Новые
Меню
34
Прошедший рано утром дождь не послушался синоптиков, обещавших на сегодня солнце во всё небо, и разлился большими лужами на дорожном асфальте. Может, он был нужен, этот ранний дождь, чтобы умыть осеннюю и пока ещё тёплую землю, освежить увядающие травы и принести чистоту в последний сентябрьский день. Он ехал по городу, разбивая колёсами воду, скопившуюся по краям трассы. В глазах мелькали светофоры и поблёклая дорожная разметка, невыносимыми казались небольшие пробки, из которых он уверенно выскальзывал. Реклама на щитах по краям дороги казалась совершенно глупой в сравнении с тем, чего он ждал от этого дня. Открыв на ходу бутылку с водой, лежавшую между сиденьями, он выпил половину и расстегнул замок на куртке.
«Маленький мой. Лечу к тебе, как волкодав на изодранных в кровь лапах. Ребята сейчас провожали и желали мне что-то хорошее, а я их не слышал и только согласно кивал: да, хорошо, да, спасибо. Слишком глубоки мои чувства. Сегодня нас с тобой ждёт, что-то пока неизвестное и родное. И пусть работают вокзалы, летят самолёты, пусть машины стоят в пробках. Пусть для всех этот день будет обычным, а нас с тобой жизнь поднимает на новый виток. И жажда отчего-то мучает, и вода в бутылке почти закончилась. Я еду, ты жди. Ты только выживи у меня. Я же люблю».
- Алло. Вайс, я увёз Наташу. Всё, батяня, теперь жду.
- Вань, это приятное событие. Жди, мой дорогой. Я рад за тебя.
- С ними всё будет в порядке. Правда же?
- Успокойся, всё будет хорошо. Скоро станешь отцом. Это хорошее чувство, отвечаю.
- Когда же небо укроется серыми тучами-и, сердце становится мышью летучею-ю, - тихо пропел он в трубку Вайсу. - Вайс, я скучаю. Приезжайте потом с Ромкой.
- А помнишь это? Вальс командира спецназа. Снятся мне среди мирной весны, почему-то военные сны, будто цель от меня - беспощадно в упор, злые ветры стреляющих гор. Приехать? А я попробую.
- Вайс, я же ждать буду.
- Ванюха, я сам тебе позвоню. Жди. Для тебя сегодня, это не самое важное. Пока.
Этот дикий сентябрь, он будет вспоминать его тысячу и тысячу первый раз. Он захлестнул его стремительно прошедшими событиями, резко вставшими на одной точке. И этот день, взрывающий душу. Он словно резвый конь, внезапно остановившийся с кусками земли из-под копыт. Какой же он долгий, этот день. А он стоит сейчас у окна и смотрит в небо. Если надо, то он будет стоять так всю ночь, до рассвета, открывая окно и впуская струи ночного воздуха в жгучий кипяток груди. И нервы рикошетом выворачивают наизнанку чувства, бушующие внутри. Хапнуть бы рюмаху, что ли, чтобы захлестнуть это божье наказание по имени - тревога. Печень, и та сдохла от ожидания. Виском к стеклу, и чёрная пропасть темноты с высоты этажа.
- Как же так? Ну как же так? Я один, не засну-у, - пропел он в ночную пустоту.
- Ты так и будешь стоять у окна? - подошла к нему мать. - Всё будет хорошо, не дёргайся. И закрой окно, дует.
- Ма, а это долго будет?
- У кого как, терпи и жди. Поешь, сходи на кухню.
- Не хочу я поесть. Хочу попить. Щас ребятам позвоню, пусть придут.
- Сиди уже, попьёт он тут. А ребята твои и так оборвали телефон. Наташе звонил?
- Да. Она ещё, что-то шутит там. Спросил: порежут? А она сказала: не знаю, скорее всего сама справлюсь.
- Ой, дурной! Сказал тоже, порежут. По-другому нельзя было спросить?
- И чё я не курю. А, мам?
- Ну давай, придумай ещё. Сам меньше дёргайся. Больница, врачи. Они знают, что делать.
- Не, мам, сегодня у меня точно бессонница. Налей чаю и лимончика туда побольше. Прямо выдави из него сок. А лучше бы водочки и лимончик сверху. Волнуюсь, сам себе кровь сворачиваю, - он с силой потёр армейскую наколку на плече. - Лан, мать, ждём. Не из такого выбирались.
- Вань, хоть бы рассказал мне, где в горах там бывал, что делал. Так и время скоротаем.
- Мам, ну ты даёшь! Зачем тебе? Работаю я там.
Он пил обжигающий чай, сдобренный лимоном. Большая кружка согревала лицо, остывшее в открытом окне. Мать сидела на диване и вязала носки. Поставив кружку на столик, он встал посреди комнаты напротив матери и стал раскачиваться с пятки на носок.
- Что болтаешься как маятник? Пить, не дам.
- Мам, я маленько, одну рюмку. Чё я, пацан, что ли?
- Не мотайся перед глазами, у меня и так голова кругом. И не сбивай, я петли считаю. Наташе носки тёпленькие сделаю, придёт из больницы и наденет, ногам тепло будет.
- Петли считаешь? А я количество вдохов и выдохов. Вдох - на носочки, выдох - на пяточки. Чё мне делать-то? Кирпич об башку разбить?
- Иди и разбей. Стройка рядом, и кирпича там много.
- Ма-а, - он сел перед матерью на корточки и уткнулся лбом в колени. - Ну дай маленько. Тошно мне, дошёл до точки.
- Что наделал-то? Все петли у меня лбом вытащил.
- Давай я назад соберу, а ты налей. Одну всего. Ну, правда. Сил нет, позвонки даже хрустят.
- Куда она делась, сила твоя? Пошли на кухню, горе ты моё.
Мать поднялась с дивана и направилась на кухню. Подмигнув себе в зеркало, он дёрнул кулаком сверху вниз и пошёл следом. Мать достала из шкафчика бутылку, и он спешно поставил на стол стакан.
- Чего стакан суёшь, стопку давай.
- Налей. Я маленько щас выпью, а потом остальное. Дождусь, позвоню Наташе, и выпью. Чё её пять раз наливать.
- А кто тебе обещал пять раз? - мать налила половину стакана. - Пей, да не опустошай бутылку, ребята всё равно придут. Закуси и позвони Наташе, первый час ночи пошёл.
Мать ушла в комнату и села за вязание. Он вылил в себя полстакана и плеснул ещё половинку. Крепко крякнув, он выдохнул и крикнул матери:
- Во-о! Попёр жар по венам. Мам, я тебя люблю. Правда. А ребятам я найду, поди-ка не крайний у меня пузырёк.
- Ещё бы, - откликнулась мать.
Время, казалось, зависло в немом ожидании. Позвонив Наташе, он нетерпеливо дождался ответ и выдохнул в трубку:
- Аллё, Наташ. Как ты? - слушая, он приподнял брови. - Отключаешься? Я чё тут, совсем без связи буду? Мне надо слышать тебя... Слышать мне надо, как ты дышишь. Ты не понимаешь, что ли? Пусть телефон на связи будет, скажи им там.
Мать подошла и забрала у него телефон.
- Наташа. Выключайся, моя хорошая. Всё будет хорошо, - мама улыбнулась. - Нет, что ты. Кто же ему пить-то даст. Иди спокойно, мы потом позвоним, - мать сунула телефон ему в руки. - Думай сначала, о чём говоришь. Не до телефона ей сейчас, - он молча ушёл к окну, распахнул его и высунулся в ночь. - Вот-вот, проветри мозги. Или вдох-выдох покачай.
- Ма, меня ломает, вообще-то. То пот холодный, то жар сейчас.
- Так хлестанул алкоголь на голодный желудок, ещё бы не кинуло в жар.
- Мам, - он подошёл к матери, сидевшей на диване с вязанием, сел на корточки и зарылся головой в колени. - Ма-ам.
- Понимаю, сынок. Понимаю, - мать погладила его коротко стриженые волосы, перебирая их пальцами. - А как ты хотел? Дожить до таких лет и не знать, что такое свои дети. Вот и поплачь за них. И пойми, как тяжело они даются, - мать вздохнула. - Понимаю тебя. Может, в эти минуты ты сам становишься отцом. Жалко, что отец не дожил до такого счастья.
- Мам... Ты живи долго, а. И потом, когда уедешь от нас, я хочу звонить и слышать твой голос. Я не хочу так, чтобы позвонить тебе, а в ответ тишина. Ты живи, ма.
Удивительная сила материнской заботы. Чувство, словно она передала ему часть своего тепла и материнской любви. «Мама-а... У тебя такие тёплые руки. Они всё умеют. Ты ни к чему не бываешь равнодушной. И неважно, сколько мне лет, ты всегда нужна. Обязательно нужна. Почему мы стесняемся говорить свои мысли вслух, считая это за слабость?»
