Алые паруса

                       Уведомление автора: Данный текст написан по заказу узкого круга лиц, и вряд ли будет интересен широкой читательской массе. Все длинноты в тексте сделаны умышленно. Имена героев подлинные, поскольку Родина должна знать своих героев. Если автор что-то напутал или приврал, то сделал это не по злому умыслу, а в силу несовершенства собственной памяти и алкогольного опьянения, разумеется. Поправки по-любому не принимаются, ибо, за редким исключением, герои рассказа были гораздо пьянее автора.

***

             Говорят, что всё на свете происходит неслучайно. У бывшего американского лётчика Ричарда Баха, потомка знаменитого композитора, есть даже роман на эту тему, «Ничто не случайно», называется. Так что кажущаяся случайность вполне может оказаться началом цепи закономерностей.  Вот и этой истории могло бы не быть, если бы в своё время, в силу совершенно случайных обстоятельств, я бы её не начал. Впрочем, без меня (или без любого другого её участника) история всё одно бы случилась, но это была бы уже другая история.

            Короче, получилось так, что сдав экзамены в военное училище, я сидел в абитурском лагере и ничего не делал. По причине жаркой погоды пологи палаток мы с товарищами подняли и наслаждались на редкость погожим для Прибалтики летним днём.

            Отдых испортило появление военного в звании майора, немного смахивающего на полководца Суворова. Пришлось встать. Впрочем, майор оказался добрым, разрешил будущим курсантам сидеть и как бы вскользь поинтересовался:

            - Спортсмены есть?

            - Нет. - Ответили мы хором.

            - Плохо. - Опечалился военный и тут же спросил: - Может хотя бы разряды у кого-то есть спортивные?

            Я в то время отличался честностью и некоторым честолюбием, потому и похвастался:

            - У меня третий разряд по бегу.

            Мои товарищи благоразумно промолчали, а наш собеседник воскликнул, что это очень хорошо, записал мою фамилию в блокнотик и пошёл к следующей палатке.

            - Чего это он? - Поинтересовался я у пацанов.

            - На соревнования поедешь. - Хмыкнул Валера Митюк и смачно сплюнул.

            - Ага, на соревнования. По прыжкам в сторону. - Зевнул Лёва Поваров и завалился на нары.

            - Разберёмся. - Буркнул я и последовал его примеру, уже жалея о том, что расхвастался.

            Очень скоро выяснилось, что любопытным майором был ни кто иной, как командир четвёртой роты Лунин. Он являлся заядлым спортсменом, разрядником, кандидатом, мастером и чего-то там ещё в многочисленных видах спорта. В своё подразделение им набирались соответствующие кадры.

            Попав в списки того, что иронично называлось конно-спортивной ротой, я понял, как крупно влип и решил спасаться, пока не поздно.

            Не могу сказать, что сильно расстроился именно из-за зачисления в спортивную роту, но все мои товарищи, с которыми я жил в палатке, ходил в наряды и если не подружился, то хотя бы познакомился, оказались в пятой роте. Так-то я не особо привязался к этим людям за полтора месяца знакомства, однако начинать всё сначала и попадать в совершенно незнакомый коллектив абсолютно не хотелось. Действовать требовалось решительно, пока ротные структуры ещё не затвердели и пребывали в аморфном состоянии.

            На следующий день я отправился к Лунину и бил челом, чтобы тот меня отпустил. Не знаю, что явилось тому причиной, но командир четвёртой роты неожиданно легко пошёл мне навстречу. Он сказал:

            - Хорошо. Сходи к Слизню. Если он тебя возьмёт, то я возражать не стану.

            - Есть! - По военному ответил я и побежал по лагерю искать загадочного Слизня.

            Впрочем, ничего загадочного в нём не оказалось. Просто такую фамилию носил командир вожделенной пятой роты, высокий, усатый и круглолицый майор с манерами Обломова.

            Выслушав моё ходатайство,  Слизень поморщился и спросил:

            - Что умеешь?

            - Так, это, бегаю хорошо, успеваемость в школе... - начал я, не зная, как выгоднее подать себя, - в хоре пел, в драмкружке занимался.

            - Всё? - В голосе майора прозвучал приговор вечного моего закрепления в четвёртой роте.

            - А, ещё рисую неплохо. - Отрапортовал я. - Художественную школу закончил.

            - Это хорошо. - Сразу подобрел командир. - Художники нам нужны, нужны. Раз Лунин отпускает, то беру, беру. Только, - развёл он руками, - пока мест нет, все палатки забиты. Да, палатки забиты до отказа. Ты в штабе скажи, чтобы тебя в наши списки занесли. А поживёшь пока в расположении четвёртой роты. Хорошо?

            - Так точно! - Воскликнул я и побежал в штабную палатку улаживать формальности.

