Девять жизней II 6.7.8.9.10
Часть II. 6
Начальник
экспедиции обрадовался прибытию «новой штатной единицы». Расспросив за чаем в своем кабинете о прежнем житье-бытье,
попросил Антонову Валентину Васильевну завтра же выйти на работу и направил к
своему заму по быту. После разговора с последним нашим северянкам стало ясно,
что жить они будут в новом деревянном балке, в котором нужно провести
электропроводку и подключить ее к линии, застеклить окна, снабдить входную
дверь навесным замком снаружи, а изнутри – кованным крючком. Новое жилище Антоновых по словам завхоза было в пяти
минутах ходьбы от конторы. Вместе с направленными в распоряжение Валентины плотником
и электриком, новоселы двинулись назад по уже знакомому маршруту, но не на
самосвале – он был занят в разгар рабочего дня, а чвакающим из-за недавнего
дождя пешим ходом. «Прав был Егор – плакали мои сапожки», - думала Валентина,
окончательно бракуя свои мысли о том, что на денежном севере лучше одеваются.
Внешний вид здешних людей, разве что кроме конторских, говорил об обратном. В
ходу здесь была немаркая, преимущественно серых тонов теплая одежда и резиновая
обувь.
Не
дойдя до незамеченного прежде овощехранилища – врытого на треть в землю
обыкновенного барака на берегу реки – Валентина, Настя и их помощники повернули
влево и оказались у семи поставленных в ряд некрашенных деревянных домиков, стоящих на сваренных из труб тракторных
санях. Эти аккуратные домики назывались балками. За ними глухой стеной стоял
лес. Прямо под окнами балков росли грибы и ягоды.
Третий от края балок ахнул открывшейся для них
настеж дверью и поприветствовал своих жильцов в маленьком – в шаг шириной
коридорчике звуком рассохшейся половицы.
Парни,
с шутками и прибаутками расторопно справившись с порученными им плотницкими и
электроделами, сынициативничали и принесли от кастелянши для новеньких две
кровати с панцирными сетками, подушки, матрасы и верблюжьи одеяла.
Слух
о том, что приехал врач, сразу разлетелся по поселку. Что только не говорили. И
молодец-то она какая – на север с дитем подалась, не побоялась... И – раз сюда приехала, значит выгнали где-то, хороший врач в такую глухомань не поедет.
Бабы у колонки судили-рядили: разведёнка она или просто от мужа сбежала,
родственница Ивановых или к Егору Ерёмину приехала – «А как же, он её и на берег встречать ходил».
Когда
Валентина, переодевшись в шерстяной тренировочный костюм, с тряпкой в руках
старательно осваивала новую жилплощадь, зашла семейная пара. Порадовались по-соседски:
-Хоть
и маленький, а свой угол. И вода близко. Метров сто – колонка, - ворковала
невысокого роста, молодая женщина, проворно разгружая у порога принесенные
мужем «на первое время дрова». – Зимой главное что? – вопрошала она и сама
отвечала со знанием дела. – Тепло в доме поддерживать. Вовремя полешко-другое в
печку подкинуть. Ты топить-то умеешь?
Валентина
неуверенно пожала плечами.
-Научишься,
- обнадежила соседка. Её муж почти без слов показал, как растопить буржуйку –
небольшую сваренную из металла чудо-печку, стоящую на прибитом к полу жестяном
листе. Когда буржуйка раскочегарилась докрасна, стало понятно почему и то место
на потолке, где труба от печки выходила наружу, оббито жестью – в целях
пожарной безопасности.
Оставшись
одни в своем теплом жилище, Валентина и Настя, переговариваясь и что-то
напевая, раскладывали вещи во встроенном в стену справа от входа шкафчике, когда появился Данилыч. Он ввалился
в балок боком, по-медвежьи обнимая добротно сколоченный, пахнущий сосной, стол.
-Во-от,
- сказал он, ставя свою ценную ношу под
единственную свешивающуюся с потолка на проводе лампочку, - и мы не лыком шиты…
Критически
осмотрев свое произведение, Алексей довольно крякнул. В настеж раскрытых дверях
появилась женщина с кастрюлей и чайником
в руках.
-
Что это вы двери не закрываете, – тепло не бережете? – строго спросила она, и
добавила. – Студено становится на улице.
-
Ишь, разворчалась старая, лучше скажи, что ты там принесла? – Брякнув на стол,
переданный ему пустой чайник, разочарованно продолжал,- Это нам без надобности. Ты кастрюлю, кастрюлю давай. - и заглянув под крышку,
загудел: - О! Борщечок! Хорошее дело!
Едва
Данилыч познакомил новоселов со свой женой, как в дверь забарабанили и на
пороге появился довольный Егор с самодельной элетроплиткой из двух силикатных
кирпичей, туго стянутых металлической рамкой.
