Новые
МенюИзвестная персона или история одной старинной песни
Хочу показать вам одну старинную русскую песню.
Мне и певице Надежде Меньших удалось "воскресить" произведение, которому уже пошёл четвёртый век.Но прежде чем слушать уникальную аудиозапись, прочитайте познавательный материал, связанный с этой песней — так вам станет понятна каждая фраза и весь тот драматизм, который заложен в этом старинном произведении, заодно многие откроют для себя более подробно одну из малоизвестных страниц нашей истории, которую Императорский дом Романовых старался не афишировать. Ряд событий здесь будет рассмотрен под несколько другим углом, нежели общепринято, с авторскими выводами и предположениями. Некоторые исторические моменты с уже устоявшейся их трактовкой я подвергну аргументированному сомнению.
Это будет лонгрид. Для тех, кто ограничен по времени, из этого обширного материала я сделал небольшие тематические нарезки в виде самостоятельных рассказов. Публикуются они на литературных сайтах.
Уверяю вас, чтение будет весьма интересным и каждый сможет открыть для себя что-то новое, включая историков (ведь всё знать невозможно), краеведов, музыковедов и даже кладоискателей.
В процессе "раскапывания" этой темы, я на интуитивном уровне начинал понимать чувства и переживания героев своего рассказа. Как правило, историкам всегда подавай черепушки, рукописи, документы, свидетельства и "прочая, прочая, прочая", а эмоциональная сторона их интересует в последнюю очередь. А ведь именно эмоции и чувства определяют действия людей, а значит и ход истории. В процессе работы над этой темой меня не покидало ощущение, что где-то подобное я уже читал и видел..., и лишь закончив эту статью, я вспомнил про "Графа Монте–Кристо". Уже заинтриговал ? Ну тогда я начинаю.
На ряде сайтов прилагаемые ссылки могут оказаться не активными, поэтому для перехода скопируйте их в адресную строку вашего браузера.
Как-то раз я читал мемуары поэта–лирика и переводчика Афанасия Афанасьевича Фета (при рожд. Шеншин, 1820 – 1892 гг.) "Мои воспоминания 1848 – 1889" (изд. Москва, 1890 г.):
Там рассказывается о его встречах с видными людьми, олицетворявшими творческую и научную интеллигенцию того времени, приведена его переписка с Л.Н.Толстым, И.С.Тургеневым и др. Примерно в середине этих воспоминаний — в последней XIV главе I части есть упоминание о встрече Афанасия Фета с князем Одоевским (Владимир Фёдорович, 1804 – 1869 гг., философ, писатель, выдающийся музыковед, общественный деятель). Этот князь был одним из основоположников РУССКОГО МУЗЫКОЗНАНИЯ.
И вот среди прочих подробностей их совместно проведённого вечера (в мае 1862 г.) я прочитал следующее:
********************
"Как бы в насущное опровержение моего несчастного стиха, князь сел за орган и с полчаса предавался самым пышным и изысканным Фугам. Мало-помалу он перешёл к русским, национальным напевам. "Вы не знаете, спросил он меня, песни, приписываемой царице Евдокии Федоровне ? Я тщательно записал слова и голос этой песни и издал их. Я надпишу эти ноты и подарю вам их на память", сказал князь, исполняя то и другое.
При многократной перевозке моей движимости, дорогой подарок покойного князя у меня едва ли не пропал. Но я уверен, что ноты эти существуют в музыкальных магазинах, и память моя удержала слова песни:
Возле реченьки хожу млада,
Меня реченька стопить хочет;
Возле огничка хожу млада,
Меня огничек спалить хочет.
Возле милого сижу дружка,
Меня милой друг корит, бранит,
Он корит, бранит,
В монастырь идти велит.
*********************
И так совпало, что перед этим я работал над большой статьёй "Кто правил Россией после 1796 года ? Романовы ?". Надо откровенно признать — Николай II был не единственным российским монархом, которому нравились "хорошенькие балерины"..., и в статье шла речь о том, что не всё было чинно и благородно в нашем "королевстве" — многие царские особы не только засматривались "налево", но и ходили туда..., и в результате этого мы вправе подозревать, что "не всё было чисто в крови" правящих Романовых. В канве сюжетной линии я упоминал царя Петра I и то, как он обошёлся со своей первой супругой Евдокией Фёдоровной (урожд. Лопухина Прасковья Илларионовна, 1669 – 1731 гг.).
