Исихаст ч.4

17 ноября 2023 — Александр Петров

В то утро я решил пройтись пешком. Вокруг одинокого путника стояла необычная тишина. Самодействующая молитва строчила на непостижимой глубине сердца, примиряя мою еще сонную низость с высотой голубого неба. Словно ангел освобождал пространство передо мной, чтобы никто не побеспокоил, ничто не ворвалось в тишину громкими неприятными звуками. Мысли мои в то утро были под стать окружающему пространству — прозрачными, солнечными, спокойными.

Отец мой был титаном, я по сравнению с ним мелкота. На мою хлипкую шею он повесил тяжелый жернов, который при других обстоятельствах попросту раздавил бы, но вот я иду по земле, живой и здоровый, направляюсь на службу, чтобы разгребать завалы серьезных дел. И нет страха ответственности, нет в душе обычного хаоса обычного современного человека — наоборот, спокойствие от прохождения правильного пути по направлению к свету, вечному, негасимому, живому.

На столе меня ожидал открытый на дате 06 сентября рабочий календарь, а там — послание отца. Вскрыл, из конверта выпала на стол черная флешка. Вставил в компьютер, на мониторе появились часы, как только настало время «ч» — 12-00 06.09 — открылось письмо.

«Сын мой, Александр, завещание с финансами и прочей недвижимостью передаст тебе наш нотариус. Впрочем, зная тебя, уверен, финансовая часть тебя мало заинтересует, учитывая, что почти все деньги я вложил в наш бизнес. Слава Богу, ты воспитал себя скромным, несклонным к капризам и жадности человеком.

Более всего занимает меня сейчас устойчивость нашей «империи». Люди, силовики, потребность страны в наших разработках и конечно вложенные деньги — куда же без них — гарантия нашей устойчивости. Все, о чем я говорил с тобой в последнее время, остается в силе.

А сейчас о бренном. Я перехожу в мир иной. Меня почти не интересует утилизация тела — лишь бы в землю и под крестом. Душа моя грешная — вот моя боль. Спасибо маме, Марине и тебе — вы подготовили меня, как могли, к переходу в вечность. Только нет мне покоя — слишком много делал и говорил не так, не по-Божиему.

Поэтому я принял решение — уйти из мира без пошлых похорон под аплодисменты, бальзамирования и макияжа. Просто выставь моё фото в черной рамке и объяви о последней воле — никаких похорон, поминок и прочей муры. Я умер! Куда я уйду умирать и где это случится — никто не узнает, даже ты, сынок. Помните меня живым. Всё, прощай и прости. Отец.»

В дверь кабинета постучали, открыл, чуть не столкнулся нос к носу с Чапаем. Оказывается, отец и ему написал письмо с последней волей. В руках он держал большой портрет отца в черной раме и букет красных гвоздик — так у них принято с незапамятных времен. Старый друг отца не стал выражать соболезнование, рыдать у меня на груди — он грустно улыбнулся, покачал головой и сказал:

— О таком уходе можно только мечтать. Молодец Костя, просто молодец! Уважаю.

Мы спустились в вестибюль, поставили портрет на специальную «похоронную» тумбочку, положили цветы и постояли с полчаса. Народ проходил мимо, оглядывался, подходили к портрету, кто-то всхлипывал, кто-то ехидно улыбался, несли цветы, купленные за воротами у подсуетившихся торговцев. Слава Богу, никто не выражал соболезнования, обходили меня по дуге. Чапай отходил в сторонку с особо впечатлительными товарищами, шептал заветные слова «такова воля ушедшего» — и через полчаса всё успокоилось. Дела, господа-товарищи! Много работы!

Позвонил генерал, проворчал соболезнования, сказал вкрадчиво:

— Теперь стоит ожидать активизации наших возлюбленных супостатов. Ты изучил мои файлы?

— И ваши, и наши, и аналитические расчеты — всё изучил. Выявил троих. Это номера восемь, два и сорок. Планирую с ними переговорить аккуратно.

Положив трубку, прислушался к тому камертону, что получил в дар от пещерных монахов. О, нет, сей искуснейший инструмент не подведет, направит по единственно правильному пути. В небесной тональности молитвенной вибрации прозвучало «отец Феодор» — да я же почти забыл про обещанную встречу. Мелькнула мысль: именно сейчас напутственное слово священника прозвучит особенно сильно.

Сначала отец Феодор поговорил с молодежью из проекта «Ностальгия». Он полистал сборник проповедей, нашел нужный отрывок и прочел:

— "Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной" (Еф.6,12)

Уже в самом начале бытия мира, когда древний искуситель нашел вход в сердца наших прародителей, и произошло грехопадение, Господь сказал соблазнителю: «вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту» (Быт.3:15). Это самое раннее обетование о Спасителе исследователи называют Первоевангелием.

С того времени не прекращается борьба. Диавол и все демоны никакой духовной силой не обладают. Их мнимая сила проявляется только тогда, когда мы бессильны, когда придаем им значимость. Поэтому св. апостол Павел призывает «стать против козней диавольских» (Еф.6:11). Главный способ врагов нашего спасения – в мыслях боримого представлять истинным то, что является ложью, предлагать под видом добра то, что оказывается худым, внушать обманчивые надежды, побуждать делать то, что превосходит наши силы в одних случаях и расслаблять нашу волю неуверенностью в себе - в других.

«Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин.8:44). Именно против хитростей демонов, их козней советует святой Павел нам как воинам Христовым стоять бодро: «станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие. Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом, и старайтесь о сем самом со всяким постоянством и молением о всех святых» (Еф.6:14-18).

Помолчав с минуту, наверное, чтобы слова протекли в самые глубокие слои разума, отец Феодор, продолжил:

— Если вы думаете, мои юные братья, что вам удастся забыть эти слова, — даже не надейтесь. В эти минуты ваша душа, алчущая истины, как засыхающий цветок впитал воду из святого источника Божественной истины — и стал понемногу воскресать, тянуться к свету вечности. — Оглядев собрание, убедившись в том, что его слушают все, вытянув шеи, он продолжил: — Не скрою, ваша идея с проектом «Ностальгия» мне понравилась. Я вижу в ней огромную перспективу. Наше общество сейчас находится на перепутье, в той самой борьбе, сил света и тьмы, о которой сейчас мы говорили. В этой отправной точке ваш проект может сыграть важную роль. Благословит Господь ваш труд. Я же, со своей стороны, готов помогать вам словом, делом и молитвой. Приходите в мой храм, зовите к себе, советуйтесь, получайте духовных наставников в помощь — я в вашем распоряжении. И прошу не забывать, друзья мои, чтобы враг не разрушил ваш труд, вам просто необходима духовная защита сил света — покров Божий. Тогда враг будет разбит, пленен и обессилен, а мы все вместе победим.

Следующую группу товарищей, с которой встретился отец Феодор, составили руководители подразделений и совет директоров. С ними разговор был коротким, максимально деловым. Священник благословил наш труд во имя укрепления обороноспособности страны, предложил обращаться к нему в храм для всеобщего воцерковления и каждый день начинать с молитвы. Напоследок произнес самые краткие и сильные молитвы, в качестве образца. Он не обращал внимания на упреки и насмешки, гнул свою линию, внимательно рассматривая лица и жесты слушателей. Когда собрание было распущено, присутствующие, толкая друг друга в спины, в мгновение ока освободили помещение, отец Феодор приблизился ко мне и сказал:

— Эти трое, что сидели в центре, и есть твои враги.

— Да мы уже и сами их вычислили. Целую программу слежки разработали, генерала подключили. Номера им присвоили: 8, 2, 40. Вы правы — это и есть наши враги.

— Скажи, Александр, твой отец не говорил с тобой о доверии к сотрудникам и сохранении гостайны?

— Говорил, конечно, например то, что доверять целиком и полностью нельзя никому. И не потому, что друзей нет совсем, а потому, что всё наше общество поражено проказой сребролюбия и гордости.

— Именно поэтому, мой друг, и необходим покров Божий. Ты не представляешь, от скольких бед и преступлений оберегает нас Господь! Чуть отойди от Его всемогущества и всеведения в сторону — а враг тут как тут: чего изволите, любую пакость за ваши деньги.

Священник широким крестным знамением меня благословил, и тихо произнес:

— Ты же помнишь того черного человека, которого тебе священномученик показал? Не удивляйся, он ко мне тоже проходил, благословил помогать. Ты конечно проверишь опытно сам, но вот тебе мое предположение: восьмой и есть тот самый черный, но подобраться к нему можно только через ликвидацию помощников — второго и сорокового. Не удивлюсь, если номера черный сам придумал и вам сообщил, чисто ради циничной шутки… и наглости.

— Это что-то из раздела нумерологии?

— Вроде того, — кивнул священник. — Но еще подсказка: на сороковой день посмертный суд, то есть конец земного пути, второй — просто потому, что не первый, а на подхвате; ну а восемь — число, символизирующее полноту, в данном случае — власти, лжи, вероломства и безнаказанности. И еще, Александр, есть у тебя парнишка бедовый, ты должен его знать. Ему суждено стать палачом. И вряд ли кто-то сможет ему помешать. Он как хирург в конце цепочки: предупреждение — терапия — операция по отсечению.

