АТАМАН часть 2

            

                АТАМАН   часть 2

 

 

Святое дело делает человек, побег всем готовит. - Нужный он. - Кремень!

А таких пациентов в больничке, уважают. Ведь, надоело всем здесь лечиться: это кто бы только знал.

И вся эта больница, и врачи ещё больше.

Тошнотики они! Из интеллигентов, небось, все вылупились, как динозавры.

И порой, стонет архитектор, в минуты отчаяния: Мамочка моя! Что ни врач, то дурак. Что ни санитар, то пьяница. - Вертеп, какой-то. Хоть в КГБ, на них жалуйся.

Но это тоже, очень опасно, ведь уколами заколют врачи, насмерть. Ведь, и там наверху, дураков хватает. Может ещё больше, чем здесь!

Письмо-жалоба, вниз уйдёт, и в те же руки врачей попадёт. – Сами разбирайтесь, с придурком! – То-есть, с ним, с Ёськой.

А ещё интеллигентные люди – позор!

Вот виду и, не подаёт, архитектор. Гонит, себе дальше. Знай себе, чертит пальчиком, по стене. Так спокойнее, будет. И с виду, он совсем дурной, к нему не прикопаешься.

И врачам спокойнее: при деле пациент, пусть себе рисует. Тут всё на виду. – Это тебе не яйца, в кармане катать, с тупой рожей. – Что здесь, в дурике, карманным биллиардном, называется. А игроков таких, здесь предостаточно. Здесь каждый – уникум!

А у этого интеллигента, работа творческая. От зари до зари, он занят. С ним спокойнее.

И ещё, Ёська Шлагбаум – политический. По крайней мере, он сам себя, считает таковым. Ведь кругом сброд один – голытьба! Образования – ноль. Круглые дураки.

Очень весёлая компания.

И врачи тоже, не возражают. - Раз круглая Земля? То всё правильно! Тут главное, с Ёськой, не спорить. А как же? Скажи, что она квадратная – сам дураком будешь! Так и здесь – образное мышление. Раз хочет быть политическим, - пожалуйста! А дело было так:

Хотели, как-то, в столовой. Два друга, Кенгуру и Нельсон, обед у Ёськи забрать. Но не тут-то было. Захватил архитектор, чашку со вторым в охапку, и кружку с компотом, не забыл. Вскочил шустро на ноги. И говорит своим обидчикам. И не только им.

Все вы здесь жертвы аборта. И за б-во родителей, страдаете. Один я политический. Вам не чета.

Тут, старикашечка один, по кличке – профессор. Захотел уточнить, один момент из речи Ёськи. Сам весь беленький такой, что одуванчик. И с соплёй под носом, выскочившей оттуда, от высочайшего, напряжения мысли. Но он, не замечал этого.

Аудитория слушала его, и это, уже его личная победа! Как личность, он снова живёт, и мысль его побеждает. Он снова, востребован массами. - Только бой!

А здесь, в дурике, кого только нет? Все сливки общества, здесь собираются.

И великие умы, здесь не редкость. Все они на виду, что в ситечке, эти самородки. – Здесь им, и самое место!

Так уж получается, что обществу они не нужны. – Вот на них-то, и надо воздействовать. На их, умы!

А то, как же, ещё объясняться, с такой изысканной аудиторией, что здесь собралась.

Вы сказали, все здесь, - развивает мысль профессор.

А, врачи тоже, как и мы. Тоже – жертвы аборта? Ведь мы один коллектив. Так уж, получается? – Сплочённый организм!

Архитектор понял, всю провокационность вопроса. - Врачей, милицию, и психов лучше не задевать. Здесь это, известная истина, а то, себе хуже будет.

А умирать, да ещё зазря – рано ему, и совсем не хочется. - А так, смерть, однозначно! - Заколют! Люди в белых халатах.

И решил он, оставить этот вопрос без особого внимания. То есть, завуалировать его, в более мягкие тона. Или всё взять в жесткие рамки закона.

Это всё есть, военная тайна. А военная тайна, не выдаётся. – Никогда, и никому! Поняли?

И я, тоже ничего не знаю. Тоже, поняли?

Вокруг, гробовая тишина. И затем робкое, как шелест травы. – Поняли!

Я за идею. Я за деда страдаю, что в Америку сбёг, ещё в гражданскую войну. Его чекисты расстрелять хотели. За то что, фальшивым метром. В Одессе, беляков, и прочую сволочь, этим метром обмеривал. Артист, он был, каких мало. Циркач, настоящий! - Думал, что красные его орденом, за это наградят. Вот дурень! - Прости меня Господи!

Наградили. Чуть к стенке не поставили. И, судили, ведь! И, поэтому, я требую его полной, политической реабилитации.

А сейчас, и я на подозрении. Каждый месяц, в органы вызывают, и где дед, меня спрашивают. Так что сидите тихо, жертвы аборта. – Это не секрет вам выдаю. - Иначе крышка вам всем. - Тихо мне! А то взорву всех!

И кружкой машет Ёська, плохо ему становится. Разошёлся он, не на шутку.

Я политический! – Я за идею, жизни не пожалею! – и кружка с компотом зависла в воздухе. – Взорву всех!

Ему совсем плохо. Его уже поддерживают под руки. Архитектор бледен и жалок. – Врача больному!

На общем совете больных, все решили, что архитектор всё же, прав. И обижаться, тут никому, не надо.

Мы, и есть, все здесь, жертвы. Жертвы своих родителей. Когда умереть нам лучше было бы, чем жить.

Ещё, жертвы мы, случая. Когда Рок встал на нашей дороге, чуть не с самого рождения. И это всё, на лице у нас написано.

И родители всех нас, всё равно бросили. - Тоже, всё сущая, правда.

