Портрет молодой вдовы

- Ну что ж, с бумагами все в порядке. Скажите,  где вы устроились?

- В доме на холме, - Платон Егорович открыл рабочий портфель, и убрал бумаги

- Боже… – директор гимназии осекся и пристально посмотрел на своего собеседника, - профессор, может, вы смените место, мы могли бы предложить вам дом в центре нашего уезда. До гимназии рукой подать, да и всем спокойнее будет.

- Петр Ильич, меня совершенно не интересуют призраки из легенд ваших мест. Мне нужно много работать, и суета улиц будет меня отвлекать. Я покинул ради этого город, и неужели вы думаете, что я, человек со степенью ученого, верю во все эти россказни. Я человек науки, я ищу логическое объяснение происходящему, и не бегу в церковь при виде черта в ступе, - собеседник улыбнулся.

- Как пожелаете Платон Егорович, как пожелаете. Что вы сейчас пишете, если не секрет?

- А тема то, как раз по нашей ситуации Петр Ильич, так сказать влияние времени и места на  человеческое поведение. Тема интересная, хоть много еще есть белых пятен. Но, полно. Скажите, есть ли у вас какой ресторан, где можно вкусно пообедать?

- Платон Егорович, если вы не против, я составлю вам компанию, есть отличное местечко, пойдемте. Мужчины вышли из здания гимназии. Улица была залита солнцем и они старались идти по тенистой стороне, горячий воздух, казалось, застыл на месте. Во время обеда  Петр Ильич вкратце ознакомил нового заведующего кафедрой с расписанием, с правилами гимназии, рассказал о преподавательском составе, а после, когда они покинули заведение, распорядился, что бы Платона Егоровича на авто доставили до места проживания- до дома на холме. Всю дорогу водитель молчал, и по приезду к дому лишь кивком попрощался с  профессором. Смеркалось.

            Слухи ходили о доме нелицеприятные до жути. Местные мужики боялись этого места, а женщины строго настрого запрещали детям появляться рядом с холмом, хотя места там были красивые. Роскошный лес раскинулся сразу за домом, а серебристая речушка огибала дом с, другой стороны, так что к дому вела единственная дорога, вымощенная мелким булыжником. Платон Егорович опустился в кресло у камина. Трудный выдался день, вещи его так  и стояли не распакованными у кровати, куда он распорядился их поставить грузчикам по приезду. Он встал, открыл окно, выходящее на сторону леса, и вдохнул полной грудью ночной воздух. Пахло хвоей. На завтра была суббота, и он решил основательно навести порядок в доме. А сейчас спать. Сон прогонит усталость, сон вернет силы и бодрость духа. Он застелил новое белье, достал из чемодана пижаму и прикроватные тапочки, переоделся и лег в кровать. Ночной лес жил своей жизнью, донося до уха профессора звуки сверчков и далекие крики птиц. Платон Егорович уснул, но сон его был беспокойный, он ворочался, мял подушку, а посреди ночи и вовсе открыл глаза и сел на кровати. Лес смолк. Тишина поглотила дом полностью, и в полной темноте сидел человек, и был он чем-то встревожен.

            Позже он уснул, но утро не принесло ему радости, он встал разбитый и уставший. После завтрака Платон решил прогуляться по лесу, и, надев костюм для прогулок, вышел на улицу. С заднего двора тропинка вела прямо в лесную чащу и профессор, намотав на шею легкий шарф, уверенно вступил на тропу. Птичий гомон немного успокоил его, он шел ни о чем не думая, без всяких мыслей и наслаждался свежим воздухом. Такого воздуха в городах уже нет. Век машин убил чистоту природы, и людям уже некогда просто  пройтись по осенней листве, слишком много здоровья и энергии они отдают городу. Платон Егорович бесцельно шел по тропинке, когда внезапно небо вдруг почернело от набежавшей тучи, и пошел дождь. Спрятаться было особо негде, и Платон просто встал под большой дуб, увесистую крону которого тяжелые капли дождя пробивали с трудом. Лес затих и лишь дождь наполнял этот мир монотонным звуком падающей с неба воды. Платон прислушался, ему вдруг послышался слабый женский голос, как будто кто-то звал его: - поговори со мной,    - и снова: - поговори со мной. Он оглянулся, но никого не увидел.  Голос продолжал звать его, и Платон поймал себя на мысли, что возможно, голос идет из-под земли.

