Сказ о том, как ПОРА на Русь пришла (гл. 7)

ГЛАВА VII

 

Комитетчики вынуждены ретироваться со стены из-за обстрела

катапульты. Палашка вносит сумятицу в ряды коммунистов.

Джон размышляет. Е. К. осуществляет мечту. Банкир

со скандалом покидает заседание. Митинг КПРФ.

 

13.01.20…

В 9:00 Семён Тарасович в скверном состоянии духа преодолевал последние метры подъема на площадку Сенатской башни. В спину ему тяжело дышал его неразлучный спутник и помощник.

- Что-то вы, Семен Тарасович, сегодня явно не в настроении? - осторожно спросил Андрей Львович.

- Раздумываю о Гоцковском, обо всех вас, и о тех, кто беснуется внизу, а это меня злит.

- Да будет вам, заставлять себя думать – обычный рабочий день. Размышляйте лучше о семье, или ещё о ком-то, - Андрей Львович подытожил переживания своего начальника. Тот, резко обернувшись на ходу, метнул быстрый взгляд на своего секретаря – не иронизирует ли? Но лицо говорившего было непроницаемо, глаза оставались такими же, как всегда, бесцветными, без тени огня и энергии. Начавшийся разговор оборвался без продолжения.

После тепла кабинета и столовой, им, разогревшимся от подъема на башню, приходилось теперь поёживаться от пробирающего мороза. Некоторые из собравшихся членов Комитета, пришедшие заранее, притоптывали ногами, похлопывали руками себя по плечам, разгоняя застоявшуюся кровь. Лишь один Тыркын стоял в распахнутой импортной дублёнке, без рукавиц, и молча рассматривал открывшуюся внизу панораму революционного лагеря.

 

С кремлёвских стен, взору осаждённых открылась неистовая пляска младших шаманов с пением, сопровождающимся ударами в бубен, громом каких-то немыслимых медных пустотелых подвесок. Иногда пение прерывалось криками разных птиц и зверей, неизвестных, не только обитателям Кремля, но, очевидно, и науке.

- Ну, что, господа-товарищи, в тесноте, да не в обиде? - спросил председатель у ожидавших его людей, подходя к краю парапета.

В ответ раздалось несколько одобрительных ответов.

- Да, давненько я не хаживал этими местами, - подумал Тарасович, осматривая окрестности и сам Кремль. Его взор упал на котлы, с тлеющими под ними кострами.

- Кудасов?! - позвал он исполняющего обязанности коменданта Кремля.

- Я здесь! - из толпы вынырнул бравый полковник.

- Что это?! - спросил председатель, пытаясь придать своему голосу всю строгость, имеющуюся у него в запасе, и указывая рукой на котлы, по обе стороны башни.

- Психологический фактор, уверен, что окажет серьёзное воздействие на горячие головы революционеров, попытающихся начать штурм Кремля.

- Ну, что ж, логически правильное решение, - и он вновь начал разглядывать лагерь. Спустя пару минут, пытаясь прорваться сквозь шум голосов, закричал, привлекая к себе внимание:

- Господа!

 

Когда господа обратились в слух, Семён Тарасович спросил у них, указывая перстом на главного шамана, воздевшего, в эту минуту, руки к небу:

- Каково впечатление от этого атавизма?

Среди шума разноголосых голосов, невозможно было определить чей-то внятный ответ. Только Галицкий, да женщины промолчали, остальные же начали обсуждать, не в лестной форме, раскинувшийся внизу лагерь. Кто-то начал рассказывать анекдоты о чукчах, иные показывали пальцами на круг, из сидящих шаманов, и хохотали. Тыркын молча, стоически переносил словесные издевательства над своими земляками.

Смотря в бинокль на службу шаманов, председатель тихо выругался, затем обернулся, увидев Тыркына, поманил пальцем, и когда тот подошёл, кивнул на служителей культа:

- Что вы, молодой человек, со своей точки зрения, можете сказать по этому поводу?

- Однажды Эразм Роттердамский²¹ сказал: «Труд скромного хлебопашца был более приятен Богу, чем монашеские правила».

 

²¹ Эразм Роттердамский, Дезидерий, псевдоним Герхарда Герхардса (1469-1536), нидерландский учёный, писатель, богослов, крупнейший представитель христианского гуманизма.

 

Тихо вздохнув,  Семен Аркадьевич задумался, потом ответил историку:

- Не знаю, где вы прочитали это изречение, но это хорошие мысли, добрые мысли. Так мог сказать только человек, лишённый пороков и заблуждений.

Галицкий, стоя рядом с председателем, ощутил, как чья-то рука неспешно залезла в его левый карман. Неторопливо повернув голову, он ожидал увидеть кого угодно, любого из развеселившихся господ-товарищей, но этим баловнем оказалась Елена Карповна. Не давая времени на раздумье, она шепнула ему на ухо: «Замёрзла», и, словно ненароком, тихо прижалась плечом.

Тыркын, почувствовав её ладонь, прижатую к ноге, и, возбудившись, крайне испугался, оказавшись между Сциллой и Харибдой. Стоя ни живой, ни мёртвый, Тыркын заметил, как внизу, в лагере, после жеста вытянутой руки главного шамана, произошло быстрое движение. Десятка три революционеров подбежали к Мавзолею. Даже невооруженным глазом было видно, как их узенькие глазки сердито расширялись. Они быстро натянули луки в сторону Сенатской башни, имитируя стрельбу, и при этом, пытаясь дикими пронзительными воплями, устрашить Московского Чиновника, к сожалению, пока непобедимого.

