Последнее письмо любимой
26 октября 2014 — Александр Петров
«…Ранним утром первого сентября я – семилетняя девочка – проснулась от
предчувствия великого события, которое обязательно наступит сегодня. Но
ни День первоклассника, ни День знаний, ни начало школьной жизни, ни
даже первый солнечный день после полумесяца проливных дождей – не
обещали чего-то великого, нет… Сквозь закрытые веки упрямо пробивался
луч солнца, заливая уютный сонный мирок оранжевым светом и пробуждая
меня задолго до звонка будильника. Так что же сегодня случится такого, что затмит остальные события дня? Может, когда я буду переходить дорогу за нашим домом, меня собьёт машина, из тех, что носятся на красный свет, и мою душу подхватят ангелы и унесут в Да нет же! Ничего плохого не может случиться сегодня, иначе не было бы на душе так светло и весело, как сейчас, пока я лежу под одеялом и не желаю спугнуть резким движением такого приятного оранжевого предчувствия… Всё я поняла в тот миг, когда мама поставила меня в шеренгу взволнованных первоклашек и я поймала на себе внимательный взгляд мальчика по имени Арсений. Я и раньше видела его в детском саду, что через дорогу от нашего. Как и я, он иногда подолгу стоял у решетчатого забора, густо заросшего ползучим плющом, и сквозь душистые листики разглядывал дорогу, проезжающие мимо автомобили, прохожих – тоже, наверное, как и я, в приступе одиночества ожидал родных, которые заберут его из детсадика домой. Сегодня Арсений не скользил взглядом светло-синих глаз с девчоночьими ресницами по возбужденным лицам плотной яркой толпы – мальчик смотрел на меня, но так, словно видел весь мой оранжевый мир и всё моё будущее. Как сказал бы папа: «То был взор не мальчика, но мужа!» Казалось, Арсения и меня в ту минуту связало нечто таинственное и невидимое, но прочное и неразрывное, что соединяет двух человек навечно. И даже гомон праздничной толпы, и даже резкие слова – Бабушка, бабуля, – шептала я, прижимаясь дома к теплой груди, на которой выплакала немало слёз и высмеяла много смеха, – бабушка, разве такое бывает, чтобы увидеть человека, мальчика, и понять, что любишь его… – Манечка, – вздохнула баба Дуся, поглаживая мой затылок большой горячей рукой, – если это любовь от Бога, то бывает. Только знаешь, внученька, сдаётся мне, это не та любовь, из-за которой женятся и справляют свадьбу, а та, от которой будет много слёз и радости – чистая любовь между чистыми душами. Это от Бога, Машенька, это навсегда. А вечером мы уже разговаривали с Арсением на лавочке, что в углу дома. Я произносила его имя, такое мужественное и необычное, как имя святого из Четьи Минеи святителя Димитрия Ростовского, что стояли бордово-золотым рядком у бабушки в дубовом шкафу… Снова и снова проговаривала это слово – Арсений, чуть тревожное и несгибаемое, чуть блаженное и сильное, и мне всё больше нравилось имя моего маленького мужчины с большой любовью в груди и пронзительным синим сиянием грустных и добрых глаз, прятавшихся в тени густых длинных ресниц, которым бы позавидовала любая девочка. Рядом мирно ворковали бабушки и голуби, от клумбы сладко пахло цветами, из окон – укропом, салатом оливье и кофе, из подъездов выходили соседи, оглядывались, улыбались нам, первоклассникам, всё еще одетым в бирюзовую школьную форму с белоснежными воротничками и манжетами, а мы говорили обо всём, а в груди гулко билось сердце, а перед глазами медленно плавал оранжевый туман, и мы ожидали чего-то еще. И это что-то наступило. К подъезду подкатила черная «Волга», из неё вышел мой папа, даже более веселый и праздничный, чем мы с Арсением. Он заставил нас встать, обнял меня, Арсюшу, неуклюже расцеловал, поздравил с первым школьным днем, сунул мне в Увы, в кафе «Молочное», что на проспекте, между «Ювелирным» и «Книжным», мы обнаружили множество таких же как мы, бирюзово-белых школьников с букетами цветов, чинно по-взрослому сидящих за столиками. Нам даже пришлось подождать, пока освободится столик у окна, впрочем, ожидание скрашивал непрестанный разговор между нами, который не замолкал ни