Сказ о том, как ПОРА на Русь пришла (гл. 8)

ГЛАВА VIII

 

Брешь в Комитете Спасения России – три дезертира.

Джон ждет окончания молитвы. Тынанто тоскует.

Шокированный Пр. США пьет русскую водку.

 

14.01.20…

Неожиданно для присутствующих, что выглядело довольно странным поступком, Семён Тарасович вскочил со стула, словно ужаленный осой, резво подошёл к окну, всматриваясь в лагерь революционеров. Постояв пару минут, развернулся и обратился к членам Комитета:

- Ну, как вам, господа, эта, даже не средневековая, дикость?!

Нужно заметить, что председатель плохо спал – за ним во сне гонялась оленья голова, вчера запущенная катапультой. Она не просто летела по прямой траектории, она витала над Тарасовичем, кружилась, пытаясь поддеть рогами, а глаза, висевшие на растрепанных красных прожилках, вращались, неотступно следя за ним, и отдавая команду, словно далекая кукушка: «Вот он, вот он, вот он…». Сновидение по своей зрелищности, конечно, было не из очень приятных. Обычно сны у него растворялись после утренней чашечки кофе, но сегодняшнее видение продолжало его настойчиво преследовать. Взбесившиеся «меховые» революционеры с самого рассвета начали бить в свои бубны, усиливая испытываемый им дискомфорт. Пребывая в раздраженном состоянии, он вернулся на свое место. Его взор упал на Галицкого.

- Вот вы, господин историк, что-нибудь можете рассказать по этому поводу?

- По причине непрекращающейся какофонии на площади? - уточнил Тыркын, и после короткой паузы, не дождавшись ответа, совершенно равнодушно добавил. - Праздник продолжается.

- Какой?

- Вчерашний.

- И долго он будет продолжаться?

- Как решит Верховный шаман, а он сейчас разговаривает с духами верхних миров…

- Бред, абсолютный и неповторимый! - вставил Тополенко.

 

- У нас – свои боги, у них – свои. Мы рожаем в роддомах, иные – по-модному, в воде, они – на шкурах в ярангах, порой среди щенят и маленьких оленят. Вы перебираете названия фирм, покупая памперсы, они их делают из сухого мха, заготавливаемого летом. В тундре, когда непогода, олених не доят – просто высасывают молоко – так быстрее, а оленей кастрируют, перекусывая семенные каналы.

Раздался шум – Елена Карповна упала в обморок, завалившись на Тыркына. Андрей Львович обжёг взглядом Галицкого, и, не меняя выражения лица, язвительно заметил:

- Что-то наша Елена Карповна начала быстро слабеть. Вы не знаете, что с ней, господин историк?

- Женщина, что с неё взять, - Тыркын начал отвечать, одновременно поправляя Елену на стуле, и, приводя в чувство, осторожно потряс за плечо. - Она должна рожать, растить детей, осуществляя предначертание природы, обеспечивающее государству стабильное развитие, а не задыхаться в этих душных кабинетах, испытывая на себе похотливые взгляды мужчин, вместо того, чтобы слушать восхваление священной красоты той, которая дает нам жизнь.

Дама из минкульта, поджав губки, отобразила на лице гримасу глубокого удивления. Потом сделала глубокий вздох, и, качая головой, выдохнула:

- Браво, господин Галицкий. Надо же – в этом возрасте – и такое трепетное отношение к женщине. Учитесь, господа, быть не циниками.

 

Семен Тарасович перевел взгляд с Галицкого на своего помощника, мгновенно стушевавшегося, сделал подзывающий жест указательным пальцем. Андрей Львович нагнулся в сторону своего шефа, шепнувшего ему на ухо: «Еще раз услышу подобное – найдешь другую работу!». Помощник знал – бессмысленно пытаться оправдываться, поэтому согласно кивнул головой, и, задрожав, залился алой краской стыда из-за своей беспомощности в сложившейся ситуации.

Елена Карповна пришла в чувство. Галицкий участливо спросил:

- Водички?

- Спасибо, нет, - глянула вопросительно на председателя. - Мне бы сейчас свежего воздуха.

Вслед за ней, члены Комитета тоже посмотрели на Семена Тарасовича, ожидая его реакции, но тот лишь одобрительно кивнул головой. Мужчина, сидящий напротив Елены, встал и приоткрыл окно. Вместе со свежей струей в кабинет ворвался шум лагеря. К ударам бубна вскоре добавился новый звук – эту пронзительную и мрачную ноту выводил чей-то сильный голос. Тыркын узнал обладателя этого голоса. Это был Тэркынто, солист самодеятельного ансамбля из Анадыря, неоднократно занимавшего призовые места на заграничных фестивалях.

Елена Карповна взглянула виновато на председателя:

- Спасибо, Семен Тарасович. Достаточно.

 

Вместе с закрывающимся окном пропал голос, выводящий песнь хвалы своему богу.

Председатель, ни на кого не смотря, спросил:

- На чем мы остановились?

Раздался мрачный голос Гоцковского:

- У оленей откусывали… Досидим здесь – угонят нас в рабство – будем мы тоже на Северах ежедневно откусывать…

- У кого? - равнодушно переспросил работник Канцелярии, сразу же ставший объектом всеобщего внимания членов Комитета, не понявших, что, или кого, он имел в виду.

- Там найдут. Работящему человеку везде найдется место.

Мне третью ночь кряду снится один и тот же сон. Будто бы я иду по старой Москве, никого не трогаю, смотрю на солнце, радуюсь жизни. Но на протяжении всего пути, меня преследует странного вида женщина: всклокоченные волосы, полубезумный взгляд. Она бежит вприпрыжку за мной с трехлитровой бутылью подсолнечного масла, непременно пытаясь обогнать и перерезать дорогу. Личность вроде бы знакомая, но образ ускользает, словно в тумане.

