Гордыня

26 августа 2017 — Валерий Рыбалкин

Михаил немного отстранился в сторону, и увесистый кулак новобранца пролетел мимо, лишь слегка задев кончик его уха. Уклонившись от убойного прямого в голову, он тут же нанёс ответный удар – хук сбоку в челюсть, а затем, не давая сопернику опомниться – левой в печень. Парень зашатался, теряя ориентацию, и едва не свалившись на пол, присел на свою аккуратно заправленную койку.

– Ну, кто ещё хочет попробовать? Армейский рукопашный бой – это вам не хухры-мухры! – констатировал победитель, окинув казарму уверенным спокойным взглядом. – А за несанкционированное нападение на командира – два наряда вне очереди! И считай, что легко отделался. Не слышу! Встать!

Выполняя команду, рядовой Сливкин с трудом поднялся на ноги и, слегка пошатываясь, всё же ответил согласно уставу:

– Есть, два наряда вне очереди!

– Скажи спасибо, что я сегодня добрый. Нападение на офицера – за это можно и под трибунал загреметь. Все слышали? А теперь… через десять минут общее построение на плацу! Старшина, проследите, чтобы не было опоздавших.

Старший лейтенант Михаил Гирдо повернулся и вышел из солдатской казармы. Конечно, он знал толк в военном деле и умел подчинять себе людей, но вот с этим молодым солдатом у него почему-то не заладилось с самого начала. Даже в строю рослый спортсмен Сливкин смотрел на невысокого коренастого офицера не то чтобы с превосходством, но так, будто делал ему одолжение, выполняя обычные строевые команды. Михаил это чувствовал и старался при случае хоть немного, но унизить непокорного новобранца, поставить его на место.

Хотя, таких рядовых в подчинении старлея было с избытком. Ведь ему – взводному командиру, сравнительно недавно окончившему военное училище, пару раз приходилось замещать ротного. Да и третью звёздочку получил он досрочно не просто так, а за безупречную службу. По крайней мере, так считалось. Хотя, если честно, то его быстрому продвижению молодого лейтенанта поспособствовал один из старших офицеров, с которым отец Михаила в своё время проходил службу. Но об этом можно было только догадываться. Ведь все считали Гирдо отличным служакой, даже полковник выделял его среди прочих офицеров.

Михаил старался. Его взвод во всём был образцом для подражания и в роте, и в батальоне, и даже в полку. Вот только этот неподдающийся новенький… Трудно сказать, почему он возненавидел именно взводного? Видимо, были на это свои причины. Салагу и «деды» воспитывали с помощью неуставных отношений, и командир отделения проводил с ним соответствующую беседу, да и сам Гирдо однажды, уложив упрямца в лужу на плацу, заставил бедолагу отжиматься до изнеможения. Солдат молчал, беспрекословно выполняя команды, и только глаза его красноречиво говорили о том, что он презирает своего мучителя и при первом удобном случае готов вцепиться ему в глотку. Кулак, просвистевший мимо уха взводного, означал только одно – нервы у Сливкина были на пределе. Но старлей в своё время прошёл хорошую школу единоборств и при случае мог наказать любого нарушителя армейской субординации.

Михаил родился в семье репрессированных. Ещё в тридцатые годы прошлого века его прадеда, жившего на Украине, вместе с семьёй раскулачили и вывезли в Среднюю Азию. Там спецпоселенцы находились вплоть до смерти Сталина. И только во второй половине пятидесятых годов им разрешено было покинуть опостылевший посёлок. Люди стали разъезжаться. На Украину вернулись немногие, а дед нашего старлея поселился в небольшом городке неподалёку от Москвы. Там женился, родились дети, которые выросли свободными людьми, в отличие от своих подвергшихся гонениям предков.

Виктор – отец Михаила – служил на флоте, затем остался на сверхсрочную и после окончания специальных курсов получил звание младшего лейтенанта, чем несказанно порадовал стариков-родителей. Однако не всё у него сложилось так, как хотелось бы. Слишком продолжительными были дальние морские походы, а по их окончании неизбежно наступала расслабуха – пили военные моряки всё, что горит, бесшабашно гуляли в приморских кабаках, где и познакомился молодой офицер со своей будущей женой.