            Поступившие в училище граждане на тот момент ещё не стали настоящими курсантами. Мы ходили в штатском и на наши мелкие шалости командиры пока смотрели сквозь пальцы. Однако распорядок дня стал строже. Лагерь тоже изменился, ужавшись с пяти абитуриентских до трёх курсантских ротных расположений.

            Утром я просыпался от пронзительных завываний неизвестного представителя среднеазиатских республик, очевидно, дневального не то по роте, не то по столовой. Он звал некоего Ежикова, вопя на всё расположение пронзительно и тревожно, как муэдзин с минарета:

            - Ежиков! Ежиков! Ежиков!

            К счастью, его вопли раздавались уже после команд «Подъём»! и «Строиться на зарядку», поэтому крикуна не били. Спортсмены подрывались с нар и, оставив на них майки, выбегали на улицу с голым торсом. Я натягивал одеяло на голову и пытался снова заснуть под крики «Ежиков, Ежиков, Ежиков»!

            - Почему не на зарядке? - Иногда интересовался у меня проверявший палатки сержант.

            - Так это, я в пятой роте числюсь. Тут временно проживаю, пока там место не освободится. - Лениво отвечал я и сержант, сразу потеряв интерес к тому, кто не являлся его подчинённым, исчезал.

            Зато сержант в пятой роте, к которой я пристраивался по пути на завтрак, спрашивал:

            - Рябов, почему не был на зарядке?

            - Так это, - отвечал я, - живу ведь в расположении четвёртой роты, они меня не будят. Вот переберусь к вам, так честное слово, прямо сразу, в первых рядах!

            Сержант Агафонов недоверчиво хмыкал и оставлял меня в покое.

            Так я косил от службы дней десять. Потом в одной из палаток пятой роты освободилось спальное место и я, собрав нехитрые пожитки, перебрался к старым, как я думал, знакомым.

            Увы, старые знакомые попали в первый взвод, зато новые, из третьего взвода, куда я был определён, оказались ничуть не хуже. В них совершенно отсутствовала та спортивная угрюмость и сосредоточенность, которыми отличались избранники майора Лунина, зато весёлого раздолбайства имелось в избытке.

            Крики «Ежиков, Ежиков, Ежиков»! звучали теперь где-то вдалеке, уже не терзая слух своей назойливостью. Правда, отныне я на общих основаниях бегал на зарядку, но ведь за всё в этой жизни приходится платить, разве не так?

***

            Вскоре списки личного состава учебных рот оказались окончательно утверждёнными. Нас обрили наголо и выдали военную форму. После данных процедур ладные, в общем-то, парни вдруг превратились в лысых кособоких уродов. Форма сидела на нас мешком, топорщилась и обезличивала своих носителей. На людей оказались похожи лишь те курсанты, кто уже попробовал тянуть солдатскую лямку и поступил в училище не из школы, а со срочной службы. Но и их внешний вид подпортила стрижка наголо. Потребовалось время, чтобы форма перестала сидеть на вчерашних школьниках, как на корове седло.

            После случилось переселение из лагеря в казармы, начало учёбы и принятие присяги.

            Освоившись со службой, мы постепенно поняли принцип распределения личного состава по ротам. В третью попали сынки больших начальников, папы которых носили звание не ниже полковничьего и сидели не ниже, чем в столичных городах. В четвёртой, как я уже говорил, собрались спортсмены. Отстой личного состава, не подпадающий под первые две категории, оказался в пятой роте.

            На батальонных подведениях итогов и комсомольских собраниях начальство с грустью констатировало, что спортсмены пьянствуют, сынки бегают в самовольные отлучки, а всякое отребье из пятой роты грешит и тем и другим вперемежку, плюс ещё какими-то грязными делами. На то оно и отребье!

            Когда мы учились на третьем, кажется, курсе, учебные батальоны переформировали, сменив их номера. Третья, четвёртая и пятая роты стали, соответственно, седьмой, восьмой и девятой.

            Жили мы к тому времени уже в трёхэтажной новенькой казарме, причём наша восьмая рота оказалась сверху, девятая снизу, а спортсмены посередине. Логики в этом не было никакой, но вероятный противник точно бы запутался, появись у него желание выведать  секреты нашего расквартирования.

            В 1989 году случился выпуск, и я, навсегда попрощавшись с Таллинским высшим военно-политическим строительным училищем вообще и родной восьмой ротой в частности, уехал в Карелию пилить лес, увозя с собой светлые воспоминания и блокнотик с адресами сослуживцев.

            С некоторыми из парней переписывались, и довольно долго, а с парой-тройкой даже встретились лично, но служба, переезды и крушение Державы в конце концов положили этому конец. Как тогда казалось, связь прервалась навсегда. Бывшие сослуживцы сделались тенями в памяти, и реальная встреча с ними казалась если не фантастикой, то редчайшим стечением обстоятельств.  Впрочем, не сильно-то и хотелось кого-то видеть, хватало других забот.

            Но потом возник и запустил свои щупальца нашу жизнь вездесущий Интернет, и старые знакомые начали возникать из небытия как сталинские сидельцы, откинувшиеся во времена хрущёвской оттепели.

***

            Про встречу в честь двадцатилетия лет выпуска я узнал слишком поздно и поехать не смог. Посмотрел лишь фотографии, присланные Игорем Киселёвым. Ну, и с ним самим мы потом встретился сепаратно в городе Витебске, где он проживал в раздолбанном общежитии какой-то давно вымершей организации.

            По понятным причинам в Таллинне, где некогда размещалась наша альма матер, встретиться  стало проблематично. Визы, загранпаспорта, граница и всё такое. Так что в 2014 году я поехал на встречу выпускников, организованную в Подмосковье. Ничего, нормально так посидели, бухнули хорошо, вспомнили, кто как выглядит и узнали, кто кем стал по жизни. Я ещё про это короткий рассказик написал, «Зонтик» называется.

            Прошло ещё пять лет. На сей раз, встречу организовали в Санкт-Петербурге. Точнее, в посёлке Рощино, бывшей финской деревне Райвола.

            Бог его знает, кто всем этим занимается, но ведь всегда и у всех найдётся какой-то человек с активной жизненной позицией, или даже целая инициативная группа, чтобы организовать, собрать, разметить, накормить и напоить старых товарищей. Я, в силу своего характера никогда инициатором подобных мероприятий не был и не буду, но тех, кто делает подобные вещи, уважаю. И сочувствую им. Во всяком случае, сочувствую нашим организаторам, поскольку подопечные их ещё те кадры.

***

            Первый раз я попал в Ленинград летом. Стояла жара и солнце ярко светило на безоблачном небе. С той поры не раз доводилось бывать в северной столице и по службе, и по личным надобностям. И мокнуть там доводилось, и мёрзнуть, но первое впечатление от этого не померкло, поэтому Питер, несмотря на погоду, я всегда воспринимаю как тёплый и солнечный город.

            Вот и в этот раз июньский Санкт-Петербург не подвёл. Сойдя на балтийском вокзале с псковского поезда, я окунулся почти в южную жару.

            Народ давился в метро. Стоять в очередях сперва за жетоном, а затем к турникетам совершенно не хотелось. Я вышел на улицу и пошёл в том направлении, которое счёл за центр города. 

            По причине международного экономического форума на каждом перекрёстке несли вахту милиционеры. После очередного поворота передо мной сверкнул шпиль адмиралтейства. Вспомнив слова вождя о том, что верной дорогой идёте, товарищи, я прибавил шаг.

            По сравнению с нашей провинцией столица канувшей в Лету Империи поражала  величием, и этим величием я любовался вплоть Исаакиевского собора.

            Далее был подъём на смотровую площадку, знакомство с туристкой из Липецка и совместный с ней поход до Кунсткамеры через Дворцовые площадь и мост.

            За мостом, снова оставшись в одиночестве, я решил вспомнить молодость и свернул в кассу зоологического музея.

            Стрелки часов перевалили за полдень, когда, насладившись сомнительными видами чучел и костей разных зверюшек, я снова вышел из прохлады помещения на городской солнцепёк и побрёл вверх по течению Невы, имея целью Финляндский вокзал. 

            Находясь напротив Петропавловской крепости, я почувствовал в кармане вибрацию телефона. Поднёс трубку к уху.

            - Макс, ну ты где? - Загудел в ухе бас моего бывшего командира отделения Серёжи Кущёва.

            - Так это, по Питеру гуляю. Вот думаю в музей артиллерии зайти. - Честно признался я.

            - Ты что! Уже все собрались, пацаны напиться успели, давай скорее, в два часа начинаем!

            - Серёжа, не паникуй. - Сказал я и посмотрел на часы. - К двум я точно не успею. Начинайте без меня, я через пару часов подтянусь, к трём, наверно.

            - Ну давай, тогда, не задерживайся, ждём. - Кущёв нажал отбой и телефон замолчал. Я сунул его обратно в карман и прибавил шаг, хотя ноги уже гудели.

            До вокзала я, не решившись довериться общественному транспорту, добрался пешком, утешая себя мыслью о том, что та толпа разгильдяев, которой была и осталась родная восьмая рота, никогда не соберётся вовремя и раньше пяти часов вечера мероприятие не начнётся. Но раз обещал Серёже, надо шевелиться.