Дама из министерства культуры быстро перекрестилась, и упавшим голосом, словно у нее пересохло горло, начала объяснять:

- Бог мой! Отмучался.

- Не стоит, барышня, говорить загадками.

- Сколько раз мне нужно напоминать: я для вас – не барышня! Барышни сидят в ваших конторах – это, во-первых; во-вторых, сон свидетельствует о том, «что Аннушка уже купила подсолнечное масло»²⁷, и торопится разлить его на вашем пути. Вам необходимо остерегаться.

 

²⁷ Булгаков М. А., «Мастер и Маргарита».

 

- Чего?

- Всего! Очевидно, срок истек…

- Думаю – очень удачная попытка толкования сна, тем более сон снился три раза подряд, что уже должно заставить вас задуматься о своих неправых деяниях в этом мире. В крайнем случае, вам предстоит, господин Гоцковский, путешествие в казенный дом. И поверьте – это лучший вариант, - Елена Карповна попыталась напоследок своей реплики смягчить предсказание дамы из минкульта, хотя перед ее глазами голова Берлиоза каталась по кабинету, наподобие футбольного мяча во время тренировки.

- Право, хватит шутить. Мы и так уже здесь, никому не нужные и оторванные от мира, шутим целую неделю. Кирилл Петрович, у вас есть, что-нибудь сообщить? - председатель прервал женские гадания.

- Да, довольно интересная информация. Наши связисты засекли – дважды в сутки включается мобильная связь, но работает она буквально одну минуту. Определить, хотя бы примерный график не представляется возможным, потому как пользуются связью в разное время суток. На остальных участках обороны – без перемен.

- У меня вопрос Кудасову, - подал голос Гоцковский. - Вероятно, здесь, в Кремле, есть какие-нибудь газы?

- Какие именно?

- Да всё равно, по мне хоть карбофос, лишь бы подействовал мгновенно на этих жалких, несчастных людишек, которых мне приходится ненавидеть всё больше и больше.

Дама из минкульта, всплескивая руками, возмущенно вскрикнула:

- Какой вздор!

- Хм, - банкир удивленно хмыкнул, и повышенным тоном ответил даме, - моё милое, свободное и бессмертное «Я», без моего на то согласия, поместили в каменную клетку, и за это я ещё должен с ними нянчиться!

 

Одобрительный гул из редких голосов повис в воздухе, подтверждая, что банкир не одинок в своих суждениях и желаниях.

- Я приемлю любые методы, лишь бы пресечь в корне хаос, надвигающийся на страну.

Семен Тарасович вопрошающе посмотрел на Кирилла Петровича, узрев некий спасительный вариант в дельном предложении. Полковник, поймав его взгляд, лишь неопределённо пожал плечами и равнодушно попробовал уточнить:

- Кто-нибудь соображает в заданном вопросе?

- Кирилл Петрович, вы по поводу газов: отравляющего воздействия или слезоточивого? - попытался выяснить председатель.

- Вообще-то, я о любых газах.

- Вон вы как, - разочарованно протянул Семен Тарасович, - а я сразу не понял.

- Мне кажется, что некоторые из нас начинают, не торопясь, сходить с ума, - вставила реплику дама из министерства культуры, покачивая головой с явным возмущением на лице.

- Я попрошу отнестись к моему предложению с должным вниманием. Дайте мне

какое-нибудь средство для самозащиты, и тогда я прорвусь через их лагерь, и приведу к вам добровольцев на помощь. Не может быть, чтобы Россия забыла о нас! - вновь банкир предложил, возвращаясь к своей затее.

- Поздно, - в наступившей тишине дама из минкульта продолжила вещать зловещим голосом, - «Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила».

По лицу дамы было видно – она старается пересилить свои эмоции, но внутренняя борьба чувств не могла скрыть того, что она очень довольна произведённым эффектом пророчества. Лицо оставалось непроницаемым, но, мелькнувшую в ее глазах, искру насмешки, Елена Карповна сумела разглядеть и отметить про себя: «В глазах этой мымры блеснул смех», и перевела взгляд на банкира.

 

У Гоцковского от голоса дамы побежал мороз по коже. Он глянул на нее исподлобья, словно запоминая смертельного врага, и собрался ей ответить, но она, с лицом и интонацией мага-прорицателя, снова заговорила:

- Злой рок подкрался к фамилии Гоцковский. Судьбу, предсказанную высшими силами, изменить никому не в силах. Аминь!

Банкир непроизвольно дернулся, затем сделал движение, будто бы отодвигаясь от нее, хотя она сидела на противоположной стороне стола. Его лицо, всегда розовощекое, вдруг побледнело. На коже сразу стали видны редкие маленькие точечки, похожие на родинки. Гоцковский вскочил, нервно схватившись за край стола и притихшим голосом, в котором напрочь отсутствовала былая уверенность, попросил, обращаясь к Кудасову:

- Будьте любезны, полковник, распорядитесь мне выдать хотя бы пятнадцать метров крепкой веревки, и я вам докажу, на что способен русский человек, когда нужно спасать Родину.

В кабинете стало еще тише, чем при истолковании сна банкира.

- Родину сегодня можно спасать только с письменного разрешения председателя Комитета Спасения России, - равнодушно протянул Андрей Львович.

Взоры всех, без исключения, членов КСР обратились на Семена Тарасовича, вздохнувшего и молча покачавшего головой в знак неодобрения очередной безрассудной идеи Гоцковского.

- Сейчас мы в выигрыше. Обстановка, как никогда, стабильная! В действиях и лозунгах революционеров отсутствует даже намек на национализм. К нам, русским, не предъявлено каких-либо претензий по поводу ущемления прав или оскорбления национальных чувств этих народов. С их слов, единственный, кто виноват,  это Белое Солнце, т. е. царь. А к какому из царей они предъявляют претензии – совершенно непонятно. Одних только Романовых было столько, что я даже точно не припомню. Поэтому наше дело – сторона. Сидеть и ждать, ждать и сидеть – эти два действия требуются от нас, по крайней мере, пока!