На площадке, предупреждая, кто-то крикнул: «Белку в глаз бьют!». Восклицание подействовало, словно команда, и часть людей пригнулась, а часть – упала лицом вниз. Особенно удачно спрятался Андрей Львович, который умудрился улечься между парапетом и присевшими членами Комитета.

 

Елена стиснула, вернее, сказать, вцепилась в ногу Тыркына. Он повернулся к ней. Они почти касались кончиками носов друг друга. Елена Карповна заглянула на самое дно глаз Тыркына, и увидела там больше, чем простую жажду любви. Её мягкая улыбка открыла чудные ямочки на щеках, закрыв глаза, она послала ему незаметно воздушный поцелуй. Она вспомнила цитату, гонявшегося за ней, Ильича: «От природы не убежишь». На их счастье – этой сцены не видел коварный Андрей Львович, лежащий с закрытыми глазами, иначе неизвестно, какие последствия для них обоих имело бы увлечение Елены Карповны.

Историка не просто бросило в жар – сейчас он мчался в сумасшедшем водовороте неизведанных ощущений. С большим трудом, освобождаясь от неистового желания обнять, или хотя бы прижаться к женской щеке, он встал, поднимая её за собой, и громко заявляя: «Это у них такие шутки! Не бойтесь, они стрелять не будут!». Народ выровнялся, Елене пришлось вынуть свою руку из чужого кармана. Львович уже был на ногах, грозя шалунам кулаком.

Революционеры смеялись, держась руками за животы. Один из них упал на спину, и задрыгал поднятыми ногами, выражая, подобным образом, своё чувство к комичности ситуации, другой – поступил ещё проще: повернулся спиной к осаждённым, нагнулся, и, задрав кухлянку, показал свой тощий зад. Тополенко снял шапку, вытер ею лоб, покрывшийся подозрительной испариной, и, неожиданно для всех начав заикаться, удивлённо спросил:

-  А-а-а они, что – без на-а-ательного бе-е-елья ходят? Ведь зи-и-има!

 

На башне воцарилась гробовая тишина. Что и говорить, один жест, а какой потрясающий эффект – почти три десятка людей потеряло дар речи! Ярчайший пример беспрецедентного случая, когда совершенно неожиданно было найдено успешное ноу-хау для разрешения проблемной ситуации в условиях современной цветной революции.

Лишь один господин Гоцковский не потерял присутствие духа. Стоит заметить, к его чести, что в сцене с луками, он – единственный, кто полностью не спрятался, а, выглядывая из-за парапета, проговорил: «Пригнуться никогда не поздно». Сейчас он улыбнулся, произнеся рассудительным тоном:

- Бред какой-то! А вы хотели там увидеть смокинг? Нужно знать, что хорошие костюмы вызывают привыкание, - сделав паузу, добавил, - и стоят приличных денег, хотя им в последнем факте, очевидно, не откажешь.

Тополенко посмотрел сверху на банкира (он был на голову выше), восстановив нормальную дикцию, но, бессознательно перейдя на свой родной язык, и, вздымая руки, словно в молитве к небу, закричал:

- Рятуйте, панове²²!

 

²²  Спасите, господа! Укр.

 

Между тем командир этой группы революционеров, что-то прокричал, очевидно, отдавая распоряжение, потому как все они одновременно развернулись и подбежали к какой-то конструкции, накрытой чехлом, стоящей недалеко от шаманской ставки. Взглядам осаждённых открылась самая настоящая метательная машина средних веков. Закрутился возле неё народ, завертелся юлой, прозвучала отрывистая команда, и в сторону Сенатской башни полетел заряд. Черная точка приближалась, быстро увеличиваясь в размере, и обретая очертания. Что-то непонятное, пролетая мимо башни, будто зависло на мгновение в своей верхней точке над крепостной стеной, и полетело дальше на территорию Кремля. Этого мига времени было достаточно, чтобы рассмотреть – у пролетевшей головы оленя, губы которого были изогнуты страшной улыбкой смерти, отсутствовали глаза.

- У него, кажется, глаз нет, - испуганно прошептала мгновенно побелевшая Елена Карповна.

- Лакомство. Праздник у них сегодня, - равнодушно, без тени смущения, пояснил Тыркын.

- Кошмар! - только и смог произнести Семён Тарасович.

Елена ойкнула, и рухнула на руки молодому историку, успевшему её подхватить, и сразу тяжело задышавшему.

 

Андрей Львович судорожно вцепился в край парапета, потом переклонился через него и замер. По прошествии минуты, мощным фонтаном не переварившегося завтрака, его стошнило на чью-то могилу. Оглянувшись на коллег, охнул и прошептал:

- Пропала Россия, - добавив про себя, - хотел же со второго января взять отпуск и уехать подлечиться на Святую землю. Ай-я-яй, что теперь-то будет?

Внизу революционеры зачехляли катапульту, громко хохоча, и показывая пальцами  в сторону Сенатской башни. Начал срываться снег. Потрясенные комитетчики, не сговариваясь, и, не говоря ни слова, предпочли покинуть башню.

Тыркын изо всех сил дул в лицо Елены Карповны, пытаясь привести её в чувство. Аркадий Тарасович, глядя на тщетные усилия Галицкого, кивнул своему секретарю:

- Помоги историку.

Львович, не отрывая взгляда от закрытых глаз Елены, подошёл к ним, нагнулся к её голове, и крикнул в ухо:

- Постой-ка, Роза, я – с мороза!

