Доля казачья Глава 3. Отец Никодим

                   Доля казачья 3. Отец Никодим

 

  Шли казаки сплавом по Амуру на своих плотах, да лодках и с ними Василий Иванович Бодров со своей семьёй. И порой невольная мысль холодила сознание казаков: -Кому всё это надо? Тут смерть за каждым деревом прячется, и следит за тобой, как за своей добычей. И красоты всей не надо, жизнь ведь одна! И зачем же её так неразумно транжирить.

    Но тут, бунтует непокорная душа казака: - Так было из века в век, шёл казак навстречу своей погибели с Божьим именем на устах – и жив оставался! Хранил его Господь Бог, как сына родного. Ведь, делал он Божье дело, по сыновьи, без ропота. И хранил его Отец для дел больших и ратных. Только казачеству под силу было сломить силу великую басурманскую, и веру свою утвердить не силой, а славой своей.

   Вот и поп Никодим с ними в этом походе великом. Ведь ему-то и дома, в казачьей станице, в Забайкалье, дел нашлось бы. И его, никто бы не осудил за то,  что остался там. Но этот поп, ещё тот поп! Его казаки так и прозвали Семижильным, что вскоре и стало ему вроде фамилии: Семижильный, и Семижильный! – один он такой был!

   Не ведал он страха никакого, даже великого, не то, что малого. И в поле мог работать за троих.. И везде он был первым.

     – Так Господь Бог велел, - усмехается Семижильный.

     И роста великого, и силы был поп, необычайной. За пояса двух мужиков отрывал от земли, и бросал, что снопы в разные стороны.  Я вас научу, как шкодничать, пьянствовать, да сквернословить. Враз поумнеете! Племя антихристово!

   И особо нуждающимся добавлял такого тумака, что гул шел от удара поповского. Редко кто поднимался от такого пушечного удара!

    - Силён батюшка!   Судачат так мужики, а попа трогать не смеют, нет на то воли Божьей.

     Зато на празднике, где стенка казаков шла на стенку: тут уж, и попу доставалось вволю. Наступал и его час расплаты.  Было у него врагов тут немало, на поле битвы кулачной.  И все они, волей или не волей, оказывались в сговоре, и уже скопом крушили попа Никодима. Синеглазого и седовласого богатыря, которому лет, уже за сорок было

  На что тот никогда не обижался: и в кулачном и в ратном деле, и в других делах, он везде первым был.

    - Грешён я дети мои, и не жалейте меня, бейте! А завтра я вас учить буду, уму разуму.

     Только и вы, пощады не просите у меня. И у вас грехи есть. Отпущу я вам их!

    - Вот так, мы все свои грехи и спишем по-нашему, по-казачьи!

    - Так и бились они пока на ногах стояли. А упал человек, и нельзя было его даже пальцем задеть – грех большой лежачего бить.

     Утром матушка Ефросинья отпаивала своего батюшку квасом, и примочки ему на разбитые места ставила. А тот весь, как баклажан синий!

    - Когда же ты старый угомонишься? Прибьют ведь тебя мужики ненароком. Опостылел ты им.

    - Неправда? – поднимался на ноги не добитый поп! – Неправду ты говоришь, матушка моя.

     Любят меня дети мои, и тому есть подтвержденье.  Весь мой вид о том говорит, и тело моё от того торжествует сейчас, а не плачет! Любят меня!

    - Особо казаки, к моей необычной персоне со вниманием и уважением относятся, как и положено мне по иерархии нашей, и по сану своему. Не каждый поп и казак такой чести удостоен! И тут же своим могучим басом ревёт, да так,  что вороны на землю падают.

    - Любите ли вы казаки, своего отца Никодима, почудил я вчера: ох, и любо мне было!

    И валит к нему народ со всех сторон, и с ходу кланяется ему в ноги:

    - Любим, батюшка наш, и здоровья тебе желаем! - так говорят ему казаки, которые его били вчера.

    - Ты нас прости грешных, за тебя только и молиться будем! Сил своих не рассчитали мы! Погорячились мы!

     Доволен поп таким ответом. Ещё бы, каются его вчерашние враги, и ему есть, в чём покаяться перед ними:

    - И вы простите меня, казаки добрые.  Не прав был я, крепко учить вас вчера надо было, а сегодня поздно уже! Прощаю вас! До следующего раза казаки, други мои!

 От такой исповеди у матушки Ефросиньи волосы на голове дыбом встают.

    - Двадцать лет с ним мучаюсь, и сил моих нет никаких. Счастливые слёзы наворачиваются на её синие глаза: - Один он такой чудной, да правильный. Добрый он, и лучше всех на свете!

  Смеются их дети, а их пять душ: Чудят родители наши; ох чудят старики!

  И иноверцы в нём души не чаяли. При виде такого огромного попа, они сразу же, молча падали к его ногам, и с упоением целовали крест и крестились, как умели.

    - Царь наш батюшка! Сам к нам в гости пожаловал. Гость дорогой!

   Сначала за царя его принимали, а потом уже так и прижилось. Добрые охотники, тащили все самое последнее, что у них есть, такому желанному гостю.

 Нищета гольдов, так крепко брала за душу казаков, что у тех, и слёзы порой на глаза наворачивались. Трудно им было представить, что у целого народа, почти ничего нет. Всё при себе, всё на голом теле, - шкуры одни, на собственной шкуре! Как так можно жить – уму не постижимо?

 А они живут, да ещё маньчжурским торговцам дань платят. И шаманы неплохо живут, по крайней мере, не бедствуют, как остальные гольды

     Взял поп Никодим шаманский бубен в свои огромные руки, повертел его. И отдал распластанному от страха, на земле шаману: Русские надолго сюда пришли – навсегда! И ты расскажи своим людям, что они вам вреда чинить не будут. А от маньчжуров вас казаки оградят, руки им укоротят, вот так! И по локоть показал им Семижильный поп Никодим. – Вот так!

    Шаман был не против русского царя-батюшки. А тем более в лице великана попа Никодима.

    - Тот еще больше Никодима, настоящий амба, тигр – царь тайги! Могучий он!

    И разнёс его бубен важную весть по всей тайге, до самого холодного моря. Поп Никодим наместник самого царя-батюшки. Будет здесь, у них исполнять царскую волю. И рубить всем маньчжурам-торговцам, за их обман….