на минуту, словно мы знали друг друга всю жизнь, не виделись целое Даже любимое тайное место на берегу водохранилища у нас было одно. Румяная официантка принесла нам разноцветные шарики мороженого в серебристых вазочках и высокие стаканы с пенистым розоватым молочным коктейлем и предложила поставить музыку. Арсений протянул пятачок и, подумав, заказал песню «Аве Мария» в исполнении Робертино Лоретти. Официантка опустила в музыкальный автомат монету, нажала кнопку с названием песни – и в ванильно-галдящее пространство кафе ворвался чистый звонкий голос итальянского мальчика, и полетела щемящая душу песня: «Авэ Мари-и-и-я, ве-е-е-ерджин дель че, совра-а-ана ди грация мадрэ пия, якольё нёрь ля фервэнте прегьера…» – подпевали мы вполголоса, часто моргая, смущенно отвернувшись к окну. Мы слизывали с ложечек цветные стружки мороженого, маленькими глотками отпивали шипящий жемчужной пеной коктейль и смотрели за окно, куда из многолюдного кафе улетала прекрасная песня, неслась над серым асфальтом проспекта, парила над сверкающей синей водой, шелестела в желтеющей листве деревьев, взлетала в бирюзовое небо, купалась в золотистом солнечном свете – и вновь возвращалась к нам, за столик, где в наших аккуратно причесанных головах рождались, одна за другой, новые и новые темы для обсуждения… А по щекам сами собой стекали прохладные слёзы. Песня внезапно стихла, вернулся шум разговоров, мы взглянули друг на друга, опустили глаза, достали носовые платки, одновременно протянули их друг другу и, улыбнувшись неловкости, промокнули щеки, он – мне, я – ему. Потом нас позвала к себе большая вода. Мы дошли до набережной, спустились на песчаный берег к желтой пенистой волне, пахнущей рыбой и тиной, удалились подальше от шумных компаний, пирующих на одеялах с кастрюлями, банками и бутылками; сняли туфли и босиком по щиколотку в мягком теплом поскрипывающем песке дошагали, наконец, до крутого обрыва, в каменистой нише которого на мятых газетах присели и окунулись в тишину – это было любимое место моё, где не раз скрывалась я от дождя; это было потайное место Арсения, куда он сбегал помечтать. Помню каждый миг того счастливого дня, каждое слово наших непрестанных разговоров, каждый звук песни про Деву Марию, каждое движение, шаг, запах, вкус, каждую черточку лица и складку одежды, будто всё это случилось только что. Потом бывали наши встречи, иной раз мы даже ссорились, но правда, уже через пять минут мирились, непрестанно прося друг у друга прощение, потому что для нас казалось непереносимым разделиться хоть на миг. Да, это была любовь, но такая высокая и чистая, как голос того итальянского мальчика, как песня, в которой он признавался в любви к Божией Матери, как наши мысли, ведущие нас рука об руку по земной дороге куда-то очень, очень высоко, где всё сияет вечным светом, где не умолкают блаженные звуки славословий и той живой любви, которая нас приведет сюда, в бесконечную «жизнь будущего века», которую мы «чаяли» с детства, сами того порой не осознавая. Видимо, чтобы высота наших отношений не омрачилась чем-то низменным, чтобы не «сползли» мы с небесной высоты в земные болотные топи, Господь не дал нам испытать обычные чувства, которые вспыхивают между юношей и девушкой, мужчиной и женщиной. Вспыхивают, быстро сгорают, превращаясь в серый пепел отчуждения, раздора, развода. О, нет, наша любовь выдержала испытание временем, закалилась в огне откровений и стуже печали. Может именно поэтому, между нами возникла и с каждым днем крепла мощная связь, которая не ослабевала от расставаний и географического удаления друг от друга. Будто невидимые ангелы соединяли нас, почтальонами пересылая от одного к другому свидетельства негасимой любви, не знающей преград ни в расстояниях, ни в душевных дрязгах, ни во времени. Иногда в девичестве я думала, как мы сумеем пережить твою женитьбу и моё замужество? Ведь мы так воспитаны, что не посмеем изменить супругу, разрушить наши семьи. Но пришло время, я вышла замуж, ты женился, а мы все еще вместе, и нет конца нашей братской любви. А