Там, откуда не возвращаются

 Андрей проснулся от нестерпимейшего холода. Ныл бок, успевший, казалось, примёрзнуть к асфальту, на который он свалился обессиленный несколько часов назад, под отблесками багрового заката, заливавшего всё небо над городом. Теперь стояла уже глубокая ночь. Тротуары, бордюры и скамейки покрылись колючим, леденеющим инеем, поблёскивающим в свете зажжённых фонарей, покалывая слезящиеся глаза Андрея целыми россыпями мигающих, искрящихся точек, будто бы вонзающихся в самый мозг, подобно неисчислимому множеству жалящих игл.

            Да, именно этого сейчас не хватало больше всего – шприц с дозой, игла, входящая в вену, разрывая непередаваемой болью всё тело, а вместе с ним – и всю душу, после чего наступало забвение, или, по крайней мере, иллюзия забвения, пусть даже - на короткое время.

            Сколько же Андрей без дозы?! Когда он укололся в последний раз?! Вряд ли сам Андрей сейчас мог это вспомнить.

            Где бы раздобыть ещё?! Впрочем, где? – это и так известно. Уж Андрею-то не знать заветных адресов! Но, кто ему даст теперь, такому, какой он теперь есть, такому, каким он теперь стал?! Дадут только за наличные! И, никаких долгов! Где же взять денег?! Где?! На вокзале, где Андрей в последнее время перебивался попрошайничеством, много не добудешь. Пойти, украсть? – Куда пойдёшь?! У кого и что украдёшь?! Да и в состоянии ли он вообще идти хоть куда-нибудь, в состоянии ли хоть как-нибудь двигаться?! Видно, это конец. При чём, на сей раз – окончательный и бесповоротный.

            К наркотикам Андрей пристрастился в армии. Попал служить в стройбат. А там, как известно, вся гадость, какая только есть в нашей грешной жизни, и собирается. Там курил пресловутую «травку». Колоться уже после «дембеля» начал, когда «травка» явно перестала удовлетворять. Хотя и от неё, «родимой», конечно, полностью не отказался. Нигде, толком, не работал. А через некоторое время, «приобрёл» ещё и туберкулёз.

            …Отца своего Андрей не помнил – был ещё совсем маленьким, когда тот ушёл из семьи. Правда, алименты приходили регулярно, день в день, до того самого времени, когда достиг Андрей совершеннолетия. Потом оборвалась и эта, крайне слабая, ниточка, связывающая, хотя бы самым относительным образом, Андрея с его отцом.

            …Тем не менее, чудеса иногда случаются на нашей бренной земле. Случаются крайне редко. Так редко, что многие люди не могут в них поверить. Но, если вдуматься, то по-другому и быть не может. Иначе, чудеса переслали бы быть чудесами.

            Случилось чудо и в жизни Андрея. В этой его ужасной, конченной по всем статьям жизни; в жизни, переполненной судорожными, лихорадочными поисками очередной дозы, насущная потребность в которой всё более и более возрастала; провалами болезненного, безумного забытья, неизменно влекущего за собой невообразимые кошмары, что по степени своей фантастической ужасности оставляли далеко позади самые изощрённые фильмы ужасов, и кошмары те становились с каждым разом всё страшнее и страшнее, всё нестерпимее и нестерпимее; в жизни, переполненной приступами ломки – этой извечной и неотъемлемой спутницы всех наркоманов, - всё более и более изнуряющей, всё более и более мучительной. Чудо это свершилось. Свершилось оно к радости самого Андрея. И к ни чуть не меньшей, а возможно даже – и к гораздо большей радости его матери, которой сам Андрей за истекшее время – что там греха таить! – успел изрядно прибавить морщин и седых волос.

            Судьба привела Андрея в наркологическую клинику при духовной миссии Евангелической церкви. Подобные учреждения для лечения наркоманов были и есть и в Православной церкви. Но, так уж вышло, что Андрей оказался в клинике Евангелической церкви. Думал и сам, мол, хорошо, что хоть так. То же самое думала и его мать. Тем более, никто не требовал здесь от Андрея сменить веру – просто помогали, и – всё. Спустя некоторое время, и снимки лёгких, и соответствующие анализы, для верности повторённые многократно на протяжении достаточно длительного периода, показали, что никакого туберкулёза у Андрея больше нет. И это было, пожалуй, не меньшим чудом, чем его избавление от наркотической зависимости. Тем более, что в означенной клинике не очень-то пичкали препаратами (хотя, конечно, и они применялись – не без того), делая гораздо более сильный упор на методы психотерапии, и в первую очередь – на реабилитацию психологическую и реабилитацию духовную.

            Андрей остался здесь и после лечения, проникнувшись искренним желанием, связать свою дальнейшую жизнь с делом борьбы против наркомании, с делом помощи тем, кто пока ещё пребывает в этом опасном, затягивающем плену, подобно тому, как пребывал в нём ещё совсем недавно и сам Андрей, ещё совсем недавно живя, буквально, от одной дозы до другой, не видя впереди ничего, кроме верной, неминуемой гибели, являвшейся исключительно вопросом времени, при чём – самого короткого.