 

Тело Елены Карповны конвульсивно дёрнулось, да так, что Тыркын еле его удержал. Придя в чувство, и встав на ноги, она поняла – в какой очутилась ситуации, тяжело вздохнула, и довольно громко сказала: «Идиот!», и, опустив голову, направилась к выходу. Аркадий Тарасович вздохнул, тяжелым взглядом посмотрел на секретаря, и, не обращая внимания на Тыркына, произнёс:

- Ты знаешь – мне кажется порой, что она права, - оглядел напоследок площадь и пошёл следом за Еленой.

- Я любить никого не обязан, - огрызнулся Андрей Львович, когда шеф уже не мог его услышать, потом равнодушно смерил взглядом Галицкого с головы до ног, словно какую-то вещь, и покинул площадку. Тыркыну ничего не оставалось делать, как уйти вслед за ними.

 

* * *

 

Тюханов сделал паузу, отвернулся от микрофона – прокашлялся – давали о себе знать ежедневные митинги на морозном воздухе. Вдруг некто на краю толпы митингующих, прямо в лица стоящих перед ним людей, дико закричал в мощный мегафон:

- …на оных немирных чукч военною оружейною рукою наступить, и искоренить вовсе²³...

Завсегдатаи митинга на Манежной площади, стоявшие рядом с кричавшим человеком, сыпанули в разные стороны, словно испуганная стайка воробьев.

 

²³ Узнав о войне, Сенат издал указ от 3 февраля, 1742 года, ЦГАВМФ. Экспедиция Беринга, д. 2, л. 245.

 

- Вот вам! Вот вам! Слышали?! - у некто, оказавшейся Палашкой, до безобразия растянулся рот в торжествующей улыбке. - Они пришли своё добро требовать! Своё!

Несколько человек, которые стояли теперь ближе всех к Палашке, к ужасу остальной, самой сознательной части трудового народа и интеллигенции, трижды перекрестились, а один мужчина, явно пенсионного возраста, пробормотал, но довольно явственно:

- Хай тэбэ, хай тэбэ, от таких друзей…

Толпа в испуге притихла. Все митингующие, вместе с находящимися на помосте активистами, повернули головы в сторону Палашки, стоящей с мегафоном в опущенной руке.

Тюханов с возмущением в голосе, и грозя кому-то пальцем:

- Вот вам, товарищи, явный пример провокации «пятой колонны», дождавшейся своего часа. Колоритные личности, подобные этой представительнице, непонятно какой социальной прослойки, спят и видят, чтобы кто-нибудь крикнул: «Над всей Россией чистое небо»²⁴.  Не бывать этому!  Мы, коммунисты, не дадим вам спать! Россияне, сейчас у вас на глазах произошло событие из ряда вон выходящее. Импортная техника в руках московской дурочки у большинства здравомыслящих горожан вызывает шок. Палашка и мегафон – это же симбиоз…

 

²⁴ Паролем  для начала фашистского мятежа в Испании (1936 г.) прозвучала фраза по радио: «Над всей Испанией чистое небо».

 

После этих слов Палашка, очевидно, забыв, что у неё есть громкоговорящее устройство, крикнула, что было сил:

- Сам дурак!

Чей-то звонкий молодой голос разнёсся над площадью:

- Дурочка! Ты что несёшь, Палашка?!

Тюханов, заканчивая речь:

- …что страшнее может быть на городских улицах!

В ответ, опомнившись, рявкнул мегафон, непонятно к кому обращаясь:

 - Кому: Палашка, а кому: Пелагея Марковна, понял, ублюдок! И вообще, мои  любі друзі, оглянитесь – на ваши улицы пришла демократия. Учитесь жить по-европейски!

Люди стали удивленно переговариваться, делая, при этом загадочные лица:

- Ну, надо же… какими словами заговорила обыкновенная московская дурочка? Что-то тут не так?

По толпе простых незлобивых москвичей пополз шепот:

- Говорят, что она в Тбилиси была…

- И на Майдане присутствовала.

 

- А как же частые выселки?

- Командировки!

- А почему тогда эти, - седой мужчина, с сохранившейся военной выправкой, кивнул в сторону Красной площади, - Палашку к себе не пускают?

- Профессионалка. «Раскусили» её Дети Природы…

- Да нет же… Что-то здесь определенно не так?..

Сомнение пошло в рядах коммунистов и случайных зевак.

И уже никто не смотрит на Палашку с ухмылкой, не кривятся губы в презрительной полуулыбке из-за боязни почувствовать идущий запах подвала и подворотни от этой ходячей палитры юбок.

- Загадка!

- Чья?!

Неожиданно для всех, стоящих на трибуне, Тюханов вполголоса сделал замечание:

- Странное действие внизу произошло – в их глазах перестала присутствовать мысль, - потом опять ни к кому, не обращаясь, довольно громко пробормотал: - Имитация мышления. Биологическая ошибка.

Старший группы наших монгольских товарищей с явным удивлением:

- Вы изобрели новое оружие?!

 

Первый секретарь, покровительски положил свою руку ему на плечо, пытаясь объяснить, что именно стоит за этими словами: «Я имел в виду, товарищ, - снял руку и указал ею на Палашку, - это ошибка Природы».

- А-а-а…

У Тюханова на лице появилось подобие вымученной улыбки, и он с жалостью посмотрел на руководителя группы монгольских коммунистов. Затем, словно, что-то вспомнив, и, подтверждая внезапное озарение памяти, он кончиками пальцев слегка ударил себя по лбу, одновременно обращаясь к своему секретарю: «А ну-ка подай мне из портфеля желтую тетрадь». Заполучив ее, он углубился в изучение одной страницы. В это время один из его помощников, заполняя вынужденную паузу, склонился над микрофоном, и принялся успокаивать митингующих:

- Товарищи! Не волнуйтесь и не обращайте внимания на эту провокацию. Это она себе зарабатывает контрамарку на площадь – там же каждый день режут оленей на мясо, когда в то время, - тут его голос задрожал, наполняясь нотками глубокого сострадания к чужому горю; он кивнул в сторону иностранной делегации, - от беспрестанного ожидания, и отсутствия воды, наши монгольские товарищи пришли в полное изнеможение, - затем, словно задыхаясь, ртом хватил воздух, и продолжил неожиданно помрачневшим голосом. - Посланцы Компартии Монголии приехали исполнить свой интернациональный долг: посмотреть Владимира Ильича, и мы им уже билеты в обратный путь продали. А здесь…

 

Вождь наиболее сознательной части русского народа, прочитав найденный материал, перелистал дальше тетрадку, и, с засиявшими глазами, тронул оратора за локоть…

- Друзья! Несколько дней тому назад я приводил вам исторические факты времен товарища Ермака Тимофеевича. Вот новые свидетельства об отношении царей к малым народам, - он потряс тетрадкой, которую не выпускал из руки. - Россия, так сказать, ни калачом, ни пряником никого к себе не заманивала обманом. Все русские цари и императоры, начиная с князя Василия III, обещали в жалованных грамотах за них стоять и беречь. А с бедных сибирских людей вообще ясак запрещали брать. И многие века на том стояла земля русская, бравшая бремя опеки над каждым народом, пришедшим искать защиты у России. Поэтому врет Палашка! Врет нагло и беззастенчиво, отрабатывая свои тридцать серебряников перед американским империализмом!

Столица России, наша милая Москва – и вдруг обрела в глазах мировой общественности глупую печальную славу захолустной крепости, осажденной взбунтовавшимися лихими сибирскими народцами под предводительством какого-нибудь атамана Пугачева, или…

 

- Шеф, - помощник шепнул Тюханову на ухо, - Пугачев боролся с царизмом за освобождение пролетариата и трудового крестьянства.

- Да-а? - тихо и недоверчиво переспросил первый секретарь, не отрывая взгляда от толпы митингующих и чувствуя, как загораются кончики его ушей под шапкой.

- Да.

- А ты не обманываешь? В то время и пролетариата-то не было.

- А у купцов Демидовых – кто работал на заводах?

- Ну, хорошо. Молодец. Я проспорил.

Толпа снизу зачарованно смотрит на своего вождя, ожидая продолжения пламенной речи в поддержку осажденного Кремля.

Тюханов глубже вздохнул и склонился над микрофоном.

- Но если раньше возникали крестьянские бунты, поддержанные казаками и городским пролетариатом, то единственной целью у них было свержение самодержавия. Да, ни один из бунтов, как мы знаем из истории России, не достиг своей цели; но вместе все они добросовестно раскачивали фундамент русского монархизма, таким образом, подготавливая, почву для Великой социалистической революции.

 

А сегодня, товарищи, на наших глазах произошло полнейшее безобразие без решения Правительства Москвы. Живые, настоящие чукчи, потомки тех, кто строил светлое будущее для нас и наших детей, раскинули свои яранги в святом месте для каждого россиянина, возведя, смешно сказать, самое большое стойбище в мире. Эти люди, вернее, те, кто их родил, сделали неимоверный прыжок, с помощью коммунистов, из первобытности – в социализм. И за это – никакой благодарности, в отличие от наших монгольских товарищей…

- Да-да, социализма, социализма, - поспешно закивали головами гости из далекой дружественной страны.

- Способности их разума, - тут Тюханов указал очень знакомым жестом в сторону площади, занятой «Порой», и даже, пожалуй, начал немного картавить (мы все в душе артисты), - совершенно не готовы принять то, что я вам сейчас сообщу…

Знакомый с детства запах костра, спустившись с площади, подобрался к митингующим. Едковатый дымок, с примесью запаха поджаренного мяса заманчиво щекотал нос. Почему-то захотелось очутиться у костра, поворошить угли, и выкатить оттуда хотя бы парочку штук печёной картошки.

У него, на мгновение замолчавшего, и замершего с протянутой в сторону площади рукой, мелькнула шальная думка: «А оно мне надо?»; но, отбросив её, озорницу, продолжил речь, не удосужившись закончить предыдущее продолжение:

- Дорогие россияне, помните, что в наше время нельзя ни на минуту забывать слова Юлиуса Фучика: «Люди, будьте бдительны», - повернул голову в сторону Кремля – красный солнечный шар уже перевалил за золотые купола «Ивана Великого», ещё немного и спрячется за Большим Кремлёвским дворцом. Ненавязчиво начала одолевать мысль: - Пора домой, наверное, Надя уже заждалась.

