Скифы

 Часть 1.

Победа скифов над египтянами.

Глава 1.

 

Римляне в первые века нашей эры считали доказанным, что народы Скифии господствовали в Европе и Азии полторы тысячи лет, примерно с 3554 г. до н.э. Их владычество в Азии прекратил ассирийский царь Нин (Паний, Панин) около 2054 г. до н.э. В труде Юстина содержатся следующие  хронологические указания:

  На протяжении 1500 лет после победы скифов над египтянами, Азия платила дань скифам. Затем 1300 лет  Азией правили ассирийцы, а мидяне — 350 лет. Так как конец владычества мидян связывался с правлением персидского царя Кира (середина VI века д. н. э.), то победа скифов, по Помпею Трогу, относится примерно к 3700 году д. н. э.

Христианский историк Оросий достижение скифами господства в Европе и Азии  отнес к периоду за 1500 лет до Нина, что попадает на 3553 г. д. н. э. Оросий переставил последовательность войн. Победу ассирийского царя Нина над скифами он датирует за 1300 лет до основания Рима (2053 год д. н. э.).

Юстин повторил версию Помпея Трога о большей древности скифов по отношению к египтянам приведя имена ранних скифских царей, и указав на связанные с ними события:

Скифы  занимали незначительные земли, но впоследствии, благодаря своей храбрости и военным силам, завоевали обширную территорию и снискали своему племени большую славу и господство. Сначала  их малочисленные племена селились у реки Аракса (Аму-Дарья).  Еще в древности под управлением одного воинственного и отличавшегося стратегическими способностями царя они приобрели себе территорию в горах Кавказа, а в низменностях прибрежья Океана и Меотийского озера (Азовское море) и прочие области до реки Танаиса (Дон).

Хорошо знакомые со скифами греки описывали их как красивых людей крепкого телосложения. Поскольку спартанцы и афиняне были известными эстетами во всем, что касалось строения тела и в целом внешнего облика человека, к тому же не склонными к пению дифирамбов иноземцам, то можно не сомневаться в справедливости этой оценки. К тому же она подтверждается данными ученых-антропологов. Вот как описывает внешность европейских скифов один из мэтров отечественной антропологии академик Валерий Алексеев: «Это были классические европеоиды, отличавшиеся... удлиненной формой головы, относительно низким и широким лицом, довольно массивным скелетом и сравнительно высоким ростом».

В известном древнегреческом трактате «О воздухе, водах и местностях», который часто приписывают перу знаменитого целителя Гиппократа, хотя труд этот был создан гораздо позже, автор обратил внимание на необычный оттенок волос у жителей Северного Причерноморья. «Все скифское племя, — свидетельствует неизвестный эллинский врач, — рыжее, вследствие холодного климата, так как солнце не действует с достаточной силой, и белый цвет как бы выжигается от холода и переходит в рыжий»

Война для скифов была повседневным явлением, поэтому все взрослые мужчины, никогда не расставались с оружием. Свою воинственность они объясняли чужеземцам следующими словами: «Нам постоянно приходится воевать, или защищая свои стада и пастбища от других, или  нападая на них».

С большой долей вероятности можно утверждать, что скифы первые воспользовались лошадью для верховой езды. Кочевая жизнь, совершенно ровная земля, климат и состав почвы, исключительное занятие охотой и скотоводством способствовали развитию коневодства. Наконец, все это вместе взятое, должно было заставить воспользоваться лошадью для быстрых переездов. При столь благоприятных условиях скоро использование лошади сделалось всеобщим, и скифы так привыкли к этому, что проводили почти всю жизнь на коне.

Вероятно, скифы знали о лошадях и привыкли на них ездить задолго до того, как грекам пришла в голову мысль, о возможности сесть верхом на коня. Этим можно объяснить происхождение мифа о кентаврах. Человек, не допускавший мысли, чтобы ему подобный мог сидеть на лошади, очевидно, при первой встрече с всадником был вполне расположен принять последнего за особое существо: получеловека, полулошадь.

Вооружение скифов состояло из лука и стрел, которые, по словам Геродота, имели наконечники из меди или бронзы.

 

Глава 2.

 

В VIII тысячелетии д. н.э. в северо-восточной Африке, в нижнем течении реки Нил, возникли первые египетские города: Мемфис, Иераконполь и др. Прошло несколько десятков веков, и к IV тысячелетию д. н.э., в результате объединения царств Верхнего и Нижнего Египта, сложилось одно из древнейших государств на Земле, породившее замечательную и великую культуру Древнего Востока. Культуру,  сыгравшую важнейшую роль как в формировании античной культуры, так, в дальнейшем и в истории развития общества. В искусстве существует прямая традиция, передаваемая от мастера к ученику, от ученика к ценителю или копиисту, связывающая ранние загадочные формы художественного творчества с культурой нашего времени. Она соединяет нынешнее искусство – любое современное здание, любой плакат – с искусством, возникшим пять тысячелетий назад в долине Нила.  Школу египтян прошли греческие мастера.

 Среди рабовладельческих государств, возникших после распада родового строя, Египет первым достиг подлинного могущества и стал великой державой, в которой народ был полностью подчинен правящему классу. Сознание силы, желание ее приумножить и сохранить, определили мировоззрение правящей верхушки общества и легли в основу религии египтян. Египетская великодержавность и страх, который она внушала соседям, египетская государственность и уважение, которое верховной власти надлежало внушать самому египетскому народу, требовали раз и навсегда установленных представлений и верований.

Основные принципы, служившие опорой верховной власти в Древнем Египте – незыблемость и непостижимость. С самого возникновения египетской державы установилось обожествление ее полновластных правителей – фараонов, чья неограниченная власть основывалась на земельных богатствах и эксплуатации огромных масс рабов. Уже в V тысячелетии до н.э. появляются зачаточные формы государственной власти, аппарата угнетения, созданного в интересах нарождавшегося класса рабовладельцев. Уже тогда жилища вождей племен стали выделяться среди других своими размерами, а захоронения, после освоения технологии изготовления кирпича, стали обкладываться им. Кроме того, могила вождя была прямоугольной, в то время как рядовые общинники погребались в обычных овальных ямах. Особое внимание оформлению могилы вождя уделялось потому, что считалось: “вечное” существование его духа обеспечивало благоденствие всего племени. В Иераконполе была найдена гробница вождя, глиняные стены которой были уже покрыты росписью.

В процессе становления классового общества и образования единого рабовладельческого государства роль фараона возрастала. Египетское общество прошло путь от традиции почитания вождя племени в додинастический период,  до полного обожествления своего правителя в Древнем Царстве. Фараон в древнеегипетском обществе считался наместником бога во плоти, а поэтому получил официальный титул “бог благой”. В более поздние времена обычным наименованием фараона стало такое его обозначение, как “телец сильный”, в честь одного из самых  почитаемых в Египте животных – быка. Служители религии учили: “Бойся согрешить против бога и не спрашивай о его образе”.      Во славу царей, во славу незыблемых и непостижимых идей, на которых они основывали свое деспотическое правление, создавалось и египетское искусство. Оно мыслилось не как источник эстетического наслаждения, а, прежде всего, как утверждение в поражающих воображение формах и образах самих этих идей и той власти, которой был наделен фараон. Искусство стало на службу интересам верхушки рабовладельческого государства и его главе, оно было призвано, в первую очередь создавать памятники, прославляющие царей и знать рабовладельческой деспотии. Такие произведения уже по самому своему назначению должны были выполняться по определенным правилам, что  способствовало образованию канонов.  Примером памятника додинастического периода, возвеличивающего фараона, является шиферная плита Нармера, высотой в 64 см, с обеих сторон покрытая рельефными изображениями и краткими иероглифическими надписями, рассказывающими о значительном историческом событии: победе Нармера, царя Верхнего Египта, над Нижним Египтом и объединения долины Нила в единое государство. Значение этого памятника заключается в том, что он является не только своего рода итогом художественного творчества предыдущих периодов,  но также наиболее ярким образцом искусства времени первых фараонов в Египте, первым примером так называемого “египетского стиля.”  С целью максимальной ясности одна и та  же, по существу, тема повторяется в палетке Нармера несколько раз в разных вариантах. В центре Нармер булавой раздробляет голову вражескому вождю. На оборотной стороне,  вверху он же, в короне Нижнего Египта, как победитель направляется к месту, где лежат связанные и обезглавленные военнопленные. Внизу царь в виде быка разбивает рогами зубчатую ограду поселения и топчет копытами поверженного врага.

На голове Сфинкса надет царский полосатый платок, на лбу высечен Урей – священная змея, которая, по верованиям египтян, охраняет фараонов и богов, под подбородком видна борода, которую стали носить египетские цари.

 

Глава 3.

 

       И вот фараон, этот полновластный хозяин крупнейшей и мощнейшей державы своего времени, этот могучий африканский лев пал под ударами северного медведя.

Скорее всего, победа далась скифом не очень дорогой ценой. Решающую роль сыграло превосходство в тактике и вооружении. Большое количество конницы (в Египте лошадей почти не было) вооружённой мощными луками, боевые колесницы, представлявшие собой, установленные на повозках двойные каркасы, сплетенные из прутьев и с  заполненной глиной серединой, предназначенные для защиты находящихся в повозках стрелков, сыграли решающую роль.

Скифы, не жалея стрел, расстреливали изготовившегося к рукопашному бою противника не приближаясь к нему вплотную. Когда же египетские воины, понеся огромных потери, обращались в бегство, конные скифы нагоняли их и разили копьями, палицами и кистенями.

       Но одно дело захватить страну, одержав победу в сражениях, гораздо труднее удержать власть в ней на протяжении длительного времени. Как же могли практически неграмотные кочевники управлять огромным государством, и собирать дань в течение 1500 лет, не только с него, но и со всей Азии?

       Сбор налогов – дело нелёгкое. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на тысячи современных офисов и десятки тысяч чиновников Министерства по налогам и сборам только в нашей стране.

Единственная возможность собрать дань являлась в заключении взаимовыгодного договора с египетскими жрецами. В обмен на сохранение жреческой касты, служители культа обеспечили выполнение поставленной задачи. Храмы Египта, являлись центрами накопления товаров и богатств, частью уходивших на дань скифам.

       В Египте же появились новые династии фараонов. Фараоны и их приближённые стали светловолосые, иногда голубоглазые, они носили бороды и имели жён-блондинок. И это было не удивительно, ведь фараон - бог, а богу виднее какой облик принимать.

По эпосу греков, прикованный к скифской скале (Кавказу) Прометей посоветовал блондинке Ио (превращенной в белую корову) бежать оттуда к низовьям Нила. Там она избавилась от колдовства Геры, и от нее родился первый царь Египта Эпаф (Гор). Египтяне запомнили Ио как Исиду. Всё это подтверждается находками археологов, нашедшими «следы» скифов и других, живших в наших  Причерноморских, Приазовских, Калмыцких, Астраханских, Уральских, Казахских, Туркменских и других степях народов,  на египетской земле.

Взять хотя бы первые египетские монументальные постройки. Многие исследователи обратили внимание на их выразительность. Более поздние образцы египетского искусства на них мало похожи. Так, архитектурный стиль храма, расположенного у гробницы фараона Джосера, совершенно необычен для Египта: имитация из камня деревянных столбов и сводчатой крыши. Археологи до сих пор не могут найти прототипов подобных сооружений в этой южной стране. Но известно, что дома столбовой конструкции - излюбленный тип строений для жителей степей. В IV тыс. д. н.э. такие дома ямной культуры встречаются  на территории современного юга Украины и России. С жилищами Ближнего Востока они, действительно, ничего общего не имеют, ибо предназначены для холодного климата. Племена ямной культуры можно смело назвать умелыми строителями. Свои долговременные поселения они окружали целой системой рвов и мощных каменных стен, высота которых превышала 2 метра. При сооружении своих жилищ ямники впервые начали применять двухрядную кладку стен с перевязкой швов на земляном растворе - так называемую «кладку на грязи». Многие строительные приемы, хорошо известные еще древним жителям наших степей, применялись при сооружении жилищ украинцев и русских.

Более того, обнаружены и другие неоспоримые свидетельства «северного влияния»: «бронзовые мечи северного типа», относящиеся к ранней истории Египта, которые находят в земле, черепа необычной формы, встречающиеся в некоторых погребениях и другие находки подтверждают мнение о том, что фараоны первых династий вели свой род от чужеземных властителей. Блондинкой, очевидно, была, супруга Хеопса. В ее гробнице нашли изображение матери царя – Хетепхерис, с белокурыми волосами и светлыми глазами. На восточной стороне погребальной камеры Тутанхамона изображена похоронная процессия. Мумия лежит в саркофаге на носилках с изображениями львов, саркофаг стоит в ковчеге, который придворные тащат на санях к гробнице. Сани в Египте? Но откуда могли появиться сани в этих жарких странах, где никогда не было снега и холодной зимы? Конечно же, древние египтяне не ездили на санях, на них провожали усопших в последний путь. Это был похоронный обычай, позаимствованный у проживавших в наших степях народов.

 

 

Погребальная процессия. Мумию фараона везут на санях.

Изображение на древнеегипетском папирусе

 

Кстати, на Руси он сохранялся даже в средние века. Так, киевский князь Владимир Мономах (1053-1125 гг.), предчувствуя приближение смерти, пишет в своем «Поучении»: «Сидя уже на санях …».

 

Глава 4.

В трудах античных историков, древнерусских летописях и христианской литературе есть многочисленные сообщения о войнах скифов (либо их предков) с Египтом и походах живших в наших степях народов «в землю Египетскую». По утверждению древних и средневековых авторов, эти войны и «хождения» имели место не просто в очень далекие, но даже в незапамятные времена. По свидетельству Помпея Трога: «Скифское племя всегда считалось самым древним, хотя между скифами и египтянами долго был спор о древности происхождения».

Египтяне хвастались, что от них произошли все народы, а скифы утверждали, что их предки кочевали по просторным степям, тогда, когда Египта не было и в помине. В пользу доказательства своего более древнего происхождения египтяне приводили следующие аргументы: «В начале мира, когда одни страны пылали от нестерпимой жары, а другие, как, ваша Скифия, покрывались льдом от ужасного холода, в Египте был климат умеренный. И если в других странах человек существовать не мог, пока не были найдены средства защиты от жары и холода, то в Египте были все условия для этого. Ни зимние холода, ни летний зной не причиняли страданий его обитателям, а плодородная почва давала обильное количество пищи».

Скифы вовсе не признавали умеренность климата, доказательством древности, уверяя, что насколько климат Скифии суровее египетского - настолько там выносливее тела и души. Внимательно выслушав доводы египтян, степные кочевники приводили свои доказательства: «Каждому ясно, что природа, распределив по странам жару и холод, сразу же создала живые существа и растения, способные переносить тот или иной климат. Ваши растения, например, любят много тепла и не терпят холода, а наши вполне переносят зиму.

Что касается плодородия ваших земель, то они не сразу стали плодородными. Потребовалось много веков и труд многих поколений для сооружения плотин и оросительных каналов, после чего ваши поля стали давать урожай. Земля Египетская может быть, возделываема только при условиях заграждения Нила. И поэтому он кажется последней страной в отношении древности обитателей, так как образован, по-видимому, посредством плотин или иловых наносов Нила позднее всех стран. Если в мире, как утверждают некоторые мудрецы, первоначально господствовал огонь, то наша Скифия, вследствие зимних холодов, первой остыла, и на ее территории появились первые люди. А Египет долго после этого оставался в огне. Да и доселе он не остыл, как следует, и страдает от жары…». Согласно Помпею Трогу: «Такими доказательствами скифы одержали верх над египтянами и всегда казались народом более древнего происхождения».

В качестве доказательств контактов скифов и других, живших в наших степях народов с Древним Египтом можно привести встречающиеся в долине Нила изображения колесниц (очень похожих на те, что появились в Приднепровье на много веков раньше) и бородатых воинов, облаченных в одежду явно северного происхождения. Без сомнения, многочисленные контакты между столь отдаленными друг от друга цивилизациями имели место еще в «незапамятные времена». Именно «цивилизациями», ибо кочевавшие в степях племена никогда не были «варварами». Нередко они выступали в роли учителей и наставников! Конечно, не стоит полагать, что отношения древних народов складывались в одном направлении - они обменивались опытом и заимствовали передовые достижения друг друга. Ни одна известная цивилизация древности никогда не развивалась обособленно, варясь в собственном соку.

Раскопки захоронений говорят о резком изменении в социальном строе скифов к 3 тысячелетию д. н. э.  Это проявилось в появлении грандиозных курганов скифской аристократии, т. н. "царских курганов", достигавших в высоту более 20 м. В этих глубоких и сложных по конструкции погребальных сооружениях были погребены цари и их дружинники. Погребения аристократии сопровождались захоронением умерщвленных жен, наложниц, слуг (рабов) и лошадей. Воинов хоронили с оружием: короткие мечи-акинаки с золотыми обкладками ножен, масса стрел с бронзовыми наконечниками, колчаны, обложенные золотыми пластинами, копья и дротики с железными наконечниками. В богатых могилах часто встречались медная, золотая и серебряная посуда, греческая расписная керамика и амфоры с вином, разнообразные украшения тонкой ювелирной работы скифских и греческих мастеров. При погребении рядовых скифских общинников сохранялся, в основном, тот же порядок, но погребальные предметы были беднее.

   Если отбросить принадлежность к другой культуре и размеры курганов, то погребение в курганах явно пришло из Египта, с учётом того, что европейский регион не мог обеспечить запасом стройматериалов для таких сооружений. Поэтому основной причиной для создания курганов стала идея возвеличенья после смерти, позаимствованная у египтян. И только поэтому курганы начинают появляться только в 3 тысячелетии д. н. э., то есть  после проникновения в культуру скифов не только рабовладельческих традиций Египта, но и свободного воззрения на жизнь через призму роскоши и величия.

       Скифы познакомили египтян с колесницами на лёгких колёсах (спицах), запряженными лошадьми, ранее почти не известными в Египте. Любопытно, что о происхождении пришельцев с севера древние историки не могли сказать ничего определенного.

       Египтяне познакомили скифов со способами обработки земли, дали семена зерновых культур, научили кораблестроению и мореплаванию. Характерна скифская легенда: у прародителя этноса, сына бога Зевса от дочери реки Борисфен (Днепр), человека по имени Таргитай, было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и младший — Колоксай. В период их царствия на землю упали пышущие жаром золотые плуг, ярмо, секира и чаша. В руки это золото далось лишь младшему брату. От него и произошло племя паралатов. От среднего сына — катиаров и траспиев, от старшего — авхатов. Все вместе они составили союз царских скифов — сколотов.

У скифов стала широко применяться система землепользования, при которой царь сажал на землю своих воинов, которые коллективно обрабатывали выделенные наделы, отбывали воинскую повинность и платили определённую денежную и натуральную подать. Кроме того, из Египта были вывезены и поселены на северном побережье Чёрного моря специалисты – ткачи, которых позже стали называть – колхи. Геродот в V в. до н.э. встречался с колхами, вот его слова: «Колхи, по-видимому, египтяне: я это понял сам еще прежде, чем услышал от других. Заинтересовавшись этим, я стал расспрашивать [об этом родстве] как в Колхиде, так и в Египте. Колхи сохранили более ясные воспоминания о египтянах, чем египтяне о колхах... Сам я пришел к такому же выводу, потому что они темнокожие, с курчавыми волосами. Впрочем, это еще ничего не доказывает. Геродот называл еще одну черту сходства колхов с египтянами. Только они, да египтяне изготовляют полотно одинаковым способом. Так же и весь образ жизни, и язык у них похожи. У эллинов, правда, колхидское полотно называется сардонским (из Сард – столица Лидии),  а привозимое из Египта — египетским.

 

Глава 5.

