Сказ о том, как ПОРА на Русь пришла (гл. 6)

ГЛАВА VI

 

Рассказ Елены Карповны о привидении Владимира Ленина.

Тюханов вспоминает Ермака. Земляки из Уэлена. Е. К. вновь видит

призрак Ленина. У Президента США портится настроение.

 

12.01.20…

Ровно в девять утра, двери временного кабинета Семёна Тарасовича открылись, гостеприимно пропуская, сквозь себя, членов Комитета Спасения России. Комитетчики, пришедшие на заседание, здороваясь, и шумно двигая стульями, присели, приняв удобную позу; обложившись нужными бумагами, они были готовы приступить к работе, т. е. к защите Отечества. 

После утреннего приветствия председателя (как будто все они в столовой не виделись?), Елена Карповна, размахивая руками, начала возбуждённо привлекать к себе внимание присутствующих:

- Послушайте-послушайте меня, господа! Я этой ночью видела призрак, и слышала его шаги…

- И, каков он – податливый? - участливо поинтересовался Андрей Львович, не дав ей договорить.

Елена, сознание которой жило ночным приключением, не поняв иронии, неожиданно резко побледнела. Исчез румянец, всегда её украшавший.

 

- Елена Карповна, вы не могли слышать шаги – у нас же везде ковры. Очевидно, вы смотрели в окно на лагерь, а долгое подглядывание в ночи обычно оказывает возбуждающее действие на утомленную нервную систему женщины, особенно, если она в расцвете лет, и лишена, - речь оборвалась, умертвив, полную злой иронии, недосказанную мысль, из-за того, что секретарь боковым зрением заметил на себе внимательный взгляд прищуренных глаз Семена Тарасовича.

- Ваш каждый новый день начинается с просмотра значения слова «алгоритм» в различных словарях, потому как вы одному изданию не верите. Это у вас, по причине, вошедшего в привычку, хождения по узору мягких ковров. А я всегда хожу прямо!

 

Перед тем, как обратиться во внимание, члены Комитета удивлённо переглянулись, кое-кто пожал в недоумении плечами, относительно случившейся неожиданной короткой перепалки,  а, также списывая необычную новость на расшалившуюся фантазию Елены Карповны, о темпераменте которой ходили анекдоты, правда, никто из присутствующих не мог похвастаться близостью с ней.

- Вы не поверите, - таинственно начала она, игнорируя, вспыхнувшую на лице Андрея Львовича, протокольную улыбку, подтверждающую, что он готов сказать очередную колкость в ее адрес, -  вчера вечером я видела призрак Владимира Ильича. Точно такой, как мы его изучали  в школе, только не лысый, а с отросшими длинными волосами.

Тыркын, сидевший рядом с ней, вдруг заметно занервничал. Главный интендант добродушно шепнул на ушко:

- Да, не дрейфь, студент. Эти сказки уже почти девяносто лет ходят по Кремлю.

 

 

Лукаво улыбнувшись, руководитель фирмы начал успокаивать своих коллег по несчастью:

- Подумаешь – Ильич! Ничего в этом удивительного нет. Его многие видели, в том числе, и глава ельцинской администрации. Обычное дело для Кремля. Единственный нюанс, который имеет значение для живущих и работающих людей в Кремле – это, чтобы случайно не наткнуться на призрак Ивана Грозного. Работники архива, не раз повидавшие его, говорят – он любит пошалить, покуролесить, а молодым девкам вообще проходу не даёт, старый распутник может и по средней части хлопнуть ладошкой. Так что вам, Елена Карповна, с этой стороны можно не бояться здешних призраков.

Но Елене было не до шуток – лицо её пылало, и она трижды перекрестилась. Дама из министерства культуры смерила оратора испепеляющим взглядом, оценив по достоинству его юмор, и замерла невозмутимым сфинксом с поджатыми губками. Галицкий открыл бутылку «Боржоми», налил фужер воды и подал его Елене Карповне. Она выпила, и ей сразу стало легче: то ли вода оказала магическое успокаивающее воздействие на её чувства, то ли внимание Тыркына, с мыслью о котором теперь она засыпала каждую ночь.

 

Елена не могла всю правду рассказать этим олухам, бесчувственным мужланам – почему она оказалась ночью вне своей комнаты. Да, он ей понравился! Да, она многое отдала бы, чтобы ощутить: его близость, тепло молодого тела, окунуться в его волосы. Решив добиться задуманной цели, и выждав, когда в коридоре затих шум, и не стало слышно работающих телевизоров, она осторожно выглянула из своего «номера»; убедившись, что путь к объекту её вожделения свободен, пошла по направлению к комнате Тыркына. Но за двадцать метров, до заветной двери, увидела человека, направляющегося в её сторону. Спрятавшись за массивную колонну, Елена начала всматриваться в ночного искателя приключений, пытаясь выяснить его личность.

Попав на миг под свет ночника, незнакомец улыбнулся широкой доброй, и главное дело, знакомой улыбкой. Елену Карповну охватил ужас – она узнала эту улыбку, знакомую с детства. Обезумев от страха, она попыталась вжаться в колонну, слиться с ней, чтобы вместе стать одним куском мрамора – не получилось. В страшном напряжении, едва не потеряв сознание, она ждала приближения его шагов. Прошла минута, другая. Елена, пытаясь оставаться незамеченной, медленно выглянула из-за колонны – никого. Пробежав бесшумно на носочках к своей комнате, и обернулась возле двери – никого.