- поговори со мной, - опять этот тихий голос, - Платон не разбирая дороги, бросился бежать. Он спешил назад к дому, ни взирая на холодный дождь, хлеставший его по лицу, но чем ближе он приближался, тем явно ощущал чье-то присутствие у себя за спиной. Боясь обернуться, он вбежал на задний дворик  дома и просто уперся в дверь, которая являла собой как бы черный выход, и раньше Платон Егорович не видел ее. Он рванул мощную ручку на себя, и дверь поддалась, Платон вбежал и запер ее за собой. Повалился на небольшой диванчик, тяжело дыша и совсем ни понимая, что происходит. Этот голос, откуда он, или это все ему нашептал дождь? Он огляделся. Небольшая темная прихожая с прямоугольным окошком и с одной единственной дверью, не считая входной. Платон Егорович осторожно потянул ее на себя и та со страшным скрипом отварилась. В лицо ударил тухлый запах сырости. Лестница за дверью вела в подвал, и, по всей видимости, туда никто давно не спускался. Петли были настолько не смазаны, что любое движение двери издавало противный звук ржавого железа с примесью стона неизвестного животного. – Нет, туда я не пойду, - сказал сам себе Платон Егорович и опять присел на диванчик. Дыхание выровнялось, он посмотрел в окошко, светило солнце, будто и не было  дождя. Платон осторожно вышел на улицу, он почувствовал, что настроение его как-то необычайно быстро улучшается:

- Чертовщина какая-то,  - сказал Платон, улыбаясь небу, и поглаживая седую бороду, - воистину говорят: у страха глаза велики, - навеет же громом…