 

События того времени значительно позже нашли своё отражение в древнерусских летописях: некогда в Египте царствовал царь Феост (Гефест), называемый Сварогом. «Во время цесарьства его съпадоша кл_щ_ с небесе и нача ковати оружие. Преже 6о того палицами и камением бивахуся». Сварог-Гефест установил твердое единобрачие, «сего ради прозваша и бог Сварог». После Сварога царствовал его сын «именем Солнце, его же наричють  Дажь-бог». «Сълнце ц_сарь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог (т.е. Бог – дающий),  бе муж силен…»

«Оть негъ же начаша человъци дань давати ц_сарем».

Русские люди XII в. считали себя (или свой княжеский род), потомками Дажьбога, царя-Солнца «дажьбожи внуци», «Слова о полку Игореве».

 

Часть вторая.

 

Геракл.

 

Глава 1.

 

История узнавания имени знакома антропологам. Но "Геракл" (Hercules) - слово со многими смыслами. Цицерон называет шесть легендарных фигур с именем Геракл, Варрон - сорок четыре. Это имя, Heracles, по-гречески означает "Слава Геры", а Герой древние греки называли богиню смерти. У скифов в  далекой северной области Герра находились могилы царей и героев ("героя героев", герра-хозяина, индоевропейского повелителя, от чего иногда ведут немецкое herr или египетское Гор). По-видимому, он (Геракл) - составное божество, включавшее в себя множество героев, принадлежавших к разным народам в разные религиозные периоды. Одни стали настоящими богами, другие остались героями. И это позволяет считать его самым сложным персонажем в классической мифологии.

       Геракл впервые появляется в легенде как священный царь пастухов и, возможно, оттого, что пастухи радовались рождению двойни у овец, тоже был одним из двойни. О его характере и жизни можно узнать из множества легенд и обрядов. Он - властелин дождя в своем племени и нечто вроде грозы в образе человека.

       Этот Геракл - предводитель всех оргиастических обрядов, и при нем двенадцать стрелков из лука, включая вооруженного копьем его брата-близнеца, который является его tanist, или заместителем. Каждый год он справляет свадьбу с царицей лесов, кем-то вроде девы Марианны. Сам он могучий охотник и повелитель дождя, который вызывает по своему желанию, или тем, что громко стучит дубовой палкой в дупле дуба и мутит воду в озере дубовой веткой, или тем, что кидает камешки в священную тыкву или громыхает черными метеоритами в деревянном ящике,  привлекая этим звуком громы и молнии

       Геракл - вождь своего народа в войне и на охоте, двенадцать его приближенных призваны почитать его. Однако его имя говорит о подчинении его самого Богине, царице лесов, чья священнослужительница является законодательницей в племени и распорядительницей всех празднеств. Здоровье людей связано с его здоровьем, поэтому его жизнь обременена бесчисленными царскими табу.

Другой тип Геракла - царь земледельцев, равно как и пастухов, который специализировался на выращивании ячменя, так что иногда его путают с элевсинским Триптолемом,  вавилонским Таммузом и египетским Манеросом. Древние его портреты в львиной шкуре, с дубинкой и зернами, пускающими ростки у него за плечами, были найдены в месопотамских городах и относятся к третьему тысячелетию до нашей эры. В Восточном Средиземноморье Геракл правит попеременно с братом-близнецом в царствах Аргоса, Лакедемона, Коринфа, Альба Лонга и Рима. Известны и другие сo-цари подобного типа: Ификл и тиринфийский Геракл, Поллукс и Кастор, Линкей и Идас, Калаид и Зет, Рем и Ромул, Демофонт и Триптолем,  Фарес и Зара, Авель и Каин, и многие другие. Геракл  же - возлюбленный пятидесяти жриц горной Богини, в ее честь он носит шкуру льва. Общее царствование близнецов ограничено восемью годами, очевидно, потому что в каждый сотый лунный месяц происходит примерное совпадение лунного и солнечного календарей.

       Каждые четыре года в пятидесятый лунный месяц устраивалось состязание за право стать Гераклом или Зевсом и возлюбленным пятидесяти жриц на следующие четыре года.

       Богом Гераклом орфических мистиков был Аполлон Гиперборейский. Английский учёный Грейвс в своей книге «Белая богиня» пишет: - «Гвион намекает Хайнину и другим придворным бардам, что настоящее имя героя, которого они бездумно прославляют как короля Артура, - Геракл-Дионис (rex quondam, rex-que futurus - король, который был, и король, который будет), и во время своего второго пришествия он явится бессмертным Гераклом».

 

Глава 2.

 

До нас дошло несколько легенд о происхождении скифов – этого удивительного народа. По греческой легенде, скифы ведут происхождение от легендарного героя Геракла и полудевы-змеи Гилеи, (гилея у скифов – лес) которая, завладев его конями, вынудила сына Зевса вступить с ней в связь. После чего она спросила у Геракла, как ей поступить с будущими сыновьями — воспитать при себе или отправить к отцу. Геракл отдал один  свой лук (как скифский вождь он имел их два), и тяжелый пояс с золотыми застежками в виде чаши, велев оставить в этих краях того из потомков, который сумеет натянуть тетиву на лук и надеть тяжелый золотой пояс, что до этого было под силу только Гераклу.
Родилось трое сыновей. Только один из них смог справиться с заданием отца — младший, его звали Скиф. Двое старших его братьев — Гелон и Агафирс — не смогли натянуть тетиву и надеть пояс. На фризе найденного при раскопках  серебряного ритуального сосуда, захороненного в могиле знатного скифа, изображено испытание сыновей Геракла — Агафирса, Гелона и Скифа — отцовским луком. Здесь нет самого состязания, но показаны три пары фигур, из которых особенно интересна одна пара: юному безбородому воину его собеседник протягивает лук. Как известно, двое старших братьев не смогли натянуть лук Геракла и поэтому не получили права на отцовское царство на Нижнем Днепре. Победил младший брат – Скиф, натянувший лук и получивший царство. Неудачливые старшие братья были изгнаны на чужбину.  Неопределенное наименование «земли, называемой Гилеей». Географически по тексту  эта земля нам не ясна, но вполне вероятно, что она находилась на месте позднейшего русского «Олешья» («Полесья») на левом, южном, берегу Днепра у самой его дельты. Река течет, «оставляя вправо Полесье и так называемый Ахиллов Бег». Устье Гипакириса впадало в Каркинитский залив; следовательно, под Полесьем — Гилеей подразумевалось то же Олешье в низовье Днепра, расположенное, как и Ахиллов Бег, западнее Каркинита.     Агафирс, мифический родоначальник всех агафирсов, как рассказывали понтийские греки, был старшим из трех сыновей Геракла и девы-змеи; он не смог натянуть отцовский лук, и мать изгнала его. Геродотом приведены некоторые скифо-агафирские конфликты: царь агафирсов Спаргапейф убил царя скифов Ариапейфа. Скифский царь «пал жертвой коварства Спаргапейфа, царя агафирсов».

По легенде о сыновьях Геракла гелоны родственны скифам, они вселились в землю будинов, где жили эллинские купцы, и построили гигантский деревянный город…

В качестве главного священного предмета фигурирует лук героя. Это также -  основное оружие конных стрелков, кочевых скифов. Важная роль лучной стрельбы у скифов подтверждается не только множеством греческих свидетельств о скифах как о прекрасных стрелках-всадниках, но и легендой о скифском царе Арианте: численность своих воинов он определил по количеству наконечников стрел. Естественнее всего связать легенду об испытании луком с собственно скифами, с кочевыми воинами – лучниками.

Историческая информация, содержащаяся в легенде о трех братьях, сыновьях Геракла, сравнительно проста: три народа, занимающих пространство от Карпат до Дона, происходят от одного общего корня и родственны скифам. Сомневаться в достоверности этих данных не приходится, т.к. на всем этом пространстве господствуют общие признаки скифской культуры. Гелоны говорят по-скифски, а относительно агафирсов не сказано ничего об отличии их языка от скифского.

 

Часть третья.

 

Царь Мадий.

 

Глава 1.

За 1500 лет правления скифов в Малой Азии египтянам удалось полностью перевооружить свою армию. Появилась в многочисленная конница, боевые колесницы. Стали применяться новые, более эффективные тактические приёмы военных действий. Правящие классы египетского общества почувствовали себя вполне защищёнными. Египет по-прежнему оставался могущественной мировой державой. В то же время в малой Азии появилась новая сверхдержава – Ассирия, которая прекратила выплату дани Египту, а следовательно и скифам. Скифы же, недовольные потерей значительных доходов, на протяжении ещё тысячи лет продолжали набеги на границы Египта.

Желая раз и навсегда прекратить эти набеги Сенусерт III (греч. Сесострис) - могущественный фараон  Среднего царства, правивший между 1878 и 1839 д. н. э., предпринял военный поход на Скифию. Он прошел по материку, покоряя встречаемые на пути поселения оседлых народов, пока не переправился из Азии в Европу и, не найдя скифов, блуждая в причерноморских степях, был вынужден в преддверии зимы, повернуть обратно, что, однако, не помешало ему присвоить себе титул: «покоритель скифов и фракийцев».

 Память о Сенусерте – этом могущественном и наиболее воинственном фараоне XII династии – жила в течение столетий, что нашло отражение в трудах греческих и римских писателей, где его образ воплотился легендарного покорителя полумира Сесостриса.

Однако скифы продолжали нападать на Египет. По данным Павла Оросия (V в. н.э.), около 1234 г. до н.э. произошло сражение скифов с египетским царем Весозом, желавшим "смешать войной юг и север". Оросий писал: "В 480 году до основания города (Рима) царь египетский Весоз, или желая смешать войной, юг и север, разделенные почти целым небом и морем пояса, или присоединить их к своему царству, первым объявил войну скифам, отправив наперед послов объявить врагам условия подчинения.
На это скифы отвечают, что это глупо. Богатейший царь предпринял войну против неимущих, ибо ему, наоборот, следует бояться, как бы не остаться, в виду неизвестного исхода войны, без всяких выгод и с явными убытками. Затем им не приходится ждать, пока к ним придут, а они пойдут сами навстречу. Они не медлят, и за словом следует дело.
Прежде всего, они принуждают самого Весоза в испуге бежать в свое царство, на оставленное же войско нападают и забирают все военные припасы. Они опустошили бы также весь Египет, если бы не были задержаны и отражены болотами, возникшими в результате разрушения ирригационных сооружений. Вернувшись тотчас назад, они бесконечной резней покорили всю Азию и сделали ее своей данницей..." Античные авторы называли царя скифов того времени Танай (Танаис: так назывался и Дон). В науке эту войну обычно относят к эпохе Рамсеса II.

 Набеги совершались иногда даже с моря. По египетским сведениям, на долину Нила напали «народы моря», которые, по утверждениям современников фараонов Мернептаха (1225-1215 гг. до н.э.) и Рамсеса III (1198-1166 гг. до н.э.), «всех превосходили твердостью духа и опытностью в военном деле». Лишь навербовав наемников из числа соседних народов (ливийцев и эфиопов), египтяне смогли отстоять свою независимость. В Х веке н. э. арабский историк Масуди упоминал «Маджака» в качестве древнего славянского царя, а в источниках Х века арабы называли русских пиратов «ал-Маджуо».

Событие начала VII века д. н. э. не подвергается никаким сомнениям и не опровергается никакими источниками: скифы пересекли Дон и объединились с киммерийцами (могущественным скифским племенем), с этого времени начинается история собственно скифского государства.

Объединению предшествовала гражданская война в Киммерии. Получив приглашение от союза скифских племён к участию в очередном набеге на Египет, племя не смогло прийти к единому решению. Беднейшие слои населения выступали за набег, богатые же были против. Им не хотелось менять сытую и спокойную жизнь на тяготы и лишения боевого похода. Возникло вооружённое противостояние, в результате которого богатые были перебиты. Геродот в своей «Скифии» упоминает об огромном кургане, в котором были похоронены убитые киммерийские цари. Курган располагался в районе нынешнего Белгорода.

Глава 2.

       В VII веке до н. э у скифских племен появились органы военной демократии: вожди племен, совет племенных вождей и собрание племен. Одной из главных задач такой общественной организации было ведение войны. В связи с этим у скифов особенным почитанием пользовался бог войны, которому приносились богатые жертвы. В это же время власть скифских вождей стала наследственной и превратилась в царскую власть. Возникло мощное скифское государство, представлявшее собой большую политическую силу и просуществовавшее несколько столетий.  Все мужчины были воинами. «У скифов, — пишет Аристотель, — во время одного из праздников не позволялось пить круговую чашу тому, кто еще не убил ни одного врага».

По словам Геродота, скиф получал долю добычи в бою по количеству убитых врагов, в доказательство чего он приносил своему царю их головы. В древних народных сказаниях говорится, что воинственный скифский народ поклонялся мечу, как арабы — камню, а персы — реке. Скифы отличались свободолюбием, храбростью и упорством в борьбе. Геродот считал скифов выдающимся по уму, мудрейшим из народов. По словам другого древнего историка Юстина, “это был народ в трудах неутомимый, в войнах неукротимый, а крепость телесных тел его была чрезвычайная. Они ничего не приобрели, что можно было бы потерять, в победах не искали ничего, кроме одной славы”.

Основным оружием скифов были лук и длинное копье… Геродот говорит, что скифы натягивали тетиву лука не к груди, а к плечу и искусно стреляли как с правого, так и с левого плеча. Наконечники стрел делали различной формы, часто их пропитывали змеиным ядом, “дабы смертельную рану сделать вдвое смертельнее” (Овидий). Скифский воин — это конный лучник. Сила его, по словам Овидия, заключалась “в стреле, в полном колчане и в быстром, не знающем устали, коне”. Кроме лука и копья, скифы имели короткий меч (акинак) и арканы. Их защитное вооружение составляли щит, чешуйчатый панцирь и шлем. Щит был небольшой и делался из кожи. Панцирь состоял из медных, а впоследствии из железных, пластинок, которые нашивались на кожу так, что пластинки одного ряда закрывали до половины пластинки другого ряда. Такой панцирь плотно прилегал к телу и не стеснял движений воина. Боевой порядок скифов состоял из отдельных ватаг (родовых отрядов), которые выстраивались в одну линию. Несколько отрядов высылалось вперед для засад и в резерв для поддержки частей боевого порядка, теснимых противником. Глубина боевого порядка была неопределенной; большое внимание уделялось равнению по фронту и сомкнутости строя, часто имевшего форму клина. Бой вели в конном строю и никогда не спешивались. Нередко старались победить противника не силой, а военной хитростью. Бой обычно начинали вечером действиями дальних засад, обходами противника и притворным отступлением с неожиданным переходом в контратаки. При успешном исходе боя скифы преследовали противника до полного его уничтожения или рассеивания. Потерпев поражение, они не отказывались от борьбы, а продолжали ее до тех пор, пока окончательно не были разбиты или не добивались перелома в свою пользу.

       Скифы устроили свое общество так, что одно племя, кочующее в местах своего постоянного обитания, было как бы коллективным господином остальных скотоводческих и земледельческих племен. Так, на окраине скифского мира, в предполагаемых местах обитания скифов-пахарей, находят множество могил древних земледельцев с их весьма скромным инвентарем. Среди них изредка встречаются более богатые захоронения воинов-всадников с насыпными курганами. В центре же скифского мира захоронения земледельцев исчезают вовсе, и все могилы принадлежат более или менее знатным воинам. Такое вот своеобразное государство, где есть коллективный господин, в качестве которого выступает племя царских скифов.

Устранения последних политических структур киммерийского периода ускорило скифскую экспансию в южном направлении. Но чтобы добраться до Египта сухопутным путём пришлось пройти всё Ассирийское государство. Без войны это сделать было невозможно.

Глава 3.

 Несмотря на всё своё могущество в военном отношении Ассирия уступала скифам. Сделанные в последнее время исследования памятников-надписей и недавно найденных барельефов и других скульптурных работ ассирийцев освещают историю, обычаи и нравы этого народа. Они же дают нам возможность проследить с большой точностью происхождение ассирийской конницы, тем более, что это единственные сведения, которые мы имеем о состоянии кавалерии в самые древние времена. Видимо, употребление конницы до и во время царствования Тиглатпаласара I, вступившего на престол в 1120 г. до н.э. (вскоре после окончания Троянской войны), было ассирийцам неизвестно. По крайней мере на одной длинной надписи того времени неоднократно упоминается о колесницах, о кавалерии же и речи нет. Между тем на скульптурных изображениях времени Сарданапала (885 лет д. н.э.) рядом с колесницами уже встречаются и всадники, хотя и малочисленные. Это дает нам возможность предположить, что конница тогда только начинала входить в употребление. Еще позже, при Салманасаре и Сеннахерибе (722-705 гг. до н.э.), количество изображений всадников значительно возросло, так как они постоянно встречаются на памятниках. Только цари, и высшие военачальники изображаются на колесницах. Снаряжение лошади было вначале своеобразно: оно состояло из наголовника, хомута, жемчужной нитки и сбруи почти такого же образца, как в нынешнее время у упряжных лошадей. Для управления пользовались ременной уздечкой с украшениями. Хомут был богато отделан, обвешан кисточками и оригинально помещен почти на средине шеи. Обращает на себя внимание сходство снаряжения верховых и упряжных лошадей, доходящее до того, что первые носили даже хомут — вещь для верховой езды совершенно бесполезную. Обстоятельство это наводит на мысль, что переход от езды на колесницах к езде верхом совершился сам собой, например, когда военные действия были перенесены в пересеченную, недоступную для колесниц местность, и воины переходили к езде верхом. Сама посадка всадника очень оригинальна: колени подтянуты почти к спине лошади и крепко обхватывают ее шею, так что опущенные книзу части ног висят вдоль плеча лошади. Эта посадка очень напоминает обыкновенную манеру сидения на земле восточных народов. Что наводит на мысль, будто воины только что начали ездить верхом и не вполне еще научились этому делу. При этом каждый конный воин сопровождался безоружным всадником (одетым в тунику и остроконечную шапку), единственным назначением которого было вести лошадь воина и держать ее, пока последний стрелял из лука. Это еще более подтверждает ранее высказанное мнение, что первоначально для верховой езды пользовались лошадьми, выпряженными из колесниц: воин садился на одну из них, а возница, который и управлял обеими лошадьми — на другую. Несомненно, что кавалерия, действовавшая таким образом, была в периоде своего младенчества.

Воин, одетый в вышитую тунику и в каске с шишаком, имел, кроме лука и стрел, еще меч и щит, но нет ни одного изображения, на котором он бы сражался этим оружием. Вышеописанный тип всадника прошел впоследствии значительные видоизменения. Прежде всего, произошло разделение на два рода воинов: стрелков из лука и копьеносцев.  Совершенствовалось  искусство верховой езды. Появилось седло, состоящее из четырехугольной  подушки или попоны,  которое придерживалось троком а иногда еще нагрудным ремнем и подхвостником. Головной убор и нагрудный ремень были богато разукрашены. Сама посадка всадника, сделалась более правильной и красивой. Воины научились управлять лошадьми без посторонней помощи. Копьеносцы держали повод в левой руке, а копье — в правой, стрелки же при стрельбе бросали повод на шею лошади, это показывает, что лошади были приучены без управления поводом, стоять смирно или продолжать двигаться. Некоторые улучшения последовали и в одежде всадников. Она состояла из туники с бахромой по краям, широкого пояса, узких панталон, зашнурованных сапог и остроконечного шлема; иногда через плечо проходил широкий ремень, на котором висел меч. Руки были от локтей голы. Во времена Сеннахериба (705 г. до н.э.) конница (как стрелки, так и копьеносцы) носила кольчугу, закрывавшую все тело, кожаные штаны, сапоги и набедренники. Стрелки имели луки длиной в 1,2 метра и в колчане, носимом на спине, — стрелы длиной около 1 метра; иногда лук имели и копьеносцы (на тот случай, если копье сломается), причем он носился заброшенным за плечо. При Ассархаддоне (681 г. до н.э.) попоны для лучшего закрытия лошади были удлинены настолько, что покрывали грудь, спину и зад лошади, они делались из звериных шкур или толстого войлока.

