Вещие сны сидельца Сизова - сон двадцать второй

29 января 2019 — Надежда Опескина

Прошло три месяца. Выздоровление не наступало, отказывали ноги и Сизов передвигался с помощью костылей. Врачи настаивали на госпитализации и продолжении лечения, Славик категорически отказывался. Хотел уехать домой, но Лавров настоял, чтобы он жил в агентстве. Для уборки офиса и приготовления еды Сизову была принята женщина из дома напротив, основным местом работы у которой было ЖЭУ, где она уже полгода мела дворы. Тихая, с доброй улыбкой, она сразу понравилась Лаврову. Ознакомившись с её документами, пришёл в шок. Искусствовед, с двумя высшими образованиями, в свои сорок лет не могла найти работу. Всем подавай молодых и красивых, а Вера, так звали новую работницу, красивой не была. Маленькая ростом, худенькая, волосы блеклого серого цвета, невыразительные глаза. Нет, назвать её уродиной язык не поднимался, но и к разряду красоток отнести было нельзя. Про одежду и говорить не приходилось. Жила одна, замуж никогда не выходила. Родители ушли в мир иной один за другим и жила она одна в однокомнатной квартирке, от рождения по настоящее время.

   Не признавался другу Лавров, но про себя побаивался мести Домбровской. Штучка она оказалась ещё та. Нашлись свидетели её злодеяний, не всех со свету сжила. Главным свидетелем был Пётр Мохов, отсидевший большой срок за убийство ювелира, которое не совершал. Разумовский и его любовница Домбровская действовали почти всегда по одной и той же схеме. Совершив преступление, направляли на место преступления кого-нибудь и тут же вызывали милицию. Пётр работал разносчиком новомодной пиццы. Получив заказ, направился по указанному адресу. Двери были открытыми. Женский голос сказал, чтобы он поставил пиццу на стол в гостиной. На кресле сидел мужчина в годах. Увидев Петра, застонал и попросил помощи. В правом боку у него торчал нож. Молод был Пётр, неопытный, подскочил к человеку и вытащил нож из раны, испачкав свою одежду хлынувшей кровью. Всё дальнейшее было для него настоящим кошмаром. Разумовский вёл то дело и парня упекли в тюрьму на долгие годы. Пережил он в местах отсидки два покушения, но выжил.

   Домбровская всё валила на Разумовского, про Дамницкого даже не вспоминала. Признала только вину за попытку отравления Сизова. Получив срок в десять лет, поблагодарила судью за гуманность.

   Комната отдыха была расположена на солнечной стороне. Сизов редко появлялся перед посетителями, однако был в курсе всех дел. Они с Лавровым позаботились о прослушивании всех помещений агентства. Всякие непредвиденные ситуации могли произойти. Посетители бывали разные, а после покушения на Сизова стали вести запись всех переговоров с клиентами. С оборудованием помог друг Лаврова, уехавший жить в Германию. Сам приехал, всё установил, пожил неделю прямо в агентстве, посмотрел столицу и отбыл.

   Обычный день апреля начинался весьма необычно. Сизов накануне не мог долго уснуть, мучили боли в ногах. Ближе к рассвету усталость взяла верх и он уснул крепким сном, сидя в кресле около кровати. Проснулся от громкого крика в кабинете Лаврова и шума борьбы. Не мешкая, поспешил на помощь другу, прыгая на костылях. Лавров отбивался от человека в чёрной монашеской одежде, цепко сдавливающего горло Векеши. Сизов, не раздумывая, огрел посетителя костылём и тот свалился на пол в беспамятстве.

   - Кто это, Векеша? - спросил Сизов, усаживаясь на стул и разглядывая посетителя.

   - Понятия не имею, Славик. Вижу первый раз. Позвонил в дверь, я пошёл, открыл. Вижу священослужитель и не побоялся к нему спиной повернуться, а он набросился сзади и ну, душить припасённой верёвочкой. Вот мы сейчас его и захомутаем ей же, - ответил Лавров.

   Связанный посетитель долго не приходил в себя. Видимо, крепенько его огрел Сизов. Приехавший наряд милиции и скорая помощь помогли очухаться священослужителю. От него сильно разило перегаром, что никак не сходилось с монашеским нарядом. Он пытался развязать руки, сидя на полу и тараща глаза, не понимая, где он находится.

   - Как ваше имя, гражданин, и почему вы напали на товарища Лаврова? - спросил приехавший лейтенант.

   - Вы не знаете как я сюда попал? - спросил посетитель, разыгрывая беспамятство. - Перебрал вчера чуток. Я не знаю никакого товарища Лаврова. Это меня тут попытались прибить. Посмотрите, какая шишка на затылке.