            Вокзал оказался забит людьми под завязку. Возле пригородных касс колыхалась толпа, понемногу формируясь в ручейки очередей к работающим окошкам. Граждане мегаполиса, пользуясь прекрасной погодой, рвались на природу, к морю.

            Заняв очередь, я изучил расписание электричек на табло, вспоминая заодно, как в середине нулевых годов, во время работы в охране по сопровождению грузов, мотался по выборгской линии .

            Как ни странно, на поезд я успел, и даже занял в вагоне сидячее место. Припозднившиеся пассажиры плотно забили все проходы и тамбуры. Большинство их вышло в Комарово. К Рощино вагон почти опустел.

            Выйдя на станции, я позвонил Кущёву.

            - Стой там! - Велел Сергей. - Сейчас за тобой подъедет Барановский.

            Я немного удивился. Получалось, что если мальцы уже успели напиться, то как Барановский поведёт машину? Рощино, конечно, посёлок небольшой, но всё же...

            Минут через десять мои размышления прервало появление синего «Рено» модели  «Сандеро». Кондиционер создавал приятную прохладу в салоне. Игорь Барановский был трезв как стёклышко. И внешне, кстати, почти не изменился за тридцать лет.

            - Народ пьёт? - Спросил я, вытягивая усталые ноги.

            - Ещё как! Некоторые даже со вчерашнего дня. - С грустью в голосе ответил Игорь.

            - А ты чего не пьёшь? Типа, дежурная машина?

            - Нет, не дежурная. Просто я вообще не пью. Ещё с училища.

            - Что, совсем?

            - Совсем. - Сказал Игорь.

            За разговором доехали быстро. В принципе, я мог бы и пешком дойти. Невеликий там посёлок. Ну да ладно, подвезли и хорошо.

            Прибыли мы, значит, в пансионат «Райвола», и Барановский сдал меня на руки другому Игорю,  Киму.

            Голова Кима количеством волос напоминала бильярдный шар, а у меня начисто отшибло память — росли на ней волосы пять лет назад, или нет? Спрашивать не стал, но по пути к зданию администрации вспомнил, что оба Игоря давно и основательно обитают в Санкт-Петербурге. Местные, короче. Им и карты в руки насчёт организации мероприятия.

            На ресепшене я получил электронный ключ и отправился заселяться в номер к бывшим курсантам Пузину и Старцеву. С ними мы учились хоть и в одной роте, но в разных взводах. Хотя в наряды вместе хаживали, бывало.

            На пути стояла большая палатка. Я бы даже сказал павильон. И, как в прошлый раз в Подмосковье, в ней заседал наш алкогольный актив в составе Митюка, Клевцова, Колыхалова, Поварова и примкнувших к ним ещё нескольких человек.

            - О, Макс приехал! - Заголосили парни. - Садись с нами, выпей!

            Начались пьяные объятия и поцелуи, от которых я не без труда отбился и поспешил  уйти в номер:

            - Потом, потом, дайте отдохнуть с дороги. Кстати, во сколько мероприятие начинается?

            - Да бес его знает. Может в пять, а может и в шесть. Не все ещё приехали. - Пожали плечами пацаны и вернулись к разминке кто пивом, кто красным вином, а кто и виски.

***

            На первом курсе, в старых казармах, наше отделение из десяти человек ютилось в крошечной комнатке. Умещались мы там исключительно за счёт двухъярусных армейских коек. В номере, где я оказался, таких отделений, даже и в один ярус, можно было разместить штук пять. И место бы осталось ещё на полвзвода.

            Две кровати из трёх, имевшихся в номере, ожидаемо оказались заняты и я, приняв душ, лёг на третью. Тут как раз появились Пузин со Старцевым. В юности они оба, казалось, носили свои фамилии как бы в насмешку, ибо один имел подтянутый живот и худощавое телосложение, а другой никак не походил на старика. Теперь же соответствие внешности и фамилий у обоих стало полным.

            Старые товарищи сообщили, что собираемся в пять, а за стол садимся в шесть часов вечера. После этого Пузин немедленно уснул, а мы со Старцевым пошли курить. Потом мне тоже удалось немного вздремнуть.

             В пять часов вечера, разя перегаром, а некоторые имея при себе банки и бутылки с алкоголем, выпускники скучковались возле всё того же павильона. Начались обычные разборки, типа, кого ещё нет? куда он делся? я же его предупреждал! ему должен был сообщить тот, а этого вообще нет.

            В конечном итоге, не имея явного лидера, стихийно поднялись толпой и куда-то побрели. Саша Колыхалов, которого я и в училище редко видел трезвым, возглавил шествие, неопределённо сообщив, что зал, в котором намечается банкет, находится где-то в глубине территории. Ага, только там территории несколько гектаров. Но пошли, растянувшись по дороге парами и мелкими группами.