-Нарисовался
– не сотрешь, – заворчал Алексей.
Заметив Валину приветливую улыбку и промелькнувшую искорку в глазах, добавил, - Ты не гляди на этого басурмана. Гони его
взашей.
-Да,
ладно, Данилыч, не ори... Здравствуй, Петровна, - Егор достал из кармана телогрейки темно-зелёную
из-под вина бутылку, наполненную жидкостью и закрытую скрученной из газеты
пробкой, объявив. – Солярка… Держи, хозяйка…Плеснёшь на дрова, если сырые
будут… А ничего хоромы – он огляделся, – два на шесть… Жить можно. Главное -
тепло, – Ерёмин принюхался и повеселел, – По-моему борщом пахнет, а?
-Сейчас
стол организуем… - засуетилась Валентина.
Но
Данилыч, даже не взглянув на неё, уже наступал на Егора, всей своей массой вытесняя
его в коридор, со словами:
-Ты,
проныра, дай людЯм отдохнуть. Они - с дороги. Завтра – на работу…
Егор
пятился, смеясь и приговаривая:
- Да ты что, Данилыч?
Тот на полном серьёзе продолжал: - Им вещи разобрать
нужно? Нужно!.. Опять же в себя прийти... – и уже на улице похвалил. – Плитку-то
ты дельную смастерил… Бороздки под спираль - как заводские! Чем долбил?..
-
До свиданья, - следом за мужем подалась к дверям Петровна.
-Неудобно
как-то… - сказала остановившаяся в
растерянности Валентина. – Принесли
столько всего, а я вас даже не приветила.
- Успеешь ещё, -
тепло улыбнувшись, ободрила Петровна хозяйку. - Сами поешьте, и спать. Устали
уже… Силы на завтра поберегите, - она потрепала Настенку по волосам и вышла.
Часть II. 7
Вскоре
после приезда Валентина знала всё и вся обо всём в посёлке благодаря местному
сарафанному радио – санитарке Фросе, которая каждый день начинала с того, что с
рвением и упоением вводила новенькую в курс дел – кто сколько пьёт, кто кого
бьёт, кто с кем жил, живёт или собирается. Но Валентина - по натуре человек нелюбопытный – не
поддерживала, а то и вовсе пресекала эти разговоры – и обиженная Фрося какое-то
время ходила с поджатыми губами.
В
целом люди здесь были безусловно лучше, проще и добрее, чем на той же Кубани, где обнаруженная тень от роскошной
яблони, падающая на соседские помидоры приводила к межусадебной войне: ночью
дерево безжалостно спиливалось помидорной стороной, к обеду между соседями
устраивался настоящий мордобой, к вечеру вызывали участкового. Подобный случай
долго потом отзывался эхом сплетен-пересудов, потому как едва стихал полуденный
зной, многочисленные бабки горохом высыпали на лавочки перед домами и под
семечки, не ленясь, просеивали через сито своих кривотолков все последние
новости, провожая прилипчивыми взглядами прохожих.
Здесь
же из пенсионеров только Варвара Федоровна. Она подрабатывала на бурскладе
сторожем: не уехала отсюда по причине похороненного на местном кладбище сына,
по неустоявшемуся зимнику утонувшего в болоте вместе с бульдозером. Остальное
население было сплошь молодым – в основном от двадцати до тридцати лет. Возраст
Данилыча и его жены - редкое исключение. Каждый приехавший сюда, пытался решить
свою проблему: деньжат поднакопить, карьеру сделать, выйти замуж, жениться,
уйти от алиментов и так далее. А посему умельцы плести махровые сплетни-интриги отсутствовали. И тем не менее нет, нет да и
появлялись в посёлке невероятные слухи, но скорее не от зависти и злобы, а ради
забавы, развлечения.
Новое
место жительства Антоновых имело пикантную особенность – представителей
сильного пола в нефтеразведке было много больше, чем прекрасного по причине
преобладающей востребованности мужских профессий – геологов, буровиков,
трактористов, шоферов и прочих. Поэтому любая особа женского рода в посёлке
чувствовала себя королевой. В подтверждение тому в первый же выходной в балок к
Антоновым вломился синеглазый, рослый парень и, комкая в руках шапку,
взволнованно попросил:
-Васильевна,
помогай! Риммочка, красавица моя рожает…
Эти
первые принятые в поселке трудные, затяжные роды всё же увенчались успехом.
