Новые
Меню
15
Накануне женского праздника Ивану позвонил Анатолий и предложил встречу на мосту. Всё-таки соблюдал он уговор - звонить только для разговора. Подъезжая, Иван издали заметил знакомую машину и усмехнулся:
- Прибыл уже. Дружок...
На мосту лежал толстый слой снега, немного подтаявший и образовавший местами ледяную корку. Сквозной ветер продувал речку, и Иван поёжился, ощущая его под курткой. Начало сибирского марта не баловало город теплом.
- Здоров был, - Анатолий резко подал руку подходившему Ивану.
- Здравствуй, Анатолий. Извини, немного задержался, пробки на дорогах.
- Да ничего. Я постоял тут один, много чего передумал.
- И что надумал?
- Ты забрал Аню?
- Мне запрещено говорить на эту тему.
- Значит, забрал. Она с тобой. А я всё приезжаю и смотрю на её окна. Вдруг она там мелькнёт.
- Время есть свободное, смотри.
- Ну а чё... Живут с удобными, с кем легче живётся. В ней красота. И душевная, и внешняя. Дай ей каплю, что переполнит терпение, и она на всё решится.
- Надеюсь, что её розовые очки скоро станут прозрачными, - Иван пристально посмотрел на Анатолия, намекая на звонки.
- Значит, Аня не с тобой. Лукавит, - усмехнулся Анатолий. - А природа всё равно возьмёт своё, не бесчувственная же она девочка.
- В женщине есть две противоречивые черты: бунтующая и податливая. Первая не допускает мысль о подчинении, вторая в томном ожидании, когда обуздают первую.
- Так чё же ты не обуздал до сих пор? - зло спросил Анатолий. - Ладно, я. Меня прищемила со всех сторон. А ты-то вхож туда, как родной стал.
- Хуже не пробовать.
- Ха-а... Каждый хоть раз пробовал железку на морозе. Помнишь ощущения? Мне сказали нельзя, а я пробую. Вдруг финал будет хорошим.
- Ты много звонишь ей, Толя. Уважай границы, не заполняй их собой.
- Ну-ну... Вроде как отодвинься, а я заполню. У тебя на всё есть правильный ответ. Как у спортсмена: чего бы поднять, чтобы сильно не напрячься. Всё по полочкам.
- Ты чё такой злой сегодня? - Иван улыбнулся, он был доволен настроением Анатолия.
- Ты зато спокойный. Как снайперская винтовка перед выстрелом. Прицелился? - Анатолий от нетерпения постукивал рукой по перилам, выдавая волнение.
- Женщина слаба, пока есть за кем быть слабой. В сложном случае, почти каждая женщина становится сильной. Постепенно.
- Надо же, какой знаток баб, - Анатолий поднял воротник. - Прямо завидую. Такие всегда на посту.
- Я привычный. Покараулю.
- А у меня инстинкт: отползай и заходи с другого бока.
- Закрытые перед носом двери говорят о твоей ненужности.
- Тебе вон тоже не нараспашку. Закрыли, и пошел вон! Вести себя надо так, чтобы после ухода были рады твоему возвращению. Иван, она рада мне. Я знаю.
- Все двери открываемые и закрываемые. Я знаю, как их открыть, - Иван довольно прищурился.
- Так ты же уходишь потом. Ну и иди! Не навязывайся. Есть женщина на ночь, и есть жена. Вот она - жена.
- Я уважаю её упорство и не диктую могильные условия.
- Что я надиктовал? Что она тебе говорила? - зло отреагировал Анатолий, понимая намёк на суицид.
- Ничего. Просто разговор. Собака нуждается в контроле, а человек свободен.
- Я стрелял, а ты оказался на пути. Тебя задело. И ты сам понимаешь, что я прав.
- Если бы меня не задело, то ты не стоял бы тут со мной.
- Иван... Я хочу эту девчонку с доброй душой. Говорю с ней, и во мне сразу включается зов вожака: хочется повыть на луну, взять и согреть. Такую обижать даже не хочется. И она любит меня.
- Ну-ну... Сам не стремись к идеалу. Разочаруешься. Как только снизишь свою ценность, так сразу на мир трезво посмотришь.
- Я сердцем её выбрал. Раньше думал, пусть меня любят. Теперь сам попался. Я подбираю годный вариант для семьи.
- Говоришь как потребитель. Словно покупаешь, - Иван проводил глазами пролетающую через реку птицу. - Остынь. Под холодный душ и бодрячком дальше. Или после баньки в сугроб. Помогает.
- Не учи, как из бани в снег бегать. Я деревенский, - Анатолий нервно поколотил пальцами по перилам. - Я жить с ней хочу.
- А я жду. Так же, как ты.
- И чё? Нервничаешь?
- Приходится.
- Значит чувствуешь свою неустойчивость, - Анатолий даже по перилам стукнул для уверенности.
- Я не отдам её, - прищурился Иван, глядя вдаль по реке.
- Ха-а... Ну это мы посмотрим.
- Посмотрим, - согласился Иван, собираясь с мыслями. - Толя... Не каждому мужику дано такое счастье, чтобы его любили даже мёртвым. Редкость редкостная.