     Гулко стучит бубен, захлёбывается в своём ритме:

    Ликуют гольды от радости, шапки свои на землю побросали.

    - Так им и надо хунхузам, совсем одолели честных гольдов.   Прогонять их надо, подальше от нас! Пусть живут они, как собаки наши, подачками питаются.

     Так нажил себе великую славу и уважение среди иноземцев поп Никодим, и ещё большую ненависть среди маньчжурских торговцев. И в конечном итоге эта слава дошла, и до самого великого маньчжурского правителя. Мол, ведёт себя вызывающе, этот миссионер из России, поп  Никодим.  -  Противодействует торговцам. В свою веру легко обращает местные народы, и делает это с воодушевлением и завидной смекалкой.   Поморщился правитель.  Ясно ему, что русских никак не остановить в их продвижении к океану. Но покидать зону влияния – дурной пример для потомков. Устранить этого попа любым путём, но всё это надо чисто сделать,  по-восточному сценарию. И лучше будет, если это произойдёт на почве разного вероисповедания. Тогда и политическая окраска этого явного убийства исчезнет.  Ему нет смысла ссориться с русским царём. Зачем мышам злить русского кота,  если он из мешка уже вылез. А попортить ему кровь и нервы можно и другим способом. У того есть усы и хвост, вот и надо их постоянно дёргать, лишить его покоя, пока он сам не сбежит оттуда, куда незваный пришёл.

   И другой способ тоже есть, но тот более коварен, хотя и очень эффективен.

    - Есть Тибетские монахи, они по вере своей: врождённые разведчики и убийцы, их целое гнездо там. И по мастерству им в этом деле, равных бойцов, нет на всей земле.

    .И главное тут, что всю эту акцию устрашения  надо провести открыто. В назидание местным народам, пусть, те сразу поймут, где их место. И что карающая рука их везде достанет, и им всем неминуемо, наказание будет. И русским тоже!

 Пробовали маньчжуры уже устранить Никодима, но пустая,  это оказалась затея. Силён поп верой своей, скала он, а не человек. Ударила оперённая стрела в дерево перед самым лицом попа и осыпало его древесной корой. И тут же острый маньчжурский нож, рядом со стрелой присоседился. Не достигли они своей цели, видно силён был оберег у русского попа, его крест. И тут же вторая стрела гулко ударила прямо в этот оберег.   Все онемели, и нападавшие маньчжуры, и гольды. Они слышали и видели, как ударила стрела в тяжёлый поповский крест, и как она распылилась у всех на глазах, каким-то искрящимся, радужным веером.

   Крест засветился ярким светом, и люди, от такого невиданного дива, погрузились в лёгкий транс. Хотя был день на дворе, но создавалось такое впечатление, что вокруг этого странного свечения сумерки. Настолько оно было ярким. А всё остальное, вокруг: только разрастающиеся тени.

    Свечение, не угасало, а, похоже, что увеличивалось, и вместе с ним рос ужас у нападавших.

  Они забыли о своём оружии, и теперь, больше походили на стадо баранов, а не воинов, столпившихся у жертвенного огня, куда они должны непременно взойти:  живые, или мертвые. Но это, их новое предназначение, уже было им безразлично. И сейчас они были покорны своей судьбе, и ждали своего часа, что воск в руках ваятеля.

   Гольды, сопровождавшие русского попа, как упали сразу плашмя на землю, так и не поднимались больше. Хоть режь им головы, хоть кроши их на части, ужас увиденного держал их надёжно в своих путах. И они бы, при этом, не издали ни звука, ни стона: душа их еле теплилась в распростёртом теле.

  Лишь один поп Никодим был физически и духовно подготовлен к происходящему чуду. В чудодейственной силе веры Христовой он никогда не сомневался. Он ждал этого грандиозного по своему масштабу чуда, и оно произошло. И главное, что оно произошло на глазах у многих людей, и главное, иноверцев. Это было великое знамение, и не только в его жизни.

   А то, что он мог погибнуть при этом, это его нисколько не волновало. Если бы это и произошло, то он только бы с радостью воскликнул: На всё воля Божья! Слава Господу Богу, Отцу нашему!

    За него умереть  - вот высшее предназначение человека! А для священника радость неимоверная!

     Священник обошёл лесную полянку, с распростёртыми на ней телами, и осенил всех лежащих крестным знаменем: своим тяжелым сияющим крестом, как перстом Божьим!

    - Поднимайтесь дети мои, не пристало вам лежать ниц, когда тут чудеса происходят: и на то воля Божья!    Глядите, дети мои! Во все глаза глядите!

    И над Никодимом ореол воссиял, подтверждая его слова. – Не чудо ли это?

     Целуют крест: и маньчжуры, и гольды, все без разбора. И на них мир снизошёл по воле разума, а не силы. И забыли они все про оружие своё.

  Не к войне, их Отец Господь Бог, готовил сейчас, а к жизни! Потому и пришли они к единению мыслей своих. И разом очистились вечные враги, от своих помыслов грязных!

   И тут, медный крест зауросил кровью, которая по капельке стекала из него. Из-под самого распятия Христа, из раны глубокой: места удара, стрелы.  Мироточила коварная рана, кровь текла, как из живого тела человечьего. Но постепенно рана затягивалась, уменьшаясь в размерах – заживала.

    На глазах у изумлённых людей, происходило это невиданное чудо. И пока совсем не исчезла рана, люди не переводили дыхание. Словно, и они воскресали из мёртвых, а медь снова становилась медью.

   Никодим Семижильный, теперь всё больше старался находиться среди аборигенов Амура, понял он, что его место там. Это его ниша в жизни, которую ему и следовало занять. Этот путь был указан ему свыше, но ждало его ещё одно суровое испытание. Кто приготовил его, трудно было определённо сказать. Но явно было, что тёмные силы, тоже не дремали. И силы там были немалые, на этом невидимом фронте.

 На одной из стоянок на берегу Амура возле большёго стойбища  гольдов, что, как и обычно, красиво расположилось, на самом высоком месте недалеко от воды. Где на глазах у изумлённых людей, воплотилась в жизнь невиданная по своему размаху и очарованию картина.