Когда силы роженицы были на исходе, Валентине пришлось прибегнуть к дремучему
способу – выдавливать ребенка с помощью свернутой в несколько раз, расположенной
поперек живота матери простыни. Самоотверженно ассистируя при родах, муж Риммочки
так сострадательно и влюблённо смотрел в горбоносое, веснушчато-безбровое лицо
жены с разметавшимися по подушке редкими волосами, что Валентина поняла, что
она чего-то не понимает в мужиках, по крайней мере, здешних. Может быть, вдоволь
намыкавшись на Большой Земле, хлебнули они в жизни такого, что заметна им стала
другая красота, которая внешности вряд ли касается.
Сама
она, со дня выхода на работу, попала под обстрел взглядов и шквал разновесных
комплиментов. Но ко всему этому проявлению, в основном, мужского внимания
Валентина относилась спокойно-приветливо, не более. Её недавнее, неудачное замужество срабатывало стоп-краном для возникновения
каких-нибудь скоропалительных отношений. Поэтому все старания Ерёмина Егора, с
его пристально-буравящим Валентину взглядом были попусту, если не считать, что
она физически чувствовала его
взгляд ещё какое-то время после того,
как он уходил.
Мысли
её больше занимала дочь. Настя уже месяц сидела дома – не было мест в детском
саду. Конечно, единственному в посёлке врачу в этом вопросе могли пойти
навстречу. Все необходимые заявления на детсад и улучшение жилищных условий
сданы в местком. Значит, незачем унижаться, ходить по инстанциям. Разумеется,
сердце матери было не на месте оттого, что дочь одна. Если случался перерыв в докторских делах, она мчалась домой
проведать Настену, от любопытства которой уже пострадала незатейливая Валина
косметика. Рассыпанная и старательно собранная с пола пудра приобрела явно
серый оттенок, и к огорчению её истинной владелицы была отправлена на выброс. Губная помада с
приятным земляничном ароматом отделалась легким испугом – Настя только слегка
попробывала её на зуб. Незамедлительно последовавшее за этим внушение старшего
поколения младшему произошло на уровне слов: дочь повинилась и попросила прощения.
Настю тяготила вынужденная её
самостоятельность – за день надоедало рисовать, играть в игрушки, листать
книжки, смотреть в окно – гадать, на что похожи проплывающие по небу
облака. Поэтому вечерние встречи мамы с дочкой и их походы в магазин или к колонке за водой были взаимно радостны. Иногда
они встречали Ерёмина, который останавливал их бесприкословным тоном своего
«Погоди!». Довольно улыбаясь, он подолгу
рылся в карманах стеганной ватной куртки
и штанов. Наконец находил – совсем не
там, где искал – под шапкой, подмышкой – маленький свёрток с нехитрым гостинцем:
конфеты, пряники, яблоко или печенье. Протягивал его Настёне со словами:
-Это
тебе от лисички.
У
Настёнки в ответ лукаво загорались глаза. Она понимающе кивала и принимала подарок. Полные вёдра воды или
сумки с продуктами незаметно под шутки, хохмы Егора перекачёвывали из Валиных в
его руки. Они быстрее обычного
добирались до дома. Валентина не
приглашала зайти. Егор не напрашивался. Перед уходом устраивал для Настёнки
настоящий атракцион, предварительно приглашая: «Полетаем?» Та с готовностью
выбрасывала руки вверх. Держа Настёну за руки, вращаясь на пятке вокруг своей
оси, Ерёмин раскручивал девчушку лицом вниз или вверх так, что всё на земле или
в небе сливались в однородную массу. После того, как Егор прекращал кружиться,
он сильной рукой подхватывал Настёнку и прижимал к себе. Всё вокруг них плыло колесом – бараки, балки, деревья и сама Валентина. Они заговорщески
посматривали друг на друга. Валентина как можно строже говорила: «Достаточно! Хватит». Настёнка, прощалась с Егором, заходила в балок. Ерёмин,
расставаясь с Валентиной, стремился коснуться её руки или плеча. Как-то обнял её. Она холодно отстранилась:
-Отстань!
Я не давала повода.
Он
искренне удивился:
-Я
и не приставал ещё... Да и какой резон к тебе приставать… Данилыч грозит
голову за тебя оторвать. – И, опять
приблизившись к ней, проникновенно продолжил. – Представляешь, Валечка,
выходишь ты из своего медпункта, а под ступеньками – голова.
Валентина
мягко оттолкнула Егора от себя:
-Болтун!
Он
хохотнул и пошёл прочь.
Часть II. 8
На
следующий день Валентина дольше обычного заполняла и пересматривала медкарты.
Предвечерний ультрафиалет красиво разлился за окном. Казалось, этот густокрашенный
воздух можно потрогать. Он весомо заполнял ямки, колеи дороги, теснее соединяя
небо с землёй.