– Такая уж у морячки судьба – любить мужа, воспитывать детей и ждать единственного и ненаглядного на берегу, всматриваясь в далёкий морской простор, – мечтательно говорила красавица бравому младшему лейтенанту.

Спустя время сыграли они свадьбу. Тогда, в семидесятые годы прошлого века советские офицеры считались привилегированным сословием, и командование с барского плеча тут же вручило новобрачным ключи от весьма кстати освободившейся ведомственной квартиры. Всё складывалось наилучшим образом до тех пор, пока очередной дальний поход не разлучил молодожёнов. Поначалу юная прелестница как-то сдерживалась, честно ожидая любимого мужа, но спустя год стали замечаться за ней «левые» загулы.

Однажды Виктор вернулся домой после двухмесячного отсутствия и стал свидетелем весьма откровенной постельной сцены. В присутствии соседей, привлечённых неожиданным кипишем, он для начала спустил с лестницы пришлого «кота», а затем весьма эмоционально приказал супруге, чтобы та немедленно убиралась на все четыре стороны. Молодая женщина воспротивилась такому бесцеремонному с ней обращению, и тогда младший лейтенант, недолго думая, подал рапорт об увольнении из вооружённых сил и сдал свою квартиру коменданту гарнизона, надеясь на то, что новые жильцы вышвырнут наглую изменщицу из ведомственного жилья.

Развод бездетной паре оформили довольно быстро, прочие формальности тоже не заняли много времени, и буквально через месяц Виктор Гирдо вернулся в родной подмосковный городишко пред ясные очи своих любимых предков и прочей родни. С работой в те годы проблем не было, с невестами тоже, и зажил себе отставной военный моряк, припеваючи вместе с новой молодой женой, которая со временем родила ему двоих сыновей.

Павел был младше Михаила на три года, но и внешне, и по основным чертам характера братья значительно отличались друг от друга, будто не одна мать их родила. Павлуша с малолетства помогал родителям по хозяйству, просто не мог сидеть без дела – постоянно что-то мастерил, изобретал, сверлил или пилил. Поначалу он возился с игрушками, а затем и к настоящему делу отец его приохотил. Однако со временем главным увлечением младшего Гирдо стала рыбалка. Каких только снастей не делали они с родителем, готовясь к очередному походу на речку или на лесное озеро! Но Виктор был занят на работе, поэтому Павел самым естественным образом разделил свою страсть с соседским парнишкой-старшеклассником. Вдвоём они облазили все близлежащие водоёмы и нашли-таки рыбные места – стали возвращаться домой с уловом.

Михаил, старший сын отставного моряка, напротив, был немного с ленцой, но учился хорошо, понимая, что именно от учёбы зависит его будущее. Он знал, для чего живёт на этом свете, всегда стремился к заранее намеченным, пусть и небольшим, но важным для него целям. Слушая рассказы отца о военной службе, о романтике морских походов, парень решил стать офицером и с малых лет готовил себя к этому нужному и важному делу – занимался спортом, закалял свой характер. Однако была у него одна очень неприятная черта – не мог он терпеть критики в свой адрес. Тем более – если кто-то иронизировал или смеялся над ним. Об этом знали все, и перечить будущему вояке желающих не находилось, даже среди учителей. Ведь стоило слегка затронуть его самолюбие, и юноша готов был спорить до хрипоты или даже драться.

Однажды в подмосковной школе, где учились братья Гирдо, появилась новая преподавательница биологии. Приехала она откуда-то издалека и первое время на уроках была непривычно суетлива. Кроме того, биологичка смешно коверкала некоторые слова. К примеру, «дикая» произносила с ударением на втором слоге, чем несказанно веселила школьников. А ещё она носила достаточно редкое имя – Пульхерия Сергеевна. Поэтому малолетние шутники дали молодой красавице обидное, но меткое прозвище – ДикАя Пуля.

В тот день, согласно расписанию, урок биологии был после физкультуры, и разгорячённые играми на открытом воздухе, ребята никак не могли успокоиться. Учительница, как обычно, поздоровалась с классом и разрешила всем садиться. Однако, выполнив это распоряжение, две или три девчонки тут же с визгом подпрыгнули, будто ужаленные, а затем набросились на улыбающихся парней, сидевших сзади. Выяснилось, что те подложили им на сиденья острые канцелярские кнопки – обычная детская шалость.

Как только всё немного успокоилось, Пульхерия Сергеевна вызвала к доске Мишу Гирдо – главного, как она считала, зачинщика этих беспорядков. Но будто нарочно, именно в этот день парень урока не выучил. Кроме того, после физкультуры он находился в каком-то взвинчено-бесшабашном состоянии. Возможно, так подействовал на него яркий весенний денёк и спортивные игры на свежем воздухе. Поэтому вместо того, чтобы поведать классу о пестиках и тычинках, мальчишка размашисто написал на доске: «ДикАя Пуля». И поставил три восклицательных знака.

Учительница тем временем отошла вглубь класса за каким-то наглядным пособием. Но услышав подозрительный шум и смешки, привычно обернулась и… Михаил тут же стёр с доски крамольную надпись, но сделал это чуть позже, чем следовало. Пульхерия скользнула взглядом по неровным скачущим буквам, по улыбающимся лицам ребят, после чего её зеленоватые слегка раскосые глаза вдруг заметно расширились и стали вдруг непривычно серьёзными:

– Что это было? – спросила она слегка изменившимся от волнения голосом.

– Где? – изобразив на лице невинность, спросил с лёгкой издёвочкой ученик.

– Здесь! На доске! Я имею в виду надпись, которую ты только что стёр.

– А, ну, это дежурный к уроку не подготовился. А я виноват?

– Врёшь, это ты написал, я слышала, как скрипел мел. Зачем вы издеваетесь надо мной, зачем коверкаете моё имя? – едва не закричала уязвлённая в самое сердце молодая женщина. Но тут же взяла себя в руки и ровным спокойным голосом добавила:

– Садись, Гирдо. Два!

– За что, Пульхерия Сергеевна? Двойку-то за что? Я ведь ещё ничего не сказал!

– Зато написал, – с едва заметным торжеством в голосе ответила ему биологичка.

Она взяла со стола ручку, собираясь занести оценку в журнал, села на стул, но тут же невольно вскрикнула, вскочив с места. Глаза её снова удивлённо округлились, и, пытаясь наощупь добыть канцелярскую кнопку из своей серой складчатой юбки, молодая женщина опрометью бросилась к двери.

– За подкреплением пошла, – спокойно констатировал Гирдо. – Самой слабо разобраться!

Вызов родителей, разговор в кабинете директора, беседа с отцом – ничто не изменило шаткую позицию Михаила. Он твёрдо стоял на своём: на доске не писал, никого не оскорблял, кнопку учительнице не подкладывал. Ребята на «допросах с пристрастием» больше отмалчивались, отводя глаза в сторону. И только чуть позже, когда закончились, наконец, все разбирательства, две девчонки-подружки рассказали Пульхерии Сергеевне о том, что она была права – во всём виноват проказник Гирдо. А то ведь биологичка уже начала сомневаться в своей правоте и реальности случившегося.

Отец, придя в школу, был удивлён, что его сынуля не желает признавать очевидное. Более того, Михаил наотрез отказался посещать уроки биологии и извиняться перед учительницей. Даже несмотря на то, что женщина была заранее согласна на примирение. Делать нечего, Виктор, не желая усугублять набирающий обороты скандал, перевёл сына в другую школу. Ход дальнейших событий показал, что сделал он это зря. Нельзя потакать упрямству тех, за кого мы в ответе.

Школьная пора. Как часто вспоминают люди это благословенное время, когда всё ещё впереди – первая любовь, первые самостоятельные взрослые решения. И главное – выбор профессии, выбор того, с кем предстоит тебе жить, воспитывать детей, а затем рука об руку идти до конца, до самой гробовой доски. И умереть – вместе и в один день. Только так, а не иначе! На меньшее мы в молодости не согласны! Но жизнь рано или поздно вносит свои коррективы: меняется наше мировоззрение, меняется мир вокруг нас. Поэтому счастлив бывает лишь тот, кто до старости остаётся верен светлым юношеским идеалам. Не каждому это дано, и зачастую к концу весьма короткого человеческого века наши замутнённые головы не в состоянии даже вспомнить, о чём мечтали мы когда-то очень давно – на заре своей туманной юности.