 

Не стоит забывать – наступившие события на руку многочисленным врагам России. Умением личной выдержки мы докажем преимущество крепости русского духа над личными меркантильными интересами, не имеющих ничего общего с интересами государства. - Тут Семен Тарасович сделал паузу, и посмотрел на банкира. - Это, в первую очередь, касается вас, господин Гоцковский! И именно вам необходимо сегодня сделать выбор: служить России или бежать с поля боя, отдавая революционерам на грабеж нашу Родину?

Убедившись, что председатель отказал банкиру, большинство присутствующих с облегчением заерзали на своих сидениях.

- Ну, как знаете! Терпение лопнуло! Ноги моей здесь больше не будет! - короткими автоматными очередями прозвучал демарш Гоцковского. Вибрирующие нотки ярости в голосе, пунцовое лицо – таким его никогда еще не видели. Он стал похож на человека, усаженного поверх пороховой бочки, к которой приложен горящий фитиль: глаза то суживались, то расширялись от сдерживаемых эмоций, левая щека начала конвульсивно подёргиваться, предательски выдавая нервный срыв. Вот-вот и он сам «взорвется». Демонстративно отодвинув стул ногой, банкир направился к выходу.

- Кто ищет – тот всегда найдет, - смотря перед собой на опустевшее место, после того как захлопнулась входная дверь, произнесла дама из минкульта пророческой интонацией, лишенной всякой сочувствующей нотки в голосе.

Леонид Андреевич сделал движение языком, словно облизывая пересохшие губы, затем прижал их одна к другой зубами, придав очертанию рта вид тесной ровной щели, с ямками по краям, и окруженной иссиня-черными волосками, напоминающими насечку мелкого напильника. Напомнив этим выражением лица куклу-марионетку, он неожиданно вздрогнул всем телом, словно от внезапно напавшего мороза, и произнес всего одно слово, подведя черту в своём сознании относительно поступка банкира:

- Паяц!

 

- Куда уж нам, вечно соглашающимся, до подобного шага, - раздался голос Кудашко, замминистра лесного хозяйства одной из приволжских республик, тоже оказавшегося по воле случая в Кремле.

Председатель повернул голову на звук, и, собравшись с мыслями, хотел ответить, но Андрей Львович опередил своего шефа:

- Мы, Валентин Романович, делаем свою работу так, как её нужно делать.

- А ведь он чертовски прав, - почти в унисон произнесли Иващенко и Тополенко. Глянули друг на друга, удивившись одинаковым мыслям, потом канцелярист через плечо кинул реплику секретарю. - Это не о вас. - И мимикой имитируя саму любезность, ладонью сделал жест, уступающий право голоса держателю акций.

- Я тоже считаю – мы не должны сидеть, сложа руки. Необходимо что-то предпринять, активизировать нашу деятельность, самое меньшее, собрать активную боевую группу, поставить ей задачу: пробиться к своим. И начинать…

- Стоп-стоп, любезнейший! - Семен Тарасович прервал оратора, понимая, что ситуация начинает выходить из-под контроля. - Хватит, мы и так среди своих, это они в осаде между двумя огнями. Наша основная задача на сегодняшний день состоит в том, чтобы сидеть и ничего не делать. Ничего не делать! Вы меня понимаете?!

- Нет! Кроме, как сидеть и переживать за свои деньги, нужно действительно что-то делать!

- Мы будем делать то, что делаем сейчас! - тоном, не терпящим возражений, ответил Председатель.

- То есть – ничего?!

- То есть – ничего, потому как на нас работает время, - более мягким голосом ответил Аркадий Тарасович.

 

- Это на вас работает время, потому что вы получаете оклад министра, а на имя вашей жены записан универсам на Тверской улице, а на Старом Арбате, если можно так выразиться, два бутика. Да, при таком подспорье, можно сидеть и ждать, когда же в лагере противника закончится оленина!

Тополенко редко захлопал в ладони.

Иващенко не спеша, встал, и, смотря в глаза Семену Аркадьевичу, спросил:

- Вы, что-либо можете добавить к ранее сказанному?

- Увы!

- Тогда я тоже покидаю ваше, - Иващенко заявил изменившимся резким и властным голосом, тут он обвел взглядом своих коллег по Комитету, очевидно, в желании сказать, что-то резкое, но врожденное чувство такта не позволило ему совершить этот неблаговидный поступок, и он через силу произнес, - собрание. - Затем развернулся, крутанув головой, без тени смущения засмеялся, и совершенно новый человек шагнул в сторону дверей, через которые ушел первый бунтарь. Вслед за голосом, его походка сделалась быстрой и молодой в движениях.

Дама из минкульта жадным взглядом проводила преобразившегося человека.

Андрей Львович, повернувшись в сторону своего патрона, хотел что-то спросить, но, увидев растерянность на его лице, отвернулся, постучал концом авторучки по столу, требуя должного внимания к своей персоне:

- М-да-а, на первый взгляд, поразительная беззлобность характера Иващенко, после общения с ним, вынуждают по-иному смотреть на неожиданную полярность его меняющихся суждений. И вообще я считаю – сегодня время хамелеонов опустилось на территорию хамства, - секретарь сделал ударение на последнем слове, открыто улыбаясь удачной фразе.

 

- Ты, брат, болтай, да не забалтывайся. Хотя, какой вы нам брат? Что вы подразумеваете под территорией хамства? - сдерживая себя, чтобы не нагрубить, Кудасов попытался выяснить – не вверенную ему ли территорию оскорбил Андрей Львович.