Наверное, по пьянке, всех и сделали нас. - Прав архитектор.

Обидно массам больницы. - Всё горькая, правда!

И стонут, и плачут иные больные – горькая, правда! - А куда денешься от неё. Крест нам, до самой смерти нести. Здесь, и помрём мы, без имени и отчества! Без Родины.

И плачет уже целый хор, из разных голосов – вакханалия. На стон, сильно похожая разноголосица.

Посмотреть, со стороны, так это дети малые. Очень ранимые и обидчивые это люди. Хоть и взрослые, а всё равно они, дети.

И жалко Лёше, этих людей. Тоже, как и он – государственных подданных. И никому, теперь, уже не нужных.

Жалко китайцу больных, больше чем себя – страдальцы они!

Здесь нет национальностей. Они все с другого мира, нам не ведомого. Живущего параллельно нам. И не мало их, таких. И это, тоже люди.

Жутко становится ему, от таких мыслей. - Что с ними будет?

Лешу сразу, привязали к кровати, и приставили к нему санитара. И так уже, целую неделю.

Санитар был, как всегда, навеселе. Иванов, его фамилия. - Очень даже русская.

Но этот Иванов, варнак, ещё тот, хотя и не старый ещё. Изведёт любого, придирками.

Вечно, он с похмелья. И злой, как чёрт, от недопития. Но сейчас он ничего ещё, в норме. И, как всегда, в своём репертуаре.

Убью! И ещё: клизьма, и организьма. Это его, самые любимые слова.

Ах, ты клизьма, трёхведёрная! – говорит он Боре, который, не прекращал изыскания в своём носу. – Умри несчастный. И инструмент брось. Живо!

Падает, из Бориных рук, алюминиевая ложка, на пол. – Бряк! И ту же удар в ухо, свёрнутым в жгут полотенцем. – Трясть!

Боря, летит с кровати вслед за ложкой. – Ой, больно мне!

Соображаешь! А то живо организьму падарвём. В пять секунд!

Правда, Ахмедка? - дразнит он второго больного. - На шампур его. Малоденький барашка есть будем? - Гы-гы-гы!

А тот уже знает, что следующий удар по его голове будет. Сразу лезет, под свою кровать, прятаться.

Ишак, тебе дедушка! Шакал! - огрызается ему, Ахмедка. Но это, так сказано хитро; что бы его, не слышал Иванов. Зато другие пациенты, хорошо всё слышали. А то очень плохо, Ахметке будет. - Иванов зверь!

Умер Ахмедка, умер! - кричит он из-под кровати.

И все довольны. - Ай, да Ахмедка! Хитёр он! – Молодец!

И Иванов тоже доволен: – Уважают его, больные! Даже очень, уважают. И все довольны!

Что колют Лёше, какие уколы? – никто того не знает. - Витамины.

Только пациенту всё хуже становится. – Порой, и небо с копеечку, кажется. А порой, на него падает. Вот-вот раздавит его. И страх, берёт Лёшу за горло, железными тисками. Но, он усилием воли освобождается от него.

Наверное, со стороны он жалок. - Зачем он ввязался в эту игру? Ведь, там наверху, мясорубка, пострашнее идёт.

Политика, целые народы перемалывает. А разведка на её пути встаёт. - Кто? Кого?

Но мозг ещё работает, и команды его, ещё выполняются каждой клеточкой дрожащего тела. Но, где-то, рядом: и не штатные ситуации. А их не должно быть, надо исключить их. Хотя препараты очень эффективные, и цель их сломать психику человека. Превратить его в червяка, в амёбу – растоптать его.

Основная цель, привлечь к себе внимание – достигнута. Теперь, надо достойно выходить из игры. А то ведь, здесь и пропасть можно. – Вот тебе и больница, вроде ворот в преисподнею. Никакого контроля. Хорошо, что Бог здоровьем не обидел. – Спасибо ему! Но, похоже, что мысли путаются.

А ведь и другие люди терпят, и каково им, совсем безгрешным тут находиться.

Хуже чем в тюрьме побывал. Врачи-палачи, не иначе!

Мозг это камертон, и по нему можно настроить весь организм в любом порядке. И есть, тому подтверждение.

Известен Лёше, случай из истории. Как один капитан пиратского судна - гроза морей. И даже для самих пиратов, его друзей – тоже гроза. Которого и сами моряки боялись, чуть ли, не больше, лютой смерти.

И в тоже время, боготворили его, за отвагу, и справедливость. Совершил по человеческим понятиям, невероятное действие, со своим мозгом и телом. После тяжелого боя с правительственными кораблями. И жестокого поражения, в том неравном сражении. Все пираты предстали пред королевским судом, где зачитали им приговор: смерть, за все их деяния. И никакой им пощады. И далее казнить их публично, на площади, перед королём, и всем честным народом - отрубить им головы на плахе.

Согласно решению суда. Всё, так и должно было быть, по закону. И только так.

И тут, вожак пиратов, предлагает королю, чтобы его казнили первого. И ещё, при одном, необычном условии. Что он уже, будучи без головы, пробежит вдоль строя своих соратников.

И сколько человек, он пробежит – безголовый, без головы...! Столько: король, и отпустит его товарищей, на свободу. - Лихих соратников, его подчинённых, и врагов короля. - Нарушая решение королевского суда.

Ведь, всё в конечном итоге, зависит от воли короля.

Все были шокированы таким заманчивым предложением пирата. Ведь, человек, не курица. И бежать-то, ему надо по прямой линии, а не как попало. - И тем более, это пираты. Их нельзя оставлять в живых. Но интерес был выше всего. – А, сможет ли он? Да ещё без головы. Тут поневоле задумаешься.