Люба. Так звали девушку, которую в один поистине прекрасный солнечный день Михаил вдруг стал выделять среди прочих девчонок своего класса. Почему именно её? На подобные вопросы вряд ли кто-то из живущих на этой Земле сумел бы внятно ответить. Просто та памятная буйная весна была буквально напоена любовью. Будто невидимый, но вездесущий эфир витал в воздухе, опускаясь на молодые едва распустившиеся листья деревьев, на первые разноцветные тюльпаны, на гроздья сирени в палисадниках приземистых пятиэтажек, и, конечно, на души молодых людей – учеников выпускного класса.

Старшеклассникам ещё только предстояли главные школьные экзамены, затем выпускной бал и та единственная в жизни волшебная ночь, после которой мальчишки и девчонки становятся взрослыми людьми с аттестатами о среднем образовании на руках. Поскорее бы! Ребятам казалось, что эта последняя школьная весна будет тянуться вечно.

На майские праздники в городском парке открылась наконец-то летняя танцверанда, и тёмным субботним вечером было не протолкнуться возле этого средоточия громкой музыки и яркого праздничного света. Вдоволь напрыгавшись, натанцевавшись в кругу друзей, Михаил с Любашей, полуобняв друг друга, томно переступали с ноги на ногу под неторопливо льющуюся из колонок грустную мелодию. Сначала разговаривали о чём-то малозначительном, а затем вдруг смолкли, наслаждаясь неизъяснимо-чувственным ощущением взаимной близости. И когда стихла музыка, молодые, не сговариваясь, взялись за руки и направились к выходу. В полумраке парковых аллей тут и там стояли массивные садовые скамейки, оккупированные влюблёнными парочками. Свободных мест не было, и трепетно касаясь друг друга ладонями, они нашли наконец тёмный уголок, где губы их слились в робком и неумелом пока ещё первом поцелуе…

Что было дальше? А ничего, собственно, и не было. Любаша поступила в техникум и училась в родном городе, а Михаил стал курсантом военного училища. Приехал домой лишь в канун Нового Года. Дело было в начале девяностых, интернет тогда ещё не вошёл в наш быт, а писать друг другу бумажные письма… об этом молодые люди как-то даже и не подумали. Но волшебство чудесного зимнего праздника снова зажгло их сердца, закружило влюблённых в радостном хороводе и ввергло в объятия друг друга…

Михаил вдруг понял, что не может больше жить без своей ненаглядной красавицы, но праздники промелькнули пёстрой чередой, и наступил день расставания. Надо было возвращаться в училище. Накануне отъезда он сделал ей предложение. Конечно, девушка была согласна, но полгода разлуки… этот срок казался им тогда огромным, но вполне преодолимым препятствием на пути к совместному светлому будущему. Однако, к сожалению, не всегда мы властны над текущими событиями, над нашими мыслями и чувствами. Не умеем правильно оценивать душевные порывы свои и тех, кого любим, кого боготворим.

Ровно год прошёл после школьного выпускного вечера. И вот, щеголяя курсантской формой и безупречной воинской выправкой, второкурсник Михаил прибыл в свой родной город, но… опоздал. Он оставил дома вещи и сразу бросился к ней. Полгода они звонили друг другу по междугородке и писали обычные бумажные письма. Правда, она молчала в течение последнего месяца. Конечно, это обстоятельство наводило юношу на самые дурные мысли, но он всё же надеялся на лучшее до тех пор, пока не увидел в глазах своей теперь уже бывшей возлюбленной окончательный приговор их пылкой, но короткой любви.

Да, случилось самое ужасное. В сердце Любашки для него не было больше места. Разлука сделала своё чёрное дело – к девушке пришла иная любовь. Она сказала ему об этом на тихой весенней улочке там, где когда-то Михаил впервые прошептал в её нежное розовое ушко волшебные слова любви. Как и тогда обильным ярким цветом радовали глаз яблони окрестных садов. Но вишни уже отцвели, и их поблекшие лепестки вместе с серой придорожной пылью буквально на глазах разносились неистовыми порывами налетевшего вдруг откуда-то холодного шквалистого ветра. Грозовой фронт приближался к притихшему городу, и юноша вдруг подумал, что вот так же их первое настоящее чувство кто-то походя растоптал, уничтожил, смешал с уличной грязью и нечистотами. Он стоял и смотрел в ясные глаза своей бывшей возлюбленной, но не было сил на что-то решиться.

