Девять жизней II 6.7.8.9.10

Часть II. 6

Начальник экспедиции обрадовался прибытию «новой штатной единицы». Расспросив  за чаем в своем кабинете о прежнем житье-бытье, попросил Антонову Валентину Васильевну завтра же выйти на работу и направил к своему заму по быту. После разговора с последним нашим северянкам стало ясно, что жить они будут в новом деревянном балке, в котором нужно провести электропроводку и подключить ее к линии, застеклить окна, снабдить входную дверь навесным замком снаружи, а изнутри – кованным крючком. Новое жилище Антоновых по словам завхоза было в пяти минутах ходьбы от конторы. Вместе с направленными в распоряжение Валентины плотником и электриком, новоселы двинулись назад по уже знакомому маршруту, но не на самосвале – он был занят в разгар рабочего дня, а чвакающим из-за недавнего дождя пешим ходом. «Прав был Егор – плакали мои сапожки», - думала Валентина, окончательно бракуя свои мысли о том, что на денежном севере лучше одеваются. Внешний вид здешних людей, разве что кроме конторских, говорил об обратном. В ходу здесь была немаркая, преимущественно серых тонов теплая одежда и резиновая обувь.

Не дойдя до незамеченного прежде овощехранилища – врытого на треть в землю обыкновенного барака на берегу реки – Валентина, Настя и их помощники повернули влево и оказались у семи поставленных в ряд некрашенных деревянных домиков, стоящих на сваренных из труб тракторных санях. Эти аккуратные домики назывались балками. За ними глухой стеной стоял лес. Прямо под окнами балков росли грибы и ягоды.

 Третий от края балок ахнул открывшейся для них настеж дверью и поприветствовал своих жильцов в маленьком – в шаг шириной коридорчике звуком рассохшейся половицы.

Парни, с шутками и прибаутками расторопно справившись с порученными им плотницкими и электроделами, сынициативничали и принесли от кастелянши для новеньких две кровати с панцирными сетками, подушки, матрасы и верблюжьи одеяла.

Слух о том, что приехал врач, сразу разлетелся по поселку. Что только не говорили. И молодец-то она какая – на север с дитем подалась, не побоялась... И – раз сюда приехала, значит выгнали где-то,  хороший врач в такую глухомань не поедет. Бабы у колонки судили-рядили: разведёнка она или просто от мужа сбежала, родственница Ивановых или к Егору Ерёмину приехала – «А как же, он  её и на берег встречать ходил».

Когда Валентина, переодевшись в шерстяной тренировочный костюм, с тряпкой в руках старательно осваивала новую жилплощадь, зашла семейная пара. Порадовались по-соседски:

-Хоть и маленький, а свой угол. И вода близко. Метров сто – колонка, - ворковала невысокого роста, молодая женщина, проворно разгружая у порога принесенные мужем «на первое время дрова». – Зимой главное что? – вопрошала она и сама отвечала со знанием дела. – Тепло в доме поддерживать. Вовремя полешко-другое в печку подкинуть. Ты топить-то умеешь?

Валентина неуверенно пожала плечами.

-Научишься, - обнадежила соседка. Её муж почти без слов показал, как растопить буржуйку – небольшую сваренную из металла чудо-печку, стоящую на прибитом к полу жестяном листе. Когда буржуйка раскочегарилась докрасна, стало понятно почему и то место на потолке, где труба от печки выходила наружу, оббито жестью – в целях пожарной безопасности.

Оставшись одни в своем теплом жилище, Валентина и Настя, переговариваясь и что-то напевая, раскладывали вещи во встроенном в стену справа от входа  шкафчике, когда появился Данилыч. Он ввалился в балок боком, по-медвежьи обнимая добротно сколоченный, пахнущий сосной, стол.

-Во-от, - сказал он, ставя свою ценную ношу  под единственную свешивающуюся с потолка на проводе лампочку, - и мы не лыком шиты…

Критически осмотрев свое произведение, Алексей довольно крякнул. В настеж раскрытых дверях появилась женщина с  кастрюлей и чайником в руках.

- Что это вы двери не закрываете, – тепло не бережете? – строго спросила она, и добавила. – Студено становится на улице.

- Ишь, разворчалась старая, лучше скажи, что ты там принесла? – Брякнув на стол, переданный ему пустой чайник, разочарованно продолжал,-  Это нам без надобности. Ты кастрюлю,  кастрюлю давай. - и заглянув под крышку, загудел: - О!  Борщечок! Хорошее дело!

Едва Данилыч познакомил новоселов со свой женой, как в дверь забарабанили и на пороге появился довольный Егор с самодельной элетроплиткой из двух силикатных кирпичей, туго стянутых металлической рамкой.