- Я? - Львович переспросил, мгновенно утратив, и уверенность в непогрешимости своих действий, и тем более звучавшую озорную нотку в его словах.

- Да, вы!

- Я имел в виду лагерь на площади, - ответил он с видом, изображающим саму невинность, но с предательской надтреснутостью в голосе.

- То-то же, - добродушно пробурчал Кирилл Петрович, получив удовлетворение оттого, что поставил на место зарвавшегося чиновника средней руки, и, утратив интерес к нему, равнодушно отвернулся.

- Жалко – не 37-й год, -  с сожалением негромко произнесла Елена Карповна, но достаточно ясно, для того, чтобы все осознали, что могло бы быть с ними со всеми, если бы сейчас на дворе заканчивалось четвертое десятилетие прошлого века.

- Есть ли еще желающие бросить Россию в ее трудный час? - придя в себя, спросил Семен Тарасович спокойным, хорошо поставленным, голосом.

Бросить Россию в ее трудный час больше никто не осмелился.

- Об их недостойном поведении будет сообщено Главнокомандующему. На сегодня заседание объявляю закрытым.

 

* * *

 

Иными днями одновременно несколько шаманов круглосуточно били в бубны, периодически меняя друг друга. Каждый бубен имел свой голос, но все они служили одной цели. Постепенно звуки, то усиливались, то растягивались в своём ритме, иногда же сливались в единое целое, и тогда, над близлежащими зданиями и Кремлём, растекался грозный вал устрашающего набата, не менее грозный, чем зов, всегда звучащего в одиночку инструмента могучего Тугулука. Волшебная сила скрывалась в этих музыкальных помощниках, десятки лет исправно служивших народам Севера. Они изгоняли злых духов, провожали охотников на хорошую охоту, под их ритм становились мужчинами и женщинами, будущие оленеводы и рыбаки с первым вздохом слышали не голос матери, а звук семейного ярара.

И сегодня, возможно, они служат последнюю службу своему роду? Один только Тэнантомгын знает ответ.

Иногда, на другом конце лагеря, многоголосое «Длинь, Длинг, Динь» присоединялось к ритму, стоящему в морозном воздухе – это учились молодые шаманы, будущая смена владельцев душ охотников и рыболовов. И очарованный звук, коварной волной, разбивался о слух столичных жителей, пронзая их дивной гармонией гнева и скорби, словно кинжал, в самое сердце. Днём, правда, ещё по-божески можно было терпеть, но в отдельные дни, с наступлением сумерек и до рассвета становилось трудно дышать, хотелось бежать без остановки из этого города, кричать и молить, чтобы эта… музыка прекратилась.

 

Сегодня, как раз был один из таких дней – с началом рассвета молодые шаманы будили Тэнантомгына. Вход в ярангу Тугулука находился со стороны Мавзолея, считалось, что, проснувшись, с первым шагом, Верховный шаман будет ограждать лагерь борцов за свободу от попыток пошалить того, кто лежит в этой каменной могиле. Вообще-то революционеры опасались подходить к этому месту, ближе, чем на двадцать метров.

Тугулук никогда сразу не выходил из своего жилища. Встав у входа, он немного отодвигал оленью шкуру, и стоял, наблюдая за лагерем сквозь щель. И наступивший седьмой день пребывания в столице, очевидно, ничем не будет отличаться от остальных… Он посмотрел по сторонам от яранги – никого; на стене Кремля, между зубцами, мелькали человеческие силуэты.

- Когда-нибудь, через многие века, устанет, обветшает камень, рассыплются эти неприступные стены, потому что в вечной Природе лишь Природа – вечна. А стареют и умирают в ней только люди, пытаясь подчинить её своей власти, воюя с ней, и друг с другом. Красиво получилось, - удивленно произнес он. -  Сегодня Тэнантомгыну можно этими словами пригрозить чиновникам. Ладно. Пора, - тут он усмехнулся. - Кто не работает – тот не ест, - сказал, и отвёл в сторону шкуру, закрывающую вход в жилище младшего брата бога.

Младшие шаманы, ждавшие его, резво подхватились со своих насиженных мест – чем быстрее начнётся молитва, тем быстрее будет завтрак. Тугулук с ними здоровался всегда одной и той же фразой:

- Да живут в вечной любви и дружбе Небо, Земля и Вода!

 

Но сегодня его голос зазвучал с особенной силой, глаза вспыхнули необыкновенным огненным пылом. Левая рука со священным яраром вытянулась вверх, правая прикоснулась к нему – звук поплыл над русским Майданом. Новый день родился за тысячи километров от родных мест, и об этом сейчас узнает его старший брат. А ещё он узнает, как Тугулук в своей яранге, этом тайном святилище Тэнантомгына, ночью разил страшными заклятиями кремлёвский люд и просил своих мудрых, немногочисленных богов, помочь «Поре» в грядущих схватках со столичными чиновниками.

Так было всегда… Чем грознее звучал Тахоэр, тем больше врагов попадало под власть страха перед богом и его глашатаем. Когда ярар замолкал, а Верховный шаман ещё продолжал мирно беседовать со своим старшим братом, тогда его молодые помощники сидели кругом и беззвучно молились, читая великое заклятие против Земного Зла и Московских Чиновников.

За спинами шаманов, образуя ещё один круг, стоят идолы меньшего значения, с  выражением безжалостной божественной силы. Именно, таким образом, молитве Тугулука было гораздо легче достичь ушей Тэнантомгына. И в это время, с лиц деревянных крашеных помощников главного идола, сдавалось, исчезала злоба, и они становились простыми обывателями, ожидающими воли Всевышнего, чтобы вновь стать посредниками, с одной стороны, между детьми тундры и тайги, а, с другой – вечностью. При учащённых звуках священного бубна, наоборот – за спинами людей оказывались живые трупы с удлинёнными чертами лица, испуганными глазами и искажёнными ртами, ждущие очередной жертвы – хорошо бы человеческой.

 

* * *

 

Джон обычно в молчании проскальзывал между молодыми шаманами, незадолго до начала жертвоприношений; ложился недалеко от идолов, чтобы никому не мешать, и ожидал окончания разговора Тугулука со своим богом. Под заунывные песни на непонятном языке, здесь неторопливо бежало время – так однажды заметил Джон, отметивший строгий порядок беседы Верховного шамана с тем, кто живет на небе. Он так понял, потому что все они, при молитве время от времени поднимали руки и лица к небу. И даже один раз, со свойственной ему прямотой, поэтому поводу, выразился вслух: «Ну, темный народ!». Правда, хорошо, что никто не услышал его. Шуму тогда было бы… Но он-то не виноват, потому как причина была весомая!

 

Обычно Тугулук откладывал бубен в сторону, и тогда начинались обильные жертвоприношения, совпадавшие по времени с приемом пищи. Как правило, посредники между революционным лагерем и небом набрасывались на мясо, подобно голодным волкам, которых Джон видел разве только по телевизору. Лишь младший брат бога – единственный, кто ел свою пищу не спеша, тщательно пережевывая, при этом снисходительно посматривая на своих помощников. На фоне жадно жующего молодняка, он выглядел величественным вожаком, ведущим свою стаю по пути, известному только ему одному. И Джон был единственным во всем лагере, знавшим причину неторопливости Верховного шамана: от яранги, да и от него самого всегда пахло свежей едой. Собачий нюх не сравнится с человеческим взглядом. Однажды он рассказал об этом факте Дао – тот сначала не поверил. На предложение разгорячившегося Джона проверить самому, он отрицательно покачал головой. Дао – мудрый пес, поэтому не стал испытывать судьбу. Джон особо не настаивал на подтверждении своей версии – ведь перепадало и ему тоже, а однажды молодые монахи, будто соревновались в том, кто бросит ему кусок жирнее. Он с теплом вспомнил тот день, прозванный им «днем хорошо сбалансированного меню».

 

Неожиданно сзади раздался истошный собачий визг. Джон, не приподнимаясь,  обернулся, и узнал молодого пса с южной заставы, который, несколько дней тому назад, с особым рвением гнал его от лагеря. Оказалось, что Тэркынто, самый добрый революционер в этом городке, матерясь вполголоса, запустил куском спрессованного снега, величиной с обыкновенный снежок, в пса, пытавшегося подкрасться к запретной границе Ватикана.

Джон отметил неожиданную перемену, произошедшую с Тэркынто, и  удовлетворенно хмыкнул:

- Значит, есть во мне что-то такое необыкновенное, если служители культа не гонят меня с того места, куда нельзя даже человеку-революционеру ступить ногой. Значит, я – нужный пес для «Русской Поры». Я – очень важный пес! Быть может, там, на небе, действительно, кто-то есть? И он сообщил им о моей богоизбранности? Просто так кормить не станут, тем более настоящие шаманы.

 

Отбежав на десяток метров, молодой пес продолжал скулить, хотя брошенный кусок снега не попал в него. Джон, чтобы отвлечься, положил голову на лапы, закрыл глаза, и начал вспоминать вчерашний разговор с Дао, пытавшегося провести с ним политбеседу, во время несения ночной службы.

- Наша революция отличается от социалистических и прочих цветных тем, что мы идём по пути, на котором правят не деньги, а другие ценности, и в первую очередь, историческая справедливость. А высокие слова о духовности нужно оставить болтунам от политики.

Джон с уважением посмотрел на Дао:

- Я никогда бы не подумал, что на Севере могут жить такие умные псы!

Дао осклабился:

- Ты имеешь в виду меня?

- Да.

- Я смотрю – ты тоже не промах, и начинаешь понимать, как «устроен и работает» мир. А многие люди не понимают этого устройства, и от этого все беды на Земле. Но именно эти люди правят нами.

 

- Я не знаю, как вы на своем Севере миритесь… Мне кажется – ни одно живое существо в мире не отличает зло от добра так легко, как мы. Лишь мы знаем истинную цену свободы, которой наделяют нас, и коварно лишают, несколько раз в течение дня. Не все так просто у нас, в отличие от людей, - Джон глубоко вздохнул. - А что – люди? У большинства из-за путаницы мысли – разлагается разум. Мало встречается людей, достойных нашей искренней любви. Но и среди нас попадаются особи, которые, за кусок хлеба и тарелку похлёбки, рабски лижут сапоги своего хозяина.

Стая дружно поддакнула, молча, кивая головами, а Дао шепнул ему на ухо:

- Я вижу – твой ход мыслей несколько отличается от истинно демократических идей. Тебе нужно приспособиться и стать настоящим революционером, иначе ты долго не протянешь среди нас, - потом он отошёл на шаг от Джона, попытавшегося было ответить, и добавил. - И не смей мне сейчас возражать. Плоховато ты обжился – через несколько дней поговорим, когда у тебя окончательно исчезнет чувство опасности обмана. Думаю, не стоит объяснять, что это такое?

Джон, соглашаясь скрепя сердце, тихо буркнул в ответ:

- Добро…

Бубен, монотонно резавший слух, умолк на последней ноте хвалы Тэнантомгыну. Джон открыл глаза – руки Тугулука были пусты.

- Очень хорошо…

 

* * *

 

- Сегодня фальшивые революционеры упиваются своей временной победой. Товарищи, вот вчерашний выпуск газеты «Юманите». Всего за пять су²⁸ любой гражданин Франции мог узнать из моего интервью о тех возмутительных безобразиях, творимых «Русской Порой» в месте, священном для каждого коммуниста планеты. - Тюханов перестал трясти в воздухе газетой с его фотографией. Отложил её в сторону, и достал из внутреннего кармана дублёнки ещё одну свернутую газетку.