По словам Геродота, Ксиаксар Мидийский, первый из азиатских царей, ввел разделение войска на когорты, а равно и по роду вооружения на копьеносцев, стрелков и конницу. Ксиаксар умер в 585 г. до н.э., процарствовав 40 лет. На всех сохранившихся с его времени изображениях мы видим отдельные отряды всадников без пехоты, сцены из сражений, где кавалерия одна атакует неприятеля, длинные линии копьеносцев, следующих в две шеренги, а иногда разделенных на группы. Стрелки отдельных отрядов отличаются особенной одеждой.

Глава 4.

В VII веке д.н.э. поход скифов в Малую Азию начался. Опорным пунктом экспансии была крепость Дербент, возведенная скифами в 730 г. д. н. э. на месте древнеарийского поселения эпохи бронзы. Сначала они напали на Ассирию: в 705 г. д. н. э. в битве с ними погиб ассирийский царь Саргон II. Ассирия потеряла территорию нынешнего Южного Азербайджана.  В 679 г. д н. э. поход скифов на Ассирию завершился неудачей: скифский царь Ишпакай погиб, а его сын Партатай (Партатуа) заключил в 673 г. д. н. э. мир.  К этому времени скифы завоевали себе такой большой почёт в Азии, что  ассирийскому царю Асархадону пришлось считаться с ними и отдать свою дочь замуж за Партатуа. Об этом событии в одной из ассирийских OMINA пишется следующее:    «Бартатуа, царь страны скифов, который послал теперь (вестника) Асархадону,  царю Ассирии для заключения союза. Так как Асархадон, царь Ассирии, дает теперь царевну из дворцового гарема Бартатуа, царю скифов, вступит ли Бартатуа, царь скифов, честно в союз (?), будет ли он вести честные, надежные речи по отношению к Асархадону, царю Ассирии, будет ли соблюдать и верно выполнять то, что определено Асархадоном, царём Ассирии».    И с этих пор ассирийские хроники называют Партатуа «царём» и впервые упоминают Скифское царство в Передней Азии – Ашкуз. По-видимому, походный центр Скифского царства находился в Восточном Закавказье – на территории современного Азербайджана. О его характере можно только догадываться, потому что у скифов не было собственной письменности, а другие писали о них мало. Однако утверждение скифов на новой территории, очевидно, сопровождалось, так же как и в Северном Причерноморье, подчинением местного населения и кочевого, и земледельческого.  После Партатуа царем скифов был его сын Мадий. Мать персиянка дала ему воспитание, подобное тому, что получали дети при царском ассирийском дворе.

В Передней Азии той эпохи существовало два основных военно-политических блока: 1) Ассирийская империя, стремившаяся к «мировому господству»; 2) ее противники — все остальные, самыми сильными из которых были Урарту, Мидия и Вавилон.

В 653 г. до н.э. скифы обрушились на Мидию. По свидетельству Геродота, «мидийцы, вступили в бой со скифами возглавляемыми царём Мадием и, потерпев поражение в битве, лишились власти, а скифы завладели всей Азией». Скифы применяли конно-стрелковую тактику, которой на Востоке не знали, и противостоять ей не умели. К тому же, скифы ввели еще одно новшество в военном деле — усовершенствованный тип стрелы с граненым бронзовым наконечником и втулкой, что позволяло стрелам пробивать щиты и доспехи а, следовательно, повышало эффективность стрельбы. Впрочем, от былого могущества Мидии к VIII в. д. н. э. ничего не осталось, она давно уже зависела от Ассирии. Даже официальным государственным языком служил уже не арийский, а хурритский, и правили страной чужеземные ставленники. В 655 г. скифский царь Мадий возглавил поход против Лидии и взял ее столицу Сарды, в 653 г. д. н.э., установил контроль над Мидией — над всем Северо-Западным Ираном. Этот факт позволяет оценить масштаб военных действий: от западного побережья Малой Азии до южного берега Каспия. Скоординированные действия на столь огромной территории могла успешно вести только регулярная, хорошо управляемая армия, а отнюдь не «полчища варваров». Скифы одерживали победы благодаря не только личному мужеству, но и высокому уровню организации и военной техники. Однако вести серьезную войну против мидийского народа скифам не пришлось. Судя по некоторым упоминаниям в ассирийской переписке того времени, после первых же поражений царь Мидии попросту бежал к своим ассирийским хозяевам, бросив страну на произвол судьбы. Со многими из местных племен у скифов сложились добрые отношения. Для мидян они первоначально стали освободителями, а не завоевателями: воспользовавшись скифскими победами и бегством своих марионеточных правителей, в 673 г. д. н. э. Мидия восстала и вышла из-под власти Ассирии. Скифы завладели всей Азией... Отсюда они пошли на Египет. Когда они достигли Сирийской Палестины, Псамметих, царь Египта, встретив их дарами, мольбами убедил далее не продвигаться». Вероятно вспомнив об «особых» отношениях с Египтом, а также получив заверения в возобновлении выплаты дани в случае разгрома Ассирии, скифы повернули обратно.

Около 633 г. д. н. э. началась последняя, заключительная фаза «ассирийских» войн. Города и крепости Ассирии пали в течение нескольких лет (последняя в 605 г. д. н. э.). Спустя два с половиной тысячелетия археологи нашли полуразрушенные гигантские дворцы и храмы, занесенные песком и глиной. Несколько десятилетий войско скифов хозяйничало на Ближнем Востоке, не имея достойных соперников, покоряло народы. Как пишет Геродот: «В течение двадцати восьми лет, скифы властвовали над Азией, и за это время они, преисполненные наглости и презрения, все опустошили. Ибо, кроме того, что они с каждого взимали дань, которую налагали на всех, они еще, объезжая страну, грабили у всех то, чем каждый владел». То есть дань получали цари, но и простым воинам не хотелось вернуться домой с пустыми руками.

Откройте «Ветхий завет», почитайте древние пророчества иудеев, и вы поймете, какой страх нагнали кочевники на весь регион: «Вот идет народ от страны северной, и народ великий поднимается от краев земли. Держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосердны, голос их шумит как море, и несутся на конях, выстроены как один человек. Мы услышали весть о них, и руки у нас опустились, скорбь объяла нас, мучения как женщину в родах». Таким наказанием за грехи пугает потомков Иеремия, глава 6, стих 22—23.

Многие правители Древнего мира искали поддержки у скифского государства. Скифы вновь достигли мирового господства, хотя и ненадолго. Власть над миром они потеряли в результате своей наивности.

Глава 5.

Получая из рук, Мадия царскую корону новый мидийский царь Киаксар хотел получить, и власть, терпел унижения и горе своей страны. Однако все эти долгие годы он не терял решимости освободиться от этого дикого и свирепого врага. Наконец ему удалось вырваться из-под скифского ига. И не силой, а хитростью. Киаксар и его придворные-мидяне устроили пир и пригласили скифского царя Мадия. Мадий принудил всех покоренных платить дань Киаксару -  царю мидян, которого тогда считал дорогим его другом. Скифский вождь явился на пир, привел с собой лучшую боевую часть всего своего войска и самых знатных людей, богато одетых для пиршества. Скифы веселились,  мидяне же коварно еще и еще подливали им вина. И когда пьяные скифские военачальники, сраженные вином, повалились на землю, и царь их Мадий заснул на полуслове, скифов настигла смерть. Киаксар и его солдаты перебили всех, а утром мидийцы напали на ничего не подозревающее скифское войско. В начавшейся панике кочевники не сразу смогли организовать отпор и понесли большие потери. Но и войско Киаксара понесло настолько значительные потери, что стало неспособным к продолжению боевых действий.

Деморализованные потерей своих вождей, нападением союзников, слухами об измене и начавшейся вследствие этого межплеменной рознью, остатки скифского войска  большей частью ушли в Причерноморские степи, попутно разорив закавказское государство Урарту, за то, что воины этого государства решили преградить путь отступающим. Небольшая часть скифов, обозрев подчиненные провинции во всем их могучем плодородии, покинули боевые отряды своего племени и по собственному желанию поселились в разных областях Азии. Помпей Трог говорит, что от их имени и рода произошли поколения парфян. Оттого-то  до сего дня их называют по-скифски «беглецами», т. е. парфянами.

Кстати, по рассказу Геродота, благодаря которому мы так много знаем об этом народе, по возвращении из 28-летнего похода скифов ожидал неприятный сюрприз: «Ведь жены скифов вступили в связь с рабами... От этих же рабов и жен скифов выросло молодое поколение. Узнав свое происхождение, юноши стали противиться скифам, когда те возвратились из Мидии. Прежде всего, они оградили свою землю, выкопав широкий ров — от Таврийских (Крымских) гор до самой широкой части Меотийского озера» (Азовского моря).
Истинные скифы-воины расквитались со своими рабами и их потомками, применив вместо мечей нагайки, и создали державу, в состав которой вошли три разных племени: царские скифы (или сколоты, как они сами себя называли), скифы-земледельцы и скифы-кочевники, а рабов стали ослеплять. Видимо, для профилактики.
Несмотря на кажущуюся невероятность этой легенды, она подтверждается данными современных археологических раскопок.

Скифское войско стало основной силой, разгромившей крупнейшие империи древности, Ассирию и Урарту; иранцы-мидяне играли во всех событиях VII в. д. н. э. подчиненную роль. Недружелюбно настроенные по отношению к народам Великой Скифии историки приписывают их победы Мидии и Вавилону. Но скифские стрелы, обнаруживаемые во всех крепостях конца VII в. д. н. э., лучше всяких слов говорят о том, кто брал эти крепости на самом деле.

Мадием были переселены на скифские земли многие  покоренные племена, хорошо овладевшие наукой земледелия. Особенно многочисленных переселений было два: одно из Ассирии в землю между Пафлагонией (в дальнейшем военно-административный округ Византийской империи, расположенный в одноимённом регионе на северной границе Анатолии) и Понтом (Чёрным морем), другое из Мидии, основавшее поселение у реки Танаис. Последние назывались савроматами. Переселенцы много лет спустя, сделавшись сильнее, опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню.

Ужас, который навели скифы в VII-VI в.д.н.э. на все ведущие страны Передней Азии, был настолько велик, что те дружно бросились перевооружать свои армии. Наибольших успехов в перевооружении достигли разбитые наголову иранцы — мидийцы и персы.  Впоследствии они, опираясь на усвоенные уроки, создадут Великую Персидскую державу.

Часть 4.

 

Война с Дарием.

Глава 1.

       Прошло более 100 лет после коварного убийства царя Мадия и других скифских вождей. Выросли новые поколения, притупилась боль поражений. Но не прекратилась межплеменная рознь.  Тон здесь задало племя агафирсов. Их вожди говорили, что этих позорных  поражений  не могло бы произойти, если бы они возглавляли скифский союз, тем более что они имеют на это полное право, поскольку их род происходит от старшего сына Геракла. Им удалось подчинить своему влиянию ряд мелких племён: невров, андрофагов, а также меланхленов и тавров. Потомки Скифа, а также многочисленные племена гелонов, будинов,  савроматов, не соглашаясь, отвечали агафирсам, что, возможно поражения бы и не было бы, но и не было бы побед. И вспоминали тетиву отцовского лука, которую не смог натянуть их предок Агафирс.

       В это же время в передней Азии возникло мощное государство Персия, с царём Дарием I  во главе. Покорив Вавилон и обеспечив господство персов в Азии, Дарий восстановил спокойствие и порядок в своём государстве, и ощутил необходимость в большой и, конечно, победоносной войне, которая должна была сблизить разнородные племена его царства, и вместе с тем, послужить испытанием твёрдости этого союза. На одной из надписей ему прямо влагаются в уста слова: «Копьё персидского воина должно под моей властью проникнуть далее пределов царства». Не имея достойных противников в Азии, Дарий решился на далекий поход в Скифию. Не смотря на то, что набеги кочевников на государства передней Азии давно прекратились, ему не давали покоя лавры египетского фараона Сенусерта III объявившего себя победителем скифов. Предки Дария смогли уничтожить непобедимого Мадия, и он считал себя готовым к окончательному уничтожению скифов, тем более,  что хорошо знал о межплеменных раздорах кочевников. Понимая, что в степи, простирающейся на тысячи километров, не так- то легко найти и уничтожить конного противника, он подготовил очередную хитрость, задумав зажать скифов между многочисленным и хорошо вооружённым персидским войском и войском агафирского союза, а затем полностью их уничтожить. Агафирсы охотно согласились помочь ему в этом, в обмен на признание их вождями нового скифского союза.

Глава 2.

Дарий готовился к походу и рассылал вестников к подвластным народам: одним царь приказывал выставить войско, другим корабли, третьим построить мост через Боспор Фракийский.

Ктесий сообщает о морском набеге персов на прибрежных скифов: «Дарий приказал каппадокийскому сатрапу Ариарамну перейти в Европу против скифов и взять в плен мужчин и женщин. Ариарамн, переправившись на 30 пятидесятивёсельных судах, взял скифов в плен, причем захватил и брата скифского царя Марсагета, найдя его заключенным в оковы за какой-то проступок». Скифский царь Скифарб расценил  этот набег, как начало войны, в гневе написал Дарию дерзкое  письмо; ему был дан такой же ответ.

  Собрав 70 000 войска, Дарий переправился в Скифию. Скифы, понимая, что они одни не в состоянии отразить полчища Дария в открытом бою, отправили послов к соседним племенам с призывом о помощи. На прошедшем межплеменном совещании присутствовали цари тавров, агафирсов, нёвров, андрофагов, меланхленов, гелонов, будинов и савроматов. Цари гелонов, будинов и савроматов пришли к согласию и обещали помочь скифам. (Савроматы - потомки переселенцев из Ассирии в Скифию при Мадии.) Цари же агафирсов, невров, андрофагов, а также меланхленов и тавров отказались.

Получив такой ответ, а также сведения о тайных сношениях агафирсов с персами, скифы решили не вступать в открытое сражение с войсками Дария. Свое войско они разделили на три отряда. К первому отряду под предводительством царя Скопасиса присоединились савроматы. Отряд этот должен был отступать прямо к реке Танаису (Дон) вдоль озера Меотида (Азовское море). Если же персы повернут назад, то преследовать их. Второй отряд под командованием Иданфирса должен был связывать войска агафирсов, не позволяя им ударить в тыл первого отряда. Третий отряд, под командованием Таксакиса, охранял направленные на север, в леса, кибитки с женщинами и детьми.

Глава 3.

Собрав большой флот из кораблей греческих городов Малой Азии,  Дарий направился к северным  берегам Чёрного моря. Искусный греческий инженер Мандрокл соорудил мост из судов в самом узком месте пролива Босфор. Огромная персидская армия переправилась по нему на европейское побережье. Грекам Дарий повелел плыть в Чёрное море до устья реки Дунай, а затем построить мост через реку и ожидать его там. Сам же двинулся вдоль западного побережья моря. Местные фракийские народы, обитавшие там, подчинились персам, не оказав никакого сопротивления. Только воины племени гетов попытались сопротивляться, но были разбиты и вынуждены присоединиться к войску Дария.

Глава 4.

Через Дунай был сооружён мост из судов и, перейдя его, персидская армия начала продвигаться на север. Для охраны моста был оставлен греческий контингент из ионийцев с приказом ждать 60 дней, после чего разрушить мост. Очевидно,  Дарий задумал обогнуть Чёрное море и вернуться в Персию через Кавказ, но на всякий случай решил сохранить переправу, если придётся отступить. На третий день пути скифская конница стала нападать на отдельные отряды персидской пехоты и истреблять их.

Персы напали на первый отряд скифского войска и начали его преследовать.  Долгое преследование скифов вглубь их территории истощило армию. Тогда персидский царь послал к скифам послов, которые обратились к скифскому вождю — Иданфирсу:
— Зачем вы убегаете от нас, скифы? Если вы считаете себя сильнее — вступайте с нами в бой. А если вы слабее — пришлите нашему владыке «землю и воду» и покоритесь.
— Мы не убегаем от вас, персы. Мы просто кочуем по своим степям, как привыкли с давних пор, — насмешливо улыбнулся Иданфирс. (Геродот. «Скифия».)
Не имея достаточных запасов продовольствия и возможности вступить в открытый бой со скифами, персы шли за отступающим противником, пока не достигли пустыни. Пустыня эта совершенно необитаема, и тянется в длину на семь дней пути. Дойдя до пустыни, Дарий с войском остановился станом на реке Оаре, недалеко от берега Азовского моря. В этом месте царь приказал построить полукругом  восемь больших укреплений на равном расстоянии — около 60 стадий, друг от друга, расположив здесь свою пехоту. Он решил, что эта местность хорошо подходит для устройства ловушки  для скифов. По его замыслу персидская конница во взаимодействии с конницей агафирсов должны были загнать к этим укреплениям войско скифов.  Пока Дарий занимался сооружением укреплений, его конница, выполняя приказ, совершила двух недельный рейд по Скифии с целью поиска агафирсов и установления взаимодействия с ними. Проникнув в землю будинов, персы нашли там город, окружённый деревянной стеной. Будины бежали, город опустел, и персы предали его огню. От пленных им удалось узнать о том, что отряды агафирского союза разбиты, а агафирсы ушли в Скифию.

 Скифы  победоносно разгромили меланхленов, андрофагов и невров, и «агафирсы видели, как бежали от скифов соседи их и какое разорение терпели от них, а потому они отправили к скифам глашатая с просьбой о мире». (Геродот. «Скифия»).

 

Глава 5.

По словам Геродота Дариев, лагерь у Меотиды был плотно блокирован скифами: «Скифы решили не завлекать дальше персов, но нападать на них всякий раз, как только те выходили на поиски пищи…Скифская конница постоянно обращала в бегство персидскую. Персидские всадники бежали до тех пор, пока не настигали своей пехоты, которая и подкрепляла их… Подобные нападения скифы совершали и по ночам. Иногда они выманивали персов из лагеря, оставляя поблизости небольшие стада. Скифское войско, конное и пешее, осадило укрепленный район Дария, но генеральное сражение уже не было желательным для персидского полководца.

Получив известие об исчезновении агафирсов, Дарий понял, что попал в собственную ловушку. Бросив наполовину завершённые постройки, больных и раненых воинов, часть обоза, и оставив свой стан с зажжёнными кострами, чтобы скрыть от скифов внезапное отступление, персы ночью скрытно двинулись в обратный путь. Отступление проходило по той же дороге, что и наступление.

Между тем скифы послали своих представителей к мосту на Дунае с заданием уговорить ионян и других греков, оставленных там для охраны, изменить Дарию и разрушить мост. Многие греческие военачальники уже были готовы принять предложение скифов, но тиран Милета Гистей напомнил им, что они правят своими городами только благодаря поддержке Дария и, что без него они вряд ли сохранят свою власть. Это возымело действие, и мост был сохранён. Приняв решение, греки поняли, что им надо обмануть скифов, или будут убиты. Поэтому они начали разрушать мост со стороны скифов, и притом только на расстоянии полета стрелы.  Через некоторое время утомлённое и значительно поредевшее персидское войско переправились через Дунай во Фракию по восстановленному мосту.  Дарий перешел через мост и был так напуган, что поспешно разрушил его прежде, чем переправилось всё войско. Оставленные в Европе 8000 воинов были перебиты скифами.

Глава 6.

 Хотя скифский поход Дария окончился безрезультатно, но Дарий проник вглубь скифской территории, что дало ему основание включить причерноморских скифов в список подвластных ему народов, под названием «заморские саки».

  После бегства Дария скифы, идя по его следам, начинают экспансию в сторону Балкан и Фракии. Они налагают дань и повинности, на проживающие там народы, так же, как это делали в Передней Азии. В это же время развиваются греческие колонии в Крыму. Отношение к греческим городам и к связям с ними в скифском обществе было неоднозначным. Со времени Мадия многие скифы стали с подозрением относиться к контактам своих вождей с иностранцами, многие, но не все. Понтийские греки закупали хлеб у местного населения, в результате доходы земледельческого населения выросли, и часть наиболее бедных кочевников начинало вести оседлый образ жизни,  занимаясь земледелием. Население, занимающееся земледелием, платило вождям дань в виде зерна, а они уже продавали его грекам. Многие племена, в первую очередь члены агафирского союза, попали под влияние греческой культуры. Они даже тайно молились греческим богам, которым молился и Дарий. Но большинство было настроено более консервативно.

