или день?» — секундная стрелка быстро бежала по кругу, — значит жива.
Люди в белом – больница.
— Вот и хорошо! Трубочку отпустите, – ласково попросили ее.
Дуня разжала зубы, стало легче.
Перевезли на каталке в реанимацию.
Как только отошла от наркоза, начались сильные боли. Их периодически снимали уколами.
Через несколько дней пришло осознание того, что она не может вымолвить ни слова.
Когда ей просто захотелось сказать спасибо медсестре, язык не слушался.
Была несколько удивлена отдельной палате.
— Какой у Вас муж заботливый, все бегал тут, хлопотал. Больному человеку нужен покой, вот и на здоровье, – убирая в палате, приговаривала санитарка.
Аркадий появился с цветами, фруктами.
— Здравствуй, милая! – наклонился, коснулся губами лба. – Как ты? – присел рядом, взял ее руку, и, поглаживая, начал разговор:
— Я сделаю всё, чтобы ты поправилась, обеспечу должный уход. Мне очень жаль, что так вышло, виноват, и ты… не пристегнулась опять, не было бы таких последствий, что сейчас об этом… Понимаешь, пострадал еще один человек – велосипедист, возможно, он не выживет. Прости, тебе итак тяжело сейчас, но тут такое дело, меня вызывали, протокол, то, сё…Думаю, поймешь меня – Иринка на руках, работа – подмокнет репутация напрочь. В общем, я сказал, что за рулем была ты…
Из-за ее нынешнего состояния, разговор получался «в одни ворота», от того было худо вдвойне.
Евдокия более чем хорошо поняла его, но сердцем сразу принять такое — сложно.
— Как только разрешат, заберу тебя отсюда. Наверное, надо сообщить о происшедшем твоим родителям? – протянул ей ручку и блокнотик, – запиши координаты, телефон твой не нашелся.
Дуня отрицательно покачала головой и заплакала…
— Ты подумай, быть в неведении, что может быть хуже для них.
Она считала по-другому: — «пусть по-прежнему останусь для них безответственной и гулёной, чем они повесят себе на шею еще один хомут».
После ухода мужа она дала волю слезам. «Теперь я полностью от него завишу, самой не выкарабкаться из этой беды, а надо».

Реабилитация по времени порядком затянулась.
Лишь через год вернулась речь, появилась надежда на выздоровление.
Менялось всё вокруг, а состояние Евдокии почти никак.
Аркадия уже давно осчастливила другая женщина.
Иринка училась в колледже, они почти не пересекались.
Евдокию отселили во флигель со всеми удобствами. Сиделка выполняла все ее прихоти.
Ей здесь было очень спокойно, иногда это даже пугало.
«Удастся ли вернуться к нормальной жизни?» Многое зависело только от нее самой. Но, чем дольше лежала, тем сил оставалось меньше и меньше…
Накатывала неимоверная грусть.
«Я давно чужая в этом доме, а где-то живут те, которым я когда-то очень была нужна. Возможно, также сильно, как они мне теперь».
Дуня осмелилась и набрала заветный номер…
На том конце провода ей ответили: этот голос она раньше не слышала, но сразу поняла, кто это…
— Зина, дочка, это мама!

И вот они вместе.
— Прости, дочь,… — сквозь слезы произнесла Евдокия.
— Мам, не терзай себя, сколько можно уже, и…нельзя тебе так волноваться.
— Ах, один конец – днем раньше или позже, какая разница. Сама-то я себя не простила, оттого и мучаюсь, не будет мне покоя на том свете, и поделом.
— Я пойду, водички тебе принесу, – сказала Зина, чтобы прекратить это неприятный для них обеих разговор, который повторялся изо дня в день весь последний месяц.

Сильно сокрушается Евдокия, что не застала в живых свою мать.
Отец тоже плох – возраст.
....«Зиночку вылечили от недуга — они, поклон им. Душой она незлобивая – приняла меня по-доброму. Только и осталось мне вымаливать у нее прощение. Наказана я сполна! Знаю, что по заслугам, но часто взываю к Нему и спрашиваю: — За что, Господи? Сама же себе и отвечаю, — «за всё хорошее!»»

В дверях стояла Зина со стаканом воды в руке и с сочувствием смотрела на больную женщину.

2013-11-22