Весь день Платон Егорович, как и было запланировано еще с вечера, занимался уборкой дома. Все окна были распахнуты, входная дверь тоже. На двор вынесены и разложены на траве тяжелые пыльные ковры, покрывала и старые занавески. Платон Егорович натаскал с речки воды и, вооружившись тряпкой мыл старые половицы комнат. Потом принялся и за покрывала с коврами. Погода стояла необычайно солнечная и теплая, не смотря на октябрь месяц. Закончил Платон часов в девять вечера, удовлетворенно огляделся он вокруг и самодовольно улыбнулся. Он посмотрел на большой портрет седовласого мужчины. Портрет висел на стене у лестницы на второй этаж. На вид мужчине было лет пятьдесят пять. Он был одет в военный мундир, голова была непокрыта. Волевые скулы выдавали в нем человека уверенного в себе. Платон потрогал раму, немного поправил портрет, ему показалось, что он весит неровно. Потом поднялся на  второй этаж, его спальня располагалась в дальней от лестницы комнате, и находилась над прихожей. Окна выходили на входную калитку. Дом преобразился, теперь он уже так не пугал Платона своими тенями, все было расставлено и убрано на свои места. Платон Егорович десять лет назад потерял жену, детей не нажил,  так что уже давно он привык обходиться  в хозяйстве самостоятельно. Несмотря на свою занятость, он всегда находил время для уборки своего жилища, и всегда следил за тем, что бы все лежало на своих местах, хотя это и нетипично для людей творческих и увлеченных. Он много читал, его увлекала психология, и всегда мечтал создать свой труд в этой области. Писать его он начал в начале года, но, как уже упоминалось ранее, городская жизнь не располагала к этому. Постоянный шум, людская сутолока, слишком быстрый темп жизни – профессор это очень не любил, а когда в деканате Университета  он узнал о вакансии сюда, да еще и то, что здесь имеется неплохая библиотека, он без раздумий согласился на переезд. В купе с ним ехала миловидная дама. Она из города возвращалась домой, разговорились, и дама, звали ее Софья, поведала об этом доме на холме. Рассказала о непонятном свете в окнах, хотя там давно  никто не жил,  о страшных нечеловеческих стонах, и даже о том, что на этом холме пропадали люди, о чертовом лесе за домом. Еще тогда Платон Егорович решил для себя, что это и есть то место, куда он поедет с вокзала. Так же от Софьи он узнал, что дом уже давно никому не принадлежит, и она выказала уверенность, в том, что вряд ли кто в трезвом уме будет там жить. Платон промолчал.  И вот он здесь, в пижаме и тапочках готовиться ко сну. Погасив свечу, он поставил ее на прикроватную тумбочку и лег. Он обдумывал свой план на завтра. Воскресение. Возможно, нужно будет сходить в библиотеку, посмотреть, что читает местный народ, и поинтересоваться, нет ли нужной ему литературы. Потом можно прогуляться по городу, и прикупить продуктов себе домой, и потом, поймав извозчика, вернутся под вечер назад. С этой мыслью он и уснул. Дом медленно погружался в непроглядную темень, звуки птиц за окном становились все реже, а скоро и совсем стихли. Но Платон Егорович спал, и уже не слышал этого, он так же не видел, что дверь черного хода на заднем дворе открылась, и от туда, не касаясь земли ногами, в полупрозрачном саване словно вылетела молодая девушка с белым лицом, и так вот, буквально плывя над землей, исчезла в лесу. Среди ночи Платон опять начал ворочаться, опять сон его стал тревожным и беспокойным. И это закончилось тем же, он сел на кровать и потер себе руками лицо. Он молчал, встал, надел тапочки и вышел из комнаты. Тишина гуляла с ним по коридорам. Он дошел до лестницы, разминая кисти рук, после чего вернулся в комнату. Все было на своих местах, только вот свечка. Она горела. Платон был уверен в том, что потушил ее перед сном. Он приблизился к ней и с недоумением обнаружил, что огонь как-то отдает черным светом. Свечка не освещала комнату, было похоже, что черный свет душит тот природный, естественный желто-белый  теплый свет. И вдруг пламя застыло. Словно капля воды, что замерзает на морозе, только все произошло значительно быстрее. В момент. Платон не думая смахнул рукой свечку на пол и наступил на нее. Полная тишина и в этой тишине он услышал еле уловимые шаги. Мягкие, и в то же время быстрые, они неслись из комнаты, он слышал легкий скрип открывающейся двери. Платон повернулся, но темнота не давала шанса что либо разглядеть. Он распрямился во весь рост и бросился к двери, но когда до нее оставалось несколько шагов, она закрылась прямо перед его лицом, словно чья-то невидимая рука снаружи резко дернула ее на себя. Платон Егорович схватился за ручку, но она не поддалась. Он оказался заперт в комнате. Все произошло так быстро, что в этой суматохе не было времени испугаться, лишь спустя мгновение, Платон услышал свое сердце, оно часто и глухо билось в его груди. Волосы его были растрепаны, он уселся на пол у двери и обнял руками колени. Внизу скрипнула дверь. Платон Егорович был готов поспорить с дьяволом на свою душу атеиста, что эта была именно та дверь, которая вела в подвал с заднего двора. Этот скрип с примесью стона умирающего животного он вряд ли перепутает с каким либо еще звуком. Слух его напрягся, сердце стало биться еще чаше, голова закружилась, и он потерял сознание.   