Фрося
вымыла полы, и, мурлыча под нос какую-то мелодию, вышла на крыльцо, чтобы, как
обычно, вылить на улицу использованную воду. Рука, держащая ручку ведра,
находящаяся в привычном махе перед выплеском грязной воды, враз ослабела, едва
Фрося поняла, что лежащий под нижней ступенькой предмет не забытый детьми мячик, а человеческая
голова с открытыми, закатившимися глазами, взлохмаченными, перепачканными в
грязи волосами и прикушенным синим языком. Под Фросино «Батюшки мои...» ведро, променяв
ежедневную изящную траекторию движения на незамысловатое падение, садануло дном о край крыльца,
выплеснуло изрядную порцию своего содержимого и загромыхало вниз, считая
ступеньки. Насчитав три из пяти, свалилось на землю и остатки мутной жижи
благополучно затекли под крыльцо.
Ужас
обуял санитарку. Она нечленораздельно,
но громко крикнула. К моменту, когда Валентина и медсестра Вера выбежали из
медпункта, Фрося медленно сползала по дверному косяку. Вера, глянув в
указанном застывшим Фросиным взглядом направлении,
издала испуганно-утробное «Ой!». А Валентина, согнувшись пополам, спускалась
вниз по ступенькам, пристально всматриваясь в объект их общего внимания, и не верила
своим глазам: «Голова… с трупными пятнами… »
Вдруг голова дёрнулась, и из-под нижней ступеньки,
выдвинулась шея, следом – одно плечо, другое, наконец, обхватившие нижнюю ступеньку
руки подтянули и выдернули из подкрылечного небытия
оставшуюся часть долговязого Ерёминого туловища.
-Ты
что, с дуба упала? Выплеснуть воду по-нормальному не смогла?- обращаясь к Фросе,
Ерёма вытер лицо рукавом и заотряхивался.
На телогрейке и штанах виднелись сырые грязные разводы.
-Это
я с дуба?.. – опомнилась пришедшая в себя Фрося. – Я тебе покажу с дуба, - она
схватила половую тряпку. Втроём бабы ринулись за Ерёмой.
Он
попятился и вдруг сделал неожиданный выпад им навстречу, длинными руками заграбастал
всех троих. В ответ закричали, заойкали. С невероятным усилием удерживая
желающих освободиться, Ерёмин процедил сквозь зубы, как будто пригрозил:
-Девчонки!
Я прощаться пришёл…
Пыл
освободительной борьбы поугас.
-Врёшь,
зараза! У тебя срок не прошел! Куда ты ехать надумал? - опротестовала сообщение
грубоватая Верка.
-Язык-то
у тебя в чём, Егор, а лицо-то отмоется? – спросила сердобольная Фрося.
-Спроси
лучше, куда меня несёт? – подсказал Егор другое направление разговора и
загадочно посмотрел вдаль, опустив руки, потом заложил их за голову и потянулся
с видимым удовольствием, как кот на лежанке.
-В
Политбюро поди. Тебя там спрашивали, -
съязвила Вера.
-Выше
бери – в трактористы иду, сдельщиком – буровую перетаскивать будем. Деньги
лопатой грести начну – больше некоторых начальников, невесты теперь за мной - косяками…
-Что
сам в начальники не идёшь, жених? Ты ж бурмастер, - спросила вездесущая Фрося.
-Не
хочу, чтоб из меня второй раз дурака делали с их соцсоревнованием под девизом «обойти ближнего, обгадить
нижнего», - Егор поежился. - Замёрз я что-то, бабоньки, после вашего душа.
Ладно, не скучайте! Через месяц свидимся…
Он покосился на Валентину, развернулся и
пошёл. Спецовка на спине с одного бока была влажной, в тёмных потёках.
-Приезжай
скорей, - закричала ему вслед Фрося. – Без тебя - с тоски сдохнешь…
-Кадр
ещё тот, - покачала головой Вера и толкнула Валентину локтем в бок. – Это он к
тебе приходил…
Втроём они забежали в тёплое здание
медпункта.
-
С чего ты взяла, что он - бурмастер? –
как можно безразличней спросила Валентина у Фроси, садясь за стол и
перекладывая бумаги.
-Ты
что не знаешь? – воодушевленная вниманием врачихи Фрося охотно затараторила: –
Он же в Сургуте бурмастером работал. У них там какой-то выскочка под вид нашего
Габлина на комсомольском съезде возьми и ляпни, мол, дадим столько-то метров проходки. Такую цифру загнул, у всех
- глаза на лоб. Ну и что? Это же не за бутылкой трындеть. Чтобы начальству не
опозориться – лучшее оборудование, лучшую технику всё - ему – трибунному оралу.
Несколько бригад на его показатель работали. А весь почёт и уважение, премии
там, путёвки, подарки ценные – комсомольцу. Короче, показуха полная. Наш Ерёмин
недолго в дураках ходил. Разобрался что
к чему - бригаду свою - на вездеходы и - к сургутовскому передовику.