 Скифское царство 5 в. до н. э. часто рассматривают как «военную демократию», имея в виду конкретные особенности общественного устройства, выражавшиеся в триаде верховный вождь – совет старейшин – народное собрание. В подтверждение обычно ссылаются на эпизоды войны с Дарием и историю низвержения Скила. Вот как это описано у Геродота: …Много лет спустя Скилу, сыну Ариапифа, пришлось испытать подобную же участь. У Ариапифа, царя скифов, кроме других детей, был еще сын Скил. Он родился от матери истриянки, а вовсе не от скифской женщины. Мать научила его говорить и писать по эллински. Впоследствии через некоторое время Ариапифа коварно умертвил Спаргапиф, царь агафирсов, и престол по наследству перешел к Скилу вместе с одной из жен покойного отца, по имени Опия. Это была скифская женщина, от Ариапифа у нее был сын Орик. Царствуя над скифами, Скил вовсе не любил образа жизни этого народа. В силу полученного им воспитания он был гораздо более склонен к эллинским обычаям и поступал, например, так: когда царю приходилось вступать с войском в пределы города борисфенитов (эти борисфениты сами себя называют милетянами), он оставлял свиту перед городскими воротами, а сам один входил в город и приказывал запирать городские ворота. Затем Скил снимал свое скифское платье и облачался в эллинскую одежду. В этом наряде царь ходил по рыночной площади без телохранителей и других спутников (ворота же охранялись, чтобы никто из скифов не увидел царя в таком наряде). Царь же не только придерживался эллинских обычаев, но даже совершал жертвоприношения по обрядам эллинов. Месяц или даже больше он оставался в городе, а затем вновь надевал скифскую одежду и покидал город. Такие посещения повторялись неоднократно, и Скил даже построил себе дом в Борисфене и поселил там жену, местную уроженку.  Печальная участь, однако, была суждена Скилу. А произошло это, вот по какому поводу. Царь пожелал принять посвящение в таинства Диониса Вакха. И вот, когда предстояло приступить к таинствам, явилось великое знамение. Был у царя в городе борисфенитов большой роскошный дворец, обнесенный стеною (о нем я только что упомянул). Кругом стояли беломраморные сфинксы и грифоны. На этот- то дворец бог обрушил свой перун, и он весь погиб в пламени. Тем не менее, Скил совершил обряд посвящения. Скифы осуждают эллинов за вакхические исступления. Ведь, по их словам, не может существовать божество, которое делает людей безумными. Когда царь, наконец, принял посвящение в таинства Вакха, какой то борисфенит, обращаясь к скифам, насмешливо заметил: «Вот вы, скифы, смеетесь над нами за то, что мы совершаем служение Вакху и нас охватывает в это время божественное исступление. А теперь и ваш царь охвачен этим богом: он не только свершает таинства Вакха, но и безумствует, как одержимый божеством. Если вы не верите, то идите за мной, и я вам покажу это!». Скифские главари последовали за борисфенитом. Он тайно провел их на городскую стену и посадил на башню. При виде Скила, проходившего мимо с толпой вакхантов в вакхическом исступлении, скифы пришли в страшное негодование. Спустившись с башни, они рассказали затем всему войску о виденном.     После этого по возвращении Скила домой скифы подняли против него восстание и провозгласили царем Октамасада, сына дочери Терея.  Когда Скил узнал о восстании и о причине его, то бежал во Фракию. Октамасад же, услышав об этом, выступил походом на фракийцев. На Истре его встретили фракийцы под командованием Ситалка. Войска готовились уже вступить в сражение, когда Ситалк послал к Октамасаду сказать следующее: «Зачем нам нападать друг на друга: ведь ты сын моей сестры, у тебя в руках мой брат. Отдай мне его, а я выдам тебе твоего Скила, но не будем подвергать взаимной опасности наши войска!». Это предложение Ситалк велел передать через глашатая. Так как у Октамасада действительно нашел убежище брат Ситалка, Октамасад принял предложение и выдал Ситалку своего дядю по матери, а взамен получил брата Скила. Ситалк принял своего брата и удалился с войском, а Октамасад велел тут же отрубить голову Скилу».

Своего наивысшего расцвета Скифское царство достигло в 4в. д. н. э., в царствование Атея. Это был один из самых могущественных царей Скифии, сравнимый с Мадием и Иданфирсом, что подтверждают многочисленные находки монет с его именем. При Атее скифы смогли прочно утвердиться в Добрудже( современная Сербия), и стали важным фактором политической игры на Балканах. В тоже время скифы усиливают своё давление на греческие города Северного Причерноморья. Идёт увеличение торговли зерном с Грецией, в частности с Афинами, что было обусловлено поражением последних в Пелопоннеской войне.

Часть пятая.

Сокрушение Рима.

Глава 1.

В первые века нашей эры Римская империя продолжала расширяться, захватывая новые земли на востоке. Римляне не раз предпринимали попытки захватить города Северного Причерноморья. Когда некоторые из них пожелали переправиться через море и узнать, кто живет по ту сторону его, то, переправясь, они нашли скифские безоружные племена. Ранее же ни эти люди не знали, что кто-нибудь живет по ту сторону моря, ни те, что кто-либо обитает по эту сторону. Поскольку же римляне застали скифов безоружными и к войне не подготовленными, они, пойдя войною, забрали добычу и полон и вернулись.  Скифы поразмыслив, сказали: "Эти римляне, которые переправились и взяли добычу, отныне не перестанут ходить против нас войной. Поэтому сразимся-ка с ними". Началась подготовка к войне.

  Во времена династий Юлиев-Клавдиев (27 г. до н.э. - 69 г. н.э.) и Антонинов (138-193 гг. н.э.) римляне захватывали Херсонес и Южный Берег Крыма. При императорах Траяне (98-117 гг. н.э.), Адриане (117-138 гг. н.э.) и Антонине Пие (138-161 гг. н.э.) римские войска стояли у низовий Днепра и Южного Буга, но продвинуться вглубь территории Скифии так и не смогли. Здесь римляне столкнулись с конными лучниками, обладавшими новой для них тактикой кочевников, которая разрушила аксиому: «Древние войны - рукопашные войны. При равных условиях побеждал тот, кто лучше владел копьем, мечом, боевым топором». Привыкшие к линейности построения войск, строгой дисциплине и единообразию в действиях, тысячекратно усиливающими силу удара одного бойца, римские солдаты попадали в окружение первобытного хаоса. Осыпаемые стрелами, они были беспомощны в этих беспорядочных битвах, получая удары лишь издали и, не имея возможности нанести ответный удар, или сразиться врукопашную. Конные лучники нападали со всех сторон, всегда неожиданно, и исчезали, как ветер, оставляя после себя разграбленные обозы и пирамиды, сложенные из отрубленных голов легионеров.

       Как правило, римское войско выходило из своего лагеря через несколько ворот и строилось в боевой порядок или перед самыми лагерными укреплениями, или на более или менее большом расстоянии от них. В первом случае ему обычно нечего было бояться, что неприятель нападет на него, даже если оно и было расположено на равнине. На это было много причин: во-первых, войско находилось под прикрытием башен и других лагерных сооружений и машин, во-вторых, его было очень трудно заставить повернуть тыл и, наконец, даже в случае поражения лагерь являлся для него надежным убежищем, поэтому, победитель не мог его преследовать и воспользоваться своей победой. Военачальник, не удалявшийся от укреплений своего лагеря, мог сам напасть на неприятеля,  или же вызвать противника на атаку при самых неблагоприятных для того обстоятельствах. Иногда также неспособный или не расположенный к битве полководец, выстраивал свое войско в боевой порядок у самого лагеря, чтобы выставить напоказ свою храбрость и не упасть в глазах солдат.

Предводитель войска, желавший битвы, не оставлял своих солдат у самых укреплений; напротив, он удалялся от них, другими словами, приближался к неприятелю, стараясь, однако, при этом не лишиться тех преимуществ, которые ему предоставляла данная местность и из которых главное — преимущество господствующей позиции. В том случае, например, когда он строил свое войско в боевой порядок впереди лагеря на склоне холма, он не уходил дальше нижней части этого склона, так чтобы неприятелю, во всяком случае, пришлось пройти определенную часть подъема, раньше, чем начать нападение.

Могло случиться и так, что полководцу настолько хотелось вступить в битву, что он отказывался от преимуществ, которые представляла данная местность. Тогда он не оставался на склонах высот, а, продвигаясь дальше, спускался с них и шел вперед на равнину. Это значило предложить неприятелю сражение при равных условиях. Вождь, пламенно желающий вступить в битву, продвигал свое войско, как бы бросая вызов, к самому лагерю или рядам войска неприятеля. В этом случае необходимо было, чтобы полководец был уверен в безусловном повиновении своего войска, так как в противном случае можно было опасаться, что оно поддастся увлечению и, не ожидая приказания, бросится в атаку на неприятеля, который расположен в более выгодной позиции или стоит под прикрытием лагерных укреплений. В римских легионах командир подразделения (центурии) выбирался из опытных воинов или назначался полководцем. Звание центуриона примерно соответствует капитану. По своему социальному положению центурионы принадлежали к солдатам.

Действия кавалерии у римлян были таковы: она производила разведку, сражалась с неприятельской конницей, но самую важную роль играла лишь после победы, так как только кавалерия могла преследовать побежденного врага, легионеры, же совсем не годились для этой цели вследствие тяжести своего вооружения. Во время же самой битвы кавалерия ничего не могла сделать с пехотой из-за глубины ее рядов и особенностей вооружения. Другими словами, пехота была совершенно неуязвима со стороны кавалерии во время сражения и в этом смысле находилась приблизительно в таком же положении, как современная пехота с тех пор, как были введены скорострельные ружья. В самом деле, дротик — весьма грозное оружие — был для легионеров тем же, чем теперь являются ружья для нашей пехоты. Римская пехота не только не боялась атаки кавалерии, но сама могла напасть на нее и вынудить к отступлению. Впрочем, это преимущество ослаблялось одним большим неудобством: дело в том, что пехота могла отбросить кавалерию только на очень незначительное расстояние, так как дротика хватало лишь на 20—25 шагов; таким образом, конница могла постоянно возобновлять свои нападения. Понятно поэтому, что должна была испытать во время отступления пехота, оставшаяся без конницы, от постоянных нападений преследующей ее неприятельской кавалерии.

Большею частью побед римляне обязаны своей прекрасной пехоте. Конница же римская была дурных качеств: привязывание себя к лошадям, спешивание во время атаки доказывают, что римские всадники были неустойчивы на коне, не уверены в себе и что лошадь служила им исключительно как средство передвижения, а не как средство, увеличивающее своею быстротою силу шока. Вообще римляне придавали коннице мало значения и относились к ней как к роду оружия вспомогательному, не имеющему большого влияния на исход боевого столкновения.

Вооружение римской конницы состояло из копья или пики и меча, а впоследствии, и кинжала. Предохранительное снаряжение состояло из весьма легкого панциря, шлема и круглого щита. Лошади не были покрываемы бронями. Седел, римская конница не знала, а снаряжение коня состояло из покрывала и трока, причем, иногда римские кавалеристы этими троками привязывали к лошадям самих себя.

В состав каждого римского легиона конница входила в числе 300 человек; в союзнических легионах конницы обыкновенно было вдвое, а иногда и втрое более. Эта легионная конница разделялась на турмы по 30 человек в каждой. При построении турма представляла 10 всадников по фронту и 3 в глубину, но всадники не стояли вплотную друг к другу, а на некотором расстоянии для производства поворотов каждою лошадью отдельно,  таким образом, турма имела по фронту около 60 шагов. Турмы строились в одну линию на интервалах, равных протяжению их фронта. В боевом порядке легионная конница строилась по флангам своего легиона. На наружных же флангах всего боевого порядка римской армии располагалась вспомогательная конница, выставляемая подвластными народами. Иногда, легионная конница отделялась от своих легионов и тогда располагалась или на флангах всего боевого порядка, совместно с вспомогательной конницей, или позади пехоты. Ход боя конницы заключался в том, что турмы выдвигались навстречу неприятелю в строю, близком к рассыпному, так как такой строй представлял наиболее удобств для метания копий; затем собственно удара в конном строю, римская конница не производила, а расстроивши на близком расстоянии противника метанием копий, бралась за мечи и вступала в рукопашную,  если неприятель был стоек, то всадники спешивались и сражались в пешем строю. При выделении конных отрядов нередко придавали к ним велитов, сажая их на крупы коней; при подходе такого отряда к неприятелю на расстояние метательного действия дротика, пехотинцы соскакивали с лошадей и метали пилумы (дротики), подготавливая  рукопашную схватку конных частей. Самые молодые и самые бедные воины римской армии назывались велитами. Они не имели металлических доспехов и были одеты в холщовые рубахи. Велиты были вооружены дротиками. Все римские граждане в возрасте от 17 до 45 лет обязаны были служить в армии. Лишь самые бедные сначала освобождались от этой повинности, а позднее из них стали формировать легкую пехоту. В мирное время будущие легионеры занимались сельским хозяйством, ремеслом или торговлей.

Глава 2.

       Скифы для охоты на зверя и птицу использовали тоже оружие, что и на войне – копья и рогатины, мечи и кинжалы, луки и стрелы. Основными промысловыми животными у них были тур и дикая лошадь. Миллионные стада этих животных населяли все Азиатские и Европейские степи. Тур - был мощный зверь с мускулистым, стройным телом высотой в холке около 170—180 см и массой до 800 кг. Высоко посаженная голова была увенчана длинными острыми рогами. Окраска взрослых самцов была черной, с узким белым «ремнём» вдоль спины, а самок и молодых животных — рыжевато-бурой. Хотя последние туры доживали свои дни в лесах, ранее эти быки держались в основном в лесостепи, а нередко заходили и в степи. В леса же они, вероятно, откочёвывали только зимой. Питались травой, побегами и листьями деревьев и кустарников. Гнедые туры, как свидетельствует древняя летопись, имели «глаза свирепо-пламенные, голову короткую, лоб широкий, а рога так далеко расставлены друг от друга, что между ними могли усесться рядом три взрослых человека.

 Для охоты на такого зверя требовалось особое оружие. И оно было изобретено – это сложный лук. О скифском луке следует сказать особо. Воины - охотники использовали сложный лук, который пришел в Восточную Европу вместе со скифами в III тыс. д. н.э. К этому времени сложным луком пользовались повсеместно на всей европейской части современной России. Сложный боевой лук – это не просто орудие, это целый механизм. Даже средневековые воины Западной Европы не были знакомы со сложным луком, они использовали, как его именуют оружиеведы, простой лук.

Форму (конфигурацию) сложного лука можно видеть на всех древнерусских изображениях, сохранившихся до нашего времени. Сложным он называется из-за того, что изготавливался из нескольких кусков древесины разных пород, сухожилий крупных копытных и обматывался вываренной берестой пропитанной рыбьим клеем.

Стрелой, выпущенной из такого лука, пробивали насквозь боевых коней, а всадник оказывался не только пробитым насквозь стрелой, но и пригвожденным к лошади. Скифские охотники из своих луков стрелами легко пробивали насквозь лосей, туров, медведей. Стрелы, пущенные с расстояния около 250 метров (в Древней Руси это была мера длины, называвшаяся «перестрелом» или «стрелищем»), пробивали дубовые доски толщиной  5 см.

Искусные мастера лучники для богатырей изготавливали столь мощные луки, что обычный тренированный «вой» - воин дружинник, был не в силах его натянуть. Пробивную и убойную силу стрелы, пущенной из такого мощнейшего лука трудно даже вообразить.  Боевая скорострельность лука доходила до 20 выстрелов в минуту. В умелых и сильных руках скифский боевой сложный лук был страшным оружием. На охоте, как и в бою, возникали самые разные ситуации, и каждому случаю должна была соответствовать стрела определенного типа. Чтобы найти быстро нужную стрелу в туле (с 1585 года в русских письменных источниках появляется тюркское слово «колчан») ушко или древко окрашивали в определенный цвет. Очень часто использовались наконечники, которые сейчас именуются «срезнями». Срезни – от слова резать. Их признак – широкое режущее лезвие. Стрелы с такими наконечниками применялись против крупного зверя или незащищенного кольчугой противника. Против лат и кольчуг использовались стрелы с узкими, гранеными бронебойными наконечниками.

       Тактика скифов заключалась в том, что воины в конном рассыпном строю приближались к неприятелю на 50…100 метров, и осыпали его градом стрел, сами, будучи недосягаемыми для оружия противника.

       Обозлённые нападениями римлян, скифы сами перешли в наступление. В 63 г. н.э. они осадили Херсонес, что заставило императора Нерона (54-68 гг. н.э.) направить в Крым войска из Мезии (современной Болгарии) во главе с легатом Тиберием. Во время гражданской войны в Риме (69 г. н.э.) скифская армия вновь нанесла удар по империи. Как сообщал римский историк Иосиф Флавий: «Многочисленное скифское племя незаметно перешло через Дунай в Мезию и в огромном числе, распространяя повсюду панику неожиданностью своего нашествия, напали на римлян, истребили значительную часть тамошнего гарнизона, убили в кровавом побоище выступившего против них легата Фонтея Агриппу, после чего разграбили и опустошили всю покоренную страну».

Глава 3.

       Новый подъем и существенные изменения в культуре происходят во II — IV вв.н.э., когда Римская империя в результате завоеваний Траяна в Дакии и Причерноморье стала

непосредственной соседкой скифов, и своим ненасытным импортом хлеба оказала огромное воздействие на часть скифских племен. Облик племён восточной и западной половин Скифии  стал разниться. Наступило то время в истории, которое автор «Слова о полку Игореве» назвал «трояновыми веками». Западные племена попали под культурное и экономическое влияние Рима. Влияние было настолько сильным, что они даже приняли римскую религию – христианство, которое было проповедано им арианским епископом Ульфилой (311-381 гг.).  Изменился и быт этих племён. Кочевое скотоводство уступило место более доходным занятиям: земледелию и ремёслам. Западные племена стали называть себя готами (от латинского Got - бог.)

       Убедившись в полной бесперспективности военных походов на восток, не принёсших ничего, кроме потерь, руководство Римской империи решило изменить методы наступления, сделав ставку на готов. Именно готы должны были обеспечивать продвижение на восток.

       В 341 году царь готов Германарих, был выбран римлянами в качестве главного оружия экспансии.  Сначала он заключил мир с восточными скифами ("пил вино за дружбу"), и только потом "пошёл с мечом на нас". Мирный договор между скифами и готами был скреплён династическим браком сестры могущественного скифского царя Буса -  Лебеди и Германариха. Германариху тогда было много лет (погиб он в 110 лет, брак же был заключён незадолго до этого). Летом 341 года Германарих по случаю праздника устроил пир, на который был приглашен царь Бус и вожди подвластных ему племён. Вечером, когда гости были пьяны, Германарих приказал своему войску напасть на них. Ничего не подозревавшие скифы не смогли оказать сопротивление. Царь Бус был убит, а семьдесят скифских вождей распяли на крестах. Утром войска готов напали на скифские кочевья, началась резня. Не понимая, что происходит, деморализованные  отсутствием вождей скифы, бросая скот и повозки, начали беспорядочное отступление на восток. Но чем дальше на восток продвигались отряды готов, тем более сильное сопротивление  встречали. Отступление скифов приобрело организованный характер, потери готов росли. На берегу Днепра наступление полностью прекратилось. Готы использовали все свои резервы, но оставшихся в живых воинов было слишком мало, к тому же начиналась зима. Боевые действия закончились. Зимой 342 года о вероломстве Германариха узнала вся Скифия. С наступлением весны скифы получив подкрепление из восточных районов, собрали новое войско, и перешли в наступление. Отряды готов были разбиты, Германарих покончил с собой.  ("Книга Велеса" утверждает, что Германариха разбили войска многих славянских родов).  Уцелевшие готские племена переправились на западный берег Истра (Дуная) под защиту римских крепостей. Вновь началась зима, но война не закончилась. Впечатлённые рассказами скифов о богатстве Рима и количеством привезённых трофеев, многие вожди тюркоязычных кочевых племён обращались к скифам с просьбами взять их в следующие набеги. Отказа не было никому. Зимой новые отряды под руководством опытных скифских воинов проходили военную подготовку, закупали оружие,  и под командованием скифских воинов, с началом весны выступали в набеги на Римские земли. Так начал формироваться гуннский союз или гуннское государство – объединение кочевых племён против Рима.

В 371 г. гунны – под предводительством царя  Баламира (Владимира) - одолели германо-сарматское кочевое племя аланов и затем -  в 373 г. обратились против других готов. Когда скиф Баламир опустошил многие римские города и земли, римляне отправили к нему послов, которые упрекали его за войну и условились вносить ему ежегодно триста либр золота с тем, чтобы он не совершал больше набегов, (римская либра =327,5 г.) С этого момента Рим стал платить ежегодную дань гуннам.

       В 375 г. Гунны вновь устремились на вестготов - ближайших соседей Римской империи. Те не смогли выдержать натиска гуннов, совсем оробев, они решилась молить о защите римлян, с которыми их уже связывала общая обоим народам христианская религия: вестготы задумали переселиться за Дунай и таким образом оградиться от страшных гуннов широкой рекой.

Глава 4.

       Римская империя приближалась к своему закату. Беспощадно бичует римский историк  Евнапий продажность государственной власти, когда «выставлялись на публичную продажу народы, для желающих купить управление ими...». «Законы были не то, что не прочнее и тоньше паутины, - как говаривал скиф Анахарсис,- они рассеивались и разносились по ветру легче праха». По подсчетам исследователей, численность населения империи составляла около 100 млн. чел., и тем не менее армия не получала необходимого количества новобранцев. Это объясняется, прежде всего, тем, что, хотя теоретически воинскую повинность, как и ранее, должны были нести все граждане, на деле правительство предпочитало вербовать добровольцев, и лишь в исключительных случаях прибегало к принудительному набору. Однако добровольцев, поступавших на военную службу, было мало, а моральные качества их были чрезвычайно низки, ибо записывались в армию чаще всего бедняки и бродяги. Производившие набор римские должностные лица за взятки освобождали от службы годных людей, иногда набирая заведомо неспособных к службе стариков и слабосильных, которых потом, опять-таки за взятку, отпускали». Подобные трудности, возникавшие при пополнении рядов легионов, вели к тому, что еще при Августе были отмечены случаи, когда в армию привлекали рабов.

Согласно сообщению историка Вегеция, в правление императора Грациана (375—383 гг.) римская пехота перестала носить тяжелое защитное вооружение шлемы и панцири – они не защищали от стрел. Вегеций, оплакивал утрату римлянами былой храбрости и былого умения владеть оружием. Археологические данные подтверждают  свидетельство Вегеция. Как признается Фожер, на большей части позднеантичных рельефов солдаты изображены без панцирей в провинциях Скифии, Аморике и Галлии. К концу IV — началу V в. тяжелая римская пехота, если еще и не прекратила своего существования, то численно сократилась настолько, что перестала играть на полях сражений сколько-нибудь заметную роль. Место легионной пехоты заняли теперь легковооруженные отряды, сражавшиеся, как правило, различными видами оружия дальнего боя. Второй многочисленной группой войск в армии начала V в. стали лучники. Вегеций призывает императора обучать стрельбе из лука четвертую или даже третью часть новобранцев, чтобы воины могли метать стрелы, как с коня, так и в пешем строю. Гораздо более широкое распространение, чем раньше получили арбалеты, манубаллисты и, очевидно, другие небольшие метательные машины. Возможно, именно ими были вооружены подразделения  так называемых балистариев, о которых Аммиан упоминает лишь однажды.

378 г. стал гибельным для Римской империи. Император Валент, правивший Востоком, только что заключил мир с персами, а Грациан, правивший Западом, только что закончил тяжелую борьбу с аламаннами, нанеся им при Кольмаре сокрушительный удар. Таким образом, у них обоих руки были развязаны для борьбы со страшным врагом, забравшимся в самое сердце империи. Валент перед самым началом войны с гуннами прибыл из Азии в Константинополь; не выждав прибытия Грациана, он выступил против гуннов, вступил с ними в битву при Адрианополе, и эта долгая, упорная битва окончилась страшным поражением римлян. Сам Валент погиб во время бегства, сохранилось даже известие, будто он задохнулся от дыма в хижине, зажженной преследовавшими его гуннами. Этот удар был ужасен тем, что подорвал значение Рима в глазах германских варваров, и по нравственному впечатлению, которое это поражение произвело на всех, его можно сравнить, пожалуй, только с битвой при Каннах. Можно сказать, что Римская империя уже не могла оправиться. Огромная территория была оккупированной варварами, рассеявшимися, по словам Аммиана Марцеллина, по северным провинциям вплоть до Юлиевых Альп.

Будущий император Феодосий Великий, как полагают, начал военную службу под началом своего отца, и участвовал с ним в экспедиции в Британию, чтобы подавить там восстание племён пиктов и скоттов. В 374 году он занимал пост командующего войсками в придунайской провинции Мезия, где успешно сражался с сарматами. В 395 году перед своей кончиной Феодосий Великий разделил Римскую империю между двумя своими сыновьями Аркадием и Гонорием,  первому достался Восток (называемый также Греческой или Византийской империей), а второму — Запад (Западно-Римская империя). С этого времени обе империи навсегда остались разделенными.

       В качестве опекунов при 18-летнем Аркадии находился честолюбивый и корыстолюбивый галл Руфин, а при 11-летнем Гонории — опытный, благоразумный и храбрый вандал Стилихон. В скором времени Руфин своим корыстолюбием навлек на себя всеобщую ненависть и, вероятно, по поручению Стилихона, был убит. Но Стилихон ошибался, считая себя настолько сильным, что надеялся захватить власть и управление над Восточной империей. При Аркадии появился уже новый любимец, Евтропий, который сумел снискать его расположение,  и питал самые неприязненные чувства к Стилихону. Стилихон и Евтропий вместо того, чтобы в виду общей опасности, грозившей со стороны варваров, помогать друг другу, только злорадствовали, когда один из них находился в затруднении, и даже каждый подстрекал варваров к вторжению в государство соседа. Когда Аркадий перестал выплачивать служившим в его войсках готам обещанное им ежегодное денежное вознаграждение, они под предводительством своего короля Алариха выступили из равнин Мезии и Фракии и двинулись на юг, в греческие области. Не встречая ни малейшего сопротивления, вестготы, опустошая все на своем пути, дошли до Афин. Город был пощажен лишь благодаря огромному денежному выкупу. Затем готы проникли через Истмийский перешеек в Пелопоннес. Коринф, Аргос и Спарта были разрушены, все следы цивилизации были уничтожены дикими воинами. Тогда Стилихон поспешил с войском в Грецию. Он высадился близ Коринфа, пошел за Аларихом и настиг его в окрестностях крепости Олимпии. Стилихону уже удалось окружить варварского короля, когда Аларих, заметив слабое место у неприятеля, неожиданным нападением прорвал вражеские линии и отступил в Эпир. Здесь он с изумлением получил известие о том, что византийский двор провозгласил его верховным правителем Иллирии. Так далеко зашли советники слабого Аркадия в своей слепой мстительности к ненавистному им Стилихону.  Аларих понял намек и решил тотчас обратить свое оружие против Италии. Но Стилихон, войско, которого также большей частью состояло из варваров, разбил Алариха сначала при Полленции, а затем и при Вероне (403 г.). Аларих отступил в Иллирию. Немощный духом и телом Гонорий, чтобы навсегда обезопасить себя от нападений варваров, перенес свою резиденцию из Милана в сильно укрепленную Равенну и влачил свои дни в печальной бездеятельности, в то время как Стилихон успешно отражал возобновившиеся вторжения гуннов.

Начиная с 432 г., когда Бонифаций был смертельно ранен в битве против своего противника, во главе правления стал Аэций и добился почетного мира с вестготами - мира, который вызван общим уже в это время опасением, возбуждаемым гуннами. Поначалу римлянам удавалось использовать гуннов для войн. Римский полководец  Стилихон ещё в 405 году привлекал гуннский отряд для разгрома войск вестгота Радагайса.

Фактическую власть в Западной Римской империи с 429 года держал успешный полководец, главнокомандующий войсками Флавий Аэций при императоре Валентиниане. В 436 году гунны по его просьбе разгромили королевство бургундов в Галлии на Рейне. Затем Аэций нанимает отряды гуннов для борьбы с Тулузским королевством вестготов в Галлии. С гуннами Аэцию долго удавалось поддерживать хорошие отношения, основанные на личных контактах (он побывал сам в юности и потом отдавал сына в заложники к гуннам) и щедрых подношениях.

Глава 5.

«Они пришли к реке, которой имя было Атил, её называли также Ра

и ещё позже – Волга… По имени реки отец назвал его Атилла.

Е. Замятин «Бич Божий».

       Усиление противостояния гуннов и Рима происходит при вожде Руа. Руа (Руас, Ругила, Роил),  царь гуннов,  решив вступить в войну с готами, прибежавшими под защиту римлян, посылает Эслу (Эслава; активный дипломат со стороны Руа и Аттилы), обыкновенно служившего ему при распрях с римлянами), угрожая нарушить ранее заключенный мир, если они не выдадут всех перебежавших к ним. Римляне предположили послать посольство к уннам; быть послами выразили желание Плинта (консул 419 г.) и Дионисий (консул 429 г. и magistermilitumper Orientem  в 453 г.), из коих Плинта был родом скиф, а Дионисий  — фракиец; оба они предводительствовали войсками и исправляли у римлян консульскую должность. Послами у римлян (и византийцев) часто оказывались скифы и близкие им фракийцы (проживавшие на землях нынешней Болгарии).  Но так как предполагалось, что Эсла возвратится к Руе раньше этого посольства, то Плинта послал вместе с ним одного из своих родственников Сенгилаха (тоже скифа; консул 419 г.), чтобы уговорить Рую вести переговоры с ним, а не с другими римлянами. По утверждении этого решения императором, Плинта выразил желание, чтобы вместе с ними отправился послом Эпиген (не исключено скифство) комет и magistermemoriae при дворе Феодосия II, один из составителей Codex Theodosianus), пользовавшийся величайшей славой за свой ум и занимавший должность квестора. Когда его избрание также состоялось, они отправились послами и прибыли в Марг (крепость в Верхней Мезии на римско-дакийской границе, отождествляется с развалинами, носящими наименование Кустар, близ селения Дубракива в Югославии), это был город иллирийских мезийцев, лежавший на реке Истре против крепости Констанции, расположенной на другом берегу. Сюда собрались и царские скифы. Они устроили съезд вне города, сидя на конях, так как у варваров не было в обычае вести совещания спешившись. Римские послы, заботясь о своем достоинстве, явились к скифам с соблюдением этого же обычая. Римлянам продиктовали условия договора, что римляне не только на будущее время не будут принимать прибегающих из скифской земли, но выдают и перебежавших уже, вместе с римскими военнопленными, прибывшими в свою страну без выкупа, если не будет дано по восьми золотых за каждого беглеца приобретшим их во время войны, Римляне обязуются не вступать в союз с варварским народом, поднимающим войну против гуннов; ярмарки должны быть равноправны и безопасны для римлян и для гуннов; договор должен соблюдаться и оставаться в силе с тем, чтобы со стороны римлян ежегодно уплачивалось по семисот либр золота царским скифам (а раньше сумма дани равнялась тремстам пятидесяти либрам. Немалое число таких договоров заключалось Скифией и ее народами с Римом (и не только с Римом) и ранее. На этих скифских условиях римляне заключили договор с гуннами, и, поклявшись отеческой клятвой, обе стороны возвратились восвояси. Перебежавшие к римлянам были выданы варварам, в том числе высокопоставленные гунны,  противники Руа, ранее перешедшие со своими отрядами на сторону римлян, которых получившие, тут же распяли во фракийском укреплении Карсе (отождествляется с селением Гершова в Добрудже), в наказание за бегство.

После смерти Ругилы  в 434 г. к власти пришёл его племянник Аттила. Власть перешла в руки грозного и весьма способного вождя.  Меч его, - по преданию, меч самого бога войны, откопанный каким-то пастухом, - обрушился, прежде всего, на персов; затем с 441 г. он обратился против Восточной Римской империи; страшные полчища гуннских всадников появились под самыми стенами Константинополя, и трепещущий император Феодосий II смог купить мир только ценой тяжкой дани (448 г.).

С целью прекращения раздоров и междоусобицы, возникшей в результате внешней политики Рима, и объединения войск под одним руководством, в 447 году Аттила убивает своего брата-соправителя Бледа,  и начинает военную кампанию. При нем гуннский союз достиг своего наивысшего могущества, совершены опустошительные походы против христиан в Восточную Римскую империю (443, 447-448), Галлию (451), Северную Италию(452). В 452 году Аттила разрушает Аквилею, столицу автокефального патриархата славян на берегу Адриатического моря, епископат переходит на остров и город Градо в 15 км от Аквилеи.

В 440-е годы Аттила опустошает владения Византии на севере Балкан, пока в 448 году не был заключён мир с императором Феодосием на условиях выплаты ежегодной дани. В 451 году Аттила повернул свою конницу на Галлию, провозгласив целью вторжения разгром вестготов. В это время римский сенат решил отправить Плинту послом к нему, вновь прося мира.

       По заключении мира с римлянами Аттила обратился к покорению народов, обитавших в Скифии, и вступили в войну с готами. Скифы осаждали Наисс (ныне Ниш), иллирийский город на реке Данубе (Нишаве). Говорят, что основателем его был Константин (Великий), который воздвиг и соименный себе город у Византия. Варвары, желая взять этот многолюдный и укрепленный город, делали всевозможные попытки. Так как горожане не осмеливались выступать для битвы, то осаждающие с целью устроить своим полчищам легкий переход через реку построили на ней мост с южной стороны, с которой она обтекает город, и подвели к стене машины, именно, прежде всего лежащие на колесах бревна вследствие удобства их для подвоза; стоявшие на них люди стреляли в защитников, находившихся на брустверах, причем люди, стоявшие на обоих краях, толкали ногами колеса и подвозили машины куда нужно, чтобы возможно было стрелять с прицелом через проделанные в прикрытиях окна; ибо для того, чтобы стоявшим на бревнах людям можно было сражаться безопасно, эти машины, прикрывались плетнями из прутьев с кожами и шкурами для защиты, как от прочих снарядов, так и от огненосных, которые бросали в них враги. После того, как было построено таким образом большое количество орудий против города, так что защитники на брустверах принуждены были податься и отступить перед множеством метательных снарядов, стали подвозиться и так называемые бараны. Это также очень большая машина: это было бревно, свободно висевшее на цепях между склоненными один к другому брусьями и имевшее острый наконечник и покрышки, устроенные вышеуказанным образом, для безопасности рабочих. Именно люди сильно натягивали его канатами с заднего конца в противоположную сторону от предмета, долженствовавшего получить удар, и затем отпускали, так что от силы удара уничтожалась вся подвергшаяся ему часть стены. Стоявшие на стенах защитники в свою очередь бросали заранее для этого приготовленные тележные  камни, когда орудия подвозились к ограде, и некоторые из них разбили вдребезги вместе с людьми, но против множества машин сил их не хватало. Осаждавшие подвозили и лестницы, так что город был взят после того, как в иных местах стена было разбита баранами, а в других стоявшие на брустверах принуждены были отступить перед множеством машин, и варвары пробрались в город через разбитую ударом барана часть ограды, а также и по лестницам, которые подвозились к не упавшей еще части стены.

Во время ярмарки в 442 г. скифы напали на римлян и многих перебили, римляне отправили к ним послов, обвиняя их во взятии укрепления и пренебрежении к перемирию. Скифы отвечали, что в этом деле они не были зачинщиками, а только оборонялись. Епископ города Марга, явившись в их землю и обыскав находящиеся у них царские гробницы, похитил положенные в них сокровища; и если римляне не выдадут его, а также и беглецов согласно договору — ибо у римлян было еще огромное количество их, — то они начнут войну. Когда же римляне отвергли справедливость этого обвинения, то варвары, настаивая на верности своих слов, не захотели передавать на суд возникшие недоразумения, а предпочли войну и, переправившись через Дунай, опустошили по реке множество городов и укреплений, в числе которых взяли и Виминаций (при впадении Моравы в Дунай), город иллирийских мезийцев..

После этого, когда некоторые стали говорить, что следует выдать епископа маргского, чтобы из-за одного человека не навлекать опасности войны на всю римскую державу, то этот человек, подозревая возможность своей выдачи, тайно от горожан пришел к врагам и обещал предать им город, если скифские цари дадут ему приличную награду. Они отвечали, что осыплют его всякими благами, если он приведет в действие свое обещание. Обменявшись рукопожатиями и клятвами в исполнении сказанного, он возвращается на римскую землю с варварским полчищем и, посадив его в засаду против берега, ночью поднимает его условным сигналом и предает город врагам. Тогда Марг был опустошен, а могущество варваров еще более возросло.

В 442 г. Атилла направляет к Римскому императору письмо  с требованием, чтобы к нему немедленно были высланы беглецы и взносы дани, которые не были выданы под предлогом этой войны. Для улаживания вопроса о будущей дани были посланы к нему послы для переговоров. Атилла прибавил, что если римляне будут медлить или готовиться к войне, то он даже при желании не в состоянии будет удержать скифские войска. Прочитав это, царедворцы сказали, что никоим образом не выдадут прибежавших под их защиту, но с ними вместе выдержат войну, и решили послать послов для разрешения недоразумений. Когда до Аттилы дошло решение римлян, он в гневе стал опустошать римскую землю и, разрушив несколько укреплений, приступил к огромнейшему и многолюдному городу Ратиарии( Raetiaria, значительный город Верхней Мезии на правом берегу Дуная, римская пограничная крепость и стоянка дунайского флота, центр области DaciaRiponsia, локализуется на месте современного селения Арчер в Болгарии). Феодосий послал консуляра Сенатора (консул 436 г.) в качестве посла к Аттиле. Он, даже нося имя посла, не решился прибыть к уннам сухим путем, а отплыл к Понту и городу Одессу (Варна, Болгария), в котором пребывал и высланный ранее военачальник Теодул.

Но только после битвы римлян с гуннами при Херсонесе (447 г. на Херсонесе Фракийском) был заключен мирный договор при посредстве посла Анатолия (консул 440 г.; отмечен в Not. Dign.с 438г. В качестве magister utriusquemlitiae per Orientem, с 446 г.  находился в Константинополе в качестве "патриция" и дважды возглавлял посольство к Аттиле).

Вновь помирились на том, чтобы гуннам были выданы беглецы и дано было шесть тысяч либр золота, согласно прежним условиям,  ежегодная дань была установлена в две тысячи сто либр золота,  за каждого римского военнопленного,  бежавшего и перешедшего без выкупа в свою землю,  должно быть выдаваемо по оценке двенадцать золотых, а в случае неуплаты принявшие беглеца обязаны выдавать его. Римляне не должны принимать ни одного варвара, бежавшего к ним. Римляне притворялись, что добровольно заключают такой договор,  но на деле они благодаря необходимости и отчаянному страху, который обуял их начальников, стремились к заключению мира и готовы были принять всякое, даже самое тягостное требование. Они согласились на условия дани, весьма для них тяжкие, так как их доходы и царские сокровища были растрачены не на дело, а на бесцельные зрелища, безрассудную пышность, распущенные удовольствия и другие расходы, которых ни один благоразумный человек не выдержал бы даже при благоприятных обстоятельствах, не говоря уже о тех, кто пренебрегал оружием. Поэтому они повиновались требованиям дани не только со стороны скифов, но и прочих варваров, живших на границах римских областей.

Глава 6.

       Сохранился отчет грека Приска, который вместе с посольством  восточно-римского императора Феодосия II,  в 446 г. побывал в воинском стане грозного воителя, расположенном в Паннонии, в обширной равнине между Дунаем и Тисой: этот доклад ярко и живо рисует слабость глубоко павшего византийского романизма и дикую мощь победоносного варварства. Совершим путешествие в столицу Гуннии и историю позднеантичной Скифии вместе с Приском по страницам его Готской истории (Ιστορια Γοτθικη):

       - Когда евнух Хрисафий (при дворе Феодосия II, прозванный Tzuma, титуловался primiceriussacricubiculi, а позднее spatharius; (оказывал большое влияние на государственные дела явно в пользу Аспаров) уговорил Эдекона убить Аттилу. Эдекон — считается готом, бывший телохранитель Аттилы; послан для переговоров в Константинополь, как бы согласился по наущению Хрисафия убить Аттилу, (но затем изменил в предал заговор гласности), император Феодосий и магистр Марпиалий (FlaviusAreobindusMartialis был в 448 г. magisterofficiorum) на совещании о предстоящих делах решили отправить послами к Аттиле не только Бигилу, но и Максимина (приближенный императора) с тем, чтобы Бигила, под видом исполнения должности переводчика, делал все, что прикажет ему Эдекон, и Максимин, ничего не знавший об их замысле, передал письмо императора.

И здесь наступает время Онегесия  [влиятельного придворного Аттилы, брата Скотты, посла гуннов в Константинополе в 447 г.]. С точки зрения властей Византии он признается наиболее достойной для переговоров с империей фигурой.

Относительно посылаемых лиц в письме Аттиле было написано, что Бигила — переводчик, а Максимин выше Бигилы по достоинству, из знатного рода и очень близок к императору. Затем император писал, что не следует Аттиле, нарушая перемирие, высаживаться на римскую землю: «а беглецов, сверх выданных уже, я отправил к тебе семнадцать, так как других нет». Таково было содержание письма, кроме того Максимину было приказано сказать на словах Аттиле, что не следует ему требовать, чтобы к нему приходили послы высшего достоинства, так как это не делалось ни при его предках, ни при других владетелях Скифии, а бывали послами первый попавшийся солдат или вестник.  Что для разрешения недоразумений следовало послать к римлянам Онегесия, так как Аттиле неприлично было бы после опустошения Сердики (на месте современной болгарской столицы Софии, фракийское наименование— Triaditza), прибыть в нее с лицом консульского звания. Максимин просьбами убедил меня (Приска) сопутствовать ему в этом посольстве.

И вот мы, совершая путь вместе с варварами, приезжаем в Сердику, отстоящую от Константинополя на тринадцать дней пути для хорошего пешехода. Остановившись здесь, мы сочли приличным пригласить на обед Эдекона с сопровождавшими его варварами. Купив у туземцев овец и быков и зарезав их, мы приготовили обед. Когда во время пира варвары стали восхвалять Аттилу, а мы — императора, Бигила сказал, что несправедливо сравнивать бога с человеком, разумея под человеком Аттилу, а под богом — Феодосия. Унны обиделись на это и, понемногу разгорячась, стали сердиться. Мы перевели разговор на другой предмет и старались любезностью смягчить их гнев. Когда мы встали после обеда, Максимин почтил Эдекона и Ореста (приближенный Аттилы и его секретарь, по прозванию "римлянин", житель Пеонии (Паннонии) на реке Савве; вероятный отец последнего римского императора Ромула Августула – Августенка) подарками, а именно, шёлковыми одеждами и индийскими камнями.

Орест, выждав удаления Эдекона, говорит Максимину, что он человек умный и прекрасный, так как не пренебрег им подобно царедворцам, ибо они без него приглашали Эдекона на обед и оказывали почет дарами. Так как его речь показалась нам ничего не знавшим, неясной и мы спросили, каким образом и когда именно он был обижен, а Эдекон почтен, он вышел без всякого ответа.

На следующий день мы дорогой сообщили Бигиле, что нам сказал Орест. Бигила отвечал, что Орест не должен обижаться, не получая одинаковых с Эдеконом почестей, так как он только прислужник и писец Аттилы, а Эдекон как известный храбрец на войне и природный скиф, многим превышает Ореста. Сказав это и переговорив наедине с Эдеконом, он позже говорил нам, вправду или притворно, что передал ему наш разговор и едва успокоил его, так, как он пришел в гнев от сказанного.

Прибыв в Наисс, мы нашли этот город лишенным населения, так как он был разрушен неприятелями; лишь в священных обителях оставалось несколько одержимых болезнями. Мы остановились немного выше реки на чистом месте, так как весь берег был покрыт костями убитых на войне.
На следующий день мы прибыли к Агинтею, предводителю расположенных в Иллирии войск (magistermilitumperIllyricum), находившемуся недалеко от Наисса, с тем, чтобы сообщить ему распоряжения императора и взять беглецов: он должен был передать пятерых из семнадцати, о которых было написано Аттиле.

Мы переговорили с ним и упросили передать, уннам пятерых беглецов, он обласкал их и отпустил с нами.

Переночевав и от пределов Наисса направив путь к реке Истру (Дунаю), мы вступили в узкую долину, имевшую много поворотов, извилин и обходов. Здесь на рассвете, когда мы думали, что идем к западу, восход солнца оказался, против нас, так что незнакомые с положением долины закричали от удивления как, будто бы солнце шло по обратному пути и представляло явление противное естественному. На самом же деле вследствие извилин местности эта часть дороги была обращена к востоку. После трудной дороги мы вышли в болотистую равнину.

Варвары-перевозчики приняли нас и перевезли через реку  Истр на челноках-однодеревках, которые они изготовляют сами, срубая деревья и выдалбливая их. Они приготовились не ради нас, а уже раньше перевезли толпу варваров, которая встретилась нам по дороге, так как Аттила хотел перейти на римскую землю под предлогом охоты. Переправившись через Истр и пройдя с варварами около семидесяти стадиев, мы принуждены были ждать в одной равнине, пока Эдекон со своими спутниками не возвестил Аттиле о нашем прибытии. Вместе с нами остановились и провожавшие нас варвары. В сумерки, когда мы сидели за ужином, послышался топот приближающихся к нам коней. Это прибыли два скифа с приказанием отправиться к Аттиле. Мы предложили им сначала поужинать с нами, и они, сойдя с лошадей, получили угощение, а на другой день показывали нам дорогу.

Когда мы в девятом часу дня прибыли к походным шатрам Аттилы, которых было у него очень много, и хотели поставить наши шатры на холме, случившиеся тут варвары не позволили этого, так как шатер самого Аттилы стоял в низине. Когда мы остановились, где указали скифы, к нам пришли Эдекон, Орест, Скотта  и другие знатные у них лица с вопросом, с какой целью явилось наше посольство.

Пока мы удивлялись этому странному вопросу и переглядывались друг с другом, они продолжали настаивать на ответе. Наконец, мы сказали, что император приказал объяснить эту цель Аттиле, а не другим. Тогда Скотта с сердцем отвечал, что таково приказание их повелителя, — ибо они не пришли бы к нам ради своего любопытства.

Мы отвечали, что нет такого обычая относительно послов, чтобы они, не представившись лично тем, к кому посланы, посредством других лиц были допрашиваемы о цели посольства, и что это не безызвестно и самим скифам, часто посылавшим посольства к императору. Что мы должны получить равное тому, что получали скифы у нас, и иначе не скажем цели нашего посольства.

Тогда они уехали к Аттиле, но затем вернулись без Эдекона и сообщили нам все, из-за чего мы были посланы, приказывая при этом как можно скорее удалиться, если мы не имеем сказать ничего другого. Этими словами мы были приведены в большее еще недоумение, каким образом стало известно принятое втайне решение императора. Мы признали, однако, полезным ничего не отвечать насчет цели посольства, если не добьемся приема у Аттилы, поэтому мы сказали, что было ли целью нашего посольства сказанное скифам, или что-либо другое — об этом должен узнать их повелитель, и что мы не будем разговаривать об этом с другими. Тогда они приказали нам тотчас удалиться.

Во время приготовлений к пути Бигила стал бранить нас за ответ, говоря, что лучше быть уличенными во лжи, нежели удалиться ни с чем. «Если бы мне удалось поговорить с Аттилой,— сказал он,— то я легко убедил бы его прекратить вражду с римлянами, так как я подружился с ним во время посольства при Анатолии».

Поэтому Эдекон к нему расположен и под видом посольства и речей, которые должны быть сказаны так или иначе, или истинно, или ложно, он найдет предлог переговорить относительно плана, принятого ими против Аттилы, и принести золото, в котором нуждался Эдекон, по его собственным словам, для раздачи подчиненным ему людям. Бигила не знал, что уже был предан Эдеконом.

Дело в том, что Эдекон, или коварно давший свое обещание, или испугавшийся, чтобы Орест не довел до сведения Аттилы то, что он сказал нам в Сердике после пира (когда он обвинял Эдекона в том, что он без него вел переговоры с царем и с евнухом),— донес Аттиле о составленном против него заговоре и о количестве золота, которое должны были выслать римляне, а также выяснил и цель нашего посольства.

Когда поклажа была уже навьючена на животных, и мы по необходимости хотели попытаться двинуться в путь в ночное время, пришли некоторые варвары и сказали, что Аттила приказал нам подождать ввиду ночного времени.

В ту самую деревню, из которой мы поднялись в путь, пришли какие-то люди с быком и с речными рыбами, присланными от Аттилы. Мы поужинали и легли спать.

С наступлением дня мы надеялись получить от варвара что-либо благосклонное и любезное, но он снова прислал тех самых людей с приказанием удалиться, если мы не имеем сказать кроме известного им. Мы, ничего не отвечая, стали готовиться в путь, хотя Бигила настоятельно советовал сказать, что у нас есть и другие заявления. Подъехавшему Скотта Бигила сказал, что он должен в отсутствие Онегесия оказать нам, а еще более брату, содействие в добром деле. Я говорил ему, что, как мне сообщили, Аттила слушается и его, но что сказанное о нем не будет заслуживать доверия, если мы не узнаем на опыте его силу. Скотта, прервав меня, сказал, чтобы мы не сомневались, что и он говорит и действует у Аттилы одинаково с братом, и, тотчас вскочив на коня, поскакал к шатру Аттилы.

Возвратившись к Максимину, предававшемуся унынию вместе с Бигилой и крайне расстроенному положением дел, я передал ему свой разговор со Скоттой, и полученный от него ответ и прибавил, что нужно приготовить дары для передачи варвару и обдумать, что мы ему скажем. Оба они, вскочив (я застал их лежащими на траве), похвалили мой поступок, отозвали назад людей, уже выступивших с вьючными животными, и стали обсуждать, как будут приветствовать Аттилу и как передадут ему дары императора и те, которые привез сам Максимин.

Пока мы занимались этим, Аттила пригласил нас через Скотту. Мы явились к его шатру, охраняемому кругом толпой варваров. Получив позволение войти, мы застали Аттилу сидящим на деревянном кресле. Мы стали немного поодаль трона, Максимин, приблизившись, приветствовал варвара и, передав ему, письмо императора, сказал, что император желает доброго здоровья ему и окружающим его. Аттила ответил пожеланием римлянам того же, чего они ему желают, и тотчас обратился к Бигиле, обзывая его бесстыдным животным и спрашивая, с какой стати он пожелал явиться к нему, зная решение его и Анатолия о мире, причем было сказано, чтобы к нему не являлись послы прежде, чем все беглецы не будут выданы варварам. Когда же Бигила ответил, что у римлян нет беглецов из скифского народа, так как все бывшие уже выданы. Аттила, еще больше рассердившись и осыпав его бранью, крикнул, что он посадил бы его на кол и отдал на съедение хищным птицам, если бы это не показалось нарушением посольского устава, что он подверг бы его такому наказанию за бесстыдство и дерзость его слов. Он прибавил, что у римлян есть много беглецов из его племени и приказал секретарям прочитать их имена, записанные на хартии.

Когда они прочитали всех, он приказал Бигиле удалиться без всякого промедления, прибавляя, что он пошлет вместе с ним и Эслу сказать римлянам, чтобы они выслали к нему всех варваров, перебежавших к ним со времен Карпилеона (сына Аэция, римского полководца на Западе), бывшего у него заложником, ибо, он не допустит, чтобы его рабы выступали в битву против него, хотя бы они и не могли быть полезны вверившим им охрану своей земли. В самом деле,— говорил он,— какой город или какое укрепление, которым он вознамерился овладеть, спасены ими?

Возвестив императору его решение относительно беглецов, послы должны тотчас возвратиться с известием, желают ли римляне выдать их, или берут на себя войну из-за них. Приказав раньше Максимину подождать, чтобы через него ответить императору на его письмо, он потребовал дары. Передав их и возвратившись в наш шатер, мы стали обсуждать каждое слово Аттилы.

Когда Бигила выражал удивление тому, что Аттила, показавшийся ему во время прежнего посольства человеком кротким и спокойным, теперь так грубо бранил его, я высказал предположение, не внушили ли Аттиле нерасположение к нему некоторые из варваров, пировавших вместе с нами в Сердике, сообщив, что он называл римского императора богом, а Аттилу — человеком. Максимин признал это предположение вероятным, так как он не принимал участия в заговоре, который евнух составил против варвара. Но Бигила оставался в недоумении и, как мне казалось, не мог уяснить себе повода, по которому выбранил его Аттила, он не думал, чтобы Аттиле были сообщены слова его в Сердике,— как он позднее нам рассказывал—или заговор, так как никто другой из посторонних, вследствие обуявшего всех страха, не решался вступать в беседу с ним, а Эдекон во всяком случае должен был хранить тайну по причине клятвы и неизвестности дела, чтобы и самому, как участнику таких бесед, не быть признанным заговорщиком и не подвергнуться смертной казни.

Пока мы были в таком недоумении, вдруг явился Эдекон и отведя Бигилу в сторону от нашего собрания и притворяясь говорящим правду ради задуманного им плана, просил принести золото для раздачи людям, которые придут вместе с ним для исполнения дела, а затем ушел. Когда я полюбопытствовал узнать, что говорил Эдекон, Бигила постарался обмануть меня, будучи обманут сам, и, скрыв истинную причину, сказал, что ему было сообщено самим Эдеконом, будто Аттила сердится и на него из-за беглецов: следовало или получить всех их, или придти к нему послам из самой высшей знати.

Пока мы беседовали об этом, явились некоторые из людей Аттилы и сказали, чтобы ни Бигила, ни мы не покупали ни римского пленника, ни раба из варваров, ни лошадей, ни чего-либо другого, кроме съестных припасов, пока не будут разрешены недоразумения между римлянами и уннами.
Это было сделано варваром умно и искусно, так что Бигила легко мог быть изобличен в своем замысле против него, не умея объяснить причины, по которой он привез золото.  А мы, под предлогом ответа, который будет дан по делам нашего посольства, должны были ждать Онегесия, чтобы он мог получить дары, которые мы сами хотели дать, и которые прислал император. Он со старшим сыном Аттилы (Эллаком) в это время был послан к акатирам -  народу скифского племени, подчинившемуся Аттиле по следующей причине. У этого народа было много начальников по коленам и родам, император Феодосий послал им дары для того, чтобы они по взаимному соглашению отказались от союза с Аттилой и предпочли союз с римлянами. Но посланный с дарами роздал их не до порядку каждому из царьков народа, так что Куридах (известен лишь из настоящего текста) старший по власти, получил дары вторым и, как обиженный и лишенный принадлежавших ему даров, призвал Аттилу против своих соправителей. Последний не замедлил выслать большую силу и одних перебил, а других склонил к подчинению; затем он пригласил Куридаха для участия в праздновании победы, но тот, заподозрив злой умысел, ответил, что трудно человеку явиться перед лицом бога: ведь если даже на солнечный диск нельзя посмотреть пристально, то как может кто-либо невредимо лицезреть величайшего из богов?  Таким образом, Куридах остался на родине и сохранил свою власть, между тем как весь остальной народ акатирский подчинился Аттиле. Желая поставить своего старшего сына царем этого народа, он и послал Онегесия для устройства этого дела. Поэтому-то и нам он, как сказано, приказал подождать, а Бигилу отправил вместе с Эслой в римские владения под предлогом отыскания беглецов, а на самом деле для доставки золота Эдекону.

Когда Бигила двинулся в путь, мы оставались на месте один день после его отъезда, на следующий день отправились с Аттилой в северную часть его страны. Проехав некоторое пространство вместе с варваром, мы свернули на другую дорогу по приказанию наших проводников-скифов, объяснивших, что Аттила должен заехать в одну деревню, в которой он хотел жениться на дочери Эскама (гунна или скифа); хотя он уже имел множество жен, но хотел еще взять и эту по скифскому обычаю.

Оттуда мы продолжали путь по ровной дороге, пролегавшей по равнине, и встретили судоходные реки, из коих самыми большим после Истра были Дрекон, Тигас и Тифесac (отождествляются иногда с Тиссой (Тифесас), большей же частью с современной речкой Бега, имя последней из названных рек (Тифесас) сопоставляется также с латинским наименованием реки Tibiscus, которая отождествляется с рекой Темеш.) Мы переправились через них на челноках-однодеревках, употребляемых прибрежными жителями, а остальные реки переплывали на плотах, которые варвары возят с собой на повозках для употребления в местах, покрытых разливами. В деревнях нам доставлялось продовольствие, притом вместо пшеницы просо, а вместо вина — так называемый по туземному - «мед», следовавшие за нами слуги также получали просо и напиток, добываемый из ячмени; варвары называют его «камос» (kamon), он употреблялся в этих местах еще во время Диоклетиана, что доказывает эдикт о ценах. Совершив длинный путь, мы под вечер расположились на ночлег у одного озера с годной для питья водой, которой пользовались жители близлежащей деревни. Вдруг поднялась буря с вихрем, громом, частыми молниями и сильным дождем; она не только опрокинула нашу палатку, но и покатила все наши пожитки в воду озера. Перепуганные разбушевавшейся стихией и всем случившимся, мы покинули это место и впотьмах, под дождем, потеряли друг друга, так как каждый обратился на ту дорогу, которую считал для себя легкой. Добравшись до хижин деревни,— ибо оказалось, что мы все двинулись разными путями по одному направлению, мы собрались вместе и с криком стали разыскивать отставших. Выскочившие на шум скифы зажгли тростник, который они употребляют как горючий материал, осветили местность и спрашивали, из-за чего мы кричим. Когда бывшие с нами варвары ответили, что мы испугались бури, они позвали нас к себе, оказали гостеприимство и обогрели, зажигая множество тростника.

Правившая в деревне женщина, оказавшаяся одной из жен Бледы, прислала нам съестных припасов и красивых женщин для компании, согласно скифскому обычаю почета. Этих женщин мы угостили предложенными нам кушаньями, но от общения с ними отказались и провели ночь в хижинах. С наступлением дня мы обратились к розыскам своих пожитков и, найдя все, частью на том месте, где остановились накануне, частью на берегу озера и частью даже в воде, собрали вместе. Этот день мы провели в деревне, просушивая все пожитки; ибо буря прекратилась, и солнце ярко светило. Обрядив также лошадей и остальных вьючных животных, мы пришли к царице, приветствовали ее и предложили ответные дары, а именно три серебряные чаши, красные кожи, индийский перец, финики и другие лакомства, которые дорого ценятся, потому что не встречаются у варваров, затем мы удалились, пожелав ей благополучия за ее гостеприимство.