-Нарисовался – не сотрешь, – заворчал  Алексей. Заметив Валину приветливую улыбку и промелькнувшую искорку в  глазах, добавил, -  Ты не гляди на этого басурмана. Гони его взашей.

-Да, ладно, Данилыч, не ори... Здравствуй, Петровна, -  Егор достал из кармана телогрейки темно-зелёную из-под вина бутылку, наполненную жидкостью и закрытую скрученной из газеты пробкой, объявив. – Солярка… Держи, хозяйка…Плеснёшь на дрова, если сырые будут… А ничего хоромы – он огляделся, – два на шесть… Жить можно. Главное - тепло, – Ерёмин принюхался и повеселел, – По-моему борщом пахнет, а?

-Сейчас стол организуем… - засуетилась Валентина.

Но Данилыч, даже не взглянув на неё, уже наступал на Егора, всей своей массой вытесняя его в коридор, со словами:

-Ты, проныра, дай людЯм отдохнуть. Они - с дороги. Завтра – на работу…

Егор пятился, смеясь и приговаривая:

 - Да ты что, Данилыч?

Тот на полном серьёзе продолжал: - Им вещи разобрать нужно? Нужно!.. Опять же в себя прийти... – и уже на улице похвалил. – Плитку-то ты дельную смастерил… Бороздки под спираль - как заводские! Чем долбил?..

- До свиданья, - следом за мужем подалась к дверям Петровна.

-Неудобно как-то… -  сказала остановившаяся в растерянности  Валентина. – Принесли столько всего, а я вас даже не приветила.

- Успеешь ещё, - тепло улыбнувшись, ободрила Петровна хозяйку. - Сами поешьте, и спать. Устали уже… Силы на завтра поберегите, - она потрепала Настенку по волосам и вышла.

Часть II. 7

Вскоре после приезда Валентина знала всё и вся обо всём в посёлке благодаря местному сарафанному радио – санитарке Фросе, которая каждый день начинала с того, что с рвением и упоением вводила новенькую в курс дел – кто сколько пьёт, кто кого бьёт, кто с кем жил, живёт или собирается. Но Валентина  - по натуре человек нелюбопытный – не поддерживала, а то и вовсе пресекала эти разговоры – и обиженная Фрося какое-то время ходила с поджатыми губами.

В целом люди здесь были безусловно лучше, проще и добрее, чем на той  же Кубани, где обнаруженная тень от роскошной яблони, падающая на соседские помидоры приводила к межусадебной войне: ночью дерево безжалостно спиливалось помидорной стороной, к обеду между соседями устраивался настоящий мордобой, к вечеру вызывали участкового. Подобный случай долго потом отзывался эхом сплетен-пересудов, потому как едва стихал полуденный зной, многочисленные бабки горохом высыпали на лавочки перед домами и под семечки, не ленясь, просеивали через сито своих кривотолков все последние новости, провожая прилипчивыми взглядами прохожих.

Здесь же из пенсионеров только Варвара Федоровна. Она подрабатывала на бурскладе сторожем: не уехала отсюда по причине похороненного на местном кладбище сына, по неустоявшемуся зимнику утонувшего в болоте вместе с бульдозером. Остальное население было сплошь молодым – в основном от двадцати до тридцати лет. Возраст Данилыча и его жены - редкое исключение. Каждый приехавший сюда, пытался решить свою проблему: деньжат поднакопить, карьеру сделать, выйти замуж, жениться, уйти от алиментов и так далее. А посему умельцы плести махровые сплетни-интриги  отсутствовали. И тем не менее нет, нет да и появлялись в посёлке невероятные слухи, но скорее не от зависти и злобы, а ради забавы, развлечения.

Новое место жительства Антоновых имело пикантную особенность – представителей сильного пола в нефтеразведке было много больше, чем прекрасного по причине преобладающей востребованности мужских профессий – геологов, буровиков, трактористов, шоферов и прочих. Поэтому любая особа женского рода в посёлке чувствовала себя королевой. В подтверждение тому в первый же выходной в балок к Антоновым вломился синеглазый, рослый парень и, комкая в руках шапку, взволнованно попросил:

-Васильевна, помогай! Риммочка, красавица моя рожает…

Эти первые принятые в поселке трудные, затяжные роды всё же увенчались успехом. Когда силы роженицы были на исходе, Валентине пришлось прибегнуть к дремучему способу – выдавливать ребенка с помощью свернутой в несколько раз, расположенной поперек живота матери простыни. Самоотверженно ассистируя при родах, муж Риммочки так сострадательно и влюблённо смотрел в горбоносое, веснушчато-безбровое лицо жены с разметавшимися по подушке редкими волосами, что Валентина поняла, что она чего-то не понимает в мужиках, по крайней мере, здешних. Может быть, вдоволь намыкавшись на Большой Земле, хлебнули они в жизни такого, что заметна им стала другая красота, которая внешности вряд ли касается.