Я крепко задумался над его словами, встал как пень. Отец Феодор еще раз кивнул и уже на ходу произнес:

— Знаешь, Александр, все это время я буквально на физическом уровне ощущал, как мощно звучит у тебя внутри твой молитвенный камертон. Ты вроде все больше молчал, но так и сиял изнутри!

Глава 2. Первым Второй пошел!

Отец мой занимал высокие должности, связи его пронизывали все структуры власти, но противный вирус чиновничьей вальяжности обошел его стороной. Но вот в мой кабинет входит пузом вперед, подбородком вверх человек, олицетворяющий прямую противоположность отцу — его заместитель, близкий друг и партнер по бизнесу Иван Семенович, он же отец моей Светы. А еще сей вальяжный господин — один из трех подозреваемых в хищениях и продаже государственных секретов врагу. Иван Семенович ведет себя со мной как мудрый руководитель с зеленым юнцом. Он величественно занял кресло, огляделся, брезгливо поморщился и, наконец, разглядев меня за столом напротив, снисходительно кивнул. Меня же так и подмывало сообщить ему, что у него имеются все шансы выйти отсюда в наручниках, чтобы завершить последнее путешествие в сибирской тюрьме для особо опасных преступников, приготовленной для него и таких же как он службой генерала Кузнецова. А что, уран копать кому-то нужно.

— Извини, Сашок, я не стану тебя поздравлять с восхождением на престол, освобожденный Костей. Тут в сценарии следует твоя реплика: «Ну, почему! Это же такая честь!»

— Моя реплика будет такой: «Еще раз назовете меня Сашком, и я попрошу вас отсюда вон!»

— Понимаю, понимаю, — проворчал вальяжный господин, будто услышал не угрозу, а мяуканье котенка. — Только на вашем месте, Александр, я бы поинтересовался, почему восхождение на престол для вас явится падением в долговую яму. Вы не поняли? Вы, нищий как церковная крыса! Мы с вашим отцом вместе занимались выводом денежных средств за рубеж на секретные оффшорные счета. Все деньги, оставшиеся в России, вложены в бизнес, за исключением сущих копеек на смену белья и пару-тройку обедов в столовке. — Предатель язвительно улыбнулся и прогундосил: — Но я, малоуважаемый Сашок, могу помочь тебе заработать приличные деньги прямо сейчас. Тебе, Сашок, нужно лишь открыть сейф в кабинете твоего отца и получить за это, скажем, сто миллионов условных единиц. Думаю, тебе этих денег хватит до конца жизни.

— Как я и обещал, попрошу вас выйти вон, — отрезал я. Позвонил по селектору Чапаю, бросил в микрофон: — Василий Иванович, уведите товарища в чулан до приезда людей генерала. Прихватите наручники, пожалуйста.

Пока онемевшего господина выводили из кабинета дюжие охранники, мне пришлось ответить на звонок.

— Александр Константинович, — пробасил генерал, — ваш разговор со Вторым записан. Мои люди на подъезде, они заберут Иудушку для основательного допроса. Как я и обещал, деньги с оффшорных счетов в течение суток мы переведем на ваши личные счета в российских банках. Учитывая, что оффшорный банк на Каймановых островах открыт нами и для наших операций. Самое неприятное лично для вас, Александр, как я понимаю, будет общение с вашей невестой Светланой. Но и здесь предлагаю свою помощь. Позвольте мне лично побеседовать с ней.

— Да, конечно, — согласился я. — Хоть, если честно, и наш Василий Иванович, да и я сам — мы подготовили Светлану, да и не такая уж она наивная девочка. Сколько операций на её счету!.. По вашему ведомству.

— И все-таки, с вашего позволения, я по-отечески побеседую со Светой. Заодно обрадую девушку наличием у нее немалых денежных средств. Надо и ее понять, Света никогда не знала недостатка в деньгах, да и зарплата за секретные операции с премиями и процентами набежала немалая. Мы ведь ее активы вывели из отцовского кошелька, он, подлец, даже собственную дочь пытался ограбить, чтобы передать деньги молодой жене. — Потом устало произнес: —Видишь, сынок, какие нравы достались нам с тобой. В наследство от лютых безбожников. Но с Божией помощью, мы победим! Нам просто нельзя иначе. Ведь мы служим такому великому делу!

— Благодарю вас, Иван Федорович, за верные слова. Иной раз одно-два слова, сказанные вовремя, поворачивают самую страшную ситуацию от падения к взлету.

— Понимаю, — прогудел генерал. — На тебя свалилась такая обуза! Тебе бы оглядеться не спеша, вжиться в ситуацию, но — увы — нет времени, враг окружает снаружи, подкупает, развращает изнутри. Да и верных людей с каждым годом все меньше. Старики уходят, кто-то спивается, самые лояльные бегут заграницу. Одна надежда — на поколение прошедших сквозь огонь войны, которая уже сейчас начинается и разрастается. Это будет новая генерация. Впрочем, пока что это всё в перспективе. А жить и служить надо сейчас. Вот поэтому я тебе лично помогаю. Ты можешь рассчитывать на всех моих гвардейцев. Но более всего — на ту силу, которую в твоем сердце зажгли пещерные монахи. — Помолчав немного, вздохнул и произнес как бы через силу: — Кстати, напомню тебе, дорогой Александр Константинович, сегодняшний Второй — только начало. За его сутулой спиной стоит мразь такой злой силы, только держись. Давай договоримся, мои специалисты сшили тебе три костюма с вшитым кевларом, ты с сегодняшнего дня будешь надевать их, не снимая. И напоминаю о ношении оружия и рации круглые сутки. Будь на связи. У тебя постоянно служат мои люди. Они охраняют тебя и ограждают гостайну. Но все эти методы защиты должны работать в комплексе. Мы должны быть готовы к любому повороту событий. На войне как на войне.

С каким же удовольствием я отодвинул военные дела и занялся мирным проектом «Ностальгия»! Со Светой разминулся минут на десять — она уехала на Лубянку. Сергей похвастал успехами в части, названной «Итог». Как я и предполагал, творческий коллектив загорелся идеей путешествия по тому свету. Подстегивало их соперничество с «королями ужасов» — Кингом, Спилбергом и кем-то там еще. А помогали им мои записи свидетельств, побывавших Там. Это и понятно, свидетельства очевидцев это вам не бредни обкуренных голливудских сценаристов.

Кстати, меня самого эти спокойные рассказы обычных людей, умерших и воскресших, нимало стимулировали в свое время. Да и мои личные воспоминания о детских и юношеских летальных исходах с последующей реанимацией — вполне соответствовали сообщениям очевидцев, я даже узнавал те места, которые посещал, например, живой переливающийся светом и звуками воздух, трава, поднимающаяся после того, как убираешь ногу, мирные животные и звери, непрестанно поющие птицы, деревья в цветах, зеленых и зрелых плодах — одновременно, невероятная глубина обзора, бесконечно прозрачного пространства, и люди — светлые, добрые, всё понимающие, всё знающие и… любящие друг друга, меня, пришельца, ангелов и Того, кто восседает на Престоле, ослепительно сверкающем под сенью Креста. Я наговорил всё это на диктофон, ребята меня еще благодарили, а Сергей признался: это безусловно будет посильней эмпатии. Потом добавил: но мои методы мы не станем отвергать, пусть всё работает на главную идею.

И тут в огромное пространство студии непривычно тихо вошла Света — и все разом замолчали. Она словно заполнила собой, семейной трагедией бурлящее море творчества. Новости об арестах руководящего состава быстро разлетаются по всем углам конторы.

— Не поняла! — воскликнула она, оглядываясь на коллег. — Что за кислые мины, что за ступор? Работаем, господа-товарищи-братва!

Народ обрадовался «указанию свыше», облегченно улыбнулся и разошелся по рабочим местам, как всегда возбужденно размахивая руками.

Света подхватила меня под локоток и умоляюще произнесла:

— Ой, что-то кушать хочется, отведи меня в свой ресторан, а? Накорми сиротку…

— Еще раз назовешь ту столовку «моим рестораном», я куплю его и вручу тебе на день рождения.

— Да я уже и не против, — прошептала она, глядя на меня снизу вверх. — А фирменным блюдом у нас будет «Тупая курица, маринованная джином по-Мароккански».

— Никогда не понимал твоей симпатии к джину. Тем более, в курице — это нечто мало изящное.

— Кстати таким образом приготовленную курицу называют еще «пьяным цыплёнком».

— Тем более! — Глянул под локоть, где пряталась голодная подруга и мягко спросил: — Ну, ты как? Тебя успокоили, обнадежили?

— Самое паршивое в этой истории то, что папуля хотел все мои денюжки отдать какой-то молодой швабре! Заработанные подневольным непосильным смертельно опасным трудом! Спасибо твоему генералу, вовремя пресёк гнусную аферу. А то бы голодная, нищая, противная сирота без роду и племени — кому такая нужна?

— Мне! — рявкнул я на всю улицу. На нас оглянулись прохожие.

— Что чес-пречесно? — Вынырнула она из-под локтя, выпрямилась и зашагала рядом, почти как настоящая дама света.

— Да что ж, я тебе миску супа не нолил, бы? Зря, что ли, столько лет за тобой волочился!

— Ох не зря! Теперь кажется ты первый у финишной черты. «Ваня, я ваша навеки!»

— Кстати, насчет, первый или какой там еще — ты видела, за нами постоянно увивается Юрка-хулиган? Только что мелькнул на той стороне улицы и за машину спрятался.