                                            ВОСКРЕСЕНИЕ

            Утро его застало там, где его бросила ночь. У двери. Настроение было ни к черту, все тело болело, ноги затекли. Платон медленно добрался до кровати и лег. Солнце светило в окно, как оно светило каждое утро этому дому, ничего не напоминало о ночном кошмаре. До обеда Платон провалялся в постели с головной болью, не хотелось  ничего из запланированного вчера. К часу он заставил себя встать и поесть первого. Горячее приятной негой разлилось по телу, ему стало лучше. Он оделся в уличное, и вышел во двор. Первым делом он отправился туда, к черному входу. А именно к двери в подвал. Осторожно открыв ее, он долго стоял, не решаясь сделать шаг туда, вниз. Но будучи человеком смелым, и совершенно не веря в потустороннее, он медленно начал свое движение по лестнице. Прислушиваясь к звукам, Платон Егорович спустился вниз держа на вытянутой руке керосиновую лампу. Немного солнечного света из дверного проема  также освещали ему дорогу. Подвал был небольшим, почти весь затянут паутиной и лишь дальний угол был намного ухоженнее всех остальных. Насколько мог видеть Платон, и это ему очень не понравилось, в том углу на старых табуретах стоял гроб, а над ним весела картина. Что на ней изображено, Платон видеть не мог, она была полностью завешена черной материей. Холод пробежался по телу, во рту пересохло. Он оглядел остальные углы подвала, там лежала какая-то старая утварь, обрывки старых газет и вязанка дров, перевязанная  толи бечевкой, толи многолетней паутиной. Платон решил не испытывать судьбу и ничего трогать в подвале не стал. Так же аккуратно, идя спиной на дневной свет, он поднялся по лестнице и вышел на улицу. Сел на ступеньки. Что ж, а в этом что-то есть. Люди не зря боятся этого места. Только вот не умещалось все это в голове образованного городского жителя. Ну не может такого быть. Чертовщина какая-то. Платон встал, отряхнулся и принял для себя трудное решение, над которым еще два дня назад смеялся бы: этой ночью он поедет ночевать в гостиницу. Он собрал все самое необходимое в свой дорожный чемодан и отправился в центр, благо это было всего километрах в семи от холма. На дороге он поймал извозчика, и благополучно добрался до центра уезда. Здесь было тихо, лишь редкий прохожий шел по улице. Платон поднял голову на вывеску гостиницы:

- ПалласОтель, - прочел он, уверенно зашел внутрь, и огляделся. Яркий свет холла приятно манил теплом, он прошел к стойке и достал из внутреннего кармана пальто портмоне:

- Добрый вечер, мне нужен номер на ночь, - Платон вопросительно посмотрел на портье.

За стойкой стоял мужчина средних лет, от него приятно пахло одеколоном:

- Да, у нас есть то, что вам нужно, - улыбаясь заговорил он, - заполните пожалуйста анкету, и я покажу вам ваш номер. Платон Егорович взял со стойки ручку и начал писать, потом вернул бумагу портье. Тот положил ее в ящик, и вышел из-за стойки: - Прошу, - и он жестом указал на длинный коридор, устланный мягким зеленым ковром. Сам же взял чемодан Платона и пошел следом. Дойдя до дверей номера, он открыл его ключом и впустил первым постояльца: - Располагайтесь, отдыхайте, - он хотел было уйти, но у самой двери повернулся к Платону и заговорчески произнес:  - Сегодня у нас выступает мадам Рене, очень рекомендую, - он подмигнул Платону.

- Мадам Рене? Кто это? – Платон впервые слышал это имя.

- Мадам ясновидящая, и говорят, что она колдунья, - портье с легким недоумением посмотрел на Платона, - это имя не сходит с уст, сходите. Сегодня в десять, - и он закрыл дверь снаружи.

Десять вечера, с ума сойти, завтра в десять быть на кафедре, нужно хорошо выспаться, какое еще к черту, выступление? Платон спустился в ресторан выпить чаю и что-нибудь перекусить. Здесь было довольно людно, мужчины курили сигары и разговаривали о новостях на бирже, женщины щебетали о моде, о далеких городах запивая все это красным вином, Платон разместился ближе к выходу и заказал легкий ужин, играла приятная тихая музыка. Часы на стене пробили восемь часов. Что там сейчас происходит в доме? Это тревожило Платона, покончив с ужином, он вернулся к себе в номер. Заняться  было особо нечем, он взял на стойке местные газеты и на последнем развороте наткнулся на объявление, касаемо этой самой мадам Рене. Что ж, здесь ее расписывали как потомственную ясновидящую,  снимающую всякого рода черную порчу и прочую чепуху, на которую Платон Егорович никогда не обращал внимания, но сегодня эту информацию он уже рассматривал по-другому. Надо сказать, что подобного рода объявлениями всегда пестрили газеты и в городах и за их пределами. Сотни женщин, прикинувшись прорицательницами или новыми пророками, бороздили мир. Шарлатаны есть везде, а уж сколько доверчивых граждан!