 В своей первозданной красоте, и величии сопок: словно играясь, несёт  могучий богатырь Амур, тяжёлые  и непокорные волны к Океану, отцу своему. В дар несёт!

  И ожерелье из синих сопок ворожит людское воображенье своей лёгкой плывущей бирюзовой дымкой, что легко ниспадает с крутых их плеч. А то парит вместе с птицами, поднимаясь к их вершинам. И создаётся впечатление, что дышат сопки, а то вдруг замерли. И снова ритм нам мало понятной жизни. Но красиво, аж дух захватывает!

  И вот на фоне этой изумительной красоты, нежданно и не гадано, совсем, как в любой русской сказке, появляются два черных монаха. На берегу, как всегда в таких случаях, остановки казаков было очень много народу: и гольдов и казаков. Так что точно сказать, откуда пришли монахи,  было невозможно. Все были заняты своими делами: купля продажа, обмен товарами. И что удивительно, даже в долг можно было сговориться тут с торговцами, хорошим людям, и приобрести желанный товар.

   Удивлялись казаки, величине невиданной доселе рыбы-Калуги, и яркого по своей окраске колючего ерша, который, также выпучил на казаков, от своего великого удивления, томные и огромные глаза: «Вот так встреча!  - Здравствуйте господа!»

    - И как-то разом, все пребывающие здесь люди обратили внимание на этих вооружённых монахов: «Что надо им?»

  Сухощавые телом,  и подвижные, в своих черных одеяниях, они несли в себе огромный заряд непонятной энергии, которая пока ещё не выплеснулась. Но добра, такой всплеск не предвещал, и люди чувствовали это.

    - К начальнику надо! – сказал старший из монахов. – Говорить надо!

  Черные глаза его при этом оставались непроницаемы. Зато лохматые дуги бровей вытянулись, как у монгольского лука перед атакой. И их изгиб был грозен. Но это продолжалось,  всего лишь один миг. И его чуть встрепенувшимся лицом, снова овладела маска.

    - Говорить надо!

    Семихватов пригласил монахов присесть на поваленное дерево, у самого уреза Амурской воды. Что они с радостью и сделали.

   Младший из монахов, тут же с великим наслаждением опустил свои избитые ноги в амурскую воду, и блаженно прикрыл глаза.  -Тернист был их путь, и очень долгим, - отметил про себя казачий офицер.- Но надо выслушать их. Не исключена версия, что это разведка, но тогда, причём здесь нескрытое оружие?

   И мысли: одна нагромождались на другую, и не было им покоя в красивой и почти седой голове Семихватова.

    - Ким вряд ли бы нарушил данное слово. Конечно это не его люди.

    - Теперь он находится далеко,  со всем своим отрядом, от этих незабываемых для него мест.

     И с Бодровым Василием Ивановичем, у него сложились добрые отношения.

    - Нет, это не его проделки! Тут что-то другое.

     Казаки, что окружили монахов, тесным кольцом, тоже не понимали цели их визита, и от того их лица были обескуражены. - Откуда здесь такие странные монахи в такой глуши?

    Нам нужен ваш священник Никодим, - вслух, продолжают свою мысль монахи.

    У нас с ним много разногласий насчёт нашей, и его веры. И нам надо, только с ним решить этот вопрос. И только смертным поединком.

    Там вся наша правда таится, и всем остальным – урок будет! Потому что,  ещё издревле, это была наша территория, и сфера влияния.

   Здесь мы укрепляли свой дух, и сами росли духовно. Пока вы не вмешались в наше русло жизни, и не стали вредить нам. И здесь в великой глуши, есть места,  куда приходят поклониться наши паломники. Это наше обетованное место. И наше право защищать его от посягательств любого врага. В любом одеянии и облачении. Все равно он для нас будет – враг.

    Все присутствующие здесь были оглушены, таким шокирующим ходом мыслей монаха.

    - Мы понимаем, что сейчас Никодим, будет прав в ваших глазах, потому что вас единоверцев здесь много, а мы одни. И можем мы,  здесь погибнуть, ещё раньше: до боя.

     Но мы, честно хотим скрестить свои мечи с ним, и ещё одним казаком. Вы за веру свою, будите биться! Как у вас говорится – всенародно! А мы монахи, за свою попранную честь!  Чтобы потом, в случае нашей победы, мы могли,  своей верой: и её силой гордиться. А не отдать её, как сейчас, неразумному сомнению туземцам. Что повседневно и делает ваш поп по отношению к нашей древней вере.   Никодим, в ореоле славы сейчас, а мы унижены и оскорблены проклятиями, что нам достаются после его проповедей. Туземцы не доросли ещё, до того уровня,  чтобы самим выбирать,  кто будет владеть их душой и телом.  Их души, это наши души, и мозг и тело их – тоже все наше. Здесь они, под пятой у нас.

  Гордо стоят монахи, перед такой разнообразной аудиторией, что здесь собралась. Не сидится им на предложенном месте. Разве усидишь тут, если сами осиное гнездо тревожат. И руки их невольно таятся на рукоятках мечей, ведь они прирождённые бойцы. И хоть сейчас, они готовы применить своё оружие. И они не скрывают этого. Понятие смерти им чуждо. Только в бою, и сразу в рай! Они это заслужат, постараются заслужить! И чем больше они уничтожат чужих душ, тем им лучше будет: там,  в райской обители.

 Подошёл к собравшимся людям, и отец Никодим. Ему уже сообщили о пришествии странных монахов, иначе это не назовёшь.  Никодим-богатырь, держался с достоинством. И весь народ оценил это.  Осенил поп их крестным знаменем: своим, уже легендарным, тяжелым крестом. И масса людей, склонилась ему в поклоне. - Явно было, что они любили его и боготворили.

 Пришлым монахам это очень не понравилось.

 Развевал поповские, кучерявые и седеющие волосы Амурский ветерок, и шевелил Никодимову, чёрную ризу.

    Как на парад вырядился, светлоокий поп Никодим. И сейчас, воочию предстал он пред своим народом, взошёл на вершину своей славы. И он это заслужил,  всей своей жизнью.

  Был он, ещё и мастером, пахать и сеять землю. Мог и казацкую саблю в руки взять. Но сейчас он защитник своего народа и всей христианской веры. И в синих глазах Никодима, таяла льдинка холода, и неприязни к пришлым монахам. Так учил, держать себя, его духовный наставник – старец Елизар.

 Сейчас ему нужен только крест:  в отдельных случаях, тот посильнее оружия бывает. Но одного,  не должно быть у священника – неприязни! Даже,  к врагу своему!

 Любил Семижильный, напоминать своим казакам, чтобы помнили они свято, и передавали из поколение в поколение, исторические слова, что из глубины веков отзывались.

    - Мы казаки, испокон веков, Христовы воины! А оружие берём в руки только по надобности, чтобы защищать, веру свою. И честь нам даденную Господом Богом, Отцом нашим!

  Только казак имеет право рядом с Божьей иконой, вешать своё оружие. Потому что, избранные мы люди, дети Его. – Помните это! Ни у одного народа, мира нет такого права. И чести такой нет.  И это помните! Потому, что казак, есть, и Его защитник, Господа Бога. И заслуженно, в бою это право получил.

    И ещё не раз пояснял, поп Никодим своей, разноязычной пастве. Всю великую историю казачества.

   И как однажды,  собралась силы тёмные, в Орду великую, чтобы Русь нашу, колыбель христианства на всем Востоке,  с корнем уничтожить. И могло такое случиться, если бы погибли все наши воины: мало их было. И тогда, Отец Сергий, уже при своей жизни, почитаемый в народе святой, послал на подмогу князю Дмитрию Донскому своих богатырей-монахов, чтобы те своим примером воодушевили воинов, укрепили их дух. И чтобы, бились те,  с врагом своим без доспехов. И ещё казаков послал, святой Отец Сергий. Гордых и вольных людей, на подмогу князю Дмитрию.

   И был в том перст Божий. Потому, что нельзя было проиграть этот бой. А казаки народ бывалый, и всегда лицом, против Орды стояли.Так как, жили они вольно на окраинах России. И всегда первыми удар принимали.  Поэтому, никто лучше их, не знал врага.  И опыт ведения боя с Ордынцами, у казаков накопился немалый. Вот тогда и съехались богатыри, в смертном поединке, за веру свою. И ударились они тяжёлыми копьями.  Гулко грохнулся о Русскую землю, насквозь пронзённый русским копьём Челубей, из Орды богатырь. Жёстко приняла земля,  врага своего, потому что, много пролил он, христианской крови. И нещадно губил невинных людей, и нескончаемо, творил своё зло.  И доспехи его, не помогли ему в этот раз: он давно был, обречён умереть. Но и русский богатырь, который бился без доспехов, был смертельно ранен. Доскакала его лошадь до первых рядов наших ратников. И подхватили раненного, Пересвета-богатыря, его товарищи, на руки.

 И благодарили они,  его за подвиг, что он сейчас совершил. И восхищались им русские воины. Тогда настал и их час биться с врагом, за Отечество своё,  и веру свою христианскую. Крепко воодушевил ратников, этот неравный, и знаменательный в их жизни поединок монахов-богатырей.  Покрыл героев неувядаемой славой.  И окрылил, на подвиг живых бойцов. Так и разбили русские воины, на Куликовом поле ордынцев. И засияла во всю силу звезда казачьей славы, чтобы уже никогда не померкнуть, а всё ярче сиять во славу России.

 Теперь настал черёд и казака, и попа Никодима, послужить вере своей и Отечеству своему.

  Только и он, не мог никогда поверить, что настолько всё в жизни связано, и периодически, всё в истории повторяется.  И опять пришла сила чёрная, чтобы опоганить его веру.

 И уже он, Никодим Семижильный, как и Пересвет-богатырь, удостоен такой чести, умереть во славу Росси. И тем самым, все равно победить. - И если ещё дальше смотреть, в глубь истории: то в нашей жизни всё повторяется.  Всенародно умереть, и тем самым победить! Как умирал когда-то, ещё раньше, сын Божий и единородный, Иисус Христос.   И всё в этой жизни связано, невидимой цепочкой, - волей Божьей! И всё это надо пройти ему, отцу Никодиму, во славу человеческую! И ещё выше, вознестись ему духовно!

  Почему так получается, что именно в такие тяжёлые минуты, так ясно,  всё прошедшее видится: и мыслится чётко и быстро.  Вся жизнь своя,  и исторические факты, её немыслимый объём: вдруг, в один миг, предстоят пред глазами. Был и у него в жизни духовный наставник, монах-отшельник Елизар, что долгие годы жил в глухой Забайкальской тайге. Хоть и старый он был, но силен был отшельник неимоверно. И дух его также был могуч.  В свои ранние годы тот бывал и в Монголии, и в Индии, и в Тибете, и ещё во многих святых местах. И  всегда с удовольствием, говорил дерзкому и тогда ещё молодому Никодиму, у которого ещё и усы толком не росли, что древняя Русь, прародитель всех учений Мать!

    - Запомни это, и возгордись сын мой, но не возносись высоко. Больно падать будет!

   Готовил отшельник, молодого отрока, для великих дел. Целый год он учил его всяким наукам,  всему тому, что сам знал. А знал он неимоверно много, одних только языков и наречий без счёта.

   Читал ученику, древние рукописи, многих народов. Но ключом к ним, всегда русские толкования были. Тогда всё сокровенное в рукописях, раскрывалось, в новом Елизаровом изложении: просто и ясно.

    - В корень смотреть надо! В корень!  Здесь кладезь всех знаний, у нас в России! – и весело отшельнику Елизару. – Постиг он мудрость Божью, протяженностью не в одну его жизнь.

    И всяким разным боевым искусствам: их приёмам учил своего ученика. Утверждая при этом,  что в русской борьбе,  все они давно были известны.

   - И ещё запомни, сын мой, один приём: укус кобры! Он тебе жизни будет стоить, когда-то, придёт и такое время. – Ты ещё вспомнишь меня! Этот молниеносный удар наносится двумя пальцами в область затылка человека, которого убить надо. Но точность удара,  должна быть неимоверной, и скорость удара тоже. Кровь легко разливается по всей голове жертвы, и из всех внешних отверстий, - это лёгкая и быстрая смерть, выжить здесь невозможно. Но чуть в сторону отклонилась жертва,  и удар будет пустой. Так убивают только великие мастера, и спасаются от удара ещё лучшие, - запомни это.