 

²⁸ Су - французская монета, составляет 1/20 франка.

 

- А вот, товарищи, итальянская «Унита» пишет о событиях в Москве: «Оттого что человек вышел в открытый Космос, звёзды не стали ближе. Сегодня подобное происходит в сердце России. Если нельзя пройти на Красную площадь, это не значит, что страну поставили на колени. Россию невозможно поставить на колени, пока у руля компартии стоит её бессменный лидер товарищ Тюханов!».

Товарищи! Вы все слышали? - услышав в ответ одобрительные выкрики, Тюханов, аккуратно свернув, спрятал газету, и следом покрутил регулятор громкости на мегафоне до отказа. - Это они обо мне написали! Но никто в такой огромной стране не вспомнил, кроме партии коммунистов, о том факте, что распоясавшиеся «меховые» хулиганы пошли на чудовищное преступление – лишили детей праздника, лишили их светлого будущего, прекратив доступ к главной новогодней елке России. Между прочим, это должно было быть вторым чудом, которым мы смогли бы удивить наших монгольских товарищей.

И именно это происшествие, когда водопроводчик Натан Иванов закрыл краны и пошёл со спокойной совестью в стойбище, т. е. на Красную площадь, поддавшись непонятно каким убеждениям, свидетельствует о скрытой, за красивыми фразами, истинной цели «Русской Поры». Но ведь Сибирь и Монголия рядом. И народы, населяющие их, должны жить как братья, взаимно уважая друг друга.

 

Но мы знаем, кто стоит за этими поползновениями! «Пора» – это спецпроект, цель которого ослабить движение за светлое будущее, в тот момент, когда коммунисты России, объединившись в братском союзе с рабочим классом и нашими монгольскими товарищами, пытаются вновь встать во главе мирового пролетариата в его классовой борьбе против угнетателей.

Мы знаем, кому встала поперёк горла идейная приверженность наших монгольских товарищей! Представьте себя на месте наших монгольских товарищей. Вы приезжаете на Родину великого и несравненного Юмжачийна Цеденбала²⁹, чтобы посмотреть на его прах, и вдруг вам в вашей юрте отключили воду.

 

²⁹ Деятель Монгольской народно-рев. партии и междун. ком. движения, гос. деятель МНР.

 

После этих слов, московские старушки, патриотки своих районов, одобрительно захлопали, засвистели и заулюлюкали.

Наши монгольские товарищи, увидев такую мощную поддержку их чаяниям и желание московского авангарда мирового пролетариата найти, наконец, кто сможет открыть водопроводный кран, начали улыбаться и махать руками, таким образом, выражая свою солидарность с митингующими.

После непродолжительной паузы, Тюханов продолжил:

- Друзья! Вы видите – наши монгольские товарищи во всём солидарны с нами. Они – единственные из гостей столицы, кто истинно осознаёт опасность ситуации в России. Мы видим, что, несмотря на растущие беспорядки в стране, власть бездействует самым неподобающим образом, а наши монгольские товарищи уже пятый день подряд существуют без своего ритуального чая. Дальнейшее развитие этой негативной ситуации может нанести колоссальный вред многолетней дружбе монгольского народа и великого русского, который уже раскололся на два лагеря. Один, самый бесцеремонный – занял лучшие места, а другой – захватил нашу святыню, и теперь не пускает ни нас, ни наших монгольских товарищей на нашу площадь. Мы наблюдаем синдром лобного места³⁰ – сами не пользуются и другим не дают. Так это тогда у нас получается уже три лагеря. Потому, что третий – это: вы, мы и наши дорогие монгольские товарищи.

 

³⁰ Сочетание резкого снижения интеллекта, в первую очередь памяти и критики… и     нарушениями эмоций от беспечности до состояния злобной раздражительности.

 

Наш лагерь – самый мудрый, самый сознательный, самый выдержанный и дисциплинированный. Без пустых лозунгов и требований. Мы не поддадимся на провокации этих проходимцев, а водопроводчик Натан Иванов, когда настанет время, сам пришагает к нам – просить прощение, осознав свою ошибку в нарушении интернационального долга.

В заключение я хотел бы подчеркнуть, что «меховой» революции предшествовал нездоровый образ жизни её устроителей и их наследственная патологическая жадность. Это драма не только России, это драма всего мира!

 

* * *

 

Тынанто не спалось. Он вышел из яранги, и пошёл в сторону заставы. Оглянувшись на шум, увидел верного Джона, прямо по-человечески, тяжело вздыхающего, но послушно плетущегося за своим вожаком.

Услышав скрип шагов позади себя, Тагрой обернулся и обнаружил своего командира, намеревающегося присесть подле штабеля из ящиков с тушенкой, укрытых ворохом оленьих шкур. Кивнул своему другу Таапу, мол, наблюдай, сам подошёл к Тынанто.

- Какомэй! Что такой хмурый? - не сдержал своего удивления Тагрой.

Тынанто, взявшись левой рукой за родового божка, правую – положил на Джона, уже улегшегося рядом на шкурах, и произнёс, смотря в глаза Тагрою:

- Совсем плохо. Каменный мешок давит. В большом городе совсем мало воздуха. Это плохой город. День здесь всегда наступает неясный – зачем так? Заболел я. Нормальной еды нет. Огня нет. Глаза закрою – путь сквозь облака вижу³¹.

 

³¹ Предчувствие смерти.

 

- Ты это брось. Какая дорога сквозь облака? Настоящая жизнь у нас вот-вот начнётся, а ты – сквозь облака…

- Я слышу, голоса своих родителей, и мой хранитель домашнего очага, подсказывает, что скоро всё остальное произойдёт естественным путём. И мне приходится соглашаться с ним, - ответил Тынанто с тоской в голосе и болью в сердце. - Давит камень зданий, - он взялся за грудь. - Не могу я здесь. Ах, если бы можно было сейчас вырваться из этого каменного мешка, из этого скопища сумеречных домов³², и очутиться в своём жилище – родной тундре, взбодриться быстрой ездой по снежной целине.

 

³² Так раньше чукчи называли тюрьму.

 

Тынанто представил, как олени несут его на новое место кочёвки, где ещё не ступала нога чукчи. Закрыв глаза, услышал свист свежего вольного ветра, дыхание его неутомимой оленьей упряжки: «Ещё пару часов такой езды, и он окажется там, где возле зовущей линии горизонта, ровная гладь белой пустыни сливается с небом. Это всё дарит мне Тэнантомгын. Это он вселяет в нас великую радость жизни. Это он нам даёт силу духа».

В своей жизни Тынанто не слишком много видел русских, но ему искренне жалко их, не испытавших радостного ощущения чувства свободы полёта над землёй, когда ты одной рукой можешь изменить, или остановить этот волшебный полёт. Он всегда кочевал, отец кочевал, дед кочевал, отец деда… все они рождались на нартах, и на нартах умирали.

Тынанто открыл глаза, глянул вверх. Блестели, переливаясь, звёзды в безоблачном небе, благодаря жёлтому кругу луны, тяжело и медленно одолевающему свой путь, от яранг, храма, стоящего на площади, на снег легли голубые тени.

- Русские никогда не узнают счастья кочевой жизни. Они родились в этих сумеречных домах, здесь они и умрут.

- Ты о чём? - спросил подошедший Таапа.

- О русских.

- Понятно. Ты знаешь, Тынанто, думаю, что, - тут он, оглянувшись, на остальных караульных, стоящих поодаль, и перешёл на шепот, - у нас ничего не получится.

- Почему? Теневиль всё просчитал – должно получиться, - удивлённо возразил Тагрой. Тынанто от услышанной крамолы только вздохнул и закачал головой, затем достал своего божка, протянул его друзьям:

- Смотрите – умка.

- Ну и что?

 

- А то – слава умки так велика, что ни одному русскому не придёт в голову помериться с ним силой. После этого назвать их глупыми – язык не поворачивается.

Тагрой восхищённо цокнул языком, и добавил:

- Какой ты умный!

От волнения, сердце у Тынанто забилось с такой силой, что показалось – оно готово было выскочить из груди. Он спрятал своего божка, и решил сменить тему разговора:

- У меня скоро день рождения.

- Когда? - одновременно друзья спросили у него.

- Через три дня, семнадцатого января. Дома будут праздновать без меня. Тоюймэ разожжет новый хороший костёр в яранге. Достанет припасённое медвежье сердце, сделает строганину, - Тынанто мечтательно проглотил слюну. - Ах! как она хорошо готовит де… де… - хотя он услышал это новое русское слово, три года тому назад, но у него никак не получается его выговорить с первого раза. - Де-ли-ка-тес. Вот! Трудный русский язык. Интересно – Тэнантомгын его знает?

Если бы я был дома – все гости ели оленину, а счастливчик – сердце умки.

От таких вполне реальных мыслей, в животе у него заурчало. Он обвёл глазами скучный городской пейзаж:

- Плохо жить в каменном мешке. Даже после чая настроение не бывает бодрым. Скука.

- А я бы сейчас дома полакомился гагачьими яйцами, - мечтательно произнёс Тагрой, прищёлкивая языком от призрачного удовольствия.

- Ты издеваешься? Откуда гагачьи яйца в середине зимы? - недоверчиво протянул Таапа.

- Из холодильника.

 

Джон поднял голову, обернувшись назад, начал всматриваться в идущего человека. Подошёл молодой шаман, шепча священные заклинания. Окончив молитву, поздоровался, затем спросил:

- У вас тихо?

Получив утвердительный ответ, ночной гость решил просветить караульных:

- Нам всем нужно благодарить Тэнантомгына, за милости, ниспосланные живущим на земле. У русских тоже Бог сильный, но он живёт на небесах, у него один дом – на небесах, и его благодарят люди за хлеб, который он им даёт, только – хлеб. А наш Великий Тэнантомгын живёт в горах, и в тундре, и в далёком море, и даёт своим детям настоящую еду: и моржа, и нерпу. Что лучше – кусок чёрствого хлеба, или жирное оленье мясо?

- Какомэй! Конечно, мясо! - почти хором выкрикнули ополченцы.

- Правильно. Молодцы! - похвалил их шаман. Боги учили его, что в поднебесном мире не осталось людей, чей характер нельзя было бы взломать, словно сейф, и затем откровенную душу принудить думать и действовать по-другому. Но эти странные русские… - А для того, чтобы есть каждый день мясо, нужно исполнять волю мудрого Тэнантомгына! И тогда он заставит всех трепетать перед нашей силой!

 

* * *

 

Согласно заведённому многолетнему четкому порядку, утром на столе главы государства лежал очередной доклад  аналитиков Директората, исследующих различные темы на предмет будущих угроз национальной безопасности США.

                                                             

Уважаемый господин Президент!

 

Проанализировав выводы Центра стратегического развития нации, Аналитический центр Директората разведки, к своему глубокому сожалению, подтверждает: концепция «единая нация» перестаёт работать, а это означает – американцам нанесена серьёзная психологическая травма. Америка находится в преддверии грандиозных общественных беспорядков. Американская мечта уже стала, ничем иным, как миражом.

