Заговор

Можно было бы, конечно, героя сюжета заменить другим лицом, но, если история произошла с автором, то зачем ему отказываться от нее, тем более раннее обещано повествовать о правде, и только о правде.

Июль 1981 года. В тот период я рубал уголь на участке № 70 («Известнячка-запад»). Можно смело сказать: не только наша бригада, но и весь коллектив был почти одного возраста, исключая начальника, бригадира, и ещё трёх-пяти человек. Жили весело (имеются в виду добрые взаимоотношения в бригаде), или почти весело.

Не помню причин, заставивших меня, несмотря на очередь, работать в самом верхнем уступе около недели, или, может быть, даже больше. А что тут «помнить»? Или начальник попросил навести порядок в верхнем хозяйстве, или брат-бригадир… Но мне нравился этот уступ – далеко не лазить, если, конечно, не обращать внимания на бивший ключ воды, из трещины по почве, в метре от подошвы штрека, с завидным постоянством передвигающийся на призабойную крепь; если только не брать в расчёт само сопряжение лавы со штреком, которое, ни в коем случае нельзя упустить, иначе тогда будут проблемы с рамами (крепление штрека). Закрыв глаза на все эти прелести и возможные нюансы, и удивляя своих коллег очередным неадекватным поступком, я, однако, находил свою изюминку от работы в экстремальных условиях; и не находил в своих действиях не только ничего геройского, но даже и тени самопожертвования.

Может быть, мой внутренний мир, в далёких восьмидесятых, требовал определённой доли риска, причитающейся именно ему? Я не знал ответа. По крайней мере, тогда не знал...

И вот в один из тех далеких дней… Прошло уже два часа, как я приступил к работе. Вначале пытаешься оттянуть момент своего соприкосновения с водой, хотя бы частично, а потом, уже окунувшись в неё, кажется, что это твоя родная стихия, и ничего на свете нет милее, чем купаться здесь, где и чертям-то появляться страшно. Хочу заметить, вода, как ни странно, была комнатной температуры, что для глубины 630 м довольно  редкое явление. Тёплая водичка в тех условиях – это большой плюс для забойщика (чуть было не вырвалось – каторжанина).

«Проплавав» почти два часа, захотел пить. Казалось, руку протяни и возьми флягу на штреке – утоли жажду, молодой шахтёр. Дело в том, что давало себя знать утро холостяцкого периода жизни. Есть мудрое изречение древнего народа: «Не хлебом единым сыт человек». Нечто-то подобное со мной произошло вчера. Но это было вчера и за столом, а сегодня я вылез из лавы, взялся за флягу в своей куртке, и с первого прикосновения понял – она пуста. Вот это номер! Висевшие рядом куртки тоже были пусты – забойщики забрали фляжки с собой в лаву. Я, конечно, удивлён, даже больше, чем удивлён. Моему внутреннему возмущению не было предела.

- Кто же посмел так низко пасть?! Во всех газетах славят советского шахтёра, а тут, на участке, собрались одни... Даже нужное слово затрудняюсь подобрать!

Вода (питьевая) в шахте – святое дело. Я отработал на горловской кормилице семь лет. И поначалу был удивлён тем фактом, что отработавший смену шахтёр, даже, если он еле волочит ноги, идя на ствол, несёт оставшуюся воду и делится ею с остальными. Уйдя работать на другую шахту, я некоторое время ещё автоматически подчинялся этому внутреннему благородному порыву, несмотря на то, что возле ствола, шахтёров всегда ждал бак с водой.

Ну не без того, бывало, выпьют воду, но всегда оставят толику хозяину фляги. А здесь – насухо. Слов у меня нет; сил, без воды – тоже. Правда, несколько раз краем глаза я видел луч светильника, ранее мелькавший надо мной в штреке, но…

Делать нечего – пошёл клянчить воду у проходчиков. Работы велись по завалу, т. е. по старому штреку. Хорошего в этой работе мало, как и в любой другой тяжёлой и изнурительной... Иногда съезжают глыбы известняка, которые нельзя ни отпалить (взорвать), ни быстро разбить балдой. Одним словом, «Известнячка».

В смену нашей бригады хорошо вписывалось проходческое звено из двух моих ровесников, живших в г. Артёмовске. Исходя не только из своих семилетних наблюдений на той шахте, смею заметить, что все проходчики, родом из Артёмовска были мастерами своего дела. Чего-чего, а добросовестного отношения к своему труду у них отнять было нельзя.