В девять тридцать Платон Егорович занял место недалеко от сцены. Зал был почти полон, люди подходили. Он заказал себе бокал виски со льдом и решил, что завтра явится на кафедру к обеду. Причина его опоздания действительно важная, это дом на холме, и этим все сказано. Погас свет. Пару минут стояла тишина, а потом яркий луч прожектора под барабанную дробь ударил в середину сцены, выхватив из мрака очаровательную женщину лет тридцати с ярко накрашенными губами. На ней было облегающее платье цвета рыбьей чешуи с лиловым отливом, не слишком откровенное, но, тем не менее, подчеркивающее ее красивые формы.

Зал замер, утихла и барабанная дробь, а громкий голос откуда-то сверху восторженно объявил: - Несравненная и великолепная мадам Рене! Грянул гром аплодисментов. Платон сидел недвижим. Пока действо его не занимало. Женщин было в зале немного, то тут, то там в основном мелькали фраки и бабочки.  А между тем, мадам Рене подошла почти к краю сцены и посмотрела в зал:

- Недавно я путешествовала по Тянь-Шаню, начала она, - и почти год занималась с верховным монахом  таинством очищения своей души. Я постигла многие тайны в этой области и с уверенностью могу сказать, что нет души в этом темном мире, которую нельзя бы было спасти, не спасется лишь та душа, которая не желает этого. Все мы дети Бога, но не все идем дорогой его. Все мы живем по законам Библии, но трактуем мы эти законы по-своему.  Мы в сердцах проклинаем друг друга, а известно ли вам, что слова наши материальны? Мы убиваем свою карму ложью, мы приносим приношение правдой, и спасаем свои души, причиняя боль душам другим. Я не проповедник, я целитель, - она замолчала. В зале повисла тишина. Платон почувствовал себя на суде небесном, а мадам Рене была на том суде главным судьей, судьей от которого не скрыть содеянное. Он был как на ладони, и вся его жизнь неслась перед ним, и видел он и плохие дела и хорошие. На мгновение он закрыл глаза,  было как-то тепло, приятно и необычайно спокойно. Сколько он так просидел с закрытыми глазами, Платон Егорович точно не знал, но что-то его выдернуло из этой неги, голос мадам Рене звучал где-то близко, почти над ухом: - Я чувствую черное сердце, - почти  кричала она, - кто здесь? Выйди, выйди! Покинь тело этого несчастного, - зрелище было не из приятных, - мадам Рене буквально металась по сцене, и постоянно смотрела в сторону Платона. Второй прожектор пытался выхватить из полумрака зала виновника такого поведения мадам Рене, но видимо это было сделать не просто, и луч блуждал по головам, придавая действу зловещий эффект пляски теней. Некоторые дамы покинули представления, не дожидаясь его окончания. Мужчины же смотрели на целительницу с восхищением, она была действительно завораживающе великолепна и естественна в своей агонии. Кто-то  выбежал из-за кулис и вынес мадам Рене стакан воды, кто-то вынес стул, она села и закинула голову назад. Платон чувствовал себя уже неуютно. Правая рука мадам Рене беспомощно повисла, левая же показывала куда-то в сторону той части зала, в которой сидел и Платон. Он услышал голос рядом сидящего мужчины другому: - ты все-таки взял ту брошь у Луизы? И приглушенный ответ того, другого: - да будь она проклята, эта брошь. Платон знал, что дело здесь не в этих мужчинах. Но эти двое как-то успокоили его, они как-то отводили от него вину. Представление закончилось раньше, чем было запланировано из-за этого случая, который так и остался для всех загадкой. Все расходились будучи возбужденными этим происшествием по своим номерам.  Платон Егорович допил свой бокал, и вышел из зала вслед за остальными. Кто-то шел молча, кто-то отпускал скабрезные шуточки в адрес мадам Рене, представление было ярким, хоть и коротким. В одиннадцать часов Платон уже будучи в пижаме лежал в кровати, когда вдруг в дверь постучали.  Здесь когда-нибудь спят? – подумал он, встал, одел тапочки и открыл дверь. На пороге стояла мадам Рене. Теперь она была много ближе к нему, и Платон обратил внимание, что хоть и была она молодой девушкой, но небольшие морщинки уже проступали в уголках рта, когда она улыбалась. Она уже переоделась, на голове было полотенце, будто она вышла из душа. Заметив удивление на лице Платона, она еще раз улыбнулась: - маскировка. Можно войти?