            Из моего третьего взвода почти никого не наблюдалось, зато второй взвод, собравшись, попробовал спеть свою взводную песню. Получилось у них отвратительно — вразброд  и недружно. Редкие прохожие шарахались от непонятной толпы, половина участников которой щеголяла в одинаковых белых футболках с изображением весьма условного силуэта города Таллинна и надписью «Выпуск 1989 года, 30 лет». Где раздобыть-то успели?

            Мы обязательно проскочили бы мимо банкетного зала и, возможно, долго бы ещё плутали по лесу, как когда-то батальонных на учениях, если бы не взваливший на себя бремя организатора Игорь Ким, отважно встретивший наше шествие и указавший правильный путь.

            От основной дороги вниз, в лесок, убегала асфальтированная тропка длиной метров сто. Она упиралась в площадку перед массивным строением из огромных брёвен с высоким крыльцом. Над входом в здание висел транспарант, содержащий в себе привет выпускникам ТВВПСУ и изображение загадочной медальки. Кто-то сказал, что видел такую в натуре. Остальные усомнились.

            - Макс, ну где тебя носит? - Спросил меня Серёжа Кущёв.

            - Там же, где и всех. - Пожал я плечами и тут же попал в объятия сперва Авика Мамиконяна, а потом Андрюши Жирикова и Юры Планкина, ребят из нашего третьего взвода. Авик из Армении переселился в Кострому, Андрюша променял Алма-Ату на Дортмунд, а Юра, покинув родной Ижевск, обосновался в Подмосковье. Мои перемещения по карте страны оказались куда менее масштабны — из Смоленской области в Псков.

            Долго ждали, пока подтянутся опоздавшие. Появление каждого сопровождалось восторженными воплями. Игорь Ким оделил форменными футболками меня и ещё нескольких бывших курсантов. Переодевшись, мы все стали снова похожи, как в давние дни учёбы, когда носили одинаковые мундиры.

            Народ помаленьку подтягивался, и нас становилось всё больше и больше. Отбросив церемонии, я спрашивал у тех, кого помнил только в лицо:

            - Ты кто?

            Мне охотно отвечали, но почему-то никто не спрашивал, кто такой я. Даже странно, ибо  в училище я никуда особо не лез, активистом не был и пользовался широкой известностью исключительно в узких кругах.

            Впрочем, каждый из подходивших поздороваться или поболтать, сообщал, что читал мои рассказы, они ему понравились и, типа, пиши ещё.

            - По эту встречу напишешь? - Спрашивали они

            - Обязательно! - Отвечал я.

            - А про что конкретно?

            - Сам пока не знаю. Вы мне лучше скажите, это кто и кого ещё ждём. А то как бы надо уже выпить и закусить?

            К сожалению, ответить на мой вопрос никто не смог.

            - Это Валера Ходов. -  Сказал, кажется, Игорь Пруцкой, поднимая свой мобильник на уровень глаз. На экране смартфона возникло лицо Валеры, подёрнутое рябью помех. Уроженец города Таллинна сейчас сидел в машине на фоне калифорнийского пейзажа и пытался разглядеть нас через объектив своего устройства. Вот такой прогресс и общение через скайп с другим континентом. Если бы ещё и звук был, то вообще зашибись. А так мы пообщались с Валерой в основном знаками и междометиями, после чего связь с Америкой прервалась.

            На мой вопрос, что это за три странных дядьки кучкуются в стороне от основной массы выпускников, товарищи охотно пояснили, что это остатки седьмой роты. Не имея толковых организаторов, её бывший личный состав впал в разброд и шатание. Личный состав бывшей конно-спортивной роты никогда не собирается на встречи, так присутствующие бедолаги решили воспользоваться случаем и присоединиться, как беженцы, хотя бы к нам.

            «Дела, - подумал я, - Ведь этой истории вполне могло бы не быть, останься я в седьмой роте. Как знал, как знал, что надо бежать от Лунина. Воистину ничто в нашей жизни не случайно»!

            Толпой и по одиночке мы фотографировались и ждали какого-то офицера, бывшего командира взвода. Парни называли его фамилию, но я её не запомнил. Точнее, не смог вспомнить, был ли у нас на курсе такой офицер. В конечном итоге его привели под конвоем трое выпускников, и тогда кто-то сказал, что теперь все в сборе, а кто не в сборе, и хрен бы с ними. Часы показывали четверть седьмого пополудни.

            Откуда-то возникла армейская пилотка старого образца. Разумеется, новодел, но очень похожа на настоящую. Главное, что с красной звёздочкой.

            Пилотку вручили Серёже Кущёву и потребовали построить нас, чтобы всё было как в училище, с отданием рапорта офицеру и заходом в помещение для приёма пищи (и спиртного, разумеется) справа по одному.

            Пилотка оказалась тяжела как шапка Мономаха. Серёжа надрывал горло, пытаясь сделать из толпы строй. Народ путался во взводах, кто-то не мог закончить разговор или выбросить сигарету, одни становились так, другие эдак.

            Наконец, что-то вроде строя всё же изобразилось. Третий взвод представляли семь человек, считая командующего парадом Кущёва. Первый и второй взвода перемешались. Четвёртого будто не было вовсе.

            Серёжа скомандовал: «Смирно» и шагом, похожим на строевой, подошёл к тому, кого называли офицером. Сейчас этот дяденька пышной шевелюрой и вольной одеждой больше напоминал свободного художника.

            Прозвучали долгожданные рапорт и команда «Вольно», за которой вместо чинного захода в столовую последовало что-то вроде штурма Зимнего дворца. Ну, если не самого дворца, то точно его винных погребов.

***

            Помещение внутри сруба потрясало своей площадью. Столы, составленные буквой «П» и длинные лавки позволили без труда разместиться всем желающим. Мы с Серёжей сели ближе к углу, имея соседом он Диму Дилёва, а я — Андрюшу Жирикова.  Расстояние между ножками «П» оказалось столь велико, что мы с трудом видели тех, кто сидел с противоположной стороны, а слышно их не было вовсе.

            Игорь Ким вышел в межстоловое (или междустольное) пространство, благоразумно вооружившись микрофоном.

            - Сейчас Барановский покажет вам смонтированный фильм из старых фотографий. - Сообщил он после обычных приветственных слов.

            - Сначала выпьем! - Потребовали бывшие курсанты. - Хотя бы по одной.

            - Хорошо. - Сказал Ким, зная, что спорить с этой толпой бесполезно. 

            Над столами раздалось бульканье разливаемой водки. Звякнули стопки. Тост был «За встречу».

            В прошлый раз фильм после этого уже никого не интересовал. Кадры на экране мелькали сами по себе. Народ бухал сам по себе, не обращая на них никакого внимания. В этот раз, к счастью, люди собрались немного другие. А может быть просто стали на пять лет старше, поэтому фильм смотрели не отвлекаясь, с умилением и даже некоторой ностальгией, изредка взрываясь радостными воплями при виде особенно удачной или необычной фотографии, а то и грустно вздыхая при виде лиц тех, кого уже нет на свете.

            Игорь Барановский, режиссёр этой ленты, потрудился на славу. Его произведение посмотрели в полном объёме и бурно поаплодировали. Я не узнавал своих боевых товарищей! Что за тяга к искусству? Впрочем, когда Ким сообщил, что мы посмотрели только первую часть под названием «Какие мы были» и предложил вторую, «Какими мы стали», всё вернулось на свои места. Зал разразился негодующими воплями и стихийно провозгласил тост «За ТВВПСУ»! Снова зацокали рюмки. Выпускники стремительно брали алкогольный разгон. Тарелки с лёгкой закуской мгновенно опустели, и официантки принялись разносить горячие блюда. Вторую часть фильма никто так и не увидел.

            Примерно через час или около того, взбодрив себя выпивкой и нагрузив закуской, народ потянулся на перекуры. Завязывались беседы. Группы экс-курсантов перетекали из зала на улицу и с улицы в зал. Далее воспоминания мои потеряли последовательность, превратившись в отрывки и фрагменты. Вообще тяжко скальду на пиру у викингов. Только не тех викингов, которые древние скандинавы, а тех, о которых говорил старшина Саитов. А говорил он, построив личный состав третьей роты 909 ВСО, так:

            - Бойцы! В старину был такой народ – викинги. Им было всё пох… Так вот я смотрю на вас и вижу, что у нас вся рота викингами укомплектована!

***

            Юра Планкин отправился на пруд ловить рыбу. Я взялся ему ассистировать. Спросил:

            - Откуда удочка?

            - Олег Супруненко дал. Сказал, что раз он сам не смог поехать, пусть хоть удочка его побудет на встрече.

            - А вообще как?

            - Да вот, перебрался из Реутова в Одинцово. У меня теперь дом. Пять комнат. Приезжай в гости.

            - Непременно. И ты ко мне, в Псков приезжай.

            Валера Митюк, ещё более-менее трезвый для него, важно заметил, что мои тексты очень ничего, но если бы у них был толковый редактор, то тогда...

-        Бог с ним с толковым. Где  его вообще взять, редактора? - Спросил я.    

            -    Не знаю.  

            -    Вот и я не знаю. Постараюсь тогда сам лучше редактировать.