Король дал своё согласие! И весь народ на площади, был заинтригован. – Мёртвая, леденящая душу тишина. Что будет дальше?

И вот этот деспот, скиталец морей, бродяга и жизнелюб. Который, любил свободу, больше всего на свете.

А, теперь, товарищей своих берёг, как мать родная спасает своих детей. - Жизни своей не жалея.

И положил он, свою буйную голову на грязную плаху.

Выходило, что все они были ему дороже личной жизни.

Взмахнул топор палача. И он, уже без головы, пробежал, мимо тридцати человек, и упал замертво. Как подрубленный колос.

И тем самым, уже безголовый, спас их.

Где границы человеческих возможностей? – Выходит, что нет их! Есть железная воля.

Но боль, она игольчато - жгуче - колючая. Она живая, она везде.

Нет Лёше покоя. И только мёртвый может победить её. Она разрастается, и задавит любого, живого человека.

А мёртвый человек, ей уже не интересен, он прах. Он ничто! Он пыль!

Надо бежать отсюда. Хватит испытывать себя – палачам ничего не докажешь. Они чистые, и в белых халатах ходят. Не чета тому палачу, что рубил головы пиратам.

Ухнул, топором. И весь он, в крови. Только лица его, не видно: в маске оно.

А тут, интеллигентные, и добрейшие лица. Со светлейшей улыбкой на устах.

Вот поколем тебе, ещё уколы, в обратную сторону. Ещё недельку, до минимума. И всё, твой курс лечения пройден. И никого убивать, ты уже не захочешь – сил не будет.

Блоха! Ха-ха! Ха-ха! – веселится Аркадий Юрьевич. Настоящий юродивый.

Зубки ей выдерем. И тебе попутно, урок будет. – Китаёза неотёсанный!

Не ты последний у нас. Так и подкуём тебя!

И не смотри ты на меня так жгуче – больно тебе. И это прекрасно, что больно. Боль облагораживает человека. - Терпи дорогой! Только она сделала из обезьяны человека. Я никому этого не говорю, но я работаю над этим. Диссертацию пишу. И допишу её!

Лицо Недоносова сияло. И это было лицо счастливого человека, энтузиаста!

Только боль: она лечит дураков. Хотя, и умным, она тоже, души исцеляет.

Тебе первому это сказал, потому что ты вряд ли выйдешь отсюда. Ты будешь мясом! Только живым! К сожалению - пока, живым! Ведь ты, потоинециональный убийца.

Сколько ты протянешь ещё? – Но наверно не долго. Не очень долго. Всё от меня зависит.

Это Аркадий Юрьевич, со своей философией. Он здесь главный, в этом заведении. И если подойти к этому делу с юмором. А Лёша, ещё не потерял чувство юмора – иначе боль не победить. То он и есть - предводитель всех дураков. Этот, Недоносов.

Цены ему нет! - Дурень ещё тот! И гонит, он по-чёрному.

Но в законе он, и при дипломе. Вот тебе и врач.

Скорее он палач! И диссертацию пишет о больных, которых сам убивает.

Палач! - Но кому-то это надо? И кто-то за ним стоит. - И всё шито-крыто!

Досадно Алексею. Но иначе здесь нельзя; пропадёшь, если сломишься. Но нельзя, пропадать, столько дел не сделанных. И Настя одна осталась. И Саша Пахоменко. – Родные мои!

Мысли путаются, но не прекращаются. Они теснятся в воспалённом мозгу, и от них не избавиться новому пациенту, этого весёлого заведения.

Ещё шутит его душа, - значит живой он пока. И на свободу ему надо. - Скорее-скорее!

Слышится голос, и не ведомо чей, будто торопит его.

Только глаза Лёша, прикрыл, чтобы от боли избавиться, а уже пятку его, кто-то щекотит. А тут, ни рукой шевельнуть, ни ногой. Так он хорошо, упакован, в брикетик. Умеет Иванов вязать, этого у него не отнимешь. Специалист узкой специализации!

Кто же этот умник, что балуется? Уж, не Аркадий ли Юрьевич, так забавляется. Ведь и такое, не исключено. Главный врач! А чем, он лучше других? – Ничем!

Да это же Архитектор. Пока Иванов отсыпается на его коечке. Решил Ёська, соседа, на счёт политики прощупать. Может единомышленник найдётся. Ведь, вдвоём легче подкоп рыть. Вот и вызывает его на разговор. А как же иначе – конспирация!

Чертежи, уже в стадии завершения находятся, и нужен надёжный товарищ. И тут, хоть объявление вешай. Вроде такого: Геть, голытьба, до Америки. А дальше, он ещё не придумал. Да и первую строчку, он где-то, слямзил. Сам знает это. – Читал что-то похожее, или слышал. Но звучат слава, за душу трогают. И всё равно, никто и никуда не побежит. Страх сильнее их. Нет надёжных соратников.

Тяжело здесь, умному человеку. Ох, тяжело ему! – Один, один, один! Кругом один! Среди этой швали. – Беда ему!

Вся надежда на китайца. Только молчит он всё время, что рыба об лёд – немтырь какой-то! Может, и языка нет совсем. - Но и это ничего, крепче молчать будет. Пусть молчит. Лишь бы понял меня. Это главное!

Покурим? – говорит ему китаец, на чистом русском языке. И Архитектор сначала онемел от неожиданности, но потом нашёлся: - Покурим!

Руки развяжи, - просит Ёську китаец. – Так, очень, неудобно разговаривать.

Взглянул тот в глаза ему, и что-то с Ёськой случилось. Он почувствовал себя цыплёнком, на раскалённой сковороде.

Ужас! Он уже пропадает! Бедный Иосиф. Он уже, маленький, что букашечка. И весь растворяется в пространстве и скоро исчезнет там навсегда. - Беда! Страху-то сколько? Как же выдержать этот взгляд удава.