- Кофе? – Платон Егорович жестом пригласил гостью войти

- Не откажусь, - и гостья не заставила себя ждать. Войдя, она оглядела номер, посмотрела в окно и, видимо успокоившись, села за небольшой столик в кресло. Платон налил два стакана черного кофе и сел в кресло напротив, пододвинув один из стаканов ближе к мадам Рене.

- Извините, - она вопросительно посмотрела на профессора,

- Платон Егорович.

- Да, Платон Егорович. Надеюсь, вы поняли, что сегодня произошло там, в зале. Вас еще можно спасти, - Платон удивленно посмотрел на прорицательницу:

- Спасти меня? Я здесь и мне ничего не угрожает.

- Всем что-то угрожает. Даже мне. А уж вам, поверьте. Большая опасность. Смертельная, - она сверкнула своими зелеными глазами.

- Объяснитесь.

- Не снимайте вуали с  портрета.

- С какого портрета? Платон чувствовал, как потеют его ладони, но старался не выдать этого,

- Вы знаете, о чем я говорю. Ей нельзя дать овладеть вами, все еще можно исправить, - она говорила медленно, негромко.

- Что вы об этом знаете? - Платон Егорович решил довериться ей.

- Этой легенде около двух веков. Не самая старая из тех, что мне известны. Интересна она тем, что может получить продолжение в нашем времени, врата зла не закрыты. Опасность лишь притаилась перед броском.

- Мадам Рене, избавьте меня от фантастических россказней, в наш современный век уже не сжигают на костре ведьм, а по железным дорогам мчатся локомотивы. Мы слишком цивилизованы для мистики. Это мы оставили для писак, что бы позабавить себя и нас, людей образованных.

- Много на себя берете, Платон Егорович, - мадам Рене не то улыбнулась, не то оскалилась, - то, что вы с лошади пересели в удобное кресло авто,   еще не повод думать, что у вас отпал «хвост»,

- Извините, вы сказали «хвост»? Как это понимать?

- В нас, в цивилизованных людях нового мира еще сидит тот палеоантроп с дубинкой  в руке. Все мы вышли из воды, и закат человечества тоже осядет в воду времени. Позвольте, я расскажу вам легенду о молодой вдове, это не займет много времени, - мадам Рене сделала небольшой глоток  кофе, и посмотрела на Платона.

- Извольте, видимо поспать мне сегодня уже вряд ли удастся. Составьте ж мне компанию, надеюсь, что завтра никто не будет сплетничать о том, что в моем номере провела ночь молодая леди.

- Мне без разницы. И так, примерно два века назад в том самом доме на холме, который носит дурную славу и, тем не менее, привлекает сюда людей, жила девушка Элизабет. Была она из дворян, не богата, не бедна, но красивее ее небыло девушек в округе. Многие мечтали взять ее в жены, самые смелые приезжали свататься к ней, но была она неприступна, и никто ей был не нужен. Больше всех она любила саму себя. И вот однажды явился к ней на порог мужчина тридцати лет. Богатств бедняга не имел, но был он великолепный художник, и люди говорили о нем, что у него талант от дьявола. А как еще можно было объяснить тот факт, что все холсты его были нарисованы кровью молодых ягнят. Картины были великолепны, но не все были готовы покупать его произведения, его побаивались. Говорили, что рисовал он только ночью, и что при этом пил эту самую кровь. Его картины висели в домах богатых  господ, но показывали они их лишь самым близким друзьям. Многие в тайне хотели заполучить его картины, но боялись быть осмеянными, а хуже того быть уличенными в заговоре с самим Сатаной. Хотя и те, кто осмеивал, и те, кто отправлял на виселицу, имели в своих тайных комнатах несколько картин написанных кровью невинно убиенных животных.  Ему приписывали покровительство темных сил еще и потому, что до сих пор его не схватили и не казнили, и никто не делал таких попыток. И вот, в тот день, когда он появился на пороге дома, где жила Элизабет, был дождь. Серое небо сотрясалось от вспышек молний, и девушка впустила художника в дом. Они сидели на втором этаже у открытого окна и разговаривали. Он восхищался ее красотой и умолял только об одном, нарисовать портрет Элизабет. Девушка была наслышана о нем, но не побоялась его и более того – согласилась. Правда у нее было одно условие, этот портрет останется у нее. Он пообещал ей это, и сказал, что придет через два дня с холстом и красками. Они поняли друг друга.