Сама она, со дня выхода на работу, попала под обстрел взглядов и шквал разновесных комплиментов. Но ко всему этому проявлению, в основном, мужского внимания Валентина относилась спокойно-приветливо, не более. Её недавнее, неудачное  замужество срабатывало стоп-краном для возникновения каких-нибудь скоропалительных отношений. Поэтому все старания Ерёмина Егора, с его пристально-буравящим Валентину взглядом были попусту, если не считать, что она физически чувствовала  его взгляд  ещё какое-то время после того, как  он уходил.

Мысли её больше занимала дочь. Настя уже месяц сидела дома – не было мест в детском саду. Конечно, единственному в посёлке врачу в этом вопросе могли пойти навстречу. Все необходимые заявления на детсад и улучшение жилищных условий сданы в местком. Значит, незачем унижаться, ходить по инстанциям. Разумеется, сердце матери было не на месте оттого, что дочь одна. Если случался перерыв в докторских делах, она мчалась домой проведать Настену, от любопытства которой уже пострадала незатейливая Валина косметика. Рассыпанная и старательно собранная с пола пудра приобрела явно серый оттенок, и к огорчению её истинной владелицы  была отправлена на выброс. Губная помада с приятным земляничном ароматом отделалась легким испугом – Настя только слегка попробывала её на зуб. Незамедлительно последовавшее за этим внушение старшего поколения младшему произошло на уровне слов: дочь повинилась и попросила прощения.

  Настю тяготила вынужденная её самостоятельность – за день надоедало рисовать, играть в игрушки, листать книжки, смотреть в окно – гадать, на что похожи проплывающие по небу облака.  Поэтому  вечерние встречи мамы с дочкой  и их походы в магазин или к колонке за водой были взаимно радостны. Иногда они встречали Ерёмина, который останавливал их бесприкословным тоном своего «Погоди!». Довольно улыбаясь, он  подолгу рылся в  карманах стеганной ватной куртки и штанов. Наконец  находил – совсем не там, где искал – под шапкой, подмышкой – маленький свёрток с нехитрым гостинцем: конфеты, пряники, яблоко или печенье. Протягивал его Настёне со словами:

-Это тебе от лисички.

У Настёнки в ответ лукаво загорались глаза. Она понимающе кивала и  принимала подарок. Полные вёдра воды или сумки с продуктами незаметно под шутки, хохмы Егора перекачёвывали из Валиных в его руки.  Они быстрее обычного добирались до дома. Валентина  не приглашала зайти. Егор не напрашивался. Перед уходом устраивал для Настёнки настоящий атракцион, предварительно приглашая: «Полетаем?» Та с готовностью выбрасывала руки вверх. Держа Настёну за руки, вращаясь на пятке вокруг своей оси, Ерёмин раскручивал девчушку лицом вниз или вверх так, что всё на земле или в небе сливались в однородную массу. После того, как Егор прекращал кружиться, он  сильной рукой  подхватывал Настёнку и прижимал  к себе. Всё вокруг них  плыло колесом –  бараки, балки,  деревья и сама Валентина. Они заговорщески посматривали друг на друга. Валентина как можно строже говорила: «Достаточно!  Хватит». Настёнка,  прощалась с Егором, заходила в балок. Ерёмин, расставаясь с Валентиной, стремился коснуться её руки или плеча. Как-то  обнял её. Она холодно отстранилась:

-Отстань! Я не давала повода.

Он искренне удивился:

-Я и не приставал ещё... Да и какой резон к тебе приставать… Данилыч грозит голову  за тебя оторвать. – И, опять приблизившись к ней, проникновенно продолжил. – Представляешь, Валечка, выходишь ты из своего медпункта, а под ступеньками – голова.

Валентина мягко оттолкнула Егора от себя:

-Болтун!

Он хохотнул и пошёл прочь.

Часть II. 8

На следующий день Валентина дольше обычного заполняла и пересматривала медкарты. Предвечерний ультрафиалет красиво разлился за окном. Казалось, этот густокрашенный воздух можно потрогать. Он весомо заполнял ямки, колеи дороги, теснее соединяя небо с землёй.