Заинтересовавшись этой давней историей песни, связанной с царицей Евдокией, я задумал "развить процесс" до его логического завершения — чтобы эта песня прозвучала спустя более чем 300 лет. Мне ужасно захотелось найти ноты и полный текст этой песни. Забегая вперёд, скажу, что мне это удалось, но сначала хочу рассказать о драматической судьбе самой Евдокии Фёдоровны и о людях, окружавших её — это необходимо для более полного понимания смысла и "энергетики" песни. Здесь вы узнаете о взаимоотношениях Петра I и Евдокии; о её жизни в ссылке сначала в Суздальском монастыре, где она встретила свою любовь, закончившуюся трагической развязкой; потом расскажу о тяжёлых годах заточения Евдокии в монастыре Старой Ладоги, о её недолгом счастье и ударах судьбы уже на свободе. Попутно постараюсь проинформировать читателя о ряде малоизвестных, но весьма интересных фактах.
Начну с необходимой предыстории. Многие события вам должны быть хорошо известны, но вот некоторые "детали", я думаю, будут интересны.
Третий по счёту царь правящей династии Романовых — Фёдор Алексеевич (сын царя Алексея Михайловича,1629 – 1676 гг., у которого было от двух жён 16 детей, 13+3) умер от цинги 27 апреля 1682 года в 20-летнем возрасте, не оставив после себя ни потомства, ни распоряжений о престолонаследии. Вот как об этом пишет в своих "Записках" современник Петра I граф Матвеев (Андрей Артамонович, 1666 – 1628 гг., дипломат, сенатор):
"В прошлом от создания мира 7190 году, а от воплощения Слова Божия 1682 лета, Апреля 27 числа, по семилетнем и многоболезненном государствовании Великаго Государя, Царя Феодора Алексеевича, Самодержца Всероссийскаго блаженныя памяти, в Москве учинилася его высокопомянутому Величеству от бывшей при детских его летах болезни скорбутики, или цынготной скорби, кончина"
У него, как говорится, "семейная жизнь не сложилась": первая жена царя Фёдора Алексеевича — Агафья Грушецкая (1663 – 1681 гг., польского происхождения) скончалась через три дня после родов, а появившийся на свет сын Илья умер на десятый день жизни.
Именно Агафья свела на нет "татарский стиль" — люди перестали брить налысо головы, некоторые начали подстригать бороды (а иногда сбривать совсем ), усы и волосы. Потеряли актуальность татарские одежды и начал превалировать польский стиль, вышли из моды охабни и вместо них стало престижным носить контуши и шубки..., женщины избавились от неказистого вида платьев и впервые одели шапки именно при царице Агафье Семёновне. Стоит отметить, что все эти внешние перемены происходили не путём принуждения, а сами собой.
Царь крайне тяжело переживал кончину жены, его болезнь вновь обострилась. Хотя Фёдор Алексеевич и выбирал Агафью на смотре невест (согласно традиции), но "кандидатка" была им подмечена тремя месяцами до того — во время крестного хода (он вертел головой по сторонам в правильном направлении), это можно сказать была его "любовь с первого взгляда". Кстати, сам царь прекрасно разговаривал на польском языке, так как одним из его наставников был монах–поэт Симеон Полоцкий (1629 – 1680 гг.).
Через полгода после смерти любимой жены царь обвенчался с Марфой Матвеевной Апраксиной (1664 – 1715 гг.) — "... венчан Духовником в верху, а не в Соборной велицей церкви, на последней неделе мясостия в среду, а венцы иманы из Собора ...".
За 71 день брака вторая жена так и не успела "понести" от Фёдора Алексеевича, как тот скончался. В его смерти обвинили придворных докторов — фон Гадена и Гутменша, якобы они дали царю яд. Справедливости ради, надо сказать, что Фёдор Алексеевич был на самом деле "доходягой" — даже на похоронах своего отца в 15-летнем возрасте он не смог идти за гробом и его пришлось нести на носилках (есть версия, что у него отказывали ноги из-за повреждённого позвоночника после падения в детстве с лошади). Но как всегда, крайними остались доктора, за что и были убиты стрельцами через три недели после смерти царя во время стрелецкого бунта. (Б.Нахапетов "Врачебные тайны дома Романовых", Часть 1, Глава 1 — Чем болели и как лечились цари Романовы, изд. 2008 г.) Борис Александрович Нахапетов (1928 – 2017 гг.) — видный советский невропатолог, историк медицины.