И тут вдруг разверзлись хляби небесные. Грянул гром. Михаил круто повернулся и пошёл прочь, размазывая по щекам то ли слёзы отчаяния, то ли первые крупные капли хлынувшего откуда-то сверху, с иссиня-чёрного майского неба, тёплого проливного дождя. Этим же вечером, хорошо приняв на грудь, парень нашёл и до полусмерти избил неизвестного ему доселе соперника, а затем, вернувшись к дому Любашки, в густых вечерних сумерках с размаху бросал ей в лицо те ужасные жестокие слова, которые навеки разделяют бывшие некогда родными, близкими и любящими слабые человеческие души.

– Ничего, сынок, в жизни всякое случается, привыкай. Женщины – они такие, им палец в рот не клади, – поучал отец сына за столом, неспешно опорожняя бутылку, купленную по случаю приезда Михаила.

А тот сидел, тупо уставившись в какую-то невидимую точку на белой стене, время от времени поднимал свой гранёный стакан и в очередной раз выслушивал с детства знакомую историю о том, как его отец, младший лейтенант Виктор Гирдо некогда поступил со своей первой женой-изменщицей. Брат Павлуша находился здесь же, но ему не наливали по причине малолетства. Через год после окончания школы он вслед за Михаилом собирался поступать в военное училище.

Быстро летит время. Спустя два года братья Гирдо вместе с отцом снова сидели за тем же кухонным столом. В отдалении за окном по-прежнему благоухала сирень, только старший сын Виктора стал курсантом-выпускником, а младший – второкурсником. Всем было радостно оттого, что пришла, наконец, долгожданная весна и наступили не менее ожидаемые каникулы.

– Твоя красавица учудила, – рассказывал Михаилу отец, – выгнала мужа из дома и живёт теперь с ребёнком одна. Родители для них такую свадьбу отгрохали, на новую квартиру раскошелились – а вот поди ж ты – оказалось, что не в коня корм. Не знаю, чего вам, молодым, не хватает. Вот в наше время…

– Да не буду я с ней жить! Тем более – у неё ребёнок, – сказал, как отрезал парень. – Кто предал однажды, тот будет предавать всегда! И слышать об этой изменщице я больше не желаю, увольте.

Разговор перешёл на другое, но отец заметил, что эта животрепещущая тема не оставила сына равнодушным. И на следующий день Виктор попросил Павла зайти к Любашке и сообщить ей, что приехал Михаил: любит, мол, по-прежнему, но выдерживает характер. Младший курсант, конечно, зашёл вечерком… да так там и остался на всю ночь. Уж больно ласковой и любвеобильной оказалась молодая красавица. Попался бедолага вслед за старшим братом в тот же капкан с той же приманкой. Воистину, любовь зла!

Михаил, конечно, делал вид, что ему безразличны амурные дела брата, только сердцу ведь не прикажешь. Оно болит и стонет, не давая человеку покоя ни днём, ни ночью. Но от любви есть одно проверенное временем средство. И называется это чудодейственное лекарство – новая любовь.

Жила в соседней пятиэтажке симпатичная молодая вдова по имени Татьяна. Была она всего-то на два года старше Михаила, а муж у неё погиб в одной из многочисленных бандитских разборок, оставив своей ненаглядной хорошую квартиру, средства к существованию и двух маленьких девчонок-погодков.

Миша и раньше заглядывался на белокурую стройную прелестницу, а тут вдруг решился подойти к ней, когда гуляла она с детской коляской. Слово – за слово, молодые люди разговорились. Выяснилось, что Татьяна тоже обращала внимание на симпатичного молодого курсанта, но кому она была нужна теперь с двумя-то детьми?

Однако Михаил после пережитой им душевной драмы искал вовсе не развлечений, а исключительно нежности, доброты и сочувствия. И в этом отношении молодая вдова подходила ему идеально. Её спокойный незлобивый нрав вселял в душу будущего офицера светлую радость и уверенность в завтрашнем дне. А после проведённой у неё ночи, после близкого знакомства с её милыми крошками наш герой-любовник окончательно утвердился в намерении связать с ней свою судьбу. В общем, оба брата Гирдо почти одновременно надумали вдруг жениться.

– Ну, до чего ленивая молодёжь пошла, – шутил, качая головой, отец. – Сами детей делать не хотят, всё норовят на готовенькое!

Но наведя справки и познакомившись с будущими невестками, он возражать не стал – настолько они обе ему понравились. Оставалось убедить мать бравых курсантов, что оказалось очень и очень непросто – не хотела умная женщина отдавать своих детей разведёнкам. Но и эту задачу трое удалых мужчин выполнили с честью. Правда, свадьбы по понятным причинам пришлось играть раздельно. Павел с Любашей праздновали в родном городе, а Михаил, не желая расставаться с любимой, тут же увёз свою новую семью в далёкий город, где ему ещё целый год предстояло учиться в военном училище. Там они и расписались с Татьяной, отметив торжество без особого шика по-семейному.

Офицер не волен распоряжаться своей судьбой. Прикажут, и едет он в какую-нибудь Тмутаракань, где назначено ему нести службу среди густой непроходимой тайги либо в далёкой тундре, любуясь красотой экзотических для наших мест карликовых берёзок. Это уж куда пошлют! И лишь спустя годы может молодой лейтенант рассчитывать на присвоение очередного воинского звания, а также на то, что переведут его в другой гарнизон – поближе к благам цивилизации. Но для этого надо быть на хорошем счету у командования, занимать призовые места в соревнованиях, отличаться на строевых смотрах, показывать своё умение и старание. Много чего ещё надо.

И Михаил старался, едва не выпрыгивая из штанов, как, посмеиваясь, говорили о нём завистливые сослуживцы. Он первый среди выпускников-одногодков получил третью звёздочку на погоны, был на виду, старался во всём угодить начальству. Ведь от этого напрямую зависело его будущее. Однако слишком многим не нравилось такое поведение «зарвавшегося выскочки», как за глаза называли его недоброжелатели. Хорошо ещё, что не знали они о существовании «лохматой лапы», которая способствовала продвижению Гирдо по службе.

Армия – не лучшее прибежище для гордецов, но Гирдо за время своей недолгой службы никогда и никому не позволял себя унижать. В особенности подчинённым. Вот только этот неподдающийся рядовой Сливкин, дерзкие с прищуром глазки которого неотступно преследовали его на плацу, на учебных занятиях, везде.

Михаил буквально затылком чувствовал мрачный пронзительный взгляд своего недоброжелателя, выражавший ненависть, презрение, а также недвусмысленную угрозу, исходившую от упрямого молодого солдата. Но что можно было с ним поделать? Сливкин и без того не вылезал с гарнизонной гауптвахты, регулярно получая взыскания от своего «любимого» взводного.

Однако педантичный командир не привык отступать. Особенно в таком нужном и важном для армии деле, как дисциплина. Он справедливо полагал, что солдат должен любить и уважать своего командира, а не смотреть на него волком из-под нахмуренных бровей. Муштра и придирки продолжались без малого год. До тех пор, пока не произошло нечто из ряда вон выходящее.

Случилось это ярким солнечным днём в воскресенье. Большая часть офицеров, исключая дежурных, отдыхали в посёлке. Гирдо с супругой, разделавшись с домашними делами, собрали девчонок, уложили в коляску новорожденного сынулю – третьего ребёнка – и собрались, было, совершить променад по единственной мощёной досками улице таёжного прибежища военнослужащих и лесорубов. Но тут вдруг зазвонил телефон:

– Товарищ старший лейтенант, прошу вас немедленно прибыть в расположение части, – услышал Михаил голос дежурного офицера. – Четверо рядовых из вашего взвода, похоже, находятся в самоволке. Их не могут найти. Приезжайте и разберитесь на месте.

Выходной был испорчен. Гирдо смачно выругался про себя, переоделся, поцеловал расстроенную супругу и шагнул за порог. Благо, воинская часть находилась не так далеко.

Конечно, вдохновителем и организатором самовольной отлучки был пресловутый Сливкин. Это он в выходной день, когда большая часть офицерского и рядового состава покинула военный городок, подговорил троих сослуживцев сбежать на глухое таёжное озеро через известный всем самовольщикам лаз в заборе. Конечно, ребятам хотелось расслабиться на природе, отдохнуть от всеобъемлющего казарменного духа, порыбачить припрятанной в прибрежных кустах сетью, искупаться. Тем более что все четверо получили взыскания по службе, наложенные лично взводным командиром Гирдо, и идти в увольнение не имели права. А вот в самоволку… тут всегда есть надежда, что не поймают, что всё пройдёт шито-крыто. Не впервой! И если бы не излишнее рвение дежурного офицера… Однако случилось то, что случилось.

Две бутылки заранее припасённого технического спирта и несколько буханок хлеба должны были раскрасить внеплановый пикник во все цвета радуги, а его участников превратить в радостное стадо бабуинов, с восторженными криками скачущих у ритуального огня по случаю обретения некогда утраченной священной свободы.

Взводный появился у догоравшего костра, когда двое ребят с громкими криками, шутками и прибаутками тащили вдоль берега самопальный бредень, а двое других, шумно бултыхаясь в девственно чистой озёрной воде, загоняли обезумевшую от нежданного бедлама рыбу в крупноячеистую капроновую сеть. Михаил пришёл сюда один с тем, чтобы, не поднимая большого шума, вернуть беглецов в казарму. Он прекрасно знал все окрестные места отдыха и предположил, что именно на это дальнее озеро отправились его подчинённые.

Услышав грозный окрик своего командира, солдаты смолкли и уже по инерции вытащили на берег сеть, в которой трепыхалась пойманная рыба. Не обращая внимания на остальных, Гирдо подошёл к вероятному зачинщику всего этого безобразия и произнёс тихо, но внушительно:

– Рядовой Сливкин?! Я так и думал. Ну, на этот раз ты, дружок, влип основательно, не отмажешься! Хотя, есть у тебя один шанс. Если полюбишь меня, как отца родного, если станешь моим преданным псом, если искренне попросишь прощения за все свои художества… Впрочем, это маловероятно. Твоё ослиное упрямство, строптивец, довело тебя до цугундера. Запомнишь ты эту самоволку, до конца своих дней не забудешь! Готовься, скоро получишь всё, что заслужил!

После столь внушительно-многообещающего монолога замутнённые алкоголем глаза нарушителя воинской дисциплины постепенно стали принимать осознанное и характерное для них презрительно-ненавидящее выражение. Высокий широкоплечий парень всё ещё держал в руках деревянную волокушу от бредня. Он неспешно отцепил её от сети и как-то уж очень быстро с малым размахом ударил этой импровизированной дубинкой по голове стоявшего перед ним взводного. Тот зашатался, стал оседать и, наконец, молча рухнул на землю.

– Вяжи его, ребята, сетью вяжи, – коротко скомандовал Сливкин остальным.

– Ты что, – попытался осадить пьяного беспредельщика один из его друзей, – белены объелся? За такие дела по головке не погладят!

Однако здоровяк и без посторонней помощи сначала скрутил взводному руки за спиной, а затем поставил его на ноги, прислонив к дереву. Михаила слегка подташнивало и покачивало из стороны в сторону, но постепенно он приходил в себя. Для надёжности, чтобы не вырвался, ребята обмотали его с ног до головы бреднем.

– Ну что, командир, теперь твоя очередь извиняться, – заговорил с оглушённым беспомощным пленником Сливкин. – Целый год ведь измывался ты надо мною, падла! Да и над другими тоже. А теперь, значится, в отцы родные просишься? Нет уж, спасибочки, не нужны мне такие родственники! Увольте, товарищ старший лейтенант!

Солдат помолчал немного, и вдруг взорвался, будто ящик с динамитом:

– Проси прощения, тварь, у ребят проси! Это они старались, чтобы тебя заметили, чтобы тебе на погоны лишняя звёздочка упала, а ты! Ну, давай, извиняйся, я жду!

Однако Михаил молчал. Сознание постепенно возвращалось к нему, и когда он, наконец, понял весь ужас своего положения, то застонал от боли, заскрежетал зубами от безысходности, от невиданного доселе унижения.

– Тюрьма по тебе плачет, бандит, – проскрежетал он пересохшим горлом, глядя в довольно улыбавшуюся пьяную рожу своего недруга.