 

Войдя в «номер», закрыла замок на два оборота, и на всякий случай подпёрла ручку двери стулом. Дыхание участилось, словно у спринтера, пересекшего финишную ленточку, сердце было готово выскочить, а грудь, в бешеном ритме, поднимаясь и опускаясь, казалось, норовит оторвать пуговицы жакета. Выпив таблетку валидола из аптечки, и немного успокоившись, она окончательно поняла: почему знакомый человек двигался бесшумно – ведь призраки звуков не оставляют!

О сне не могло быть и речи. Какой сон, если её обуял страх. Она проверила окна, хотя не первый этаж, и на улице – середина зимы. Включила телевизор, и застелила постель на диване. В принципе ей ещё повезло с временной жилплощадью, потому что часть комитетчиков расквартировали в этом крыле здания Сената по одному человеку в кабинет, где, естественно, были необходимые удобства – ванна, туалет и комната отдыха. Оставив гореть ночник, и, приняв удобную позу в постели, она начала смотреть новости. Но с экрана, вместо диктора, Владимир Ильич картавил о прогнозе погоды в Москве и Московской области. Елена закрыла глаза, нажала кнопку пульта – Ильич умолк. Открыв глаза, она увидела – с портрета Президента на неё смотрит первый Председатель Совнаркома, улыбаясь своей неизменной доброй улыбочкой. Она выключила ночник, и, натянув одеяло на голову, сжалась в комок…

 

Вновь пережив за полминуты вчерашнее приключение, Елена решила больше не освещать тему о призраке, иначе ей придётся рассказать большую долю из того, что она вспомнила. А ей не хотелось выглядеть посмешищем, особенно, в глазах дотошного Андрея Львовича, который неоднократно добивался её близости, и, в очередной раз, получив отказ, превратился в скрытого недруга – исподтишка следящего за ней, иногда подсылающего к ней умелых соглядатаев, не имеющих ни сердца, ни совести. В прошлом году, ко дню России, она точно знала – её представили к ордену, но не дали – его, секретаря лукавого, работа. Сейчас она с благодарностью сжала руку Тыркына, шепнув ему: «Спасибо».

Смотря на Елену Карповну, Семён Тарасович выждал паузу, и, не дождавшись более от неё никаких вразумительных пояснений о вчерашнем видении, призвал присутствующих приступить к работе. Неожиданно Гоцковский попросил слова:

- Если действительно наша Елена Карповна видела призрака, то, возможно, есть резон найти его и попросить, чтобы он вывел нас отсюда?

На что Председатель Комитета, напыжившись и шлёпая небритыми губами, гордо заявил:

- Вы все находитесь на военном совещании. Мы здесь нужны России! Попрошу помнить о ней, и чтобы я больше не возвращался к этой теме!

 

Нервно ёрзая на стуле, банкир, поднимая то левую руку, то правую, торопясь высказаться, словно дорожа каждой минутой, выкрикнул:

-  Трудно быть патриотом своей отчизны, зная, что через несколько дней по миру пойдёшь.

- Нет, господин Гоцковский, сегодня все же мы все стоим на защите своей Родины, независимо от толщины кошелька.

Недовольный мужской голос что-то неразборчиво пробормотал, затем добавил к последней фразе председателя:

- И работы.

- Я попрошу без умничанья и паники тоже. Да, мы оказались в весьма сложном, но не в плачевном состоянии. Они пытаются взять нас измором, но у них ничего не выйдет. У нас достаточный запас продовольствия, и не забывайте – на нас смотрит вся страна, за нами – Россия. И оружия у нас достаточно, но применять нельзя, пока шайка негодяев, то есть ньюреволюционеры не применят его первыми, или не пойдут на штурм. Это приказ Президента!

 

Опять раздался тот же противный голос, чуть ли не прервав председательствующего:

- Посмотрим, что будет с нами через неделю. Только почему-то Родина не торопиться нас выручать? В конце концов, если сегодня не спасти Россию, то через три-четыре дня упадут мои акции. Я чувствую – это вот-вот случится. Поэтому мне, как ни одному из вас, необходимо, каким-то образом, выскользнуть из этой западни, чтобы отдать (его лицо покрылось испариной) некоторые распоряжения. А я бы потом вам помощь привёл.

Гоцковский пронзил говорившего длинным испытывающим взглядом, словно стремился прочесть его мысли, но это было только первое впечатление (и то со стороны). Можно сказать, что банкира крайне возмутило столь неожиданное признание чиновника, и он был бы неслыханно рад, если б смог вывернуть чужой мозг наизнанку, предъявляя чужие лукавые мысли на всеобщее обозрение.

 

- Удивительное дело, сколько знаю тебя, все время ты прибеднялся! Плакал, мол, бардак в стране – у замминистра на черный день копейки нет за душой, как жить дальше – даже не представляю. Сегодня неожиданно ларчик – взял и приоткрылся. Довольно интересная картина получается: мы, банкиры, значит, – душегубы и кровопийцы, а вы – все такие благоразумные, невинные, но на самом деле свои рожи непорочные скорчили, словно девы Орлеанские, и ближнего ободрав до липки, на нас, пахарей – столпов экономики, пальцами тычут – они виноваты во всех грехах российских. А дело вон, оказывается, как может иногда обернуться… И здесь я смотрю – ну и честная компания подобралась: одному не терпится пострелять, другому – акции спасти, к третьей – по ночам призраки начали шастать с голодухи, четвёртому…

Председатель постучал ладошкой по столу:

- Я призываю всех, но, в первую очередь – господина Гоцковского, к благоразумию и дисциплине, как основным слагаемым нашей победы.