Сегодня уже невозможно подсчитать урон, нанесённый нам событиями в Москве. Кажется, что невидимый враг, дождавшись своего часа, наносит Соединённым Штатам непоправимый удар, рассчитанный на то, чтобы возрождение нашей великой страны стало невозможным. Наш враг – не безликий. Но для более четкого его определения, и контрмер против него, необходимо срочно выделить средства на дополнительный запуск девяти военных спутников. Тогда мы точно сумеем узнать истинное лицо врага, а, зная, кто наш враг, мы способны защитить Америку и идеалы американского народа.

Мы считаем – господин Президент должен быть достаточно хорошо информирован, соглашаясь на дополнительные военные расходы. Лучше мы запустим сегодня 9 спутников, чем завтра будем рисковать жизнью своих детей. Функционирование каждого из девяти аппаратов строго согласовано с остальными семью ранее запущенными. Располагая новейшими данными, американское правительство сможет оказывать тонкий психологический нажим на своих партнёров для успешного изменения европейской геополитики.

Справка. На космодроме Плесецк активно ведутся работы по созданию объектов инфраструктуры перспективного космического ракетного комплекса «Ангара». А также продолжаются летные испытания космического ракетного комплекса (КРК) легкого класса «Рокот».

 

Президент, было, протянул руку к кнопке, соединяющей его с секретарём, но передумал, встал и направился к святому месту в этом кабинете – холодильнику. Там у него лежала на «черный день», спрятанная от чужих глаз, бутылка русской водки «Столичная». Говорят, что изготавливается из чистой пшеницы.

- Давно я хотел тебя попробовать, - пробормотал он, ища стопку под водку. - Что за бардак – в кабинете отсутствует нужная посуда? - недовольно спросил Президент, правда, непонятно было – к кому он может обратиться в пустой комнате. - Ну, ладно, попробуем по-русски, - согласился он с отсутствием посуды для распития водки, и направился к своему столу. Подвинул к себе листки из Аналитического центра Директората разведки, и на них чиркнул пером, разрешая от имени США немедленно профинансировать запуск ещё девяти спутников. Спрятал водку под стол, затем кнопкой вызвал секретаря.

- К исполнению, - приказал Президент, отдавая ему бумаги. - Меня не тревожить.

Дождавшись, когда закроется дверь, он открыл бутылку, и попробовал хлебнуть водочки по-русски, из горлышка. Первый глоток чужеродного национального напитка не удивил ничем особенным, правда, он ожидал, что ощущение будет намного хуже, но ничего – пошла.

- Главное дело, не робеть и  не останавливаться, - вспомнил он чей-то рассказ о питье водки, следя за крупными пузырьками воздуха, стремящимися всплыть наперегонки по узкому горлышку запотевшей бутылки навстречу своей гибели.

Пузырьки быстро перестали подниматься.

 

- Умерли, сдохли, - подумал господин Президент, не сводивший с них взора, во время процесса дегустации водки. - Так и с русской идеей будет. Быть может, несколько иначе, но конец такой же – придёт опустошение на их землю.

Неожиданно во рту появилось ощущение чего-то необычного – не противного, но требующего немедленно что-то скушать. Подскочив к холодильнику и открывая дверцу, он уже в последний момент вспомнил, что съестное в этом кабинете никогда не хранится. Нечто большее, чем просто желание закусить поднималось из желудка вверх, пытаясь вгрызться в мозг… Президент быстро открыл бутылочку «Кока-колы», сделал пару хороших глотков – теперь мозгу нации ничто не грозило.

Вернувшись на место, со словами: - Потом, как-нибудь разберемся с русскими, - он спрятал пустую бутылку в портфель. - А это мероприятие будет называться… это теперь будет называться: борьба с наследием прошлого. Всё, что осталось от предыдущего хозяина Овального кабинета – уничтожится! Тут, до меня, деятели от политики насочиняли ненужных законов – всё пойдёт на свалку, - неожиданно газ напитка попытался вырваться наружу тем путём, каким попал в организм, но Президент подавил позыв, лишь изобразив небольшую отрыжку, - истории. Ковбои недоделанные! Три срока на двоих просидел семейный подряд³³ – ничего выдающегося не сделал для славы Америки, и та белобрысая прослойка между ними, специалист по стажеркам³⁴  – тоже ничего… 20-ть лет на троих! 20-ть лет только штаны протирали, да время от времени пиарились! Один я за всех расхлебываю…

 

³³ Джордж Буш – старший (1989-1993) Джордж Буш – младший (2001-2009).

³⁴ Скандал вокруг отношений Президента США Билла Клинтона (1993-2001) и 25-летней практиканткой Моникой Левински разгорелся в 1998 году, когда в прессу просочились подробности (Washington Post, 21.01.1998).

 

Неплохая всё-таки вещь, - он провёл языком по губам, вспоминая вкус русского напитка. Президент достал из портфеля бутылку, взял со стола увеличительное стекло – гордость Белого дома, начавшее служить ещё Эйзенхауэру в первый президентский срок, и теперь эту реликвию хозяева кабинета сдают друг другу по описи.

Президент прищурился, и начал читать водочную этикетку:

- Разлито на Втором ликероводочном заводе. Странно? Очевидно, ошибка вкралась в текст. Как можно водку разливать из пшеницы? Дуркоголовые! - господин Президент подвёл черту под русской технологией приготовления водки. - Мы вам ещё покажем. Мы вас там, - он поднял палец вверх, - задавим, в порошок сотрём. Скоро весь мир узнает правду о том, что больше всех принесли пользы Америке первые президенты и я, - произнёс он, затихающим голосом, медленно обводя взором Овальный кабинет, и, положив внезапно отяжелевшую голову на руки, почти беззвучно добавил: - Я им устрою разгон, за то, что в кабинете нет посуды, соответствующей регламенту… Ещё не то будет… Я…

 

(Продолжение следует)

Другие произведения автора:

Однажды на орбите, или Задорнов был прав

Сбойка

Как это было