Взяли буровую на абордаж, всех отметелили, скважину хламом металлическим завалили и зацементировали.
Так ему подрывную деятельность и идейного врага соцсоревнования на суде
припаяли. Два года отсидел, три на лесоповале отработал. Теперь вот здесь ещё
три года - без права выезда за пределы республики. Хороший мужик… А не
жениться, - засокрушалась Фрося… Хоть ему половина конторских глазки строит…
Часть II. 9
Октябрь
выдался на славу. Данилыч подшучивал:
-
Не
ты ли, Валентина, с собой кубанское тепло прихватила? Обычно уж во всю холода.
Зима
не шла, капризничила. Погрозила морозцем несколько дней, похрустела снежком и
на попятую. Однако к концу месяца небо насупилось. По ночам посуровело. Лес
затих в ожидании стужи, но северяне – отчаянные люди. Пригнали по реке
последнюю баржу с продовольствием, рискуя бросить её здесь во льдах до весны.
Как-то
Валентина вернулась с работы позже обычного с двумя сетками купленной прямо с
этой баржи отборной картошки. Покупку бережно разложили для просушки у стены и
занялись делами с Настёнкой: протопили буржуйку, поужинали, приготовили обед на
завтра. За делами Валентина рассказала
дочери о том, как волк из «Красной Шапочки» с перепугу выплюнув охотникам
бабушку, благополучно сбежал в сказку «Терем-теремок», где уже жили мышка-норушка,
лягушка-квакушка. Трагическая история развала теремка закончилась не с приходом
Топтыгина, а с приходом местного парторга Коновалова:
-
Тут Коновалов конём валит в теремок на всё готовое и говорит: «Пустите меня! Я
- самый главный и буду жить на крыше». Залез. Терем - тресь и развалился.
Валентина
смешно обыгрывала сказку в лицах. Настя, вознаграждённая за дневное своё
одиночество общением с матерью, спокойно заснула. Сама же Валя улеглась только к полуночи. Ещё не забрезжил
рассвет – её разбудил стук в дверь. Знакомый голос громко и требовательно произнёс:
-Васильна,
открой - Ерёмин. Помощь твоя нужна!
В
балке было холодно. Жар от чудо-печки бесследно выветрился. Валентина
попыталась приподняться в кровати и не смогла – голова как в тисках – волосы
цепко захвачены. Она закатила глаза, чтобы осмотреть отчего так, но смогла
только убедиться в том, что между
спинкой кровати и стеной никто не стоит.
Балок
затрясло от сильных ударов в дверь. Валентина ещё дважды порывалась
освободиться, но тщетно. Она затихла, прислушалась. За внешним шумом и стуком
собственного сердца сложно было разобрать, что происходит внутри их жилища. Тем
не менее стало понятно, что посторонних здесь нет.
Егор
же нарисовал себе своё видение задверного безмолвия. В связи с круто
стартовавшим морозом градусов под двадцать пять - не меньше и хлипкостью
деревянного строения по части теплоудержания, Валентина, должно быть, вставала
ночью, топила буржуйку и сонная закрыла до упора печную заслонку – угорели. В следующий миг,
Ерёма с приятелем вырвали на себя входную дверь, выбили коридорную. Кованный
крючок беспомощно повис. Первым в балок ворвался Егор. Разбуженная Настя белкой
прыгнула к маме под одеяло.
Валентина, плохо соображая, что
происходит, крепко прижала её к себе.
Егор,
немного смутившись, движением рук останавливая пытающуюся привстать Валентину,
осевшим голосом произнёс:
-Только
не пугайтесь. Всё починим. Я думал – вы угорели. А у вас – дубильник. Сейчас
затопим, - и, берясь рукой за поленце, краем глаза кося на Валентину, продолжил,
кивнув в сторону молчаливого сотоварища, в дальнем углу не особенно
проявляющегося при свете уличного фонаря. – У меня тут чудик есть, что не можно
глаз отвесть. - И обращаясь к хозяйке, перебил себя сам. – Топить будем на
полную катушку?
К
Валентине наконец вернулся дар речи:
-Вы
что - не соображаете ничего? Вламываетесь! Так заикой можно сделать… – Она с
тревогой взглянула на дочь. Но Настина изначальная настороженность уступала
место сну. Под доброжелательный голос Ерёмы она с головой забралась под тёплое
одеяло и, уютно свернувшись калачиком, затихла – уснула у материнского плеча.
-Ну,
вот, – прокомментировал Егор, - заговорила, значит точно, всё – слава богу…
-Освободи
мне голову, богомол, – потребовала докторша.
-Не
понял, - сказал Егор, внимательно посмотрел в её сторону, включил свет. Второй «гость» растопыренной
пятерней прикрыл нижнюю часть лица.