- Да что вы заладили: победа, победа. Вам можно ждать победы за такими стенами и три года, и пять лет! Вам стаж идёт, а я уже говорил: по миру пойду!

 

Тополенко, нервно выбивая пальцами по столу какую-то мелодию:

- А что?.. Это мысль! Получается – мы ежесуточно отрабатываем три упряжки, так, кажется, в народе говорят? Да плюс сверхурочный тариф! Нужно посчитать на досуге.

- Посчитай, посчитай. Отгулами, может быть, быстрее отдадут! - озлоблено ответил банкир на иронию человека из Канцелярии.

- Я так понял – мы на сегодня себя исчерпали, и никому больше нечего вразумительного предложить? - спросил председатель.

Рука Кудасова медленно поползла вверх.

- Что у вас, Кирилл Петрович?

 

- Помимо основной внешней линии обороны, я ввел патрулирование внутренней территории Кремля. Маршрут пролегает таким образом, что наиболее важные объекты, в том числе, и ворота, остаются без присмотра не более полуминуты. Единственная проблема возникла с отцом Гавриилом, не желающим, с самого начала осады, выполнять мои распоряжения. При нашем первом общении, правда, он выглядел чересчур разговевшимся, и на все мои увещевания и предложения, кричал, словно с амвона: «Изыди, Сатана! Не верю!», подрывая мой авторитет среди военнослужащих срочной службы. На что я ему мягко намекнул: «Батюшка, это у наших братьев-славян, пока не пощупают – не поверят, а вам негоже не доверять ответственному лицу, тем паче военному».

Удостоверившись в отсутствии телефонной связи, отец Гавриил зашел к себе, в келью, потом, через пару минут вышел, рукавом рясы вытирая рот, и, громко вздыхая, сказал мне: «Пойдем – посмотрим на бесово племя». Мы поднялись  на площадку Набатной башни, и оттуда он, узрев факт революции, грозил всеми проклятиями нашим, - тут Кудасов запнулся, подбирая нужное слово, - по его лицу можно было прочесть внутреннюю борьбу воинского Устава с чувством такта. Долг пересилил, и через силу он продолжил, - врагам. Затем батюшка начал читать стихи раба божьего Серафима:

 

Страсти человеческие – сети дьявольские,

Руки добродетели связаны,

Не вздохнуть рабу их, не выдохнуть…

По прочтении стихов, он стал похож на одержимого, и во весь голос, а вы же знаете – голос у него, словно Иерихонская труба, принялся рьяно изъясняться с революционерами исключительно легкой словесностью, понятной любому гражданину, вследствие чего, был испачкан разной гадостью, какой именно – не буду перечислять (видимо, обстреляли из пращи). И теперь ежедневно отец Гавриил ходит за мной по пятам, требуя разрешения на крестный ход по стенам с молебном. Да, еще один ловкач, с площади, прострелил стрелой его головной убор. Батюшка еще более рассвирепел, и служкам пришлось силой возвращать его на грешную землю.

 

Кирилл Петрович улыбнулся, поняв, что допустил очередной словесный оборот не из своего лексикона, посмотрел на присутствующих, но никто, кроме него самого, не обратил внимания на последние слова. Он спокойно вздохнул:

- Вот такая ситуация сложилась на вверенном мне участке. Напоминаю лишний раз – любой человек, независимо от ранга, или занимаемой должности, встреченный ночью, без разрешения, или объявления тревоги, на территории Кремля, будет незамедлительно отправлен в арестантскую. У меня – все.

- Вопросы к Кудасову, дополнения будут? - спросил Семен Тарасович.

Тишину никто не нарушил.

- Тогда завтра встречаемся на площадке Сенатской башни.

 

* * *

 

Пройдя, намеченным на сегодня маршрутом (вдоль соломенной стены от Александровского сада до заставы), Тюханов не стал устраивать мини-митинг возле заставы, потому что  предстояла встреча с делегацией компартии Польши, и времени было в обрез. Постояв с коллегами и группой монгольских товарищей несколько минут, напротив входа в революционный лагерь, и перекинувшись несколькими короткими фразами со своим помощником, первый секретарь направился к трибуне.

Окинув взглядом толпу, собравшуюся на Манежной площади, Тюханов удовлетворённо отметил, что, вне всякого сомнения, ежедневное количество митингующих растёт; но все равно медленно просыпается классовая сознательность у горожан.

- Товарищи! Открывая митинг, я должен предупредить, что мне придется вскоре ненадолго вас оставить. К нам прибыла делегация, можно сказать, возрождающейся с нуля, коммунистической партии Польши. Поприветствуем их, товарищи!

Внизу раздались аплодисменты, и настойчивые требования с просьбой озвучить точку зрения польских товарищей по поводу революционных событий в России.

 

- Дело в том, что они расположились в той же гостинице, где проживают наши монгольские товарищи, и у них тоже возникли временные трудности с водой. Хочу заметить, что в польском парламенте готовится беспрецедентный проект решения о запрете Компартии. С этой трибуны мы заявляем: вы, господа польские парламентарии, идете неправильной дорогой! Несмотря ни на что, мы с оптимизмом смотрим в коммунистическое будущее польских товарищей! Ура, товарищи!

Услышав новость о польских коммунистах, монгольские товарищи стали кружком, и начали что-то быстро обсуждать, при этом бросая быстрые недоуменные взгляды на Тюханова.

Манежная площадь всколыхнулась от громогласного приветствия. Стайка голубей, облюбовавших памятник великому полководцу, и внимательно, до этого момента, слушавших Тюханова, взметнулась над людской массой, освобождаясь от переварившихся остатков завтрака. Из толпы понеслись крики другого характера, в отличие от основной массы митингующих.

 

Дождавшись, пока людское море успокоится, Тюханов обернулся, и, незаметно для окружающих, пересчитал монгольских товарищей – все оказались на месте, значит, тогда можно спокойно продолжать.

- Товарищи! Россияне! Дорогие москвичи! Уже пятый день, как эти махровые, извините, «меховые» революционеры закупорили Красную площадь, набивая себе цену. Налицо явный глубокий религиозный переворот в сознании народов Севера и Сибири. Мы видим, как десятки тысяч здоровых работоспособных людей одурманены опиумом для народа, т. е. верованием в чудодейственное могущество  тёмных сил. На самом же деле, мы убедились – попраны все мыслимые и немыслимые христианские законы и демократические идеалы свободной личности. Выдвинутое ими обвинение, - он сделал указательный жест в сторону Красной площади, - в адрес русского народа, беспочвенно. Это откровенная и гнусная клевета. И в этом поклянусь дважды: как рождённый христианином, могу свидетельствовать Богом, а как руководитель самой справедливой, и самой рабочей партии – учениями великих теоретиков. Точность моей достоверной мысли подтверждают наши монгольские товарищи.

 

Названные товарищи согласно закивали головами.

- История, хотя и злопамятнее народа, как говаривал товарищ Карамзин, но её невозможно убедить дать противоречивые сведения. Князья сибирские мирно давали ясак атаманам товарища Ермака Тимофеевича. Они сами пришли к нему с дарами и запасами провианта: клялись в верности, сами попросили милосердия и покровительства. И всех их, и их жён, Ермак Тимофеевич обласкал, накормил и обогрел. Отпуская их в родные земли, после того, как, вновь обласкав всех по очереди, он обложил совсем лёгкой данью. Казаки же его, по сказанию тобольского летописца: «…и в пути и в столице сибирской вели жизнь целомудренную: сражались и молились! Молились и токмо!».

И уже легенды донесли до нас, что многие жители Сибирского края смиренно клялись быть подданными России, служа ей верой и правдой, целуя при этом саблю Ермака, а… сабля у Ермака, говорят, большая была.

А эти революционеры притащили несколько сундуков сфальсифицированных грамот. Это бесчестно не только с их, но так же и со стороны Натана Иванова, который, к большому удивлению наших монгольских товарищей, оказался уроженцем Сибири. В союзе с такими людьми, никогда не решатся проблемы, унаследованные потомками древней Югорской земли.

 

От дискуссий они отказываются, видимо, понимая только язык террора, но мы не позволим спровоцировать себя.

Если мы проявим слабодушие, идя на уступки этим шантажистам, то вскоре перед нами явится не эра Водолея, а её зеркальное отражение в виде громадного омута, засасывающего наше будущее, - тут он, словно растерялся, но не понятно от чего: либо оттого что потерял нить своей недосказанной мысли, либо оттого что он сам не понял, о чем пытался сказать, и на его растерянном лице мелькнула короткая беспечная улыбка. Тюханов глянул вверх: насколько видно было глазу – к центру Москвы слеталось воронье. Со всех сторон подлетали птицы, сливаясь в одну стаю, начинавшую кружить на одном месте, наподобие гигантского омута, о котором он упоминал.

- И откуда столько взялось этих чернокрылых колдунов? - подумал Тюханов, и шепнул помощнику. - Чертовщина какая-то.

- Откуда мне знать, - пожав плечами, равнодушно ответил тот. -  Глупая птица в одиночку не живет.

- Очень странно. Считается, что осень – самое кормное время, и не в городе – на полях, в лесу, но, почему они зимой слетелись в центр Москвы?

- На запах.

- На запах? - удивленно протянул первый секретарь и недоверчиво посмотрел на собеседника, затем пожав плечами, неуверенно согласился с услышанным доводом. - Не знаю. Может быть.

 

Митингующие, вслед за своим предводителем, переключили внимание на небо – оттуда неслось вниз тысячеголосое карканье. Голодные птицы, словно спорили между собой, деля будущую добычу, и в их хриплых криках звучала вечная ненасытность. Зрелище напоминало сцену из исторического фильма о нашествии свирепых нукеров Бату-хана. Народ вначале притих, рассуждая, к чему бы такой дурной знак случился, но потом по площади быстро поползли слухи, мол, не к добру. Кто-то вспомнил сорок первый год, кто-то – пятьдесят третий. В общем воронье испортило настроение людям.

- Я сейчас коротко скажу, и поеду, а ты, чем-нибудь веселеньким окончишь митинг, иначе завтра никого не будет, - Тюханов дал последнее распоряжение своему заместителю.

- Есть притча о том, как однажды человек проснулся и ужаснулся своей мудрости. Он понял – людские желания беспредельны. Вы понимаете, о ком я говорю – чья жадность растеклась вокруг Кремля, отравляя человеческие души простых и скромных людей?