- Да. И тёмные очки, чтобы счастье в глазах прятать. И губы кусать, чтобы лишний раз не улыбнуться. И выть ночью в подушку одной в постели.
- Это её женская отдушина. Что в душе, то только ей известно.
- Да плевать мне!.. Я добьюсь её. И совет - уйди с дороги, Иван.
- Плюй. От сглаза, говорят, помогает. Если тебе удобно так, то плюй.
- У каждого свои недостатки. Тебя это никак пока не касается.
- Тогда будь добр, не советуй! - зло кинул в ответ Иван.
- Послушай, ты хоть раз, вообще, женат был?
- Ага. Женат два раза неудачно - одна ушла, вторая нет.
- Женатый, что ли? Или шутишь всё? Как ты думаешь, бросит она меня? - вдруг спокойно спросил Анатолий. - Всё? Пора тапки забирать?
- А ты мечтал пристроить?
- Вот как сказать неизлечимо больному человеку, что ему осталось жить два дня? Мы же врём, что всё будет хорошо и он поправится. Мы делаем выбор за него, как ему прожить эти два последних дня.
- Возможно, он сам всё понимает. Для меня такой лимит жизни непонятен. Невозможно знать время, когда человек сделает последний вздох.
- Ну так что... Ты скажешь неизлечимому, что жить ему осталось два дня?
- Я до последнего буду давать ему надежду на жизнь.
- Вот и скажи тогда, пойдёт она ко мне?
- Чувства у женщины возникают иногда из жалости. Уйди в сторону и жди. Не будь назойливым комаром, может и прихлопнуть.
- И ты один из них, - Анатолий утвердительно ткнул пальцем в сторону Ивана. - Ты - зритель со стороны. А для меня всё удачно сложилось. У нас с ней любовь.
- Ты настолько утонул в ней?
- Я на дне. В ней весь мой день, всё время она в мозгах. И на номер её постоянно смотрю. Хочется звонить, да вдруг помешаю.
Анатолий замолчал, переваривая сказанное. Иван тоже молчал. Их тишина слилась с угрюмым безмолвием замёрзшей реки и весеннего марта. Хотя, по сибирским меркам в общем-то пока зимнего.
- И кажется, что свет вверху дрожит, когда ищешь ночью её окна. Она стояла на стуле в одном из них. Страшное зрелище было бы под окнами поутру. Я разговаривал с ней тогда и не знал, что она носит в себе сыновей. Чуть позже сказала. От стресса у неё видно началось, и они родились вскоре. А теперь... Теперь ты понимаешь, что погиб, - Анатолий повернулся к Ивану. - Ты смотрел в её вечерние окна?
- Красиво говоришь, - Иван криво улыбнулся. - Смотрел.
- А я слушал там музыку в наушниках и хотелось застрелить себя. Или тебя.
- На каждого музыка действует по-разному.
- И не могу ничего сделать, просто давит грудь и всё. А в голове только мысли и действия. Иван... Я убью тебя.
- Попробуй. И запомни, падать надо чуть раньше выстрела. Возможно, живой останешься.
- Тогда я убью себя. Моя жизнь ничего не стоит.
- Вот ты душой тут передо мной трясёшь. Думаешь, пожалею? - Иван задумчиво смотрел вниз на темнеющий под мостом лёд. - А ты не думал, что у меня внутри тоже шрамы. Да-а, какие шрамы... Борозды вдоль и поперёк. Нет, моя жизнь не встанет в тупик. Но... У тебя есть дочь, родители, живи для них. А что мне терять? Однажды я скажу себе - всё, устал, и подставлюсь в командировке. И всё. И перед небом будет всё в ажуре. Не сам же, случайно попало.
- А ты, Иван, в маске ходишь. Чувствуется.
- Вот только одна беда, друг. Жить шипко хочется. Наперекор всему, и себе в доказательство, - Иван на секунду умолк. - Ясень я. Меня лечит связь с природой. Чем больше толкают вниз, тем сильнее тянусь к свету.
- Не лечи тело, лечи душу, - Анатолий расстегнул куртку и освободил горло от шарфа. - Водяры накатил, и в порядке.
- Я с водкой не дружу. Вода хорошо помогает. Выльешь холодненькую на себя и обезболишься. Отличное средство.
- Планка грустно опускается вниз. Хочу другом твоим быть. Таких мало, а иногда совет нужен или распахнуться хочется.
- А ты учись жить ровно. Внутри булькай, а на людей не брызгай. И чтобы всегда свежий и бодрый, - Иван кинул озорной взгляд на Анатолия.
- Меня мать её не пускает. Я знаю. Сделаю тату её имени на плече.
- Сделай. Потом легко можно переправить Аню на Маню. Труднее будет найти ту Маню. А потом зачеркнёшь и наколешь Даша, ниже пойдёт Наташа. И так до локтя.
- Опыт, что ли есть?
- Главное, Толя, на сердце наколоть одно имя и остаться с ним. Вот тогда жизнь не зря прожил.
- Она меня любит. Это точно. А тебя боится.
- Неужели я страшный? - рассмеялся Иван.
- Нет. Она сказала, что ты большой и серьёзный. Ей иногда страшно от твоей суровости.