Мамочка моя? - плачет его душа, и крика её не слышно. Хотя вопит она на всю вселенную. А руки сами, освобождают китайца от ремней. Воля гипнотизёра давит его, как удав, кролика.

В глаза смотри.

Я твой друг! - Не бойся меня. И никого здесь, не бойся. Ты солдат! Я твой командир. Зовут меня Лёша. И ты не можешь ослушаться меня. Понял меня? – Солдат!?

Так точно! - отвечает новоиспечённый солдат, которого и на пушечный выстрел не подпускали к армии. Но кому не хотелось служить там, в то хорошее, советское время. Это была его мечта. Равняйсь, смирно, вольно вперёд за Родину – Ура!

И Архитектор счастлив неимоверно – такое доверие ему оказали. И невольно вырвалось его радостное – Ура!

Тут и Иванов проснулся. Что за галдёж устроили, клизьмы трёхведерные. И поднимает он своё рыло от подушки. А-а-а?

Ёська в испуге отшатнулся от санитара. Страшно ему стало.

Бей ему в пятак! – командует своему бойцу Лёша.

Тот, всё же замешкался. Страх был сильнее его. Ведь, душевнобольных, гипноз не очень-то берёт.

А хочешь, ему врезать, Иосиф? В рыло?– спрашивает его командир. – Хочешь?

Очень хочу! - И даже во сне мечтаю об этом – подзадоривает себя больной.- Но боюсь, я! - Боюсь! Не могу я.

Он растерян, и пот с него градом катит. А одна капелька, чудом, зацепилась, на его замечательном носу - румпеле. И дрожит там, от напряжения.

Бей! Раз сильно хочется. А то сам себя уважать не будешь. Бей, раз душа просит, она ведь нежная, как мама! – успокаивает его Лёша.

И и ах! – получил удар, в рыло Иванов. И ничего не понял тот, спросонья.

Глаза его выпучились, как у осьминога. – Меня? – Бить!

Второй удар, лёг более удачно, на вспученную хрюкалку Иванова. С лёгкой, Ёськиной ладушки. Хлопком, – На, гад!

Даже от политики, отказываюсь. – На!

Пусть убийцей буду! Простым уголовником, но тебе издевательства, не прощу. – На! Сволочь!

Иванов съёжился на кровати, поджав под себя ноги, и прикрыв голову руками. А - а – а, а- а- а, раздаются его вопли.

А мне можно ударить? - спрашивает Лёшу, Боря.

Вид у него, совсем, как у ребёнка, хотя ему уже за сорок. Пижама его расстегнута, а брюки болтаются. Одна штанина намного выше другой. А впалая грудь, застыла на каком-то непонятном уровне: ни вдох, ни выдох. – На шёпоте!

Но взгляд его осмысленный. Натерпелся он бедный: и унижений, и оскорблений тут. И ударов вдоволь, натерпелся. И от Иванова, и от других санитаров.

Клочок седых волос его, торчит очень даже, воинственно. Как у индейца, перо, при боевой раскраске.

И Боря, как воин, тоже встал на тропу войны. Ведь, враг у них общий - Иванов! И тем более он уже повержён этот хряк. Вот он лежит: весь ничтожный, хоть ноги об него вытирай! Тряпка, он. Не страшно теперь Борису.

Он и тут, со своей ложкой. Без неё он никуда. Даже в туалет без неё не ходит. Это для него весь смысл его жизни. Можно сказать, его святой амулет, в этой, жизненной пустыне. Куда выведет?

И вот этой святыней. Он санитару, с размаху, по носу. Как кота щёлкнул. – На!

Воет Иванов, благим матом. Убивают! А - а - а! Но подняться с кровати не может. Лёша одним пальцем, нажал болевую точку на теле санитара. И сейчас он тоже мясо.

Тут и Ахмедка, из-под кровати вылез. Из своего убежища. Настрадался он там, от Иванова.

На шампур хочешь, ишак вонючий. Кто тебя есть будет? Собака, и та кушать не будет. Собака всё понимает! Что ты никчемный человек! Шакал!

В руках Ахмедки действительно был шампур. Уму не постижимо, где он его прятал, своё сокровище. И вообще, где достал, это холодное оружие. Но это его большая личная тайна, и её он никому не выдаст. Даже под пыткой. Никому!

Сходу, он врезал санитару, шампуром, по его курдюку, заплывшему жиром. На барашка!

Воет Иванов, что сирена скорой помощи, от боли. Его бьют больные, все кто желает, отвести душу. На! На! На - разносятся глухие удары. Бей его!

В палату залетают два санитара, чтобы навести там порядок. Вид у них, очень решительный. И больные, тут же спасовали. Сработал приобретённый в больнице инстинкт – прятаться. Но всё случилось быстрее, чем они успели это сделать.

Ах, вы, клизмы трёхведёрные!

Лёша поднялся им на встречу. И первый санитар, точно наткнулся на стену. Хрясть! И неведомая сила опрокинула его, как спичечный коробок навзничь, на спину. Точно током шарахнула, по ногам.

Второй санитар, как бы, был ещё недосягаем китайцу. Но через миг, он попадает в эту зону поражения. И тоже грохнулся, рядом со своим напарником. И оба они находятся в трансе. Хоть и есть, какое-то сознание, но воли, ноль!

Больные переключаются на них. Им, как свежий воздух. Как глоточек его. Может даже больше того. Нужно восстановить справедливость. Обрести, своё душевное равновесие.

Тут, и из других палат подтянулись больные, все кто жаждал праздника отмщения, за все свои мытарства. Даже Профессор при всём своём нескрываемом интеллекте, не удержался от соблазна пнуть ногой одного из санитаров. На!

Очки его при этом слетели и упали на пол, но не разбились, а только отлетели в сторону, и смотрели оттуда удивлённо на своего хозяина. А тот, как никогда, сейчас воспрял духом. Грудь его расправилась и стала более выпуклой, вроде налилась силой. Пушистая, когда-то великолепная его шевелюра, вся белая от седины разметалась в стороны. А глаза? - Они сияли, как у ребёнка от счастья.

Не поверите, я снова стал человеком. Это не правда, что экзекуции противонравственны и чужды воле нормального человека. В данной ситуации они просто необходимы для жизни. Человек становится творцом своей жизни. Он становится силён, он выше всякого скотского разума. На! Ещё! Пусть душа моя успокоится.

Одна из медсестёр, доложила о происходящем в больнице Недоносову.

Бунт! Всех убивают! Кто сбежал, тот и жив.

Армагеддон! Спасайтесь, кто может!

Сумасшедшая! Подумал главный врач удивлённо. Быть такого не может, какой тут бунт? Пьяная что ли?

И он решительно двинулся на шум, как гроза: всё, набирая обороты. В палату он ворвался, как ураган, как демон.

Лежать! Всем лежать! По своим палатам – вон!

Больные задвигались, зароптали. И, как-то невольно, они все спрятались за Лешу. Только он их защитит от гнева врача, больше некому. И сразу, все превратились в зверушек, подвластных чужой воле. Страх овладел больными. Ведь они, всего-навсего, больные?

Стоят они, напротив друг друга. Два матёрых зверя, Аркадий Юрьевич, и Алексей. Один себя считает великим врачом, и вершителем людских судеб. Другой всегда считал себя слугой Отечества, и служил народу, не жалея своей жизни. Но на другом фронте, мало нам понятном, и невидимом.

А ведь, и этот палач, Аркадий Юрьевич – тоже народ, думает Алёша.

Очень, всё странно, в этой жизни сплелось.

Он чёрный, до мозга костей, этот экспериментатор. Он, Ирод! И всех он погубит, здесь. Этот, безвинный народ, ни о чём, не жалеючи!

Поднял руку китаец, и замер Недоносов, словно на полуслове споткнулся. Пошевелил свои руки, лёгкими пассами Алексей. И все внутренности врача тоже зашевелились в утробе Недоносова, реагируя на каждое Лёшино движение.

Хочешь, я тебе операцию без наркоза сделаю. И все твои органы прямо сейчас из тебя выну, и перед твоими очами разложу. Хочешь? Ведь, ты врач? Посмотришь, как это делается. Тут инструмента не надо, только руки хорошие.

Железными клещами, неведомая сила подтянула внутренности Аркадия Юрьевича к изнанке, и напрягла их. Ещё момент и вывернет их.

Ужас овладел Недоносовым. Ему казалось, что ещё миг и всё будет кончено. Вся его требуха, вырвется наружу, как пробка из-под шампанского. И его расфасует китаец, на запчасти: кому, что надо.

Ужас, что внутри его таился, того и гляди, сейчас вырвется наружу.

А кому, и не надо. И такое может быть, бешено проносятся у него в голове мысли.

Всего, растащат! Ведь они больные, что они понимают. Вроде игрушки он будет у них. Подопытный кролик!

А ведь мечтал о великом будущем, о великих открытиях. О людях думал!

Это, уже всё мимолётно проплывало в мозгу, как перед смертью.

Голос его пропал, даже стона не было слышно, онемел весь.

Ноги врача дрожали, как осиновые листочки, даже без ветра. И мочевой пузырь не выдержал такого напряжения. Постыдно намокали штанины его брюк, образуя лужу под его ногами. И она расплывалась у всех на глазах, увеличиваясь в объеме.

А запах, то-какой, как у борова будет – вонючий, мелькнула мысль у Алексея.

Но больные всегда самоотверженно любили Аркадия Юрьевича. Ведь, он у них один: и папа, и мама, и бабушка с дедушкой. Один во всей вселенной. Ведь он лечит их, и он вылечит их. Непременно!

В испуганное, и бледное лицо врача, никто уже не смотрел. Не догадались больные, туда глянуть. Не до того им было, его пациентам. А теперь и страх у них прошёл, раз срочная помощь врачу требуется. Ведь чужая боль, для них, посильнее своей будет.

Они человечны. Эти наивные дети природы, как они далеки от зла. И именно: от злых проказ человека.

Удивляется Алексей. Как всё запутано в жизни.

Утку, Аркадию Юрьевичу, задвигались больные, утку папочке, нашему!

Кто-то сорвался, за судном.

Готово! Держите посуду.

С врача сняли мокрые штаны, и уложили его тут же на кровать. В ногах его устроили пластмассовое судно. Всё по высшему классу, полный сервис.

А главное, быстро и четко, сработали его пациенты, любая сиделка им позавидует.

Аркадий Юрьевич находился в лёгком обмороке, и больные спешили к нему уже с нашатырём. Все желали ему добра, и только добра. Они были искренни, в своих чувствах. Они любили его, даже такого неприглядного.

Главный врач, скоро пришёл в себя и затравленно озирался по сторонам.

Какие все страшные лица, как в аду всё. Но нет одно лицо, что магнит притягивало его, оно не было страшным. Оно было властным.

Да, это же китаец, осенила его запоздалая мысль. И он ещё глубже вдавил своё тело в старый матрац. Он всё вспомнил. Он боялся его, каждой клеточкой своего холёного тела, это не человек!

Мама! Как страшно мне!

Тут в дверях робко появилась санитарка.

А я милицию вызвала, Аркадий Юрьевич. Ведь вас убивают?