Посидев возле матери, он побродил полчаса по квартире, с волнением посматривая на часы. Телефон молчал.
- Мам, позвонить, что ли? - и не дождавшись ответа, утвердительно кивнул: - Позвоню на пост.
Уткнувшись глазами в темноту, он нервно скидывал звонок и снова набирал: трубку на посту не брали минут пять. Вечность! И когда, наконец-то, трубку взяли, он быстро спросил:
- Аллё. Скажите, как там Неволина? - в комнате повисла тишина, и через несколько секунд он бросил телефон и взревел: - А-а!.. Есть! Первый - в ноль сорок пять, вес два восемьсот пятьдесят. Второй - в ноль пятьдесят, вес два семьсот ровно.
- Слава тебе, Господи, - вздохнула мать. - Такая маленькая, а детки большенькие. Как сама-то?
- Сказали, что скоро будет отдыхать. И ещё сказали, что она умница, сама справилась, - внутри у него бегала горячая волна. - Первый - Сашка. Второй - Серёжка. Мама, они Ивановичи.
- Всё. Теперь всё хорошо, - мать вытирала слёзы. - Умницы вы мои.
- Мам, ну не плачь, а. Аллё. Олег. Всё, я родил. Зови ребят и заваливайте. Жду.
Ребята пришли к нему около часа ночи. А как без них при такой-то радости?
- Ванюха, с тебя ламбада, - припомнил Олег, слегка изобразив танец. - Обещал.
- Неволин, вот такой тебе поздравок, - Федя выставил палец вверх и сгрёб его в охапку. - Теперь ты, капитальный папка Ванька. Двойной! Рад за тебя.
- Чё щеришься? - Пашка довольно улыбался. - Принимай поздравки, отец Ванька. Подарки будут потом, когда покажешь, кого родил. Никому сегодня спать не дал.
- Тихо, ребята, звонит, - она тихо говорила в трубку, а он только поддакивал: - Да. Да. Да, - и маячил рукой, чтобы друзья садились за стол.
Мама суетилась на кухне с закусками. Поговорил он с Наташей совсем немного: ночь, тишина, и она сама, уставшая и счастливая.
- Всё, - выдохнул он, отрываясь от трубки. - Довольная и плачет. Говорит, что они хорошие. Сашка орал сильно, Серёга тише был. Пусть теперь отдыхают.
- Здорово крутит тебя, - вставил Пашка.
- Во, фотки скинула. Далеко, не разглядеть. Ну всё равно мои, - ребята передавали друг другу телефон, всматриваясь в лица его сыновей. - До утра доживу и скажу, пусть нянька там хорошо снимет. Нет, не могу, - его даже передёрнуло от чувств. - Хоть беги и в окошки к ним лезь.
- Ладно, - Федя хлопнул его по плечу. - Всё хорошо получилось. Садись.
Мама выпила с ними лёгкого вина и ушла спать. Ребята тоже посидели часок и разбежались по своим квартирам. Помотавшись по комнатам, не в состоянии лечь и уснуть, он зашёл в интернет.
- Тимох, чё ты не спишь? Всё, родились мы.
- Ванюха, молодцы. Спать не могу, кашель бьёт, сил нет. Вылез сюда и жду тебя. Как Наташа?
- Всё хорошо, она у меня молодцом.
- Вань, жена офицера - это звание. Его нужно уметь носить в любой, даже такой тяжёлой ситуации. Сам-то хоть живой, а папка?
- Живой. Ночь не спал, и день будет на взлёте.
- Привыкай, теперь у вас будут бессонные ночи.
- Ну и пусть. Я представляю, что такое дети.
- Вань, давай я приеду? Встретимся в парке, сядем напротив друг друга и сделаем вид, что незнакомы. Посидим, посмотрим, и в разные стороны. Согласен так?
- Не дёргай меня. Я и так дёрганный сегодня.
- Хорошо. У меня таблетки начали действовать, я спать.
- Не переболел за ту ночь?
- Не-а. Я раз в пять лет болею, но основательно.
- Надо в бане париться. А после бани в холодную воду или снег. Ты вообще в горах живёшь: прыгнул в холодную речку, пофыркал в воде и на солнышко.
- Спи, иди. И пофыркай уже в подушку, Иван. Пока.
- Пойду. Может, и усну теперь. Пока.
Предрассветная полоска зари пробивалась из-за высоких бугров над речкой, бегущей среди вербных и кленовых зарослей. Выше по склону раскинулась полоса ленточного смешанного леса. Сосны в зелёном наряде, берёзы в жёлтом, осины в красном. Ещё немного, и рассвет придаст этой осенней красоте более насыщенный яркий цвет.
- Ничь яка мисячна, зоряна ясная. Уже, - он вылез головой в окно.
Уходящая ночь, звёздная и безлунная, с тонкой полоской народившегося месяца. Его ночь.
«Привет-привет тебе, первый день октября, подаривший ему такое непривычное звание - отец. Жаль, что его не носят на погонах. Двойной поцелуй Бога в макушку. Где-то там сейчас спят его девочка и сыновья. Ивановичи! - он посмотрел в сторону больницы. - В такие минуты хочется что-то делать: бежать туда, сжимать кулаки и орать под окном - спасибо за сынов. А ты скован этой ночью, и даже шага не можешь сделать навстречу. Ты мучаешься и катаешь скулы до трясучки, выгоняя наружу колючие иголки волнения. Это похоже на лёгкое психическое расстройство. И теперь он понимает состояние мужиков, орущих пьяными голосами под окнами больниц. И он бы орал. Может, к утру пройдёт?.. А сейчас, как заорать бы во всё горло. Дикий объём дури готов для полёта».
- О-о-у-у-о-о-о, - со всей силы, протяжно по-тарзаньи рявкнул он с высоты этажа в тишину ночи, прихлопывая ладошкой щеку на последних звуках.
- Одурел совсем, - мать в ночной рубашке стояла в дверях комнаты. - Перепил, что ли?
- Нет мам, гордость выхода просит. Смотрю туда и кричу, вдруг они услышат, - он кивнул в сторону больницы. - Там, мама, моя главная награда и победа. Там - мой плацдарм.
- Спи, говорю. И мне хоть дай поспать.
- Щас. Ещё маленько и пойду. Утро вон, почти светло. Иди сюда, мам. Посмотри на осень. Смотри, какие краски вокруг, как красиво тут с высоты.
- Красиво, Вань. Ты и правда, поспи.
- Да я привычный, - улыбнулся он маме. - Всё. Пошли.
Уснув на пару часов, он спешно подскочил на работу и сразу же позвонил Наташе. Прижав телефон к уху, он слушал её и одевался: она рассказывала ему о себе и детях. Довольный, он уехал на работу, где по полной получил поздравков от сослуживцев. Вова лично поздравил его за руку и шутя погоревал:
- Неволин, я всю жизнь мечтал, чтобы как у тебя получилось. А ты молодцом, от нас тебе поздравления и подарок позже будет.
- Бог целует в макушку, Владимир Петрович.
Все последующие дни проходили в спешке. После работы он летел домой, брал с собой всё, что приготовила мама, и мчался к Наташе. Она выходила в комнату свиданий и с улыбкой говорила, прижимаясь к нему:
- Я не могу с тобой долго быть, там дети. Они такие хорошенькие. Саша шустрый и явный лидер, требует своё сразу. Серёжа мягкий и спокойный, почти не плачет, погладишь его и он затихает. Я тебе на телефон фотографии скинула.
- Я видел. Ты не уходи. Хоть пару минут побудь ещё со мной.
- Не могу, Ванечка, там дети плакать будут, - шептала она, заглядывая ему в глаза. - Я тоже скучаю, - и как занозой под кожу, она целовала его и уходила, а он смотрел ей вслед.
Сбежав с больничного крыльца, он шёл к окну, и со второго этажа она по очереди показывала два маленьких свёртка. Он стоял и чувствовал себя оторванным от них и одиноким. Ещё пара взглядов в окно, ещё пара слов. Уходить не хотелось. Только что, обнимая её в комнате для свиданий, он чувствовал в ней совсем другую женщину. Казалось, что губы её стали более мягкими, когда он целовал их, закрываясь от всех у окна. Может, он соскучился и ему так показалось? И её уставший голос, от которого - ещё одно слово и закончится воздух в лёгких. Какая-то тихая тайна плыла теперь в её тёмных глазах. А он стоял перед ней и думал, что в ней заключено всё его существование. Приложив руку к сердцу, он молча говорил ей:
«Маленький мой, ты стала немного другой. Ты стала мягче и теплее».