- Большие люди в основном добрые. Вы с ней с того сентября знакомы, как дети родились. Полтора года на месте топчешься.
- Так ты тоже побольше меня топчешься. Года два почти.
- Я жду.
- Вот и я жду. И знаю, что она пойдёт за мной.
- И вернётся через пару недель. Хочешь, чтобы одна осталась?
- Не вернётся. Я не пущу.
- А она и не спросит. Она привыкла жить в тепле душевном. Я могу ей это дать. Ты - нет. С тобой ей быстро станет плохо.
- Нет... Ты не понимаешь, Иван. И не лезь. Это не твоё, это наше с ней.
- Ты думаешь, она смирится если услышит однажды - да пошла ты? А ты скажешь. И не один раз.
Иван замолчал, остывая от разговора. Анатолий тоже молчал, вглядываясь вдаль на макушки соснового леса, стоявшего за рекой.
Мартовский вечер прижимал к земле неподдающийся зимний холод. Лёд прочно лежал на реке, и только редкие тёмные проталины напоминали, что скоро начнётся бурное движение.
- Толя... Женщины любят слушать другое. А мужики, особенно ничьи, гремят иногда нехорошими словами. Не задумываясь. И чем больше их отталкивают, тем громче они гремят.
- Не учи. Не всегда плохие слова звучат обидно. Они привыкают.
- Вот видишь, ты уже сознался, что можешь послать. Потому, отвали по-хорошему.
- Я не сдамся, Иван. Это уже принцип.
- Принцип. Взять женщину и потом отвалить, когда охота на неё закончится. И бить себя в грудь, что получилось. Но есть одна неприятность, с ней такое не пройдёт, даже не корячься.
- Я буду стоять до последнего. Хоть убей меня тут.
- Не рычи. Не создав новое, она добьёт себя памятью о муже и останется одна, - Иван прищурился, не отрывая взгляд от реки. - Как ни странно, но есть ещё такие женщины.
- Походу у них всё было чисто и по-доброму. Иногда люди так глупо уходят. Так не должно быть.
- Печальная история. Здесь при любом раскладе нужно время.
- Вань, ты ничего не сможешь сделать. Аня хочет меня рядом с собой.
- Спор может быть долгим. Готов спорить.
- Так и до пенсии можно промечтать, - Анатолий вздохнул.
- Толя... Я высказал своё и не стремлюсь это навязывать. Аня не сможет жить с тобой.
- Ну тогда... Иван, или мы идём под свадебный марш, или нас выносят вперёд ногами. Жизнь моя, иль ты приснилась мне.
- Ага. Словно я осенней гулкой ранью проскакал. И от дубинушки ухнул.
- Выбор за ней. Пусть решает.
- Согласен. Только маленькое счастье спасёт после большого горя. Видно цена ему такая.
- Ладно, Вань. Терпеливые мужики не сдаются.
- Да-а, бывает. Сам иногда, как бешеный.
- Чуда хочется. А то пустота какая-то, - Анатолий шумно вздохнул и откашлялся. - Послушай, ты можешь передать Ане букет роз?
- Передам. Мне нетрудно.
- Хм... Конечно, нетрудно. Умеешь ты под шкуру залезть.
- Да ну... Я же по-дружески.
- Пошли тогда. Они в машине лежат. Хотел бросить на техздание да жалко, опять замёрзнут.
- Зачем красоту такую морозить. Вообще-то, она хризантемы любит, - с улыбкой ответил Иван.
- Я не знал.
Они шли по мосту плечом к плечу, и весь спор их зависел от маленькой женщины, которая, возможно, качает сейчас одного из сыновей.
- И всё-таки, Иван, ты подло поступил.
- Поясни.
- Ты зашёл с тыла. Тебя знают дети.
- А с тыла надёжнее. И противник в лоб не видит.
- Вань... Вот ты знаешь про меня, что был недолго женат, что дочка есть, - Анатолий сдвинул шапку на макушку и пригладил вьющийся чёрный чуб. - Давай по-чесноку. Семья была?
- Женат был, детей нет. Только это долгая история.
- Ты торопишься?
- Нет. Оставляю прошлое за спиной.
- И долго ты один?
- Года четыре. Даже побольше.
- И скажешь, что за это время женщин не было?
- Я не спрашиваю о твоих, - Иван тоже закинул шапку выше, взбудоражив на макушке светлые волосы. - Была. Ирина.
- Куда дел?
- Познакомились случайно. У неё условие было: никогда, ни о чём не спрашивать, - Иван достал сигарету и закурил, следом в карман полез Анатолий.
- И чё? - прикуривая, спросил он. - В смысле, не спрашивать.
- Она звонила сама, когда удобнее встретиться. Я же не всегда дома. И приходила тоже сама, два-три раза в неделю. Я ничего о ней не знал. Просто Ирина. И так, больше двух лет.
- Чё замуж не звал?
- Звал. Сказала, что этого не будет никогда.
- Замужняя. Точно.
- Не знаю. Не похоже. Она чуть старше была и всё время при делах.
- Может, не до семьи ей было. А сейчас?
- А потом авария, похороны Данила, и Аня в этом. Особенно на кладбище. Если бы ты слышал, что она ему говорила, - у Ивана дрогнули губы и Анатолий это заметил. - Сам бы сдох, чтобы услышать такие слова.