 

* * *

 

Было бы несправедливо сказать, что Джон постоянно отирался подле шаманского городка, так он поначалу окрестил место, на которое без разрешения удавалось проникнуть разве что обнаглевшим лагерным собакам, и то, когда здесь не молились необычному богу. А настоящих сознательных революционных псов гнали из священного круга в любое время суток, даже если они ничего ни у кого не просили. Джон не заносился этим фактом перед остальными членами стаи, хотя и сам не мог понять – почему ему, выходцу из здешнего собачьего общества, шаманы отдавали предпочтение. Они не могли знать ни о его заслугах в собачьем мире – девяти медалях, ни о том, что под его непосредственным руководством, хозяин достиг совершенства, защитив две диссертации. Правда, сколько он не силился сейчас вспомнить научные темы, память, к удивлению, категорически отказывала – видимо, сказывался приподнятый революционный дух, напрочь отметающий все старые отжившие воспоминания, уступившие свое место новым чистым помыслам.

Возможно, снисхождение, оказываемое ему шаманами, в приказном порядке исходило откуда-то сверху – от того, с кем они беседовали по несколько раз в день? Или они признали появление его, светлого и пушистого, добрым знаком, в виде посланника местных демократических сил?

Несмотря на свой ум, Джон не мог уяснить причин, из-за которых его здесь неизменно кормили. Конечно, еда возле деревянных идолов ни в какое сравнение не шла с пайком на заставе. Но он никогда не терял бдительности, и если ему доставался особенно жирный кусок жареной оленины, тогда окружающая действительность заставляла его быть еще более осмотрительным и осторожным.

 

Иногда, исторгнув из себя полупереварившиеся куски мяса, и вновь торопливо подбирая их, Джон рассуждал о социальной стороне народного возмущения, внесшей в его жизнь положительные коррективы, вместе с которыми сами собой отпали заботы о поддержании физической формы. Он быстро понял свои преимущества перед остальными собаками в этом внутреннем городке, который, кстати, про себя уже метко и прочно переименовал в Ватикан.

Джон мог бы многое рассказать своим новым друзьям-революционерам: и людям, и псам. Только вряд ли кто-нибудь из них, в силу определенных причин, понял бы хотя бы сотую часть того, что знал Джон. А он знал немало – в доме, конечно, благодаря хозяину, стены были пропитаны Кантом, Гегелем, не говоря уже о рядовых марксистах. Хозяин постоянно удивлялся его способностям, и любил хвалить, мол, не человек, а как удивительно работает логика?

Давая оценку событиям, в гуще которых он оказался, Джон задумался:

 

- На своем ли месте я сегодня нахожусь? Если выложить все мои знания на некую чашу весов, тогда я смог бы стать вожаком этого лагеря. Видимо, по этой причине, меня подкармливают, чувствуя мою внутреннюю энергию и ум. Личности, подобные мне, давно отказались от старой плоскости мышления. Стали бы эти посланцы Севера, ради скуки, иметь дело с местной собакой? Ведь видно невооруженным глазом: я – революционер новой формации. Они заигрывают со мной, зная, что я понимаю: почему столько здоровых молодых мужиков сидит, и просит кого-то невидимого помочь им одолеть других невидимых, засевших в крепости. Помощников младшего брата бога много и, по справедливости, они должны не просить, а – требовать, но в их разговорах даже нет намека на императив. Только просьбы! Бардак какой-то! А ведь каждый второй ходит с веревкой! В крайнем случае, могли бы поступить, как в цирке, это место, где выступают дрессированные звери, и, в частности, собаки, к слову сказать, не следует путать дрессуру и ум отдельных псов. Шаманы построили бы гимнастическую фигуру, взобравшись друг другу на плечи, и в две минуты были на стене, если только им нужно попасть туда, где хозяйничают контрреволюционеры.

 

А так – какое-то совершенное баловство просматривается? Ведь в мире почти нет людей, которыми нельзя было бы научиться манипулировать. И в этом искусстве, очевидно, служители культа преуспели. Весь лагерь послушен одному вождю. И стар, и мал, каждому его слову подчиняются. Один взгляд – и люди становятся мягкими, как хорошо выделанный мех. Да, хорошая дрессура.

Хотя я с ними и по одну сторону баррикад, но все равно между мною и Ватиканом находится незримая широкая пропасть. Чувствую своей собачьей душой, что-то тут не совсем чисто. Грязное подозрение все сильнее оседает в моем тонком сознании, и, наконец, появляется Истина в виде белого луча, освещающего людские пороки – оказывается, большая часть из них фальшивит, когда молится.

Джон приподнял голову, посмотрел вправо-влево: конечно, филонят.

- Старик за них ежедневно отрабатывает. Хотя и он тоже в накладе не остается. Эта сторона революции, к досаде, оказалась с «пятнышком». А мне приходится наблюдать крайне непривлекательное отношение людей к своим прямым обязанностям. Пойти сейчас кому-нибудь рассказать об этом. А кому? Разве что – Тынанто? Но не поймет же, или не захочет? Да он, наверное, отдыхает. Ночь прошла относительно спокойно. Лишь один раз толпа подвыпившей молодежи хотела, подкупив стражу литрой водки, пройти посмотреть на новогоднюю елочку. Опомнились! Праздники давно закончились. А городские дуроплясы не понимают, что добровольцы из «Русской Поры» не продаются!

 

Джон с гордостью произнес последние слова. Встал, отряхнулся, осмотрелся вокруг, словно кто-то из посторонних мог прочитать его мысли. Снова прилег, и окунулся в воспоминания последней ночи.

- Ребята были, конечно, наглые, упорные, пока Тынанто не шепнул мне с Дао: «Мальчики, разберитесь». Приказы вожака не обсуждаются – дисциплина военного лагеря. Ну, мы и разобрались… Молодежь оказалась прыткая, на спортсменов похожи – быстро бегают. Мы по льду на четырех лапах – и то догнать их не смогли. Тынанто потом нам дал по кусочку сахара. Ох, он и хитрый! Думает – я за эту малую подачку бегаю здесь, наводя порядок. Я же за идею! За свободу! Он, хоть и хороший революционер, но что с него возьмешь? Харизмы никакой – человек ведь!

Уже достаточно неплохо разобравшийся во всех политических, вернее, экономических деталях революции, однажды Джон, посмотрев в сторону заигравших колоколов в крепости, спросил у Дао:

 

- А ведь так недолго Кремлю стать и русскоязычным? Ты не находишь?

- Мое дело маленькое – служба.

- Так может рассуждать, извини, друг, только ландскнехт!

- Мы пришли сюда для того, чтобы переписать историю, и я, прежде всего, патриот.

- А…

Но тут Дао не дал возможности Джону задать вопрос, и дополнил свое высказывание:

- Патриот Чукотки.

- Ясно. Моя хата с краю – ничего не знаю. А какой пример молодежи подаешь?

- Думай, что хочешь.

- Пора на пенсию?

Дао вздохнул и, с некоторой болью в голосе, ответил:

- Тебе не понять. Ты, хотя и хороший пес, но городской. Как это там у вас, умных, говорят: иная философия?

 

* * *

 

- Что, часовой, стоишь – тоскуешь? Душа чукчи не может смиренно смотреть на большой каменный мешок? - Таапа спросил, подходя сзади к своему товарищу. - Везёт нам с тобой, однако.

- В чем?

- Когда ночью стоим – никто не мешает.

- Да, хорошо в карауле стоять ночью: и воздух чище, и мысль быстрее мчится по тундре, и смеяться можно, и песнь слагать о красоте нашего Севера, - согласился Тагрой с доводами своего друга.

- Русские, когда говорят о Севере, любят добавлять разные красивые слова, будто он станет от этого мягче, или нерпа подойдёт ближе к берегу. Но Север у них обязательно становится бескрайним.

- Это ты правильно заметил. Русские всегда говорят, что Север создан для испытания человека. Им нужно воспитывать силу духа, а чукча этого не замечает, он просто живет на Севере и смеётся над всеми, зная, что жизнь среди белого безмолвия не затихает ни на минуту.

- Правду говоришь. Только мы здесь смеемся уже шесть дней, а ничего хорошего на горизонте не видно. Сколько нам ещё ждать, пока Чиновник сдастся? Оленей всех съедим – домой пешком пойдем? Тогда торбасы сотрутся. - Таапа озвучил тему, становившуюся все более популярной среди революционеров, когда вблизи не было начальства.

 

- Да, что-то затягиваются наши дела. А весна в этом году будет ранняя, потому как примета есть: тундровый лебедь поздно улетел. Поздно улетает – рано прилетает. В прошлом году было наоборот. Север не обманешь. Чукча все знает. Ах, хватит на больные слова время тратить! Мне недавно наш шаман давал читать русскую сказку о рыбаке и рыбке, сочинение Пушкина. Понравилось, однако. Хочешь – расскажу? - Предложил Тагрой своему боевому товарищу.

- Расскажи.

Тагрой вкратце пересказал сказку, перенеся сюжет, для красоты передаваемых образов, на берег Берингового моря. 

- Жалко старика, - с жалостью вздохнул Таапа.

- Какомэй! Сам виноват, - возразил ему рассказчик. Нельзя так потворствовать женщине. Я на его месте, однако, как следует, стукнул бы её тем корытом.

- Всё дело в море, - начал рассуждать Таапа, - рыбка – это только посланец морского кэле. Против духа моря идти нельзя, будет худо.

- Моему дедушке говорили, что наступила счастливая жизнь для бедных людей, ставших хозяевами земли; отцу сказали, что наступило радостное время для бедных людей; мне сказали, что, в общем-то, наступило неплохое время, но мне нужно больше добывать песца, ловить моржа и нерпу, и чем больше, тем лучше для меня и моей семьи. А ещё сильно дедушка удивлялся – опять фактории²⁵ настроили по побережью. Чувствую – плохо дома, юкола²⁶, наверное, уже закончилась.

 

²⁵ Торгово-снабженческий и заготовительный пункт в отдаленных промысловых районах.

²⁶ Вяленная на солнце и ветру рыба.

 

- А здесь – одна вяленая моржатина, вяленая оленина и консервы… Картофель консервированный, мясо консервированное – да разве можно так долго жить! Да ещё эта, как её? Длинная еда?

- Макароны?

- Да. Макароны совсем опутали мои кишки.

- Да-да, чего только не выдумает русский человек. Вот что я скажу: этот город – лучшее место для того, кто хочет себя заживо похоронить. - Затем Тагрой вздохнул, и мечтательно продолжил. - Хорошая здоровая еда – белый медведь. Чистый зверь, не то, что грязные свиньи. Ты видел их на Полярной станции?  Уж лучше бы русские ели нерпу или моржа, чем этих свиней!

- А я, ел свинину, - сказал Таапа, - вкусное мясо, мне понравилось.

 

 

- Ты шутишь! Не может быть! - воскликнул Тагрой.

- Ещё, как может!

- А ты случайно мухоморов не взял с собой?

- Да, есть немножко, - криво улыбнулся Таапа.

- Хорошо. Тогда получится самим с богами поговорить. Надеюсь, сегодня сумеем поболтать, - усмехнулся Тагрой. - Мухоморами побалуешься – сразу в белой тундре окажешься. Так станет хорошо –  сможем песни петь.

- Завтра будем разговор вести.

- А почему не сегодня?

- Тынанто говорил: противопожарная безопасность. Хоть за костёр, хоть за примус без разрешения – домой отправит.

- Строгий, однако.

- Зато справедливый, - подвел черту Таапа, поднимая кверху указательный палец в меховой перчатке, - точно, как наш бригадир артели. Он тоже очень умный – много читает. Весной бригадир прочитал в стенном календаре: один русский ученый, не выходя из своего кабинета, доказал, что, если построить плотину через Берингов пролив, тогда у нас, и на Дальнем Востоке, будут мандарины расти, а холод уйдет на Кавказ и Черное море.

 

- Обожди минутку, однако. У меня не получается быстро следить за ходом твоих мыслей.

Таапа подождал, пока его друг не кивнул головой, и продолжил:

 - Ученый только одни географические карты смотрел.

- Да, бывают и среди русских очень умные люди. Если про море пишет, значит, жил на Чукотке. Но нам, что от этого?

- Как это что? Я, с весны до самого льда, каждую свободную минуту хожу на берег, и бросаю камни в воду. Уже пролив на два метра меньше стал.

- Мандарины будут у нас, - Тагрой мечтательно поднял кверху глаза, подумал, почесал затылок, и добавил. - Свои мандарины. Это хорошо. Домой вернемся, после того, как революцию доделаем, и когда лед сойдет – я начну помогать тебе, старшего сына тоже с собой приведу.

- Хорошо. Втроем быстрее дело пойдет, - согласился Таапа.

 

* * *

 

Подойдя к окну, Елена принялась рассматривать революционный лагерь. Но через минуту-другую перед ее глазами возникла летящая оленья голова, сразу стало, как-то нехорошо, появилось головокружение. Раскинувшаяся внизу панорама мгновенно перестала быть для нее источником любопытства, как одного большого «праздника» самобытного творчества малоизвестных народов России. Она задернула штору, отгородившую мир ее жилища от омерзительного зрелища, которое порядком действовало  на нервы, только она боялась в этом себе признаться. Села на диван, не зная, чем убить скуку, посмотрела на ногти – безукоризненные. Улыбнувшись, словно вспомнив о чем-то приятном, а действительно Елена подумала – как неплохо было бы снова оказаться на руках Галицкого. Вздохнув, встала и направилась к холодильнику.  Соорудив мини-ужин на столике, и, найдя по телевизору музыкальный канал, она затем, подложив пару подушек себе под бок для удобства, плеснула немного конька в фужер.

- Будем, дорогой, - Елена послала портрету Президента воздушный тост, - выпив, занюхала шоколадом, и, мысленно вспомнив тихим добрым словом фантазеров, судя по этикетке, производителей коньяка из Молдавии, злорадно прошептала, непонятно кого, имея в виду. - Ну, дятлы! Разве можно плетью обух перешибить?

 

Прошло уже три с половиной часа, как Елена вошла в свое временное жилище. Недавно затихло крыло корпуса, в котором размещалась основная часть членов Комитета, никто не ходил по коридору, стих шум разговоров. Ночная жизнь в Кремле вошла в свое русло. Карповна поднялась с дивана, убавила звук музыки, затем направилась к входной двери, прислушалась – тишина снаружи, осторожно открыла и выглянула – никого. Вернувшись на свое место, она время от времени наливала себе немного коньячку, выпивала, и с тревогой посматривала на стрелки часов, приближающих ее жизнь к полуночи.

 

Елена Карповна задумала сегодня окончательно разобраться с привидением, а когда она решает что-то предпринять, то ничто и никто не сможет противостоять ее решимости. И если оно окажется настоящим Ильичем, тогда стоит попросить его способствовать ее побегу из Кремля. У нее уже нет сил, терпеть вынужденное одиночество в холодной постели. Чем дольше длился затянувшийся ужин, тем увереннее она себя чувствовала – именно этой ночью сможет без страха поговорить с Ильичем. По крайней мере, Елена пыталась себе внушить, что так оно и будет; гнала прочь, вкрадывающиеся в ее сознание, картинки из недавно просмотренных фильмов, где полуживые трупы, в обнимку с симпатичными вампиршами и вурдалаками, пили ведрами человеческую кровушку. И все-таки, как она не стремилась стоически держаться, но чем ближе подкрадывалась полночь, тем быстрее ее боевое настроение уступало место тревоге; ведь с последним ударом курантов, ей придется отважиться на поступок, совершить который вряд ли согласился бы иной мужчина. Шутка ли – вступить в контакт с привидением? Неизвестно откуда появившаяся озорная мысль настойчиво пыталась внушить: «Ильич, когда-то же был мужчиной. И, наверное, неплохим мужчиной!».

 

- Ну, все – на посошок! - Елена капнула грамм сорок, из новой откупоренной бутылки. - Хм, очень даже неплохо...

Стрелки на часах сомкнулись. Зазвучавший бой главных часов страны, на Спасской башне, неторопливо известил: «Люди, новые сутки наступили!». А к Елене, в это время, пришло озарение, предлагая выход из щекотливой ситуации:

- Да, ну ее, эту «рыбалку»!

Взгляд лениво скользнул по столу…

- Нет, нельзя! Просто необходимо разобраться с этим чертовым привидением. Или сегодня! Или никогда!

Приняв меры по светомаскировке, она затем на цыпочках подошла к двери. Прижалась к щели, вслушиваясь. Там, где ее могла ожидать неизвестность – никто не нарушал ночную тишину. Елена опустилась на колени, и прислонила ухо к замку – четырнадцатый корпус вымер.