– Ах, не хотим признавать свои ошибки? Не желаем повиниться перед личным составом? Ах, гордые мы? – кривлялся, будто клоун в цирке, окончательно слетевший с катушек Сливкин.

Кто-то из ребят попытался его урезонить, но выпитый спирт сделал своё чёрное дело – главаря было не остановить. Убедившись, что договориться с Гирдо не удастся, что даже в таком упакованном виде взводный не согласен на компромисс, а напротив, готов разорвать своего недруга на части, зарвавшийся атаман, будто мешок картошки, перебросил через плечо тело буквально рычавшего от злобы и ненависти Михаила и потащил его к озеру. Макнул в воду раз, второй, третий:

– Ну, молись, гнида! Проси прощения или утоплю!

Но командир лишь молча извивался в бесплодных попытках освободиться. И тогда доведённый до белого каления Сливкин погрузил опутанное сетью тело на самое дно… надолго!

Ребята бездумно переминались с ноги на ногу, не решаясь заступиться за старлея. И лишь когда одурманенные алкоголем головы стали немного соображать, они вдруг поняли, какую злую шутку сыграл с ними зелёный змий. Никто не знал, что же теперь делать? И тогда силач Сливкин сказал им строго и внушительно:

– Так, ребя, дело дрянь, но есть один выход. Приберите тут пока, чтобы было чисто, и ждите меня. Нас будут допрашивать. Говорите, что купались, мол, рыбачили, а командира не видели, не было его здесь. Да чтоб не раскололись там, продумайте всё, едри вашу мать, а то будет нам потом небо в крупную клеточку. Имейте в виду! Ну, давайте. Всё лишнее, все следы на поляне – убрать, что можно – в костёр, а я скоро приду.

Парень взвалил на свои могучие плечи мокрое бездыханное тело старлея и скрылся в тайге. Когда через час он вернулся, всё сказанное им было сделано в лучшем виде.

– Ну, куда дел командира? – хмуро спросил один из сослуживцев.

– Хорошо спрятал, не найдут! В омуте он лежит, на дне озера. И надеюсь, долго там догнивать ещё будет. Но только чтобы мне молчок, как договорились!

Беглецам повезло. На территорию части они пробрались незаметно и даже смогли убедить дежурного офицера, что играли в карты на чердаке казармы. А пропавшего ротного начали искать только на следующий день. Но разбухшее, полуразложившееся, изрядно подпорченное лесными обитателями тело обнаружили лишь поздней осенью, когда оно всплыло на поверхность. С ребят к тому времени все подозрения были сняты – утонул себе человек, и утонул…

Женщины плакали на похоронах в родном городе Михаила. У матери на кладбище случился сердечный приступ, а постаревший осунувшийся за время поисков пропавшего сына отец сказал за столом на поминальном обеде:

– Гордыня Мишку замучила. Это ведь, по сути, смертный грех, а он... Болтают, что утопили его там, в тайге. Только времени много прошло – не найдёшь никого, не докажешь. А и то сказать: заносчивый был парень, чересчур гордый – не договориться с ним, не переспорить. У Любашки, вон, прощения не захотел просить, а ведь любил её, я знаю. Ладно, пусть земля ему будет пухом. Утонул… да он плавать умел, как рыба. Как-то странно всё это. Вроде, не было у нас таких гордецов в роду...

И вдруг осёкся, вспомнив о том, как сам обошёлся с первой своей женой: она, конечно, шлюха была, но живой ведь человек…

Послесловие.

Жена Михаила, вернувшись в родной город, так больше и не вышла замуж. Поднимать троих детей ей помогали всем миром – родни было много.

Павел с Любашей жили долго и счастливо, с грустью вспоминая иногда Михаила и те далёкие теперь уже бандитские лихие девяностые, когда случилась эта печальная история. Может быть, действительно, время было такое, оно во всём виновато? Или всё-таки натура человеческая, которую изменить почти невозможно? Кто знает?!

Другие произведения автора:

Украинизация Украины

Талант

Карьерный взлёт.

Это произведение понравилось:

Max Kapernik

Рейтинг: +1Голосов: 1465 просмотров

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!

Добавить комментарий

RSS-лента комментариев