- А с Ириной?
- Расстались. Она всегда говорила, если я найду женщину для семьи, то она исчезнет.
- Ну ладно. Давай, - Анатолий подал Ивану руку. - А то ты местный, а мне за город ехать. Передай ей букет.
- Давай. Передам.
- Чё-то ты в душу мне упал. Спокойно с тобой, - открыв машину, Анатолий вдруг резко повернулся. - Вань... Забирай её быстрее. Ей так лучше будет. А я помогу.
- Хитёр. Бдительность усыпляешь? - засмеялся Иван.
- Всё. Уехал.
Весна... Пусть пока по зимнему холодная, но она приятно дышала в спину заметно потеплевшим солнцем. И ветер... Он тоже холодный, и хочется поскорее укутаться в тёплый шарф. Скоро женский праздник, и город наполнится разноцветными тюльпанами и жёлтыми мимозами. Иван принесёт ей целую охапку тюльпанов. Весна же... Застывшие на крышах сосульки провожали очередной день капелью, замерзая к утру новым накопившимся льдом. С тротуаров невозможно было свернуть в сторону: провалишься в осевший снег по самые колени. Солнце обильно, не жалея сил, разбрасывало лучи в зелёных ветках сосен и елей в местном парке. Даже озабоченные и взлохмаченные воробьи щебетали вокруг по-весеннему весело.
Они с Иваном гуляли по очищенным от снега дорожкам. Ещё немного и здесь будет собираться местная молодёжь, мамы и папы с колясками, и старенькие пары с постукивающими по тротуару тросточками. Зашумят карусели и мотодромы, запрыгает на батутах детвора, зажурчат фонтаны. Сейчас здесь тишина и беличьи следы под деревьями. Да птичий гомон на все лады. Живёт парк.
И тут же, словно подслушав её мысли, с ближайшей сосны спрыгнула осторожная белка. Подняв рыжий хвост, она невозмутимо прогулялась по дорожке в надежде на возможное угощение. Присев, Аня протянула белке открытую руку с семечками и кедровыми орешками, специально захваченными из дома. Белка недоверчиво покосилась, покрутилась немного и подкралась поближе. Выбрав момент, она схватила орешек и быстро запрыгнула на сосну. Вслед за ней на землю спрыгнула ещё одна белка. Проделав тот же трюк, она благополучно унеслась в кусты. Аня высыпала беличье лакомство под дерево. Присев на скамейку, они с улыбкой наблюдали за собравшейся под сосну стайкой белок, активно подбирающей орешки и семечки. Причём орешки - в первую очередь.
- Даниле в мае два года будет.
- Да, - Аня вздохнула. - Что я видела за эти два года? Улицу в окне, да смену времён года в нём же. А ещё графики прививок, и острое желание тепла. И часы на стене глухо тикали, разгоняя стрелочки.
- В сентябре на работу пойдёшь?
- Не знаю пока. Как у мамы Веры со здоровьем будет. Напрягать её не хочется, - она посмотрела в сторону белок. - Да и мальчишкам всего-то по два года будет.
- Сиди до следующего сентября. Я помогу. Дети покрепче будут, в садик потом пойдут.
- Я сама справлюсь.
- Не спорю.
- Не осуждай меня.
- Даже не пытаюсь. Я терпеливый.
- Пойми... В голове ведь не поставишь печать - выбыл. Смерть неспособна разлучить людей. Она стоит впереди и усмехается. Я эти два года, словно без вести пропавшая. Это, как у Лермонтова:
Страшнее нету одиночества,
Чем одиночество в толпе,
Когда безумно всем хохочется,
А плакать хочется тебе.
- Могу парировать Есениным, - улыбнулся Иван. -
Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звёздного огня.
Те, кого любил я, oтpeклиcя,
Кем я жил - забыли про меня.
Они помолчали, наблюдая за суетившимися белками под сосной.
- Одиночество... Я его тоже по-своему хлебнул.
- Мне иногда кажется, что я схожу с ума. Я даже не замечаю, что говорю вслух сама с собой.
- Со всеми бывает.
- Вот как забыть?.. Когда закапывали Даньку, у меня билась венка на шее. И теперь, как только вспоминаю о нём, она сразу начинает сигналить. Раньше эта венка у меня не дёргалась.
- Я заметил тогда. Рядом же был. Шарф у тебя сполз вниз и видно было.
- Даже это заметил. Вы, как-то по-особенному зовёте друг друга. Даньку вот на работе «Тихий» звали, по фамилии. А тебя как?
- Ясень. От слова - ясный, светлый. Из-за волос.
- А может, не из-за волос. Ты и правда, добрый.
- А что? Есть с кем сравнить?
- Уж точно не с тем, на кого ты так беспардонно намекаешь.
- Ань... А может, хватит? Давай пробовать жить.
- Нет пока. Давай до осени подождём, когда детям по два года будет.
- Это что-то изменит?
- Не в том дело. Вообще, я думала до трёх лет побыть одной.
- Ходим с тобой как школьники. И пацаны вон ревут. Ухожу и самому тошно.
- Знаю. К осени всё решу.