- Да! - дружно ответил митингующий народ.

- Сейчас я вам дам пищу для размышлений. С недавних пор эта теория, не является секретом, хотя многим людям трудно в нее поверить. Самые счастливые люди на Земле, - Тюханов замолчал, словно не осмеливаясь окончить мысль, которую он вынашивал в тайниках своей души уже не один месяц, но не было ни одного подходящего случая для ее публичного озвучивания. Очередной раз, указав в сторону Красной площади, он продолжил. - Сегодня там находятся самые счастливые люди нашего государства.

Народ внизу замер, не смея уверовать в то, что услышал.

 

- И счастливы они не потому, что сумели объединиться в желании обладать колоссальным богатством, не потому, что, чтя предков, сохранили многовековую память своих родов и племен, а потому, что их объединяет одна черта. Это незнание! Я смею! Я имею право утверждать: незнание лучше знания!

Представьте себе объем знаний двух индивидуумов в виде белых кругов на темной плоскости. Их окружности, выходит, граничат с областью неведомого, неизведанного, здесь можно привести множество синонимов. Чем больше круг (запас знаний) одного из них будет раздвигать свои границы, вторгаясь в область непознанного, тем больше, то есть длиннее, становится граница между этими двумя сферами.

Идут года – первый человек живет тихой спокойной семейной жизнью, второй – умнеет, овладевая различными познаниями. Приходит время, и второй начинает почивать на лаврах заслуженного и мудрого члена нашего общества. Теперь мы возьмем оба круга знаний, и наложим их на плоскость незнания, равную по объему Вселенной.

Что же мы увидим?

На огромном темном фоне два круга, один из них совсем небольшой. Сравним длину их окружностей с миром незнаний.

Что мы увидим?

Граница, чьего круга меньше?

Правильно – первого. Его граница с областью незнания меньше, значит, согласно логике, он знает больше. А если он знает больше, получается, знает – все! И с этим утверждением он шагает по жизни. Значит, он более счастлив, потому как ему ничего более знать необязательно. Он знает – все, в отличие от второго индивидуума!

 

По Манежной площади плыла тишина. Угомонившееся воронье, давно облепившее фонари, близлежащие здания, крыши, карнизы, любые выступы на стенах, внимательно слушало выступающего. Где-то с середины толпы митингующих раздались редкие хлопки, переросшие в бурную овацию, подтвердившую, что ораторские изыскания восприняты положительно.

Птицы, вспугнутые рукотворным шумом, взлетели, каркая, и сбиваясь в стаю над митингом. Ворон было гораздо больше, чем голубей, поэтому из толпы, в основном, полетел мат, хороший отборный русский мат.

Вздохнув, Тюханов шепнул заместителю: «Продолжай, а я поехал»…

 

* * *

 

Жизнь в лагере течет размеренно и однообразно, и, естественно, скучно, оттого что кроме несения караульной службы, отдыха и приёма пищи, заниматься нечем.

Пермяки, ответственные за оленей и их кормёжку, от общего караула были освобождены, но зато в их задачу входила охрана Александровского сада.

К великой радости владельцев оленей, было во всеуслышание объявлено о том, что для них, с разрешения Тугулука, сделана такая особая поблажка, потому как, благодаря только их стараниям и заботам, армия «Русской Поры» снабжена: транспортом, фуражом и провиантом. Правда, им забыли объяснить – периметр охраняемого сада в несколько раз превышает границу лагеря на Красной площади.

На заставе у Военно-исторического музея бессменно несло вахту подразделение, которым командовал Тынанто. Днём, то и дело возникали проблемы с русскими, пытающимися проникнуть внутрь лагеря. Иногда приходила пьяная молодёжь, настойчиво требующая сфотографироваться с Верховным шаманом (на память).

Ночью нести службу было гораздо легче: любопытные давно отправились восвояси, а кэле русских дома набирался сил. Часовым можно и поболтать, хотя командир ругался, но не было ни одного случая, чтобы их заставу проверяющий застиг врасплох, тем более нет бдительнее сторожа, чем стая собак.

 

Два земляка Тынанто, живущие тоже в Уэлене, самом древнем селении Чукотки, сблизились во время похода на Московских Чиновников, и теперь были всегда неразлучны: и в строю, и за столом.

Тагрой обвёл взглядом Кремль и шепнул напарнику:

- Большой город, много нужно песца для него…

Таапа причмокнул, что означало согласие, и, закрыв глаза, мечтательно добавил:

- Да-а, песец скоро начнёт шкурку менять, однако,  а мы здесь. А когда вернемся домой, нерпа отойдёт от берега, придётся за ней ездить на вельботе, а бензин дорогой.

- Да-а, дедушка Татро рассказывал, как раньше, до войны, колхоз выдавал премии лучшим охотникам на песца. Он сам, за два десятка шкурок, получил патефон с пластинками; до сих пор музыку слушает, только сейчас в городе пластинок не стало.

- Да-а, теперь песца нужно в город везти. А в Уэлене новые русские раньше были просто невоспитанными земляками, а теперь стали шибко жадными, правда, кредит дают, но патроны весьма дорогие, мука – дорогая. Плохо жить стало. Они же кость моржа по всему берегу собрали. У Тэмнэро внук родился – амулета не сделаешь – моржа нет, кости нет. Совсем худо. Одна надежда на Тугулука. Обещал, что после похода – всё будет по-новому – хорошо. Мы отсюда с победой вернёмся. У русских голова долго соображает.