            На другом перекуре, на сей раз на крыльце, ко мне подсел Юра Алексеенко, единственный представитель нэзалежной Украины, приехавший на встречу. В училище мы с ним не общались совершенно, так что тут сказали друг другу больше слов, чем за четыре года учёбы. Он никак не мог поверить, что за свои рассказы я не получаю вообще никаких денег, и не понимал, зачем тогда вообще их пишу. Насилу получилось убедить его, что сочиняю исключительно для души, а денег за творчество хотелось бы, конечно, получить, но всё никак.

            Юра Клевцов, один из немногих наших, оставшийся жить там, откуда поступал в училище, а именно, в Калининграде, на мой вопрос, где он успел так загореть, небрежно ответил, что на Кипре. Потом я обнаружил его спящим на лавочке в коридоре, когда сам захотел там полежать.

            Вскоре Валера Митюк по обыкновению начал буянить и его успокаивали. Андрюша Жириков впал в уныние. Серёжа Кущёв что-то объяснял Диме Дилёву и Игорю Пруцкому.

            Выпили за тех наших, кто уже покинул этот мир. Вспоминали фамилии, и было их уже довольно много. К счастью, живых пока что остаётся намного больше, чем мёртвых.

            Тосты произносили все, кто хотел. Авик Мамиконян, дорвавшись до микрофона, по кавказски долго рассказывал, как он поступил в училище. Его почти не слушали.

            Я знал, что меня будут слушать ещё меньше, ибо все стремительно пьянели, и всё же не удержался и, выйдя между столами, выдал примерно такой тост:

            - Народ, я всегда был о вас не самого высокого мнения. Вы глупы, шумны,  неорганизованы и склонны к анархии.  Вас мало что интересует в этой жизни, кроме выпивки и закуски. По большому счёту всее, кто здесь собрался, не более, чем толпа разгильдяев, чтобы не сказать хуже. Но! При всех ваших недостатках, а может быть, благодаря им, вы сумели достичь в жизни если не всего, то очень многого.  Я не знаю, как вам это удалось, и до сих пор этому удивляюсь, но против фактов не попрёшь. Так что я горжусь вами, сослуживцы, и хочу за вас выпить.

            Большинство собравшихся меня попросту не услышали. Те, кто услышал, вряд ли поняли. Те, кто поняли, ничуть не обиделись. Они ответили мне одобрительным гулом, поднятием рюмок и криками:

            - Ты напиши про это, мы почитаем! - После чего немедленно выпили.

            Ближе к полуночи я почувствовал, что всё. Пузо надулось как барабан, мозги затуманились, к горлу подкатывала тошнота. Пора было валить. Прихватив с собой бутылку минералки, я внёс свою долю за мероприятие и на нетвёрдых ногах отправился в номер.

            Стояла белая ночь. Отдыхающие кое-где жарили шашлыки на прокатных мангалах. Передо мной шла семья. Обгоняя их, я спросил у главы:

            - Скажите, Вам когда-нибудь доводилось бывать на встречах выпускников?

            - Нет. - Ответил мужчина.

            - И не бывайте. - Посоветовал я. - Ужасное мероприятие.

            - Вот поэтому и не бываю. - Сказал он.

            В номере я попытался поймать вертолёт, и непременно поймал бы, будь немного моложе. Однако с годами, как говаривал мой папа, приходит не только старость, но и мудрость, так что я превозмог головокружение и рвотные позывы, сделав элементарное заземление, а попросту опустив одну ногу с кровати на пол. После этого вертолёт улетел, а сон не заставил себя ждать. Снилось мне что-то абстрактное, но весьма приятное.

            Часа в четыре утра стукнула входная дверь — Пузин со Старцевым вернулись с гулянки.

            - Как Алые Паруса? - Спросил я, имея в виду не произведение Александра Грина, но известный питерский фестиваль выпускников.

            Они сначала не поняли, потом усмехнулись и сообщили, что зря я рано ушёл. Оставшиеся ещё долго пили и ели, но в основном всё же пили, потом куролесили по территории, пели песни и, за неимением фонтана, купались в детском бассейне. Обошлось, правда, без милиции, хотя были близки к тому.

-        Класс! - Сказал я, попил водички и снова уснул.

***

            Утро выдалось солнечным. Часы показывали десять утра.  Организм требовал опохмелки. Я кое-как привёл себя в порядок и поплёлся в павильон. Разумеется, алкогольный актив уже был там, и среди него восседал совершенно свежий Андрюша Пузин.

            Без спроса налив себе в более-менее чистый бокал вина из чьей-то бутылки, я поправил здоровье и присоединился к компании.

            Клевцов был задумчив, Митюк оживлён,  Колыхалов где-то потерял обувь и майку, поэтому ходил в спортивных брюках и носках. Алексеенко сидел нахохлясь, а Лёва Поваров, как всегда невозмутимый, откупорил банку водки «Нефть», стилизованную под железную бочку.

