Лунный бзик или внутренний протест.

3 апреля 2015 — Родион Рахимов

Все когда-нибудь заканчивается и плохое и хорошее. Отдых у моря не исключение, насыщенных до придела три недели, пролетают как один день. Как не странно время имеет свои пределы обозначенное билетами «туда» и «обратно». Кажется, еще вчера выпил первую бутылку коньяка «Кара-Даг» с Коктебельскими друзьями и вот последняя, в этом сезоне.

Особый пик расставания и походы по кафе, приходится на последний день и всю ночь, до утра. И для сна не остается ни секунды. Но есть надежда поспать под стук колес на нижней полке плацкартного вагона до самой Москвы.

Не тут-то было. Плацкартный вагон еще в Феодосии был набит до отказа. Но белье проводницы выдавали только после станции Айвазовская. И Аристарх, в ожидании заветной остановки закинув рюкзак на третью полку, съел все три пирожка с капустой, купленные на вокзале у сердобольной старушки с голубыми глазами, которая чем напоминала его матушку. Чтобы зря не растрачивать время и сразу уснуть. Поезд под звуки «Прощание славянки» медленно тронулся в путь. Каждый раз, вот уже в течений двадцати с лишним лет, услышав этот марш, он ловил себя в сентиментальности. Не мог он простить своей стране такой подарок Украине Крыма, сперва Хрущевым, а потом Ельциным при распаде СССР. Он не занимался политикой, но понимал, что страна катится куда-то в пропасть или её специально толкают какие-то злые силы. Он любил Родину по названием Россия, но терпеть не мог государство с его бюрократическим аппаратом, с проворовавшимся олигархами, жирующие на бедах своего народа. Ему даже как-то приснился сон, что Крым вместе с Украиной снова присоединился к России. Украдкой вытер навернувшуюся на глаза слезу и виновато улыбнулся сидевшей, напротив, в проходе пассажирке с двумя малолетними детьми. Которые, уже носились по вагону до своей толстой, с обгоревшими плечами и ногами тете, в конце вагона и обратно. Поезд, медленно проехав по побережью, остановился у станции Айвазовская. Жара за пределами вагона доставала всех, но люди, поведавшие все на своем жизненном пути, верили, что это ненадолго. Проехав какие-то десять часов, за Харьковом будет уже прохладно. Аристарх, когда ехал в Крым, попал в новый вагон с кондиционером, но он не работал и люди задыхались. И он попросил у Всевышнего, чтобы на обратный путь, он дал старые вагоны, где можно было открывать окна. Всевышний, услышал и дал такие ветхие вагоны, что окна вообще не закрывались и поддувало с где-то снизу.

Постелившись, он сразу принял горизонтальное положение, пытаясь уснуть. Но было душно и шумно. Соседка напротив, пригласив свою тетю еще двумя девочками лет десяти, решила пообедать. Они обедали, шумно делясь впечатлениями о прошедшем отдыхе. Как ходили по «кафешкам» и заказывали музыку. Как загорали, выходя на самый солнцепек, и даже обгорели. Пообедав, они решили всей гурьбой погрызть семечки. Над Аристархом, на второй полке, ехала молодая и красивая девушка со своим парнем, который ехал в другом вагоне. Но он, встав над Аристархом, длинной каланчой, шушукался со своей подругой, с которой по разговорам, вместе отдыхали. Напротив пенсионеры, муж и жена.

Купе явно было переполнено. И этот шум, исходящий от каждого из них угнетал его, создавая дискомфорт. Звук семечек был как хлопок, а в таком количестве пяти ртов, звучал как аплодисменты. Он уже ненавидел не только этих пассажиров, но все что окружало его. Старушку, продавшую ему пирожки, от которых пучило и ему пару раз приходилось выбегать в тамбур. Этот поезд и страну, куда он ехал, проблемы, которые ждали его дома и работа полгода без зарплаты. Хорошо еще отпускные дали.

- Смотрите, - говорила обгоревшая тетя, - показывая на свои ноги, - у меня кажется «Солнечная лихорадка».

- Да нет, - нет, у вас «Лунный бзик», это часто бывает у тех, кто ходит по чужим купе и щелкает семечки и мешает другим пассажирам. Это я вам как дерматолог говорю. – Тонко намекал ей Аристарх. О том, что пора бы и честь знать.

Аристарх был московским интеллигентом в пятом поколении, и был очень хорошо воспитан. Чихал только в платок. Чихнув, долго извинялся перед окружающими. Всегда уступал места женщинам и всегда открывал пред ними двери. И поэтому от своих слов даже слегка покраснел.

Но тетя поняла это как шутку и громко рассмеялась:

- Надо будет чем- нибудь помазать.

Аристарх демонстративно отвернулся и даже не заметил, как уснул.

И приснился ему сон, как будто он от имени министерства здравоохранения участвует в соревнованиях по прыжкам на батуте. И будто бы приз, надувной шарик под потолком внутри которого был миллиардный сертификат на медицинские нужды: на новые поликлиники, оборудование и зарплату.

Все старались, как могли. Аристарх тоже выкладывался, но получалось хуже, чем у других. И ему было даже обидно, и судья «на линии» в данном случае на высоте между батутом и потолком, знаками и мимикой подсказывал ему, что бы он пукнул, как это делают другие и на реактивной тяге взлетают выше.

При очередном подъёме судья опять заговорщический подмигнул, давай, мол, чего стеснятся – все свои. А при следующем крикнул на весь зал: - Аристарх давай!

Тут уже подхватил весь зал, все болели на него и за здравоохранение. Зал неистовствовал под бурные аплодисменты, свист и крики.

- Аристарх! Аристарх! Давай! Давай! Оле! Оле!!!

Ну, Аристарх и дал, одним залпом заряженный тремя пирожками с капустой.

Аристарх тут же проснулся и, почувствовав, что густо покраснел от содеянного, медленно приоткрыл один глаз и медленно повернулся удивленный тишиной.

В купе никого не было, их как ветром сдуло.

Он лег и уснул спокойным, младенческим сном, пока не разбудили украинские пограничники в Харькове.