Фрося вымыла полы, и, мурлыча под нос какую-то мелодию, вышла на крыльцо, чтобы, как обычно, вылить на улицу использованную воду. Рука, держащая ручку ведра, находящаяся в привычном махе перед выплеском грязной воды, враз ослабела, едва Фрося поняла, что лежащий под нижней ступенькой предмет  не забытый детьми мячик, а человеческая голова с открытыми, закатившимися глазами, взлохмаченными, перепачканными в грязи волосами и прикушенным синим языком. Под Фросино «Батюшки мои...» ведро, променяв ежедневную изящную траекторию движения на незамысловатое  падение, садануло дном о край крыльца, выплеснуло изрядную порцию своего содержимого и загромыхало вниз, считая ступеньки. Насчитав три  из пяти,  свалилось на землю и остатки  мутной жижи благополучно затекли под крыльцо.

Ужас обуял санитарку. Она  нечленораздельно, но громко крикнула. К моменту, когда Валентина и медсестра Вера выбежали из медпункта, Фрося медленно сползала по дверному косяку. Вера, глянув в указанном  застывшим Фросиным взглядом направлении, издала испуганно-утробное «Ой!». А Валентина, согнувшись пополам, спускалась вниз по ступенькам, пристально всматриваясь в объект их общего внимания, и не верила своим глазам: «Голова… с трупными пятнами… »

 Вдруг голова дёрнулась, и из-под нижней ступеньки, выдвинулась шея, следом – одно плечо, другое, наконец, обхватившие нижнюю ступеньку руки подтянули и выдернули из подкрылечного небытия
 оставшуюся часть долговязого Ерёминого туловища.

-Ты что, с дуба упала? Выплеснуть воду по-нормальному не смогла?- обращаясь к Фросе, Ерёма вытер лицо рукавом  и заотряхивался. На телогрейке и штанах виднелись сырые грязные разводы.

-Это я с дуба?.. – опомнилась пришедшая в себя Фрося. – Я тебе покажу с дуба, - она схватила половую тряпку. Втроём бабы ринулись за Ерёмой.

Он попятился и вдруг сделал неожиданный выпад им навстречу, длинными руками заграбастал всех троих. В ответ закричали, заойкали. С невероятным усилием удерживая желающих освободиться, Ерёмин процедил сквозь зубы, как будто пригрозил:

-Девчонки! Я прощаться пришёл…

Пыл освободительной борьбы поугас.

-Врёшь, зараза! У тебя срок не прошел! Куда ты ехать надумал? - опротестовала сообщение грубоватая Верка.

-Язык-то у тебя в чём, Егор, а лицо-то отмоется? – спросила  сердобольная Фрося.

-Спроси лучше, куда меня несёт? – подсказал Егор другое направление разговора и загадочно посмотрел вдаль, опустив руки, потом заложил их за голову и потянулся с видимым удовольствием, как кот на лежанке.

-В Политбюро поди. Тебя там спрашивали,  - съязвила Вера.

-Выше бери – в трактористы иду, сдельщиком – буровую перетаскивать будем. Деньги лопатой грести начну – больше некоторых начальников, невесты теперь за мной - косяками…

-Что сам в начальники не идёшь, жених? Ты ж бурмастер, - спросила вездесущая Фрося.

-Не хочу, чтоб из меня второй раз дурака делали с их соцсоревнованием  под девизом «обойти ближнего, обгадить нижнего», - Егор поежился. - Замёрз я что-то, бабоньки, после вашего душа. Ладно, не скучайте! Через месяц свидимся…

 Он покосился на Валентину, развернулся и пошёл. Спецовка на спине с одного бока была влажной, в тёмных  потёках.  

-Приезжай скорей, - закричала ему вслед Фрося. – Без тебя - с тоски сдохнешь…

-Кадр ещё тот, - покачала головой Вера и толкнула Валентину локтем в бок. – Это он к тебе приходил…

Втроём они забежали в тёплое здание медпункта.

- С чего ты взяла, что он  - бурмастер? – как можно безразличней спросила Валентина у Фроси, садясь за стол и перекладывая бумаги.

-Ты что не знаешь? – воодушевленная вниманием врачихи Фрося охотно затараторила: – Он же в Сургуте бурмастером работал. У них там какой-то выскочка под вид нашего Габлина на комсомольском съезде возьми и ляпни, мол, дадим столько-то метров проходки. Такую цифру загнул, у всех - глаза на лоб. Ну и что? Это же не за бутылкой трындеть. Чтобы начальству не опозориться – лучшее оборудование, лучшую технику всё - ему – трибунному оралу. Несколько бригад на его показатель работали. А весь почёт и уважение, премии там, путёвки, подарки ценные – комсомольцу. Короче, показуха полная. Наш Ерёмин недолго в дураках  ходил. Разобрался что к чему  - бригаду свою -  на вездеходы и - к  сургутовскому передовику. Взяли буровую на абордаж, всех отметелили, скважину  хламом металлическим завалили и зацементировали. Так ему подрывную деятельность и идейного врага соцсоревнования на суде припаяли. Два года отсидел, три на лесоповале отработал. Теперь вот здесь ещё три года - без права выезда за пределы республики. Хороший мужик… А не жениться, - засокрушалась Фрося… Хоть ему половина конторских глазки строит…

Часть II. 9

Октябрь выдался на славу. Данилыч подшучивал:

-         Не ты ли, Валентина, с собой кубанское тепло прихватила? Обычно уж во всю холода.