— Кстати, да! Я его на Лубянке видела. Он там с охраной конторы инструктаж проходил.

— Может, наконец научится бить правой.

— Да, вроде, не только бить там учат, а и стрелять из чего ни попадя. — Мы дошли до «столовки», поэтому услышал: — Ладно, хватит в шпионов играть, давай сядем за наш любимый стол и приступим к любимому занятию.

Ну, ладно, если дама не растеряла такой здоровый аппетит, будем надеяться, она еще и не такие стрессы выдержит. Судя по всему, у нас впереди еще столько всего — только держись!

Глава 3. Мы их недооценили

Так говорили они. Правда после того, как всё случилось.

— Ну, сам подумай, — повинно качая головой, хрипло произнес генерал. — Скромный член Закупочной комиссии, на него и внимания никто не обращал. Приезжает на метро со школьным портфельчиком в руке, с министерским допуском заходит в отделы снабжения, службу безопасности, логистики, подписывает бумаги и возвращается в министерство. Там докладывает кому положено, оттуда никаких претензий — всё тихо и спокойно, начальство знает, что мы работаем в штатном режиме. — Генерал вздохнул, помолчал, продолжил:

— Да и в тот день, как мы его назвали Нулевой, вошел к Восьмому, чтобы пригласить на обед, в столовую. Но прежде, Нулевой говаривал фразу: «Сейчас я не готов, не заработал на тарелку супа. Зашел, чтобы договориться на перспективу». Такой вот ответственный аккуратный человек. — Не удержался и рыкнул: «Сволочь!». Встал и заговорил уже по-другому, жестко:

— Никто не предполагал, что в обычную рабочую череду, вмешается Юра. Ему-то и удалось привнести в систему фактор внезапности, включить механизм хаоса. А этот «народный мститель» подслушал наши переговоры, выследил занумерованных врагов, обвинил нас в трусости — и решился по-своему с ними разобраться. Ваш Чапай, мой инструктор, да и ты сам — все предупреждали о его неадекватности, жалели парня. Только он никого не пожалел. Вернее, ему не позволили. — Генерал сел на стул при кровати, положил руку на мою, забинтованную, вздохнул. Видимо, решился сказать нечто неприятное.

— Ни Нулевой, ни тем более Юра, да и вообще никто из вашего концерна, кроме тебя, Александр, не знал о том, что основное производство с научными мощностями находится не в центре, а в далеком сибирском городке, на строго засекреченном полигоне.

— То есть наш концерн выполнял функцию прикрытия? — Вскочил я на кровати.

— Увы, да!.. — Генерал одной рукой уложил меня на подушку.

— Значит, все жертвы напрасны? Они сыграли роль — и на кладбище, — возмущался я.

— Ну не напрасны — это точно, — бесстрастно рассуждал генерал. — Наше дело продолжается, оно недоступно предателям, оно не на продажу, а для обеспечения обороноспособности страны. — Он положил руку на мой кулак. — А если ты успокоишься и трезво рассудишь, то поймешь — всё, что произошло, имело глубокий метафизический смысл. И даже хаотичные поступки Юры, Нулевого и его людей — на самом деле логичны. В этом деле, как и в любом, имеющем стратегический уровень, каждый участник получает то, что заслужил.

— Даже Маша?! — Опять я вскочил.

— Этой влюбленной девочке вообще можно только позавидовать. Погибнуть, защищая возлюбленного — да она святая! О Марии будут писать стихи, снимут фильм, может быть, даже канонизируют в лике мучеников. Вот ты сейчас прыгаешь, как подросток на танцах, а она смотрит на тебя с Небес и жалеет — не себя — тебя! Вспомни, с каким восторгом принимают новосёлов пирующие мученики на Третьем небе Царствия Небесного. Вспомни и то, что мучеников принято причислять к лику святых не на заседаниях комиссии по канонизации, а по мартирологу, то есть по списку убиенных христиан. Убежден, она войдет в царский мартиролог, да мы с тобой ее туда сами впишем.

— И что же, в том списке и Юра окажется? — спросил я, чуть успокоившись.

— Это вряд ли, — отрицательно кивнул седой головой генерал. — Юра подчинился не смиренному стремлению защитить по любви ближнего, а самочинию — злой, разрушительной силе, по внушению нечистого духа. — Он встал, превратившись в гиганта, в такой крошечной палате. — На сегодня с тебя впечатлений достаточно. Успокойся, помолись, как ты умеешь, и всё встанет на свои места. Выздоравливай.

Как мне представляется, всё произошло примерно так. Юра, полный решимости доказать всем, что он «не тварь дрожащая, а право имеет», что все вокруг трусы, а он самый крутой — с этим сумбуром в голове приступил к решительным действиям. Оставшись на ночь дежурным по группе курсантов, пробрался в камеру внутренней тюрьмы, застрелил Второго, то есть отца Светы. Каким образом ему удалось превратиться в невидимку, как обойти контуры безопасности — та еще загадка!

Следующей целью по списку значился Сороковой, экономист, занимавшийся сокрытием доходов преступной группировки. С ним расправился тихо, как только тот вошел утром в кабинет и развалился в кресле с чашкой кофе в руке.

Воспользовавшись утренней суетой, Юра поднялся на этаж, где заседало руководство, секретаря на месте не оказалось — она занималась подачей завтрака. В кабинете заместителя генерального директора, под шифром Восьмой, Юра обнаружил нелепого лысого дядечку, на которого не обратил внимания, наш герой выхватил из наплечной кобуры пистолет, решил покуражиться перед «самым главным врагом», для чего включил камеру телефона… Но вдруг рядом с оторопевшим Восьмым ожил лысый дядька, достал что-то небольшое черное — выстрелил дважды — в голову и в сердце Юры. Потом коротко скомандовал: «Жми на красную кнопку!», Восьмой ударил по копке селектора, на первом этаже раздался взрыв, а эти двое, прихватили портфели и беспрепятственно вышли наружу. Диверсия была запланирована и подготовлена на крайний случай, если не удастся завладеть секретными образцами и документацией. Только Юра встрял со своей затеей и вынудил Восьмого и Нулевого приступить к «Плану Б» — то есть к ликвидации штаба Концерна со всеми разработками, как им представлялось.

В то роковое утро я направился в павильон выставки наших достижений. Мы приготовили серию секретных разработок на предмет отчета трем силовым министерствам. Мне нужно было проверить готовность выставки к приему высоких гостей. За мной следом вошла Света, как всегда, потрясая листами бумаги с очередной серией идей. Я не заметил, как в дверях павильона застыла Маша. Ей также вдруг срочно понадобился я, но наличие Светы за моей спиной девушку остановило. В тот момент и раздался взрыв! Ударила волна горячего воздуха, вспышка света, на меня упало что-то тяжелое — то было тело Светы — оно-то и смягчило удар. Всё! Провал, беспамятство…

Не знаю сколько времени пришлось плавать в теплых водах небытия, мне показалось сто лет. Как в случае подземных приключений, впоследствии то одно, то другое воспоминание озаряло мой разум. И я бы, наверное, сильно испугался, погрузился в бездну отчаяния — если бы не Иисусова молитва, не оставлявшая меня ни на миг. Эта непрестанная пульсация света внутри утешала и оживляла.

Первым ко мне прорвался наш классный гений Дима — он-то и достал меня со дна, встряхнул и заставил вернуться на землю, в больничную палату, на кровать в проводах, трубочках и невидимой медсестрой за ширмой. Школьный друг, изрядно постаревший, трясущими руками протянул мне листок бумаги, скрепленный с конвертом, потребовал:

— Читай!

— Боюсь, у меня не получится, — чужим голосом простонал я. — Почти ничего не вижу. Прочти ты. А что это, от кого?

— От Маши! У тебя на столе нашел, в планинге на странице с датой аварии.

— Какой аварии? Я ничего не помню…

— Тогда слушай! — Дима надел очки, принялся читать: «Александр, прости меня за это письмо. Скорей всего, оно опоздает. Но я хотя бы попрошу у тебя прощения. Дело в том, что вот уже третью ночь мне видится сон, как меня что-то черное давит, ангелы подхватывают меня под руки и поднимают наверх, в Небеса. Я спрашиваю у прекрасных небесных вестников: «А что будет с ним, с моим Александром?» Они несут меня все выше и выше, а один говорит: «Не твой он! У него своя нареченная супруга Светлана. Не беспокойся, с Александром всё будет хорошо, именно так, по Божиему промыслу. Посмотри вниз!» Я глянула туда, откуда они меня подняли, а там — мое растерзанное тело. Подумала, вот бы мой Александр не увидел меня такой уродиной! «А он и не увидит, сам сейчас без сознания, в машине скорой помощи!» Тогда спрашиваю: «А куда вы меня несете? На страшный суд?» Они отвечают: «Суд над тобой уже свершился. Ты, Мария, предсмертным мучением искупила свои грехи, а теперь мы поднимаем тебя на Третье Небо, где почивают святые мученики. Радуйся!» Ты не думай, я не жалуюсь тебе и не призываю тебя скорбеть обо мне. Мне сейчас так хорошо, что и слов не подобрать. Здесь так красиво! А у тебя, мой дорогой Александр, всё будет хорошо. Ты выздоровеешь, вы со Светой создадите дружную семью, она будет хорошей женой и мамой ваших деток. А я с Небес буду видеть вас и радоваться вашему счастью. Прости меня, за то, что надоедала тебе, приставала, требовала взаимности. За эти слезы прости — весь листок закапала. Но это потому, что пока жива, а как умру, так и скорби конец! Еще раз прости, — твоя нетвоя Маша.»

Рука с тетрадным листочком легла на колени. Диму сотрясали рыдания. Он смотрел злыми глазами и, казалось, готов наброситься на меня с кулаками.

— Так значит, Маша попала в эпицентр взрыва и погибла из-за меня, — прошептал я хрипло.

— Помнишь, я обещал тебя пришибить, если с ней что-нибудь случиться?

— Начинай! Что же ты? вот я лежу перед тобой, искалеченный, я даже ответить не могу.

— Если бы не ты. Маша была бы жива! — вскричал Дима. Из-за ширмы выглянула заспанная медсестра, вывела друга из палаты.

Меня унесло в прошлое. Выглядело оно без боли и страха. Отсюда, с больничной кровати всё представлялось таким, как надо.

Маша на самом деле всегда была только другом, верным, добрым другом. Любую другую девочку такой статус, скорей всего, унижал бы, но не ее. В качестве благодарности за верность мне иногда с Машей приходилось встречаться. Для меня это было как выплачивать оброк, она же расцветала, светилась от счастья, не представляя, как мне трудно, ведь я считал себя подлецом. На школьных вечерах я заставлял ее танцевать с другими мальчиками, право же хорошими и воспитанными ребятами, она же и во время танца умудрялась смотреть на меня из-за плеча партнера сияющими глазами. И если на вечерах появлялась красавица Света — что было не так уж часто — моё внимание целиком переключалось на нее и только на нее, а Маша сникала, увядала, тем самым доставляя мне немало неприятных минут. Ну как мне сказать Маше, что она мне неинтересна, что она по сравнению со Светой — лишь бледная тень. Чувствовал необходимость такого решительного разрыва, но малодушно отодвигал удар по сердцу хорошей доброй девушки на потом.

А тут еще одна девочка из нашей школы, не выдержав муки неразделенной любви, надела самое красивое платье, выпила фужер шампанского для храбрости, набрала целую ванну теплой воды, погрузилась в нее, да и вскрыла себе вены. Потом вся школа обсуждала этот трагический поступок, смакуя подробности. Девочка, оказывается, так точно рассчитала время самоубийства, чтобы остаться живой до прихода мамы из детсада с младшей сестренкой, чтобы мать успела вызвать скорую и вернуть к жизни. Тут выяснились такие подробности, как направление разреза — оказывается, нужно было резать не поперек артерий, а вдоль, да и платье было выбрано с таким расчетом, чтобы вызвать у возлюбленного максимальное сочувствие, а не отвращение. Гудела вся школа, кроме Маши — она бросала в мою сторону пронзительные взоры, предупреждающие и о возможности подобного исхода, в случае чего. Конечно, со временем, острота переживаний первой любви пошла на убыль, оставив в душе неприятную привычку снисхождения с моей стороны и скучноватую потребность в общении со мной, со стороны Маши. Уверен, появление на сцене яркой красавицы Светы, на фоне повышения моего социального статуса, успокоят Машу надолго, примирив с положением вечного друга, без перспектив на что-то большее.

И еще, Дима был влюблен в Машу, а она не проявляла к нему внимания. Выпивший Дима всегда угрожал мне, например, говорил такое:

— Если с Машей что-нибудь случится, я тебе не прощу!

— А вот это зря! Ты не читал сегодняшнее Евангелие дня? Там вот что: «Если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6:15)

— Не читал. И да — не прощу!

— Ладно… Да и что с ней может произойти? Маша — девушка аккуратная, послушная, такие живут до ста лет в окружении детей, внуков, правнуков. Так что у тебя куча времени доказать свою верность и любовь.

— Оно, может, так и было, если бы на твоем месте был не ты, а я.

— Послушай, Дима, Маша мне друг. Очень верный и добрый, но только друг. Она единственный человек, который способен часами выслушивать мои философизмы, с которым могу посоветоваться насчет женщин. Как ни странно, она при этом не проявляет ревности, держится нейтрально, отстраненно даже. Поэтому ей верю.

— Да Машка втюрилась в тебя, как драная кошка! Какая там подруга — она глаз с тебя не сводит, а других не видит. Меня тоже…

— Тебе так только кажется, Дим. Она девушка воспитанная и ко всем одноклассникам относится одинаково уважительно. Она никогда не откажет в помощи нуждающемуся. А тебя девушка попросту боится.

— Меня? Боится?

— Да, друг, именно! Ты парень сильный, упрямый, непредсказуемый. Она просто не знает, чего от тебя ожидать. Девушкам нравится в парнях стабильная надежность. А от тебя исходит скрытая тревога! Ты из тех, кто постоянно ищет приключений, кто с детства считается вундеркиндом. Ты не замечал, к тебе даже учителя по физике и математике на «вы» обращаются. На олимпиадах первый, да у тебя впереди такая карьера — только держись!

— А разве это плохо?

— Для кого-то хорошо, только не для неё. Понимаешь, у нее отец начальник. Он привык командовать, ломать людей об коленку. Ему это доставляет удовольствие. Он классический деспот, и на дочку свою давит, она всю жизнь под его каменной десницей. Дома ходит по струнке, в школе тоже. Это у тебя старики ученые, ездят на работу трамваем и даже в дороге читать успевают. Они тебе доверяют, поэтому ты в семье свободен, как птица в небе. Знаешь, ты оставайся таким и дальше, только загони свою харизму вглубь, а снаружи стань эдаким увальнем — увидишь, к тебе сразу потянутся люди, полноводной рекой. И Маша перестанет бояться.

— Все-равно, я тебя когда-нибудь вызову на дуэль и пристрелю. Просто чтобы не маячил рядом с Машкой.

— Как угодно…

Прошлое уплыло вдаль, а на его месте появилось странное существо в белой пижаме в бледный цветочек, с забинтованными руками и лицом. Света!

— Приветик, дружок! — пропела она неувядаемым грудным контральто. — Ага! И тебе тоже досталось! Мы квиты!

— Что с твоим лицом? — спросил я, указывая пальцем перевязанной руки.

— А, ерунда! — махнул она рукой, присаживаясь на край моей кровати. — Там, под бинтами фарш, свиной…

— А чем же я теперь стану любоваться? — спросил я уныло. — Прости за мое тупое занудство.

— Прощаю! Чем, говоришь, любоваться, говоришь? — Улыбалась она одними глазами. Остальное скрывали бинты. — Куплю тебе репродукции картин, перед которыми стояла в Третьяковке. Помнишь? Любуйся на здоровье! Зато сейчас мы с тобой хоть в чем-то сравнялись — оба уроды в бинтах.

— Ничего-ничего! — выпалил я. — Приду в себя, засуну тебя в мешок из-под сахара, чтобы народ не пугать — и потащу в Михайлов монастырь. Окуну в святой источник, вылечу… Ох, как ты мне тогда нравилась, в платочке, длинной юбке, с приспущенными очами! Не Светка-хулиганка, а прям благочестивая дева!

Света прилегла ко мне на грудь, погладила забинтованную руку, прошептала:

— А хочешь, я всегда так одеваться буду?

— Ну ты не перегибай! — прошептал и я, поглаживая голову девушки в бинтах. — Помнишь, слова старцев о подвижниках последних времен: «Ничем не отличаться от иных прочих»? Да и ресторан обещал тебе купить. Сделаем там всё в стиле ретро, чтобы ностальгия и все такое прочее. Будем там ужинать по праздникам. А дети родятся, с собой брать будем. Сделаем для них специальный загончик с игрушками. Видел такие в других кафешках.

— А ты меня не бросишь? — прошелестела она оттуда, с пламенной груди моей. — Что, если так и останусь уродиной с обожженной мордой… лица?

— Может и брошу, — проскрипел я забинтованной голове. — Если будешь вести себя неприлично.

Она забинтованным кулачком ударила меня по груди, выскочила из палаты, а гул еще долго и протяжно отзывался под белым потолком. Из-за ширмы выглянула сестра, качнула головой, улыбнулась и скрылась в своем наблюдательном бункере.

Глава 4. Четвертый сон

Как утверждает психиатрия, мы за ночь видим в среднем четыре сна. Проверим.

В первом явился мне священномученик Феодор, чтобы меня успокоить. Что он сказал? То, что я и так знал, просто подтвердил: всё у меня будет хорошо. У Светы тоже. На вопрос зачем мне это? Напомнил детские болезни с погружением в глубины Того света. Понимаешь, сынок, болезнь смиряет, а это дает возможность выйти за рамки обыденной суеты и хотя бы узнать о том, что есть и другой мир, невидимый, полный чудес. На прощанье спросил: а тот приходил? Ну, тот, кого ты видел сидящим в тени, когда был у меня в гостях? Нет? Еще появится. Наверное, раскалывает очередной пасьянс, где ты будешь, скажем, червонным королем. Ушел.

Не успел поразмыслить над его словами, как передо мной вспорхнула Света, по-прежнему красивая, без следов повреждений. Видишь, я уже снова красавица, а ты все еще… не очень. Но ты не волнуйся, мы и тебя вылечим. Не пойду же я под венец с таким… прости, уродом. Ха-ха-ха! Выскочила.

Номером третьим появился Дима с пистолетом в руке. Я обещал тебя застрелить, если с Машей что-то случится? Получай! Выпустил в меня три пули. Они отскочили от меня, что его опечалило. Он вздохнул, произнес что-то вроде, видимо, ты и на самом деле невиновен. Ладно, прости! Ушел.

И тут пришел черед «четвертого сна Веры Павловны» — отставить! — моего личного. …Только вот сна ли? Что-то всё происходящее выглядело более, чем реально.

Вошел Нулевой спокойно, глянул на медсестру, ни слова не говоря. Она кокетливо поправила одежду, прическу, кивнула и направилась к двери. Не буду вам мешать, произнесла она, нехотя покидая палату. Человек в сером костюме встал надо мной, задумчиво покачался с каблука на носок. Произнес четко с расстановкой:

— Нет, это не сон. Всё происходит на самом деле, как принято говорить, в реале.

Я никак не мог вспомнить, как его зовут. Надо же как-то к нему обращаться.

— Называй меня Иван Иваныч, — ответил он на незаданный вслух вопрос.

— Иванов? — съязвил я.

— Если хочешь, — согласно кивнул Нулевой. — Кстати, эта кличка «Нулевой», на мой вкус ко мне не подходит. Что такое, право слово, нуль — ничего, пустота… Мне больше подошло бы нечто вроде Первый, или Самый Первый. Ну ладно, не суть… Отчего же молчишь? Неужели не о чем спросить?

— Жду, Иван Иваныч, когда назовете цифру.

— Какую? А! сумму подкупа, так сказать. Или взятки? Или, как у вас принято, отката? — Он миролюбиво улыбнулся. — Так это, какую поднимете, такую сами и назначьте. Мне без разницы.

— Ваш предшественник называл что-то вроде ста миллионов. Вы разве не поднимете ставку!

— Так ведь ему, так называемому Второму, нужны были документы из сейфа твоего отца. Для продажи на запад.

— Разве вам они не нужны?

— Нет. Всё, что мне нужно, у меня и так есть, забесплатно, так сказать. Эти ваши секретные материалы, чертежи, схемы, гостайны, уровни допуска — такая никчемная скука! То, что мои люди устроили у вас в концерне — этот шумный ба-бах — я могу сделать со всей вашей страной. Мне только кнопку слегка придавить — и нет вас.

— Что же мешает?

— Что, говоришь, — он слегка задумался. — Превратить в нуль такую красивую страну, с таким прекрасным талантливым народом — увольте. Хоть вы и назвали меня Нулевым, но это не по мне.

— Поиграть захотелось? Помучить, поиздеваться всласть?

— Это ближе к сути, но не факт. Все-таки, в отличие от никудышних помощников, у меня имеются кое-какие эстетические предпочтения. А мучения — это некрасиво. Кровь, гной, синяки, ожоги, отрезанные головы, руки-ноги — фу, какая гадость. Не комильфо сие!

В голове прозвучало: он лжец и отец лжи, как такому вруну верить! По мягкому произнесению «г», по легкому оканью признал в суфлере священномученика Феодора, что меня успокоило. Мелькнула мысль, как же он читает мои мысли? Ведь это возможно только Господу Богу, а не этому… нечистому. Ответ пришел сам собой — у тебя на лице всё написано, так что сделай «покерное лицо» и вместо внутренних рассуждений обрати внимание на усиление молитвы. Она разве не сама собой действует? Конечно сама, но в минуты смятения необходимо усилить концентрацию, помочь ей с помощью свободной воли, синергии. Спасибо, отче.

— Так чего же от меня вам нужно? — спросил я, надев на лицо каменную маску, на глаза — холодный прищур.

— Да ты и сам всё понимаешь, только признаться не хочешь. Мы с твоим отцом совершали перестройку, чтобы влиться в семью цивилизованных народов. Деньги приличные зарабатывали, чтобы нас приняли в клуб миллионеров, и мы там имели бы свое решающее слово. Не забывай, когда к мировому господству придет царь обетованный, первое что сделает, прекратит все войны на земле. Представляешь, наконец наступит мир во всем мире! Не об этом ли мечтали все люди! Разве не приятно осознавать, что и мы с твоим отцом, и ты сам — сделали всё возможное для этой великой цели!

(Внутренний суфлер, в котором узнал священномученика Феодора напомнил мне то, что так хотелось забыть. Помнится, еще в подземном храме сторож-богослов много чего давал читать на эту тему. Так не хотелось возвращаться к этой мрачной теме, но реальная жизнь привносит свои коррективы. Итак, что там?

Свт. Кирилл Иерусалимский: «Будет антихрист сперва как человек ученый и умный, покажет он скромность, целомудрие и человеколюбие, потом … как человек хульный и беззаконный».

Американский автор монументального труда «Два пути» иеромонах Евфимий (Саморуков): «Антихрист будет гениальный политик, ибо ему тайно будет служить вся его «опора» – все демоны и весь аппарат невидимого сверхгосударства, которое апостол Павел назвал «тайна беззакония». «И эта «опора» антихриста развяжет третью мировую войну и будет держать ход ее под своим контролем. И затем она же даст честь антихристу остановить войну, и он восстановит мир.»

Ибо когда будут говорить: «Мир и безопасность», тогда внезапно постигнет всех пагуба, подобно мука родами постигнет имеющую во чреве, и не избегнут. (Ап.Павел 1Фес.5:3)

Так вот почему этот темный человек про мир во всем мире наплёл!

Да уж, лжет нечистый, конечно. Но как красиво заливает, подлец! Сейчас будет обоснование всеобщего разоружения и необходимости роспуска военно-промышленного комплекса. Ну, давай, ври дальше!)

Незваный гость распрямился, поддал пафосу погуще и пошел как по писаному:

— Ради великой цели мира во всем мире, откажись от управления концерном, займись творчеством. Денег на благое дело дадим тебе, сколько хочешь. Вылечим тебя со Светой в три дня. У меня есть такой целитель — рукой коснется, травку свою приложит, пошепчет — и всё, здоровы абсолютно, и жить будете полтораста лет, полными сил и оптимизма.

— Иван Иваныч, а вы, простите, предложение свое всему начальству концерна сделали, или только мне, убогому?

— Конечно, тебе только! Остальные тебе подчиняются.

Ну да, конечно, как говорится, убери пастыря и рассеются овцы. Это даже логично. Только что же ты именно меня так боишься? Видимо, по выражению лица, по прищуру глаз, он вычислил суть моего вопроса, поэтому перестал вилять и сказал прямо:

— Ну ладно, скажу напрямую. Тебе ведь монах Феодор показал меня там, в пещере. Я тогда устроил обвал, только не подумал, что он и после той трагедии станет мешать мне. Да и при передаче тебе твоего монашеского дара я тоже присутствовал. Я, конечно, не мог видеть наяву, что там у тебя внутри произошло. Но мне довелось как-то присутствовать при взрыве ядерного заряда большой мощности. Я хоть при этом и остался невредим, но тряхнуло меня не по-детски. Так вот твой так называемый монашеский дар оказывает на меня такое же действие. Поэтому прошу по-человечески — прекрати или хотя бы ослабь его хотя бы на время, а то нам так и не удастся договорится. Прекрати! — взвизгнул он и отошел на три шага от меня вглубь палаты.

У меня же внутри так весело разгорелась молитва, что испытания ядерных взрывов, показанных по телевизору, в данный момент представлялись чем-то несущественным. Да, именование священного Имени обрело такую невиданную мощь, что казалось я стою в эпицентре ядерной реакции, и мне от этой бури огня только весело и удивительно спокойно. Вот когда понимаешь, почему «Бог есть огнь поядающий», а наша вера святыми отцами называется огненной!

— Да я тебя уничтожу! — заорал псевдо-ИванИваныч.

— Это вряд ли, — констатировал я. — Беги, дядя, пока совсем не сгорел, я сейчас только разминаться начал.

Мутный субъект с визгом исчез, на свое место вернулась медсестричка. Я же купался в теплых волнах благодарственной молитвы, по-прежнему не понимая, сон то был или явь — только и то, и то — было прекрасно.

Глава 5. Высокие гости

А утром меня навестил генерал. В элегантном костюме. Я-то думал от какого-нибудь Бриони, или на худой конец от Армани — он увидел мой оценивающий взгляд и бросил:

— Наше ателье, так что считай «от Палыча» — очень рекомендую. Как восстанешь, дам адресок, телефон и — гм — пароль. У меня к тебе две новости. Первая — по-моему хорошая… Хоть зависит от того, как ты сам к ней отнесешься.

— Если вы сообщаете это с таким оптимизмом, наверное, хорошо отнесусь, — промямлил я, еще не вполне проснувшись после ночных похождений.

— На самом верху после моего доклада приняли решение передать все готовые военные разработки оборонному ведомству. У меня, знаешь ли, не так много таких парней, как ты, а обеспечить стопроцентную безопасность моя служба не в силах. Так что продолжай работу с незавершенными разработками, плоди идеи, но самое главное, на мой взгляд твой проект «Ностальгия» — это опыт, история, правда и… всё самое лучшее в нашем прошлом и настоящем.

— У меня тут Иван Иваныч побывал! — Решил рассказать о ночном посещении.

— Не поверишь — у меня тоже, — горько усмехнулся генерал. — И тоже прошлой ночью. Самое противное, напялил на свою нечистую образину твой светлый облик.

— Это как? — оторопел я.

— Тебе же рассказывал монах Феодор, что он может принимать любой вид. Только я знал, что ты в больнице, поэтому принял его, выслушал и дал команду Юре на уничтожение.

— Юре? Он что, жив?

— Жив, конечно, — усмехнулся собеседник. — Не только эти… нечистые способны творить чудеса, но и мы, убогие, в смысле люди Божии. Да не удивляйся ты, мы же знали, на что Юру твоего подписывали. Всё у нас было на жестком контроле — кого нужно, устранил, под выстрелы кого не нужно, грудь подставил. Разумеется, в бронежилете новейшего образца. Так что жив наш Юра, представлен к награде. — Он встал, размял ноги и продолжил: — Я не договорил. Тот самый Иван Иваныч, как мы и предполагали, ушел, а Сорокового догнал и Юра убрал. Ну а ночью псевдо-Иван забрел ко мне, Юра пальнул в него, он упал. Отвезли тело в морг, а там он как водится, ожил и удрал.

— Так что же он теперь сможет выполнить свое обещание насчет нас со Светой? В смысле, прикончить нас?

— Нет, — отрезал генерал. — Этому не бывать. По совету подземного монаха, я заказал молебны — ему, его братии, в наших монастырях — так что, наш псевдо-Иван теперь отбыл к своему куратору. Как думаешь, куда? Правильно — за океан. Да не просто отбыл — удрал, только пятки сверкали. Но ему и там не будет покоя, уж мы со священномучеником Феодором об этом позаботились! У них ведь как — не выполнил задание темного князя — возвращайся в ад. Думаешь, почему они во время отчитки так верещат и умоляют не отправлять в преисподнюю. Так что, как говорится, спи спокойно, дорогой товарищ, и свою боевую подругу успокой.

Посетитель оглянулся на медсестру, подозвал и вручил пакет.

— Это лечебный бульон из деревенской курицы. Знаешь, чем курочка деревенская отличается от бройлера?

— Цветом? Одна синяя, другая розовая.

— У настоящей, выращенной на естественных кормах, вскормленной с любовью, жирок нежно-желтоватый, мясцо розовое, косточки прочные. Ну и бульон с такой красавицы, сам понимаешь, лечебный. Выздоравливай, дорогой! У нас много дел впереди.

— И как только вы, Иван Федорович, все успеваете! Я так понимаю, ночью вам спать не пришлось?

— Так это я с помощью нашего святого Феодора успел. Он же мне помогал. Да и бодрость на текущий день тоже мне благословил. Как это называется — вышеестественное состояние. Так ведь? — Он снова встал, сделал шаг в сторону двери, остановился и выпалил:

— Кстати, я сегодня не один. Там, за дверью твой хороший знакомый. Ты его знаешь, это Игорь Крюков.

— Автор книги о пространстве белых риз? Знаю, конечно, читал. Мы ведь через два рукопожатия все знакомы. Послушайте, генерал, а правда, он Самого Грядущего видел?

— Ты про это сам с ним поговори. Только, с глазу на глаз. — Обернулся на девушку с пакетом в руках. — Медсестра, на выход! Разогрейте бульон и накормите болящего. — Хлопнул в ладоши. — Сударь, ваш выход! — Вышел сам и впустил мужчину.

— Меня этот ваш генерал всегда удивлял. Герой! Ну, здравствуй, Александр!

Я протер глаза влажной салфеткой и рассмотрел пришельца повнимательней. Да я его помнил. Мы с ним встречались на конференции, вместе окашивали кольцевую, а после ужинали в ресторане, как принято. Правда, помню его другим. К такому образу обритого налысо бородатого мужика еще надо привыкнуть.

— Здравствуй, Игорь! — Мы пожали руки. — Слушай, пока нет медсестры, скажи, ты реально Грядущего видел?

— Видел, — смущенно признался он. — Только кто это, узнал, спустя несколько дней. Хозяин того дома, в котором мы встретились, велел про это молчать. Сам понимаешь, конспирация, батенька! Представляешь, сколько может стоить информация о его местонахождении! И в деньгах, и в последствиях для страны.

— Это да-а-а, — прогудел я. — Скажи только самое главное: какое впечатление?

— Представь себе, обычного мужчину — это внешне! — а внутри он как бы из звенящей стали. Сила воли, харизма, духовная мощь — и абсолютное спокойствие мужественного мудрого человека. Как тебе такое впечатление?

— Впечатляюще!

— Я его видел всего-то с минуту, а потом он несколько раз в тонком сне являлся и как будто подзаряжал внутренней энергией. Мне приходил на ум такой образ: вот он, вроде бы человек вполне обычной внешности, а внутри заряд такой невиданной силы, он словно в перекрестии самых светлых мечтаний, самых крепких надежд всего сообщества Божиих людей. …И живущих на земле, и отошедших в вечность. Представляешь, какой груз ответственности на человеке! За такого великана и умереть не жалко.

— У меня у самого от твоих слов сил прибавилось.

— Эй-эй, ты, брат, того — «ослабь волны благодати своея». Мне ведь генерал намекнул, какой дар ты получил от монахов подземной обители. Это же подобно ядерному реактору, так что, давай поосторожней. Соблюдай технику безопасности.

— Как видишь, я нынче «уранен в брани», — вздохнул я. — Так что, как ты выразился, реактор мой сейчас в режиме холодного резерва. Видимо, перегрелся…

— Но это тоже надо, — улыбнулся Игорь. — Для смирения, для отдыха и самоанализа. Кстати, Александр, я ведь чего напросился к тебе в гости? Услышал о вашем проекте «Ностальгия», хочу поучаствовать. Если честно, пришлось связи подключить. У генерала служит мой друг Петр, он и свел меня с начальником. Так твой Иван Федорович меня, как говорится, по всем базам проверил. Даже мои книги по диагонали прочел. Знаешь, что такое издательская читка? Когда за несколько минут пролистывают три книги, при этом не упуская главную мысль. Это чтобы среди вороха графомании не упустить ту рукопись, которая при издании даст миллионную прибыль. Так вот, после такой тотальной проверки, после личного собеседования, меня к тебе и допустили. Цени! Видимо, у генерала на твой счет самые дерзкие планы.

— Ну ты, тоже того, не преувеличивай. Видишь, какой я, весь в бинтах, обожженный, больной. А уж моя Света — она же девушка-красавица — тоже в ожогах, бедная.

— Это мы поправим! Я и сам попал под взрыв террориста. Три года ходил с ожогами, урод-уродом, всё со своим черным человеком полемизировал.

— Нет у меня трех лет, — проворчал я.

— И не надо! — Игорь хлопнул себя по коленям. — Эх, если бы я знал про Дивеево! От меня до поры это чудесное место было сокрыто. Представляешь, там миллионы тяжко болящих исцелились — от рака, туберкулеза, тяжелых наркотиков, полного расслабления. Сам преподобный Серафим своего служку Мотовилова с одра поднял. Его привезли на носилках, он же овощем был. Только спросил святой, веришь ли, что Господь по молитве убогого Серафима тебя исцелит? — Верую! — Встал с носилок и запрыгал от радости. Ты-то вон какой живчик — и ходишь, и улыбаешься, и гостей высоких принимаешь. В твоем случае, выздоровление скорей пойдет.

Он пошевелил губами в молитве, достал из сумки холщовый мешочек, бутылку с прозрачной жидкостью, протянул мне.

— Это для начала. Землица с Канавки Пресвятой Богородицы. Вода из Казанского святого источника. Смешай со святой водой, намажь полученным «брением» место ожога, помолись — и жди исцеления с надеждой. Здесь и тебе и твоей красавице хватит.

— Благодарю, очень приятно. Ты этот рецепт медсестре объясни, мне самому это будет затруднительно. А в Дивеево ты с нами поедешь? Знаешь, много народу там бывает, да не все исцеляются.

— Конечно, съезжу! Сопровожу, сдам пароли, явки, адреса — всё как положено. Заодно расскажешь свою историю жизни, я в книге использую.

— Нечего пока рассказывать, — промолвил я.

— Это не тебе и не мне решать. Меня благословил мой старец, так что всё будет как надо. Главное — для пользы нашим православным человекам. Думаешь, зря на тебя покушение было, чуть не убили… Значит, рассердил ты своего черного человека, а он за просто так не мстит, только за добрые дела.

Вошла медсестра, поставила на тумбочку парящую тарелку с бульоном, строго предупредила:

— Осторожно, только с огня.

— Пока остывает, — сказал Игорь, — давай, сестричка, покажу тебе, как лечить ожоги святой землицей со святой водой. Подай мне ту стеклянную миску и ложку. — Высыпал мелкий песок в миску, добавил воды, размешал. Медсестра сняла бинты. Под ними обнаружилась бугристая кожа в лунных кратерах.

— Ничего, ничего, — успокаивал всех Игорь. — Пара-тройка процедур, и от ожогов и следа не останется. — Зачерпнул рукой песчаную пасту, наложил слой и сразу обвязал свежими бинтами. — Ну вот, с этим больным закончили. А Светлане ты, сестричка, сама сумеешь перевязку сделать?

— Конечно, — кинула девушка. — Дело не сложное. Только у меня вопрос: меня за такое самоуправство не уволят? У нас процедуры врач назначает.

— Не волнуйся, девонька, — уверенно сказал Игорь. — Генерал уже провел разъяснительную беседу с врачом. А за исцеление этих больных тебе, милая, еще и премию дадут и в звании повысят. — Он повернулся ко мне. — Я сейчас пойду уже, а ты, Александр, не забывай молиться Пресвятой Богородице и преподобному Серафиму. Я тоже подключусь. А завтра заскочу, вместе сделаем перевязку. На вот тебе книжку про Дивеево, иконы. Всё!

Перед сном зашла Света, из-под бинтов свежей перевязки проступала оранжевая краска земли.

— Что? И правда, пройдут ожоги?

— Еще как! — воскликнул я. — Только ты тоже помолись об исцелении. На вот тебе текст молитвы.

А ночью, чудесной светлой ночью, мы со Светланой, одетой «как мне нравится», в длинную юбку, светлую блузку с длинными рукавами, головка в белом платочке — ходили по Канавке Пресвятой Богородицы с четками в руке и отчитывали полтораста молитв «Богородице, Дево, радуйся…» Боковым зрением замечали деревья, дорожку из плиток под ногами, металлическую ограду, густой травяной газон по откосам Канавки, двухэтажные дома, молчаливых монахинь, веселых детей, сосредоточенных взрослых, бредущих рядом, синее небо над головой — словом всё до мельчайших деталей, увиденные позже наяву.

Утром зашел Игорь, решительно стащил с моего лица и рук рыжие бинты, омыл кожу святой водой и спокойно так произнес:

— Я же говорил. Ночью ходили по Канавке? Так вот результат. — Он показал пальцем на новую гладкую кожу на месте прежних ожогов.

Зашла Света. Уже без бинтов. Она сияла.

— Видите, у меня тоже все ожоги прошли! Спасибо тебе, Игорь! — Потом мне: — А ты чего молчишь?

— Это я-то молчу? — прошептал я, только что закончив вопить к Небесам.

— А ну да, ты же у нас исихаст… — Сорвалась с места, закружилась, обнимая по очереди Игоря, онемевшую медсестру, меня. — Чудо какое! Это же чудо!

— И в самом деле, красавица! — констатировал Игорь. — А теперь собирайтесь в Дивеево — благодарить будем за чудесное исцеление.

— Не забудь длинную юбку и платок, красавица, — дополнил я.

— … Как ты любишь! — заключила Света.

Глава 6. Поток сознания под стук колес

— Игорь, ты опять? — проворчала Аня, жена Игоря. — С тех пор, как ты зашел в вагон, ты будто улетел… куда-то очень далеко.

— Не обращай внимания, — прошептал Игорь, присаживаясь к окну, глядя сквозь стекло в ночь.

— Так может нам со Светой перейти с соседнее купе? У нас ведь два куплены.

— Как хочешь…

Света во второй раз на моей памяти превратившись в смиренную деву с приспущенными очами, в длинной юбке, пока без платочка на голове — кивнула, подхватила сумку со своими вещами и вслед за Аней вышла из «мужского» купе. Мне всё это положительно нравилось — и преображение Светы, и удаление возмущенной Ани, «улетевший» Игорь и повисшая в купе тишина с мягким убаюкивающим перестуком колес. Не отсутствие раздражающих звуков, а тишина покоя, когда смятение отъезда в душе замещает мирный свет. Игорь по-прежнему смотрел в окно и, наверное, молился — это я понял по ответному отзыву моего внутреннего камертона, по тому, как свободно и радостно отозвалась непрестанная сердечная молитва на немые вопли соседа к Небесам.

— Не знаю, слышал ли ты, преподобный Серафим предупреждал, чтобы ко мне в Дивеево дойти, нужно не одну пару лаптей истоптать. Иными словами, пройти через искушения, творимые врагом человеческим, не желающим отпускать паломников в святое место к великому святому. Знает, подлый, какую пользу получает в таком чудном месте человек, да не один, а миллионы людей. — Повернулся ко мне, глянул в глаза, произнес с расстановкой: — Поэтому, брат, никакого расслабления, полное сосредоточение. Как сам понимаешь, исключительно для защиты от искушений нас всех, включая тех, кто в соседнем купе и в этом поезде.

— Понимаю, — откликнулся его брат. — Чай будем заказывать?

— Можно.

Заглянула девушка в форме, молча поставила стаканы с чаем, рядом пристроила пачки с печеньями и бесшумно удалилась.

— Чувствуешь, здесь даже проводники не такие как везде. — Игорь кивнул на закрывшуюся дверь, распечатывая печенье, размешивая сахар в стакане. — Как сказал бы премудрый медведь из одноименного блокбастера: «это ж-ж-ж не спроста!»

— Позвольте, учитель, реплику? — заталкивая смех внутрь, произнес я как можно мягче.

— Валяй, ученик, — подхватил он шутку.

— Из области заметок на полях. — Прокашлялся и запел «песню акына»: — В нашей жизни, полной метафизических свершений, переход от низменного земного — к высокому небесному происходит столь естественно, что порой диву даёшься. Стоит остаться на минуту одному, как с тебя слетает вся налипшая шелуха суеты, ты углубляешься в молитву, диктуемую ангелом, именно такую как надо, проходит малое количество времени — этих тикающих секунд-минут-часов — и вот ты уже другой. Это как выйти из парилки, почувствовать легкость и чистоту в теле, радость в душе, медленно с шумом вдохнуть полной грудью, выдохнуть резко, почувствовав легкое головокружение — и сказать что-нибудь вроде: «хорошо-то как!» И ты уже другой, и пространство окрест иное, а люди — если они еще не успели сбежать — поголовно улыбаются, тянутся к тебе, чтобы обнять, похлопать по плечу, мол, все хорошо, «не надо печалиться, вся жизнь впереди, надейся и жди» — а ты любуешься ими и мысленно соглашаешься.

Я запнулся, перевел дыхание и продолжил:

— А оттуда — из набегающих навстречу далей, уже реет зовущий свет, поначалу вроде робко, но с каждой секундой, с каждым мигом полета, взмахом крыльев за спиной — свет становится ярче, притягательней. Смотришь как отражение самого тебя из зеркала, как бы со стороны на себя обновленного и понимаешь, что ты уже не тот, что минуту тому назад, земнородный, а другой, небесный — и по стремлению ввысь, и по происхождению души от Бога Живаго, и по непрестанному восхождению туда, где наш Дом, где всё — совершенство, любовь, свет, истина. Левой частью головы понимаешь, что ты этого конечно же недостоин, правая же часть разума подсказывает — а ты верь, ибо сказал Судия и Спаситель: по вере вашей будет вам. Как сказал блаженный Силуан, люди боятся предстать со своими грехами пред всевидящие очи Бога, но как увидят Его любящий взор, услышат «прощаются все твои грехи!», поймут в тот миг, как неправильно мы думали о Нем, как преступно мало любили Его… И только одно будет на устах прощенных спасенных людей: «Какой у нас Бог! Как Он прекрасен!» Вот когда ты понимаешь таинственные слова «все грехи человечества — это лишь песчинка в океане Божией любви» — и заплачешь от счастья, и то будут последние слезы, потому что впереди — только радость, только свет и столько океанской Божией любви.

Я смахнул со лба выступившую росу, видимо после горячего крепкого чая, усмехнулся:

— Эк меня понесло!.. — взглянул с улыбкой на Игоря. — Успел? Успел записать?

— А как же! — Он повертел передо мной цифровым диктофоном. — Ни одного вдохновенного слова врагу! Всё в актив, всё на пользу людям.

— О чем сейчас пишешь? — спросил я, промочив горло чаем.

— Да вот, хотел с тобой обсудить кое-что.

— Давай, «нам только давай, если конечно, красивая женщина», как говаривал Жванецкий. А с другой стороны, разве могут женщины быть некрасивыми? …Если они любимы. Но это так, заметки на манжетах. Мелом. Так что будем обсуждать?

— Теперь твоя очередь слушать. Готов?

— Всегда готов! — вскинул я руку по-пионерски.

— Должен сознаться в одной слабости, — сказал Игорь, опустив глаза. — Не люблю историю. Совершенно согласен с фразой, кажется, Гегеля: история учит тому, что она ничему не учит. Но я не об этом. То есть уроки истории чаще всего не столько полезны, сколько наоборот.

— Да, мне один военный человек говорил: генералы всегда готовятся к прошлой войне. Мол, это становится тормозом прогресса в военном деле. Он утверждал, что будущая война будет войной новейших разработок, вроде роботов, лазеров, гиперзвука.

— Вот-вот. И это один из печальных выводов из моего отношения к истории. Но давай, пойдем от частного к общему. Я сейчас скажу то, за что меня господа-товарищи язычники могут и к стенке поставить. Миллионные жертвы Отечественной мировой — следствие отступления от веры в Бога. Для неверов — это ужас, а для верующих — миллионы спасенных душ, проявление милости Божией к отступникам. Не всем дано прозревать посмертное существование, а ведь там скорбные в земной жизни пируют с мучениками на третьем небе, а когда с земли поступает новая партия спасенных в мучениях — вспыхивает волна радости, и нет разницы между пришедшими «в одиннадцатый час» и теми, кто пирует две тысячи лет.

— Поясни убогому, — прогудел я, — почему ты завел этот разговор? Не совет же тебе нужен, что-то другое.

— Ладно, — сказал он, протягивая мне диктофон, — теперь твоя очередь записывать «поток сознания». Помолясь, начнем.

— Начнем с вводных данных, чтобы всё как у взрослых. Про лапоточки, истоптанные в количестве от двух пар, я уже докладывал выше. Дальше.

«Преподобной Елене, было в юности видение огромного огненного дракона. И она, призвав на помочь Пречистую Деву, дала обет безбрачия. Саровский Старец благословил ее обручиться с Женихом Небесным. Для этой свадьбы приготовила Елена черненькую одежду. Именно о таких сказано: "Отыми от Ангела крылья, будет дева; дай деве крылья, будет Ангел"».

«В возрасте 22-х лет Николай Мотовилов был исцелён батюшкой Серафимом от тяжкой ревматической болезни с расслаблением всего тела и отнятием ног, длившейся три года.» Николай служил Преподобному и за верность получил вот это:

«Батюшка Отец Серафим отвечал:

— Я, ваше Боголюбие, подробно рассказал вам, как люди бывают в Духе Божием… Что же вам, батюшка, надобно?

— Надобно, — сказал я, — чтобы я понял это хорошенько!..

Тогда отец Серафим взял меня весьма крепко за плечи и сказал мне:

— Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобою!.. Что же ты не смотришь на меня?

Я отвечал:

— Не могу, батюшка, смотреть, потому что из глаз ваших молнии сыплются. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли!..

Отец Серафим сказал:

— Не устрашайтесь, ваше Боголюбие! И вы теперь сами так же светлы стали, как я. Вы сами теперь в полноте Духа Божиего, иначе вам нельзя было бы и меня таким видеть. —
И приклонив ко мне свою голову, он тихонько на ухо сказал мне:

— Благодарите же Господа Бога за неизреченную к вам милость Его. Вы видели, что я только в сердце моем мысленно Господу Богу и внутри себя сказал: Господи! Удостой его и телесными глазами видеть то сошествие Духа Твоего. И вот, батюшка, Господь и исполнил мгновенно смиренную просьбу убогого Серафима… Как же не благодарить Его за этот неизреченный дар нам обоим! Смотрите просто и не убойтесь — Господь с нами!

Я взглянул после этих слов в лицо его, и напал на меня еще больший благоговейный ужас. Представьте себе, в середине солнца, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека, с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, меняющееся выражение его глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас держит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко, на несколько сажен кругом, и озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену, покрывающую поляну, и снежную крупу, осыпающую сверху и меня, и великого старца…»

За это благо Николай понес, как водится, многие скорби.

«Ничто не могло сравниться с теми внутренними испытаниями, которые выпали на долю Мотовилова. Та внутренняя боль души, те внутренние страдания, промыслительно попущенные ему Всемогущим Господом, не могли по своей тяжести сравниться не с одним лютым телесным недугом. И понять то, что пережил в свое время этот доблестный воин Христов, может лишь тот человек, который сам на себе испытал всю злобу такого демонского искушения, подобно библейскому Иову Многострадальному. Старец Серафим возлюбил Мотовилова отеческой любовью, помогая ему переносить все скорби, искушения, болезни, людскую клевету и оскорбления.»

А теперь лирическое отступление.

Юрий Воробьевский как-то сказал, что в святых местах перегородка между мирами видимым и невидимым становится прозрачной. Борис Пастернак в поэме «Волны» выразил это таким образом:

Перегородок тонкоребрость
Пройду насквозь, пройду, как свет.
Пройду, как образ входит в образ
И как предмет сечет предмет.

Сию «тонкоребрость», прозрачность, мы будем наблюдать непрестанно. Но!.. В мире невидимом действуют не только светлые и радостные силы, не только ангельская помощь, но и силы злые, мрачные. Поэтому Апостол Петр сказал: «Трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1Петр 5:8).

Генерал, тебе известный, — человек в высшей степени благородный, но и ему я вынужден был противоречить. Он-то сказал, что ваш ИванИваныч за срыв порученной операции будет наказан и отправлен в ад. Этому есть объяснение из моего опыта. Как-то в Шугарове я был свидетелем изгнання нечистого из девушки. Тамошний отец Пантелеимон для сотни свидетелей устроил «интервью». Изгоняет батюшка лукашку, а тот вопит изо рта несчастной: «Я не сам в нее вошел, не насильно. Наташка сама меня призвала!» — «Выходи вон!» — «Поп проклятый, я же не виноват! Не отправляй меня в ад. Там черный князь меня сильно бить будет. Пожалей!» — «Выходи! Отправляйся в преисподнюю!» Девушку сотрясло, по телу судорога прокатилась. В храме запахло серой. Подскочили веселые мальчишки-алтарники, окропили девушку и храм святой водой. Наконец, она успокоилась, села, стала оглядываться. Батюшка сказал: «Сейчас она всё забудет, будто это было не с ней. Посадите ее на скамейку, пусть досидит до окончания службы».

Но у меня есть опыт и противоречащий — мой черный человек в образе лже-предтечи преследовал меня и после усекновения его башки. Да, не сам, а через других людей путем вселения в них, как в случае с той Наташей — но натерпелся и я, и мои близкие, по самые ноздри. И еще, в дополнение темы, вспомни слова недавно прославленного в лике святых Паисия Афонского: сейчас ад опустел, все нечистые из преисподней вырвались наружу и на земле, среди людей творят зло. Так что, молитву не оставляем ни на миг. Готовимся к любым приключениям. Ничему не удивляемся.

…И тут началось! Как говорится, «предчувствия его не обманули».

В наше купе ввалились Аня с моей ненаглядной. Аня еле держалась на ногах, бормоча нечто невразумительное, Света, которая «после литра выпитого джина выбивает девяноста пять из ста» держалась прямо, как телеграфный столб, поддерживая собутыльницу. Игорь бережно усадил обеих на свое сиденье. Открыл бутылку с газированной минералкой, долил пару капель из крошечной бутылочки со святой водой, разлил по стаканам, протянул каждой, соблюдая условленное молчание.

Потом вагон дернуло, Игоря повалило на дам, меня прижало к перегородке. Раздались крики внутри вагона и аварийные звуки снаружи. Понятно, кто-то сорвал стоп-кран, или машинист поезда предпринял аварийное торможение. У меня зазвонил телефон.

— Простите за беспокойство, — прозвучал в трубке вежливый баритон. — Это Михалыч, водитель товарища генерала, мне приказано сопровождать вас на машине. Тепловоз вашего поезда сбил семейство оленей, это надолго, сами знаете, как сейчас за природу радеют, поболе, чем за людей. Так что прошу выйти из вагона и пересесть в мою машину.

Мы с Игорем подхватили дам, нераспакованные вещи и сквозь толпу возмущенных полуголых пассажиров, высыпавших в проход, выдвинулись наружу. Игорь с Аней через плечо исполнял роль ледокола, расталкивая зазевавшихся, мы со Светой скромно следовали в фарватере. Михалыч встретил нас у выхода из вагона, оттеснив худенькую проводницу, подхватил Аню, пару сумок и безмолвно понес всё это в автомобиль. «Я никогда не волнуюсь, я же профессионал» — вспомнилась фраза киллера в исполнении Арнольда Вослоу из фильма «Трудная мишень». «Волга» с форсированным двигателем по травке выехала на параллельную дорогу, набрала скорость и под храп малотрезвых дам, при полном мужском молчании, тронулась в наш очень жизненный путь.

Недолго пришлось наслаждаться приятной дорогой. На обгоне циклопического лесовоза, у нашего лимузина оторвалось переднее колесо и улетело во тьму. Согласно «закону прозрачности перегородки», подкрепленному «теорией неслучайности случайного», за нами следовал минивэн с пугающе тонированными стеклами. Остановленный решительной рукой офицера спецназа, у которого подмышкой угрожающе качнулся «стечкин» в черной кобуре, водитель автобуса покорно раскрыл двери, приняв на борт нашу четверку. Во время операции по нашей доставке с попутными пересадками, соблюдалось таинственное молчание, только Игорь мимоходом поинтересовался: «Матафончик не выключал?» — «Как можно-с!» В нашем деле, не только слова, но каждый звук на вес золота, или платины. Удовлетворенно кивнув, корневой затих, погрузив сообщество в дивную тишину. Даже дамы дремали на удивление тихо, даже двигатель работал не громче наручных командирских часов. Исиха-а-азм, блаженный, мирный, пульсирующий внутренней непрестанной молитвой.

Остановились на площади перед автостанцией поселка Дивеево. Дверь автобуса бесшумно отъехала — перед нами из сумрака выросла плечистая фигура Михалыча. За его спиной миролюбиво урчала форсированным двигателем «Волга», что вовсе не удивило. Михалыч всё делал быстро и качественно, в том числе смену колеса с последующим обгоном. За спиной спецназовца кроме лимузина, была замечена парочка притихших улыбающихся юношей — Федора Третьего Иваныча, и Сергея, руководителя проекта «Ностальгия».

Дамы с багажом были отправлены в гостиницу, мы же вчетвером решили исполнить давнишнюю мечту — пройтись по Канавке Пресвятой Богородицы, с четками и полутораста молитвами Богородичной Песни. Молча.