Он вернулся, как и обещал, через два дня поздним вечером. Элизабет расположилась в кресле, а он с мольбертом устроился чуть поодаль, в полумраке. И принялся за работу. Она слышала лишь движение мазков кисти по холсту, ей было в новинку   так долго сидеть без движения, и она периодически напоминала о том, что она все-таки живая: - Поговори со мной, - но он лишь прикладывал палец к губам, и оставался в молчании. Портрет был закончен лишь к утру. С первыми лучами солнца он развернул мольберт, это было великолепно. Она ахнула, поразительно точно были изображены черты лица, волосы, а главное глаза. Они смотрели в душу так глубоко, что сердце начинало биться чаше, и казалось вот-вот, и оно остановится. Больше они никогда не виделись. Он ушел, оставив ей портрет, и ходили слухи, что после той ночи он больше не нарисовал ни одной картины. В его сердце жил тот прекрасный образ, который он сам сотворил, и вряд ли уже когда смог бы нарисовать что-то подобное, тот портрет был нарисован кровью не животного, об этом он умолчал.

Прошло пять лет, портрет все это время висел у Элизабет над кроватью. Случилось так, что дела ее были очень плохи, былая красота медленно увядала,  денег постоянно не хватало, и она была вынуждена сказать «да»  одному седовласому полковнику, который обещал заботиться о ней, и исполнять любые ее прихоти, только когда сможет называть ее своей женой. Это  был ее первый муж, возможно, вы видели его портрет в доме. С его приходом в дом, она почувствовала какую-то легкость, и причиной тому были не деньги. Она будто снова молодела, легкие морщинки исчезли с ее лица и рук, а через пару месяцев она уже и вовсе чувствовала себя лет на пять моложе. А вот ее полковник слег. И причиной тому был этот портрет, нарисованный кровью. Он сгубил полковника, возвратив молодость хозяйке. Элизабет похоронила мужа, на похороны она была в шикарном черном платье и черной вуали. Она недолго тосковала по утрате, и уже через месяц в дом въехал новый мужчина. Её страшила мысль о старости, а портрет требовал больше новой крови, и все быстрее «расправлялся» он с беднягами, попавшими в западню чар Элизабет. Если в доме долго не было  жертвы, то девушку мучили сильные боли, головокружения. Мужчины умирали один за другим, а новые приходили. Друзья, мужья, случайные путники, зашедшие попросить стакан воды, все кто хоть раз оказывался в ее постели, кто видел этот портрет, теряли всякую надежду на выздоровление. Шли годы, а Элизабет не старела. Она была такой же молодой и красивой. Она обучилась колдовству и черной магии, она могла вызвать галлюцинации у человека, видения. Всякий раз, когда она помечала жертву, она подавала один и тот же знак – это свеча, огонь которой останавливался, и с ним угасала жизнь еще одного мужчины.

Платон Егорович нервничал - я сбил ее на пол.

- Да, и поэтому вы пока здесь, и думаете, что здоровы. Многие заворожено смотрели на свечу, и поплатились за это.

- Где сейчас девушка?

- Элизабет? Она где-то рядом, она охотиться за вами. И видимо, очень сожалею, но вы погибнете.

- Видимо? Я не видел девушки, я не видел этого портрета, я видел лишь свечу. Мадам Рене, что же можно сделать? В мои планы совсем это не входило, - Платон постукивал пальцами по столу, - чертовщина.

- Если поджечь дом, все закончится. Но для этого вам придется еще раз вернуться. Вы готовы?

- Когда?

- Вы уже видели огонь свечи, медлить нельзя, - мадам Рене посмотрела Платону прямо в глаза,

- Сейчас? В ночь? – в его глазах застыл ужас

-Завтра может быть поздно. Решайтесь.