            Года через три Андрей похоронил свою мать. Всё-таки умерла она спокойно, почти не переживая больше о дальнейшей судьбе своего сына, казалось, окончательно и бесповоротно взявшегося за ум, и даже успевшего завоевать вполне заслуженный авторитет, крепнущий день ото дня, в среде таких же убеждённых борцов с наркотическим зельем, а вернее было бы даже сказать: с наркотическим злом, одним из каковых стал и он сам.

            Работа, поездки, выступления, семинары, создание новых клиник и реабилитационных центров и расширение старых, открытых ранее, поиски всё новых и новых людей, страдающих наркотической зависимостью, длительные беседы с ними, уговоры обратиться за реабилитацией, и еще многое, многое другое… А еще была работа в восстановительных лагерях, открываемых для тех, кто уже успел пройти курс реабилитации – летних, зимних, круглогодичных… И так – изо дня в день, из года в год…

            Андрей окончательно забыл об отдыхе. Со стороны могло показаться, что он напрочь позабыл даже о самом себе, работая, как одержимый.

            Это продолжалось до тех пор, пока нервная система Андрея – как и у всякого человека, далеко не железная – всё же дала сбой. Тогда Андрей, для снятия невыносимейшего психического напряжения, не смог придумать ничего лучшего, как выпить кружку холодного пива в жаркий летний день – а жара тем летом стояла просто немыслимая, даже старожилы такой жары не припоминали. А кончилось это, с позволения сказать, мероприятие – недельным запоем, после которого Андрей почувствовал, что не сможет теперь обойтись без укола…

            С того самого укола всё и началось. Началось сначала. И было гораздо хуже, чем прежде, ещё до лечения. Через полгода туберкулёз – Андрей успел уж забыть о нём окончательно – вернулся к нему. Как-то сам собой вернулся. Ещё через год Андрей потерял свою квартиру.

            …Асфальт покрыт колючим инеем. Фонари источают своё янтарно-медовое, слегка рассеянное свечение. Над входом в казино электрический вулкан источает потоки неоновой лавы. В городе кто-то спит, а кто-то бодрствует, живя ночной, сумбурной жизнью, являющейся уродливым порождением последних лет, упакованным в фальшивую обёртку ложных понятий о счастье и красоте. Никому нет дела до человека в грязных лохмотьях, лежащего неподвижно на обочине тротуара, не подающего никаких признаков жизни, потому что жизнь покинула его тело несколько минут назад.

            Утром дворники позвонят, куда надо, придёт машина, те, кому положено по службе, составят протокол, и похоронят его как безродного и неизвестного. Какой ужасный конец! Впрочем, он сам теперь не сознаёт даже этого!

            …Следующим летом, в далёком, тихом, зелёном, маленьком городке, в актовом зале общежития одного из техникумов, арендуемом каждое воскресенье на несколько часов для своих собраний местной общиной Евангелической церкви, приехавший издалека проповедник, приглашённый сюда сегодня в качестве почётного гостя, когда-то лично знавший Андрея, рассказывал о его жизни и его судьбе. Он рассказывал о таком печальном конце человека, который изо всех, отпущенных ему, сил спешил помочь другим, но в результате погубил себя же самого.

            -Откровенно говоря, - признавался проповедник, - я не знаю: жив ли сейчас этот человек, по прошествии столь долгого времени после того трагического срыва. Он давно потерял квартиру. К тому же, к нему вернулся туберкулёз, от которого он был в своё время чудесным образом избавлен.

            -Хочется верить, - продолжал с кафедры проповедник, -  что он всё-таки жив. Потому, что пока человек жив, он ещё не потерян. Но, скорее всего, его уже нет на нашей грешной земле.

            -А потому, - заключал гость свою проповедь, - дорогие братья и сёстры, я призываю всех вас никогда не забывать о том, что возможности любого человека имеют свой предел, переступать за который опасно – может последовать срыв. Иногда – губительный. Не зря же Писание указывает всем нам, посвящать седьмой день недели молитве и отдыху. Эта заповедь, между прочим – задумайтесь! – находится даже впереди заповеди: «Не убий». И это – смею утверждать – не является случайностью. Не является хотя бы потому, что, как известно, вообще не бывает ничего случайного. Потому, дорогие братья и сёстры, трудитесь во славу Божию и во благо своим ближним. Но и об отдыхе не забывайте, поскольку враг спасения нашего хочет, чтобы человек просто загнался.

            За окном стояла нестерпимая, изматывающая жара. Почти такая же, как в тот день, когда Андрей выпил тот самый бокал холодного пива.

Другие произведения автора:

Новые размышления о психиатрии

Скверная история одного музея

Семь лет боли