   - Шишка как раз не велика, а вот на шее товарища Лаврова остались довольно заметные следы от вашей верёвочки. Не поясните, за что хотели вы его убить? - настаивал лейтенант. - Сейчас разыгрываете похмельный синдром, а несколько минут назад убивали человека. Не к лицу это православному монаху или как вас...

   - Не монах я! И не православный! Ксёндз из Львова. Мирослав Ковальский. - отвечал посетитель, побагровев лицом. - Эти два негодяя посадили в тюрьму мою прихожанку, ни в чём не повинную панночку Зосю, кроткую, нежную. Исповедоваться захотела, вот я и приехал.

   - Про нежность говорить вам не к лицу. Явно, на исповеди пани Зося поведала о своих грехах и вы всё знаете о её проступках, - тихо произнёс Сизов.

   - Я дал ей отпущение грехов! Она действовала так, потому что все они были не католики...

   - Бронислав был католик, но она его не пощадила. У вас есть родинка на правом плече, пан ксёндз? - спросил Сизов, пристально глядя на гостя. - Есть! Я твёрдо это знаю! Она была там, Ксёндз, когда ты сидел со мной на Колыме, а вот креста на шее не было. Ведь это ты мне перо в спину воткнул, но чуточку ошибся. Познакомься, Векеша! Это известный убийца и душегуб по кличке Ксёндз, но за те грехи он уплатил сполна. Имя своё он назвал правильно, а фамилию слегка изменил. Это Мирослав Ковальчик. Он, видимо, и не знает, что Бронислав Дамницкий его сын. Парня так записала мать, исказив польскую фамилию. Отпусти его, Векеша! Пусть катится в свою Польшу и узнает всю правду о жизни своего сына у его брата Якуба Новака. Нет уже Софьи Новак в живых, но имя своей возлюбленной Мирослав помнил и наколол его на груди.

   При этих словах мнимый ксёндз застонал, опустив низко голову. Помолчав, заговорил:

   - Стерва! Задушу при встрече! Сынку мой! Не знал я твоей фамилии, и то, как ты был убит. Сама мне на исповеди всё рассказала. В глаза мои заглядывала, просила наказать своих обидчиков. Не сомневайтесь, господа, я самый настоящий ксёндз. Свои грехи я отмолил у Бога и служу ему верой и правдой в славном городе Кракове. Мне бы лучше домой уехать...

   Лавров поговорил с лейтенантом с глазу на глаз в приёмной. Наряд уехал. С ксёндза сняли наручники. Он сидел, закрыв глаза. Вера пригласила всех отобедать, ксёндз отказался, сославшись на необходимость бежать на вокзал, чтобы успеть на поезд. Лавров предложил его подвезти. Возвратившись, рассказал:

   - Всю дорогу ревел в семь ручьёв, не стесняясь меня. Старик уже. Прощаясь, заговорил о тех, кто живёт в нашем агентстве без божьего на то благословения и надо что-то с этим решать. Так и сказал: - Негоже держать души в темнице, пора им на покой. Пригласите батюшку, он знает, что в таких случаях надо делать. И меня оба простите, не таите зла. Буду жить и ждать, когда эта гадина выйдет на свободу. Отомщу за сына и пусть Бог меня покарает, простить я ей это не смогу.

   - Я и сам много раз думал об этом. Прав ксёндз. Надо дать покой душам и жить самому другой жизнью. Может пройти лечение и избавиться от снов. Я не жил ещё в свои пятьдесят, - ответил Сизов и, обращаясь к Вере: - Вы нам обещали обед. Оставайтесь с нами, втроём веселее будет. Векеша, давай откроем бутылочку вина, присланную друзьями.

   Прошло несколько дней... Лавров пригласил батюшку. Тот долго сидел в приемной прислушиваясь. Потом попросил написать ему имена усопших и всем уйти в кабинет Лаврова. Слышно было его хождение и бормотание молитвы, агентство наполнялось запахом горящего ладана. Когда всё стихло, вышли из кабинета, то увидели батюшку, спокойно пьющего чай. Попил, от денег отказался, подсказал в какую церковь сделать пожертвование, простился, пожелав Сизову скорейшего выздоровления и ушёл.

   В первую же ночь Сизов спал спокойным сном, без сновидений. Потом сны вернулись, но были они о жизни. Видел в своих снах Веру, проснувшись понял, что за время болезни она стала ему самым дорогим человеком, хотя говорили очень мало и то больше о борщах, плюшках и прочей еде.

Продолжение следует: