Награда

 НАГРАДА.

1

            Редкие лучи неяркого ноябрьского солнца, с трудом пробив клубящийся полог низких облаков, на минуту осветили посёлок, расположившийся на самой окраине города N. Сотни стандартных заводских и индивидуальной застройки домиков окружённых темными от влаги заборами палисадников и огородов расположились на плато,  полого снижающемся к югу. Начинаясь на гребне высокого Волжского откоса, оно, постепенно снижаясь, через несколько километров заканчивалось глубокой щелью глинистого оврага, на другой стороне которого возвышались корпуса и высокие трубы кирпичного завода. На западе склон переходил в небольшую низину, в которой, пробиваясь из земли родниками, брала своё начало небольшая речка. За ней, блестя стёклами высоких корпусов, располагался завод, эвакуированный в эти места четверть века назад из Украины. С севера склон оканчивался откосом, по которому, цепляясь за террасы склона, сползала вниз, к Волжскому руслу небольшая слобода. С восточной стороны плато переходило в замысловатое переплетение оврагов и глиняных карьеров, за которыми едва виднелись огромные, раскисшие от дождей поля пригородного совхоза.

            На пересечении двух, засыпанных угольным шлаком улиц, недалеко от железного столба водопроводной колонки, на прислоненной к забору лавочке, пользуясь отсутствием дождя, собрались покурить трое жителей посёлка.

            Двое из них – бывшие квалифицированные рабочие, а сейчас – пенсионеры попали в эти края вместе с эвакуированным заводом.

            Борис Николаевич Горбатько – плотный лысый мужчина, среднего роста одетый в брезентовый дождевик с откинутым капюшоном пришёл на завод ещё в 20 – годы и проработал на нём краснодеревщиком до пенсии. Второй пенсионер – Иванов Егор Сергеевич, высококлассный плотник с ещё дореволюционным стажем, попал на завод перед самой войной. И сам завод, и посёлок в годы войны строил он своими руками. В свои 65 лет он был еще бодрым и полным сил человеком: высокий, плотный, жилистый, одетый в стеганый ватник и чёрную, видавшую виды фуражку, он был такой же принадлежностью улицы, как и водопроводная колонка.

Третьим был Толик – полноватый мужчина лет 40, в модной болоньевой куртке, работающий в городе таксистом.

- Ну, что Сергеич, дров-то купил? – спросил Борис Николаевич.

- Купил машину дров за червонец – ответил Егор Сергеевич – деньги отдал, а дрова должны сейчас подвезти, после обеда обещали, если не обманут.

- Не обманут – успокоил его Борис Николаевич.

- Конечно, не обманут – вступил в разговор Толик – Здесь на посёлке одного обмани, так никто больше верить не будет, а им такой калым терять ни с руки. - Да и по голове поленом настучат – добавил он, немного подумав.

Все замолчали, дымя папиросами.

- Воскресенье сегодня, а на улице никого. Неужели из-за погоды? – прервал молчание Егор Сергеевич.

- Какое там из – за погоды, - отозвался Борис Николаевич, - сосед мой Саша Орлов сына сегодня в Армию провожает, - там все собрались.

- Это Вовку – то? – переспросил Егор Сергеевич.

- Да, Вовку, - подтвердил Борис Николаевич, - ему ещё в четверг повестку принесли, сегодня гуляют, а завтра на призывной пункт.

- Ну, из этого солдат хороший выйдет: высокий, здоровенный, – произнёс Егор Сергеевич, - и продолжал, посмотрев на водопроводную колонку: - Я помню, когда ему ещё лет 12 было, пойдёт за водой на эту колонку, наберёт два ведра полных, руки в сторону вытянет, да так и несёт воду домой, а ведь отсюда до их дома не меньше сотни шагов. Непременно его в гвардию возьмут.

- И специальность у него хорошая – шофёр, - добавил Борис Николаевич, - он после восьмого класса в училище пошёл, на сварщика выучился, а потом и автошколу закончил. После работы, вечерами учился. В технике хорошо разбирается, но только шебутной уж очень.

 

- Ничего, в армии послужит – остепенится, - ответил Егор Сергеевич, - 3 года это не шутка. Конечно, за баранкой сидеть не то, что сапогами грязь месить, но и там командиры есть – научат жизни. Как говорится: «Не умеешь – научим, не желаешь – заставим».

Все помолчали. Вдруг из дальнего переулка приглушённые расстоянием раздались переливы гармошки.

- Хорошо гуляют, - прервал молчание Толик, и с тоской добавил: - Эх, если бы не ночная смена сегодня, оторвался бы я тоже по полной.

 

2.

 

А у Орловых веселье набирало обороты. Покрытый новой клеёнкой, уставленный бутылками с водкой и  самодельными закусками стол, занимал почти всю комнату. Сам виновник торжества сидел рядом со своими родителями на диване, с трудом втиснутом в промежуток между шифоньером и этажеркой, на которой стоял телевизор с линзой. Напротив родителей сидели старшие сёстры с мужьями.

Отец призывника – Александр Иванович Орлов сухой жилистый среднего роста человек по случаю торжества надел новый костюм украшенный орденами и медалями.

Мать – Анна Ивановна, полная женщина лет 45, сидела между отцом и сыном с влажными от слёз глазами.

Старшие сёстры: высокая и уже начинающая полнеть Тоня, и небольшая худенькая Люся то и дело выбегали из-за стола на кухню, где Тоня, работающая поваром в кафе, готовила цыплёнка табака.

Друзья Володи, пришедшие на проводы, расположились подальше от взглядов взрослых, в небольшом пристрое и под примыкающем к нему навесом. Все уже изрядно выпили и один из гостей сидя возле крыльца запел частушки, подыгрывая себе на старенькой гармошке.

В большой комнате подали цыплёнка табака. Александр Иванович встал, зажав в крепких узловатых пальцах гранёный стакан до половины налитый водкой, и посмотрев на сына, произнёс: - Ну, сын, давай выпьем, чтобы служба была удачной, ты уж там не подкачай.

Все выпили и принялись за цыплёнка.

Покончив с закуской, Володя попросил отца: - Бать, дай ружья, по воронам пострелять, а то теперь, когда ещё придётся.

Александр Иванович молча, поднялся из-за стола, протиснулся к шифоньеру и достал из него двустволку. Затем, взяв её в руку вышел в пристрой и достал из под кровати небольшой сундучок, в котором хранил боеприпасы. Достав из него 2 пачки патронов, он сказал сопровождающему его сыну, - Вот тебе 20 штук, больше нету.

Отдав сыну, ружьё и патроны отец вернулся в большую комнату.

Дом Орловых стоял на краю посёлка, сразу за огородом начинались овраги. Увидев Володю с ружьём в огороде, его друзья заулыбались.

- Ну, ну покажи класс! Призывник вскинул ружьё и выстрелил дуплетом по стайке пролетающих над огородом ворон. Две птицы упали. Следующую налетевшую пару постигла та же участь. Вороны и галки летели на разной высоте и с разных направлений, но после выстрелов обязательно падали.

- Хватит Володь, и так с 11 выстрелов – 11 штук, ни одного промаха, даже смотреть не интересно. Дай я попробую, - сказал племянник – сын старшей сестры, 14 летний подросток Андрей, сидевший с друзьями под навесом.

- На, пробуй,- отдал  ружьё Володя.

Андрей оказался менее удачливым стрелком – с 3-х выстрелов ему удалось сбить только одну ворону. Остальные патроны расстреляли его друзья, которые безбожно промахивались по летящим целям даже с небольшого расстояния.

- Эх, мазилы, - укоризненно произнёс призывник, - куда вам влёт стрелять? Сначала поучитесь на неподвижных мишенях, но в другой раз, а сейчас патроны кончились.

- Володь, а я у деда видел ещё пачку патронов, правда, калибр другой, но ничего из обреза постреляем, - снова подал голос племянник.

- А неси, - махнул рукой Владимир, - чего уж там!

Через несколько минут Андрей принёс пачку патронов и обрез одноствольного куркового ружья, своей формой напоминающий старинный дуэльный пистолет.

- Кто в скворечник попадёт, тому стакан налью, -  сказал захмелевший Владимир, обращаясь к племяннику и его друзьям, показывая на сараи стоящие в конце огорода. Над одним из них возвышался на шесте скворечник.

- Так до него же метров 70 будет, а патроны пулями заряжены, да из обреза – разве попадёшь?

- Кто стрелять умеет, тот попадёт. А что пулями это хорошо, сразу увидишь, если попадёшь.

- Ну, давай попробую, - неуверенно протянул Андрей и стал заряжать обрез. Затем тщательно прицелился и выстрелил.

- Мимо, - констатировали окружившие его друзья.

Ещё несколько выстрелов были столь же безуспешными.

Из под навеса вышел Александр Иванович.

- Хватит стрелять, пошли Вова,  тебя гости заждались, - сказал он, обращаясь к сыну. Затем повесил на плечо ружьё и протянул руку Андрею, - Давай обрез.

- Дед, он заряжен, дай я ещё раз стрельну. Мы никак в скворечник попасть не можем, последний раз попробую – скороговоркой заверещал тот.

- Хватит тебе, я сам стрельну, - ответил Александр Иванович и отобрал у внука обрез.

После этих слов он резко развернулся всем корпусом  влево и выстрелил в пролетающую над сараями сороку. Птица камнем рухнула на землю.

- Вот, примерно так, надо стрелять, учись сынок - прокомментировал отец свой выстрел, - и пошёл в дом, относить оружие и оставшиеся патроны.

Собравшись за столом, все снова выпили, закусив, Вовка попросил: - Бать расскажи, как ты стрелять научился.

- Научился? – не понял вопроса отец, - я не учился, а всегда умел. И начал рассказ:

- Родился я на севере Вологодской области, в глухой лесной деревушке.  С 12 лет начал ходить с отцом на промысел, а в 14 уже работал охотником – промысловиком.

Белок и куниц бил из малокалиберной винтовки, в иной день по 70 штук домой приносил. В 1939 году забрали меня в армию, и, узнав, что я промысловиком работал, отправили на курсы снайперов. Там я с трёхлинейной винтовкой и оптическим прицелом познакомился. Хорошая кстати, вещь, трёхлинейная винтовка: тысяча восемьсот метров прицельная дальность стрельбы, три километра убойная дальность. Да и оптический прицел 6 –ти кратный, вещь неплохая. На полтора километра стреляешь, а цель видишь как будто через открытый прицел на 400 метров, а я на таком расстоянии никогда не промахивался, так что мне на курсах лафа была, в передовиках ходил.

Курсы закончил, а тут война с Финляндией началась. Ну, нас, конечно, сразу вперёд двинули, и попал я на фронт. Всю войну провоевал, 25 врагов уничтожил.

Однажды, помню, вызывает меня командир полка и говорит: - Слушай Орлов, фамилия у тебя подходящая, да и боец ты неплохой, так что завтра должен ты нас  выручить.

Мы будем дислокацию менять, пойдём вот по этой дороге – и показывает на карте, - а тут видишь, низина есть. По данным разведки противник нам тут засаду устроит. Боевое охранение пропустит, а потом и резанёт из пулемётов. Ты должен заранее, в тылу у них позицию занять и перебить пулемётчиков. Той же ночью одел я лыжи, маскхалат и пошёл занимать позицию. Километров 15 я тогда по лесу прошел, чтобы в тыл к противнику пробраться. Позицию занял, в снег зарылся, лежу, а холодно было. На рассвете враги подходят, тоже позиции занимают. Посмотрел я, где у них какое оружие, пулемёты, где командир, и лежу себе, жду наших. Вижу, наконец, идут. Вот уже и боевое охранение прошло, основная колонна показалась. Смотрю, командир финский: весь в ремнях, полевая сумка на боку, руку поднял, - команду хотел подать «Огонь», но не успел. Я его раньше срезал. Когда он упал, его два ихних солдата хотели утащить, но ничего у них не получилось, рядом с ним легли. Потом принялся за пулемётчиков, троих убил. А наши в это время в атаку бросились, враги бежать. Далеко их куда – то погнали. А у офицера убитого карту важную нашли, где вся их дислокация была указана. За этот бой меня Орденом Боевого Красного Знамени наградили, вот этим вот, - и Александр Иванович постучал прокуренным ногтем по эмали ордена.

Сестра Тоня предложила тост за орденоносцев: - Пожелаем же и Володе прийти из армии домой с таким же орденом. Собравшиеся дружно поддержали её: - Даёшь орден Вовка!

Выпив, Александр Иванович закурил, и немного подумав, сказал: ордена просто так не даются. Их, рискуя жизнью заслужить надо, а это нелегко.

Сидящая рядом мать всхлипнула: - Ты уж там сынок не лезь на рожон, будь поаккуратней, за подвигами не гонись.

Александр Иванович нахмурился: - Вечно ты, мать, на пустом месте слезу пускаешь, сейчас мирное время, какие подвиги? Будет три года баранку крутить, опытным шофёром вернётся.

- Действительно, мать, не плач, всё у меня нормально будет, - вступил в разговор Владимир, и, повернувшись к отцу, добавил: - Бать, а ты же и в Отечественную войну воевал, наверное, и немцам от тебя досталось?

Нет, с немцами мне не повезло, одного только ухлопал в Сталинграде, - ответил отец, и продолжал: - Когда Отечественная началась, мы стояли на Карельском перешейке. Боёв там почти не было, так перестрелки одни. Ну а осенью 1942 года нас перебросили в Сталинград. Бои там упорные были, наши за самый край берега держались, линия фронта в 100 метрах от воды. Прибыли мы ночью, по землянкам рассредоточились, стали спать готовиться. Часть наша сборная была, с разных мест насобирали, чтобы дыру на фронте заткнуть, мы даже друг с другом познакомиться, толком не успели. А взводным нам дали младшего лейтенанта, после курсов офицерских, из учителей. И вот лежим мы в землянке на полу, и он приходит. Полез к себе на нары на второй ярус, спать. А у меня винтовка снайперская к нарам была прислонена. Так он, чтобы наверх забраться на прицел встал, как на ступеньку. Тут я не выдержал. Что же говорю, ты творишь, козёл драный? Боевое оружие перед боем решил испортить? Ты же мне прицел сбил, где я его по новой здесь пристреливать буду? А он мне отвечает: - Какой прицел? Какое оружие? Ты знаешь, сколько здесь людей погибло? И нам жить только до утра, когда в атаку пойдём. Ну, я и не выдержал, заехал ему в грызло. Заверещал он что – то, и убежал комбату жаловаться. Вызывает меня комбат: - В чём дело рядовой Орлов? Ну, я ему честно всё и рассказал. – Правильно сделал, солдат, а взводного мы уберём, не беспокойся. Ты вот, что завтра ты затемно займи позицию возле сгоревшего танка. Будешь оттуда атаку огнём поддерживать.

 Я так и сделал, себе позицию в воронке оборудовал, лежу, цели выбираю. Как наши в атаку пошли я одного немца всё-таки подстрелил. Две обоймы на него потратил, сбил мне всё-таки прицел зараза взводный. А тут вдруг бомбёжка. Бомба рядом взорвалась, меня контузило, землёй засыпало. Мне потом рассказывали, что еле-еле откопали. Очнулся в медсанбате. Оглох я, и руки дрожать стали. Попробовал к винтовке примериться и вижу, - нет, не стрелок я ныне, - мушка так и пляшет. А тут комбат меня навестил. Как дела спрашивает. Я ему честно рассказал, что руки дрожат, стрелять не могу. – Ничего это контузия, пройдёт, - он мне отвечает, - а пока будешь на бронекатере из зенитного пулемёта стрелять. И пошутил: - Пусть твои руки дрожат вместе с пулемётом. А только и на бронекатере я долго не поездил. На второй день к вечеру, только мы пристали к берегу, чтобы груз на борт взять рядом с катером бомба взорвалась. Меня, с кормы, на берег зашвырнуло, и второй раз контузило. Очнулся опять в госпитале. А руки, если до этого дрожали, то теперь трястись начали. Так сюда, в город N. и комиссовали, в пожарную команду, пожарный шланг я ещё держать кое-как мог. Потом понемногу оправился, руки получше стали, на машине ездить научился. Дали мне полуторку с газогенератором – это бак такой, между кабиной и кузовом стоит. На дровах ездил. Чурочек набросал, поджёг и поехал. Бензина не надо, ничего кроме дров не надо. Топливо кончилось, - остановишься, дерево свалишь, распилишь, поколешь, в бак положишь и дальше едешь. Пила и топор всегда в кузове лежали. Конечно, работать много приходилось, раньше вдоль дороги ни одного дерева не встретишь, издалека дрова таскать приходилось.

Лёгкий стук в дверь прервал рассказ ветерана. Дверь открылась и на пороге появилась худенькая девушка, одетая в синюю болоньевую куртку, с золотистыми волосами, заплетёнными в две косички.

- А, Танюша, проходи, проходи – сказала Анна Ивановна;

- Да я на минутку,- засмущалась девушка, - мне бы Вову.

- Я сейчас, - ответил Владимир, и, протиснувшись из-за стола, вышел из комнаты. Девушка скользнула за ним. Выйдя на улицу, девушка взяла призывника под руку, и вопросительно взглянув на него снизу-вверх, спросила: - Погуляем?

- Пошли, я только плащ надену, - ответил Володя, посмотрев на затянутое низкими облаками небо.

Вернувшись за плащом, он громко крикнул в комнату: - Я скоро, - и выбежал на улицу. Таня ждала возле открытой калитки. Увидев его, она пошла по переулку в сторону Волжского откоса. Когда они вышли на откос, вышедшее из-за облаков заходящее солнце прощальным светом позолотило седой осенний туман, скопившийся у реки, и русые прибрежные кусты, с пробивающимися седыми прядями светлых тополиных стволов.

- Уезжаешь, значит, - нарушила тишину Татьяна;

- Что делать, повестка пришла – надо в армию идти;

- А сам жениться обещал, - в голосе девушки послышались слёзы;

- Не плачь, Танька, приду из армии поженимся, - беспечно ответил Вова.

Девушка заплакала: - Придёшь из армии, когда это будет, тебе 3 года служить, а я беременна.

- Правда что ли? – ошарашено, спросил Вовка;

- Правда, - ответила девушка и вновь заплакала;

- Ну, вот опять реветь, - тихо произнёс призывник, - Что с того, что беременна? Ребёнок родиться, ты мне  письмо напиши, а ещё лучше телеграмму пришли. Мне отпуск дадут, тогда и поженимся. А если ещё что – то понадобится, ты моей матери скажи, она поможет.

- Ты меня не бросишь? – всё ещё всхлипывая, спросила девушка.

- Говорю же, что нет, - ответил Владимир, - и добавил, - Холодно стало, пошли домой.

Когда они вернулись на свою улицу, стало совсем темно.

- Ко мне пойдём? - робко спросила Татьяна, и добавила: - у меня сейчас дома нет никого, родители в гости ушли. Володя, молча, кивнул головой, соглашаясь.

Не зажигая света, они вошли в дом и, повернув налево, оказались в крохотной комнатушке с одним окном. В комнате с трудом помещались полутораспальная кровать, небольшой круглый столик и стул. Раздевшись, они легли на кровать. Девушка вновь всхлипнула: - Вов, а может тебя убьют?

- Ещё чего вздумала, -  простодушно ответил он, - Сейчас не война, да и кто меня убьёт? Понадобится, я сам кого хочешь, убью.

- Тогда тебя посадят, - не унималась Татьяна, и добавила: - Ты уж там поспокойней, потише веди себя.

- Детский сад какой-то. Вот и поговори с вами с бабами, - явно подражая отцу, ответил Владимир.

- Не сердись Вова, я же тебя люблю, - ответила Таня, и стала целовать его лицо, мокрыми от слёз губами.

            Домой к Орловым они пришли только в 5 часов утра.

- Опять всю ночь прошлялся, - заворчал, было, отец, но увидев Таню, смущённо осёкся.

- Завтракать садитесь, скоро уходить, - раздался из кухни голос Анны Ивановны.

            Провожали Володю втроём: отец с матерью и Татьяна. На остановке они сели в пустой, в этот ранний час автобус, и поехали к месту сбора призывников.

На площади перед Речным вокзалом они смешались с пёстрой толпой провожающих.

            Вскоре подъехал военкоматский автобус и из открывшейся передней двери неторопливо вышел пожилой майор.

- Товарищи призывники! – раздался над притихшей площадью его негромкий голос, - сейчас я буду зачитывать фамилии, а вы, услышав свою фамилию, отвечайте «Я», и садитесь в автобус.

Агапов, Артемьев, Бахарев – начал он перечислять фамилии. - Я, я, я, откликались призывники.

Наконец майор прочитал: - Орлов, - я, - ответил Владимир, и, подхватив стоящий у ног рюкзак с вещами, он виновато посмотрел на провожающих и резко повернувшись, вошёл в автобус. Там он прошёл в конец салона и сел на свободное место у окна. Родители и Татьяна, прощаясь, замахали руками. Автобус тронулся. Призывники ещё недавно шумные, притихли. Начиналась новая жизнь.

Володя почувствовал лёгкий толчок в бок и оглянулся. Его сосед – худенький, чернявый парнишка жестом показал ему горлышко водочной бутылки, высовывающееся из стоящего на коленях рюкзака.

- Закусить найдёшь? – произнёс он едва слышным шепотом. Орлов кивнул и, достав из рюкзака хлеб и сало, складным ножом отрезал несколько маленьких кусочков.

- Давай первый, из «горла», а то увидят, - опять зашептал сосед. Выпив несколько глотков, Володя закусил,  вернул бутылку и оставшуюся закуску.

Чернявый, выпив, передал бутылку с оставшейся закуской соседу слева, - плотному, коренастому блондину, - и прошептал, кивнув на бутылку: - Спрячешь потом.

Блондин понятливо кивнул, и, выпив, тщательно спрятал бутылку под сиденьем.

Владимир откинулся на сиденье и закрыл глаза. По телу разлилось приятное тепло, всё напряжение предыдущих дней, куда-то исчезло, в голове зазвенела блаженная пустота, захотелось спать.

 

3.

 

Автобус затормозил и начал поворачивать. Сквозь полуоткрытые глаза Володя увидел широко открытые ворота, выкрашенные в тёмно зелёный цвет, с большой красной звездой посередине, и солдата в защитном бушлате, опускающего на дорогу цепь, заменяющую шлагбаум.

 

Через минуту автобус остановился, дверь открылась и послышалась команда майора: - Выходи строиться!

            Призывники не торопясь стали выходить, с интересом осматривая подъезжающие автобусы, обсаженные тополями аллеи и большую асфальтированную площадку с бетонной тумбой трибуны у противоположного края. За трибуной возвышались широкие корпуса казарм.

- В две шеренги становись, - вновь раздался голос офицера. Когда все, неловко, сталкиваясь друг с другом, построились, офицер, пересчитав призывников, скомандовал: - Направо. Вперёд, шагом марш. Строй замаршировал вдоль аллеи, и по команде, остановился у одной из казарм. Затем, вслед за майором, призывники вошли в большую, светлую комнату, заставленную похожими на парты столами, и большой школьной доской во всю стену. На противоположной от доски стене в три ряда  размещались крючки для одежды, под ними стояли невысокие скамейки.

- Вещи на скамейки, верхнюю одежду на вешалки, а сами за столы, - вновь скомандовал офицер, - и раздал прибывшим какие то листы, коротко пояснив: - Для медкомиссии.

            В дверь тихо постучали и на пороге замерли два здоровенных солдата с сержантскими погонами. – Разрешите?- обращаясь к майору, произнёс один из них.

- Да, да, проходите, мне пора, - заторопился офицер и вышел из комнаты.

- Меня зовут сержант Петров, и для вас я сейчас самый главный начальник, - представился солдат, первым вошедший в комнату. И обращаясь к своему товарищу, добавил: - Проверь, нет ли у них чего-либо недозволенного.

Тот начал досмотр стоящих на скамейках вещей, и через несколько минут произнёс: - Ого, смотри-ка, - достав из одного из рюкзаков бутылку водки и батон копчёной колбасы.

- Чьё это? – грозно спросил сержант Петров.

- Моё, - испуганно пискнул один из призывников.

 - А вот и не угадал, - добродушно произнёс Петров, и добавил: - Твоё дома было, а здесь – всё казённое, - и бережно спрятал находку в стоящий у стены шкаф. И добавил:

 - А теперь, все взяли карточки и за мной на медкомиссию, а ты Стёпа продолжай, - благосклонно кивнул он своему товарищу.

Медкомиссия закончилась быстро. Прошли по кабинетам врачей, которые проверяли зрение, слух, измеряли давление, объём лёгких и торопливо задавали один и тот же дежурный вопрос: - Жалобы есть? – и после стандартного: - Нет, - писали: - Годен.

Затем всех завели в просторную комнату, где трое солдат, в грязных белых халатах, виртуозно работали механическими машинками для стрижки волос, за несколько минут обривая призывника под «ноль».

Через час началась мандатная комиссия: с каждым новобранцем беседовали индивидуально.

Пожилой полковник, с удовольствием оглядев Орлова, сказал: - Орёл, настоящий орёл, и фамилия у тебя подходящая. Затем посмотрев в лежащую перед ним ведомость, добавил: - Шофёр, значит. А на каких машинах ездил?

- На ЗИЛе, смущаясь, ответил Владимир.

- Ну и будешь на ЗИЛе, - одобрительно подвёл итог беседе полковник и добавил: - Команда № 23.

Забрав свои вещи в похожей на класс комнате, Владимир медленно шёл, читая номера команд, написанные мелом на дверях расположенных по обе стороны коридора.

            23 команда размещалась в огромной, похожей на спортзал, но без шведских стенок и матов, комнате. Возле двери в несколько рядов стояли письменные столы, а за ними нестройными рядами теснились длинные, выкрашенные охристой, половой краской, скамейки, на которых расположились поодиночке и группами, человек тридцать призывников. Присев, на свободное место и положив на пол, изрядно полегчавший рюкзак, Володя закрыл глаза и постарался задремать, но сон не приходил.

- Давно тут сидите? – донёсся до него тихий голос одного из рядом сидящих призывников.

- С пятницы, уже четвёртый день, - негромко ответил другой голос, - и продолжал: - я у сержантов узнавал, нас сначала хотели в морскую пехоту определить, да «покупатели» не приехали, потом в Морфлот, - опять никто не приехал. Теперь уже, кто приедет, тот и заберёт. Скорей бы, надоело ждать.

- Я слышал, что здесь, иногда и по две неделе ждут, - произнёс первый голос.

- Не дай Бог, - ответил ему второй, - тут и за неделю с ума сойдёшь, сумашедший дом, какой – то. Голоса стихли.

- Выходи строиться! – перекрывая негромкий шум голосов в комнате, раздался зычный голос открывшего дверь сержанта.

- Вещи оставьте, в столовую идём, - уже тише добавил он.

- В четыре шеренги становись! – вновь скомандовал сержант, когда вся команда высыпала на улицу.

- Командир, может, так дойдём, вот оно столовая, метров пятьдесят от нас, - сказал один из призывников.

- Отставить разговорчики, - произнёс сержант, и добавил назидательным тоном: - Устав предписывает солдату передвигаться строем, а вы уже почти солдаты, так, что привыкайте. А все «может быть» надо дома оставлять, а то тяжело служить будет.

После обеда, когда призывники, вернувшись в комнату, начали дремать, дверь, негромко скрипнув, открылась, пропустив в комнату трёх человек. Первым был средних лет, но высокий и широкий в кости капитан, перепоясанный портупеей и с гвардейским значком на груди. За ним вошли два молодых лейтенанта.

- Здравствуйте товарищи! – громко произнёс капитан.

- Здрав, здрав, здрав, - нестройно ответили призывники.

- С выучкой у вас слабовато, но это ничего, исправим, - негромко произнёс капитан и продолжал. – Проведём перекличку. Напоминаю, что услышав свою фамилию, имя и отчество, надо встать и громко произнести «Я». Ну, что же начнём.

Через пять минут, покончив с формальностями, капитан объявил: - Выходите с вещами, в 12-й комнате получайте сухой паёк, и на улицу строиться.

Вскоре колонна призывников, неловко топая, то и дело, сбиваясь с ноги, замаршировала по дороге, ведущей к железнодорожному вокзалу, а через пару часов призывники из окна вагона с тоской смотрели на убегающие назад улицы родного города.

Утром команда выгрузилась на большой узловой станции, и после многочасового ожидания на вокзале вновь вышла на перрон.

- Наш поезд подходит, - услышал Владимир слова лейтенанта, и увидел на зелёной стене подходившего вагона белую табличку с надписью «МОСКВА-ВЛАДИВОСТОК».

До Хабаровска ехали семь суток, за это время все втянулись в ритм железнодорожной жизни: Утром завтрак в вагоне-ресторане, затем, до обеда, изучение уставов под руководством лейтенантов, снова занятия, ужин и отбой.

На седьмые сутки вечером  увидели уплывающие назад большие, светящиеся оранжевым неоновым светом, буквы: «Хабаровск». Из вагона вышли на рассвете. Слева еле угадывалось небольшое станционное здание, справа – грязная, уходящая в тайгу дорога.

- В колонну по четыре становись, - раздался приглушённый утренней сыростью, голос капитана. Словно в ответ раздался сиплый гудок тепловоза, и вагоны медленно тронулись, постепенно набирая скорость.

- За мной. Шагом марш, - скомандовал капитан, когда красные габаритные огни последнего вагона проплыли мимо строя. За зданием станции, на небольшом, изъезженном машинами пятачке, стояли три грузовые автомашины, с крытыми брезентом кузовами. ЗИЛ-157 определил Владимир марку автомобилей. Через минуту автоколонна тронулась в путь, оставляя за собой свет одинокой лампочки, горящей на столбе возле железнодорожных путей.

Через полчаса автомашины остановились. И тот час же снаружи раздался зычный командирский голос: - Выходи строиться. Призывники выпрыгивали из кузовов, с любопытством осматривая приземистые здания военного городка.

- Быстрее, быстрее, - торопил лейтенант. – Нечего по сторонам смотреть, увидите ещё.

Когда все построились, капитан объявил: - Сейчас в баню, переоденетесь в военную форму, позавтракаете, и на плац. Будет торжественное построение.

В девять часов утра, Владимир стоял на правом фланге шеренги призывников, на большой покрытой асфальтом площади, со всех сторон окружённой одноэтажными кирпичными постройками, прямо перед небольшой бетонной трибуной. Вскоре к трибуне подошла группа офицеров, и один из них – пожилой подполковник, обратился к вновь прибывшим с речью:

- Товарищи! Поздравляю Вас с прибытием в N- ский гвардейский, орденоносный, ракетно-артиллерийский полк, имеющий славные боевые традиции. Знаменательно, что Ваше прибытие в часть произошло накануне нашего профессионального праздника – Дня артиллериста, и это хороший знак.

Полк оснащён реактивными системами залпового огня, раньше их называли «Катюшами», но наши установки значительно превосходят по огневой мощи образцы предыдущего поколения. Часть с боями прошла тысячи километров по дорогам Великой Отечественной войны, и всегда была на острие главного удара. Будьте достойны славы Ваших отцов. Служить в нашем полку - большая честь. Но это налагает на нас и большие обязанности по укреплению воинской дисциплины, отличному знанию материальной части и высокой бдительности. Про бдительность я упоминаю не случайно. До границы с соседом – Китайской Народной Республикой, - десять километров. В последнее время отношения между нашими странами ухудшились. В Пекине беспорядки, недавно хунвейбинами было блокировано Советское посольство. Возможны провокации и на границе. Вопросы есть?

- Нет, понятно, - вразнобой ответили призывники.

Володя попал в команду шоферов, и жизнь закрутилась в какой-то бешеной карусели. Подъём, физзарядка, завтрак, строевая подготовка, политзанятия, обед, изучение автомобиля, марш-броски, стрельбы, ужин, сон и опять подъём. Часы и дни недели перестали иметь значение.

 

4.

 

Присягу принимали на торжественном построении перед самым Новым Годом. После торжественного обеда в солдатской столовой посвящённому этому событию, новобранцам дали полдня свободного времени, чтобы написать письма домой и привести в порядок обмундирование.

Владимир склонился над чистым листом, вырванным из ученической тетради, и, грызя химический карандаш, задумался: - Письмо домой написать. Легко сказать, а что писать-то? В голове пронеслось: - Обязанности часового. Часовой обязан…, - нет, не то. Опять промелькнуло – Работа газораспределительного механизма двигателя внутреннего сгорания…, - опять не то. Вспомнились стрельбы из автомата. Подумал: - Хорошая вещь АКМ. Куда прицелишься туда и попадёшь, хоть одиночными, хоть очередями. У меня всегда десятка…, - не то. Потом вспомнились слова замполита: - Война во Вьетнаме. Американцы опять совершили налёт на жилые кварталы Ханоя. Сбито четыре самолёта…, - совсем не то. А. ладно, и помуслякав химический карандаш, вывел корявыми буквами: - Здравствуйте папа и мама! У меня всё хорошо. Сейчас в карантине, прохожу курс молодого бойца. Сегодня принял присягу. Кормят хорошо, жив и здоров. Привет Татьяне! Вова.

Заклеив письмо и написав адреса получателя и отправителя, он отдал письмо внештатному ротному почтальону. И когда оно скрылось в потрёпанном ученическом портфеле, с облегчением подумал: - Ещё одно дело сделано.

После Нового Года Владимира допустили к самостоятельным поездкам. Сержант привёл его в автопарк и указав на бортовой ЗИЛ сказал: - Вот твой Труман.

- Почему Труман? – удивился Орлов.

- Американцы их так назвали, – ответил сержант, - Тогда только появились ЗИСы – почти полная копия студебеккера. Когда они узнали, что ЗИС означает завод имени Сталина, то сказали: - Нет, это не Сталин, это Трумэн, - и увидев худощавого, среднего роста солдата, выходящего из ангара, крикнул: - Коля! Я тебе салагу привёл. Учить его будешь.

И уже тише добавил для Володи: - Ему весной на дембель, а пока инструктором у тебя будет.

- Ничего себе салага! – Сказал Николай, снизу вверх посмотрев на Владимира, - с таким не забалуешь.

- Это точно. Даже и не пробуй, - насупив брови, сердито произнёс новобранец.

- Серьёзный какой, - удивился Николай, - откуда ты?

- Из N, - всё также сердито ответил Володя.

- Из самого N? – не унимался Николай.

- Из самого, - подтвердил Владимир.

Николай неожиданно рассмеялся, и сказал, обращаясь к сержанту: - Узнаю земляка. На самый край земли от них уехал, а они, сволочи, и здесь достали.

- Ну, вот и учи земляка, чтобы хороший шофёр из него получился, - улыбнулся сержант и пошёл в сторону ангара.

- Как там родной город поживает? Что нового? Два с половиной года я там не был, - поинтересовался Николай.

- Стоит! – ответил новобранец, - что с ним сделается? А нового ничего нет, разве, что домов новых кое-где понастроили.

Они разговорились. Владимир узнал, что Николай родом из такого же заводского посёлка на окраине, как и он сам. Только посёлок располагался на другом конце города, был больше, чем у Володи и завод, соответственно, был больше.

- Ладно, потом поговорим, - неожиданно сказал Николай, посмотрев на часы, и продолжил, - садись за руль, на железнодорожную станцию поедем. Посмотрю, какой ты шофёр.

Сев за руль новобранец завёл автомашину и плавно тронулся с места. Немного поездив по улицам военного городка он, по команде Николая, подъехал к металлическим воротам контрольно пропускного пункта. Дежурный солдат, увидев Николая, открыл створки ворот и махнул рукой. За воротами машина покатилась по гладкой поверхности недавно расчищенного тракторами зимника.

На станции Владимир загрузил в кузов почту, - мешок с письмами и десяток деревянных ящичков с посылками.

- А шофёр ты вроде нормальный, - на обратном пути, как будто нехотя, сказал Николай. И спросил: - Раньше много ездить приходилось?

- Не успел ещё разучиться. Полгода на таком ЗИЛе кирпичи возил по всему городу, и в область ездить приходилось, - ответил Владимир.

- Это хорошо. Шофёром здесь служить можно, - отметил инструктор.

С этого дня Володя всё больше времени проводил в автопарке: помогал обслуживать автомашины, ездил за почтой.

Затем начались учебные марши: 100 , 500 , 1000 километровые поездки в колонне. За ветровым стеклом мелькали сопки, деревни, посёлки, железнодорожные переезды. В поездках, оторванный на несколько дней от воинской части, он отдыхал от службы, с удивлением осматривая окружающую  природу. Иногда в посёлках, или небольших городках увидев плакаты: «Слава КПСС!», «Наша цель – мелиорация», Владимиру казалось, как будто он дома, везёт кирпич на областную стройку. Глаза узнавали знакомые дороги и перекрёстки, и только выехав за пределы населённого пункта, на таёжный зимник, он вспоминал: - Это Армия – служба.

Приближалась весна. Сначала на южных склонах сопок и оврагов появились проталины, похожие на дыры в изношенной одежде. Северный ветер поначалу пытался штопать эти дыры колючим снегом позёмок и метелей. Но всё чаще появляющееся из-за серых туч солнце делало эти попытки безуспешными. Затем, склоны сбросили с себя остатки почерневшего за зиму, мокрого снега.

В один из солнечных весенних дней, на утреннем построении, командир учебной роты объявил об окончании курса обучения, и зачитал список новых назначений.

Владимир Орлов попал в первый взвод первой батареи реактивных миномётов, водителем боевой машины. Собрав своё нехитрое имущество, он в тот же день перебрался в казарму первой батареи и познакомился со своим экипажем, состоящим из четырёх человек. Кроме водителя в него входили: - Сержант Истомин Сергей, из Волгограда, - командир боевой машины; младший сержант Шамиль Гибирюлин, из Татарстана, - наводчик; ефрейтор Рустам Усманов, из Андижана, - заряжающий. Затем он принимал у «старого», готовящегося к демобилизации водителя, боевую машину. Посмотрел, как закрываются броневыми, с узкими прорезями, шторками окна кабины, проверил двигатель, подвеску. Осмотром остался доволен, - ничего техника, жить можно.

- Техника то ничего, да за ней уход нужен, а то развалится вся. Машине этой скоро десять лет будет, - ревниво ответил «старый».

- За это не переживай, у меня работать будет, как часы, - успокоил его Володя.

Правда, первый месяц, ему не удавалось много времени уделять автомашине. Всё время занимали наряды: то дневальным, то в караул, то на кухне. Но потом начались батарейные учения: отрабатывали занятие боевой позиции, развёртывание для стрельбы и свёртывание в транспортное положение реактивной установки. С непривычки было нелегко, приходилось по несколько раз отрабатывать одно и то же упражнение, но появилось время для обслуживания автомашины, выявились все её достоинства и недостатки.

По окончании учений, едва Владимир успел загнать в бокс боевую машину, к нему подбежал дежурный по автопарку: - Орлов! Тебя комбат вызывает, срочно.

Комбата он нашёл в канцелярии батареи небольшой комнате, в которой помещались два, похожие на парты, письменных стола, пяток грубо сколоченных табуреток, и большой железный шкаф, - сейф у единственного окна.

Командиру батареи, капитану Пичугину, только перевалило за тридцать лет. Среднего роста, с лицом разбитного гуляки, он пользовался заслуженным авторитетом среди подчинённых, был строг, но справедлив. Пока Орлов докладывал о прибытии, он с мечтательным видом смотрел в окно. Затем перевёл взгляд на Владимира и спросил: - Что, Орлов, жениться захотел?

- Никак нет, товарищ капитан, - ошарашено ответил Володя.

- Ты у меня смотри, а то, как детей делать, так мы, пожалуйста, с полным нашим удовольствием, а как жениться – так никак нет, - улыбнулся офицер, и продолжал, - Дочка у тебя родилась в N, понял?

- Понял, - удивлённо ответил солдат.

- В адрес командира полка из твоего райвоенкомата было направлено представление, - продолжал комбат, и взяв в руки лежащий перед ним лист бумаги, начал читать:

- Ко мне обратилась мать военнослужащего Орлова Владимира Александровича с просьбой предоставить сыну краткосрочный отпуск. После призыва в Советскую Армию у него сложились следующие семейные обстоятельства: он не успел оформить брак со своей женой, - Смирновой Татьяной Николаевной. В настоящее время у него родилась дочь – Елена.

Капитан отложил лист  и продолжил – Командир полка не возражает, я тоже. Так что езжай, женись. Кстати, перевод тебе пришел от матери, завтра, на почте получишь, а у меня возьмёшь проездные документы, отпускной билет на десять суток не считая дороги, сухой паёк – в столовой. Послезавтра – вперёд. Ну как, доволен?

- Так точно, - ответил Владимир.

- Так точно, так точно – передразнил офицер – чтоб женатым вернулся, а то забудешь часом, зачем поехал.

- Не забуду, товарищ капитан – ответил солдат.

- Смотри у меня, а то шкуру спущу – припугнул комбат – всё понял?

- Понял – ответил Владимир.

- Тогда иди, а после отпуска посмотрим, как понял, - отпустил его капитан.

 

5.

 

Отпуск начался. Всё происходило в какой-то туманной, пьяной пелене. В плацкартном вагоне, рядом с Володей, расположилась группа демобилизованных матросов из Владивостока. Сначала они свысока смотрели на его «сухопутную» форму и небольшой срок службы, но затем, оценив могучее телосложение солдата, приняли в свою компанию. Появилась водка, Владимир достал сухой паёк. За окнами мелькали горы, реки, мосты, города. Выходили приехавшие домой матросы, входили другие «дембеля» и отпускники. Менялись лица солдат и матросов, но компания оставалась такой, же шумной и весёлой, как и в начале пути.

Только на седьмые сутки пути, Вова начал приходить в себя, с удивлением обнаружив за окном уже европейский пейзаж.

- И когда Сибирь проехали? – с удивлением подумал он, но окончательно пришёл в себя только после пересадки на узловой станции. До родного N оставалось не более 12 часов пути.

В N прибыл ранним утром. Проехав по ещё пустым улицам в дребезжавшем стареньком автобусе, пройдя по улицам родного посёлка, Владимир почувствовал себя так, будто бы никуда и не уезжал. Войдя в свой дом и обняв  отца, он увидел счастливые лица матери и Татьяны. Подержав в руках завёрнутое в одеяло крохотное тельце спящей дочери, солдат почувствовал, уже знакомую туманную пелену, которая захватила, закружила в своих объятиях и понесла его, подобно горному потоку. Отметка отпускного билета в комендатуре, посещение ЗАГСа, свадьба, горячие поцелуи жены и ночи, проведённые с ней в крохотной комнатке родного дома, прощание с родными на перроне вокзала и обратная дорога в часть слились в один долгий и прекрасный сон. Владимир ехал на поезде, разговаривал с попутчиками и проводниками, но всё это делал автоматически, на «автопилоте». Голова была занята домашними делами, в ушах звучали неоконченные диалоги с домашними и друзьями. И только мелькнувшие за окном большие буквы названия станции: «ХАБАРОВСК», принесли отрезвление. Вспомнились лица комбата и солдат экипажа, приборная доска боевой машины, и он подумал об отпуске в прошедшем времени: - Нормальный был отпуск, хорошо погуляли. Когда теперь домой попаду? Служить долго. Но ничего, отслужу не хуже других.

Выйдя из вагона на уже знакомой станции, Орлов заметил, что кроме автомашины Николая, обычно приезжавшего к поезду за почтой, возле перрона стояли два легковых вездехода, окружённые группой офицеров.

- Подвезёшь до части? – подойдя к почтовой автомашине, спросил Владимир.

- А с офицерами не хочешь? – удивился Николай.

- Почему с офицерами? – не понял Володя.

- Ну как же. Если через полгода службы отпуск дали, то можно и с офицерами, - шутливо ответил Николай.

- Шути, шути. Тебе через несколько месяцев на «дембель», а мне служить два года с половиной, - сердито ответил Владимир, - и добавил, залезая в кабину: - Как подумаю, сразу настроение портиться.

Оставив в казарме чемодан, с которым прибыл из отпуска, и, приведя в порядок форму, Вова отправился в штаб, чтобы сдать отпускной билет. Командира батареи он увидел в коридоре штаба полка. Комбат оживлённо разговаривал с командирами взводов возле входа в канцелярию. Не желая прерывать их беседу, Орлов скромно встал возле стены. Но взгляд командира, до этого плавно скользивший по коридору, упёрся в него.

- Тебе чего? – грозно спросил офицер.

- Товарищ капитан, рядовой Орлов из отпуска прибыл без замечаний, - громко доложил Владимир.

Лицо комбата прояснилось, он вспомнил, - Как, женился?

- Так точно, - ответил Володя.

На выходе из штаба его остановил командир взвода:

- Орлов, передай моему заместителю приказание: К 10 часам всем свободным от нарядов прибыть в солдатский клуб, будет лекция о международном положении. Читать будет полковник из политотдела армии.

В назначенное время Орлов  был в большом, затенённом зале клуба. На ярко освещённой сцене за длинным столом, покрытым тёмно-красным бархатом, сидели несколько старших офицеров. После короткой вступительной речи командира полка, к трибуне стоящей в левом углу сцены подошёл офицер с погонами полковника на тщательно выглаженном кителе, и обратился к аудитории:

- Товарищи! Экономика нашей страны продолжает успешно развиваться, только по Российской Федерации объём валовой продукции за год увеличился на 8,2%, население РСФСР увеличилось на один миллион человек и составило 127 миллионов. Растёт благосостояние нашего народа. В связи с этим принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров «О переводе рабочих и служащих предприятий, учреждений и организаций на пятидневную рабочую неделю, с двумя выходными днями.

В то же время растёт помощь нашей страны братским народам, подвергшимся агрессии, во многом благодаря этому, только за последние четыре дня над Ханоем сбито 29 американских самолётов.

Но не всё ещё спокойно в мире. Внушает опасение обстановка в соседнем Китае. По поступающим от туда сообщениям отряды хунвейбинов, вместе с недавно появившейся их разновидностью, «отрядами бунта», захватывают местные органы государственной власти, провинциальные, городские партийные комитеты, смещают их нынешних руководителей. Эти отряды действуют под лозунгом решительной борьбы с экономизмом. Экономизмом они называют любые формы улучшения материального положения трудящихся. Принцип материального стимулирования, который отстаивают рабочие и крестьяне признан ревизионистским. Политическая и хозяйственная жизнь Китая всё больше подпадает под военный контроль. В настоящее время группа Мао Цзэдуна возложила дальнейшее проведение так называемой «культурной революции» на вооружённые силы. Антисоветские лозунги раздаются на митингах китайских военнослужащих, истерическая компания вытеснила в печати и дацзыбао все другие темы.

Гражданский воздушный флот передан в ведение Армии, китайские власти препятствуют нормальному судоходству на пограничных реках. Долгое время советское посольство в Пекине было осаждено беснующимися толпами хунвейбинов. Дикторы по громкоговорителям зачитывали смертные приговоры работникам посольства. Хунвейбины объявили дипломатическую неприкосновенность – буржуазным предрассудком.

Докладчик отпил глоток воды из стоящего на трибуне стакана, и продолжил:

- Вы несёте службу в непосредственной близости от границы, поэтому призываю Вас усилить бдительность, решительно пресекать возможные провокации, но в то же время проявлять выдержку и спокойствие. Необходимо больше времени уделять боевой и политической подготовке, активнее включаться во всесоюзное социалистическое соревнование за достойную встречу 50-ти летия Октябрьской революции. Сейчас появились новые, более мощные вооружения, но нарезная и реактивная артиллерия не ушли в отставку. В умелых руках они представляют собой грозное оружие. Осенью в Белоруссии состоятся масштабные военные учения под общим названием «Днепр»…

- Как думаешь, война будет? – на выходе из клуба спросил Владимир идущего рядом Истомина.

- Вряд ли. Техники у них маловато, чтобы с нами воевать, - ответил Сергей.

С этого дня начались частые выезды на полигон, на стрельбы. Сначала Орлову всё было в новинку. Он помогал доставать из ящиков и устанавливать на направляющих тяжёлые, пузатые снаряды. Затем, отойдя в сторону, смотрел, как по команде командира взвода, наводчик начинал вращать рукоятки горизонтальной и вертикальной наводки. Реактивная установка послушно вращалась, иногда вздрагивая и останавливаясь, как бы выискивая невидимую цель, и наконец, после нажатия кнопки «Пуск», окутывалась удушливым облаком пороховых газов и пыли. Снаряды срывались с направляющих, и со свистящим шипением, сверкая факелом огня, уносились в тайгу. Затем экипаж вновь заряжал установку, и батарея меняла позицию. Первое время Владимир с опаской косился на снаряды, уютно лежащие на направляющих, за кабиной грузовика, но потом привык, и перестал обращать на них внимание. Вскоре он уже знал все места стартовых позиций и маршруты движения между ними. И сама жизнь, то же вошла в накатанную колею: караульная служба по охране складов в военном городке, работа в автопарке, выезды на полигон, чередовались в однообразной последовательности. Но однажды в тайге, Володя заметил первые признаки приближающейся осени. И затем, каждый раз выезжая на полигон, он отмечал изменения, происходящие в природе. Сначала, на лесной поляне, неожиданно пожелтела трава, потом потемнели и пожухли узорчатые листья папоротника. С папоротника осень перебралась на нижние ветви берёзово-осинового подлеска, и быстро поднялась по ним до самых вершин лиственного леса. И вот, в солнечный день, вся тайга расцвела яркими красками осени. Но налетает ненастье. Ветер холодными, влажными лапами срывает с деревьев листья, поднимает их вверх, растворяет и вбирает в себя самые яркие краски и уносит в хмурое небо. И только самой поздней осенью, на рассвете редкого солнечного дня, он видел эти краски высоко в небе.

Где то далеко, в Европе, начались и закончились учения «Днепр». Орлов видел в газете «Красная Звезда» фотографии новых, многоствольных установок залпового огня «Град», принимавших участие в этих манёврах.

- Вот  какая техника мощная, - думал он, рассматривая фотографии, - может и к нам такая придёт. А то мой «труман» давно в отставку просится.

Зима наступила как-то сразу, неожиданно. Три дня лил дождь. Холодные струи хлестали по потемневшим от влаги домам военного городка, по терпеливым, давно притихшим в ожидании снега деревьям, по окончательно раскисшим дорогам. А ночью пошёл снег, и ещё три дня тяжёлые, белые хлопья ложились на землю, сразу приглушив все краски и звуки. Вместе с зимой пришёл второй год службы, а за ним и третий.

6.

 

Ночь на 3 марта 1969 года Владимир встретил в карауле. Проверяющий в три часа ночи поднял караул командой «В ружьё». Орлов проснулся, с трудом разорвав резиновый кокон сна, и стал одеваться привычными, доведёнными до автоматизма движениями. Встав в строй, он бросил взгляд на стоявших рядом солдат и удивился, как будто в первый раз их увидел. Солдаты, построившиеся в караульном помещении, одетые в длинные, до пят, овчинные полушубки с оторванными пуговицами и огромные разношенные валенки, более всего напоминали бригаду колхозников, собравшуюся в лес на заготовку дров.

Проверяющий сообщил, что 2 марта китайские власти организовали в районе пограничного пункта Нижне-Михайловка, на реке Уссури, вооружённую провокацию. Вооружённый отряд перешёл государственную границу и направился к острову Даманский. По советским пограничникам, охраняющим этот район, с китайской стороны был внезапно открыт огонь, имеются убитые и раненые.

В тот же день, после обеда, когда Орлов сдавал автомат в оружейную комнату, его увидел командир боевой машины Сергей Истомин и сказал: - Слышал новость, Володя, - и, не дождавшись ответа, продолжил: - Формируется тактическая оперативная группа для усиления района острова Доманский, и наш экипаж включили в неё. Собери личные вещи и беги в автопарк готовить машину. Утром грузимся на платформу, - затем неожиданно выругался и добавил: - Два месяца до «дембеля» осталось.

На следующий день Орлов, сидя в теплушке, с тоской смотрел на проплывающие мимо сопки. Где-то, в конце эшелона, стоял его, ставший родным «Труман», с прикрученными проволокой к открытой платформе, колёсами.

Выгрузились ночью, на каком-то таёжном полустанке, и затем долго ехали колонной, по петляющей среди припорошенных снегом сопок, каменистой просёлочной дороге. К утру прибыли в широкий распадок, с приземистой казармой, стоящей посередине. Здесь отряд остановился. Командующий оперативной группой пожилой полковник, приказал выставить часовых и разбить палатки. К вечеру всё свободное пространство заполнили стоящие ровными рядами, большие армейские палатки, задымили красноталовым дымком полевые кухни. Вдали виднелись накрытые маскировочными сетками танки, бронетранспортёры, батареи ствольной и реактивной артиллерии. Количество прибывшей техники радовало солдат и офицеров. Исчезло тревожно-щемящее чувство, охватившее всех вырванных сухими строками приказа из своих частей, и отправленных в неизвестность.

16 марта поступил приказ выдвинуться на позиции. Колонна боевых машин, сопровождаемая транспортными машинами, до самого верха нагруженных боеприпасами, вновь растянулась и запетляла среди сопок. Но вскоре головная машина, в которой ехал комбат неожиданно остановилась. Прозвучал приказ рассредоточиться и занять позиции для стрельбы. Уже через пять минут небольшой каменистый распадок перечеркнула пунктирная линия боевых машин. Экипажи стояли возле машин, и в ожидании новых распоряжений, дружно дымили папиросами.

- Орлов, - неожиданно услышал Володя за спиной голос командира взвода: - Помоги вычислителю планшет на сопку поднять.

- Есть, - ответил Владимир, и, взяв у вычислителя – худенького очкастого солдата планшет, похожий на походный мольберт, какими пользуются художники, стал карабкаться вслед за взводным по каменистому склону. Поднявшись на плоскую вершину, они увидели командира батареи, что-то внимательно разглядывающего в бинокль.

Когда данные для стрельбы были готовы, комбат спросил у Владимира: - Что, солдат, хочешь на остров Даманский посмотреть?

- На Доманский? – переспросил Орлов, - Хочу.

И взяв протянутый ему бинокль, стал внимательно смотреть туда, куда недавно смотрел командир.

- А где он? Я не вижу, - удивлённо сказал Володя.

- Левее смотри, каменистый такой, небольшой островок, - подсказал комбат.

- Теперь вижу, - ответил Владимир, и добавил: - Он всего-то с километр в длину будет, да метров 500 шириной, а разговоров то сколько: Доманский, Доманский.

Затем внимательно присмотревшись, добавил: - И народу по нему много ходит, а говорили всего взвод пограничников на нём.

- Ладно, давай бинокль, - построжавшим голосом произнёс командир, и, прилаживая на жилистой шее ремешок, добавил: - Не пограничники это, а китайцы. Пограничников оттуда отвели.

Всю ночь не спали, прислушиваясь к звукам отдалённой перестрелки. Костры разводить не разрешили, так же как и выключать двигатели автомашин, замёрзшие солдаты, грелись в кабинах, по очереди.

В три часа ночи мегафон комбата прокричал приказ: «Открыть огонь». Тяжёлые снаряды сошли с окутанных дымом направляющих, и, огибая вершину сопки, с которой днём Володя рассматривал остров Доманский, исчезли в темноте. Где-то недалеко зарокотала и ствольная артиллерия, и эхо тяжело заметалось среди проснувшихся сопок.

- Заряжай! – перекрывая гул, донёсся усиленный мегафоном голос взводного командира.

Небо запестрело факелами реактивных снарядов. Волнующе острый запах сгоревшего пороха скользящий в сыром, холодном воздухе опьянил солдат и офицеров. Орлову стало весело. Окружающее его действо, напомнило праздничный салют в родном городе, и он радовался ему как ребёнок. Вынимая тяжёлые снаряды из ящиков, и укладывая их на направляющие, Володя с удовольствием озирался вокруг. Стреляли долго. Возле боевых машин выросли горы пустой тары из-под снарядов.

Уже рассветало, когда на южном склоне ближайшей сопки, на грязной проталине, вдруг что-то сверкнуло, и вверх взметнулся чёрный фонтан. Владимир с удивление посмотрел на кусочек земли, упавший на рукав его гимнастёрки.

- Что это? Извержение вулкана, или гейзеры забили? – подумал он. В школе им говорили, что в горах бывают извержения вулканов, а в долинах бьют гейзеры. Им даже показывали учебный фильм на эту тему. Но додумать эту мысль ему помешал усиленный мегафоном голос взводного командира: - Прекратить огонь. Сменить позицию.

Через несколько минут «труман» скрипя и покачиваясь, вновь двигался по просёлочной дороге, стараясь не отстать от идущей впереди автомашины. Под колёсами скрипела галька, на направляющих мирно лежали снаряды, а на лавочке, расположенной между кабиной и реактивной установкой, о чём-то весело переговаривались наводчик и заряжающий. Но ехали недолго. Впереди показалась развилка: Основная дорога уходила вправо, за сопки, а влево, к берегу Уссури, шла едва заметная, зарастающая кустарником дорожка. Здесь сделали привал. Владимир дозаправил автомашину от стоящего неподалёку бензозаправщика, затем экипаж пообедал разогретой на двигателе тушёнкой и сухарями. Орлов видел, как неподалёку от них, комбат долго говорил по рации, а затем вместе с командирами взводов рассматривал карту. Он слышал, как его взводный сказал командиру батареи: - Говорят – кто напрямик ездит, тот в поле ночует, но и всё время объезжать тоже не годиться. Комбат согласился и махнул рукой вычислителю, который тут же разобрал планшет, а офицеры вновь склонились над картой.

- Целеуказания готовят, - понял Володя, и подумал: - сейчас опять стрелять будем.

Подтверждая его догадку, командир взвода спрятал карту в полевую сумку, и прокричал команду: - Первый взвод! За мной. Затем сел в кабину к Орлову, потеснив Истомина и указав рукой на уходящую влево дорожку, сказал: - Поехали.

Владимир включил скорость, и ЗИЛ пошел, вперёд проминая дорогу, за ним тронулись две остальные машины взвода. Вскоре выехали на берег  и увидели за рекой припорошенную снегом, территорию сопредельного государства. Солдаты притихли, насторожённо сжимая в руках автоматы.

Боевую позицию заняли в каменистом устье небольшого ручья. Командир взвода тщательно проверил установку прицелов, и, махнув рукой, дал команду на открытие огня.

Снаряды огненными гроздьями пересекли покрытую льдом реку и скрылись из виду.

- Товарищ лейтенант, куда теперь? Обратно возвращаемся? – спросил Владимир у взводного, когда боевые машины были приведены в походное положение.

- Нет, вперёд поедем, так ближе будет, - ответил взводный и добавил: - Через три километра ещё один ручей будет, пересечём его и вправо уйдём.

Когда впереди уже показалось устье ручья, кабина автомобиля содрогнулась от шквального грохота, впереди выросло несколько грязных, высоких грибов, состоящих из гальки, снега и грязи. Лейтенант, приподнявшись на сидении, дёрнул за ручку закрытия бронешторок, и в кабине сразу стало сумрачно. Орлов до упора нажал на акселератор и приник к смотровой щели. Автомашина пересекла ручей и поднялась на противоположный берег, когда от сильного удара громко вскрикнул и  заглох двигатель.

- Выходим! – крикнул лейтенант и выпрыгнул из машины.

Взяв из крепления автомат, Владимир последовал за ним. По всему устью ручья гроздьями вскипали разрывы. Следующую за ними автомашину взвода взрывом положило на левый борт, и замыкающий грузовик объезжая её, резко взяв вправо, и стал карабкаться вверх по покрытому заснеженной галькой склону. Когда он преодолел склон, возле задних колёс что-то сверкнуло, и Володя увидел, как оторванный задний мост, кувыркаясь, полетел обратно в ручей. Автомашина проползла ещё десяток метров, волоча за собой оторванный средний мост, и встала.

- Туда! – задыхаясь от волнения, выдохнул взводный, и вытянутой рукой показал на видневшийся впереди небольшой, заросший ивняком овражек, примыкавший к южному склону сопки, и первым побежал к нему. Солдаты, пригнувшись, бросились следом. Орлов пробежал больше половины пути, когда страшный удар в спину повалил его на землю. Владимиру показалось, что какой-то великан, со всего размаха, ударил его по спине длинной доской. Передёрнув затвор автомата, он оглянулся, но ничего не увидел, кроме края воронки, дымившейся метрах в тридцати от него. Ничего не понимая, он вскочил, и бросился догонять своих. Ноги и руки слушались, но острая боль в спине не проходила. Едва спрыгнув в ложбину, он увидел на льду реки, возле нашего берега, группу солдат одетых в непривычную форму: чёрные ботинки, широкие брюки и куртки цвета хаки, шапки ушанки с опущенными ушами.

- Примерно взвод, метров четыреста до них, привычно определил Владимир.

- Китайцы, - упавшим голосом сказал лейтенант, и добавил: - занимаем оборону.

- Место хорошее, открытое,  близко не подпустим, продержимся, сейчас остальные экипажи подойдут, - успокаивая себя, произнёс Истомин.

Орлов осмотрелся: слева блестел на неярком солнце снег на замерзшей Уссури, впереди до противника тоже открытое пространство, но справа возвышался крутой склон сопки.

- А если они на сопку залезут? – спросил Владимир, - и сам ответил: -  тогда, как в тире, всех перестреляют.

- Не залезут, не догадаются, они ведь не любители по горам лазать, на равнине живут, - скорее успокаивая себя, чем Орлова ответил лейтенант, и добавил: - Да и что мы можем сделать? Нас пока трое, ты ранен – бушлат на спине разорван и весь кровью пропитался.

- Я в порядке – не согласился Владимир.

Неожиданно отряд противника разделился на две части: большая часть осталась на прибрежном льду, а десяток солдат, на бегу развёртываясь в цепь, бросился в прибрежные кусты.

- Ну, я всё-таки на сопку залезу, на всякий случай, оттуда вас прикрою, - упрямо мотнул головой Вова, - и крепко сжимая в руке автомат, стал подниматься по склону.

- Вот упрямый какой, никаких слов не понимает, хоть кол на голове теши. Как с такими воевать? – пожаловался взводный Истомину.

- Да он наверно контуженный, ничего не понимает, - выгораживая товарища, сказал командир боевой машины.

Тяжко вздохнув, лейтенант огорчённо махнул рукой.

В начале подъёма Владимир ничего вокруг не замечал, мысленно продолжая диалог с лейтенантом: - Не полезут они, как-же, держу карман шире. Всё дураков вокруг ищет, а в зеркало не догадывается заглянуть. И как с таким воевать?

К середине подъёма его начала охватывать непонятная слабость, появилась одышка, ноги дрожали, руки сделались ватными. – Ничего прорвёмся, немного осталось, - подбадривал он себя. Когда до вершины оставалось не более тридцати метров силы кончились.

- Всё, больше не могу, - подумал Орлов, тяжело опускаясь на снег. Вспомнился дом: отец, мать, жена, маленькая дочка. – Когда я вас опять увижу, и увижу ли вообще?

Вдруг ему показалось, что на вершине сопки мелькнула какая-то тень.

- Китайцы! – испуганно подумал Вова, - опередили, быстрей меня поднялись. Сейчас увидят, и начнут на мне стрелковые навыки отрабатывать.

Волна слепой ярости охватила его: - Ну, уж это вам хрена! Я так просто не сдаюсь, сейчас попрыгаете у меня, сволочи.

Он вскочил, и бешено работая руками и ногами, стал подниматься на вершину. Когда он поднялся на то, что считал вершиной, то увидел, что находится на горизонтальной широкой террасе, продолжающейся до противоположного склона, правый склон продолжал повышаться, и метрах в двадцати переходил в другую, более узкую площадку, и уже за ней, метрах в пятидесяти, виднелась заросшая деревьями вершина сопки. Вокруг никого не было, и только под ногами он увидел петлявшие между кустами, ямки беличьего следа.

- Белка напугала, - понял солдат, - и счастливо улыбнулся.

Внизу гулко рассыпалась дробь автоматных очередей. Чтобы узнать, что происходит Владимир, бросился к противоположному склону сопки. Когда до края осталось метров десять, осторожность всё-таки пересилила любопытство, и дальше он пополз по-пластунски, расталкивая руками и лицом крупитчатый весенний снег. Оказавшись на краю, он сразу же увидел четырёх солдат противника, гуськом, друг за другом поднимавшихся по склону, метров в пятидесяти правее.

Сняв автомат с предохранителя Орлов, короткими, скупыми очередями расстреляв всех четверых, начав с того, кто был ниже по склону. Трое упали, даже не успев выстрелить, и только четвертый, дав неприцельную очередь, выронил автомат, и устало прилёг на заснеженный склон.

Орлов приподнялся, чтобы посмотреть, что делается у подножия сопки. Тот час внизу, в кустарнике, сверкнуло несколько жёлтых искр, и воздух загудел от роя пуль пронёсшихся над головой. Володя упал, и, превозмогая боль в спине, откатился к противоположному краю террасы, где он был недосягаем для пуль. Затем встав на ноги и вскарабкавшись на верхнюю площадку, опять пополз к опасному склону. Здесь обзор был лучше, но внизу царила обманчивая тишина, ни одно движение не выдавало противника. Владимир перевёл флажок автомата на одиночную стрельбу, и стал, через прорезь прицела, рассматривать подножие сопки. Неожиданно перед глазами замельтешили чёрные мошки.

- Удивительно, зима ещё не кончилась, а уже мошки, сколько вылетело, - подумал он, и, отложив автомат в сторону, попытался рукой поймать несколько насекомых.

- Да это же не мошка, это у меня в глазах, - наконец понял он, и посмотрел по сторонам. На нижней террасе увидел на снегу пятна крови, которые оставил, когда откатывался от края.

- Крови много потерял, значит, вот мошки и появились, - шевельнулась ленивая мысль. Вспомнилось, как в последнюю зиму, перед Армией, у них на огороде, возле сарая, появились следы хорька, а у соседей стали пропадать куры. Отец захотел поймать хищника и приготовил капканы, а для приманки решил использовать тушки ворон. Но птицы, в эту зиму, стороной облетали их дом, подстрелить никого не удавалось. Однажды отцу сказали, что с фермы пригородного совхоза привезли, и выбросили в овраг туши двух погибших поросят. Тогда он с отцом, взяв ружье, отправился в овраг, где батя полил туши поросят красной тушью.

- Что бы вороны быстрей заметили, - пояснил он, видя удивлённый взгляд Володи. В тот день они в белых маскировочных костюмах сидели на склоне оврага, а внизу лежали розоватые туши поросят с ярко-красными пятнами краски.

Внезапно Орлов насторожился, у подножия сопки что-то шевельнулось. Присмотревшись, он увидел  вражеского солдата, по пояс высунувшегося из кустарника. Владимир неторопливо прицелился. Руки не дрожали, мушка застыла точно посередине прицельной рамки. После выстрела кусты вновь сомкнулись над головой солдата. Наступила тишина. На Владимира навалилась невыносимая сонливость, он впал в забытьё. Сколько оно продолжалось, час или минуту он не знал. Очнулся от ярких лучей заходящего солнца бивших прямо в глаза. С трудом пошевелив непослушным телом, он осмотрелся. На льду, возле противоположного берега он увидел едва различимую группу людей, пересекающих реку.

- Китайцы домой возвращаются, - догадался Владимир, и решил: - Надо проводить.

Он поставил прицельную рамку автомата на максимальную дальность стрельбы, перевёл флажок на автоматический огонь, и тщательно прицелившись в фигурку, идущую в центре, дал длинную, очередь. Один человек упал, остальные бросились врассыпную. Орлов дал ещё одну очередь, и автомат замолчал, зияя открытым затвором. С трудом двигая онемевшим телом он заменил пустой магазин, на полный, и понял, что сил больше не осталось нисколько, ни капельки, что бороться больше не имеет никакого смысла, и, с облегчением опустился в затягивающий омут сна.

 

7.

 

Орлов очнулся на рассвете. Настроение было отвратительным. Сил не было даже на то, чтобы пошевелить рукой. Всё тело болело так, будто его долго били палками, а в ватной голове пульсировала, поднимаясь по спине толчками, боль. С трудом ему всё же удалось немного повернуть голову и осмотреться. Владимир увидел, что лежит на кровати в небольшой комнате. Закрашенная белой краской нижняя половина единственного окна, белые простыни, серое шерстяное одеяло, лежащее на соседней пустой кровати, наводили на мысль о вытрезвителе.

Вова вспомнил, как до Армии, ещё работая на заводе, отмечал с товарищами по бригаде свою первую зарплату.

Отмечали в пивном баре, расположенном недалеко от завода. Сначала пили пиво из больших, гранёных стеклянных кружек, затем по мере убывания в кружке пенного напитка, доливали водку, так чтобы кружка опять наполнилась. Было очень весело, все шутили, поздравляли его с вступлением в трудовой коллектив. Потом пошли домой. До дома Владимир не дошёл: упал прямо на улице, был подобран нарядом милиции и доставлен в вытрезвитель. Через две недели на завод пришло письмо из милиции, с указанием принять меры к недопущению пьянства, и на собрании цехового профсоюзного комитета, товарищи из бригады, с которыми он пил, ругали его, обвиняли в пьянстве, обсуждали различные варианты наказания, и в конце собрания постановили: лишить Орлова квартальной премии.

Поморщившись от боли, Володя попытался восстановить в памяти предшествующие события. С трудом, путая сон с явью, он вспоминал, что была ночь, его сначала, куда-то тащили, затем на чём-то везли, потом что-то с ним делали, было очень больно. Больше ничего вспомнить не удалось, устало закрыв глаза, он вновь погрузился в сон.

Вновь Владимир очнулся уже днём. Ярко светило солнце, а возле его кровати стоял пожилой человек в белом халате.

- Ну, что герой, очнулся? – спросил человек, улыбнувшись, и приложил холодную руку к его голове.

- Где я? – не понял Орлов.

- В госпитале, в окружном госпитале солдат, - повторил доктор, и добавил: - Две недели в реанимации пролежал, не приходя в сознание. Мы уже не чаяли дождаться, когда очнёшься.

- Что со мной? – вновь спросил Вова.

- Сейчас уже можно сказать, что самое тяжёлое позади, - ответил врач, и добавил: - Скользящее осколочное ранение в спину, жизненно важные органы не задеты, но потерял много крови. А теперь молчи, рано тебе ещё разговаривать, потом наговоришься.

Силы быстро возвращались к Владимиру. Через два дня он уже пробовал ходить, держась то за кровать, то за стену бокса, ещё через два дня его перевели в общую палату.

В палате кроме него лежали ещё пятеро «фронтовиков», получившие ранения во время военного конфликта, в том числе и его командир – Сергей Истомин, с пулевым ранением в ногу. От него Вова узнал, что в тот злополучный день погиб их командир взвода и ещё двое солдат, а пятеро были ранены. Пока Владимир был без сознания, в госпиталь приезжал навещать раненых командир оперативной тактической группы. Он объявил о награждении всех раненых медалями «За Отвагу» и, кроме того, о присвоении рядовому Орлову внеочередного воинского звания: младший сержант, а также награждении его орденом Боевого Красного Знамени.

- Как у отца, - обрадовавшись, подумал Вова, и тут же спросил: - А за что?

- За уничтожение вражеской разведгруппы, пытавшейся зайти в тыл к нашим войскам, - пояснил Истомин.

В палате Владимир в полной мере почувствовал на себе уважительное внимание окружающих. Его уважали за длинный, широкий и извилистый шрам, пересекавший всю спину, от поясницы до шеи, за орден, за то, что он уже «дембель», служить которому осталось всего лишь полгода. Орлов быстро подружился не только с солдатами, но и с офицерами, лежавшими в госпитале, которые приняли его за своего, и, ни сколько не стесняясь, ругали при нём политическое руководство страны за нерешительность, которое, по мнению многих, и привело к столь обширному военному конфликту.

Прошло почти два месяца госпитальной жизни. Орлов был практически здоров, но его не торопились выписывать, считая местной достопримечательностью, и лишь изредка нагружали несложными хозяйственными работами.

В один из летних дней Владимира вызвал к себе в кабинет заместитель начальника госпиталя по политической части, или попросту замполит, майор Иван Петрович Лаврентьев, - небольшого роста, лысый, весь круглый, как колобок, офицер.

- Вот, что солдат, - приказал замполит, едва только Володя переступил порог его кабинета, и представился, - иди, получи на складе новое парадное обмундирование, подгони его под себя, приведи в полный порядок. Завтра на торжественном собрании в гарнизонном доме офицеров тебе будут вручать орден. Так ты не подкачай, должен выглядеть достойно и соответствовать высокой правительственной награде. Всё понятно?

- Так точно товарищ майор, - радостно ответил Владимир.

Ярко освещенный зал гарнизонного дома офицеров, напомнил Володе зал драматического театра, куда однажды водила их класс школьная учительница.

Награждаемых вызывали на сцену в алфавитном порядке.

- Одни офицеры, - удивился Вова, -  А я тут, что делаю, ошибка какая-нибудь, наверное, - пронеслась в голове шальная мысль, но вскоре услышал:

- Орденом Боевого Красного Знамени награждается младший сержант Орлов Владимир Александрович!

- Иди, тебя, прошипел сидящий справа замполит и слегка ткнул Володю кулаком в бок.

Как в тумане, под взглядами сотен офицеров, Владимир, строевым шагом прошёл по ведущей к сцене ковровой дорожке, поднялся на сцену, где седой генерал прикрепил к его гимнастёрке орден и вручил свидетельство. Поблагодарив генерала, Орлов чётко, на каблуках, повернулся к залу и громко произнёс уставную фразу: «Служу советскому Союзу», и под гром аплодисментов вернулся на своё место.

- Молодец солдат, - похвалил майор Лаврентьев, когда под Володиным весом жалобно заскрипело кресло.

По окончании торжественной части, Володя принимал поздравления от руководства родного полка, от командира батареи, награждённого таким же орденом, и даже от незнакомых офицеров. Затем все фотографировались на память, группами и поодиночке. По окончании собрания награждённых пригласили ужин, в специальный зал офицерской столовой. И здесь, в шумной компании офицеров и генералов, запивая шампанским и водкой невиданные ранее деликатесы, Владимир впервые почувствовал свою значимость, это чувство укрепилось в нём к концу вечера, когда он получил изготовленные в срочном порядке фотографии и на командирской машине был отправлен в госпиталь.

На следующий день, переодевшись в пижаму, и похмелившись, выпрошенным у знакомого доктора медицинским спиртом, Вова отправился на почту, чтобы отправить домой свои геройские фотографии. На обратном пути зашёл к пивному ларьку попить пива, в кармане шуршали несколько рублей, - пришёл перевод из дома. Но, не успев допить вторую кружку пива, он был опознан по солдатской пижаме военного госпиталя составом гарнизонного  патруля, и для выяснения личности и степени алкогольного опьянения доставлен в госпиталь. Дежурная медсестра, увидев Владимира, под конвоем приведённого в приёмный покой и выслушав капитана, начальника патруля доложившего о причинах задержания солдата, попросила капитана остаться в вестибюле и немедленно отвела Володю в кабинет замполита. Выслушав медсестру и путаные объяснения Орлова, майор Лаврентьев поморщился, как от зубной боли и надолго задумался, постукивая тупым концом карандаша по дубовой столешнице стола. Наконец решение было найдено.

- Я с тобой потом разберусь, а сейчас иди в свою палату, и до обеда из неё не выходи - обращаясь к Владимиру, сказал майор и, поморщившись, добавил: - Чтобы без моего разрешения за территорию госпиталя ни шагу. Всё понял? Иди.

Когда дверь за солдатом закрылась, замполит обратился к медсестре: - Слушай меня внимательно Надежда Львовна. Орлова патруль в госпиталь не доставлял. Ты ничего не видела.

- Всё понятно Иван Петрович. Не беспокойтесь, не подведу, - ответила Надежда Львовна.

Через полчаса, накинув белый халат поверх офицерского кителя, майор Лаврентьев вышел в вестибюль. Увидев капитана с двумя патрульными, сидящих на стульях в приёмном покое, он ехидно спросил: - Отдыхаете от службы, товарищ капитан?

- Никак нет, доставили пьяного солдата, - вскочив и вытянувшись в струнку, начал оправдываться начальник патруля.

- Да никого они не доставляли, пришли и сидят, - подала голос медсестра.

 - Вот, что капитан, - в голосе замполита зазвенели стальные нотки, - прошу Вас вернуться на маршрут патрулирования. В противном случае я буду вынужден сообщить о вашей халатности коменданту гарнизона.

Через мгновение состав патруля покинул госпиталь. Майор Лаврентьев улыбнулся, инцидент казалось, был исчерпан.

Но среди офицеров гарнизона стал распространяться слух о лежащем в госпитале солдате, вероятно родственнике высокопоставленного начальника, которому всё можно. Дошёл этот слух и до политотдела. И вот однажды утром в кабинете замполита госпиталя прозвенел телефонный звонок.

- Алло, Лаврентьев? Инструктор политотдела подполковник Коновалов у телефона. Как обстановка в госпитале?

- Всё нормально, товарищ подполковник, партийно-политическая работа ведётся согласно плана. Нарушений нет.

Бодро отрапортовал Иван Петрович.

- Нарушений нет, - повторил Коновалов, и неожиданно спросил: - А что это за пьяный солдат у тебя ходит, которого ты покрываешь?

- Слухи это товарищ подполковник, никого я не покрываю. Покраснев, ответил Лаврентьев.

- А вот это мы и проверим. Подготовь документы, через неделю приедем с проверкой, - жестко ответил инструктор политотдела и положил трубку.

- Проверка не сулит ничего хорошего. Надо срочно что-то предпринять. Но что? – мучительно думал Лаврентьев, слушая короткие гудки, раздающиеся из телефонной трубки.

Через несколько минут, едва справившись с волнением, майор зашёл в канцелярию госпиталя и дал распоряжение готовить документы на выписку Орлова из госпиталя, затем поручил своему помощнику привести в порядок и обновить средства наглядной агитации. Казалось, он всё делал правильно, но чувство неудовлетворённости и надвигающейся катастрофы не оставляло Ивана Петровича весь день. И только глубокой ночью, уже дома, когда он уснул беспокойным сном, яркая вспышка неожиданно найденного решения разбудила политработника.

- Вот оно решение. Эврика. Кто нам мешает – тот нам поможет, - бормотал Лаврентьев, счастливо улыбаясь, не обращая внимания на недовольное ворчание разбуженной супруги.

Утром в кабинет замполита госпиталя были приглашены два офицера и младший сержант Орлов. Все имели высокие правительственные награды за участие в конфликте, и были практически здоровы.

- Товарищи! Родина требует от нас принять более активное участие в патриотическом воспитании населения, - обратился к собравшимся политработник. И поймав на себе недоумённые взгляды собравшихся начал, развивать свою мысль: - Мы будем проводить «Уроки мужества» в школах, встречаться с партийно-хозяйственным активом предприятий региона, делиться боевым опытом с представителями других воинских частей.

- Каким опытом делиться? Что рассказывать? Я даже одного дня не успел повоевать, - попробовал отказаться Владимир. Но не тут, то было.

- Скромность это хорошо! Настоящие герои должны быть скромными, - одобрил политработник, - А речь тебе мы подготовим, выучишь и будешь рассказывать не хуже других, но больше всего о тебе расскажет твой орден, - поставил точку в разговоре майор.

Через несколько дней был составлен и утверждён в политотделе план предстоящих поездок. Подполковник Коновалов, приветливо встретив майора Лаврентьева в кабинете инструкторов, больше не говорил о проверке госпиталя, и даже, наоборот, по секрету рассказал о  вакантной должности инструктора, и о том, что хотел бы видеть на этой должности его, майора Лаврентьева.

Начались трудовые будни «фронтовой агитбригады», как называли себя её участники. Перед Владимиром мелькали лица собравшихся людей, он чувствовал на себе их уважительные взгляды, и мало - помалу входил в образ героя. После встреч с трудящимися следовали обеды в закрытых залах спецстоловых. Спиртное лилось рекой, и часто «герои», не могли подняться в свои палаты без посторонней помощи.

В пьяном угаре прошёл целый месяц. Но вот однажды, ясным осенним утром орденоносцев вновь вызвали в кабинет замполита.

- Товарищи, хочу поблагодарить Вас за большую патриотическую работу, проделанную вашим коллективом,- с пафосом произнёс политработник, - и продолжил: - Вам предстоит продолжить службу в своих родных частях, медицинская комиссия признала вас годными к продолжению службы. Я же получил новое назначение, и также убываю из госпиталя к новому месту службы – в политотдел округа.

Уже через час, получив на руки все необходимые документы, Орлов тихо и незаметно, с кружащейся головой и дрожащими с похмелья руками, покинул госпиталь и отбыл в расположение своего полка.

 

8.

В полку Владимир обнаружил много изменений. Почти не осталось знакомых: одни демобилизовались, другие были переведены в другие части, кого-то комиссовали по состоянию здоровья. Только командир батареи остался на своём месте, он пополнел, округлился, приобрёл некую солидность, которую подчёркивали новые майорские погоны. Тепло, приняв солдата, он направил его дослуживать последний месяц срочной службы на транспортную автомашину.

 Часть осваивала вновь поступившую технику – установки залпового огня «Град». Орлов с удовольствием сидел в пахнущёй заводской краской кабине нового «Урала», с наслаждением ездил на нём по территории военного городка, удивляясь мощности и удобству нового автомобиля.

Жизнь постепенно возвращалась в накатанную колею. Служба казалась несложной, и каждый прожитый день приближал Владимира к встрече с родными. Единственное, что  омрачало жизнь, были не сложившиеся отношения с новым командиром взвода. Небольшого роста, худой и очень суетливый старший лейтенант сразу не понравился Орлову. Во взводе поговаривали, что у него «гуляет» жена, и семейные неурядицы взводный часто вымещал на подчинённых. Яростные, до истеричности, попытки взводного командира поддерживать в подразделении уставной порядок, в том виде, как он его понимал, наталкивались на глухое непонимание, а иногда и откровенные издёвки со стороны Володи, пользовавшегося во взводе непререкаемым авторитетом. Противостояние обострялось с каждым днём.

В полку был объявлен строевой смотр, и весь личный состав построился на плацу. Командиры подразделений придирчиво проверяли у подчинённых форму одежды и наличие необходимых документов.

- Орлов, опять верхняя пуговица у гимнастёрки не застёгнута, сколько можно повторять одно и то же. Что мне с тобой делать? – услышал Владимир вопрос командира взвода.

- А ты меня забодай, - нагло усмехнувшись, ответил солдат.

Взводный, побелев от злости, залепил наглецу звонкую пощёчину. Кровь бросилась в лицо Володи, правая рука рефлекторно дёрнулась, и пудовый кулак врезался в челюсть командира. Тело старшего лейтенанта описало пологую дугу и, пролетев несколько метров над землёй, рухнуло на асфальтированный плац.

Дальнейшее Владимир помнил как в тумане: испуганные глаза стоящих рядом солдат, укоризненный взгляд командира батареи, его слова – Эх, Орлов, Орлов, как же ты нас подвёл. Затем узкие, покрашенные в тёмно-серый цвет коридоры гауптвахты, тёмная и сырая камера с деревянным лежаком «самолётом», вместо кровати, вызовы на допросы к следователю военной прокуратуры. Нелепые вопросы, под протокол: - На какую разведку работаешь? Когда завербовали? Где слушал зарубежные радиоголоса? Где читал и распространял самиздатовскую литературу?

Владимир чувствовал себя мелким зернышком, попавшим под жернова репрессивного аппарата. С каждым днём, всё больше и больше, его охватывало равнодушие к собственной судьбе.

На заседании суда, слушая путаные показания потерпевшего и свидетелей: Орлов сначала неуклюже пытался оправдаться: - Он первый начал, я только защищался, - но видя, что судьи не принимают его оправдания, тоскливо замолчал.

 Суд удалился на совещание, и вскоре вернувшийся председатель военного трибунала огласил приговор: - За грубое нарушение воинской дисциплины, выразившееся в неуставных взаимоотношениях с вышестоящим командиром, приговорить Орлова Владимира Александровича к лишению правительственных наград, воинского звания «младший сержант» и трём годам лишения свободы с отбыванием наказания в дисциплинарном батальоне.

Закончив чтение приговора, председатель суда предоставил последнее слово осуждённому.

Владимир нехотя встал: - Всё правильно, осудили, всё правильно виноват, - тихим и скрипучим от волнения голосом начал он свою речь, а затем неожиданно весело улыбнулся и громко добавил: - Звание отобрали, в тюрьму посадили, орден отобрали, а мне не жалко, берите. Самая дорогая награда у меня здесь, - повернувшись спиной к председателю суда, он задрал подол гимнастёрки, обнажив огромный багровый шрам на спине. – Затем опустив гимнастёрку и повернувшись к председателю лицом, продолжил, - и никакой суд у меня её не отберёт. Увидев побагровевшие от гнева лица членов военного трибунала, он закончил свою речь: - У вас такой никогда не будет.

Другие произведения автора:

Скифы

Охота на медведя.

Робот.