Она отвечала ему из окна, печально махнув рукой на прощание. Он поворачивался и уходил: забытый, заброшенный, и счастливый. Домой бы их скорее.
- Привет, Вань. Ты не сердись, что я редко выхожу. Ты сейчас тревожный.
- Привет, Тимоха. Я не сержусь. Скучаю по своим, вот и тревога. Работа, по дорожным пробкам домой, а вечером в больницу.
- И у меня куча дел, совсем нет времени. Наташе привет огромный передай. Живи теперь полной грудью, Ванька.
- Я жутко не могу без неё. Хочу их домой. И буду жить. Всегда.
- Я рад за вас. Вань, ты почти весь мне открыт. Я это ценю. Наверное, только богу известно как я ценю.
- Если жизнь даёт человека, то это зачем-то мне надо. Мне... Понимаешь? Вот говорю я иногда с тобой откровенно, а потом думаю - а тебе это надо? У меня такие друзья, что каждого собой закрою. Каждого! И со мной Наташа. Но ей невозможно открыть то, что иногда творится в душе.
- Вань, ты даёшь мне больше, чем я тебе. И я ни за что осуждать не буду. С тобой я научился чувствовать и понимать. Я слышу многое между твоих слов. Ты о чём-то недоговариваешь, а я слышу. Я даже боль твою слышу.
- Помнишь, ты говорил мне: сиди на этой полоске и никуда не уходи. Отдыхай. Я же сам вижу, что устал, что мечусь, словно башкой в угол упёрся. А теперь сыновья у меня, перед ними весь ответ.
- Не бейся в стену. Твои будут дома, и ты успокоишься.
- Не хотел я тебе говорить, но сейчас скажу. Родились дети, и теперь я боюсь. А вдруг меня завалят. Это плохо, бояться мне нельзя. И это не за себя страх, это страх за них. Может, и не страх. Я не знаю, как это чувство назвать.
- Не страх это, Вань. Это ответственность за свою семью. Когда женщина становится матерью, то при опасности она чувствует себя хищной самкой: у неё появляется много сил и смелости. За своё она порвёт, поверь. Так и ты. Это твоя семья, и ты будешь в ответе за них. Ты станешь более хитрым и осторожным. Когда кошка хочет поймать мышку, то она становится осторожной. Пойми смысл, и ты поймёшь меня. Я не навязываю своё мнение, я делюсь своими понятиями.
- Наверное, ты прав. Ты правильно написал, я запомню. А помнишь ты говорил, что такая дружба, максимум, на год. А потом всё уходит. Ты врал мне тогда?
- Назвать это враньём? Нет, так у меня уже было. Максимум - год, а потом полное разочарование. На деле оказывается не то, и не тот. Может, я не тот. А может, он не тот. А с тобой особый случай, Вань. И это не враньё. Я понял, что ты не пустой. Ты не то, что окружало меня раньше.
- Ещё три дня и мои будут дома. Я даже не представляю, целых два сына дома. Все мысли вокруг них вертятся.
- Бедная Наташа. Два маленьких крикуна дома, и ты вдогон большой. Вот так, папка Ванька.
- Хорошее слово, мне нравится. Ты на работе сейчас?
- На работе, Вань.
- Вот и работай. Кто ты там? Заместитель управляющего по коммуналке? Вот и пиши свои цифры. Да так пиши, чтобы народу от них легче стало. Пусть сходятся правильно. Понял? Пока.
- Понял. Ха-ха тебе. Пока.
В понедельник их с Денисом вызвал к себе в кабинет полковник Щербинин.
- Здравия желаем, товарищ полковник.
- Здравия желаю. И хорошо, что не господин. Проходите, садитесь, - полковник тяжело опустился в кресло. - На среду намечаются учения - триатлон спецназначения, комплексное испытание профподготовки спецназа, максимально приближенное к боевым. Не хмурьте брови. Я знаю, что у вас пройдено много боевых, но это не моя прихоть проводить подобные сборы. Готовьте команду, - полковник подвинул им распечатанный текст на листке. - Вот задания, изучить и отработать. Здесь есть важное постановление: в команде должны быть два бойца, принимавшие участие в триатлоне не больше двух раз; два бойца, кто был по одному разу; обязательное условие - два новых, ни разу не принимавших участие. Задача - пропустить через сито новых и менее опытных бойцов. Состав группы не должен быть из ветеранов, чтобы у нас не было преимущества перед другими командами. Иначе отстранят. Работать, товарищи офицеры. Неволин, ты забрал своих из больницы?
- Нет, товарищ полковник, сегодня после шестнадцати часов.
- Ну давай. Поздравляю, и работать. Мысли есть, кого в группу намечаете?
- Мысли есть. Мы бы сами с Шуваевым, да вы не разрешаете, - они с Денисом переглянулись.
- Сами теперь в сторонке наблюдать будете. Пускайте своих молодцов, ну и парочку тяжёленьких. Как там твой Сахьянов поживает?
- Нормально поживает, в боевом духе. Я же ручался.
- Ну вот и впряги его на пару с Удальцовым. Пусть побегают.
- Я уже подумал о них. А тяжёленьких, - он глянул на Дениса. - Бабахин был. Левашов? Он вроде был два раза, я спрошу. Щеглова и Белецкого пустим. Денис, и давай тех ребят, что в командировке с нами были.
- Определимся, - Денис задумчиво посмотрел в окно. - Погода бы постояла хорошая.
Они вышли от полковника, покидали кепки на затылок и объявили всем о предстоящей работе.
- Ясень, - повернулся он к Ивану. - Ты сколько раз был на триатлоне?
- Был два раза.
- Ясно, тебе отбой, - Денис помолчал и продолжил: - Тяжёлыми идут Белецкий и Щеглов. Винников и Ершов по одному разу были. А на новеньких пойдут Сахьянов и Удальцов. Старший группы - капитан Белецкий. Задание - подготовить команду. Всё.
Триатлон - это комплексное испытание профессиональной подготовки бойцов специального назначения. Главная его цель - проверка бойцов спецназа в обстановке, максимально приближенной к боевой. Такие мероприятия проходят во всех спецподразделениях, и это самые трудные учения из всех существующих. Здесь не важно, что ты хороший спортсмен и боец. Здесь важна слаженность и умение выполнять задачи в связке с группой, умение старшего вести команду. Бег, стрельба, преодоление полосы препятствий, проведение разных боевых ситуаций, тактика ведения команды при конкретном боевом случае, работа на высотке. Здесь важен набор знаний и практики. Триатлон специального назначения - это жёсткий тест физических качеств бойцов, их способность в кратчайшие сроки выполнить поставленную задачу. В программу, на усмотрение организаторов, могут быть включены условные ранения, оказание первой помощи и эвакуация раненого. И тогда один из бойцов вообще может выпасть из команды, и ей придётся проходить остальное меньшим составом. И вновь огонь: из укрытия, из-за угла, из-под днища автомобиля. Полный набор, с которым постоянно приходится сталкиваться спецназовцам во время выполнения боевых задач.
Стрельба из движущегося автомобиля - это имитация огневого удара группы захвата из автомобиля. Подобные боестолкновения в работе бойцов спецназа стали встречаться чаще. Группа располагается в транспортном средстве: два бойца находятся на передних сидениях, два стоят у открытых дверей, остальные бойцы сзади. По команде судьи, автомобиль на скорости движется к мишеням-манекенам. Мишени закрепляются на специальных металлических конструкциях с обозначением смертельных зон в области груди и головы. Цель задания - поразить мишень в смертельные зоны. Если при движении пуля не попадает в металлические отметки головы и груди, то манекен остаётся стоять. Тогда возникает необходимость дострела. Находящиеся в салоне автомобиля бойцы стреляют через стекло, что очень неудобно для прицеливания и требует корректировки огня. Все выстрелы производятся боевыми патронами. Этот этап подготовки ставится всегда первым, чтобы участники могли стрелять свеженькими, не уставшими от физических нагрузок. В боевой обстановке такое приходится делать и после физических нагрузок.
После стрельбы из автомобиля команде даётся короткое время на подготовку к следующему этапу: полоса препятствий и стрельба в тире. Высокая сложность прохождения специальной полосы препятствий, с точки зрения физической подготовки, очень нелёгкая задача. Надевается необходимое в боевой обстановке снаряжение, проходится полоса препятствий, местами не просто сложная, а даже опасная, на большой высоте. Старт по времени даёт первый боец, вошедший в полосу препятствий. Завершающий прохождение полосы боец выключает секундомер, и это фиксируется судьями.
После прохождения полосы, надевается необходимое снаряжение для стрельбы в тире: бронежилет, бронешлем, штурмовые очки, производится полная проверка оружия. Каждому бойцу группы показывают фотографию их условного личного противника, которого необходимо обезвредить. Стрелять нужно только по реально разыскиваемому в лицо противнику. В этом тоже стоит своя задача: на фоне физической усталости сконцентрировать внимание, опознать свою цель и поразить.