Накануне женского праздника Ивану позвонил Анатолий и предложил встречу на мосту. Всё-таки соблюдал он уговор - звонить только для разговора. Подъезжая, Иван издали заметил знакомую машину и усмехнулся:
- Прибыл уже. Дружок...
На мосту лежал толстый слой снега, немного подтаявший и образовавший местами ледяную корку. Сквозной ветер продувал речку, и Иван поёжился, ощущая его под курткой. Начало сибирского марта не баловало город теплом.
- Здоров был, - Анатолий резко подал руку подходившему Ивану.
- Здравствуй, Анатолий. Извини, немного задержался, пробки на дорогах.
- Да ничего. Я постоял тут один, много чего передумал.
- И что надумал?
- Ты забрал Аню?
- Мне запрещено говорить на эту тему.
- Значит, забрал. Она с тобой. А я всё приезжаю и смотрю на её окна. Вдруг она там мелькнёт.
- Время есть свободное, смотри.
- Ну а чё... Живут с удобными, с кем легче живётся. В ней красота. И душевная, и внешняя. Дай ей каплю, что переполнит терпение, и она на всё решится.
- Надеюсь, что её розовые очки скоро станут прозрачными, - Иван пристально посмотрел на Анатолия, намекая на звонки.
- Значит, Аня не с тобой. Лукавит, - усмехнулся Анатолий. - А природа всё равно возьмёт своё, не бесчувственная же она девочка.
- В женщине есть две противоречивые черты: бунтующая и податливая. Первая не допускает мысль о подчинении, вторая в томном ожидании, когда обуздают первую.
- Так чё же ты не обуздал до сих пор? - зло спросил Анатолий. - Ладно, я. Меня прищемила со всех сторон. А ты-то вхож туда, как родной стал.
- Хуже не пробовать.
- Ха-а... Каждый хоть раз пробовал железку на морозе. Помнишь ощущения? Мне сказали нельзя, а я пробую. Вдруг финал будет хорошим.
- Ты много звонишь ей, Толя. Уважай границы, не заполняй их собой.
- Ну-ну... Вроде как отодвинься, а я заполню. У тебя на всё есть правильный ответ. Как у спортсмена: чего бы поднять, чтобы сильно не напрячься. Всё по полочкам.
- Ты чё такой злой сегодня? - Иван улыбнулся, он был доволен настроением Анатолия.
- Ты зато спокойный. Как снайперская винтовка перед выстрелом. Прицелился? - Анатолий от нетерпения постукивал рукой по перилам, выдавая волнение.
- Женщина слаба, пока есть за кем быть слабой. В сложном случае, почти каждая женщина становится сильной. Постепенно.
- Надо же, какой знаток баб, - Анатолий поднял воротник. - Прямо завидую. Такие всегда на посту.
- Я привычный. Покараулю.
- А у меня инстинкт: отползай и заходи с другого бока.
- Закрытые перед носом двери говорят о твоей ненужности.
- Тебе вон тоже не нараспашку. Закрыли, и пошел вон! Вести себя надо так, чтобы после ухода были рады твоему возвращению. Иван, она рада мне. Я знаю.
- Все двери открываемые и закрываемые. Я знаю, как их открыть, - Иван довольно прищурился.
- Так ты же уходишь потом. Ну и иди! Не навязывайся. Есть женщина на ночь, и есть жена. Вот она - жена.
- Я уважаю её упорство и не диктую могильные условия.
- Что я надиктовал? Что она тебе говорила? - зло отреагировал Анатолий, понимая намёк на суицид.
- Ничего. Просто разговор. Собака нуждается в контроле, а человек свободен.
- Я стрелял, а ты оказался на пути. Тебя задело. И ты сам понимаешь, что я прав.
- Если бы меня не задело, то ты не стоял бы тут со мной.
- Иван... Я хочу эту девчонку с доброй душой. Говорю с ней, и во мне сразу включается зов вожака: хочется повыть на луну, взять и согреть. Такую обижать даже не хочется. И она любит меня.
- Ну-ну... Сам не стремись к идеалу. Разочаруешься. Как только снизишь свою ценность, так сразу на мир трезво посмотришь.
- Я сердцем её выбрал. Раньше думал, пусть меня любят. Теперь сам попался. Я подбираю годный вариант для семьи.
- Говоришь как потребитель. Словно покупаешь, - Иван проводил глазами пролетающую через реку птицу. - Остынь. Под холодный душ и бодрячком дальше. Или после баньки в сугроб. Помогает.
- Не учи, как из бани в снег бегать. Я деревенский, - Анатолий нервно поколотил пальцами по перилам. - Я жить с ней хочу.
- А я жду. Так же, как ты.
- И чё? Нервничаешь?
- Приходится.
- Значит чувствуешь свою неустойчивость, - Анатолий даже по перилам стукнул для уверенности.
- Я не отдам её, - прищурился Иван, глядя вдаль по реке.
- Ха-а... Ну это мы посмотрим.
- Посмотрим, - согласился Иван, собираясь с мыслями. - Толя... Не каждому мужику дано такое счастье, чтобы его любили даже мёртвым. Редкость редкостная.