    - К чему ты сказал всё это Отец Елизар?  - не понял его ученик.

  Тогда этот седой, и крепкий ещё, что дубовый корень провидец, объяснил ученику.

    - Ждут тебя великие дела, в войске казачьем, во славу России нашей. Ты с ними на край земли пойдёшь. И пошлёт тебе Отец наш, ещё суровые испытания, где ты должен будешь послужить святому делу, живота своего не жалея.  Это твоё предназначение во всей твоей жизни: быть защитником веры нашей. Будет и тебе на то знамение. – Готов ли ты к подвигу?

   Конечно, ты готов! Я рад это понимать, и видеть это - здесь громкие слова не нужны.

     А пока живи обычной, суровой казачьей жизнью, наслаждайся её прелестями, и препонами, что будут на твоём пути.

   Улыбнулся ему старец Елизар, своей белозубой улыбкой.

    - Крепкой кости, этот человек, - подумал тогда ещё, совсем молодой отец Никодим.

  Только сколько же ему лет – никто того не скажет. Закостенел отшельник, на морозах и ветрах северных. Видать, много бед натерпелся он, в жизни своей. Живой человек, а со временем, крепче железа стал, хотя вряд ли возможно такое. Но всё же, возможно! И глаза его синие, совсем необычно глядят из-под лохматых и седых бровей. И лёд там таится и огонь - в этом океане: им, обузданных страстей. А то вдруг от одного взгляда Елизара загорелся сухой пень: видать, крепко осерчал тогда старец. – Стихия! И нет ей узды!

 Похоже, что из древних волхвов он, оттуда свою родословную ведёт. И жизнь его, ему самому, просто не принадлежит, но это всё выше, нашего разума.

  Всего сотню метров, прошёл Никодим, до встречи с врагами своими, а сколько успел передумать, всю свою жизнь на изнанку вывернуть. Встретились взглядами поп Никодим и старший из монахов. И у людей сложилось такое мнение, что вокруг бойцов задымилась земля – почернела вся. Но недолго это единоборство взглядами продолжалось. Тут силы у них оказались равные. Оба сильны!

  Положили они руки друг другу на плечи. И как будто бы небеса, на них навалились: тяжесть такая.

   Пот заливает им глаза, зубы скрипят, будто на песок попали. Но и тут, сразу, никто не победил врага своего.  Оба устояли на ногах.

  И следующим мигом невиданная сила разметала их в разные стороны. Только, заряд молнии прошуршал над головами зрителей. В руках у монаха появился культовый меч, именно этим оружием тот должен убить Отца Никодима. На нём и наговор есть: лучший сопроводительный документ на тот свет.   - Но, похоже, что священник в нём не нуждался. И казацкая сабля легко отразила разящий удар монаха. И вот тут-то, святой крест на груди Никодима, который здешние люди, после ранее известных событий, уже иначе, как святым, и не воспринимали, начал опять светиться.

 - И что самое потрясающее, его свет был строго направлен в глаза монаха. И хоть не ярким было это свечение, но крепко раздражало пришлого убийцу. Боялся он этого света. Монах начал часто ошибаться, и в конечном итоге его смертоносный меч. Точным, и мощным ударом Никодима, был выбит из рук убийцы.

  Сейчас посланник маньчжурского правителя  и наёмник, был обречён на погибель. И он понимал это.

    Страх всемогущ, и он сломил волю убийцы, всего в одно мгновение. Не мог он, долго противостоять русскому попу без оружия. Это было смерти подобно. И всем наблюдателям, это было, яснее ясного. И монах, уже ждал неминуемой смерти, с минуты на минуту. Но тут случилось непредвиденное обстоятельство. Никодим снял со своей мощной груди светящийся крест. Затем, бережно поцеловав его, передал это знамение, вместе с оружием, одному из своих сыновей.

 - Что ты делаешь Никодим? - зароптали казаки.  Враг коварен и не добит – одумайся! Но поп был невозмутим. И даже, похоже, было, что он и не слышал никого.

    - За христианскую веру! За её торжество на этой земле. Я готов сражаться, и голыми руками! 

    - Да рассеятся враги её! И восторжествует вера наша! Во веки веков! -

   Ожил наёмник, и так закрутился юлой, что зарябило в глазах от мощных ударов монаха, руками и ногами.  Они бились теперь на равных правах, и без оружия.

  Говорил ведь отшельник Елизар, ученику Никодиму, что в русской борьбе ключ находится к различным системами ученьям: разных боевых искусств.   И везде переигрывал Никодим, опережая чёрного монаха. И тот тоже понимал всё это, но сдаться не мог. За убийство русского попа, были заплачены большие деньги. И вся его жизнь, убийцы-монаха,  была поставлена на кон. И ещё, престиж целой школы таких же, как и он убийц. Там таких промахов,  ещё не бывало.

  И тут Никодим применил один из приёмов отшельника Елизара. Он был настолько быстр в исполнении и точен, что никто толком и не понял, почему монах тяжело осел на землю. И почему он так долго не видел, даже солнца на небе.

  Монах, качаясь,  поднялся на ноги, и видно было, что он слаб ещё. Но всё это было обманчиво. Так как монах, мог быстро восстановить свои силы, Годы тренировок научили его этому очень коварному приёму. Любого противника можно было легко ввести в заблуждение и затем, одним ударом победить его. А потом уже, вволю наслаждаться своей победой.

  Не хотел отец Никодим, убивать монаха. И вообще никого не хотел убивать. И поэтому, когда он заметил, что монах начал соображать. То заговорил с ним без всякой угрозы.

    - Я не буду тебя убивать, и объясню почему. Ты пришёл сюда защищать свою веру, и ты должен был убить меня. И ты не можешь поступить иначе. Но хуже всего, что ты наёмник, и в моей вере нет таких монахов-оборотней.  И ещё: ты не смог бы простить меня, как сейчас поступаю я. В твоей вере нет такого, прощать - даже убийцу! А в моей вере есть! И потому моя вера сильней твоей веры.  И ещё! Моя вера, не прерывается убийством, кого-либо. И потому она вечна, и непобедима! Я прощаю тебя! Уходи туда, откуда ты пришёл, и расскажи о силе нашей веры, и своём поражении. Расскажи о своих ошибках: донеси их до соратников своих, и до тех донеси,  кто послал тебя убивать.

  И когда Никодим повернулся спиной к побеждённому монаху, чтобы покинуть место боя, тот с непредсказуемой быстротой, которую никто бы,  и не смог предположить, ударил Никодима двумя пальцами в область затылка. – Это и был, мало кому известный: только избранным - удар кобры.

   Смерть должна быть мгновенной. Монах-убийца никогда не ошибался, и не сомневался в успехе. В его практике не было другого исхода, и это погубило его. Ответный, резкий удар Никодима, развёрнутыми пальцами по удивлённым глазам соперника легко опрокинул монаха навзничь, на желтый зернистый песок. И лёг тот, у самой Амурской воды.

 Только один священник понимал, что сейчас произошло. Был бы он уже мертвец, если бы не привиделся ему образ отшельника Елизара. Никто другой из казаков, его просто не видел, и видеть не мог. Когда Никодим поворачивался спиной, как ему казалось к уже обречённому монаху, он,  увидел образ своего духовного наставникам Елизара. Тот был суров, как всегда во время их учебных поединков, и очень собран. И как всегда, они безошибочно понимали друг друга. Взгляд отшельника предупредил Никодима:

    - Враг сзади, береги затылок, иначе смерть!

 И невиданной, и непонятной,  силой своей, святой Елизар дал прочувствовать весь момент опасности, грозившей его ученику. Показав ему всё это в его же воображении, только очень замедленно, где и полёт пули можно было проследить и отклонить её. Но это удел избранных. И смертоносный удар монаха не достиг своей цели.

    - Гаси источник энергии противника, и его самого, как свечу – на одном дыхании! Убей в нём, пламя жизни!

 Так и поступил Никодим, со своим наёмным убийцей.

    - И ещё, не забудь, Никодим, поставить свечу, за святого мученика Елизара. Я за веру нашу  выстрадал, и вытерпел, много мытарств, и тем самым высоко вознёсся, в молитвах своих. А для людей лучше всего, отстроить часовню, И тем самым, укрепить нашу веру, а так же, самих себя.

   Так когда-то и на Куликовом поле было. И потом ещё, на Руси было: бесконечное множество раз.

    В забайкальской тайге, и моя часовня стоит. И к ней приходят помолиться добрые люди.

    - Думай!

   Черный монах долго приходил в себя, и еле поднялся на ноги. Лицо его было страшно обезображено.

 На заплетающихся ногах, он всё же уходил в воду Амура, как будто ища там спасения.

    - Не жилец! – роптали казаки. – Помирать,  убийца пошёл!

     Но младший из монахов, словно обезумев, с яростным воплем, ринулся за ним в воду.

    - Уйдёт Джига! Он бессмертен! Его нельзя победить. Смерть его у меня находится!

     И в руках у младшего из монахов, на солнце, злобно блеснул, серебряный, и лёгкий кинжал. Тот, по-осиному легко завис в воздухе, над родничком монаха, и вонзил туда своё жало.

     Великий Амур, принял тело убитого монаха, как жертву. Без всякого сочувствия водоворот подхватил тело и увлёк за собой в глубину реки.

    - Ты зачем убил своего собрата по вере? – спросил монаха начальник казаков Семихатов Валерий Борисович.

   И другие недоумевали, - зачем?

    - Я должен был его убить, в любом случае. И у него есть такой же кинжал, для меня приготовленный. И он так же поступил бы со мной. Доложить о выполнении нашей миссии, должен, только один живой человек: кто-то из нас. Сейчас я выше поднялся по нашей иерархической лестнице, и занял место побеждённого товарища. А тот, высоко там стоял! Сейчас ему уже ничего не надо. В случае моей победы я поднимусь ещё выше. Я этого давно заслужил. Я долго ждал своего часа, и наконец-то он наступил. Лицо монаха было неимоверно счастливо – пробил его час. – Наконец-то?

   Удивляется Валерий Борисович: «Значит,  ты все равно будешь биться с нашим казаком, даже после, полного вашего поражения, и всей вашей позорной миссии. И снова за веру свою: но в эту сказку уже никто не поверит». Наверно: ты о своей карьере печёшься!

  Добрые глаза начальника, озорно смотрели на монаха. И седеющие волосы Валерия Борисовича растрепались. Он не был сейчас начальником, а был, как говорится со всеми казаками на одной ноге.

    - Ты никогда не сможешь,  победить русского человека, потому что твоя душа уже давно была убита тем,  кто послал тебя других убивать. И продолжил, уже серьёзно: с душевной теплотой в голосе.

    - Кто из казаков желает постоять за веру свою, и честь нашего казачества? Очень сожалею, что сам не смогу это сделать: выбор был сделан самими монахами.

  Желающих бойцов было немало, но когда выдвинулся вперёд Василий Бодров, то остальные казаки поутихли. Равных соперников, по мастерству ему не было, во всей станице. И, наверное, во всём Забайкальском казачестве.

  Трудно это было определить, потому что, среди казаков такого уровня бои не проводились. Это было строго-настрого запрещено уставом. Они принадлежали к элите казачества: и когда-то, в старину ещё,  их называли Характерниками. Такой пеший казак мог уцелеть даже тогда, когда на него неслась конная лавина кочевников.  Когда кровь в жилах  леденеет от ужаса не только у людей, но и у полудиких степных коней. И,  кажется, солнце, от ужаса, тоже стынет на небе.

  А казак, успевает отбить от себя и стрелу, и брошенное в него копьё. И затем начинает выкручивать на земле невообразимый танец смерти.  Как юла он крутится на руках, параллельно земле и вокруг своей невидимой глазу оси. И каждая клеточка его тела тоже движется в этом невообразимом, энергетическом разящем потоке. Эдакий, маленький солнцеворот, но только поперёк общего движения лавины. Ломает казак, своими тренированными ногами, ноги несущихся на него лошадей, как снарядом. И лошади, вместе со своими всадниками, с ходу заваливаются на бок, и грохотом бьются об землю. Всего через доли секунд вокруг казака гора: из стонущих, вопящих, и задыхающихся от ужаса тел. А казак, уже на ногах. И ловко подныривает он под следующую,  летящую на него, очумелую от ужаса происходящего, лошадь. И вместе с всадником заваливает её на бок. Седока достаёт кинжалом, как молнией. И вот он уже на коне. И вытаптывает он, нервно пританцовывающими лошадиными ногами, своих врагов.