Ну и в заключении - штурм высотки. Спецназовцы загружаются в автомобиль и готовят там высотное снаряжение. Штурмовая группа подъезжает к зданию, пара бойцов блокирует двери на втором и третьем этажах, остальные влетают по лестницам до четвёртого этажа. Одна пара бойцов спускается по стене до третьего этажа, где засели «террористы», поражает цели и проникает в помещение для зачистки. Другая пара выходит следом до второго этажа и поражает там цели. Здесь огонь ведётся из травматического оружия. Проникновение в высотку возможно и с зависшего над зданием вертолёта. Это уже на усмотрение организаторов учений.
Главное при выполнении всех задач - не получить штрафные баллы за возможные нарушения. За нарушение техники безопасности, за оружие, выпавшее из незастёгнутой кобуры или неубранное в неё по окончании задания. За технические неполадки, за задержку по времени, за задержку во время стрельбы в тире, и другое. Бывало, что вышедшие вперёд команды откатывались назад из-за штрафных баллов. Это показывало, что в слаженной работе группы мелочей не бывает.
Спецназовцы обычно с интересом принимают новые задания и говорят, что участвовать в учениях становится интереснее. Это развивает тактическое мышление, собранность и ответственность каждого бойца, отрабатывается слаженность работы группы. Для каждой ситуации находится свой стиль и своя программа действий, своя система приказов и сигналов, своя техника выполнения, скорость и напор. Глядя на это со стороны, чувствуется, что команда не просто бойцы спецназа, она - машина, которую невозможно остановить. И программа её - победа. Вот только погода бы не подвела: октябрь стоял пока сухим и солнечным. Впрочем, задания выполняются при любой погоде и вне зависимости от времени года.
Заранее созвонившись с Наташей по выписке, он сорвался с работы пораньше. Забежав по пути в ближайший супермаркет, он купил цветы, пару бутылок шампанского и пару коробок конфет. Дома они взяли всё необходимое для Наташи и малышей, и поехали с матерью в больницу.
«Оказывается, как всё просто и обыденно. Ты едешь, смотришь сквозь лобовое стекло на небо, а оно обычное. Осенний ветер гонит опавшие листья своим маршрутом, по дорогам туда-сюда снуют машины, люди бегут по улицам. А ты глядишь на всё с прищуром и думаешь, что этот осенний день принесёт в твой дом особый праздник. Всё, везде, обычно. А у тебя — праздник».
Наверное, он выглядел немного растерянным и неумелым. Улыбаясь, он принял от медсестры свёртки с сопящими сыновьями и бережно прижал их к себе, вглядываясь в маленькие смешные лица. Привычка сдерживать эмоции и не выпускать их нечаянно, подвела его в этот раз, у него немного дрожали руки и предательски лезли слёзы. И в этих руках - два маленьких свёртка, несущие частицы его продолжения... Вот они и дома, два маленьких человечка, которые спят сейчас в кроватках, смешно чихают и морщат при этом курносые носы. Ивановичи!.. Сердечный голод по тому, чего ему так не хватало, наконец-то сменился на жгучее тепло обалденной нежности. Зарождаясь в области сердца маленькой точкой, это чувство увеличивается в размерах на всю грудь и даже отдаёт болью в лопатки. Может, про это чувство и говорят - сердце кровью обливается?
Вечером пришли друзья, позавидовали на его сыновей, выпили за здоровье, и жизнь началась в новом для него ритме. И рядом она, мягкая и тихая, светящаяся теперь особым светом.
- Аллё. Вайс, я забрал своих домой. Одного в одну руку, другого в другую. И чуть не задохнулся от счастья. Мои сыны! Развернула она их, а там конкретные пацаны. Всё на месте. Сашка орёт, характер показывает. В меня сын. А Серёжка спокойный такой, молчаливый. Разные они.
- Ванюха, поздравляю. А второй тогда в кого?
- Да в меня тоже. Крякают, чихают и спят. И пахнут, как цыплята. Складываю их на кровать столбиком, целую по очереди в носы, а они их морщат. Смешно так.
- Два сына на кровати. Здорово! - Вайс засмеялся в трубку. - Вань, это огромный подарок. Я попробую спланировать поездку к тебе. Жди.
- Спасибо, дядька Юра. Я буду ждать, ты обещал. Пока.
- Пока, Вань.
Он ходил в спальне от кроватки к кроватке, наблюдая за спящими сыновьями. Ходил, словно проверял, вправду они лежат там или это выдуманная история. Такое непривычное щемящее отцовское чувство, в которое верилось и не верилось. Да нет же... Вот они, смешные и сопящие. Сыновья! Он каждый раз проверял это, когда Наташа пеленала их на столике. Чувство причастности к этим маленьким человечкам наполняло его до краёв.
- Всё, мои дома. И Наташа... Тимоха, а она совсем другая. Она - женщина. Раньше девочка моя была, а теперь вся такая мягкая и размеренная. Сдохнуть можно. Наверное, я сдохну. Я же дурею просто. Это - супер! Только она ещё болеет.
- Вань, ты состояние её пойми. Сам бы родил двух, я бы посмотрел, как бы ты болел. Ванька... И ты совсем другой. Я вижу твой мир, который закрыт для многих.
- А почему я другой? Чем я отличаюсь от твоих друзей? Ну-ка, давай-ка меня по полочкам.
- Запросто, Вань. Я тебя всего уже понял. В душе ты ранимый и очень добрый. Боль в груди, и в тоже время счастье. Ты ценишь каждый прожитый миг, и день для тебя не бывает пустым. Ты любишь людей, и от людей это же получаешь. У тебя обаяние природное, тебе жизнью дано жить и любить. Это я мало ещё написал тебе.
- Спасибо, тронул за живое. Говори дальше, что ещё обо мне думаешь. После двух лет знакомства, я хочу знать, и это не простое любопытство.
- Хорошо. Я знаю, что ты - это постоянство, уверенность, и сила духа. Ты сильный, Вань, и в то же время ранимый.
- Ранимый? И в чём это проявляется? Ты говори, меня ещё никто так не раскладывал.
- Я знаю одно: ты в любой ситуации, радостной или горькой, будешь самим собой. Да, для меня ты ранимый. Я вижу многое, что порой не видишь ты. Сторонние наблюдатели - они дают о тебе полную картинку, на то они и сторонние. Ты был бы гордостью для отца. И я уверен, что он видит всё оттуда и гордится тобой. Ты из простой семьи и достиг всего в жизни сам. Тебе не дали богатства финансового, но ты несёшь в себе и даёшь другим то, что стоит намного больше материального. Это - богатство души.
- Ты не сторонний, поэтому мне важно твоё мнение. Тимоха, а ты ведь совсем не знаешь - кто я. Не хвали меня.
- Я не хвалю, и не выражаю лесть. Ты знаешь, что мне это ни к чему. Просто я ценю тебя, Вань. Нам нужна реальная встреча, я не хочу читать тебя как книгу. Это ты не знаешь меня до конца. Даже Лена не знает, и родители тоже.
- Ты шаман горно-алтайский? Спасибо за такое откровение. А человека никто не может понять, иногда он сам себя не понимает.
- Я покажу тебе потом, какой я есть, хотя и тут ничего не скрываю.
- Покажи. А о тебе я могу сказать одно: мне кажется, что у тебя в душе комок какой-то невыносимой боли. Что это, я пока не знаю, тут ты закрыт.
- Вань... Возможно, я отвечу на твой вопрос. Возможно, нет.
- Я тут лютую иногда, слова всякие говорю. Ты прости меня за такой недостаток.
- Разве это недостаток? Это желание высказать другу всё, что у тебя накопилось.
- Я ору тут иногда, не ври мне.
- Так не ори. Я тоже, бывает, ору.
- Тимоха, а ты сукой меня ещё обзывал и гадом. Мне пофигу, обзывай. Я всего уже наслушался.
- Ну надо же, обиделся.
- Нет, не обиделся. Я сижу и Лепса пою: «Беги по небу-у, только-только не упади-и».
- Вань, я добавлял тебя тогда в друзья и чувствовал, что не ошибся. Мне много не хватает в жизни: городок маленький, работа не та, денег не хватает. Но самое главное - не хватает человека, с которым я был бы на доверии.
- А мне всего хватает. Друзей, жены, любви, денег. Деньги? Я к ним спокойно отношусь. Что имею, на то и живу. Настроение прёт. Адреналин к жизни прёт. Кардиограмма пляшет. Я это чувствую. Ничё ты не поймёшь. Всё, я ушёл, а то переизбыток сегодня случится. Вдруг не усну.
- Спи, и адреналин на завтра экономь. Пока.