 

- Не может быть?! - удивлённо воскликнул Таапа так громко, что их смена, спящая неподалеку, перестала храпеть.

- Мне знакомый хант рассказывал: «Однажды весной плыву по реке. Стоит русский геолог, кричит: «Перевези на тот берег», а я ему ответил: Весна был – ты, о чём думал? Так он и остался дальше думать на берегу».

- Да-а, твой друг – мудрый человек. Сегодня старики говорят: по-новому всегда плохо, сколько раз начинали жить по-новому, а становится всё хуже и хуже. Чая только много стало. Можно каждый день пить.

- Да-а…

 

- Да-а, а к нам недавно американский шаман приезжал, - поделился новостью Таапа.

- Да-а, и к нам – большой и чёрный, как старый морж. Учил нас по-русски читать «Отче наш». Интересно, однако, губы толстые, очки круглые, волос густой, как у песца, но вьётся – учил хлеба просить у бога.

- Однако, зачем – хлеба? Просить, так уж просить моржа или нерпу, а ещё лучше – кита.

- Да-а, научиться просить можно много. Тот, что на площади каждый день болтает, сегодня, - тут он посмотрел на ручные часы, - почти три часа говорил. Где можно столько много слов найти? Но хлеб же каждый день ест, а на работу не ходит.

- Да-а.

- Старый шаман Тэмнав спросил у американца: «Давно родился Христос?». - «Две тысячи лет уже живёт». - «А Кутх¹⁸ вечен!».

 

¹⁸ Кутх – воплощение духа Ворона, традиционно почитающимся различными коренными народностями на Дальнем Востоке России. Кутх популярный герой в преданиях народов Чукотки, и играет центральную роль в мифологии коряков и ительменов Камчатки.

 

Таапа громко рассмеялся, показывая остатки жёлтых зубов, потом достал из-за пазухи кисет и трубку, не спеша набил её табаком, подкурил. После сделанной глубокой затяжки, его лицо расплылось в довольной улыбке:

- Тэмнав – правильный шаман, а американец – глупая полярная сова. Когда ворон Кутх летит, тень от его огромных крыльев накрывает половину Чукотки. Да-а. Даже всемогущий Тэнантомгын прячется от его тени – боится. Мало кто молится Кутху – нельзя его без причины будить. Шибко наказывать будет.

- Почему в крепости молчат? - начал возмущаться Тагрой. - Тугулук учит: бойся затаившегося, бойся тихого. Крикливый говорун покричал-покричал, остыл и успокоился, а молчальник сидит – злится, плюнь на него – зашипит, словно раскалённый наконечник гарпуна в холодной воде. А тут уже и наплевали, и катапульты поработали – всё одно молчат.

 

- Да-а, худо дело. Теневиль обещал – за неделю управимся. А ещё говорил – если в Кремль войдём, то чукчи смогут завоевать весь мир. Однако уже скоро пол-луны пройдёт, а наше дело ни на шаг не продвинулось. Странно все это. Остяки¹⁹вчера говорили – там сидит самый страшный бюрократ, его сам Тугулук боится.

- Тугулук никого не боится, - возразил Тагрой, - он – младший брат Тэнантомгына. Жалко – никто не осмелиться подсказать – хоть один раз помолиться ему нужно ночью, когда человеческие души легче зажать в кулаке, и делать с ними тогда можно всё, что тебе захочется. А шаманы селькупов²⁰, слушавшие Тугулука, удивлялись тому, как может вся вселенная целиком поместиться в его голове? - услышав чьи-то шаги, он умолк, и, приложив палец в перчатке к губам, дал знак, предупреждая – будь внимателен.

 

¹⁹ Прежнее, до 30-х гг. 20 в., название хантов.

²⁰ Прежнее, до 30-х гг. 20 в., название – остяко-самоеды.

 

* * *

 

Елену Карповну, прошедшую «огонь, воду и медные трубы», раньше нечем было испугать, либо удивить, но сегодня она панически боялась приближающейся темноты, мягко выражаясь, как чёрт ладана. В столовой Елена подсела за столик к даме из министерства культуры, и, попытавшись сблизиться с ней, пригласила на чашку чая, предложив ей сегодня остаться заночевать у нее. Но дама обожгла её взглядом, и дала странный ответ, мотивируя отказ, что незнакома с историей острова Лесбос. Елена поняла, что Андрей Львович уже провёл здесь профилактическую работу, отрезав её от женского общества из Комитета; поэтому не стала более набиваться на дружбу этой глупышки.

Как только на улице начало сереть, Елена сразу во всех комнатах включила освещение, даже настольные лампы внесли свою лепту, радуясь неожиданной востребованности. Окна её апартаментов выходили на площадь и были расположены выше стены Кремля, благодаря этому она время от времени, переходя от окна к окну, наблюдала за жизнью в лагере. Сейчас от скуки Елена прильнула к окну, защищаясь ладонями от яркого комнатного освещения – жизнь в лагере ни на минуту не затихала. Удовлетворения от увиденной картины, естественно, она не получала, но всё же какая-то изюминка была в этом подглядывании. Особых ассоциаций в такие моменты у неё тоже не возникало, разве что вспоминался старый фильм «Земля Санникова».