Отдадим должное вдове Марфе Матвеевне, соблюдавшей траур более трёх десятков лет — до самой своей смерти (она умерла от отравления грибами в последний день 1715 года). Ещё исстари повелось в дни поминовения усопших государей кормить нищих. Так вот, Марфа Матвеевна в память о своём муже пять раз в году кормила по 300 человек.
Тут надо рассказать об одной истории, связанной с этой женщиной.
"Поговаривают", что царица Марфа так и осталась девственницей. Это стало нам известно, так как Пётр I настоял на проверке тела 51-летней усопшей — рожала женщина или нет..., и он самолично присутствовал при вскрытии (стр. 64 "Записки князя Петра Долгорукова", перевод с фр. А.Ю.Серебрянниковой, СПб, ИЦ "Гуманитарная академия", 2007 г.), ведь в народе ходили упорные слухи, что Марфа всё-таки родила и где-то скрывает законного наследника престола.
В этом отношении Петру Великому повезло — роди в своё время Марфа наследника, и тогда не видать Петру Алексеевичу российского престола, как своих ушей — правящий царский род пошёл бы по другой линии. Тут надо понимать, что за два месяца до кончины "старой девы" у Петра I от второй жены родился сын Пётр (Шишечка — так называли его родители) и поэтому проблемы наследия трона стали волновать царя особенно остро..., тем более, что на сыне Алексее от своей первой опальной жены он собирался уже окончательно поставить крест, как на своём преемнике.
А в том декабре 1715 Пётр I уже был при смерти, и по словам историка Сергея Соловьёва "2 декабря Петръ приобщился св. тайнъ" (сказалось почти месячное "непросыхание" после рождения Шишечки), и Марфа Матвеевна часто навещала государя во время его болезни, но неожиданно сама оказалась на смертном одре.
"24 декабря скончалась царица Марфа Матвеевна, вдова государя Феодора Алексеевича, при ее погребении запрещено выть как ныне, так и впредь".
И далее в последней строке перечня указов Петра I за тот 1715 год Пушкиным написано: "Указ о вытье".
Сначала я обратил внимание на дату смерти царицы (это число отличается от современных источников — 31 декабря), а затем заинтересовался и самим этим указом. Надо сказать, что авторы десятков публикаций (статьи и книги), затрагивая тему "запрета вытья" на похоронах, слепо "копировали" Пушкина..., и даже не пытались найти сам первоисточник. Мне захотелось отыскать его и выяснить, соответствует ли это истине.
Но сначала нужно было понять — откуда поэт мог взять дату смерти царицы Марфы — 24 декабря. После долгих поисков среди работ историков, живших до Пушкина, мне удалось найти у Голикова (Иван Иванович, 1735 – 1801 гг.) в описании 1715 года следующее:
"Между тем, когда 24 Декабря скончалась супруга брата Его Величества, Царя Феодора Алексеевича, Царица Мария Матвеевна: то Монарх, повелев учредить ей приличное характеру Царскому погребение, но желая истребить непристойный и суеверный обычай выть, приговаривать и рваться над умершими, наистрожайше заказал, чтоб никто как над сею Царицею, так и над всеми прочими не издавал таковаго непристойнаго вопля" (стр. 105, часть V, Голиков "Деяния Петра Великого мудрого преобразителя России", изд. Москва, 1788 г.)
Но вся беда в том, что современные источники называют другую дату смерти царицы Марфы — 31 декабря. Даже возможное тут разногласие в применении Юлианского и Григорианского календарей ситуацию не спасает, так как разница между этими практиками летоисчислений в 18-м веке была 11 дней. Я попросил своего знакомого петербуржца — поэта Андрея Чернова (пушкинист, исследователь древних текстов) посмотреть дату смерти царицы Марфы на самой табличке её надгробия..., и он сказал, что в том месте Петропавловского собора рядом с царицей захоронены останки семьи императора Николая II и сейчас доступ в тот придел собора закрыт. Поэтому решение этого вопроса отложим до поры (если кому-то из читателей удастся увидеть это надгробие, то сообщите мне искомую дату — лучше всего через ФБ, и я опубликую это здесь).
Но вот второй вопрос — о самом "Указе о вытье" мне видится более сложным. В Википедии про похороны Марфы Матвеевны (7 января 1716 г.) есть следующий абзац, процитирую его:
"Царица Марфа была чрезвычайно набожной женщиной, оставаясь приверженцем старых обрядов. Именно она была последним членом царской семьи, чьё отпевание и погребение были проведены в соответствии со старинными традициями, которым были присущи причитания над гробом усопшего. После присутствия на погребении царицы Марфы Матвеевны царь Пётр издал указ о запрещении старинного русского обряда ПЕЧАЛОВАНИЯ по умершим".
