Глина

  Григорий Григорьевич Салоухов, преподаватель, кружка лепки и керамики, при городском Доме Детского Творчества, сидел за письменным столом, подперев рукой щёку и собирался с силами, чтобы начать, наконец, наводить порядок в кабинете.

 Сегодняшний день был свободным от занятий. Во все же другие дни недели, за исключением воскресенья и понедельника в этом кабинете занимаются дети. Григорий Григорьевич обучает две группы, младшую днём и старшую вечером. Младшая, поначалу рисует, а во втором полугодии начинает лепить из пластилина. Когда запасы пластилина подходят к концу, работы кружковцев преподаватель просто сваливает в кубический фанерный ящик и, поднатужившись, сплющивает их, по мере сил, в бесформенный ком. Благо дети в кружке не задерживаются надолго и некому убиваться по погибшим произведениям. Особых хлопот младшая группа не доставляет. Следи только, когда садишься, чтобы на стуле никто на забыл кусок пластилина. Да вот ещё вчера, Григорий Григорьевич, на длинном столе, за которым работают кружковцы, оставил восковое яблоко, для того, чтобы, младшая группа рисовала его на предстоящем занятии. До начала оставалось около получаса, и педагог сходил было в студию живописи, поболтать. Девчонок не оказалось на месте, видимо отправились обедать, и Григорий, заскучав, вернулся. В кабинете по-прежнему никого не было, но некоторые изменения произошли. Один из пододвинутых к столу стульев был выдвинут так, будто кто-то собирался сесть, но видимо передумал.

 – Кто сидел на моём стуле? – смешным басом спросил педагог пустую комнату.

  Не будем судить его строго. Григорий Григорьевич был молод – недавно закончил художественный техникум и даже не успел привыкнуть к тому, что питомцы Дома Творчества обращались к нему по имени-отчеству. К тому же ему было скучно, а со скукой каждый борется, как умеет.

  Действительно странно было не то, что кто-то из кружковцев явился раньше времени и, не усидев без дела, отправился шататься по коридорам, но почему этот ранний не оставил своей сумки в кабинете? Дети, как правило, приходили прямо из школы, таща с собой неподъёмный груз знаний в виде тетрадей и учебников. Григорий достал листы бумаги и положил на свой край стола. Затем вынул из коробки цветные карандаши. Когда педагог наклонился, чтобы положить их рядом с бумагой, его взору представился характерный шрам на румяном боку аппетитного воскового яблока.

 – А кто ел из моей тарелки? – произнёс Григорий Григорьевич, чувствуя, как раздражение, берёт верх над остальными эмоциями.

 Тот из детей, кто пришёл раньше всех, увидел это яблоко и обманулся, пользуясь тем, что в студии никого нет. Попав в ловушку этот грызун извлёк свои зубы из яблока и сбежал чтобы его не уличили в порче инвентаря. На яблоке отпечаталась правильная дуга верхних зубов и зигзагообразная «шашечная» нижняя.

 – Ну, ничего – проворковал педагог, вдруг представив, как насмешит этой историей девочек из живописи – найдём виновника.

 Григорий взял пострадавшее пособие и вышел из кабинета.

  – А, кружок «Липкие карявки»! – встретила его в коридоре Ира, преподаватель рисования у самых младших – Привет!..

 Гриша поведал ей трагическую историю яблока, продемонстрировав экспонат.

 – Пошли его в музэй восковых фигур – посоветовала Ира – хотя оно уже далеко не первое. У меня и груша прокушена и яблоко и даже нос разбит.

 – Нос? – удивился Григорий.

 – Гипсовый нос – смеясь пояснила художница – полугодия не проходит, без того, чтобы эти криворучки чего-нить не испортили. Закапай его свечкой и сойдёт.

 Григорий так и поступил. Вернуть яблоку первоначальную привлекательность не удалось, но рисовать его было можно.

  Старшая группа, те немногие стойкие, кто продолжил занятия во второй год, да те, чей возраст не позволял втиснуть их в рамки младшей группы, работали с глиной. Вот от неё-то и происходила эта невообразимая грязь в кабинете. Нужно было, хоть наскоро, без энтузиазма собрать остатки глины в коробку, протереть стол и стулья и отнести всё лишнее в подвал, в кладовую, но не хотелось, в первую очередь пачкаться.

 В то мгновение, когда Григорий Григорьевич, волевым усилием, чуть было не заставил себя приступить к уборке, дверь распахнулась и в кабинет вошёл Евгений Трофимович – орнитолог и поэт, а по совместительству преподаватель в фотокружке.

 – Гриня, привет! – поздоровался он приглушённым заговорщичьим голосом и посмотрев на дверь подсобки вопросительно повёл бровями.

  – Нет никого – сообщил Григорий – Кому здесь быть?

  – Мало ли…

 Евгений Трофимович был значительно старше своего коллеги по педагогическому цеху, но это не мешало их дружбе. Его основной слабостью была беззаветная, трогательная любовь к горячительным напиткам. Из-за этой любви он простился с научной работой и пренебрегши званиями и талантом принялся преподавать фотографию детям, так как она не становилась преградой на пути орнитологовой страсти. То обстоятельство, что в Доме Творчества мужчин способных понять его чувства и готовых составить компанию, было раз-два и обчёлся, стирало всякие границы.