-О,
Клим, - Ерёма оглянулся на него, - да, мы вовремя. – Малоподвижность Валентины
объяснялась легко. Образовавшаяся от разницы температур влага на стене – границе
домашнего тепла и уличной прохлады – при ночном усердии мороза превратилась в
тонкую наледь, достаточную для захвата разметавшихся во сне Валиных волос.
Повеселев, Егор заключил. - Не зря, значит, мы дверь выломали. Попалась, птичка!
Пропахший соляркой Еремин склонился над Валентиной, и принялся ладонями
отогревать примерзшие к стене волосы. Поймав мимолётом растеренно-смущённый
взгляд медички, похвалил: - Смогла… Захочешь - не сделаешь…
Освобождённые
из ледяного плена волосы позволили Валентине подняться. Она встала, не
потревожив дочери, буркнула:
-Спасибо,
- и, красноречиво жестикулируя, призвала навязчивых пациентов отвернуться.
Набросила поверх пижамы байковый халат, обула глубокие тапочки из оленьего меха – подарок местного почитателя её
лёгкой лекарской руки.
Через
минуту-другую Валентина уже стояла перед Климом, строго спрашивая: - Что
случилось?
Он
молча опустил руку. Живописная ссадина на скуле, от этого слегка припухший и
прищуренный левый глаз и перекошенный вправо (с запахом перегара) полураскрытый
рот придавали лицу Клима, мягко говоря, интересное выражение. Валентина слегка
отшатнулась. Но тут же пришла в себя. Усадила Клима на стул. Вымыла руки и мягко, стараясь не причинять лишней боли,
прощупала лицевые мышцы потерпевшего. Из-за её плеча с сочувствием поглядывая
на потерпевшего, Егор пытался объяснить необходимость произошедшего вторжения:
-Ему,
- кивок в сторону сидящего. – на вахту в шесть утра ехать… А тут видишь…Ни
поесть, ни поговорить толком…Посидели с мужиками называется…
Валентина
взяла в руки полотенце.
-Нет,
он у нас – золото, - продолжал Ерёма. – Сам не дерётся – других разнимает. Не
так удар в челюсть принял – с кем не бывает!
Валентина
рассеянно слушала Егора, сосредоточившись на том, как быстро и правильно вправить челюсть:
большими пальцами, обернутыми полотенцем, надавила на нижние коренные зубы больного, остальными пальцами обхватила
нижнюю челюсть и слегка оттянула её книзу…
Страждущий – неслабый мужик, только крякнул,
когда челюсть с характерным щелчком встала на место – в суставную сумку.
-
Всё. Можете идти, - облегченно вздохнув, сказала Валентина.
Слегка
оторопевший Клим, посидев какое-то время
без движения, ладонью с недоверием обследовал сначала одну щеку, потом – другую,
сообразил, что на вахту он всё-таки успевает, вскочил и, одевая на ходу шапку,
кивая-кланяясь головой и плечами, живо попятился к выходу, с некоторым усилием
и большим чувством произнося: «Огромное Вам большое!» с той же интонацией, как
если бы он говорил: «Огромное Вам спасибо!»
На
ощупь найдя за спиной ручку двери, рванул её на себя, развернувшись и занеся
ногу, чтобы переступить через порог и застыл в недоумении: дверной проём оказался сплошь в тарелках-кружках-кастрюльках.
Это был встроенный рядом с входной дверью посудный шкаф. Закрыв его, Клим повернулся лицом к Валентине и произнес:
«Извините!». По-прежнему находясь спиной к дверям, широко шагнул в сторону
предполагаемого выхода, разворачиваясь, на ходу открыл следующую дверь.
Представшие перед ним пальто и платья привели его в замешательство. Клим критически
оглядел злополученные двери. Их было три, боковые – чуть уже. Наконец безошибочно
выбрав дверь посередине – со следами недавнего
присутствия кованного крючка, Клим вышел.
-Первый
раз человек в балке, - пояснил ситуацию
Егор, поддев носком сапога картофелину лежащую отдельно от
других. Та тяжелым камнем гулко
покатилась по полу. - Хана вашей
картошке – перемерзла, - отреагировал Еремин.
-Как
перемерзла?- стала перебирать картошку Валентина.
Егор тут же подчеркнул основное, приобретенное
качество овоща:
-Тоже
хорошо – на сахар тратиться не надо, -
заметив, что Валентина расстроилась – привыкла к бережливости, а тут столько
денег и усилий – в никуда, тронул её за плечо: -Не горюй, что-нибудь
придумаем…Отдыхай, Васильевна. Тебе ещё с час поспать можно. Я в семь приду –
замок налаживать - разбужу. Стулом дверь подопри. Никто больше не вломится – к тебе тут все с уважением…
Часть II. 10
На
удачу пациентов в этот день было немного. Когда до завершения работы остался
час с небольшим Валентина предложила:
-Может,
окна на зиму закроем...
-И,
правда, сифонит сильно… - поддержала её Вера.
Через
несколько минут Валентина и Вера с помощью скальпеля уже ловко загоняли вату в
щели между рассохшимися створками оконной рамы. За мытьем полов, между делом
выведав причину утреннего откровенно не выспавшегося вида Валентины, Фрося тут
же в дребезги разбила версию Еремина насчет Клима:
-Кого
ты слушаешь? – возмущенно всплеснула она руками. – Ох, уж эти мужики! Одним
миром мазаны! Да, Клим загулял на стороне…
-Ну,
- не поверила охочая до таких новостей Вера.
-Ловкий,
шельма, - продолжила санитарка, - сказал своей Зойке – мол, на буровую его на
три дня раньше срока вызывают, подменить кого-то надо. А сам все три дня до
вахты хотел здесь же в поселке у какой-то шалавы провести. Всё бы и было –
шито, крыто, да прошлым вечером она ему говорит – мол, ведро вынеси. Ночь.
Темно. Никто тебя не увидит… Он и пошел… До мусорного ящика дошел… Ведро
опрокинул…Тут у него по пьяни башку и переклинило. Короче, ноги его домой
принесли. Он в дверь – тырк – закрыто. Стал стучать - жена дверь отпирает. На
пороге – муж – в спортивках и фуфайке на голое тело, с чужим ведром в руке.., -
отжимая тряпку, Фрося оглядела подруг. Довольная их вниманием продолжила: -
Зойка столбняком недолго стояла. Ведро мусорное из его рук – хвать и по морде
его, по морде… Вот тебе и вывих нижней челюсти…
-Как
она ему башку не проломила? – удивилась Вера. – Зойка - баба крепкая.
-Черт
его знает. От удара протрезвел, наверное – уворачивался, - предположила Фрося.
-К
кому он ходил, не знаешь? – после некоторой паузы спросила Вера.
В
таких случаях ответить «не знаю» для Фроси было все равно, что для другого признаться
в профессиональной непригодности.
-Поди
узнай. Он молчит, как партизан. Четыре барака к одной мусорке ходят. Зойка на портниху-яниху
грешит. Да, знаешь ты её, - обратилась к Вере рассказчица.
-Не
уберегла знать Зойка мужика, - задумчиво произнесла та. – А еще других поучала:
«Мужа надо в ежовых рукавицах держать», - передразнила она Зойку. - Нет, девки,
по мне мужик смурной-несмурной, а ласку и обхождение любит. Ты скажи ему лишний
раз – золотое слово не выкатиться – какой он ладный, да умелый. Пожалей его,
если нужно. Да не перебирай с жалью. Баба, она грань эту, когда чего хватит,
нутром чувствовать должна…
-Да,
знаем мы твою тактику, - отмахнулась от неё Фрося. – По-твоему, баба ради семьи
из шкуры своей как змея должна вылазить и раз в год её менять…
-Да,
менять – не пресыщать мужика собой вчерашней. Не то опостылешь, как
каждодневный борщ, – запальчиво
проговорила Вера. - Взять меня - позапрошлый год конкурс самодеятельности
организовывала. Мой готов был ревновать к каждому столбу. Прошлый год в хоре пела – вся на виду. Это, знаешь, как
мужика держит. В этом - духовку с юга привезла – пироги печь научилась –
популярности себе прибавила – ты ж первая, Фроська, угоститься не прочь.
-То-то
ты с пирожков округлилась, - уколола Фрося.
-А
и что? Хорошо. Я такой еще не была. Да до меня дотронуться – удовольствие, -
подбочилась Вера, покосившись на излишне худощавую собеседницу.
-Бедовая
ты баба, Верка, - искренне восхитилась Фрося.
-Мужику,
- развивала дальше теорию Вера, - отдохнуть, расслабиться нужно, с друзьями
посидеть. Он сам к тебе потом с благодарностью…
-…на
корячках приползет, - орудуя шваброй, в усмешке скривила губы Фрося. – Да еще
орать будет: «Сыми мне сапоги…»
-Это
ты – Шурочкиного мужика имеешь в виду? У
неё случай – особый, - не вздрогнула Верка.- Это разве муж? Напьется и на
кулаках её носит. С мужиками драться ему не с руки – ростом не вышел - зашибут
ненароком... Ух, убила бы! Как она терпит?! – возмутилась Верка.
-Это
у них в крови – против мужа чтоб ни-ни, – подсказала ей ответ Фрося, имея в
виду, что Шурочка по национальности – коми.
-Сколько
раз он её из дома с дитем выгонял, а она на него даже в местком не жалуется.., - продолжала Верка.