сейчас, всё чаще приходят на ум размышления о том, что с нами будет в случае перехода одного из нас в вечность? Тогда, чувствуя беспомощность, я много месяцев молилась Пресвятой Богородице – ведь Она знает, каково потерять Сына и долгие годы жить на земле без Него. Молилась о том, чтобы умереть нам с тобой в один день и в один час. Только однажды ночью после причастия Святых Тайн, когда меня переполняла благодарность к Иисусу, Которого я в такие минуты называла не иначе как Сладчайший… Я вдруг почувствовала, что не надо мне молиться о нашем земном единстве, потому что мы уже переросли это состояние двух любящих душ, наше общение выросло в ту духовную связь, которой земные ограничения неподвластны. Что связывает нас сейчас, после стольких Иногда ночью или днем вдруг моё сердце сжималось от боли… Мама даже обследовала меня после таких внезапных приступов у кардиолога, но каждый раз оказывалось, что я совершенно здорова. Что же я делала, чтобы прекратилась боль в груди? Молилась о тебе. Наверное, в те минуты ты находился в опасности, и по нашей невидимой нити, связывающей нас от сердца к сердцу, проходил сигнал: ему плохо, молись о нём. Как-то раз мне даже довелось увидеть, как твой Ангел отводит от тебя беду. Я возвращалась из школы, ты шел метрах в трехстах впереди меня и как всегда сосредоточенно смотрел под ноги – вот почему не заметил, что на твоём пути стояла банда пьяных хулиганов, которые задирали всех мальчишек. Тогда сердце в моей груди сдавила холодная рука, я даже остановилась и часто-часто запричитала: «Господи помилуй, Пресвятая Богородица спаси, Ангел хранитель, защити Арсения!» …Вдруг из-за угла медленно выехала милицейская машина и остановилась рядом с хулиганами. Не успела дверь машины открыться, как банда бросилась врассыпную. А ты, наверное, даже ничего и не заметил – продолжал себе идти, как ни в чем не бывало, разглядывая асфальт под ногами, думая о чем-то своем. А иногда меня вдруг окатывала тёплая волна нежности или головокружение от восторга. Хотелось бежать к тебе, прижать твою голову к груди и гладить, гладить волосы, как мать ребенка. Много раз я ценой огромных усилий сдерживалась, чтобы не повиснуть на твоей шее, крепко, крепко обняв. Бывало, я просыпалась поздней ночью и даже начинала одеваться, чтобы выскочить из дома и бежать к тебе, стучать в дверь, влезть в окно, чтобы рассказать, как сильно я тебя люблю – но в последний момент осаживала себя, стыдила и в конце концов успокаивалась. Помнишь, как по окончании седьмого класса мы встретились после летних каникул? Нас разлучили тогда на целых два месяца – и ничего… Мы тогда так удивились и обрадовались, что пословица «с глаз долой – из сердца вон» не про нас. В то Помню, как моим губам сильно-пресильно хотелось коснуться твоих губ, как моё тело требовало прижаться к твоему, почувствовать твоё тепло, запах твоей бронзовой от загара кожи, пальцы тянулись к твоим волосам, хотели запутаться в густой шевелюре – ты Слава Богу, мы не попробовали тогда плода от древа познания и не пали. Конечно, в том была заслуга наших святых, ангелов-хранителей, удержавших нас на приличном расстоянии – это они каждую секунду окатывали наши разгоряченные тела и смятенные души ледяной святой водой из небесного источника… Помнишь, тогда, сидя по пояс в прохладной вечерней воде, ты читал стих Байрона о любви к сестре, и мы разом воскликнули «эврика!», взглянули друг другу в глаза и сказали одно и то же: «Мы брат и сестра, а это выше, чем мужчина и женщина!» Ты помнишь, как сразу полегчало, насколько стало проще и радостней вместе. Будто невидимая преграда рухнула, и мы снова стали вместе навеки. Чуть позже, когда мы под звездами возвращались домой, снова в темноте свет излился с «Плотская любовь обманчива, поэтому скоротечна. Чаще всего люди страсть принимают за ту божественную энергию, которую мы называем благодатью. Почему монахи принимают обет безбрачия? Почему по древней православной традиции супруги отказываются от телесных отношений, когда прекращают зачинать детей? Почему девственники имеют