 – Слышишь, Гриня, у тебя ж сегодня занятий нет, пошли пляшки сдадим – не попросил и не спросил Евгений Трофимович, а как бы скорее констатировал.

 Грине так не хотелось убирать в кабинете, что любое занятие, даже самое неприятное служило поводом отложить уборку. А сдавать бутылки с орнитологом было дело не из приятных. Его наклонности безусловно не являлись секретом в ДТ. Поэтому проходить с большой, полной стеклотары сумкой, мимо языкатых гардеробщиц и стола за которым, у самого входа сидел комендант, по общему мнению докладывающий обо всём администрации, приходилось Грише. Сумку нужно было нести так, чтобы она не цеплялась за ноги, но и не задевала углов и мебели. На малейшее прикосновение ноша отзывалась весёлым заливистым перезвоном. Сзади, соблюдая интервал, шествовал с непричастным видом преподаватель фотографии, провожаемый ехидными взглядами гардеробщиц. Отойдя так метров сто от Дома Детского Творчества, Евгений Трофимович настигал Григория Григорьевича и принимался бранить его, за неловкость. Так бывало всякий раз, потому что преодолеть двойную дверь беззвучно было не возможно, так как обе двери ежесекундно открывались и пропускали хаотически движущихся детей, стайкам и поодиночке. Предугадать траекторию движения детей так же немыслимо, как и пронести здесь бесшумно сумку с пустыми бутылками.

  Итак, Гриша шёл по направлению к пешеходному переходу, ощущая на себе злой взгляд старшего товарища, когда услыхал свист и окрик «Гришка!». Повернув голову он увидал респектабельного молодого мужчину, в меру упитанного, и в явном расцвете сил. Григорий, не сразу, но всё же узнал своего однокашника Костю, с которым дружил с пятого класса художественной школы.

  – ЗдорОво! – по своему обыкновению весело и громко выкрикнул тот – Ты куда?

  Мимо прошествовал Евгений Трофимович, на ходу испепеляя взглядом Гришу, а за одно и незнакомого встречного. Сообразив всё же, что молодой человек слишком солидно выглядит для того, кого следует в данном случае опасаться, орнитолог процедил не шевеля губами:

 – Пошли, пошли, не останавливайся.

 Теперь в авангарде двигался Евгений Трофимович, за ним Григорий, а Костя замыкал колонну. Дойдя так до пункта приёма стеклопосуды, без слов выставили бутылки на прилавок, выручили деньги и не обсуждая направились прямо в магазин.

 Правильно поняв укоризненный взгляд преподавателя фотографии, Костя внёс недостающую сумму.

 – Чтобы второй раз не бегать – наставительно одобрил орнитолог.

 Теперь все трое шли оживлённо беседуя о том и о сём, как и полагается при встрече хороших друзей. Только при входе в ДТ Евгений Трофимович слегка приотстал, изображая невинность. Заперев дверь кабинета лепки троица устроилась за столом в подсобке, прикрыв за собой и вторую облезлую дверь. На стол была выставлена скудная закуска, да озорная рука преподавателя лепки положила восковое яблоко. Орнитолог уже наливал в стаканы, отдавая, на правах старшего указания:

 – Гриша дай ножик, яблоко разрезать.

 Костя хохотнув отложил аппетитное румяное пособие весело и укоризненно глянув на Гришу.

 Костя рассказывал о своих делах и успехах: выставках, галереях, продажах. Не хвастался – это ему не свойственно, но от его рассказов на душе преподавателя лепки становилось всё гаже и гаже. Орнитолог одобрительно хмыкал и нахваливал нового знакомого. А Гришина зависть вырастала айсбергом из пьяного тумана. «Хорошо, что я сегодня одет посолиднее. – думал он глядя на дорогой пиджак друга – Костыль выглядит круто. Повезло же, устроился. У него таланта никогда особого не было… А, я тут… Хорошо, что именно сегодня оделся нормально, не как бомж…».

  Посидели прекрасно, не считая того, что Евгений Трофимович неоднократно бегал проверить не ищет ли его кто-нибудь. Побежав в разведку в сотый раз, он, как это часто случается, когда выпито всё, пропал окончательно.

  – Пошли прогуляемся – бодро предложил не пьянеющий Костя.

 Не дожидаясь ответа он встал надел пальто и направился к двери. Гриша поплёлся следом. Как и зачем они шли он не упомнил, сосредоточился только тогда, когда пил пиво в каком-то незнакомом месте, и то сосредоточился не на долго, лишь для того, чтобы ровнее держаться, когда всё плыло перед глазами. В голове засела мысль о необходимости вернуться на работу «показаться». Вернулись. В кабинете застали каких-то людей, в рабочей одежде и Евгения Трофимовича сходу навалившегося на вошедшего Гришу:

 – Григорий! – заорал орнитолог – Где тебя носит!? – тон у него был начальственный.