Прошедший рано утром дождь не послушался синоптиков, обещавших на сегодня солнце во всё небо, и разлился большими лужами на дорожном асфальте. Может, он был нужен, этот ранний дождь, чтобы умыть осеннюю и пока ещё тёплую землю, освежить увядающие травы и принести чистоту в последний сентябрьский день. Он ехал по городу, разбивая колёсами воду, скопившуюся по краям трассы. В глазах мелькали светофоры и поблёклая дорожная разметка, невыносимыми казались небольшие пробки, из которых он уверенно выскальзывал. Реклама на щитах по краям дороги казалась совершенно глупой в сравнении с тем, чего он ждал от этого дня. Открыв на ходу бутылку с водой, лежавшую между сиденьями, он выпил половину и расстегнул замок на куртке.
«Маленький мой. Лечу к тебе, как волкодав на изодранных в кровь лапах. Ребята сейчас провожали и желали мне что-то хорошее, а я их не слышал и только согласно кивал: да, хорошо, да, спасибо. Слишком глубоки мои чувства. Сегодня нас с тобой ждёт, что-то пока неизвестное и родное. И пусть работают вокзалы, летят самолёты, пусть машины стоят в пробках. Пусть для всех этот день будет обычным, а нас с тобой жизнь поднимает на новый виток. И жажда отчего-то мучает, и вода в бутылке почти закончилась. Я еду, ты жди. Ты только выживи у меня. Я же люблю».
- Алло. Вайс, я увёз Наташу. Всё, батяня, теперь жду.
- Вань, это приятное событие. Жди, мой дорогой. Я рад за тебя.
- С ними всё будет в порядке. Правда же?
- Успокойся, всё будет хорошо. Скоро станешь отцом. Это хорошее чувство, отвечаю.
- Когда же небо укроется серыми тучами-и, сердце становится мышью летучею-ю, - тихо пропел он в трубку Вайсу. - Вайс, я скучаю. Приезжайте потом с Ромкой.
- А помнишь это? Вальс командира спецназа. Снятся мне среди мирной весны, почему-то военные сны, будто цель от меня - беспощадно в упор, злые ветры стреляющих гор. Приехать? А я попробую.
- Вайс, я же ждать буду.
- Ванюха, я сам тебе позвоню. Жди. Для тебя сегодня, это не самое важное. Пока.
Этот дикий сентябрь, он будет вспоминать его тысячу и тысячу первый раз. Он захлестнул его стремительно прошедшими событиями, резко вставшими на одной точке. И этот день, взрывающий душу. Он словно резвый конь, внезапно остановившийся с кусками земли из-под копыт. Какой же он долгий, этот день. А он стоит сейчас у окна и смотрит в небо. Если надо, то он будет стоять так всю ночь, до рассвета, открывая окно и впуская струи ночного воздуха в жгучий кипяток груди. И нервы рикошетом выворачивают наизнанку чувства, бушующие внутри. Хапнуть бы рюмаху, что ли, чтобы захлестнуть это божье наказание по имени - тревога. Печень, и та сдохла от ожидания. Виском к стеклу, и чёрная пропасть темноты с высоты этажа.
- Как же так? Ну как же так? Я один, не засну-у, - пропел он в ночную пустоту.
- Ты так и будешь стоять у окна? - подошла к нему мать. - Всё будет хорошо, не дёргайся. И закрой окно, дует.
- Ма, а это долго будет?
- У кого как, терпи и жди. Поешь, сходи на кухню.
- Не хочу я поесть. Хочу попить. Щас ребятам позвоню, пусть придут.
- Сиди уже, попьёт он тут. А ребята твои и так оборвали телефон. Наташе звонил?
- Да. Она ещё, что-то шутит там. Спросил: порежут? А она сказала: не знаю, скорее всего сама справлюсь.
- Ой, дурной! Сказал тоже, порежут. По-другому нельзя было спросить?
- И чё я не курю. А, мам?
- Ну давай, придумай ещё. Сам меньше дёргайся. Больница, врачи. Они знают, что делать.
- Не, мам, сегодня у меня точно бессонница. Налей чаю и лимончика туда побольше. Прямо выдави из него сок. А лучше бы водочки и лимончик сверху. Волнуюсь, сам себе кровь сворачиваю, - он с силой потёр армейскую наколку на плече. - Лан, мать, ждём. Не из такого выбирались.
- Вань, хоть бы рассказал мне, где в горах там бывал, что делал. Так и время скоротаем.
- Мам, ну ты даёшь! Зачем тебе? Работаю я там.
Он пил обжигающий чай, сдобренный лимоном. Большая кружка согревала лицо, остывшее в открытом окне. Мать сидела на диване и вязала носки. Поставив кружку на столик, он встал посреди комнаты напротив матери и стал раскачиваться с пятки на носок.
- Что болтаешься как маятник? Пить, не дам.
- Мам, я маленько, одну рюмку. Чё я, пацан, что ли?
- Не мотайся перед глазами, у меня и так голова кругом. И не сбивай, я петли считаю. Наташе носки тёпленькие сделаю, придёт из больницы и наденет, ногам тепло будет.
- Петли считаешь? А я количество вдохов и выдохов. Вдох - на носочки, выдох - на пяточки. Чё мне делать-то? Кирпич об башку разбить?
- Иди и разбей. Стройка рядом, и кирпича там много.
- Ма-а, - он сел перед матерью на корточки и уткнулся лбом в колени. - Ну дай маленько. Тошно мне, дошёл до точки.
- Что наделал-то? Все петли у меня лбом вытащил.
- Давай я назад соберу, а ты налей. Одну всего. Ну, правда. Сил нет, позвонки даже хрустят.
- Куда она делась, сила твоя? Пошли на кухню, горе ты моё.
Мать поднялась с дивана и направилась на кухню. Подмигнув себе в зеркало, он дёрнул кулаком сверху вниз и пошёл следом. Мать достала из шкафчика бутылку, и он спешно поставил на стол стакан.
- Чего стакан суёшь, стопку давай.
- Налей. Я маленько щас выпью, а потом остальное. Дождусь, позвоню Наташе, и выпью. Чё её пять раз наливать.
- А кто тебе обещал пять раз? - мать налила половину стакана. - Пей, да не опустошай бутылку, ребята всё равно придут. Закуси и позвони Наташе, первый час ночи пошёл.
Мать ушла в комнату и села за вязание. Он вылил в себя полстакана и плеснул ещё половинку. Крепко крякнув, он выдохнул и крикнул матери:
- Во-о! Попёр жар по венам. Мам, я тебя люблю. Правда. А ребятам я найду, поди-ка не крайний у меня пузырёк.
- Ещё бы, - откликнулась мать.
Время, казалось, зависло в немом ожидании. Позвонив Наташе, он нетерпеливо дождался ответ и выдохнул в трубку:
- Аллё, Наташ. Как ты? - слушая, он приподнял брови. - Отключаешься? Я чё тут, совсем без связи буду? Мне надо слышать тебя... Слышать мне надо, как ты дышишь. Ты не понимаешь, что ли? Пусть телефон на связи будет, скажи им там.
Мать подошла и забрала у него телефон.
- Наташа. Выключайся, моя хорошая. Всё будет хорошо, - мама улыбнулась. - Нет, что ты. Кто же ему пить-то даст. Иди спокойно, мы потом позвоним, - мать сунула телефон ему в руки. - Думай сначала, о чём говоришь. Не до телефона ей сейчас, - он молча ушёл к окну, распахнул его и высунулся в ночь. - Вот-вот, проветри мозги. Или вдох-выдох покачай.
- Ма, меня ломает, вообще-то. То пот холодный, то жар сейчас.
- Так хлестанул алкоголь на голодный желудок, ещё бы не кинуло в жар.
- Мам, - он подошёл к матери, сидевшей на диване с вязанием, сел на корточки и зарылся головой в колени. - Ма-ам.
- Понимаю, сынок. Понимаю, - мать погладила его коротко стриженые волосы, перебирая их пальцами. - А как ты хотел? Дожить до таких лет и не знать, что такое свои дети. Вот и поплачь за них. И пойми, как тяжело они даются, - мать вздохнула. - Понимаю тебя. Может, в эти минуты ты сам становишься отцом. Жалко, что отец не дожил до такого счастья.
- Мам... Ты живи долго, а. И потом, когда уедешь от нас, я хочу звонить и слышать твой голос. Я не хочу так, чтобы позвонить тебе, а в ответ тишина. Ты живи, ма.
Удивительная сила материнской заботы. Чувство, словно она передала ему часть своего тепла и материнской любви. «Мама-а... У тебя такие тёплые руки. Они всё умеют. Ты ни к чему не бываешь равнодушной. И неважно, сколько мне лет, ты всегда нужна. Обязательно нужна. Почему мы стесняемся говорить свои мысли вслух, считая это за слабость?»