Зима не шла, капризничила. Погрозила морозцем несколько дней, похрустела снежком и на попятую. Однако к концу месяца небо насупилось. По ночам посуровело. Лес затих в ожидании стужи, но северяне – отчаянные люди. Пригнали по реке последнюю баржу с продовольствием, рискуя бросить её здесь во льдах до весны.

Как-то Валентина вернулась с работы позже обычного с двумя сетками купленной прямо с этой баржи отборной картошки. Покупку бережно разложили для просушки у стены и занялись делами с Настёнкой: протопили буржуйку, поужинали, приготовили обед на завтра. За делами  Валентина рассказала дочери о том, как волк из «Красной Шапочки» с перепугу выплюнув охотникам бабушку, благополучно сбежал в сказку «Терем-теремок», где уже жили мышка-норушка, лягушка-квакушка. Трагическая история развала теремка закончилась не с приходом Топтыгина, а с приходом местного парторга Коновалова:

- Тут Коновалов конём валит в теремок на всё готовое и говорит: «Пустите меня! Я - самый главный и буду жить на крыше». Залез. Терем - тресь и развалился.

Валентина смешно обыгрывала сказку в лицах. Настя, вознаграждённая за дневное своё одиночество общением с матерью, спокойно заснула. Сама же Валя  улеглась только к полуночи. Ещё не забрезжил рассвет – её разбудил стук в дверь. Знакомый голос громко и требовательно произнёс:

-Васильна, открой - Ерёмин. Помощь твоя нужна!

В балке было холодно. Жар от чудо-печки бесследно выветрился. Валентина попыталась приподняться в кровати и не смогла – голова как в тисках – волосы цепко захвачены. Она закатила глаза, чтобы осмотреть отчего так, но смогла только  убедиться в том, что между спинкой кровати и стеной  никто не стоит.

Балок затрясло от сильных ударов в дверь. Валентина ещё дважды порывалась освободиться, но тщетно. Она затихла, прислушалась. За внешним шумом и стуком собственного сердца сложно было разобрать, что происходит внутри их жилища. Тем не менее стало понятно, что посторонних здесь нет.

Егор же нарисовал себе своё видение задверного безмолвия. В связи с круто стартовавшим морозом градусов под двадцать пять - не меньше и хлипкостью деревянного строения по части теплоудержания, Валентина, должно быть, вставала ночью, топила буржуйку и сонная закрыла до упора  печную заслонку – угорели. В следующий миг, Ерёма с приятелем вырвали на себя входную дверь, выбили коридорную. Кованный крючок беспомощно повис. Первым в балок ворвался Егор. Разбуженная Настя белкой прыгнула  к маме под одеяло. Валентина,  плохо соображая, что происходит, крепко прижала её к себе.

Егор, немного смутившись, движением рук останавливая пытающуюся привстать Валентину, осевшим голосом произнёс:

-Только не пугайтесь. Всё починим. Я думал – вы угорели. А у вас – дубильник. Сейчас затопим, - и, берясь рукой за поленце, краем глаза кося на Валентину, продолжил, кивнув в сторону молчаливого сотоварища, в дальнем углу не особенно проявляющегося при свете уличного фонаря. – У меня тут чудик есть, что не можно глаз отвесть. - И обращаясь к хозяйке, перебил себя сам. – Топить будем на полную катушку?

К Валентине наконец вернулся дар речи:

-Вы что - не соображаете ничего? Вламываетесь! Так заикой можно сделать… – Она с тревогой взглянула на дочь. Но Настина изначальная настороженность уступала место сну. Под доброжелательный голос Ерёмы она с головой забралась под тёплое одеяло и, уютно свернувшись калачиком, затихла – уснула у материнского плеча.

-Ну, вот, – прокомментировал Егор, - заговорила, значит точно, всё – слава богу…

-Освободи мне голову, богомол,  – потребовала докторша.

