Учитель. Глава 20.

Чапаево действительно переживало не лучшие времена: узенькие улочки заросли настоящими лесами лебеды, крапивы, лопухов и цикория; с полсотни обитаемых домов тоскливо выглядывали покосившимися крышами и облупленными наличниками из-за гнилых, местами поваленных, местами щербатых, заборов. Еще с десяток заброшенных избенок разлагающимися трупами торчало по окраинам деревни и вокруг Архипова Поля. Единственная некогда асфальтированная дорога, похожая ныне на участок лунного пейзажа, вела к мрачному корпусу недействующего водочного завода, располагающегося чуть в отдалении на невысоком округлом холме. Там же виднелись останки молочной фермы.

Когда наш "УАЗ" притормозил возле перекошенных, словно злобная физиономия, ворот нужного дома, из-под колес в разные стороны брызнули кошки - штук шесть или семь. Я призадумался. Гнетущую тишину полудня не нарушали никакие звуки, кроме назойливого гудения кузнечиков да крика воронья, обитающего в здании завода. И я долго не мог понять, что же не дает мне покоя... Собаки! Не было слышно собачьего лая! В деревне НЕ БЫЛО собак! Несмотря на удушливую жару, меня пробрал острый холодок...

Хозяйка дома, маленькая, худенькая бабка, похожая на переболевшего дизентерией гнома, облаченная в драный цветастый халат, уже вышла на улицу и радушно приглашала во двор.

- Здравствуйте, ребятки, здравствуйте! - повторяла она. - Проходите, не стесняйтесь! Устали, небось?

- Здравствуйте, баба Галя! - Катя спрыгнула с подножки автомобиля. - Как живете?

- Ой, Катенька, не спрашивай! - старуха махнула сморщенной, словно сушеный финик, рукой, толкая хлипкую створку ворот и запуская нас внутрь. - Совсем плохо! С тех пор, как уехали вы в прошлом году, восемнадцать человек померло! Скотина дохнет, мужики пьют, пахать-сеять некому! Ничегошеньки ведь мы нынче не посеяли! Как зиму зимовать - уж и не знаю... Не переживу, наверное...

Маленький вытоптанный дворик был завален всякой рухлядью: ободами от бочек, дырявыми ржавыми ведрами, фрагментами тракторных гусениц - и больше напоминал среднестатистическую сельскую свалку. К домику робко примыкала утлая банька, чуть поодаль примостились полуразрушенный туалет и почти игрушечный сарайчик, откуда доносилось больное куриное поквохтывание. При нашем появлении два здоровенных кота лениво прервали наслаждение солнечными ваннами и вальяжно скрылись в густом бурьяне, выросшем на месте огорода.

Не переставая описывать ужасы своей жизни, баба Галя взошла на рассохшееся, жутко воющее крылечко и пригласила нас в дом.

За чашкой чая Катя рассказала старухе о цели нашего визита и заплатила за постой автомобиля и ночлег. Баба Галя, взяв деньги и бутылку водки, долго молчала, напряженно о чем-то думая и отхлебывая древний китайский напиток. В тесной, грязной, пропахшей сыростью и тленом комнатушке воцарилась тишина.

- Не ходили бы вы, молодежь, на торфяник-то, - молвила, наконец, бабка.- Худо там. Тем боле ночью возвращаться хотели... На Архипово Поле-то - свожу днем, не страшно это, а на торфяники - не ходите... Зачем вас понесло-то туда?

И тут мы с Серегой допустили очередной промах. Суеверные причитания

старухи пробудили в нас типичное в таких случаях ортодоксально-атеистическое высокомерие, и оно, вдохновленное деревенской непросвещенностью и старческой неграмотностью, заставило забыть все прежние несуразицы и несоответствия.

- А мы, баба Галя, на чертей хотим поглядеть, - заговорщески признался Серега. - Девчонки вон сфотографировать их хотят...

Юля и Катя устремили на него убийственные взгляды.

- Отчаянный ты парень, - тихо покачала головой баба Галя и задумалась. - У меня вот тоже в молодости такой был... Витей звали... Сорви-голова парень... Только построили дорогу-то железную, так он и добровольцем на торф пошел... И еще семь ребят из нашей деревни... Через полгода те семеро умерли... Горячка у них была, трясло всех... А мой, - тут голос старухи дрогнул, по морщинистой щеке покатилась мутная слезинка, - не в себе стал... Все прятался, о божьем лике каком-то твердил и молился, как проклятый... А тогда-то в бога веровать запрещено было... Ну и увезли Витю моего в город, в психдом... С тех пор не видела я его...

Баба Галя закрыла лицо руками, и плечи ее судорожно затряслись. Серега

смущенно шмыгнул носом, мне тоже было не по себе.

- А после этого, - вытирая глаза грязным платком и всхлипывая, продолжала старуха, - лес как будто успокоился. Умирали, конечно, каждый год рабочие-то, но по одному-два человека... Болели, правда, многие... Так начальники-то говорили, что воздух там вредный, испарения... Да из нашей деревни мало кто там работал... Из Четверякова все туда шли... Плохо жила деревня, как наша сейчас...

- А что, про Четверяково ничего у вас не рассказывают? - нарочито бодрым тоном осведомился Серега.

- Не знаю, милок, - баба Галя спрятала платок в карман. - Говорят, вода там дурная была... Болота людей пожирали... И огоньки по берегу...

- Ладно, баба Галя, - Катя глянула на часы и встала. - Пойдемте Архипово Поле смотреть.

И уже в сенях, когда все вышли, я тихонько спросил у старухи:

- Баба Галя, а почему у вас собак в деревне нету?

- Так не живут они у нас, соколик, - отозвалась она, воюя с ржавым дверным замком. - Дохнут или убегают. Кошек вот зато много... Да и что у нас охранять-то? Гнилье одно осталось... Даром никто не возьмет...

Огромный рыжий кот, спрыгнув с перил, поспешно протиснулся под воротами и

исчез на улице.

Другие произведения автора:

Дождь

Ты несешься стрелой к закату...

Учитель. Глава 24.