Посидев возле матери, он побродил полчаса по квартире, с волнением посматривая на часы. Телефон молчал.
- Мам, позвонить, что ли? - и не дождавшись ответа, утвердительно кивнул: - Позвоню на пост.
Уткнувшись глазами в темноту, он нервно скидывал звонок и снова набирал: трубку на посту не брали минут пять. Вечность! И когда, наконец-то, трубку взяли, он быстро спросил:
- Аллё. Скажите, как там Неволина? - в комнате повисла тишина, и через несколько секунд он бросил телефон и взревел: - А-а!.. Есть! Первый - в ноль сорок пять, вес два восемьсот пятьдесят. Второй - в ноль пятьдесят, вес два семьсот ровно.
- Слава тебе, Господи, - вздохнула мать. - Такая маленькая, а детки большенькие. Как сама-то?
- Сказали, что скоро будет отдыхать. И ещё сказали, что она умница, сама справилась, - внутри у него бегала горячая волна. - Первый - Сашка. Второй - Серёжка. Мама, они Ивановичи.
- Всё. Теперь всё хорошо, - мать вытирала слёзы. - Умницы вы мои.
- Мам, ну не плачь, а. Аллё. Олег. Всё, я родил. Зови ребят и заваливайте. Жду.
Ребята пришли к нему около часа ночи. А как без них при такой-то радости?
- Ванюха, с тебя ламбада, - припомнил Олег, слегка изобразив танец. - Обещал.
- Неволин, вот такой тебе поздравок, - Федя выставил палец вверх и сгрёб его в охапку. - Теперь ты, капитальный папка Ванька. Двойной! Рад за тебя.
- Чё щеришься? - Пашка довольно улыбался. - Принимай поздравки, отец Ванька. Подарки будут потом, когда покажешь, кого родил. Никому сегодня спать не дал.
- Тихо, ребята, звонит, - она тихо говорила в трубку, а он только поддакивал: - Да. Да. Да, - и маячил рукой, чтобы друзья садились за стол.
Мама суетилась на кухне с закусками. Поговорил он с Наташей совсем немного: ночь, тишина, и она сама, уставшая и счастливая.
- Всё, - выдохнул он, отрываясь от трубки. - Довольная и плачет. Говорит, что они хорошие. Сашка орал сильно, Серёга тише был. Пусть теперь отдыхают.
- Здорово крутит тебя, - вставил Пашка.
- Во, фотки скинула. Далеко, не разглядеть. Ну всё равно мои, - ребята передавали друг другу телефон, всматриваясь в лица его сыновей. - До утра доживу и скажу, пусть нянька там хорошо снимет. Нет, не могу, - его даже передёрнуло от чувств. - Хоть беги и в окошки к ним лезь.
- Ладно, - Федя хлопнул его по плечу. - Всё хорошо получилось. Садись.
Мама выпила с ними лёгкого вина и ушла спать. Ребята тоже посидели часок и разбежались по своим квартирам. Помотавшись по комнатам, не в состоянии лечь и уснуть, он зашёл в интернет.
- Тимох, чё ты не спишь? Всё, родились мы.
- Ванюха, молодцы. Спать не могу, кашель бьёт, сил нет. Вылез сюда и жду тебя. Как Наташа?
- Всё хорошо, она у меня молодцом.
- Вань, жена офицера - это звание. Его нужно уметь носить в любой, даже такой тяжёлой ситуации. Сам-то хоть живой, а папка?
- Живой. Ночь не спал, и день будет на взлёте.
- Привыкай, теперь у вас будут бессонные ночи.
- Ну и пусть. Я представляю, что такое дети.
- Вань, давай я приеду? Встретимся в парке, сядем напротив друг друга и сделаем вид, что незнакомы. Посидим, посмотрим, и в разные стороны. Согласен так?
- Не дёргай меня. Я и так дёрганный сегодня.
- Хорошо. У меня таблетки начали действовать, я спать.
- Не переболел за ту ночь?
- Не-а. Я раз в пять лет болею, но основательно.
- Надо в бане париться. А после бани в холодную воду или снег. Ты вообще в горах живёшь: прыгнул в холодную речку, пофыркал в воде и на солнышко.
- Спи, иди. И пофыркай уже в подушку, Иван. Пока.
- Пойду. Может, и усну теперь. Пока.
Предрассветная полоска зари пробивалась из-за высоких бугров над речкой, бегущей среди вербных и кленовых зарослей. Выше по склону раскинулась полоса ленточного смешанного леса. Сосны в зелёном наряде, берёзы в жёлтом, осины в красном. Ещё немного, и рассвет придаст этой осенней красоте более насыщенный яркий цвет.
- Ничь яка мисячна, зоряна ясная. Уже, - он вылез головой в окно.
Уходящая ночь, звёздная и безлунная, с тонкой полоской народившегося месяца. Его ночь.
«Привет-привет тебе, первый день октября, подаривший ему такое непривычное звание - отец. Жаль, что его не носят на погонах. Двойной поцелуй Бога в макушку. Где-то там сейчас спят его девочка и сыновья. Ивановичи! - он посмотрел в сторону больницы. - В такие минуты хочется что-то делать: бежать туда, сжимать кулаки и орать под окном - спасибо за сынов. А ты скован этой ночью, и даже шага не можешь сделать навстречу. Ты мучаешься и катаешь скулы до трясучки, выгоняя наружу колючие иголки волнения. Это похоже на лёгкое психическое расстройство. И теперь он понимает состояние мужиков, орущих пьяными голосами под окнами больниц. И он бы орал. Может, к утру пройдёт?.. А сейчас, как заорать бы во всё горло. Дикий объём дури готов для полёта».
- О-о-у-у-о-о-о, - со всей силы, протяжно по-тарзаньи рявкнул он с высоты этажа в тишину ночи, прихлопывая ладошкой щеку на последних звуках.
- Одурел совсем, - мать в ночной рубашке стояла в дверях комнаты. - Перепил, что ли?
- Нет мам, гордость выхода просит. Смотрю туда и кричу, вдруг они услышат, - он кивнул в сторону больницы. - Там, мама, моя главная награда и победа. Там - мой плацдарм.
- Спи, говорю. И мне хоть дай поспать.
- Щас. Ещё маленько и пойду. Утро вон, почти светло. Иди сюда, мам. Посмотри на осень. Смотри, какие краски вокруг, как красиво тут с высоты.
- Красиво, Вань. Ты и правда, поспи.
- Да я привычный, - улыбнулся он маме. - Всё. Пошли.
Уснув на пару часов, он спешно подскочил на работу и сразу же позвонил Наташе. Прижав телефон к уху, он слушал её и одевался: она рассказывала ему о себе и детях. Довольный, он уехал на работу, где по полной получил поздравков от сослуживцев. Вова лично поздравил его за руку и шутя погоревал:
- Неволин, я всю жизнь мечтал, чтобы как у тебя получилось. А ты молодцом, от нас тебе поздравления и подарок позже будет.
- Бог целует в макушку, Владимир Петрович.
Все последующие дни проходили в спешке. После работы он летел домой, брал с собой всё, что приготовила мама, и мчался к Наташе. Она выходила в комнату свиданий и с улыбкой говорила, прижимаясь к нему:
- Я не могу с тобой долго быть, там дети. Они такие хорошенькие. Саша шустрый и явный лидер, требует своё сразу. Серёжа мягкий и спокойный, почти не плачет, погладишь его и он затихает. Я тебе на телефон фотографии скинула.
- Я видел. Ты не уходи. Хоть пару минут побудь ещё со мной.
- Не могу, Ванечка, там дети плакать будут, - шептала она, заглядывая ему в глаза. - Я тоже скучаю, - и как занозой под кожу, она целовала его и уходила, а он смотрел ей вслед.
Сбежав с больничного крыльца, он шёл к окну, и со второго этажа она по очереди показывала два маленьких свёртка. Он стоял и чувствовал себя оторванным от них и одиноким. Ещё пара взглядов в окно, ещё пара слов. Уходить не хотелось. Только что, обнимая её в комнате для свиданий, он чувствовал в ней совсем другую женщину. Казалось, что губы её стали более мягкими, когда он целовал их, закрываясь от всех у окна. Может, он соскучился и ему так показалось? И её уставший голос, от которого - ещё одно слово и закончится воздух в лёгких. Какая-то тихая тайна плыла теперь в её тёмных глазах. А он стоял перед ней и думал, что в ней заключено всё его существование. Приложив руку к сердцу, он молча говорил ей:
«Маленький мой, ты стала немного другой. Ты стала мягче и теплее».
Она отвечала ему из окна, печально махнув рукой на прощание. Он поворачивался и уходил: забытый, заброшенный, и счастливый. Домой бы их скорее.
- Привет, Вань. Ты не сердись, что я редко выхожу. Ты сейчас тревожный.
- Привет, Тимоха. Я не сержусь. Скучаю по своим, вот и тревога. Работа, по дорожным пробкам домой, а вечером в больницу.
- И у меня куча дел, совсем нет времени. Наташе привет огромный передай. Живи теперь полной грудью, Ванька.
- Я жутко не могу без неё. Хочу их домой. И буду жить. Всегда.
- Я рад за вас. Вань, ты почти весь мне открыт. Я это ценю. Наверное, только богу известно как я ценю.
- Если жизнь даёт человека, то это зачем-то мне надо. Мне... Понимаешь? Вот говорю я иногда с тобой откровенно, а потом думаю - а тебе это надо? У меня такие друзья, что каждого собой закрою. Каждого! И со мной Наташа. Но ей невозможно открыть то, что иногда творится в душе.
- Вань, ты даёшь мне больше, чем я тебе. И я ни за что осуждать не буду. С тобой я научился чувствовать и понимать. Я слышу многое между твоих слов. Ты о чём-то недоговариваешь, а я слышу. Я даже боль твою слышу.
- Помнишь, ты говорил мне: сиди на этой полоске и никуда не уходи. Отдыхай. Я же сам вижу, что устал, что мечусь, словно башкой в угол упёрся. А теперь сыновья у меня, перед ними весь ответ.
- Не бейся в стену. Твои будут дома, и ты успокоишься.
- Не хотел я тебе говорить, но сейчас скажу. Родились дети, и теперь я боюсь. А вдруг меня завалят. Это плохо, бояться мне нельзя. И это не за себя страх, это страх за них. Может, и не страх. Я не знаю, как это чувство назвать.
- Не страх это, Вань. Это ответственность за свою семью. Когда женщина становится матерью, то при опасности она чувствует себя хищной самкой: у неё появляется много сил и смелости. За своё она порвёт, поверь. Так и ты. Это твоя семья, и ты будешь в ответе за них. Ты станешь более хитрым и осторожным. Когда кошка хочет поймать мышку, то она становится осторожной. Пойми смысл, и ты поймёшь меня. Я не навязываю своё мнение, я делюсь своими понятиями.
- Наверное, ты прав. Ты правильно написал, я запомню. А помнишь ты говорил, что такая дружба, максимум, на год. А потом всё уходит. Ты врал мне тогда?
- Назвать это враньём? Нет, так у меня уже было. Максимум - год, а потом полное разочарование. На деле оказывается не то, и не тот. Может, я не тот. А может, он не тот. А с тобой особый случай, Вань. И это не враньё. Я понял, что ты не пустой. Ты не то, что окружало меня раньше.
- Ещё три дня и мои будут дома. Я даже не представляю, целых два сына дома. Все мысли вокруг них вертятся.
- Бедная Наташа. Два маленьких крикуна дома, и ты вдогон большой. Вот так, папка Ванька.
- Хорошее слово, мне нравится. Ты на работе сейчас?
- На работе, Вань.
- Вот и работай. Кто ты там? Заместитель управляющего по коммуналке? Вот и пиши свои цифры. Да так пиши, чтобы народу от них легче стало. Пусть сходятся правильно. Понял? Пока.
- Понял. Ха-ха тебе. Пока.
В понедельник их с Денисом вызвал к себе в кабинет полковник Щербинин.
- Здравия желаем, товарищ полковник.
- Здравия желаю. И хорошо, что не господин. Проходите, садитесь, - полковник тяжело опустился в кресло. - На среду намечаются учения - триатлон спецназначения, комплексное испытание профподготовки спецназа, максимально приближенное к боевым. Не хмурьте брови. Я знаю, что у вас пройдено много боевых, но это не моя прихоть проводить подобные сборы. Готовьте команду, - полковник подвинул им распечатанный текст на листке. - Вот задания, изучить и отработать. Здесь есть важное постановление: в команде должны быть два бойца, принимавшие участие в триатлоне не больше двух раз; два бойца, кто был по одному разу; обязательное условие - два новых, ни разу не принимавших участие. Задача - пропустить через сито новых и менее опытных бойцов. Состав группы не должен быть из ветеранов, чтобы у нас не было преимущества перед другими командами. Иначе отстранят. Работать, товарищи офицеры. Неволин, ты забрал своих из больницы?
- Нет, товарищ полковник, сегодня после шестнадцати часов.
- Ну давай. Поздравляю, и работать. Мысли есть, кого в группу намечаете?
- Мысли есть. Мы бы сами с Шуваевым, да вы не разрешаете, - они с Денисом переглянулись.
- Сами теперь в сторонке наблюдать будете. Пускайте своих молодцов, ну и парочку тяжёленьких. Как там твой Сахьянов поживает?
- Нормально поживает, в боевом духе. Я же ручался.
- Ну вот и впряги его на пару с Удальцовым. Пусть побегают.
- Я уже подумал о них. А тяжёленьких, - он глянул на Дениса. - Бабахин был. Левашов? Он вроде был два раза, я спрошу. Щеглова и Белецкого пустим. Денис, и давай тех ребят, что в командировке с нами были.
- Определимся, - Денис задумчиво посмотрел в окно. - Погода бы постояла хорошая.
Они вышли от полковника, покидали кепки на затылок и объявили всем о предстоящей работе.
- Ясень, - повернулся он к Ивану. - Ты сколько раз был на триатлоне?
- Был два раза.
- Ясно, тебе отбой, - Денис помолчал и продолжил: - Тяжёлыми идут Белецкий и Щеглов. Винников и Ершов по одному разу были. А на новеньких пойдут Сахьянов и Удальцов. Старший группы - капитан Белецкий. Задание - подготовить команду. Всё.
Триатлон - это комплексное испытание профессиональной подготовки бойцов специального назначения. Главная его цель - проверка бойцов спецназа в обстановке, максимально приближенной к боевой. Такие мероприятия проходят во всех спецподразделениях, и это самые трудные учения из всех существующих. Здесь не важно, что ты хороший спортсмен и боец. Здесь важна слаженность и умение выполнять задачи в связке с группой, умение старшего вести команду. Бег, стрельба, преодоление полосы препятствий, проведение разных боевых ситуаций, тактика ведения команды при конкретном боевом случае, работа на высотке. Здесь важен набор знаний и практики. Триатлон специального назначения - это жёсткий тест физических качеств бойцов, их способность в кратчайшие сроки выполнить поставленную задачу. В программу, на усмотрение организаторов, могут быть включены условные ранения, оказание первой помощи и эвакуация раненого. И тогда один из бойцов вообще может выпасть из команды, и ей придётся проходить остальное меньшим составом. И вновь огонь: из укрытия, из-за угла, из-под днища автомобиля. Полный набор, с которым постоянно приходится сталкиваться спецназовцам во время выполнения боевых задач.
Стрельба из движущегося автомобиля - это имитация огневого удара группы захвата из автомобиля. Подобные боестолкновения в работе бойцов спецназа стали встречаться чаще. Группа располагается в транспортном средстве: два бойца находятся на передних сидениях, два стоят у открытых дверей, остальные бойцы сзади. По команде судьи, автомобиль на скорости движется к мишеням-манекенам. Мишени закрепляются на специальных металлических конструкциях с обозначением смертельных зон в области груди и головы. Цель задания - поразить мишень в смертельные зоны. Если при движении пуля не попадает в металлические отметки головы и груди, то манекен остаётся стоять. Тогда возникает необходимость дострела. Находящиеся в салоне автомобиля бойцы стреляют через стекло, что очень неудобно для прицеливания и требует корректировки огня. Все выстрелы производятся боевыми патронами. Этот этап подготовки ставится всегда первым, чтобы участники могли стрелять свеженькими, не уставшими от физических нагрузок. В боевой обстановке такое приходится делать и после физических нагрузок.
После стрельбы из автомобиля команде даётся короткое время на подготовку к следующему этапу: полоса препятствий и стрельба в тире. Высокая сложность прохождения специальной полосы препятствий, с точки зрения физической подготовки, очень нелёгкая задача. Надевается необходимое в боевой обстановке снаряжение, проходится полоса препятствий, местами не просто сложная, а даже опасная, на большой высоте. Старт по времени даёт первый боец, вошедший в полосу препятствий. Завершающий прохождение полосы боец выключает секундомер, и это фиксируется судьями.
После прохождения полосы, надевается необходимое снаряжение для стрельбы в тире: бронежилет, бронешлем, штурмовые очки, производится полная проверка оружия. Каждому бойцу группы показывают фотографию их условного личного противника, которого необходимо обезвредить. Стрелять нужно только по реально разыскиваемому в лицо противнику. В этом тоже стоит своя задача: на фоне физической усталости сконцентрировать внимание, опознать свою цель и поразить.