-Не понял, - сказал Егор, внимательно посмотрел в её сторону,  включил свет. Второй «гость» растопыренной пятерней  прикрыл нижнюю часть лица.

-О, Клим, - Ерёма оглянулся на него, - да, мы вовремя. – Малоподвижность Валентины объяснялась легко. Образовавшаяся от разницы температур влага на стене – границе домашнего тепла и уличной прохлады – при ночном усердии мороза превратилась в тонкую наледь, достаточную для захвата разметавшихся во сне Валиных волос. Повеселев, Егор заключил. - Не зря, значит, мы дверь выломали. Попалась, птичка!

              Пропахший соляркой Еремин склонился над Валентиной, и принялся ладонями отогревать примерзшие к стене волосы. Поймав мимолётом растеренно-смущённый взгляд медички, похвалил: - Смогла… Захочешь - не сделаешь…

Освобождённые из ледяного плена волосы позволили Валентине подняться. Она встала, не потревожив дочери, буркнула: 

-Спасибо, - и, красноречиво жестикулируя, призвала навязчивых пациентов отвернуться. Набросила поверх пижамы байковый халат, обула глубокие тапочки из оленьего меха – подарок местного почитателя её лёгкой лекарской руки.

Через минуту-другую Валентина уже стояла перед Климом, строго спрашивая: - Что случилось?

Он молча опустил руку. Живописная ссадина на скуле, от этого слегка припухший и прищуренный левый глаз и перекошенный вправо (с запахом перегара) полураскрытый рот придавали лицу Клима, мягко говоря, интересное выражение. Валентина слегка отшатнулась. Но тут же пришла в себя. Усадила Клима на стул. Вымыла руки и  мягко, стараясь не причинять лишней боли, прощупала лицевые мышцы потерпевшего. Из-за её плеча с сочувствием поглядывая на потерпевшего, Егор пытался объяснить необходимость произошедшего вторжения:

-Ему, - кивок в сторону сидящего. – на вахту в шесть утра ехать… А тут видишь…Ни поесть, ни поговорить толком…Посидели с мужиками называется…

Валентина взяла в руки полотенце.

-Нет, он у нас – золото, - продолжал Ерёма. – Сам не дерётся – других разнимает. Не так удар в челюсть принял – с кем не бывает!

Валентина рассеянно слушала Егора, сосредоточившись на том, как   быстро и правильно вправить челюсть: большими пальцами, обернутыми полотенцем, надавила на нижние коренные зубы больного, остальными пальцами обхватила нижнюю челюсть и слегка оттянула её книзу…

 Страждущий – неслабый мужик, только крякнул, когда челюсть с характерным щелчком встала на место – в суставную сумку.

- Всё. Можете идти, - облегченно вздохнув, сказала Валентина.

Слегка оторопевший Клим, посидев  какое-то время без движения, ладонью  с недоверием  обследовал сначала одну щеку, потом – другую, сообразил, что на вахту он всё-таки успевает, вскочил и, одевая на ходу шапку, кивая-кланяясь головой и плечами, живо попятился к выходу, с некоторым усилием и большим чувством произнося: «Огромное Вам большое!» с той же интонацией, как если бы он говорил: «Огромное Вам спасибо!»

На ощупь найдя за спиной ручку двери, рванул её на себя, развернувшись и занеся ногу, чтобы переступить через порог и застыл в недоумении: дверной проём  оказался сплошь  в тарелках-кружках-кастрюльках. Это был встроенный рядом с входной дверью посудный шкаф. Закрыв его, Клим  повернулся лицом к Валентине и произнес: «Извините!». По-прежнему находясь спиной к дверям, широко шагнул в сторону предполагаемого выхода, разворачиваясь, на ходу открыл следующую дверь. Представшие перед ним пальто и платья привели его в замешательство. Клим критически оглядел злополученные двери. Их было три, боковые – чуть уже. Наконец безошибочно выбрав дверь посередине – со следами  недавнего присутствия кованного крючка, Клим вышел.

-Первый раз человек в балке, -  пояснил ситуацию Егор,  поддев носком  сапога картофелину лежащую отдельно от других. Та тяжелым  камнем гулко покатилась по  полу. - Хана вашей картошке – перемерзла, - отреагировал Еремин.

-Как перемерзла?- стала перебирать картошку Валентина.

 Егор тут же подчеркнул основное, приобретенное качество овоща:

-Тоже хорошо – на  сахар тратиться не надо, - заметив, что Валентина расстроилась – привыкла к бережливости, а тут столько денег и усилий – в никуда, тронул её за плечо: -Не горюй, что-нибудь придумаем…Отдыхай, Васильевна. Тебе ещё с час поспать можно. Я в семь приду – замок налаживать - разбужу. Стулом дверь подопри. Никто  больше не вломится – к тебе тут все с уважением…

Часть II. 10

На удачу пациентов в этот день было немного. Когда до завершения работы остался час с небольшим Валентина предложила:

-Может, окна на зиму закроем...