- Так я вам и поверила, - прошептала она, поднимаясь с колен, и открывая замок. Взгляд вправо, влево – никого. Не закрывая за собою дверь, она шагнула в коридор.

 

Проведя языком по губам, Елена удалила появившуюся сухость в результате перенапряжения. Она оглянулась на дверной проем, словно сожалея, что любопытство оказалось выше ее чувства самосохранения. Окончательно взяв себя в руки, и, справившись с остатками робости, она мягким шагом, но решительно двинулась в ту сторону, откуда первый раз появилось привидение. Стоит заметить – те триста-четыреста грамм коньяка не возымели никакого воздействия на нее, и сейчас она уже жалела, что еще не выпила для храбрости, мотивируя, мол, мало ли кто, или что, может сегодня встретиться на ее пути.

- Ты, Леночка не охотник, но, когда нужно – можешь стать им. Вперед! Дело-то нешуточное. Ведь не в книжке на картинке я увидела живого Ильича, - она начала сама себя успокаивать, настраиваясь на поиск привидения. - Я если его поймаю – мне государство должно премию дать. Обязательно! Одним махом, сколько тайн разрешится, не говоря уже о том громадном количестве тем для диссертаций. А почему бы и нет, Леночка? - подзадоривала она себя, выходя на середину коридора. До массивной колонны было рукой подать, еще шаг, и она, оказавшись под ее защитой, тихо, но глубоко выдохнула. - Рубикон перейден. Что будет далее?

Елена оглянулась – никого, выглянула из-за своего убежища чисто, из-за второй стороны…

- О, ужас! идет! Матерь! Пресвятая! Надо было днем, хоть одну молитву найти и выучить. Дева! Богородица!..

 

Выглянула еще раз – привидение шло в той же одежде, что и в прошлый раз. Она мгновенно решила идти на попятную – при приближении Ильича, обогнет колонну с таким расчетом, чтобы не попасть ему на глаза. «Береженного Бог бережет», - вспомнилась удобная народная мудрость. Диплом действительного Академика Академии Парапсихологии и Мистических Явлений ее уже явно не прельщал. Елена хотела сделать маленький шажок влево, но: «Проклятье!» - ноги не слушались. Создалось впечатление, что она стоит в туфлях, прибитых к полу.

- Допрыгалась! доболталась! Бежала, бежала впереди своей фантазии, и прибежала, - взялся за свою работу червь-правдолюбец, не вовремя проснувшийся, где-то в глубинке мозга.

- Я успею добежать до своей двери, а смогу ли закрыться? Закричать? А сколько мы еще здесь будем жить – вдруг он начнет мстить? От них же нет спасения, - только охотница продумала свои дальнейшие действия, как ощутила – не то, что крикнуть, она не сможет даже рта раскрыть, из-за сковавшего ее испуга, тем более в горле пересохло, словно в пустыне после бури.

Верхушка удлиненной тени привидения, отбрасываемая светильником, поравнялась с колонной.

Елена побледнела, ее начала пробирать дрожь. Невиданные раньше острые колючки страха не только заползали в душу, но и, казалось, пронзили каждую клеточку тела.

- Я хочу жить, - попыталась прошептать, но вместо слов, Елена услышала лишь, как зубы застучали друг о друга. - Сердце мое вот-вот выскочит, или взорвется от перенапряжения, и я умру в расцвете сил. А муж будет гордиться мною, и начнет эта сволочь рассказывать на каждом перекрестке, что его жена погибла при обороне Кремля. Он у меня такой. А еще какую-нибудь медаль выцыганит, обязательно выцыганит, и будет по праздникам надевать мою медаль. Не бывать этому!

 

Походка у привидения, поравнявшегося с ее укрытием, была осторожной и немного пугливой, как будто у циркового факира, идущего босиком по остриям мечей. Она глянула в профиль, и обомлела – это был историк. Мгновенно среагировав, крепко схватила его за запястье, одновременно слегка потянула к себе, в душе обрадовавшись неожиданной встрече. Испугавшись, Галицкий дернулся, пытаясь вырваться, но, узнав ее, остановился и прекратил сопротивляться. По его лицу скользнула маловыразительная улыбка, мгновенно уступив место серьезному выражению лица. Елена увидела перед собой тёмные зрачки глубоко задумавшегося человека.

- Что с вами, Елена Карповна? Что вы здесь по ночам на людей набрасываетесь?

- Это я набрасываюсь? И ты смеешь мне утверждать, что, - тут Елене пришла мысль, и она, обезоруживающе улыбнувшись, дружески похлопала его по плечу. - Мне позарез нужно стол передвинуть, вот, я и вышла в надежде, кого-нибудь встретить. Стучаться неудобно к соседям – вдруг уже спят? Пойдем – поможешь.

- Да, неудобно как-то, Елена Карповна. Может быть, днем?

- Ты решил поиздеваться над бедной женщиной, которая из-за привидения не спит уже третью ночь подряд?

Галицкий безропотно развернулся, и пошел по направлению к открытой двери. Елена, зайдя в помещение, включила освещение, закрывая за собой дверь, сначала выглянула в коридор и посмотрела по сторонам – никого. Дважды щелкнул замок, отгораживая Елену Карповну и ее мечту от остального мира…

 

(Продолжение следует)

Другие произведения автора:

Письмо. Из цикла: Защищая прошлое - сражаемся за будущее

Месть

Антон и Антонина