 

За окном включилось искусственное освещение. Стены Кремля в свете фонарей казались выше и неприступнее, башни – массивнее, старый ГУМ заиграл своим неповторимым орнаментом неоновых ламп. Главная ёлка страны весело осветила ярангу Великого шамана, а её бегущие огни отсвечивались в глазах главного идола, добавляя его рубленому лицу больше злобы. Поначалу революционеры хотели избавиться от назойливо сияющих ёлочных игрушек, но фактор игры божественного света на лице идола сыграл свою положительную роль, и поэтому символ русского Нового года остался нетронутым.

Елена вздохнула: - Пятый день я нахожусь в изоляции, хотя и, на мой взгляд, в приличном обществе, но это уже  сверх меры.  И ещё неизвестно – сколько же нам здесь предстоит находиться: неделю-две-три? Попроситься завтра в наряд на кухню – с живыми людьми словом перемолвиться? Не то точно волчицей завою.

Оторвавшись от созерцания Красной площади, она подпёрла дверь стулом, отметив, что этот вариант войдет, к стыду, у нее в привычку до самого последнего дня пребывания в Кремле. Затем она решила сделать полную инвентаризацию своего жилища. Проверила (если только это слово подходит под ее действия) все углы, куда сумел и догадался заглянуть женский глаз – нигде ничего интересненького, интригующего. Холодильник пуст. Ну, не назовёшь же ценной находкой несколько плиток шоколада и пары пачек галет, неизвестно откуда взявшихся в кабинете кремлёвского чиновника средней руки. Выдвигая нижний ящик рабочего стола, услышала предательский звон стекла. К своему удивлению, там она обнаружила четыре бутылки коньяка. Почему-то сразу на ум пришла дама из министерства культуры.

 

- Ох, и дура же она! - охарактеризовала Елена Карповна её, и тут же забыла о своем предложении скоротать ночь в женском обществе. - И, что же мы предпочитаем? - Она начала рассматривать этикетки на бутылках. - Ясненько, что несут! На войне – и поросёнок – божий дар. - Сначала, улыбнувшись, она подвела итоги своих изысканий фразой из фильма «Чапаев», а затем дико захохотала, не в силах справиться с неожиданным приступом смеха; вволю повеселившись, переложила находку в холодильник, и вновь дала выход эмоциям:

- Такие напитки нужно пить охлаждёнными, - смех внезапно оборвался, после того, как взглянула на стул, подпиравший дверь, и вчерашнее приключение вновь ожило в её памяти. Елене Карповне стало не по себе от мысли, что она в одиночестве находится в этих комнатах, а в коридоре скоро будет неслышно прохаживаться призрак Владимира Ильича.

- А вдруг он действительно вполне осязаем? - неожиданно пришло ей на ум. По телу пробежала предательская дрожь подступившего страха. Собрав остатки своей воли, она попыталась освободиться от этого чувства, редко посещающего её, но ничего не получалось. Мерещилось, что Ильич, как и прошлым вечером, смотрит на неё отовсюду, а за ним неотступно шагает Андрей Львович, будто верный Санчо Панса, только не слишком добрый и великодушный.

 

 Усевшись на диван, Елена поджала под себя ноги, и включила телевизор. В последних новостях показывали архивные съёмки очереди советских людей в Мавзолей. Она с остервенением переключила на другой канал, там почти такие же кадры, только показывали эту очередь, начинавшуюся в Александрийском саду. Нажата ещё одна кнопка, и экран погас.

- Сегодняшний день – просто сплошное издевательство надо мной и моими чувствами, - она чуть было не заплакала, так ей вдруг стало одиноко и… холодно. Её тело ощутило вполне реальный холод, а руки покрылись гусиной кожей, несмотря на то, что температура в помещениях поддерживалась вполне нормальной.

- Говорят, - начала разговаривать вслух, чтобы развеять гнетущую тишину, - призраки приносят с собой холод. Сейчас я проверю – так ли это!

Легко, быстрым движением, словно натренированная спортсменка, она спрыгнула с дивана, и в доли секунды оказалась возле холодильника. Дверца открыта. Короткий взгляд на недавнюю находку.

 

- Ну-ну, посмотрим, чем тут поит бывшая союзная республика здешних бюрократов?

Взгляд на настенные часы – через час полночь. Телевизор снова включен – найден музыкальный канал. На журнальном столике, возле спального места, поместилось небольшое богатство, правда, за неимением рюмки для коньяка, пришлось пользоваться обычным стеклянным фужером для воды.

Плеснув немного коньяка в фужер, Елена оглядела комнату, и поймала на себе взгляд Президента, с портрета неизвестного мастера. Нет, вообще-то подпись есть, но ей, конечно, нет дела, по сути, кто написал его. Она подняла фужер, обращаясь к Президенту, потому что больше никого не было в комнате, разве что Ильич, где-то рядом бродит.

- Ну, будем! - коньяк ушёл по назначению, рука с кусочком шоколада остановилась на полпути.

- Вот, мерзавцы, что вытворяют! А на запах – ещё и ничего. - Жидкость коньячного цвета растеклась в желудке, медленно отдавая тепло, оставив, перед этим, во рту вкус незнакомого напитка с известным названием. Пришлось срочно воспользоваться шоколадом. Елена Карповна налила второй раз. Ей показалось, что Президент сдвинул брови, осуждая её.

- Да, ладно, будет тебе… Тебе-то хорошо там, - недовольно проворчала она. И непонятно было, где ему хорошо: там – сидеть дома, или все-таки здесь – висеть на стене?