-А
какой резон жаловаться? Что они сделают?- рассуждала Фрося. - На вид поставят и
премии лишат. Семья копеечку не дополучит.
-Ну,
тогда развелась бы и - весь сказ. Нашла бы себе кого. Ведь – хорошенькая.., - посочувствовала
Вера.
-Не
разводиться, стало быть держит что-то, - резонно заметила Фрося. - Может –
любит, ждет, что одумается. На что-то же надеется. Только жить одной надеждой
тяжко. Опостылет всё. Год веком покажется. Нет, Верка, не всё от бабы зависит.
Семья – она как лодка. Муж и жена – два весла в ней. Попробуй выгреби к берегу,
если весло одно в отключке, а то и вовсе нет его, - Фрося глянула на увлеченную
работой Валентину. – А течение у жизни сами знаете. Нет, мужик нынешний семейную
лямку тянуть не хочет. Она на нем для проформы болтается. Измельчал наш мужик
за такими бабами, - кивнула Фрося на Веру, - спился напрочь… или … не головой - головкой думает…
-Значит,
баба ему такая досталась, что голову к его головке подключить не может, - парировала
Вера, постучав указательным пальцем себе по лбу и тут же каким-то почти танцевальным
движением всплеснула рукой ниже пояса.
-У-у-у,
молодо–зелено, - протянула Фрося и, хлопнув дверью, с ведром вышла из кабинета.
-Нашлась
старуха тридцати двух лет… – закричала ей вдогонку Вера. – А ты что молчишь? –
обратилась она к Валентине – посетовала: - Сколько работаешь – ничего о себе толком
не рассказала, - и посоветовала: - Ты поделись – на сердце легче станет.
-Мне
и так не тяжело, - ответила Валентина.
Гремя
пустым ведром, возвратилась Фрося.
-Девки,
и как я забыла? Слышали, Егор инженера по ТБ на вахте мухами накормил?
-Савельева
что ли? Этого следует, - с ходу одобрила Вера. - Самодур тот ещё. Ходит –
выпендривается – начальника из себя корчит. – Вера прошлась, изображая походку
ТБ-шника.
Начальников
и вообще конторских в народе не любили. Они отвечали тем же. Свысока поглядывая
на остальных, жили особняком, окружив себя разнообразными льготами: жильё –
получше (частенько ремонт – руками рабочих), кусок в разъездном магазине –
повкусней, отпуск – летом, путевки – на море, переписывали на свой лад очереди
на квартиры, ковры, машины и другой дефицит. Глядя на их устроенный быт, многие
матери кто - тайно, кто – явно лелеял
надежду насчет своих чад – выучится – начальником будет. Случались, конечно, в
руководстве и стоящие люди: грамотные в своем деле, воспитанные, кому власть
глаза не застит. Например, начальник экспедиции – опрятный, подтянутый, не
приемлющий в работе ответа «не знаю», сам никогда не лебезивший перед
вышестоящими и пресекавший любые попытки подобострастия и заискивания перед
ним. Или знакомый нам Данилыч – механик автотракторного цеха. Про него ходила
байка, что он по звуку заведенной машины определяет, где искать поломку. В
пиджаке, рубашке с галстуком ходил редко, потому как сам часто в ремонтную яму
наведывался – то для контроля, то - как основной специалист. Таких начальников
было мало, больше иных – с гонором-выкобелиной, про которых говорили: «идет –
не дышит, бздит – не слышит».
Поэтому
словоохотливая Фрося горячо поддержала Веру:
-Он
же не видит ни фига. У него линзы – во! – между указательным пальцем и большим
она пропустила воздух в сантиметр толщиной. – Вот я не пойму, - отвлеклась она от основной темы,
- на должность его по блату взяли или специально, чтобы по причине своего зрения
меньше до всего докапывался?
Но
Вера не дала развить эту мысль:
-Куда
тебя понесло? Что там с мухами?
-Да,
что с мухами! Подходит Савельев к Егору… А уже сумерки…И говорит насчет семечек
– тот же лузгает: - Делись! Ерёма из
одного кармана себе семечки в рот кладет, другой ему оттопыривает. ТБ-шник жменью,
не глядя, хвать оттуда несколько мух, бултых себе в рот.
-И
что? – спросила нетерпеливая Верка.
-Что-что?
В догонялки потом с Савельевым играли…
Посмеялись.
Вера уточнила:
-Егор
не поделился - где столько мух взял?
Рег.№ 0219734 от 30 ноября 2015 в 00:26
Другие произведения автора:
Елена Панова # 30 ноября 2015 в 18:32 +1 | ||
|
Елена Ливанова (Волохова) # 19 декабря 2015 в 21:37 +1 | ||
|