Машина подъехала к дому в два часа ночи. Платон Егорович, кутаясь в теплый шарф, подождал пока авто исчезнет из виду и только тогда направился к дому. В его руке был чемодан, но в нем лежали не пижама и тапочки. Совсем нет.

Войдя в дом, он обнаружил страшный беспорядок. Все было перевернуто, на полу валялись подушки, кресла ножками вверх были разбросаны по комнатам. На полу бумаги, а на нескольких окнах были сорваны гардины. Но Платона это не волновало. Он осмотрелся еще раз, грустно улыбнулся портрету седовласого мужчины, и присев на край дивана, положил перед собой чемодан, открыл его. Мощное древко, в пакете несколько тряпиц пропитанных керосином, веревка, коробок спичек. Он обвязал тряпицами древко, в нос пахнуло керосином. Скрепил все веревкой, чиркнул спичкой и поджег. Комната озарилась ярким пламенем. Платон вышел во двор и направился в подвал. Стараясь не размышлять о последствиях, чтобы не испугаться и не повернуть назад, он уверенным шагом спустился по лестнице вниз и направился к портрету, завешенному черной материей, и вдруг замер на месте. Гроб под портретом был открыт. Крышка лежала рядом, на полу. Он был пуст. Платон Егорович оглянулся. Затравленно он озирался на стены, и лишь тени приветствовали его. Он кричал, звал Элизабет, падал на колени, он дико боялся. Тени на стенах следовали за ним, прыгая с крышки гроба прямо на него, он чувствовал чье-то липкое прикосновение у себя не шее, на спине. Пот заливал глаза, сердце колотилось, он не понимал, тени ли это прыгают, или души всех тех мужчин, которые умирали в этом доме. Платон не заметил, как отбиваясь от своих страхов, зажег факелом поленницу дров в другом углу, также  горели несколько пустых бочек, которых раньше он не видел. На какое-то время он вырвался из липких объятий страха и приблизился к портрету. Нет, сжечь его, это слишком легко. Столько страданий ему причинил этот дом, он обязательно должен увидеть портрет этой женщины, виновницы и убийцы. Только минуту, а потом ее поглотит всепожирающий огонь, только минуту. Платон сдернул завесу. Боже, как она прекрасна, а эти глаза, глаза трогают его сердце, но что это? Догадка испугала его, не может быть. Он боялся себе признаться в этом, но и оторвать глаз от портрета девушки он не мог. Он не ощущал страха, все зло дома отступило, ему было хорошо и спокойно на душе. Нет, эта красота не должна сгореть. Ее должны видеть люди. Это настоящее искусство, Платон дернул портрет на себя, пытаясь спрятать его – прижал к груди. Он в агонии носился по подвалу, объятому огнем, пытаясь выбраться наружу.  

            Ранним утром на остывшее пепелище съехались городничий, эксперты, и пожарники. Тушить было уже нечего. Много простого люда собралось здесь, все хотели увидеть, как закончил свой век дом на холме. В подвале нашли обгоревший труп мужчины. Местные его не опознали, поговаривали, что он приехал сюда пару дней назад из города поездом.

            На перрон зашла девушка. Поезд вот-вот должен был уже отойти, она спешила. Зайдя в купе, она положила рядом с собой свою поклажу и посмотрела в окно. Жарко.

- Добрый день, - голос был сзади. Она обернулась и увидела приятного мужчину лет сорока, - значит, поедем вместе? - он улыбнулся, зашел в купе и закрыл за собой дверь, -  разрешите представиться, капитан запаса Андрей Полоцков, - и он чуть заметно поклонился

- Элизабет Рене, - девушка вытянула руку в белой перчатке, капитан на секунду припал к ней губами, - очень рад знакомству, а что это у вас за сверток?

- Это мой портрет,

- О, я и сам неплохо рисую, позвольте полюбопытствовать?

- Ах, да, - Элизабет развернула свой сверток и извлекла портрет, - как вам?

Элизабет Рене улыбнулась, и никаких морщинок в уголках рта не было. Она была молода и прекрасна.

Другие произведения автора:

Поддержим наших, или как умерли дворники…

Альтернатива

Не бонд!