- Да. И тёмные очки, чтобы счастье в глазах прятать. И губы кусать, чтобы лишний раз не улыбнуться. И выть ночью в подушку одной в постели.
- Это её женская отдушина. Что в душе, то только ей известно.
- Да плевать мне!.. Я добьюсь её. И совет - уйди с дороги, Иван.
- Плюй. От сглаза, говорят, помогает. Если тебе удобно так, то плюй.
- У каждого свои недостатки. Тебя это никак пока не касается.
- Тогда будь добр, не советуй! - зло кинул в ответ Иван.
- Послушай, ты хоть раз, вообще, женат был?
- Ага. Женат два раза неудачно - одна ушла, вторая нет.
- Женатый, что ли? Или шутишь всё? Как ты думаешь, бросит она меня? - вдруг спокойно спросил Анатолий. - Всё? Пора тапки забирать?
- А ты мечтал пристроить?
- Вот как сказать неизлечимо больному человеку, что ему осталось жить два дня? Мы же врём, что всё будет хорошо и он поправится. Мы делаем выбор за него, как ему прожить эти два последних дня.
- Возможно, он сам всё понимает. Для меня такой лимит жизни непонятен. Невозможно знать время, когда человек сделает последний вздох.
- Ну так что... Ты скажешь неизлечимому, что жить ему осталось два дня?
- Я до последнего буду давать ему надежду на жизнь.
- Вот и скажи тогда, пойдёт она ко мне?
- Чувства у женщины возникают иногда из жалости. Уйди в сторону и жди. Не будь назойливым комаром, может и прихлопнуть.
- И ты один из них, - Анатолий утвердительно ткнул пальцем в сторону Ивана. - Ты - зритель со стороны. А для меня всё удачно сложилось. У нас с ней любовь.
- Ты настолько утонул в ней?
- Я на дне. В ней весь мой день, всё время она в мозгах. И на номер её постоянно смотрю. Хочется звонить, да вдруг помешаю.
Анатолий замолчал, переваривая сказанное. Иван тоже молчал. Их тишина слилась с угрюмым безмолвием замёрзшей реки и весеннего марта. Хотя, по сибирским меркам в общем-то пока зимнего.
- И кажется, что свет вверху дрожит, когда ищешь ночью её окна. Она стояла на стуле в одном из них. Страшное зрелище было бы под окнами поутру. Я разговаривал с ней тогда и не знал, что она носит в себе сыновей. Чуть позже сказала. От стресса у неё видно началось, и они родились вскоре. А теперь... Теперь ты понимаешь, что погиб, - Анатолий повернулся к Ивану. - Ты смотрел в её вечерние окна?
- Красиво говоришь, - Иван криво улыбнулся. - Смотрел.
- А я слушал там музыку в наушниках и хотелось застрелить себя. Или тебя.
- На каждого музыка действует по-разному.
- И не могу ничего сделать, просто давит грудь и всё. А в голове только мысли и действия. Иван... Я убью тебя.
- Попробуй. И запомни, падать надо чуть раньше выстрела. Возможно, живой останешься.
- Тогда я убью себя. Моя жизнь ничего не стоит.
- Вот ты душой тут передо мной трясёшь. Думаешь, пожалею? - Иван задумчиво смотрел вниз на темнеющий под мостом лёд. - А ты не думал, что у меня внутри тоже шрамы. Да-а, какие шрамы... Борозды вдоль и поперёк. Нет, моя жизнь не встанет в тупик. Но... У тебя есть дочь, родители, живи для них. А что мне терять? Однажды я скажу себе - всё, устал, и подставлюсь в командировке. И всё. И перед небом будет всё в ажуре. Не сам же, случайно попало.
- А ты, Иван, в маске ходишь. Чувствуется.
- Вот только одна беда, друг. Жить шипко хочется. Наперекор всему, и себе в доказательство, - Иван на секунду умолк. - Ясень я. Меня лечит связь с природой. Чем больше толкают вниз, тем сильнее тянусь к свету.
- Не лечи тело, лечи душу, - Анатолий расстегнул куртку и освободил горло от шарфа. - Водяры накатил, и в порядке.
- Я с водкой не дружу. Вода хорошо помогает. Выльешь холодненькую на себя и обезболишься. Отличное средство.
- Планка грустно опускается вниз. Хочу другом твоим быть. Таких мало, а иногда совет нужен или распахнуться хочется.
- А ты учись жить ровно. Внутри булькай, а на людей не брызгай. И чтобы всегда свежий и бодрый, - Иван кинул озорной взгляд на Анатолия.
- Меня мать её не пускает. Я знаю. Сделаю тату её имени на плече.
- Сделай. Потом легко можно переправить Аню на Маню. Труднее будет найти ту Маню. А потом зачеркнёшь и наколешь Даша, ниже пойдёт Наташа. И так до локтя.
- Опыт, что ли есть?
- Главное, Толя, на сердце наколоть одно имя и остаться с ним. Вот тогда жизнь не зря прожил.
- Она меня любит. Это точно. А тебя боится.
- Неужели я страшный? - рассмеялся Иван.
- Нет. Она сказала, что ты большой и серьёзный. Ей иногда страшно от твоей суровости.
