Прости мне любовь покаянную - глава вторая

     - Значит в Тару путь свой держишь? Не дойдёшь ты туда, соколик. Или белые, или красные тебя сграбастуют в свои отряды, сунут винтовку в руки и опять на войну погонят. Насмотрелся я на них. Что те, что другие носятся с шашкой наголо и губят народ почём зря. Оставайся-ка ты, братец, у нас. Мы, Крюковы, народ смекалистый. Ещё мой дед в сторонке от реки-кормилицы, в местечке глухом, второй домишко поставил. Землица там расчудесная, плодит всё, что не брось в неё. Озерко малёхонькое есть, родники бьют с водицей чистой. Семья у нас небольшая, мы с женой Степанидой, Дашутка наша и моя матушка Пелагея. Я их сразу туда отправил, как река вскрылась. Самое время сеять и сажать, а сам не могу дом бросить, разграбят, или чего хуже, сожгут. Три бабы не справятся с делами там. Вот ты и подсобишь. Женить тебя силком никто не собирается, но ежеле что промеж вас с дочкой случится, сам понимаешь - не спущу. Осенью заплачу за труды сполна и отправлю тебя с оказией по реке к твоим родственникам. Меня тут, почитай, все знают, кто мимо по реке проходил. А остаться пожелаешь, то милости прошу. Заполучить такого мужа для дочери рад буду. Одна беда у девки - оспа, проклятущая, следы оставила на лице девичьем и загубила двух  сыновей старших. А так, девка она ладная и к делам домашним приучена. Охоту любит, стреляет лучше меня. Добытчица наша главная. Грамоте обучена. К родственникам в Тару её отправлял на четыре года. Ты, Дмитрий, до зорьки ранней покумекай и реши для себя. Вам до восхода солнца уйти надо. Или вместе, или порознь. Теперь до самого ноября пароходы будут ходить, пока не встанет Иртыш, - подытожил Тимофей Степанович, услышав рассказ Дмитрия.

      Долго не спалось Дмитрию на перине в чистой светёлке. Мысли текли непрестанно. Надо было решать, как быть дальше. Согласен он был со словами Крюкова. Неизвестность ждала его в городе. Вспоминал глаза Дарьи. Молчала девушка, а глаза обо всём говорили. Пришло её время любить, ласки дарить, детей рожать, а где мужа сыскать в этой глуши в такое неспокойное время. Статна Дарья, пышногрудая. После бани косу заплетала, а он любовался ею исподтишка, чтобы не схлопотать тумака от хозяина дома. Силища была видна в Тимофее Степановиче немеренная. Такой зашибёт насмерть, не крякнув. С лица воды не пить, - подумал он, засыпая.

      Задолго до восхода солнца ушли они с Дарьей, оставив Крюкова одного. Не впервой были эти расставания, но оглядывалась Дарья всю дорогу.

      - Что, Дарья, страшно отца одного оставлять? - спросил Дмитрий, идя следом, едва поспевая за девушкой.

      - Душегубов нынче развелось много. Жизнь людская для них цены не имеет.
Прихожу раз в три дня. Хлеба принесу, маслица, ещё чего. Пока иду, издумаюсь вся. В свой дом родной крадучись пробираюсь. Посмотрю, что там делается и ружьё из рук не выпускаю, а уж потом показываюсь. Нет конца и края этой смуте, - тихо ответила Дарья, смахнув набежавшую слезу. - Маманя вся высохла от страха за отца. Готова сама бежать, но бабушка не дозволяет.

     Шли долго, вёрст двадцать отмахали, когда увидел Дмитрий большое подворье, обнесённое добротным забором в рост человеческий. Дом упирался глухой стороной в лес. По двору бродили несушки, выводок утят пил воду из деревянного корыта, вкопанного в землю, хрюкали свиньи в сарае. На крыльце дома их встретила старуха. Стояла долго, молча, разглядывая Дмитрия прищуренными глазами, потом заговорила скрипучим голосом:

     - Кого это ты, Дарья, к нам привела? Ведь не велено было тебе чужаков привечать. У нас тут чужих быть не должно.

     - Так тятя порешил. На подмогу нам вот Дмитрия сторговал до осени. Я его сюда так вела, что он и не запомнил, бабушка, дорогу. Не лесной он человек, два раза петлю делала, а он даже и слова не сказал, - рассмеявшись, ответила Дарья, плеснув себе в лицо ковш воды, зачерпнув её из кадки у крыльца.

     Из дома на крыльцо выбежала женщина. Кинулась обнимать Дарью, не обращая внимания на Дмитрия.

     - Ну что там? Как он там? Что передать велел? - тормошила она Дарью расспросами.

     - Мамань! Ну что с ним станется? Живёхонек! Вот подмогу нам до осени прислал, Дмитрием зовут, - отвечала с улыбкой Дарья.

     Смотрел на жену Тимофея Степановича Дмитрий и дивился её красоте. Не матерью, а сестрой смотрелась она Дарье. Коса короной вокруг головы закручена, глаза синь небесная, точь в точь как у дочери, стройна по-девичьи, лицо необыкновенной красоты, с нежным румянцем на щеках. Стоял он молча, разглядывая мать Дарьину и понимал, какое зло сотворила оспа с лицом девушки. Стало жаль её до боли в сердце.

      - Да где же вы его с отцом сыскали? - спросила мать Дарьи, разглядывая Дмитрия. - Больно красив и статен, доча, для трудов-то крестьянских.

      - Пойдемте в дом, маманя! Покормите гостя, а уж потом спрос чините. Времени до осени много. Что красив, так это я сразу увидела, когда он под кустами у нашего дома прятался, - упредила дальнейшие расспросы Дарья.

       Рассказал Дмитрий о себе всё, не таясь. Бабка Пелагея слушала его рассказ внимательно, не перебивая. Матушка Дарьи, потчуя гостя едой вкуснейшей, слушала, сокрушенно покачивая головой.

     - Что делается на белом свете. Гибнет люд, сам не ведая за что. Это надо же придумать - русского человека силком в чужую страну гнать. В нору зарыться хочется до поры до времени. Переждать эту смуту и дальше жить, - изрекла она и предложила всем отправиться на отдых.

     За делами и заботами пролетело лето. Строго следила за молодыми бабка Пелагея, не оставляя их наедине. Не поучала проповедями. Им и самим было не до любовных игр. Каждый день с утра допоздна в делах.  

     Осенью собрали хороший урожай. Не захотел Дмитрий прощаться с дружным семейством Крюковых, попросил руки Дарьи и получили они с ней благословение на жизнь долгую.

 

Продолжение следует...