Совершив семидневный путь, мы остановились в одной деревне по приказанию провожавших нас скифов, так как Аттила должен был заехать в нее по пути, и нам следовало ехать позади него. Здесь мы встретились с людьми из западных римлян, также прибывшими в качестве послов к Аттиле. В числе их были: Ромул (тесть Ореста) удостоенный почетного звания комита, правитель Норикской области Промут (Примут), и предводитель воинского отряда Роман. С ними был Констанций, которого Аэций послал к Аттиле в качестве секретаря, и Татул (прибывший для совершения бракосочетания своего сына с дочерью Ромула), отец эдеконова спутника Ореста. Последние двое путешествовали с названными лицами не в составе посольства, а по личным отношениям, именно: Констанций — благодаря завязанному еще в Италии знакомству с этими лицами, а Татул — по родству, так как сын его Орест был женат на дочери Ромула. Съехавшись с ними на дороге и выждав, чтобы Аттила проехал вперед, мы последовали за ним со всей его свитой. Переправившись через какие-то реки, мы приехали в огромное селение, в котором, как говорили, находились хоромы Аттилы (это перемещаемая столица Великой Скифии), более видные, чем во всех других местах, построенные из бревен и хорошо выстроганных досок и окруженные деревянной оградой, опоясывавшей их не в видах безопасности, а для красоты. За царскими хоромами выдавались хоромы Онегесия, также окруженные деревянной оградой,  но она не была украшена башнями подобно тому, как у Аттилы. Неподалеку от ограды была баня, которую устроил Онегесий, пользовавшийся у скифов большим значением после Аттилы. Камни для нее он перевозил из земли деонов [т. е. из Паннонии, находившейся под властью Аттилы], так как у варваров, населяющих эту область, нет ни камня, ни дерева, и они употребляют привозной материал. Строитель бани, привезенный из Сирмия [город Нижней Паннонии, на левом берегу реки Савы, на месте современного селения Митровиц] - пленник, ожидавший освобождения за свое искусство, неожиданно подал в беду, более тяжкую, чем рабство у скифов. Онегесий сделал его банщиком, и он служил во время мытья ему самому и его домашним.

При въезде в эту деревню Аттилу встретили девицы, шедшие рядами под тонкими белыми и очень длинными покрывалами - под каждым покрывалом, поддерживаемым руками шедших с обеих сторон женщин, находилось по семи и более девиц, певших скифские песни; таких рядов женщин под покрывалами было очень много. Когда Аттила приблизился к дому Онегесия, мимо которого пролегала дорога к дворцу, навстречу ему вышла жена Онегесия с толпой слуг, из коих одни несли кушанья, другие — вино (это величайшая почесть у скифов), приветствовала его и просила отведать благожелательно принесенного ею угощения. Желая доставить удовольствие жене своего любимца, Аттила поел, сидя на коне, причем следовавшие за ним варвары приподняли блюдо (оно было серебряное). Пригубив также и поднесенную ему чашу, он отправился во дворец, отличавшийся высотой от других строений и лежавший на возвышенном месте. Мы остановились в доме Онегесия по его просьбе,— так как он уже возвратился с сыном Аттилы,  и пообедали. Нас принимали его жена и родственники, так как он сам не имел времени пировать с нами - он тогда впервые после возвращения увиделся с Аттилой и докладывал ему об устройстве дела, для которого был послан, и о несчастии, случившемся с сыном Аттилы, которой упал с коня и сломал себе правую руку.

Дом Аттилы для того, чтобы Максимин в случае надобности пойти к Аттиле или переговорить с другими приближенными к нему лицами не был разделен большим расстоянием. Мы провели эту ночь на том месте, где остановились. После обеда, покинув дом Онегесия, мы разбили шатры вблизи дворца. С наступлением дня Максимин послал меня к Онегесию, чтобы передать ему дары, которые давал он сам и которые прислал император, и чтобы узнать, где и когда он желает с ним переговорить. Придя вместе с несшими дары слугами, я ждал (так как двери были еще заперты), чтобы кто-нибудь вышел и доложил о нашем прибытии. Пока я в ожидании прогуливался перед оградой хором, ко мне подошел какой-то человек, которого я принял за варвара по скифской одежде, но он приветствовал меня по-эллински, сказав «caire», так что я удивился, как это скиф говорит по-эллински. Представляя разноплеменную смесь, скифы, кроме своего варварского языка, легко изучают и унский или готский, а также и авсонский (чаще трактовка - т. е. латинский), если у кого из них есть сношения с римлянами, но мало кто из них говорит по-эллински, кроме пленников, уведенных из Фракии и иллирийского побережья. Но этих последних встречные легко узнавали по изорванным одеждам и нечесаным головам, как попавших в худшую участь. А этот был похож на богатого скифа, так как был хорошо одет и острижен в кружок. Ответив на его приветствие, я спросил, кто он, откуда пришел в варварскую землю и почему принял скифский образ жизни. Он ответил вопросом, зачем я пожелал это узнать. Я сказал, что причиной моего любопытства был его эллинский язык. Тогда он с улыбкой сказал, что он родом грек, но по торговым делам приехал в Виминаций - мизийский город на реке Истре, прожил в нем очень долгое время и женился на очень богатой женщине, но лишился своего состояния при завоевании города варварами и благодаря своему прежнему богатству был выбран самим Онегесием при дележе добычи, ибо пленников из числа зажиточных после Аттилы выбирали себе избранные скифы вследствие свободы выбора из множества пленных. Отличившись в происшедших впоследствии битвах с римлянами и акатирским народом и отдав своему хозяину, по скифскому обычаю, приобретенные на войне богатства, он получил свободу, женился на варварской женщине, имеет детей и, разделя трапезу с Онегесием, считает свою настоящую жизнь лучше прежней. Пока мы так разговаривали, один из домочадцев подошел и отворил ворота ограды. Я подбежав и спросил, что делает Онегесий, прося доложить ему, что я желаю нечто сказать от имени пришедшего от римлян посланника. Тот отвечал, что я, немного подождав, встречусь с ним самим, так как он собирается выходить.

И действительно, спустя немного времени я увидел его выходящим, подошел к нему и сказал, что римский посланник приветствует его и что я принес от него дары вместе с золотом, присланным от императора, а так как посол желает с ним повидаться, то где и когда ему угодно будет переговорить.  Онегесий приказал своим людям принять золото и подарки, а меня просил доложить Максимину, что он тотчас придет к нему. Итак, возвратившись, я сообщил, что идет Онегесий и он тотчас пришел в нашу палатку. Поздоровавшись с Максимином, он выразил благодарность за дары ему и императору и спросил, зачем он его пригласил. Максимин ответил, что настало время, когда Онегесий приобретет среди людей большую славу, если он, придя к императору, своим умом уладит недоразумения и установит согласие между римлянами и уннами - ибо отсюда не только произойдет польза для обоих народов, но он и дому своему доставит всякие блага, так как и сам он и потомки его навсегда будут пользоваться милостями императора и его рода. Онегесий спросил, что он может сделать в угождение императору, или каким образом через него могут быть разрешены недоразумения?
Максимин отвечал, что, отправившись в Римскую империю, он сделает угодное императору, а недоразумения разрешит, если исследует их причины и устранит их по уставам мирного времени. На это Онегесий возразил, что он скажет императору и окружающим его только то, чего желает Аттила - или римляне думают, продолжал он, настолько ублаготворить его, чтобы он изменил своему владыке, пренебрег полученным в Скифии воспитанием, женами и детьми и не считал рабство у Аттилы выше богатства у римлян. Полезнее будет, если он, оставаясь на родине, смягчит гнев владыки в случае, если он рассердится на римлян, чем если приедет к нам и навлечет на себя обвинение, что он сделал не то, что угодно Аттиле. Сказав это и пригласив меня приходить и говорить с ним о том, что мы желаем от него узнать,— так как постоянные посещения его Максимином, как лицом высшего достоинства, были бы неприличны,  он удалился. На следующий день я пришел ко двору Аттилы с дарами для его жены, по имени Креки - от нее он имел троих детей, из которых старший стоял во главе акатиров и прочих народов, живших в припонтийской Скифии. Внутри ограды было множество построек, из которых одни были из красиво прилаженных досок, докрытых резьбой, а другие - из тесаных и выскобленных до прямизны бревен, вставленных в деревянные круги; эти круги, начинаясь от земли, поднимались до умеренной высоты. Стоявшими у двери варварами я был впущен к жившей здесь жене Аттилы и застал ее лежащей на мягком ложе - пол был покрыт войлочными коврами, по которым ходили. Царицу окружало множество слуг: служанки, сидевшие против нее на полу, вышивали разноцветные узоры на тканях, которые накидывались для украшения сверх варварских одежд.

Приблизившись к царице и после приветствия передав ей дары, я вышел и отправился к другим строениям, в которых жил сам Аттила, чтобы подождать, когда выйдет Онегесий: он уже вышел из своего дома и находился у Аттилы. Стоя среди всей толпы, — так как я был уже известен стражам Аттилы и окружавшим его варварам, и потому никто мне не препятствовал,— я увидел шедшую массу народа, причем на этом месте поднялся говор и шум, возвестивший о выходе Аттилы, он появился из дворца, выступая гордо и бросая взоры туда и сюда. Когда он, выйдя с Онегесием, стал перед дворцом, к нему стали подходить многие, имевшие тяжбы между собой, и получали его решение. Затем он возвратился во дворец и стал принимать прибывших к нему варварских послов.

Пока я ждал Онегесия, Ромул, Промут и Роман, прибывшие из Италии послами к Аттиле по делу о золотых чашах (из царских погребений), в присутствии констанциева спутника Рустиция и Константиола, уроженца подвластной Аттиле области пеонов, вступили со мной в разговоры, спросили, отпущены ли мы, или принуждены оставаться. Я сказал, что именно об этом хочу спросить Онегесия и потому жду у ограды, а затем, в свою очередь, спросил, дал ли им Аттила благоприятный и дружественный ответ по их посольскому делу. Они отвечали, что он решительно не изменяет своего мнения и объявляет войну, если ему не будут высланы Сильван (начальник монетного стола в Риме) или кубки. Пока мы удивлялись безумию варвара, посол Ромул, человек опытный во многих делах, прервав наши речи, сказал, что величайшее счастье Аттилы и происходящее от счастья могущество слишком возвышают его самонадеянность, так что он не терпит справедливых речей, если не признает их выгодными для себя. Никогда никому из прежних владык Скифии или даже других стран не удавалось столько совершить в короткое время, чтобы владеть и островами на океане (Британия), и, сверх всей Скифии, даже римлян иметь своими данниками. Стремясь достигнуть еще большего сверх существующего и увеличить свои владения, он желает двинуться даже в Персию. Когда кто-то из нас спросил, каким путем может он придти в Персию, Ромул сказал, что Мидия находится не на большом расстоянии от Скифии и что уннам не безызвестен этот путь, так как они уже  делали вторжение в Мидию, когда их родина была застигнута голодом и римляне не оказали им сопротивления вследствие случившейся тогда другой войны.

Таким образом пришли тогда в Мидию Басих и Курсих из племени царских скифов - предводители больших скопищ народа, впоследствии прибывшие в Рим для заключения военного союза. Перешедшие говорили тогда, что они прошли пустынную страну, переправились через озеро, которое Ромул считал Меотидой, и через пятнадцать дней пути, перевалив через какие-то горы, вступили в Мидию [такой путь гуннов лежал через Азовское море, а затем через Кавказ по Дарьяльскому ущелью («Сарматские ворота» древних авторов)]. Пока они опустошали страну своими набегами, выступившие против них полчища персов наполнили стрелами разлитое над ними воздушное пространство, так что унны из страха перед наступившей опасностью обратились вспять и перевалили через горы с небольшой добычей, так как большая часть ее была отнята мидянами. Опасаясь преследования со стороны неприятелей, они повернули на другую дорогу и после пламени, поднимавшегося из подводной скалы [это несомненно связанно с явлениями, наблюдавшимися в нефтеносных районах (в данном случае на Апшеронском полуострове), указывает на то, что обратный путь гуннов шел в обход Кавказа с востока, по скифским путям времен Мадия]…
Так и узнали они, что Мидия находится не на большом расстоянии от Скифии. Итак, Аттила в случае желания пойти на нее походом не понесет больших трудов и не совершит длинного пути, так что покорит и мидян, и парфян, и персов и принудит их к уплате дани, ибо он располагает воинской силой, против которой не устоит ни один народ. Когда мы выразили желание, чтобы он пошел против персов и обратил на них оружие, Константиол сказал, что он боится чтобы Аттила, легко подчинив и персов, не возвратился владыкой вместо друга. Теперь от римлян привозится ему золото ради его почетного звания, а если он подчинит парфян, мидян и персов, то он уже не потерпит, чтобы римляне присваивали себе его власть, но открыто признает их своими рабами и предъявит к ним более тяжкие и невыносимые требования.

Почет, о котором упомянул Константиол, состоял в звании римского полководца, ради которого Аттила принял от императора имя прикрывающей (epikaluptontoV) дани (в слове epikaluptontoV три последние буквы — диттография, откуда следует перевод: «имя, скрывающее <понятие> дани), так что сборы высылались ему под именем столовых денег, выдаваемых полководцам.

Итак Константиол говорил что после покорения мидян, парфян и персов Аттила сбросит с себя это имя, которым римляне желают его называть, и звание, которым, как они полагают, они оказали ему почет, и принудит называть себя вместо полководца царем. Ведь он уже раз сказал в сердцах, что для того [т. е. императора] его слуги — полководцы, а его полководцы равны по чести с римскими императорами. Недолго спустя последует и увеличение настоящего его могущества. Знамение этого дал сам бог, открывший аресов меч, который считался священным и чтился скифскими царями, как посвященный владыке войн, но еще в древние времена исчез, а затем был вновь найден при помощи коровы.

Каждый желал сказать что-либо о настоящем положении дел, но так как в это время вышел Онегесий, то мы отправились к нему и предложили вопрос о том, что нам интересно было узнать. Он, переговорив сначала с некоторыми варварами, поручил мне узнать от Максимина, кого из людей консульского достоинства римляне пришлют в качестве посла к Аттиле. Придя в палатку, я доложил, что было мне сказано, и условился с Максимином что следует отвечать на вопрос варвара, а затем возвратился к Онегесию и заявил, что римляне желали бы, чтобы он прибыл к ним для переговоров о недоразумениях, но что если это не удастся, то император пришлет посла, какого сам захочет. Он попросил, меня тотчас позвать Максимина и, когда он явился, повел его к Аттиле. Немного спустя Максимин вышел и сказал, что варвар желает, чтобы послом был либо Ном 3, либо Анатолий, либо Сенатор, а другого, кроме названных лиц, не примет. На ответ его, что не годится, приглашая людей к посольству, выставлять их подозрительными  перед императором, Аттила сказал, что если они не согласятся исполнить его желания, то придется разрешить недоразумения силой оружия.

Когда мы возвратились в палатку, пришел Орестов отец с известием, что Аттила приглашает вас обоих на пир, который начнется в девятом часу дня.
В назначенное время мы явились на обед вместе с послами от западных римлян и остановились на пороге против Аттилы. Виночерпии подали нам по туземному обычаю кубок, чтобы и мы помолились, прежде чем садиться. Сделав это и отведав из кубка, мы подошли к креслам, на которых следовало сидеть за обедом. У стен комнаты с обеих сторон стояли стулья. Посредине сидел на ложе Аттила, а сзади стояло другое ложе, за которым несколько ступеней вело к его постели, закрытой простынями и пестрыми занавесями для украшения, как это делают эллины и римляне для новобрачных. Первым рядом пирующих считались сидевшие направо от Аттилы, а вторым — налево, в котором сидели и мы, причем выше нас сидел знатный скиф Берих. Онегесий сидел на стуле - вправо от царского ложа. Против Онегесия сидели на стульях два сына Аттилы, а старший сидел на его ложе, но не близко к отцу, а на краю, смотря в землю из уважения к отцу. Когда все было приведено в порядок, пришел виночерпий и подал Аттиле кубок вина. Приняв его, он приветствовал первого по порядку; удостоенный чести привета встал с места; садиться следовало лишь после того как, пригубив кубок или выпив, Аттила отдавал его виночерпию.
Севшему оказывали таким же образом честь все присутствующие, беря кубки и после приветствия отпивая uз них. У каждого был один виночерпий, который должен был входить по порядку после выхода виночерпия Аттилы. После того как удостоился почести второй гость и следующие, Аттила почтил и нас таким же приветом по порядку мест. После того как все были удостоены этого приветствия виночерпии вышли, и были поставлены столы после стола Аттилы для каждых трех или четырех гостей или даже большего числа; таким образом каждый имел возможность брать себе положенные на блюда кушанья не выходя из ряда седалищ. Первым вошел слуга Аттилы с блюдом, наполненным мясом, а за ним служившие гостям поставили на столы хлеб и закуски. Для прочих варваров и для нас были приготовлены роскошные кушанья, сервированные на круглых серебряных блюдах, а Аттиле не подавалось ничего кроме мяса на деревянной тарелке. И во всем прочем он выказывал умеренность: так, например, гостям подавались чаши золотые и серебряные, а его кубок был деревянный. Одежда его также была скромна и ничем не отличалась от других, кроме чистоты; ни висевший у него сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, ни узда его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, каменьями или чем-либо другим ценным. Когда были съедены кушанья, наложенные на первых блюдах, мы все встали, и вставший не возвращался к своему креслу прежде, чем каждый гость из первого ряда не выпил поданный ему полный кубок вина, пожелав доброго здоровья Аттиле. Почтив его таким образом, мы сели, и на каждый стол было поставлено второе блюдо с другим кушаньем. Когда все взяли и этого кушанья, то снова встали таким же образом, выпили и опять сели. При наступлении вечера были зажжены факелы, и два варвара, выступив на средину против Аттилы запели сложенные песни, в которых воспевали его победы и военные доблести; участники пира смотрели на них, и одни восхищались песнями, другие, вспоминая о войнах, ободрялись духом, иные, у которых телесная сила ослабела от времени и дух вынуждался к спокойствию, проливали слезы. После пения выступил какой-то скифский шут [дословно — поврежденный рассудком скиф] и начал молоть всевозможный вздор, которым всех рассмешил. После него вошел маврусиец - Эдекон убедил его приехать к Аттиле, чтобы при его посредстве получить обратно свою жену, которую он взял в варварской земле, будучи в тесной дружбе с Бледой. Он покинул ее в Скифии, когда был послан Аттилой к Аэцию в виде дара. Но oн обманулся в этой надежде, так как Аттила рассердился за то, что он возвратился в его землю. На этот раз он пришел во время пира и своим видом, одеянием и странной смесью произносимых им слов (он смешивал с авсонским языком унский и готский) всех развлек и во всех возбудил неугасимый смех кроме Аттилы. Последний оставался неподвижным не менялся лице и никаким словом или поступком не обнаруживал своего веселого настроения. Только когда самый младший из сыновей, по имени Эрна, вошел и встал около него, он потрепал его по щеке, смотря на него нежными глазами. Когда я выразил удивление тому, что он не обращает внимания на других детей, а к этому относится ласково, сидевший рядом со мной варвар, понимавший по-авсонски, и предупредивший, чтобы я никому не передавал его слов, объяснил, что кудесники предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Пока гости проводили ночь в пире, мы потихоньку вышли, не желая слишком долго засиживаться за попойкой.

С наступлением дня мы пришли к Онегесию, говоря, что нас нужно отпустить и не заставлять понапрасну тратить время. Он сказал, что и Аттила хочет нас отослать. Немного спустя, он стал совещаться с избранными людьми о желаниях Аттилы и составлять письмо для передачи императору в присутствии секретарей и Рустиция, уроженца Верхней Мезии, взятого в плен на войне, и, благодаря своему образованию, служившему варвару при составлении писем.

Когда он вышел из собрания, мы обратились к нему с просьбой об освобождении жены Силлы и детей ее, обращенных в рабство при взятии Ратиарии. Он не отказал в их освобождении, но хотел выдать их за большую сумму денег. Когда мы стали умолять его пожалеть их участь, приняв во внимание прежнее их благополучие, он сходил к Аттиле и отпустил женщину за пятьсот золотых, а детей отослал в виде дара императору. В это время и Крека, супруга Аттилы, пригласила нас отобедать у Адамия, заведывающего ее делами. Придя к нему с несколькими избранными лицами из туземцев, мы встретили радушное гостеприимство. Адамий почтил нас ласковыми словами и приготовленными кушаньями. Каждый из присутствующих по скифской учтивости вставал и подавал нам полный кубок, затем, обняв и поцеловав выпившего, принимал кубок обратно. После обеда мы возвратились в нашу палатку и легли спать.

На следующий день Аттила снова пригласил нас на пир, и мы по-прежнему пришли к нему и стали пировать. На ложе вместе с ним сидел уже не старший сын, а Оэбарсий, дядя его по отцу. В течение всего пира ласково разговаривая с нами, он просил нас передать императору, чтобы он дал Констанцию (который был послан к нему Аэцием в качестве секретаря) жену, которую обещал. Дело в том, что Констанций, прибыв к императору Феодосию вместе с отправленными от Аттилы послами, обещал устроить нерушимый мир римлян со скифами на долгое время, если император даст ему богатую жену. Император согласился на это и обещал выдать за него дочь Саторнила, известного богатством и знатностью рода. Но этого Саторнила приказала убить Афинаида, или Евдокия (она называлась обоими этими именами; супруга Феодосия II. Убийство Саторнила, по ChronMarcell., относят к 444 г.).

Привести в исполнение обещание императора не допустил Зенон, бывший консул, имевший под своей властью большую рать исавров (потомков пиратов; с юга нынешней Турции), с которой он во время войны охранял даже Константинополь. Тогда, начальствуя над военными силами на Востоке, он вывел эту девушку из-под стражи и обручил ее с одним из своих приближенных, неким Руфом. После ее отнятия Констанций просил варвара не оставить без возмездия нанесенного ему оскорбления и дать ему в жены или отнятую девушку, или другую, которая принесла бы приданое. Поэтому-то во время пира варвар и поручил Максимину передать императору, что Констанций не должен быть обманут в поданной ему надежде, так как царю не приличествует лгать... Такое поручение дал Аттила, потому что Констанций обещал дать ему денег, если за него будет сговорена жена из очень богатых у римлян домов. Выйдя с пира, по прошествии трех дней после этой ночи мы были отпущены с приличными дарами.
Вместе с нами Аттила послал и Бериха - сидевшего выше нас на пиру. Мужа из числа избранных и начальника многих селений в Скифии - в качестве посла к императору, очевидно желая чтобы и он, как посол, получил дары от римлян. Когда мы во время пути остановились в одной деревне, был пойман некий скиф, перешедший с римской земли на варварскую в качестве лазутчика.  Аттила приказал посадить его на кол. На следующий день, когда мы проезжали через другие деревни, были приведены два человека из скифских рабов со связанными назади руками, убившие своих господ на войне; их обоих распяли на бревнах с перекладинами, привязав головами. Пока мы ехали по Скифии, Берих сопутствовал нам и казался человеком спокойным и ласковым. Когда же переправились через Истр, он стал относиться к нам враждебно из-за пустячных предлогов, сообщенных ему служителями. Прежде всего он отнял коня, которого раньше подарил Максимину. Дело в том, что Аттила приказал всем своим приближенным оказать Максимину любезность дарами, и каждый прислал ему коня, в том числе и Берих. Приняв несколько коней, Максимин отослал остальных обратно, желая умеренностью показать свое благоразумие. Этого-то коня отнял теперь Берих и не хотел ни ехать, ни кушать вместе с нами, так что заключенные нами в варварской земле связи продолжались только до сих пор.

Оттуда через Филиппополь мы двинулись по направлению к Адрианополю. Остановившись здесь на отдых, мы вступили в разговор с Берихом и упрекнули его за молчание, говоря, что он сердится на нас без всякой нашей вины. Успокоив его и пригласив на угощение, мы двинулись дальше. На дороге встретились с Бигилой, возвращавшимся в Скифию, и, сообщив данный Аттилой ответ на наше посольство, продолжали обратный путь.

По прибытии в Константинополь мы думали, что Берих сменил свой гнев на милость; но он оставался верен своей дикой натуре, продолжал враждовать и обвинял Максимина в том, что будто бы он в Скифии говорил, что военачальники Ареобинд   [ Марциал] и Аспар [Флавий Ардабур Аспар, алано-готского или  гунско-готского происхождения, родственник Плинты, консул 434 г. и полководец, командовавший варварскими силами империи в предприятиях на западе и на востоке] не имеют никакого значения у царя, и отнесся к ним с презрением, изобличая их варварское легкомыслие. Так имперские интриги становились предметом обсуждения и в державе Аттилы.

Когда Бигила, продолжая путь, прибыл в те места, где в ту пору случилось быть Аттиле, его окружили подготовленные для этого варвары и отняли деньги, которые он вез Эдекону. Его самого привели к Аттиле, и последний спросил его, зачем он везет столько золота? Бигила сказал, что взял его из предусмотрительности о себе и своих спутникам, чтобы не потерпеть неудачи в посольстве по недостатку продовольствия или по неимению лошадей, или нужных для перевозки багажа вьючных животных, которые могли погибнуть в продолжительном путешествии. Кроме того, у него заготовлены были деньги и для покупки пленных, так как многие лица в римской земле просили его выкупить своих родственников. На это Аттила сказал: «Нет, скверное животное (он назвал так Бигилу), ты не уйдешь от суда благодаря своим выдумкам, и не будет у тебя достаточного предлога для избежания наказания, так как у тебя денег больше, чем надо для твоих расходов, для покупки лошадей и вьючного скота и для выкупа пленных, в котором я и отказал, когда ты приезжал ко мне с Максимином».

Сказав это, он приказал заколоть мечом сына Бигилы, тогда впервые сопутствовавшего ему в варварскую землю, если он не скажет раньше, кому и с какой целью везет он деньги. При виде юноши, ведомого на смерть, Бигила залился слезами и с воплями вскричал, что меч поистине должен быть занесен на него, а не на юношу, ни в чем не повинного. Нисколько не медля, он рассказал задуманное им с Эдеконом, евнухом и императором и при этом беспрестанно умолял, чтобы его убили, а сына отпустили. Аттила, узнав из сказанного Эдеконом, что Бигила ни в чем не солгал, приказал заключить его в оковы, пригрозив, что не освободит его прежде, чем он не пошлет сына и принесет ему в виде выкупа за себя еще пятьдесят либр золота. И так Бигила остался в оковах, а сын его возвратился в римскую землю. Затем Аттила послал Ореста и Эслу в Константинополь.

Глава 6.

Посланный к нему [т. е. Аттиле] Феодосием младшим в качестве посла, Приск (сам о себе), между прочим, сообщает следующее: Переправившись через огромные реки, именно Тисию, Тибисию и Дрикку, мы прибыли на то место, где некогда Видикула, храбрейший из готов, пал жертвой коварства сарматов. Оттуда мы вскоре достигли деревни, в которой пребывал царь Аттила: деревни, говорю я, похожей на весьма обширный город, в которой мы нашли деревянные стены, построенные из полированных досок, скрепления которых так искусно были заглажены, что даже при внимательном рассмотрении едва можно было заметить соединения досок. Там видны были просторные пиршественные залы и очень красиво расположенные портики. Площадь опоясывалась заборами на огромном протяжении, так что само пространство указывало на царский двор. Таково было местопребывание царя Аттилы, владевшего всей варварской страной - это обиталище он предпочитал взятым городам. Со времен Гелона огромные деревянные города признаются характерной чертой лесостепных регионов Скифии.

Хотя Аттила обладал таким характером, что всегда полагался на великие удачи, однако ему придавал еще более самоуверенности найденный меч Марса, всегда считавшийся священным у скифских царей. Историк Приск рассказывает, что он был найден по следующему случаю. Некий пастух, увидев одну из своих коров хромающей и не находя причины такой раны, в беспокойстве пошел по кровавым следам и, наконец, пришел к мечу, на который неосторожно наступила пасшаяся на траве корова; выкопав меч, он тотчас принес его к Аттиле. Обрадованный этим подарком, он по свойственному ему высокомерию решил, что он поставлен владыкой всего мира и что через Марсов меч ему вручена власть во всех войнах. Византийские послы  Анатолий и Ном со спутниками в 449 г., переправившись через Истр, проехали до реки Дренкона и вступили в Скифию; ибо Аттила из уважения к ним встретил их в этой местности, чтобы не утомлять их длинной дорогой. Сначала он говорил надменно, но потом прельстился множеством даров и, смягченный почтительными речами, поклялся хранить мир на прежних условиях, удалиться из ограничиваемой Истром римской области и не беспокоить больше императора из-за беглецов, если только римляне не будут снова принимать других беглецов от него. Он отпустил и Бигилу, получив пятьдесят либр золота, которые привез ему сын, прибывший в Скифию вместе с послами; кроме того, он отпустил без выкупа множество пленников, чтобы доставить удовольствие Анатолию и Ному. Одарив их конями и звериными мехами, которыми украшаются царские скифы, он отпустил их и вместе с ними послал Констанция, чтобы император привел в исполнение данное ему обещание. Одной из целей отправки этого посольства было желание разузнать о дальнейших намерениях Аттилы. При константинопольском дворе, конечно, желали обрушить эту грозу на персов, но оказалось, что Аттила задумывал поход на запад, и что он был побуждаем к тому Гонорией (дочерью Плацидии), недовольной условиями жизни, в которые поставила ее мать. Император Феодосий II умер в 450 г. В 451 г. Атилла  двинулся со своего становища: огромная армия  в 500-700 тысяч человек хлынула на Запад и без всякого препятствия, нигде не встречая сопротивления, достигла Ценаба (ныне Орлеан). Гибель города была уже близка - передовые отряды гуннов успели вторгнуться в город, когда явилось на его освобождение римско-вестготское войско, собранное Аэцием. Аттила отодвинулся к Марне. Страшная битва - одна из больших битв в неизбежной борьбе Востока с Западом - произошла близ Дурокаталауна, на Каталаунских полях (около Шампани). Смешанная варварская орда Аттилы сразилась здесь с римским войском, под начальством Аэция, и с вестготами, старинными врагами гуннов, под начальством царя Теодориха, сына Алариха. Битва закончилась тем, что Аэций победил: так, по крайней мере, можно предположить потому, что Аттила не пошел далее на запад и вернулся в Паннонию. Но уже в следующем году он возобновил нападение и направил свой натиск против Аквилеи в Италии. Аэций и новый константинопольский император Маркиан вступили между собой в соглашение, и от их совместных действий можно было многого ожидать, если бы только Аэцию удалось выдержать натиск Аттилы до того времени, когда Маркиан напал бы на гуннов с другой стороны. Однако равеннский двор оробел раньше времени и вступил в переговоры: Лев I (440-461 гг.), папа римский того времени, очень ловко сумел отклонить грозу и уговорить Аттилу от нападения на Италию.

Нашествие Аттилы в Галлию в 451 году и его встреча с папой римским Львом в 452 году оставили богатый след в католической житийной литературе. В средневековых сочинениях Аттилу стали называть Бич Божий (flagellumdei), отражая латинскую церковную традицию рассматривать вождя гуннов как наказание за грехи. Уже Григорий Турский (VI век) писал о словах апостола епископу Аравацию: «Господь твёрдо решил, что гунны должны прийти в Галлию и, подобно великой буре, опустошить её». Вначале VII в.н.э.  Исидор сформулировал устоявшиеся воззрения: «Они были гневом Господним. Так часто, как его возмущение вырастает против верующих, он наказывает их Гуннами, чтобы, очистившись в страданиях, верующие отвергли соблазны мира и его грехи и вошли в небесное королевство». Обогнув Альпы, Атилла атаковал в следующем 452 году Северную Италию со стороны Паннонии. Был взят штурмом и разгромлен крупнейший город на Адриатическом побережье Аквилея, пали другие города, захвачен Милан. Только эпидемия среди местного населения, заставила Аттилу покинуть Италию.

В 453 году Аттила ещё раз вступил в сражение с аланами и вестготами на Луаре, но снова был вынужден отступить и в том же году скончался.

 Аттила умер еще во цвете сил (56 лет).

      

Глава 7.

Сыновья Атиллы продолжили дело отца. Денгизих воевал с готами и Римом (он был убит в 469 г.). Ирнах (Эрна) войны с Римом не вёл, так как, по Приску, «домашняя война отвлекала его от войны с римлянами». Под «домашней» войной следует понимать войну с окружающими племенами и подавление междоусобиц. В это время гунны под его руководством  занимались сплочением вокруг себя племён для похода в Иран. Для этого ему пришлось вернуться в причерноморские степи. Здесь в гуннский союз входят аланы, которые стали известны на Востоке и даже в Китае, куда они отправили в 455 г. свое посольство.  Часть племён уже вела борьбу с народами Кавказа. Удар гуннов на кавказские владения Ирана был сильным. Приск отмечает, что «персы, воевавшие уже давно с кидаритами, устрашённые и этим нашествием (сарагуров и акатиров), отправили римлянам посольство. Сарагуры после нападения на акатиров и другие племена выступили походом против персов. Сначала они приблизились к Каспийским воротам, но найдя их занятыми персидской охраной, перешли на другую дорогу, по которой пришли к иберам, и стали опустошать их страну и тревожить набегами поселения  армениев,  вследствие этого персы, опасаясь этого нашествия, сверх завязавшейся у них раньше войны с кидаритами,  отправили к римлянам посольство с просьбой дать им денег, или людей, для охраны границ.
Эти послы говорили то, что уже и раньше часто говорилось ими в посольствах, именно, что римская земля остается невредимой благодаря тому, что они выдерживают битвы и не дозволяют наступающим варварским народам проходить через свою землю. Но им был дан ответ, что всякий должен защищать свою землю и заботиться об ее охране, и с этим они двинулись в обратный путь без успеха.

На Западе Денгизих поднял войну против римлян и стоял на берегу Истра, узнавший об этом Анагаст, который начальствовал стражей на фракийском берегу, послал к нему некоторых из своих приближенных с вопросом, по какой причине они готовятся к битве. Денгизих, отнесшись с презрением к Анагасту, отправил его посланных ни с чем и послал сказать императору, что если он не даст земли и денег ему самому, и следующему за ним войску, то он начнет войну.
Когда его послы пришли во дворец и передали порученное им, император отвечал, что он готов сделать все, но только если они прибыли с изъявлением покорности, ибо он радуется прибытию посланных от врагов для заключения союза.

Вновь началась война. Когда Анагаст, Басилиск [шурин императора Льва I, консул 465 г., magistermilitum в 476 г.] Острий и некоторые другие римские военачальники заперли гуннов  в одном низменном месте и осадили их в 467 г., то скифы, угнетаемые голодом вследствие недостатка продовольствия, отправили к римлянам посольство передать, что они сдаются с тем, чтобы владеть землей и повиноваться во всем, чего пожелают римляне. Военачальники отвечали, что донесут императору об их посольстве, но варвары сказали, что они желают устроить соглашение с ними из-за голода и не могут вынести большого промедления. Тогда предводители римских сил, посоветовавшись между собой, обещали доставлять им продовольствие до разрешения дела императором, если они разъединятся подобно тому, как разъединено и римское войско: таким образом, говорили они, легко будет заботиться о них, так как военачальники будут иметь дело с доставшимися им по жребию лицами, а не со всеми, и из видов честолюбия всячески будут соревноваться в доставке им припасов. Скифы охотно приняли сообщенное им через послов предложение и разделились на столько частей, на сколько были разделены и римляне. Тогда Хелхал, родом из уннов, служивший офицером у начальников аспаровых полков, пришел к доставшейся им по жребию варварской части и, пригласив выборных готов, которых было в этой части больше других, начал говорить им такие речи, что император дает им землю, но не для их пользования, а для находящихся между ними уннов. Ибо они, нe занимаясь земледелием, подобно волкам нападают и расхищают их пищу, так что они [т. е. готы], состоя в положении рабов, трудятся для доставления им продовольствия, хотя готское племя всегда было враждебно уннам и еще предки клялись избегать союза с ними, поэтому сверх лишения своего достояния они оказывают презрение к клятвам предков. Сам же он, хотя и гордится своим уннским происхождением, но из любви к справедливости сообщил им это и дал совет, что следует делать. Готы, взволнованные этими речами и полагавшие, что Хелхал сказал это из расположения к ним, сплотились и стали избивать находившихся между ними уннов; это послужило сигналом к жестокой схватке между обоими народами. Узнав об этом, Аспар, а также и начальники прочих отрядов выстроили свои войска и стали убивать всех попадавшихся варваров. Скифы, поняв коварный обман, стали отзывать друг друга и двинулись против римлян. Люди Аспapa успели раньше уничтожить доставшуюся им часть варваров, для остальных военачальников сражение оказалось не безопасным, так как варвары бились до того мужественно, что уцелевшие из них прорвались сквозь римские полки и таким образом избежали осады.

Глава 8.

В 476 г. на сцену выступил один из вождей войска, стоявшего в Италии, Одоакр, незадолго перед тем вступивший в военную службу при Рицимере: ему судьбой было предназначено положить конец Западной Римской империи. Так как гуннский элемент в данное время был преобладающим среди войск, стоявших в Италии, то в среде гуннов появилось естественное желание утвердиться в Италии, приобрести оседлость. Они потребовали себе от Ореста треть всех италийских земель в полную собственность. Когда тот отказал, Одоакр принял над ними начальство, призвал на помощь новые орды гуннов и был провозглашен царём (476 г.). Орест поспешил укрыться в Павии, но летом того же года город был взят приступом, и Орест во время битвы убит. Войска Ромула попытались было еще оказать кое-какое сопротивление, но, конечно, тщетно, и Одоакр победил. Он не коснулся порфироносного отрока, и только указал ему для житья виллу, некогда принадлежавшую Лукуллу, близ Неаполя. Новый император не был избран. В 480 г. умер и Юлий Непот, посаженный в Августы Львом I - последний, носивший этот титул. Вот почему этот год и принято считать заключительным годом древнеримской истории, хотя уже с 476 г. в Италии властвовал царь Одоакр и здесь установились те же порядки, которые уже давно существовали в Галлии, Британии, Испании и Африке. Здесь также во главе правления страной, отвыкшей от военных тревог, утратившей прежний дух и силу нравственного преобладания, истощенной деспотизмом, тягостями податей и страданиями всякого рода, появился, царь опиравшийся на военную силу, окруженный своей дружиной, которой он раздал участки земли во владение. Таким установлением гуннского военного владычества в Италии совершенно правильно заканчивается история 500 летней скифско – римской войны и начинается иное время, выступают на сцену новые деятели.

       Здесь  заканчивается и история скифов. Получив в своё полное распоряжение огромные массивы обработанной земли, миллионы рабов, обученных земледелию и ремёслам, и хорошо понимая какой доход способно принести это богатство, скифы отказались от прежнего образа жизни. Кочевое скотоводство и охота не казались им уже столь привлекательными.

Произошёл  распад гуннского союза. Не стало общего врага. Тюркоязычные  кочевые племена, составляющие более трети всех гуннов, не имели земледельческого опыта, и не готовы были отказаться от привычного образа жизни. С богатыми трофеями они вернулись в свои родные степи, с тем, чтобы через 700 лет вновь  вернуться в Европу в составе монголо-татарского войска. Кстати, во время битвы на Куликовом поле в 1380г., центр войск хана Мамая составляла Генуэзская пехота – потомки римских легионеров.

Последовало великое расселение скифов, распадение скифского единства и создание больших феодальных государств, ставших новыми центрами притяжения и консолидации. Началось великое расселение славян в (VI — VIII вв.) которое  уничтожило рубежи древнего единства и те общие языковые процессы, которые переживались всеми праславянами сообща.  На всей старой праславянской земле существовал единый закон образования имен племенных союзов по типу «поляне», «мазовшане». В процессе расслоения появилась совершенно новая, патронимическая форма типа «кривичи», которая встречена во всех вновь колонизованных областях: и на Эльбе, и на Балканах, и в Средней России: старая форма на новых землях встречается, но новая на старых — никогда.

 

 

Другие произведения автора:

Охота на медведя.

Робот.

Скифы