Подойдя к ним, я спросил наивным голосом, приготовившись услышать басню о некоем незнакомце, недавно посетившим наш участок:

- Мужики, мою воду не вы выпили? Возможно, как-нибудь случайно или совершенно нечаянно приложились к фляжке из куртки?

Проходчики обернулись в мою сторону, потом посмотрели друг на друга, и оба быстро начали высказывать свою непричастность к случившемуся факту:

- Нет-нет!  Не-е-е! Нет!

- А кто приходил?

- Мы не видели.

- Глотка воды не найдётся у вас?

Они вновь глянули друг на друга, потом на меня и повторили свою песню…

- А вы не скажете – воду из лавы (имеется в виду ключ, бьющий из почвы) можно пить?

- Принеси на пробу.

Нужно заметить, что на ощупь вода была какая-то довольно мыльная. Пить её, конечно, страшновато, и никому раньше даже не в голову приходило, что её можно было хотя бы на вкус попробовать. Из-за её качеств мы шутили: «В стирку брюки не нужно сдавать – выжал, высушил, и всё в порядке». Набрав воды во флягу, около полулитра, пришёл к ним под забой, отдал. Один из них взял флягу, понюхал, опрокинул и выпил всю до капли. Я смотрю на его работающий кадык, и мне становится ещё хуже от мучающей жажды. Вздохнув, он отдаёт мне флягу:

- Нельзя её пить, она нехорошая, - отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил заниматься своим делом.

Я поражённый случившимся, молча повернулся и пошёл назад. Вслед же услышал напутствие:

- Ни в коем случае не пей, она плохая.

Последней фразой он просто убил меня. В лаве я обмыл руки, набрал в ладонь воды – попробовал, несмотря на внутреннее отвращение. О, ужас! С содроганием вспомнил, что проходчик, проглотив воду, даже не сплюнул. Не знаю, какими элементами периодической таблицы богата эта вода, но если бы я выпил даже половину от того количества, что проходчик опрокинул в себя, у меня не язва открылась – до конца смены желудок дотла сгорел бы. В общем, кое-как я отработал. Нет, работал я, как всегда нормально, но внутри себя ежесекундно ощущал раскалённую Сахару.

На следующий день, уже опустившись в шахту со своими товарищами,  я затронул эту тему, и был поражён ответами:

- У меня тоже выпили!

- И у меня! Я тогда вообще, чуть не умер!

- Они говорят: «Мы вообще не берём в шахту воду, она нам не нужна».

- Ах, вот оно как?! Почему же вы тогда молчали? - спросил я, сетуя на свой вчерашний случай, и на «отвратительную», не покидающую с годами черту характера – верить ближнему. - Вы согласны, что зло нужно подвергнуть наказанию?

Нас в тот день заговора было пять-шесть человек. Все согласились с моим предложением, и, естественно, сразу возник вопрос:

- Каким образом можно их проучить?

- Физическое воздействие – глупо и неприемлемо (не в Африке живем), моральное тоже не подходит, потому что «горбатого могила исправит». Должно же существовать какое-то сильное слабительное средство? - предложил я.

Меня единодушно поддержали.

- Я принесу, - ответил один из заговорщиков, у моей матери много этой «беды».

В эту упряжку я забрал воду в лаву. Спустя час-полтора, снова замелькали чьи-то огни на штреке, потом луч чужого светильника выхватил мою флягу, висящую на стойке крепления, и сполохи над головой исчезли.

Прошли ещё сутки. На-гора забойщики в том же составе (имеются в виду участники вчерашнего разговора) касаются вчерашней больной темы:

- Кто-нибудь, что-нибудь придумал?

- Николай, ты просил – я принёс.

- Ребята, не я просил, не мне одному это нужно, но я берусь исполнить вашу волю, если вы даёте добро…

Через полминуты я держал в руках ленту таблеток с диковинным названием, расположенных в упаковке в  два ряда.

- На русский язык как это переводится?

- Обычно говорят: пурген.

- Знакомое слово, - я подвёл черту, - тоже слышал. - И тут же не преминул пошутить. - Вроде бы далеко бьёт...

В шахту мне пришлось брать две фляги – одну для себя, вторую с лекарством – для проходчиков, любителей дармовой водички.

Придя на участок, я отпил из фляги немного воды, и туда же, мой коллега, принёсший таблетки, выдавил все до одной, не менее двадцати штук. Я потрусил её, пытаясь растворить таблетки в газированной воде.

