Домовой Трактор Иванович

 

 

 «А – а, Трактор Иванович! Значит, скоро вставать», -  пронеслось в голове,  едва я почувствовал прикосновения мягких лап Серого. 

Серый  – это кот. Он же Трактор Иванович. Он же Домовой. В зависимости от обстоятельств.

Немного  потоптавшись на моей спине, благо я спал на животе, он уверенно принялся за обычную свою работу.  Со стороны Серый был похож на заправского  тестомеса.  Передние лапы его  попеременно  легко и   грациозно  приподнимались,  в  последний   момент  сжимаясь в кошачьи  «кулачки».  Опускаясь, каждый «кулачок» раскрывался, и растопыренная  «пятерня» вдавливалась в кожу под  аккомпанемент Трактора  Ивановича.

«Поработав» еще немного, кот повалился на бок, очень  по-человечески вздохнул и  бесцеремонно  уткнулся мордой  мне  в ухо,  выставив прямо перед моим носом свою лапу  с подрезанными  на треть  пожелтевшими когтями. Разбуженная утренним гырканьем  Серого жена пробормотала:  «Пришел, Будильник»,- и обняла нас обоих.  Кот особенного комфорта в этом не нашел. Полежав для приличия пару минут,  спрыгнул на  пол и сразу  же  начал умываться.  Взгляд его желто-зеленых глаз как бы невзначай (надо же куда-то смотреть) то и дело застывал на мне – спишь? -  в который раз вынуждая встать за какие–нибудь пять минут до звонка будильника.

 

Тот вечер в начале апреля, когда Серый появился у нас, я помню…

Возвратившись  поздним вечером с вахты и наспех перекусив, я  сразу же  отправился  в магазин: наконец, прямо на буровой нам выдали зарплату впервые за последние четыре месяца.

Я вышел из подъезда.  В небе было бело от снега. Его нескладные лохматые хлопья  подолгу  кружили в воздухе.  Я глубоко и с  наслаждением вздохнул, достал пачку "Примы”, вынул последнюю сигарету – дотянул-таки! - закурил и пошел. Снег захрустел под ногами.

Метрах в тридцати навстречу мне  неуверенно двигался мужичок. Его шапка-ушанка, одно ухо вверх, другое – вниз, привлекала внимание не меньше, чем его руки, то и дело подгребавшие под себя воздух.

Наконец мужичок запнулся и  рухнул  на четвереньки  –  шапка съехала ему на глаза. Тут же молодой прытью к нему  подскочил бежавший  куда-то пес породы боксер. Стал напротив – лоб в лоб – холеный, голову на бок, язык на плечо. Стоит - не гавкнет. Мужичку все–таки удалось одной рукой оторваться от земли и оттянуть ушанку на затылок. Не знаю, что он подумал, увидев прямо перед собой собачью  морду, но  следующим  его движением  было  выразительное " чур меня” – такое детское до свиданья,  только рывком. На втором «чур» мужичка повело и он ляпнулся лицом в снег, на какое-то время замер, и, собравшись с последними силами, приподнял голову – пес гавкнул от восторга.

Я  почти поравнялся с ними, когда хозяин  четвероногого – крепкий и высокий парень, хэкнув, поставил мужика на ноги. Тот, убрав от уха к носу снег с лица,  ошалело переводил взгляд с уходившего парня на удравшего далеко вперед пса.

Я свернул за угол нашей  панельной пятиэтажки. Свежий снег тихо покрывал истерзанные оттепелью сугробы. Откуда-то равномерно плыл странный звук, похожий на кошачье мурчание. Так и есть. Справа от меня – у стены соседнего девятиэтажного дома, подобрав под себя лапы,  изрядно припорошенный снегом сидел серый кот. Я присел перед ним на корточки. Ну и видок – глаза прикрыты,  кончик левого уха провис – подморожен.

«Ну, ты поешь как   … трактор»  - бросил я ему дружелюбно. На мгновение песня споткнулась.  Он взглянул  на  меня, как будто сказал: « Ты – не мой, я – не твой. Иди себе…». Я выпрямился,  постоял: похоже, я для него - полный ноль, и отправился дальше.

В магазине было светло и уютно.  Людей немного.  Обилие продуктов не вызывало раздражения, потому как уже не являлось только дорогостоящей декорацией к моим «булке серого и килограмму окорочков». Я с забытым удовольствием  стал рассматривать витрины, прикидывая, что  из продуктов следует купить уже сейчас.

«Что вам?» - тяжелой тучей зависла над прилавком продавщица внушительных размеров – еще, видимо, той, советской закалки. (Похожая на нее тетка несколько лет назад лихо влезла на такой же прилавок в «Универсаме». Краснея от натуги, она орала,  обращаясь к очереди,  грозившей перед  Новым годом  разнести магазин за свое право быть в праздники со сметаной: «Назад, быдло! Или вообще торговать не будем».)

Я  стал   заказывать: пачку молока,  баночку майонеза,  пакетик риса,   триста граммов масла,  столько же ноздреватого сыра с   не выговоришь каким  названием, пару  бутылок пива, с  десяток  апельсинов, два  колечка  краковской колбасы.  Я сразу же складывал  свои  нехитрые покупки в празднично шуршащий, новый пакет. Подобревшая  лицом продавщица  расторопно обслуживала меня и уже без нотки недовольства дежурно спрашивала: «Что еще?». Я замешкался, выбирая сладкое для сына.

Вдруг из-за моего плеча кто-то решительно протянул руку – рукав поношенной рыжей дубленки заканчивался потертым меховым отворотом. Кулачок  с монетами  раскрылся, и женский голос устало, но требовательно произнес: «Два бульонных кубика». 

В этом голосе с надломом было столько горечи, что я не в силах был обернуться.  Почему-то стало неудобно, что я так долго и много покупаю.

Продавщица подчинилась и, пересчитав мелочь, подала нечто похожее на пару ирисок в блестящей упаковке, которая тут же исчезла за моей спиной.

Заказав шоколадку и быстро расплатившись,  я заспешил к выходу – женщины в поношенной рыжей дубленке в магазине не было. Я догнал ее на ступеньках   крыльца. Решительно достал  лежащее сверху  в пакете колечко краковской и удачно вложил  его в женскую ладонь, не успевшую спрятаться в варежке. Просипел что-то вроде: «Возьмите… Помяните моего брата…» (Брат – афганец, земля ему пухом! ) На ходу я взглянул женщине в лицо  – уголки губ  вниз,  две морщинки  меж  бровей, растерянные глаза,  как у моей жены,  когда она еще во вчерашнем безденежье  спрашивала: «Чем же мне вас кормить?» В последнее время наша семья жила трудно, разве что  не побиралась. Выручали  родители жены,  у которых мы занимали бесконечно.

Я быстро шел прочь, физически ощущая на своей спине взгляд  женщины в рыжей дубленке.  От бессилия что-либо изменить в который раз хотелось материться.  Память-стерва подсовывала картинки. 

 …Мороз. Двенадцатый час ночи. Мальчишка в  осенней  куртке и вязаной шапчонке сгорбился над мусорным ящиком – собирает бутылки.   Ежится.   Озирается. Почти никого. Редкие взрослые. Сверстники все по домам.

…Ж/д вокзал.   Кафе – забегаловка.  Аккуратно одетая пожилая женщина у окна – ждет кого-то.  Я поел – подошла: « Вы позволите… »,  и слила мой недопитый  кофе  в  свой небольшой термосок, собрала остатки хлеба в целлофановый пакетик: «Благадарю Вас…».

.

Я  не  заметил, как  дошел  до угла  своего дома.  Обернулся – что там кот ? …  Не поет… Сидит… Весь в снегу...  Подошел к нему,  смахнул снег, приподнял – не сопротивляется. Засунул себе за пазуху: «Пошли,Серый…».

 

-Чей это, Вань? - кивнула на кота жена,  перехватив из моих рук пакет с продуктами, едва я переступил порог. Серый, оказавшись на полу, не пошел обнюхивать стены. Опять лапы под себя,  хвост  – полукольцом.

-Теперь наш, - ответил я и рассказал моей Любаше о нашем с котом коротком знакомстве. Она вместо того, чтобы разобрать пакет с долгожданными продуктами, подхватила кота и отправилась в ванную – чистота прежде всего.

Некоторое время из–за дверей доносились звуки воды, то успокаивающий, подбадривающий, то строгий голос жены и изредка какое-то потерянное  « мяу». Я зашел в ванную,  когда кот был уже чист  –  ушастый, одно ухо с дыркой  –  прострелом, длинный и оттого еще более худой, в глазах одно – « не утопили».

-Мяу! - хрипло поприветствовал он меня. Мы с женой долго вытирали его старым полотенцем. Серый окончательно  пришел в себя –  даже пытался вырываться и изредка выдавал  свой позывной.

-Не ори, - каждый раз незлобливо одергивала его Люба, – Илюшку разбудишь.

 

Утром  сын, с удивлением обнаружив возле своей кровати спящего кота, долго  не расставался с ним. От старания пролезть везде вслед за  Серым Илюшка вспотел, веселый румянец  играл у него на щеках.  Он то и дело показывал нам Серого: «Такой большой кот…» Трактор Иванович нервно  подрагивал   кончиком  хвоста  и терпел  эту нежданно свалившуюся на него большую любовь маленького человека.

Когда  в  дверь  позвонили и  вошла  теща, Илюшка выбежал  к  ней навстречу.  Кот был зажат у него под мышкой, задние лапы при этом иногда перебирали по полу.

-Вот! - с радостью произнес сын и опустил кота на пол. Несмотря на ночную ванну  и последующие премудрости с расчесыванием и медосмотром, в Сером легко угадывался недавний бродяга.

-Что это еще за подарок? -  властно спросила теща.

-Это не подарок, бабушка. Это кот, – сказал простодушный Илюшка.

Гостья придирчиво осмотрела кота.

-Бездомный что  ли?

-Никакой он не бездомный. Он у нас живет,   - удивляясь непонятливости бабушки, деловито поправил сын. И уже  обращаясь  к коту, который  степенно  умывался у порога, наставительно произнес:

 -Ты – Домовой,  - Илюшка присел перед ним нос к носу,  - Понял?     До-мо-вой…

Кот взглянул ему в глаза…

               

(1997)

 

Другие произведения автора:

Эволюционный карантин?

Про вредные уши

Маме перед Радоницей

Это произведение понравилось:

Елена Панова

Skripka Катерина

Лариса Калинина