- Большие люди в основном добрые. Вы с ней с того сентября знакомы, как дети родились. Полтора года на месте топчешься.
- Так ты тоже побольше меня топчешься. Года два почти.
- Я жду.
- Вот и я жду. И знаю, что она пойдёт за мной.
- И вернётся через пару недель. Хочешь, чтобы одна осталась?
- Не вернётся. Я не пущу.
- А она и не спросит. Она привыкла жить в тепле душевном. Я могу ей это дать. Ты - нет. С тобой ей быстро станет плохо.
- Нет... Ты не понимаешь, Иван. И не лезь. Это не твоё, это наше с ней.
- Ты думаешь, она смирится если услышит однажды - да пошла ты? А ты скажешь. И не один раз.
Иван замолчал, остывая от разговора. Анатолий тоже молчал, вглядываясь вдаль на макушки соснового леса, стоявшего за рекой.
Мартовский вечер прижимал к земле неподдающийся зимний холод. Лёд прочно лежал на реке, и только редкие тёмные проталины напоминали, что скоро начнётся бурное движение.
- Толя... Женщины любят слушать другое. А мужики, особенно ничьи, гремят иногда нехорошими словами. Не задумываясь. И чем больше их отталкивают, тем громче они гремят.
- Не учи. Не всегда плохие слова звучат обидно. Они привыкают.
- Вот видишь, ты уже сознался, что можешь послать. Потому, отвали по-хорошему.
- Я не сдамся, Иван. Это уже принцип.
- Принцип. Взять женщину и потом отвалить, когда охота на неё закончится. И бить себя в грудь, что получилось. Но есть одна неприятность, с ней такое не пройдёт, даже не корячься.
- Я буду стоять до последнего. Хоть убей меня тут.
- Не рычи. Не создав новое, она добьёт себя памятью о муже и останется одна, - Иван прищурился, не отрывая взгляд от реки. - Как ни странно, но есть ещё такие женщины.
- Походу у них всё было чисто и по-доброму. Иногда люди так глупо уходят. Так не должно быть.
- Печальная история. Здесь при любом раскладе нужно время.
- Вань, ты ничего не сможешь сделать. Аня хочет меня рядом с собой.
- Спор может быть долгим. Готов спорить.
- Так и до пенсии можно промечтать, - Анатолий вздохнул.
- Толя... Я высказал своё и не стремлюсь это навязывать. Аня не сможет жить с тобой.
- Ну тогда... Иван, или мы идём под свадебный марш, или нас выносят вперёд ногами. Жизнь моя, иль ты приснилась мне.
- Ага. Словно я осенней гулкой ранью проскакал. И от дубинушки ухнул.
- Выбор за ней. Пусть решает.
- Согласен. Только маленькое счастье спасёт после большого горя. Видно цена ему такая.
- Ладно, Вань. Терпеливые мужики не сдаются.
- Да-а, бывает. Сам иногда, как бешеный.
- Чуда хочется. А то пустота какая-то, - Анатолий шумно вздохнул и откашлялся. - Послушай, ты можешь передать Ане букет роз?
- Передам. Мне нетрудно.
- Хм... Конечно, нетрудно. Умеешь ты под шкуру залезть.
- Да ну... Я же по-дружески.
- Пошли тогда. Они в машине лежат. Хотел бросить на техздание да жалко, опять замёрзнут.
- Зачем красоту такую морозить. Вообще-то, она хризантемы любит, - с улыбкой ответил Иван.
- Я не знал.
Они шли по мосту плечом к плечу, и весь спор их зависел от маленькой женщины, которая, возможно, качает сейчас одного из сыновей.
- И всё-таки, Иван, ты подло поступил.
- Поясни.
- Ты зашёл с тыла. Тебя знают дети.
- А с тыла надёжнее. И противник в лоб не видит.
- Вань... Вот ты знаешь про меня, что был недолго женат, что дочка есть, - Анатолий сдвинул шапку на макушку и пригладил вьющийся чёрный чуб. - Давай по-чесноку. Семья была?
- Женат был, детей нет. Только это долгая история.
- Ты торопишься?
- Нет. Оставляю прошлое за спиной.
- И долго ты один?
- Года четыре. Даже побольше.
- И скажешь, что за это время женщин не было?
- Я не спрашиваю о твоих, - Иван тоже закинул шапку выше, взбудоражив на макушке светлые волосы. - Была. Ирина.
- Куда дел?
- Познакомились случайно. У неё условие было: никогда, ни о чём не спрашивать, - Иван достал сигарету и закурил, следом в карман полез Анатолий.
- И чё? - прикуривая, спросил он. - В смысле, не спрашивать.
- Она звонила сама, когда удобнее встретиться. Я же не всегда дома. И приходила тоже сама, два-три раза в неделю. Я ничего о ней не знал. Просто Ирина. И так, больше двух лет.
- Чё замуж не звал?
- Звал. Сказала, что этого не будет никогда.
- Замужняя. Точно.
- Не знаю. Не похоже. Она чуть старше была и всё время при делах.
- Может, не до семьи ей было. А сейчас?
- А потом авария, похороны Данила, и Аня в этом. Особенно на кладбище. Если бы ты слышал, что она ему говорила, - у Ивана дрогнули губы и Анатолий это заметил. - Сам бы сдох, чтобы услышать такие слова.