Все больные онемели.

Конечно, убивают, ожил врач.

С милицией связываться никто не хотел. Это был инстинкт, выработанный всей больничной жизнью. Тут боялись её больше самой смерти: эту страшную милицию. Хуже чумы.

Хотя, это сам закон, она живая Конституция. И многие понимали это, но всё равно, страшно!

Ожил, и Аркадий Юрьевич.

Допрыгался, милок! Будешь и ты ответ держать, хирург! Тоже мне, самоучкин!

Лицо его розовело, и принимало более тёмную окраску. Наверное, стыд за себя, и за свой растерзанный вид, разрастался, в этом расхристанном теле. И как-то, этот стыд, проникал до его воспалённого мозга. Но врач, старался скрыть это за злыми фразами.

Тебя судить будут! Тебя расстреляют. Ты фашист, каких мало на свете!

У Аркадия Юрьевича, начиналась истерика. Но больные на этот раз не спешили помочь своему папочке. И медперсонал не спешил. Китаец, всех их, укокошит, если того захочет. Одним движением руки. Они боялись его.

Так зачем же, испытывать судьбу, своя жизнь дороже. А хомут всегда найдётся, будет и другой начальник. Посмотрим, что будет дальше.

Милиция, в составе четырёх человек, появилась довольно быстро.

Взять хулигана, отдал распоряжение капитан, своим подчинённым.

Рядовые Юркин и Хомутов, живее шевелитесь! Что вы, как в штаны наложили. Китайца берите, он здесь зачинщик. Говорят, что он очень опасный, а по виду не скажешь: чумиза-чумизой!

Резво бросились блюстители порядка, на Алексея. Но один, тут же крутнулся юлой и сел на пол. Что ему сделал китаец, никто не увидел.

Юркина, похоже, контузило, и он застыл в своей нелепой позе. Совсем, как сом глушоный, и даже, глаза его были на выкате. Будто по голове получил, колотушкой.

Хомутов, тоже как-то нелепо подпрыгнул, и плашмя опустился на спину. Грохот его падающего тела, был равносилен грому, среди ясного неба. Уж, больно жути много! Ведь, весу в нём поболее центнера будет. И кое-кто, из больных, прикрыл голову руками от ужаса.

Капитан от неожиданности тоже присел. Фуражка слетела с его лысеющей головы, и покатилась по полу. Хотел и он за ней метнуться, к выходу. Но невидимая тяжесть придавила его к низу. К самому полу.

Сидеть! – услышал он властный голос китайца.

Ты утка на гнезде. Ты на яйцах сидишь, утят выводишь. Сидеть!

Сядь поудобней. Перья расправь!

И хорохорится капитан милиции, перья расправляет, порядок наводит. Он уже не человек, и даже не селезень. А обыкновенная серая утка, которая слилась с местностью, что бы её не увидели хищники, вся затаилась.

Ёська! Собери у них оружие, командует своему солдату Алексей. Им оно уже не пригодится. Они отдыхают.

Юркин и Хомутов, как малые дети, стали делать потягушечки, блаженно прикрыв глаза. Забыв, кто они такие, зачем они здесь, и вообще всё на свете.

Милиционеры устраивались отдыхать поудобней, и надолго. Они были во власти гипноза.

Скоро оружие лежало возле Алексея, и больные восхищённо смотрели на него.

А пальнуть, можно из пушки? - робко обмолвился Ёська.

Можно! – смеётся его командир. Только в воздух.

Жахнул, Ёська поверх голов, из пистолета. И больные: кто ожил от избытка Ёськиного адреналина в крови, а кто и в штаны наложил. Но всех это проняло, это чувство свободы. Это уже точно, до последней клеточки достало, раз стрелять можно.

Вот, что значит свобода у нас - восхищается Архитектор. Разве при прежней жизни, такое можно было! Конечно, нет! Пли!

Свобода! Свобода! Свобода! – стреляет он из пистолета.

Тут, и Ахмедке захотелось пальнуть из оружия. Ведь он горец, и абрек в душе. Кровь так и играет в его жилах. Даже шампур отложил в сторону.

Пали, Ахмедка! Пусть все знают, какой я маладец! Пусть дэвушки любят Ахмедку джигита. Пусть в кишлаке все знают, что я никого не боюсь: ни зверя, ни врага. Пали, Ахмедка! И врачей не боюсь!

И он пулю, за пулей всаживал, в потолок.

Какой маладец, Ахмедка! Как горный ветер! Как глоток воды, в жару. Маладец джигит!

Вторая патрульная машина вмиг опустела. Ещё трое милиционеров, услышав нешуточную стрельбу, спасали свои животы в главном корпусе больницы, за её, толстенными стенами.

Сдавайтесь! – слышались их обречённые вопли, оттуда. Куда и гонор их делся.

Ими овладел панический ужас, ведь, кому хочется погибать в расцвете лет, да ещё без всякой войны. И где? - от пули шизика? В дурдоме.

Стреляем на поражение. По окнам – пли! – командует старшина.

И действительно началась беспорядочная стрельба по окнам палаты.

Появились и раненые среди больных. И здесь тоже началась паника. Все рвались к дверям.

Раненых, среди пациентов, могло быть ещё больше. Если бы не решительные действия Ахмедки.

Кто бы мог подумать, что он будет стрелять по милиционерам. Но тот палил по ним из окна палаты, из штатного оружия Юркина.

По врагам революции – огонь!

Глаза Ахмедки лихорадочно блестели. Огонь!

И те притихли на миг, который многим стоил жизни. Ведь пуля дура, ей всё равно кого убивать. Кого достанет! А милиционерам жить хотелось.