Ссылки на этот указ и там не оказалось.
Примерно почти такое же смысловое окончание вышеприведённого абзаца я обнаружил в статье (она включена в несколько исторических сборников) кандидата исторических наук Болотиной Натальи Юрьевны "Последний путь царевны Прасковьи Ивановны: церемониал похорон члена императорской фамилии Романовых", и там даже была сообщена дата этого указа — 25 (??!) января 1716 года.
Изучая дальше эту тему, я наткнулся на ряд научных публикаций, которые противоречат друг другу, и тут получается полная разноголосица — одни говорят, что "указ о вытье" был применён уже В ДЕНЬ ПОХОРОН, а другие утверждают, что указ вышел лишь ПОСЛЕ того, как царь "наслушался завываний".
Я не знаю, правильно ли переведены записки ганноверского резидента при русском дворе Вебера (Фридрих Христиан, ум. в 1739 г.) "Преображенная Россия", но там по поводу похорон царицы Марфы 7 января 1716 года сказано:
"Хоронили её в вечерние сумерки с большим великолепием. От ее печального дома до церкви было расстояние с небольшую четверть мили, и весь этот путь по льду уставлен был двойным рядом факелов, между которыми совершалась процессия. Богатую корону, всю усыпанную драгоценными камнями, нёс тайный советник Толстой, а гроб и провожатых (числом более 500, из которых 200 были в похоронных плащах везли на санях. Тело, по совершении над ним последнего погребального обряда, погребено в новой царской усыпальнице в крепостной церкви ...
В подобных случаях у русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания, которые часто казались мне настолько искренними, настолько же и притворными; но царь решительно хочет вынести этот обычай, и на упомянутых похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитывал".
Поэт Пушкин и тем более историк Голиков эту работу Вебера читать не могли, так как в России она стала известна только во второй половине 19-го века.
Всецело доверять "ганноверцу" тоже нельзя, так как неизвестно, был ли он на этих похоронах лично, или описал процессию с чьих-то слов..., и когда Вебер работал над своими записками, не притянул ли он сюда этот указ уже как постфактум ?
Для выяснения истины нужно всего лишь отыскать это распоряжение Петра I. В самом деле, надо же в конце концов найти этот "злополучный указ", упоминаемый во многих десятках работ и при этом нигде нет ссылки на первоисточник.
Я пересмотрел ВСЕ указы — именные и сенатские за январь 1716 года и не встретил там подобного "запрета выть" (начиная со стр. 188, 5-й том "Полное собрание законов Российской империи с 1649 года, 1713 – 1719", печатано в типографии 2 отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830 г.). Церковной темы касался только один сенатский указ от 22 января — это текст "обещания" (своего рода присяга), который должны произносить архиереи при вступлении в чин. Среди пунктов этого "обещания" я бы отметил самый последний — седьмой, начинающийся так: "В мирские дела и обряды не входить ни для чего, разве какая явная неправда показана будет ..."
Тут надо сказать, что Пётр Алексеевич уже после смерти своей матери стал энергично перекраивать сложившиеся веками церковные устои и традиции. Его основной целью было превращение церкви в часть государственного управления..., и этот инструмент воздействия на народ должен был быть в полном подчинении государству.
Далее я пересмотрел все указы за зиму, весну и начало лета, ведь следующая смерть человека из царского сословия случилась 18 июня 1716 года: тогда скончалась любимая сестра государя — великая княжна Наталья Алексеевна. Ничего похожего на запрет какого-либо обряда отпевания я не нашёл и там.
На всякий случай мной были просмотрены все указы 1713–17 годов (я нашёл там много интересного и об этом расскажу позднее), но никакого "выть как ныне, так и впредь" не увидел.
Не удовлетворившись одним источником свода законов, я нашёл другой — изданный при императрице Анне Иоанновне (ей захотелось опубликовать список и копии всех указов Петра), но и там меня ожидало разочарование.
Кроме того были просмотрены доступные мне указы царя Сенату, его резолюции, заметки и записки — результат такой же.
Своими сомнениями в реальности существования подобного указа я поделился с Андреем Черновым..., и он высказал мнение, что это могло быть УСТНОЕ распоряжение Петра. Я с этим солидарен..., но тогда как быть со всеми "научными трудами" по этой теме ? А может это была какая-то записка Петра по проведению церемониала похорон, а потом это всё было раздуто молвой до "высочайшего указа" ?