            - Будешь? - Предложил он мне.

            - Нет, спасибо. - Отказался уже опохмелившийся я, а Лёва выпил. Без закуски. И даже не поморщился.

            На халяву тут не наливали. Посмотрев, как Клевцов отдал за бокал пива какие-то сумасшедшие деньги и ужаснувшись, я потихоньку ретировался обратно в гостиницу. Там мы поговорили с очнувшимся Старцевым. Коренной рижанин, он рассказал мне, как натурализовался в Латвии после развала Союза, и пришлось ему несладко.

            А вот другой рижанин, Олег Громов, в процессе службы оказался в Новосибирске и стал там ядрёным сибирским мужиком. Так-то он всегда был ядрёным, только голос имел писклявый. Теперь же его фальцет приобрёл хрипотцу и более-менее соответствовал масштабам огромной громовской фигуры.

            Вообще же пора было прощаться. Мы со Старцевым отправились искать Кущёва. По пути к нам присоединился Андрюша Жириков. Кущёв едва проснулся. Они с Димой Дилёвым жили в одном номере и оказались самыми умными, прихватив со стола бутылку водки. В отличие от меня, проблема для опохмелки для них не существовала.

            В конечном итоге все, оставшиеся в строю выпускники сошлись все в том же павильоне возле бассейна, в котором по-прежнему заседал алкогольный актив.  Почти все собрались, даже Аркаша Тер-Ованесов появился откуда-то,  хотя могу поклясться, что накануне за столом я его не видел.

            Начались прощания, объяснения в любви и попытки продолжить мероприятие в другой обстановке. Кто-то из местных звал к себе на дачу, утверждая, что она всего в получасе езды от Рощино, кто-то предлагал догнаться на месте, кто-то просто нёс пургу, а иные, вроде представителей седьмой роты, и вовсе сидели как овощи, почти не реагируя на происходящее.

            Погода, словно уловив наше послепраздничное настроение, стремительно портилась. Фотографировались мы уже под мелким дождём.

            Юра Планкин, который был на машине и ехал домой вместе с Авиком Мамиконяном, любезно согласился подвезти меня до станции. Предлагал и дальше, но я сказал, что хочу ещё погулять по Питеру, в который они заезжать явно не станут.

            Провожать нас на автостоянку вышли почти все: Старцев, Громов, Кущёв, Ким, Митюк и прочие, и прочие, и прочие. Мы впихались в трёхдверный «Бентли» и, под прощальные вопли провожающих, Юра тронул машину с места, смахивая щётками мелкий дождь с лобового стекла.

            Всю недолгую дорогу до станции Авик восхищался моими рассказами и взял  обещание, что эту встречу я тоже непременно опишу. Я обещал и попрощался с парнями на вокзале. Они взяли курс на Москву, а я взял в кассе билет на электричку. Мероприятие закончилось.

            Питер встретил хоть и слабым, но обложным дождём. На Финляндском вокзале я сел не на тот трамвай и заехал Бог знает куда. Решил идти пешком и добился лишь того, что основательно промок и окончательно заблудился. К счастью, на свете существует такая штука, как такси. Толстый водитель китайской машины с логотипом «Яндекса» довольно быстро доставил меня к музею ракетных войск и артиллерии, причём взял за труды очень недорого.

            Когда я вышел из музея, дождь уже перестал, и северную столицу заливало летнее солнце. Перейдя дорогу, я вошёл в Петропавловскую крепость. Её до отказа забили туристы. Кроме родной русской, слышалась в основном немецкая и китайская речь. Протолкнуться к  достопримечательностям из-за воскресного наплыва отдыхающих оказалось просто нереально. Да и ноги гудели. Я купил билет на теплоход и полтора часа отдохнул на прогулке по рекам и каналам.  Высадился на левом берегу Невы, возле Адмиралтейства. Круг, что называется, замкнулся. Осталось лишь дойти до метро, чтобы вынырнуть из него на Балтийском вокзале. Кстати, шаурма мне там не понравилась. На Финляндском её делают гораздо вкуснее.

            Когда поезд «Ласточка» прибыл в Псков, автобусы ещё ходили. Через полчаса я вышел на своей остановке и потопал домой.  К полуночи добрался.

            - Как прошло? - Спросила жена.

            - Хорошо. - Ответил я. - В 2024 году ещё раз съезжу.

            Так прошла очередная встреча выпускников, и после неё я пару раз, подобно герою Стивенсона, слышал во сне крики дневального по четвёртой роте: «Ежиков, Ежиков, Ежиков»!

Другие произведения автора:

Бабушкина сказка

Муки творчества.

Подарок

Это произведение понравилось:

Людмила Кузнецова