Кто-то посмотрел вовнутрь и удивлённо произнес:

- Ничего себе! Вода стала розового цвета…

Мы все одновременно, почему-то недобро усмехнулись. Наверное, в нашу кровь каким-то образом попала бацилла злорадства. В тот день мести, товарищи, спускаясь в лаву, желали мне удачи. Объяснять не нужно, что одну флягу я специально оставил в кармане куртки, висящей неподалеку на штреке, вторую забрал с собой и спрятал от чужого взгляда. Через час, мелькнул один луч, за ним другой. Спустя минут десять-пятнадцать, покидая участок, два человека промчались с шумом, напоминающим бег стаи диких кабанов, ломящихся сквозь заросли. Всё ведь видно – голову поднял и смотри. Я вылез на штрек. Первым делом похлопал по карману куртки, где лежала фляжка – пусто. Что греха таить, улыбнулся и проворчал: - Не всё коту масленица, - вспомнив, как матушка говаривала, добавил. - Будет и великий пост.

В проходческом забое было темно, сходил посмотреть, что же там случилось. Может быть, завалилось, и дело не в приготовленном «лекарстве»? На этом штреке иногда случались аварии. Но обстановка была обычная, правда, инструмент был беспорядочно разбросан, чего раньше за проходчиками (ни за одной сменой!) не наблюдалось. Для меня причина их поспешного бегства была ясна: всё-таки пургенчик заработал, а вспомнив, с какой скоростью они побежали на ствол, то можно с уверенностью сказать, что-что, а данный вид лекарства отечественная фармацевтика изготавливает на совесть.

Бригада начала  смеяться с первого дня. Начальник в недоумении только посматривал на наши улыбающиеся лица, когда заводил речь о пропавших проходчиках:

- Кто может объяснить мне, куда они исчезли?

- Александр Васильевич, нам-то, откуда знать? Они же вербованные, - и заходили вновь стены от хохота, подтверждая нашу правоту.

- Должно быть, запили?

- Так они же не пьют, Александр Васильевич, - отвечал я, - они – какие-то неправильные, из другого теста замешаны. Их, когда делали, дрожжей положили больше обычного и… передержали. - И вновь молодые крепкие парни, смотрящие ежедневно в глаза Её Величеству, совсем по-детски, закатывались в безудержном залихватском смехе.

Начальник и бригадир (брат) могли себе позволить только улыбнуться, глядя на нас, они не понимали, и даже не допускали мысли, что можно смеяться без особой на то причины.

- Александр Васильевич, вы с бригадиром, наверное, понять не можете причину нашего веселья? Начальники других участков должны  завидовать тебе из-за хорошего микроклимата в коллективе, хотя вам этого не понять – вы находитесь в другой возрастной категории, - снова и снова сотрясался воздух от смеха.

- Виктор Герасимович, ответь: почему твоя бригада забойщиков превратилась в бригаду дурносмехов? - спрашивал начальник, пытаясь узнать первопричину нашего, казалось, беззаботного веселья.

- Молодые. Кто-то объелся пломбира, кто-то – эскимо, - бригадир с шуткой подвёл черту под нашим оживленным состоянием духа.

- Смейтесь-смейтесь, но пусть только кто-нибудь попробует полоску не срубать, или в шахту не поехать – тогда он будет у меня до самой пенсии смеяться, - произнёс начальник с натянутой улыбкой, но с лицом, на котором написана картина полного удивления и непонимания ситуации.

Пенсия? Это, что-то далёкое и нереальное для нас, живущих молодой и здоровой жизнью, явилось детонатором к новой вспышке хохота.

Через три днявербованные зашли в нарядную участка и смиренно, в том-то и дело, я подчёркиваю – смиренно, сели в углу. Начальник отсутствовал – был на совещании у директора.

Я не смог удержаться и нарушил тишину:

- Что же вы, горе-проходка, бросили инструмент, не спрятав в хованку?

- Мы на электричку опаздывали.

- Ясненько. А почему прогуливаете? Выходит, нам придется ещё и за вас штрек проходить? Вы и так уже на нашей шее три дня сидите, - съязвил я напоследок.

- Да, запили мы.

- Вы?! Запили?! Неужели вам никто, включая родителей, не объясняли, что водка – это зло, и ни к чему хорошему не приведёт увлечение этим отвратительным делом? И поэтому её…

Сидевший рядом со мной забойщик, продолжил мою мысль:

- Нужно уничтожать и начинать можно прямо с сегодняшнего дня.

Посмеялись ещё раз хорошо – от души, и больше пройденной темы мы не касались. Зато на верхнем штреке старый добрый закон вновь восторжествовал: можно было оставить флягу с водой на виду, и забрать её в конце смены целой и невредимой.

08.12.2007

Другие произведения автора:

Бунт (отмене 8 марта посвящается)

Два Тараса

Ложка дёгтя