- А с Ириной?
- Расстались. Она всегда говорила, если я найду женщину для семьи, то она исчезнет.
- Ну ладно. Давай, - Анатолий подал Ивану руку. - А то ты местный, а мне за город ехать. Передай ей букет.
- Давай. Передам.
- Чё-то ты в душу мне упал. Спокойно с тобой, - открыв машину, Анатолий вдруг резко повернулся. - Вань... Забирай её быстрее. Ей так лучше будет. А я помогу.
- Хитёр. Бдительность усыпляешь? - засмеялся Иван.
- Всё. Уехал.
Весна... Пусть пока по зимнему холодная, но она приятно дышала в спину заметно потеплевшим солнцем. И ветер... Он тоже холодный, и хочется поскорее укутаться в тёплый шарф. Скоро женский праздник, и город наполнится разноцветными тюльпанами и жёлтыми мимозами. Иван принесёт ей целую охапку тюльпанов. Весна же... Застывшие на крышах сосульки провожали очередной день капелью, замерзая к утру новым накопившимся льдом. С тротуаров невозможно было свернуть в сторону: провалишься в осевший снег по самые колени. Солнце обильно, не жалея сил, разбрасывало лучи в зелёных ветках сосен и елей в местном парке. Даже озабоченные и взлохмаченные воробьи щебетали вокруг по-весеннему весело.
Они с Иваном гуляли по очищенным от снега дорожкам. Ещё немного и здесь будет собираться местная молодёжь, мамы и папы с колясками, и старенькие пары с постукивающими по тротуару тросточками. Зашумят карусели и мотодромы, запрыгает на батутах детвора, зажурчат фонтаны. Сейчас здесь тишина и беличьи следы под деревьями. Да птичий гомон на все лады. Живёт парк.
И тут же, словно подслушав её мысли, с ближайшей сосны спрыгнула осторожная белка. Подняв рыжий хвост, она невозмутимо прогулялась по дорожке в надежде на возможное угощение. Присев, Аня протянула белке открытую руку с семечками и кедровыми орешками, специально захваченными из дома. Белка недоверчиво покосилась, покрутилась немного и подкралась поближе. Выбрав момент, она схватила орешек и быстро запрыгнула на сосну. Вслед за ней на землю спрыгнула ещё одна белка. Проделав тот же трюк, она благополучно унеслась в кусты. Аня высыпала беличье лакомство под дерево. Присев на скамейку, они с улыбкой наблюдали за собравшейся под сосну стайкой белок, активно подбирающей орешки и семечки. Причём орешки - в первую очередь.
- Даниле в мае два года будет.
- Да, - Аня вздохнула. - Что я видела за эти два года? Улицу в окне, да смену времён года в нём же. А ещё графики прививок, и острое желание тепла. И часы на стене глухо тикали, разгоняя стрелочки.
- В сентябре на работу пойдёшь?
- Не знаю пока. Как у мамы Веры со здоровьем будет. Напрягать её не хочется, - она посмотрела в сторону белок. - Да и мальчишкам всего-то по два года будет.
- Сиди до следующего сентября. Я помогу. Дети покрепче будут, в садик потом пойдут.
- Я сама справлюсь.
- Не спорю.
- Не осуждай меня.
- Даже не пытаюсь. Я терпеливый.
- Пойми... В голове ведь не поставишь печать - выбыл. Смерть неспособна разлучить людей. Она стоит впереди и усмехается. Я эти два года, словно без вести пропавшая. Это, как у Лермонтова:
Страшнее нету одиночества,
Чем одиночество в толпе,
Когда безумно всем хохочется,
А плакать хочется тебе.
- Могу парировать Есениным, - улыбнулся Иван. -
Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звёздного огня.
Те, кого любил я, oтpeклиcя,
Кем я жил - забыли про меня.
Они помолчали, наблюдая за суетившимися белками под сосной.
- Одиночество... Я его тоже по-своему хлебнул.
- Мне иногда кажется, что я схожу с ума. Я даже не замечаю, что говорю вслух сама с собой.
- Со всеми бывает.
- Вот как забыть?.. Когда закапывали Даньку, у меня билась венка на шее. И теперь, как только вспоминаю о нём, она сразу начинает сигналить. Раньше эта венка у меня не дёргалась.
- Я заметил тогда. Рядом же был. Шарф у тебя сполз вниз и видно было.
- Даже это заметил. Вы, как-то по-особенному зовёте друг друга. Даньку вот на работе «Тихий» звали, по фамилии. А тебя как?
- Ясень. От слова - ясный, светлый. Из-за волос.
- А может, не из-за волос. Ты и правда, добрый.
- А что? Есть с кем сравнить?
- Уж точно не с тем, на кого ты так беспардонно намекаешь.
- Ань... А может, хватит? Давай пробовать жить.
- Нет пока. Давай до осени подождём, когда детям по два года будет.
- Это что-то изменит?
- Не в том дело. Вообще, я думала до трёх лет побыть одной.
- Ходим с тобой как школьники. И пацаны вон ревут. Ухожу и самому тошно.
- Знаю. К осени всё решу.