Больных удалось уложить на пол, и они стали недосягаемы для пуль блюстителей порядка. Но чего стоило это Алексею, никто не знает, ведь не все они поддавались гипнозу. И многие просто лезли под пули, что овцы под нож, даже не вякнув.

Не плохо стреляет, абрек поганый. Это у них в крови воевать. Вот тебе и шизя, - говорит старшина своим подчинённым.

Ишь, рожа бандитская! Зубы скалит!

Пли по абреку. В решето его, в капусту кроши гада!

Но тут Архитектор, начал стрелять из другого окна, и отвлёк внимание милиционеров на себя. Чем и спас Ахмедку.

Вот это вояки – восхищается Алексей. Никогда бы не подумал, что таким войском доведётся командовать. Но надо их спасать, надолго их не хватит. Убьют ведь, ни-за-что погибнут!

Держитесь, солдаты революции, подбодрил он своих теперешних бойцов, я сейчас.

И те ободрённые, таким отеческим отношением к ним, готовы были погибнуть за своего лихого командира, не задумываясь о смерти.

А ведь они уже мыслили как говорится вошли в правильное русло. Вот тебе и терапия. Война, она шутить не любит и лечит и калечит.

Через какое-то мгновение он был уже на улице и прямо на глазах у забаррикадировавшихся милиционеров пересекал открытое пространство к главному корпусу. Милиционеры по нему стреляли, и никак не могли попасть в него. Это был сгусток ртути, неуловимый и энергичный. Который, как шар катится куда хочет, во все стороны. Но у цели это снаряд, несущий смерть.

Дверь была хорошо забаррикадирована, и Алексей двинулся перебежками к углу здания. Он уже знал, что он будет делать. Сказывалась его многолетняя выучка, и подсознательное мышление.

Словно паук он зацепился за угол пятиэтажного здания, и точно впаялся, в него. Через секунду начался его подъем вверх, до самой крыши. Все кто наблюдал за ним, изумлялись его паучиной цепкости конечностей. И в цирке такого номера, не увидишь за всю свою жизнь. Тут было на что посмотреть, и даже, профессионалам военным. И поучится тоже, было чему. Но китаец был уже на крыше здания, и через секунду на чердаке. И далее ринулся вниз по лестнице.

Кто там стрелял и куда, уже на нижнем этаже здания, так и осталось для всех загадкой. Забаррикадированная дверь отворилась, и на пороге появился Алексей.

А милиционеры были связанны, но очень странным образом. Один был связан стулом. Другой шваброй. А старшина был загнутый в салазки, и так застыл бедный, в этой экзотической позе. И без посторонней помощи он вряд ли сам развяжется. Это был древний и забытый приём, русской борьбы. Несомненно, что здесь работал профессионал высочайшего класса. И милиционеры это уже понимали. Но кто он, этот китаец? Такого не испугаешь. И что они могли сделать с ним без оружия. Если и с оружием, они в плен попали.

А больные окружили Алексея. Все стараются дотронуться до него, и хоть как-то оказать ему внимание. Ближе чем он, у них нет никого на свете. Кто же их защитит, если не Леша. Он самый лучший на свете: самый, самый…

Прервала всех, санитарка: на уколы пора. Все по палатам!

А милиционеров куда? – спрашивает Ахмедка у командира.

По укольчику каждому, в ягодицу, и в карцер, чтобы до души достало. По пять кубиков каждому, а больные сегодня отдыхают.

Правильно я говорю?

И такое дружное: - Ура! – грянуло ему в ответ, что командир невольно улыбнулся. А вороны заполошено взлетели на деревья. Чудят шизики, неймётся дуракам!

Тут и Профессор не утерпел: хотите стихотворение, прочитаю, сам написал. Хоть я и не поэт, но иногда я говорю стихами. А тут, всё, к месту будет – проба пера!

У меня от аминозина,

Ж-па стала, что резина,

Ах, ладушки ладушки,

Мы взорвём все складушки.

Что сказать старику. Раз товарищи его смеются, то всё хорошо. Чуть-чуть, до Пушкина не дотягивает. А так очень душевно звучат стихи. Очень! И на лицо помолодел сразу, теперь он и не старый вовсе – герой!

Дошла очередь и до главного врача, получать своих пять кубиков аминозина.

Это нарушение конституции - вопит Аркадий Юрьевич, вы не имеете права, мне будет больно!

И слёзы, на глазах у врача навернулись. Ему уже больно.

Терпите Аркадий Юрьевич! Только боль сделала из обезьяны человека. Это ваша диссертация, и вы обязаны, всё это прочувствовать на себе. Обязаны!

Как сейчас, ненавидел китайца, Аркадий Юрьевич. Если бы кто-то это знал. Он фашист, каких мало на свете. Он чудовище!

И кто ставит уколы им? Этот недоносок Ахмедка. Ему бы только баранов пасти.

Слёзы текут по его бледным щекам – ненавижу. И дурной запах из едучей смеси заполняет палату. Но главный врач, этого не чувствует, ему совсем стало плохо.

Не пересказать, всего того ужаса, что испытали и санитары, и милиционеры, во время процедуры. Бедные, стонали не на шутку. А вдруг игла сломается, или воздух в тело попадёт. Ведь это же смерть неминучая. Жить хочется! Очень!

Слёзы текут по их щекам, но их никто не замечает. Очень хочется. Мама!

Всех милиционеров и злостных санитаров, больные сопроводили в изолятор. Резвости у них поубавилось, видать сработал метод Аркадия Юрьевича. И они постепенно, как говорил их фюрер, становились людьми. Ведь только боль сделала человека, человеком. Мыслящим человеком!

Они не сопротивлялись, и вели себя достойно, как подопытные кролики. Воля их, была сломлена напрочь. И возникал закономерный вопрос: А если бы, месяц так? Или два? А если бы год их держали в больнице? А это уже хуже смертной казни, во сто раз.

Тяжело быть в чужой шкуре – тяжело! А ведь истина рядом – вот она! Они поняли её!

Немного погодя, Алексей вызвал к себе, в кабинет главного врача капитана милиции Зайкина. Тот выглядел очень затравлено. Волосы его сбились в мочалку, которая превращала его голову, в мусорный бак, не иначе. Глаза его, как бы выглядывали оттуда, всего лишь на миг и снова гасли там. Мундир его, тоже не красил, и весь хаос внешнего вида. Он, всё та же серая утка, а не блюститель закона.

Приведите себя в порядок! - чётким командным голосом, распорядился Алексей. Сейчас вы разговариваете с офицером спецслужб. И я требую вашего беспрекословного подчинения мне, и выполнения всех моих указаний. Вы поняли меня? Я не слышу ответа?

Зайкин чуть не упал со стула: Вы шутите?

Какие там шутки. Последствия, для вас могут быть очень плохие, так что советую вам быстрее шевелить мозгами.

Капитана бросило в жар от таких слов китайца. Это настоящий дурдом, откуда здесь спецслужбы. Но ошибиться тоже нельзя, это равносильно смерти.

А кто вы по званию? - уже робко спросил он.

Пальцы рук его дрожали. Фуражка норовила выскользнуть, из этих противных липучих объятий хозяина.

Не ниже генерала берите, и вы не ошибётесь, капитан. Всё это было сказано серьёзно и основательно.

Ох, уж эти бездны удава, а не глаза китайца. Такой змей, убьёт его, не задумываясь.

Да лучше бы убил, чем так мытарить человека. Пытка!

Зайкин утирал пот с лица, а по спине его крался холодок, что от лезвия кинжала, вот-вот и вонзится тот под самое сердце. Надо выполнять его волю: и так смерть, и по-другому, может того, ещё хуже, ведь служба не закончилась. А там свои законы. Петля!

По рации доложите начальнику милиции, что больница захвачена мнимыми террористами и вы со своими орлами тоже. Учения проводят спецгруппа: «Разум». Командир группы – Тибетец. В случае применения оружия, против нас, любой из нападавших, будет уничтожен на месте, без предупреждения.

И безведома, самого начальника КГБ, никаких действий не предпринимать, это наша сфера деятельности. И, ещё мне нужна прямая связь с центром. Так и передайте в КГБ – связь с ними, и с центром.

Захватов схватился за голову двумя руками.

Какие террористы? Какие спецгруппы? – Ты в своём уме капитан? - так скажут мне. Да ещё захват дурдома, нарочно не придумаешь. Что делать? Да ещё, ты в плен к ним попал, со своими рас… - волнуется начальник милиции, одним словом болванами. И сам, ты не лучше капитан, но это вопрос особый. В общем, наделали вы делов – молодцы! Как мне докладывать в КГБ обо всём. Это же ужас, что делается. Ужас! – беснуется полковник Захватов, а выхода другого нет.

Там тоже не очень обрадовались сообщению, но восприняли всё серьёзно.

Какая спецгруппа: «Разум»? Какой Тибетец? – Всё это надо срочно проверить в центре. А пока блокируйте больницу и чтобы не одна мышь, оттуда не выскочила. – Это начальник КГБ, даёт указания Захватову.

И кто затеял эти учения? Что за напасть такая? - Но спешить нельзя, ведь там заложники. Вот задача!

Ответ из центра озадачил, даже видавшего виды генерала Одинцова. И его сразу, бросило в холодный пот.

Спецгруппа; «Разум», предположительно погибла при выполнении правительственного задания в январе прошлого года. Ведётся расследование этого рокового стечения обстоятельств, гибели группы. Командир спецгруппы жив, и это действительно тот человек, за которого он себя выдаёт, другого варианта быть не может. Все его требования выполнять безукоризненно. Оказать уважение его генеральскому званию. Этот человек, один стоит целой армии солдат. Ни один волосок не должен упасть с его головы. Вы за это отвечаете лично!

А пока шли разборки, там на верху. Алексей решил уладить все дела здесь в больнице. Ведь пропадут без него, его «солдаты» – пропадут! Они ведь перед всеми беззащитны. Они больные.

Для этой цели он приказал привести в кабинет Аркадия Юрьевича. Тот сразу же, как отработанная жвачка, плюхлюнулся в кресло, отмытый и уже переодетый. Его всё ещё корёжило от укола: трясло, как говорится в народе, что Жучку на помойке. И всё же, он старался как-то держаться достойно, хотя бы, в своём кабинете. Но этого явно не получалось.

Вы поняли теперь, что значит химия для мозга и организма в целом. Вы уже в шкуре кролика, и человек из вас вряд ли получится, боль съест вас без остатка. Так что подумайте хорошо, о своей диссертации. И вообще всё передумайте основательно.

Людей, которые были со мной, ваших пациентов. Вы должны оставить в покое, ими будет заниматься КГБ. Они мои сотрудники. И не дай Бог, вы к ним протянете свои грязные руки, я вас с того света достану.

А кто вы? – простучал зубами Аркадий Юрьевич.

Я тоже с того страшного для вас ведомства.

А как же стрельба, и захват медперсонала, и работников милиции?

Это учения, и скоро всё станет на свои места. А вы запомните, что я вам сказал Аркадий Юрьевич.

И сейчас же, распорядитесь, что бы мне принесли личные дела моих людей, вы знаете кого.

Скоро все документы лежали на столе. Алексей их просматривал, и поочерёдно клал в камин.

Другие произведения автора:

Фёдор Иванович

Мои забытые сказания. 1994 год

БОЮСЬ СКАЗАТЬ