-И, правда, сифонит сильно… - поддержала её Вера.

Через несколько минут Валентина и Вера с помощью скальпеля уже ловко загоняли вату в щели между рассохшимися створками оконной рамы. За мытьем полов, между делом выведав причину утреннего откровенно не выспавшегося вида Валентины, Фрося тут же в дребезги разбила версию Еремина насчет Клима:

-Кого ты слушаешь? – возмущенно всплеснула она руками. – Ох, уж эти мужики! Одним миром мазаны! Да, Клим загулял на стороне…

-Ну, - не поверила охочая до таких новостей Вера.

-Ловкий, шельма, - продолжила санитарка, - сказал своей Зойке – мол, на буровую его на три дня раньше срока вызывают, подменить кого-то надо. А сам все три дня до вахты хотел здесь же в поселке у какой-то шалавы провести. Всё бы и было – шито, крыто, да прошлым вечером она ему говорит – мол, ведро вынеси. Ночь. Темно. Никто тебя не увидит… Он и пошел… До мусорного ящика дошел… Ведро опрокинул…Тут у него по пьяни башку и переклинило. Короче, ноги его домой принесли. Он в дверь – тырк – закрыто. Стал стучать - жена дверь отпирает. На пороге – муж – в спортивках и фуфайке на голое тело, с чужим ведром в руке.., - отжимая тряпку, Фрося оглядела подруг. Довольная их вниманием продолжила: - Зойка столбняком недолго стояла. Ведро мусорное из его рук – хвать и по морде его, по морде… Вот тебе и вывих нижней челюсти…

-Как она ему башку не проломила? – удивилась Вера. – Зойка - баба крепкая.

-Черт его знает. От удара протрезвел, наверное – уворачивался, - предположила Фрося.

-К кому он ходил, не знаешь? – после некоторой паузы спросила Вера.

В таких случаях ответить «не знаю» для Фроси было все равно, что для другого признаться в профессиональной непригодности.

-Поди узнай. Он молчит, как партизан. Четыре барака к одной мусорке ходят. Зойка на портниху-яниху грешит. Да, знаешь ты её, - обратилась к Вере рассказчица.

-Не уберегла знать Зойка мужика, - задумчиво произнесла та. – А еще других поучала: «Мужа надо в ежовых рукавицах держать», - передразнила она Зойку. - Нет, девки, по мне мужик смурной-несмурной, а ласку и обхождение любит. Ты скажи ему лишний раз – золотое слово не выкатиться – какой он ладный, да умелый. Пожалей его, если нужно. Да не перебирай с жалью. Баба, она грань эту, когда чего хватит, нутром чувствовать должна…

-Да, знаем мы твою тактику, - отмахнулась от неё Фрося. – По-твоему, баба ради семьи из шкуры своей как змея должна вылазить и раз в год её менять…

-Да, менять – не пресыщать мужика собой вчерашней. Не то опостылешь, как каждодневный  борщ, – запальчиво проговорила Вера. - Взять меня - позапрошлый год конкурс самодеятельности организовывала. Мой готов был ревновать к каждому столбу. Прошлый год  в хоре пела – вся на виду. Это, знаешь, как мужика держит. В этом - духовку с юга привезла – пироги печь научилась – популярности себе прибавила – ты ж первая, Фроська, угоститься не прочь.

-То-то ты с пирожков округлилась, - уколола Фрося.

-А и что? Хорошо. Я такой еще не была. Да до меня дотронуться – удовольствие, - подбочилась Вера, покосившись на излишне худощавую собеседницу.

-Бедовая ты баба, Верка, - искренне восхитилась Фрося.

-Мужику, - развивала дальше теорию Вера, - отдохнуть, расслабиться нужно, с друзьями посидеть. Он сам к тебе потом с благодарностью…

-…на корячках приползет, - орудуя шваброй, в усмешке скривила губы Фрося. – Да еще орать будет: «Сыми мне сапоги…»

-Это ты  – Шурочкиного мужика имеешь в виду? У неё случай – особый, - не вздрогнула Верка.- Это разве муж? Напьется и на кулаках её носит. С мужиками драться ему не с руки – ростом не вышел - зашибут ненароком... Ух, убила бы! Как она терпит?! – возмутилась Верка.

-Это у них в крови – против мужа чтоб ни-ни, – подсказала ей ответ Фрося, имея в виду, что Шурочка по национальности – коми.