Вторая волна тепла накрыла первую. Елена сделала музыку несколько громче. Посмотрела по сторонам – Ильич пока не показывался. Да, и Президент успокоился.

- Эх, хорошо-то как, только скучновато!

 

 

Часы показали полночь. Елена улыбнулась, выключила телевизор. Прибрала со стола. Подошла к двери после того, как везде погасила освещение, чтобы из-за такой малости не выдать себя. Бесшумно отворила дверь, и через узкую щель начала осторожно осматривать коридор – никого. Вообще-то, страхи исчезли сразу после приёма первой порции коньяка, а сейчас она уже была уверена, что вчерашнее видение – плод психологической нагрузки последних дней.

Елена Карповна открыла шире дверь, и, смело шагнув, остановилась на пороге лицом к тому месту, где вчера ей почудился призрак. Вроде никого. Прекрасно! Обернулась, проверяя тыл – тоже никого. Она облегченно вздохнула – сегодня можно будет спать спокойно.

Собираясь зайти внутрь, Елена опять-таки посмотрела на колонну, за которой вчера пряталась от мнимого Ильича. Но это было вчера, а сейчас не просто пронзил страх, её ударила молния – мимо вчерашнего убежища, по направлению к ней, шёл вчерашний призрак. Еле совладав с чувствами, чтобы не закричать, задом тихо шагнула назад в комнату, и также бесшумно прикрыла дверь за собой. Подперев плечом дверь, она прислонила ухо к дверной щели – на этот раз призрак издавал еле слышимые шаги. Выждав минуту, она выглянула – Ильич вновь растворился в воздухе. Закрывшись основательно, она приволокла к двери ещё тумбочку, подперев ею стул.

 

В полной растерянности она расположилась на своём ложе.

- Нет, - начала рассуждать Елена Карповна, - коньяк не придаёт мне смелости…

В течение ночи она несколько раз просыпалась, подолгу не могла заснуть, затем в очередной раз заново проваливаясь в сон, убегала в коротких сновидениях от Ильича, кричавшего ей вдогонку: «От Советской власти долго не бегают!». Пыталась прятаться, бегая многочисленными переходами, в каких-то темных казематах, густо окутанных влажной паутиной, но все равно её находили безликие молчаливые люди в черных балахонах; эти исполнители чужой воли арестовывали несчастную женщину, безжалостно связывая колючей проволокой руки за спиной.

Елена просыпалась от боли в запястьях, ощупывая, осматривала их, и радовалась действительности, будто малое дитя, но, вспомнив, кто и что является истинной причиной её кошмаров, она вновь не могла долго уснуть.

Сон приходил, брал своё, заполняя ее сознание новыми приключениями, и всё повторялось заново. Опять в мрачных сырых подземельях бродил Ильич, то, зовя Елену, то, грозя ей: «От природы не убежишь».

Пробудившись, она, вспоминая куцые обрывки сновидений, так и не смогла понять, что он имел в виду.

 

* * *

 

Собирая информацию из различных источников, включая иностранные СМИ, агентурные сведения, фотографии со спутников, Директорат разведки ежедневно предоставляет сводки Президенту США и высшим государственным чиновникам.

 

Уважаемый господин Президент!

 

Как бы тяжело не было, но приходится признавать: русская угроза безопасности США стремительно выросла. Нарушен стабильный мировой порядок. Сегодня наше государство и его граждане, в зените своего развития, подвергаются огромной опасности. Каждый день Америка, из-за событий в Москве, теряет многие сотни миллионов долларов. Речь идёт уже не только о гибели Америки, но и всей земной цивилизации.

Если раньше, проводимая нами внешняя политика, вовлекала СССР в гонку вооружений, пытаясь разорить его, то сегодня, к сожалению, мы просто вынуждены просить Россию о начале конструктивных переговоров в интересах нашей страны. Не стоит закрывать глаза на то, что Кремль имел и имеет влияние на большую часть Евразии.

Для того чтобы сегодня посеять семена разрушения чуждых нам идеологий, могущие дать завтра мощные ростки, и в будущем нам было легче применять методы ведения психологической войны, необходимо, не медля, профинансировать запуск ещё семи военных спутников, имеющих особое отношение к национальной безопасности. Да, это несравненно дорогое удовольствие, но оно вполне окупаемо. Обобщив разведданные, и проявив должную активность, можно будет добиться стратегических изменений во внутренней политике восточных стран, что, несомненно, приведёт к позитивным последствиям.

Справка. Только вчера русские запустили три военных спутника с космодрома Плесецк.

 

Президент открыл холодильник, заглянул внутрь, отодвинул надоевшую приторную кока-колу, взял бутылку французского коньяка, налил полфужера, поводил рукой, вдыхая аромат тридцатилетнего напитка. Вернулся за стол, выпил крупными глотками, словно воду, совсем не по-джентельменски крякнул, и со словами: «Умеют же делать, лягушатники», вывел размашистым почерком на двух листках бумаги, превратив их в грозное оружие: «Срочно, к исполнению!».

 

(Продолжение следует)

Другие произведения автора:

Два Тараса

Сказ о том, как ПОРА на Русь пришла (гл. 11)

По ту сторону Холокоста. Еврейский фронт Третьего рейха (ч. I). Из цикла: Защищая прошлое - сражаемся за будущее