 В разговор включился один из рабочих. Глядя на него Гриша осознал – «сантехник».

  – У вас ключ от кладовки «кружка лепки»? – спросил он и добавил – Вот, возьми ведро, пойди в кладовку и открути кран, нэхай вода в ведро стечёт. – он протянул Грише ведро, а Евгений Трофимович стал его подгонять.

 Не сняв плаща Григорий пошёл в подвал. «А этот чего раскомандовался? – думал он – Ничего себе!». Замок поддался не сразу, но вот удалось открыть дверь, нащупать выключатель, и сильно неверной походкой пробраться к дальней стене узкой комнаты, сплошь уставленной законченными и незаконченными глиняными работами многих поколений кружковцев. «Только бы не запачкаться – думал Гриша – тут такая теснота…, и глина… везде». На полу валялись фрагменты детского творчества. Кран, к которому пробирался Григорий, перепутать было невозможно, потому, что он одиноко торчал на стене, без всякой раковины, как брюссельский мальчик, но и добраться до него было трудно. Подставив ведро посланец взялся за барашек и попробовал его повернуть. Ничего не вышло. Вторая попытка так же не дала результата. «Кран же надо открутить!» подумал Гриша и взявшись за него обеими руками, повернул. Кран поддался охотно и сделав несколько оборотов, вдруг бодро улетел, а из трубы забила широкая, но крепкая, горячая струя. В ведро воды попадало очень мало, зато все стены и пол обильно орошал горячий фонтан. Глиняные творения кружковцев мгновенно раскисли – это Гриша почувствовал, когда пытался уклониться от гейзера. Руки его скользнули по тающей глине, ноги разъехались, и он очутился на полу. Задерживаться в таком положении было нельзя из-за кипятка, хлеставшего в лицо и за ворот. Спеша встать на ноги Григорий барахтался, в скользкой жиже перемазавшись с ног до головы.

 Взору прибежавшего в подвал сантехника представился глиняный Голем в густых клубах пара держащий ведро в которое с гудением била вода, и низвергалась на пол пополняя рыжее липкое болото. Передавать слова сантехника мы не берёмся. Мы даже не знаем точно, как они пишутся. Прочавкав ботинками по вездесущей глине сантехник, не прекращая сквернословить, добрался до трубы.

  – Ты что наделал!? – перекрывая шум воды орал он – Я ж сказал тебе в ведро слить, а ты!?.

 Григорий не отвечал. Было горячо, обидно и… стыдно.

  – Тут же шесть атмосфер!!! – горланил сантехник – Как же его под таким давлением обратно прикрутить!!?

 Пошарив вокруг себя и разок свалившись в болото, сантехник нашёл кран и безуспешно попытался накрутить его на трубу. Горячая вода обжигала руки, заливала лицо.

 – Придурок!!! – проревел он, убежал, но вскоре вернулся с каким-то пустым мешком.

 – Держи так вот! – сказал сантехник и вручил виновнику катастрофы мешок, растянув его экраном, пресекающим гейзер.

 Битва продолжалась долго, но человек ведь может всё, смог и это. Когда фонтан унялся, стал сразу слышен гомон голосов всех, кто собрался в коридоре подвала. Григорий Григорьевич, подстёгиваемый обидными укорами сантехника стал пробираться к двери, скользя и падая в липкую грязь. Выбравшись из кладовки он увидел, в числе прочих, заходящегося хохотом Костю. Евгений Трофимович стоявший тут же набросился с упрёками:

  – Григорий, ты что совсем дурак!? – он боялся, что его обвинят в спаивании молодого сотрудника и это поддавало жару в его праведный гнев – Не соображаешь вообще ничего!? – затем придвинувшись вплотную, понизив голос он сказал – Я тебе вообще никогда наливать не буду.

  – Ну ты Гришка даёшь!.. – давясь смехом, кряхтел Костя.

  – Пошли вы к чёрту!!! – вдруг заорал Григорий, переводя взгляд с орнитолога на сантехника и Костю – Я здесь не сантехник!!! Какого чёрта я должен крутить эти ваши краны!?

  – Ну тебе ж сказали, открути кран и слей воды в ведро – примирительно забубнил сантехник – на шо ж ты весь кран-то свинтил? Не открывается, ну и не крути…

  – Вот именно! – зло сказал Гриша – Вот именно! «Кран открути»! Откуда я знаю, что крутить!?

 Тут и Евгений Трофимович сменил тон:

  – Иди, Гриня, переоденься, просушись…

  – Пошли вы к чёрту! – огрызнулся Григорий и пошёл к выходу.

  – Куда же ты мокрым? – преподаватель фотографии торопливо шёл следом до самого выхода и уговаривал – Простудишься Гришенька, ну куда мокрым?..

 Григорий шёл не оборачиваясь и не замедляя шага. Костик с озабоченным выражением лица шагал рядом не произнося ни слова. Только подойдя к троллейбусной остановке он неуверенно сказал:

  – Гриша, слышь, не расстраивайся…

 И остановился глядя как тот молча заходит в подъехавший вагон.

Другие произведения автора:

Пикник

VIII

XI