Ну и в заключении - штурм высотки. Спецназовцы загружаются в автомобиль и готовят там высотное снаряжение. Штурмовая группа подъезжает к зданию, пара бойцов блокирует двери на втором и третьем этажах, остальные влетают по лестницам до четвёртого этажа. Одна пара бойцов спускается по стене до третьего этажа, где засели «террористы», поражает цели и проникает в помещение для зачистки. Другая пара выходит следом до второго этажа и поражает там цели. Здесь огонь ведётся из травматического оружия. Проникновение в высотку возможно и с зависшего над зданием вертолёта. Это уже на усмотрение организаторов учений.
Главное при выполнении всех задач - не получить штрафные баллы за возможные нарушения. За нарушение техники безопасности, за оружие, выпавшее из незастёгнутой кобуры или неубранное в неё по окончании задания. За технические неполадки, за задержку по времени, за задержку во время стрельбы в тире, и другое. Бывало, что вышедшие вперёд команды откатывались назад из-за штрафных баллов. Это показывало, что в слаженной работе группы мелочей не бывает.
Спецназовцы обычно с интересом принимают новые задания и говорят, что участвовать в учениях становится интереснее. Это развивает тактическое мышление, собранность и ответственность каждого бойца, отрабатывается слаженность работы группы. Для каждой ситуации находится свой стиль и своя программа действий, своя система приказов и сигналов, своя техника выполнения, скорость и напор. Глядя на это со стороны, чувствуется, что команда не просто бойцы спецназа, она - машина, которую невозможно остановить. И программа её - победа. Вот только погода бы не подвела: октябрь стоял пока сухим и солнечным. Впрочем, задания выполняются при любой погоде и вне зависимости от времени года.
Заранее созвонившись с Наташей по выписке, он сорвался с работы пораньше. Забежав по пути в ближайший супермаркет, он купил цветы, пару бутылок шампанского и пару коробок конфет. Дома они взяли всё необходимое для Наташи и малышей, и поехали с матерью в больницу.
«Оказывается, как всё просто и обыденно. Ты едешь, смотришь сквозь лобовое стекло на небо, а оно обычное. Осенний ветер гонит опавшие листья своим маршрутом, по дорогам туда-сюда снуют машины, люди бегут по улицам. А ты глядишь на всё с прищуром и думаешь, что этот осенний день принесёт в твой дом особый праздник. Всё, везде, обычно. А у тебя — праздник».
Наверное, он выглядел немного растерянным и неумелым. Улыбаясь, он принял от медсестры свёртки с сопящими сыновьями и бережно прижал их к себе, вглядываясь в маленькие смешные лица. Привычка сдерживать эмоции и не выпускать их нечаянно, подвела его в этот раз, у него немного дрожали руки и предательски лезли слёзы. И в этих руках - два маленьких свёртка, несущие частицы его продолжения... Вот они и дома, два маленьких человечка, которые спят сейчас в кроватках, смешно чихают и морщат при этом курносые носы. Ивановичи!.. Сердечный голод по тому, чего ему так не хватало, наконец-то сменился на жгучее тепло обалденной нежности. Зарождаясь в области сердца маленькой точкой, это чувство увеличивается в размерах на всю грудь и даже отдаёт болью в лопатки. Может, про это чувство и говорят - сердце кровью обливается?
Вечером пришли друзья, позавидовали на его сыновей, выпили за здоровье, и жизнь началась в новом для него ритме. И рядом она, мягкая и тихая, светящаяся теперь особым светом.
- Аллё. Вайс, я забрал своих домой. Одного в одну руку, другого в другую. И чуть не задохнулся от счастья. Мои сыны! Развернула она их, а там конкретные пацаны. Всё на месте. Сашка орёт, характер показывает. В меня сын. А Серёжка спокойный такой, молчаливый. Разные они.
- Ванюха, поздравляю. А второй тогда в кого?
- Да в меня тоже. Крякают, чихают и спят. И пахнут, как цыплята. Складываю их на кровать столбиком, целую по очереди в носы, а они их морщат. Смешно так.
- Два сына на кровати. Здорово! - Вайс засмеялся в трубку. - Вань, это огромный подарок. Я попробую спланировать поездку к тебе. Жди.
- Спасибо, дядька Юра. Я буду ждать, ты обещал. Пока.
- Пока, Вань.
Он ходил в спальне от кроватки к кроватке, наблюдая за спящими сыновьями. Ходил, словно проверял, вправду они лежат там или это выдуманная история. Такое непривычное щемящее отцовское чувство, в которое верилось и не верилось. Да нет же... Вот они, смешные и сопящие. Сыновья! Он каждый раз проверял это, когда Наташа пеленала их на столике. Чувство причастности к этим маленьким человечкам наполняло его до краёв.
- Всё, мои дома. И Наташа... Тимоха, а она совсем другая. Она - женщина. Раньше девочка моя была, а теперь вся такая мягкая и размеренная. Сдохнуть можно. Наверное, я сдохну. Я же дурею просто. Это - супер! Только она ещё болеет.
- Вань, ты состояние её пойми. Сам бы родил двух, я бы посмотрел, как бы ты болел. Ванька... И ты совсем другой. Я вижу твой мир, который закрыт для многих.
- А почему я другой? Чем я отличаюсь от твоих друзей? Ну-ка, давай-ка меня по полочкам.
- Запросто, Вань. Я тебя всего уже понял. В душе ты ранимый и очень добрый. Боль в груди, и в тоже время счастье. Ты ценишь каждый прожитый миг, и день для тебя не бывает пустым. Ты любишь людей, и от людей это же получаешь. У тебя обаяние природное, тебе жизнью дано жить и любить. Это я мало ещё написал тебе.
- Спасибо, тронул за живое. Говори дальше, что ещё обо мне думаешь. После двух лет знакомства, я хочу знать, и это не простое любопытство.
- Хорошо. Я знаю, что ты - это постоянство, уверенность, и сила духа. Ты сильный, Вань, и в то же время ранимый.
- Ранимый? И в чём это проявляется? Ты говори, меня ещё никто так не раскладывал.
- Я знаю одно: ты в любой ситуации, радостной или горькой, будешь самим собой. Да, для меня ты ранимый. Я вижу многое, что порой не видишь ты. Сторонние наблюдатели - они дают о тебе полную картинку, на то они и сторонние. Ты был бы гордостью для отца. И я уверен, что он видит всё оттуда и гордится тобой. Ты из простой семьи и достиг всего в жизни сам. Тебе не дали богатства финансового, но ты несёшь в себе и даёшь другим то, что стоит намного больше материального. Это - богатство души.
- Ты не сторонний, поэтому мне важно твоё мнение. Тимоха, а ты ведь совсем не знаешь - кто я. Не хвали меня.
- Я не хвалю, и не выражаю лесть. Ты знаешь, что мне это ни к чему. Просто я ценю тебя, Вань. Нам нужна реальная встреча, я не хочу читать тебя как книгу. Это ты не знаешь меня до конца. Даже Лена не знает, и родители тоже.
- Ты шаман горно-алтайский? Спасибо за такое откровение. А человека никто не может понять, иногда он сам себя не понимает.
- Я покажу тебе потом, какой я есть, хотя и тут ничего не скрываю.
- Покажи. А о тебе я могу сказать одно: мне кажется, что у тебя в душе комок какой-то невыносимой боли. Что это, я пока не знаю, тут ты закрыт.
- Вань... Возможно, я отвечу на твой вопрос. Возможно, нет.
- Я тут лютую иногда, слова всякие говорю. Ты прости меня за такой недостаток.
- Разве это недостаток? Это желание высказать другу всё, что у тебя накопилось.
- Я ору тут иногда, не ври мне.
- Так не ори. Я тоже, бывает, ору.
- Тимоха, а ты сукой меня ещё обзывал и гадом. Мне пофигу, обзывай. Я всего уже наслушался.
- Ну надо же, обиделся.
- Нет, не обиделся. Я сижу и Лепса пою: «Беги по небу-у, только-только не упади-и».
- Вань, я добавлял тебя тогда в друзья и чувствовал, что не ошибся. Мне много не хватает в жизни: городок маленький, работа не та, денег не хватает. Но самое главное - не хватает человека, с которым я был бы на доверии.
- А мне всего хватает. Друзей, жены, любви, денег. Деньги? Я к ним спокойно отношусь. Что имею, на то и живу. Настроение прёт. Адреналин к жизни прёт. Кардиограмма пляшет. Я это чувствую. Ничё ты не поймёшь. Всё, я ушёл, а то переизбыток сегодня случится. Вдруг не усну.
- Спи, и адреналин на завтра экономь. Пока.