   И не может чужая дикая лошадь ослушаться казака, потому что её рёбра, трещат от мощных объятий ногами. А её дыхание разрывает ей грудь и нельзя ей,  никак ослушаться, в руках нового хозяина.   Мог он, и на всём лошадином скаку, зубами подобрать лежащий на земле клинок. Мог и стоя пронестись на коне. И ещё много чего мог!

 Познания Характерников, были обширные во многих областях жизни, наука эта складывалась веками: он и лекарь, он и ведун, он и учёный, но, прежде всего боец.

    На основе их знаний позднее воспитывались казаки-пластуны, гордость и слава всего казачества, и всей России.

    - Зачем тебе,  всё это Василий? –  вопрошают мужа огромные глаза любимой жены.  Плачет черноволосая, и растрёпанная: и от того, на этом реальном фоне, очень бледная жена Василия Ивановича: Александра!

  Она не кричит, как и все казацкие жёны и не ломает себе руки. Но чем-то реально помочь своему мужу, тоже не может, хотя и оружием владеет неплохо. Поэтому и плачет она, от безысходности своей. Её доля такая! Ждать! Тут и дети их находятся. Но и сыновьям, тоже наложен запрет на волю отца. Только он сам решает,  как ему поступать в данной ситуации. Ослушаться его они не могут.

 Так в волчьей стае вожак учит молодых волчат, своим личным примером, как им поступать в той или иной ситуации. И великому самопожертвованию во имя их общей идеи. Ведь и они когда-то станут вожаками. – А путь их к вершине славы,  будет очень тернистый. Но, прежде всего им надо выжить, и сохранить свои силы.

 Скрестили своё оружие воины, и зазвенела сталь в руках опытных бойцов. Монах был уверен в себе, так как уже никто психологически не давил его. Его начальник позорно проиграл свой бой. И Баха прервал его линию жизни ловким ударом кинжала. Теперь он был предоставлен сам себе. И он должен победить казака, любой ценой!

  И хотя священник Никодим остался жив, ничего это не меняло. На его совести остаётся казак, как и было, запланировано большими людьми. А Никодим так и остаётся на совести Джиги.

   И усмехнулся этой мысли Баха: теперь ему уже ничего не надо: отмучился начальничек.

    Теперь всё идет не по плану, карты смешались. Но не он раскладывал колоду. И не его вина, что их козыря оказались битыми. И главная ошибка организаторов, в том, что Джига проиграл свой бой. Именно он должен был убить Баху, а не наоборот. Тяжело ходить под таким гнётом! А он выдержал его! Он творец своей судьбы! И из показательного поединка ничего толкового не получилось. И с самой его идеей: борцов за свою веру,  ещё хуже. Всем зрителям, и ему самому уже яснее ясного, кто крепче в своей вере. Казаки! Он им многим сегодня обязан, и именно своим внезапным прозрением.

   Но Баха своё обещание сдержит, и вернётся в свой монастырь живой, теперь ему ничего не мешает. - И обязательно с победой.

   Василий Иванович, вызвался на этот поединок сам, потому что хотел уберечь молодёжь, от коварства монаха. Уж, он то, в их коварстве не сомневался не на минуту - наёмники!

     Эти убийцы, никого не пожалеют, даже маму родную. И в их коварстве им нет равных. Сегодня они уже показали,  на что способны. Убивать, друг друга! А это величайший грех у казаков: среди братьев своих.

   Но монахи так воспитаны, и они жалости не знают. Так пусть же,  молодые казаки учатся, им ещё рано погибать. У них вся жизнь впереди, и этот урок пойдёт им впрок. И навсегда врежется в их память: для детей своих. Рассуждают так бойцы, и нее жалеют друг друга: потчуют друг друга тяжелыми ударами клинков.

  Не думал Баха, что казаки так хорошо обучены воинскому искусству, им всё преподносили в монастыре, что они дикий народ. А ведь и этот синеглазый с проседью богатырь, мало того,  что очень силён физически. Так и постоянно удивляет его, своей непревзойдённой защитой, которая ни под один из знакомых ему боевых искусств не подходит. И самое опасное то, что не знаешь, где кончается защита, а где уже нападение. И часто нападение происходит там,  где должна быть явная защита.

     Такая тактика ведения боя, очень выматывала монаха, и скоро он почувствовал, что руки его сохнут, то есть немеют. Сам себе и поотбивал Баха рученьки, как новичок в этом деле.

 И он уже не думал, как убить Бодрова, а как не потерять своё лицо. Как с мальчишкой, разделался с ним казак. А ведь у него вся жизнь в  Тибетском монастыре прошла, в постоянных тренировках. И сколько людей Баха сопроводил на тот свет, трудно посчитать. Но как говорится,  настал и него судный час, здесь на грешной земле, а не на небесах. О чём он никогда и не задумывался, а теперь, всё сразу и нахлынуло.

    И совсем неожиданно, его ноги подкосились. Они подвели его раньше, чем руки, хотя и те уже плетями висели вдоль тела. Мог и раньше прикончить Баху, Василий, но такой цели он себе не ставил. Его больше интересовало новое искусство боя, и полная победа над монахом. И, ещё он хотел, как и всякий русский человек, ясности, даже в этом мерзком деле, с наёмниками. 

     Так чья же вера сильнее, или правильнее? – спросил Баху казак. – Ты ведь об этом печёшься, раз пришёл сюда убивать и силой насаждать свою веру, и даже казнить за неё людей.

   - Не успел тот ответить, как из толпы гольдов выдвинулся Покто. Он теперь, везде следовал за Василием Ивановичем, во всех его делах. И считал его,  своим самым лучшим другом на Земле, помогая ему и в охоте и в рыбалке.    Но и другим казакам Покто, тоже много помогал.

 Очень добр был Покто, как и многие из гольдов, но и тут были свои шероховатости.

  - Раньше сородичи, не очень-то уважали Покто, за его непредсказуемый характер. И это была его настоящая беда. Он мог и с торговцем поспорить, и своих гольдов, подбить, не повиноваться обманщику.  Невыносимым характером, и отличался он от своих сородичей.

     Шаман так и говорил всем охотникам, что Покто смутьян: сам плохо живёт, и других охотников подбивает к неповиновению. – Нехороший он человек!  Даже мнение самого шамана, Покто может запросто оспорить. - Среди гольдов таких наглецов, ещё не было – болтун он, а не охотник!

    - Я скажу за всех гольдов, - начал свою речь Покто. И потеребил своё безусое лицо.

    - Ты нехороший человек Баха.

     Всем гольдам ты враг, потому что пришёл сюда, на нашу древнюю землю, людей убивать. А гольды народ мирный: он и муху зря не обидит.

 Отец Никодим, тот правильный поп. Его наши гольды за русского царя принимают. Но он отрицает это, и говорит что он обычный человек. А мог бы, извлекать из этого выгоду.

     Он чист душою, как и мы, гольды, хотя мы с ним:  веры разной.

     И ещё он добрый человек, наш отец Никодим, и тебе Баха не чета - ты росомаха!

    Такой, очень пакостный зверь в нашей тайге есть. Вот ты такой же, как он! – Росомаха!

     Ёго даже сами звери не уважают. После росомахи, никто мяса есть не будет, как бы оно сладким не было: и хищник им брезгует.  И жить рядом с росомахой никто не захочет: и у них душа есть – она всё понимает!

     Подумал Покто, пот вытер со лба, от нахлынувшего на него волнения и продолжил.

    - Не гляди, что в шкуре зверь ходит! Он совсем, как человек, зверь лесной: уважения к себе требует.

     И также мы, гольды, не хотим рядом с тобой жить. Ты для нас росомаха и есть, и твоя вера такая же, не для нас она.

   И тут произошло такое, что для монаха было хуже самой страшной смерти.

    Покто жестом подозвал к себе отца Никодима, и сказал ему, что хочет принять новую русскую веру, на глазах у этого злого монаха. Пусть тот сам убедится, что гольды не хотят его видеть, и у них своя дорога, им не по пути идти. С русскими им будет легче жить: они правильной веры – доброй! И никогда не причинят им вреда.

     Перекрестился Покто, припал на колени, и с великим торжеством на лице, поцеловал крест.

     Это его действие, как гром среди ясного неба, подействовало на остальных гольдов. Все они разом оказались на коленях, и, не поднимаясь с колен,  двинулись к отцу Никодиму,  что бы поцеловать его знаменитый святой крест, и принять новую веру. Это было настоящее столпотворение. – Все забыли про своего, недобитого врага  Баху.

     Ошеломлённый отец Никодим, не знал, как поступить с ними. Ведь таинство крещения и требует особого подхода. Тут нужно, его особое внимание, к каждому желающему покреститься. Что бы тот проникся святым духом, что от креста исходят, и испил до дна всё торжество момента.

     И что самое тут неприятное для гольдов, так это то, что им придётся окунаться в Амурскую воду. А для гольдов это хуже самой смерти будет, ведь там по их поверьям, злой дух живёт. И чуть что, с радостью,  прихватит тот с собой в омут и несчастного гольда. - С Амуром, шутки плохи!

 Но, и тут, не обошлось без смеха. Василий Иванович серьёзно предложил, отцу Никодиму.

     Батюшка наш! А бочка под соленья, не велика ли для этого дела будет? Может в самый раз для гольдов и подойдёт: они мелкий народ! Пусть там и купаются.

    - Но тут же Бодров вразумел, что обидел гольдов, назвав их мелким народом: так можно и отпугнуть охотников креститься, и поправился. Мелкий народ, но очень сильный! – и эта поправка как никогда пришлась, кстати, потому что гольды, как дети обидчивы. И продолжил!

    - Один Покто чего стоит, тот медведей, без счёта завалил. – Силён парень!

     Со смехом тащат казаки огромнейшую бочку из под капусты на берег Амура, что сняли с одного плота, чтобы там, в этой огромнейшей ёмкости, крестить гольдов.  А недовольная казачка,  уже верещит на весь Амур: Ратуйте люди добрые! Кадушку крадут окаянные, нехристи!

   - И давай казаков в воду,  что снопы, с плота метать. Пока сама, эта дерзкая казачка, с одним из казаков не бултыхнулась в воду. Но тут уже, её дикий, и испуганный вопль, вместо жалости, вызвал ещё больше смеху.

    - Спасите, люди добрые! – Тону! Тону!

     Пока её вытаскивали из воды, то ещё всё было ничего. Тетка, как огромная белуга покорно шла к берегу. Но когда она, поднялась во весь свой немалый рост, с прилипшей к телу расстёгнутой одеждой и так предстала на обозрение пред всем добрым людом, то сама не на шутку испугалась: Позор, то какой! – Нагая я! Да ещё перед всем честным народом стою!

     Её арбузные груди, со всем своим богатырским трепетом, гулко зашлёпали спасающих её казаков, куда попадя. И таким образом, с трудом, она сумела повернуться к ним, своей мощной спиной.

   - К сразу же: оторопевшим спасателям, и невольным обалдевшим от такого зрелища, столпившимся на берегу казакам. Но получилось, ещё смешнее, чем она могла бы предположить.

 Эта буйная тётя спасла свою ослепительную богатырскую грудь от позора – от сглазу людского! Но взамен, представив им: на всеобщее народное обозрение, ещё более завидный, необъятный свой зад.

    - О – о – х! –  невольно выдохнула толпа зевак. Некоторые зрители и глаза закатили.

 Этот предмет восхищения, без единого выстрела сразил всех наповал. Похватали подруги казачки, в руки свои одеяла, и бросились прикрывать свою товарку, от позора.

   - Суета кругом, и от этого ещё смешнее стало! Веселится народ, и советы подаёт! А всё жадность помешала: теперь ни бочки, ни стыда нет! Так тебе и надо Лукерья!

     Другие казаки вторят им: С такой мортирой и города брать можно, без всякого выстрела. Только показать стоит.  - А если жахнет такая орудия? - и тут же говоривший, чуть не падает от смеха, договорить застрявшую в горле фразу не может. Представил он, как всё это выглядеть будет. И другие казаки тоже всё это образно представили. А некоторые и на

Другие произведения автора:

Мои забытые сказания. Родничок

Рыбаки-чудаки

Мои забытые сказания. Чайка