свой особый чин святости? Почему, наконец, воплотившийся на земле Бог и Пречистая Его Матерь остались безбрачными? Да потому, что целомудренные отношения – небесны и вечны уже по своей божественной сути!» …А нас, как христиан, интересовала только вечность и всё, что к ней приводит. В тот день мы приняли это откровение, как повеление Божие лично для нас, как наш промысел Божий, как четкое Конечно, тот чудесный Первый день нашей любви показал нам, что такую связь между двумя земными людьми способен создать только один Господь, потому что только Он, пребывая в вечности, может детям Своим подарить эту малопонятную для земного человека, таинственную, невидимую структуру – Вечность! Для чего я так долго вспоминаю о том, что помнишь и ты, для чего пишу об этом? На днях меня повезут в родильное отделение больницы. Мой мальчик уже просится наружу, в тот большой мир, в котором ему придется жить. Вчера ночью мне не спалось, и как всегда в таком случае, я лежа перебирала четки, призывая Имя Того, к Кому я скоро отойду. Как в тот Первый день, как в ту ночь нашего совместного откровения, будто отверзлись – Машенька, внученька, не бойся, тебе надлежит скоро перейти в вечную обитель. Так надо. Ты уж подготовься, детка, исповедайся и причастись. Совершенно спокойно я спросила: – А как же мой сыночек? Кто будет его воспитывать? Не успела я закончить фразу, как услышала ответ: – Об этом не волнуйся, младенец в руках Божиих! С ним всё будет хорошо. – А мой Арсюша?.. Как он без меня? – Господь даст тебе возможность посещать Арсения и сыночка. Ты с ними связана вечной любовью. Вот ты, Машенька, по этому лучику света и станешь сходить с Так что, Арсюш, ты уж не пугайся, когда увидишь меня. И сыночка моего успокой, если нужно будет. Ведь наш Бог не Бог мертвых, но живых – и нам жить вместе еще целую вечность, не так ли... А ты помнишь, какую истерику я устроила, когда ты сказал, что мы навсегда расстанемся? Твоего папу тогда направляли на работу куда-то в далекую Сибирь. Меня вдруг охватил сильный страх – такого я никогда не испытывала. Меня будто сковал паралич. Я разревелась, кричала, что умру без тебя. И мне на самом деле казалось, что я могу умереть и провалиться в ту секунду в ад. О, ужас, как стыдно мне было потом! На нас в кафе все оглядывались, кто-то смеялся, пальцем показывал, официантка бросилась ко мне успокаивать, а ты поднял руку, и она подчинилась и отошла. Ты сказал, что только одно может отвести беду – молитва. В те грустные минуты в кафе звучала наша любимая песня итальянского мальчика Робертино Лоретти, а пел он про Деву Марию. Наверное, именно эта песня и стала нам с тобой подсказкой свыше, потому что ты сказал, что мы должны молиться Пресвятой Богородице. Спокойно сказал, уверенно. И этот жест, которым ты остановил официантку, и слова, и твое спокойствие – показали, что рядом со мной мужчина, который способен защитить, успокоить и принять ответственное решение. И, знаешь, я в ту ночь так молилась, будто наступил последний день моей жизни. Не помню, как уснула… А на утро встала с абсолютной уверенностью, что беда прошла – вы останетесь жить в нашем доме, ты останешься со мной. В школу я неслась как на крыльях, а как увидела тебя, сразу рассказала о своем утреннем откровении. Конечно, с тех пор мы повзрослели… Уж сколько раз нам Господь показывал Свою милость. Нас и разлучали надолго, и развозили по разным городам, разводили по разным семьям, но – посмотри – мы всегда были и будем вместе. Мы всегда настолько рядом, насколько могут быть рядом только очень близкие родные люди. Сегодня я пишу тебе это письмо, и нет сомнения, что наша любовь всегда будет связывать нас крепкой нитью. И ничего и никогда не сможет нас разъединить, потому что это навечно. Прости меня, если я тебя огорчила. Только помни: я всегда буду рядом с тобой. Я тебя люблю, твоя Маша» |
© «Стихи и Проза России»
Рег.№ 0180137 от 26 октября 2014 в 01:13
Рег.№ 0180137 от 26 октября 2014 в 01:13
Другие произведения автора:
Рейтинг: 0Голосов: 0835 просмотров
Нет комментариев. Ваш будет первым!