-Сколько раз он её из дома с дитем выгонял, а она на него даже в  местком не жалуется.., - продолжала Верка.

-А какой резон жаловаться? Что они сделают?- рассуждала Фрося. - На вид поставят и премии лишат. Семья копеечку не дополучит.

-Ну, тогда  развелась бы  и - весь сказ. Нашла бы себе кого. Ведь – хорошенькая.., - посочувствовала Вера.

-Не разводиться, стало быть держит что-то, - резонно заметила Фрося. - Может – любит, ждет, что одумается. На что-то же надеется. Только жить одной надеждой тяжко. Опостылет всё. Год веком покажется. Нет, Верка, не всё от бабы зависит. Семья – она как лодка. Муж и жена – два весла в ней. Попробуй выгреби к берегу, если весло одно в отключке, а то и вовсе нет его, - Фрося глянула на увлеченную работой Валентину. – А течение у жизни сами знаете. Нет, мужик нынешний семейную лямку тянуть не хочет. Она на нем для проформы болтается. Измельчал наш мужик за такими бабами, - кивнула Фрося на Веру, - спился напрочь… или … не головой  - головкой думает…

-Значит, баба ему такая досталась, что голову к его головке подключить не может, - парировала Вера, постучав указательным пальцем себе по лбу и тут же каким-то почти танцевальным движением всплеснула рукой ниже пояса. 

-У-у-у, молодо–зелено, - протянула Фрося и, хлопнув дверью, с ведром вышла из кабинета.

-Нашлась старуха тридцати двух лет… – закричала ей вдогонку Вера. – А ты что молчишь? – обратилась она к Валентине – посетовала: - Сколько работаешь – ничего о себе толком не рассказала, - и посоветовала: - Ты поделись – на сердце легче станет.

-Мне и так не тяжело, - ответила Валентина.

Гремя пустым ведром, возвратилась Фрося.

-Девки, и как я забыла? Слышали, Егор инженера по ТБ на вахте мухами накормил?

-Савельева что ли? Этого следует, - с ходу одобрила Вера. - Самодур тот ещё. Ходит – выпендривается – начальника из себя корчит. – Вера прошлась, изображая походку ТБ-шника.

Начальников и вообще конторских в народе не любили. Они отвечали тем же. Свысока поглядывая на остальных, жили особняком, окружив себя разнообразными льготами: жильё – получше (частенько ремонт – руками рабочих), кусок в разъездном магазине – повкусней, отпуск – летом, путевки – на море, переписывали на свой лад очереди на квартиры, ковры, машины и другой дефицит. Глядя на их устроенный быт, многие матери кто -  тайно, кто – явно лелеял надежду насчет своих чад – выучится – начальником будет. Случались, конечно, в руководстве и стоящие люди: грамотные в своем деле, воспитанные, кому власть глаза не застит. Например, начальник экспедиции – опрятный, подтянутый, не приемлющий в работе ответа «не знаю», сам никогда не лебезивший перед вышестоящими и пресекавший любые попытки подобострастия и заискивания перед ним. Или знакомый нам Данилыч – механик автотракторного цеха. Про него ходила байка, что он по звуку заведенной машины определяет, где искать поломку. В пиджаке, рубашке с галстуком ходил редко, потому как сам часто в ремонтную яму наведывался – то для контроля, то - как основной специалист. Таких начальников было мало, больше иных – с гонором-выкобелиной, про которых говорили: «идет – не дышит, бздит – не слышит».

Поэтому словоохотливая Фрося горячо поддержала Веру:

-Он же не видит ни фига. У него линзы – во! – между указательным пальцем и большим она пропустила воздух в сантиметр толщиной. – Вот я  не пойму, - отвлеклась она от основной темы, - на должность его по блату взяли или специально, чтобы по причине своего зрения меньше до всего докапывался?

Но Вера не дала развить эту мысль:

-Куда тебя понесло? Что там с мухами?

-Да, что с мухами! Подходит Савельев к Егору… А уже сумерки…И говорит насчет семечек – тот же лузгает: -  Делись! Ерёма из одного кармана себе семечки в рот кладет, другой ему оттопыривает. ТБ-шник жменью, не глядя, хвать оттуда несколько мух, бултых себе в рот.

-И что? – спросила нетерпеливая Верка.

-Что-что? В догонялки потом  с Савельевым играли…

Посмеялись. Вера  уточнила:

-Егор не поделился - где столько мух взял?

Другие произведения автора:

СКАЗОЧНЫЕ ВРАКИ

Девять жизней II 11-20

Почему поле полем названо.

Это произведение понравилось:

Елена Панова