Я бы порекомендовал преподавателям, работающим на кафедрах истории, дать своим студентам в качестве "практикума" попробовать найти этот указ. Это будет замечательная задача.
Хочу сразу предупредить, что при просмотре писем и документов, близких к тому времени, можно "наткнуться" на письмо Петра I от 11 января 1716 года к своей второй жене Екатерине Алексеевне из Амстердама..., и оно может поставить вас в тупик. Там неправильная датировка, и это не типографская опечатка, а описка Петра Алексеевича. Он просто ошибся и по инерции памяти проставил в дате прошедший год (такое со всеми часто случается в первые дни нового года). Там даже по содержанию видно, что Пётр перед этим получил от жены известие о чьей-то смерти..., и откликается в стиле "Бог дал, Бог взял" — "Господъ даде, Господъ i възятъ; яко же годе ему, тако i бысть". В письме идёт речь о родившемся в немецком Везеле 2 января 1717 года и умершем на следующий день их сыне Павле.
Данное письмо я решил показать здесь и "склеил" его, так как в книге оно напечатано на двух страницах. Вот ссылка на просмотр:
(стр. 41, № 61, "Письма русских государей и других особ царского семейства. Переписка императора Петра I с государынею Екатериною Алексеевною", изд. Москва, 1861 г.)
Возвращаясь к пушкинской "История Петра", считаю, что Александр Сергеевич так долго затянул со своей работой потому, что по мере накопления и сбора огромного количества материала, у него сформировалось о Петре I мнение, совершенно отличное от более раннего..., и он пришёл к глубокому разочарованию — в его сознании царь из реформатора превращался в тирана. Поэт никак не мог определиться с концепцией своей работы — то ли петь Петру осанну (что означало покривить душой), то ли писать правду (что не приветствовалось бы тогдашней властью и соответственно цензурой).
Дальнейшее развитие событий только подтвердило это — поэт Жуковский В.А. уже после смерти Пушкина захотел опубликовать предварительные тексты Александра Сергеевича, но император Николай I, ознакомившись с их содержанием, запретил это делать..., хотя ранее (в июле 1831 года) лично разрешил поэту работать в госархивах для сбора материалов о Петре I.
Теперь коснусь упомянутого выше термина "печалование". Сие слово означает не только грусть–печаль по усопшим, но и ПРАВО высшего духовенства ходатайствовать перед главой государства о смягчении наказания (помиловании) осуждённым. И именно этот "институт печалования" самоликвидировался при Петре I, но об этом я расскажу немного ниже.
Возвращаясь к юности царицы Марфы Матвеевны, скажу — в том, что вторая жена Фёдора Алексеевича не забеременела, нет ничего удивительного. Надо констатировать, что всё мужское потомство царя Алексея Михайловича от брака с царицей Милославской Марией Ильиничной (1624 – 1669 гг.), в отличие от сильных и здоровых девочек — было сильно болезненным..., и почти поголовно хронически страдало эпилепсией и цингой.
Но обратимся ко дню смерти царя Фёдора Алексеевича — в 27 апреля 1682 года.
Итак, вновь произошло "дежавю", как в Смутное время (когда случилась
внезапная смерть царя Бориса Годунова и через полтора месяца свержение и
убийство его сына Фёдора) — отсутствие прямого, то есть законного
наследника престола..., и страна опять "встала на уши".
Возникла
правовая дилемма — отдать престол или почти 16-летнему Ивану (Иоанну)
Алексеевичу (1666 – 1696 гг., младший сын царя Алексея Михайловича от
его первой жены Милославской Марии Ильиничны), или 10-летнему Петру
Алексеевичу (1672 – 1725 гг.), сыну всё того же царя Алексея
Михайловича, но уже от его второй жены — Натальи Кирилловны (урожд.
Нарышкина, 1651 – 1694 гг.).
Такие коллизии возникают всегда, когда приходится "делить наследство" между детьми с только одним общим родителем.
Сами братья по вполне понятным причинам бороться за престол не могли
(первый — из-за своего болезненного состояния, а второй — по
малолетству), и поэтому интересы Ивана отстаивала его родная сестра
царевна Софья Алексеевна (1657 – 1704 гг., дочь "нашего многодетного"
царя Алексея Михайловича, её мать Мария Милославская), Милославские и
Толстые, а за интересы Петра боролись Нарышкины, Голицыны, Долгорукие.
В то время главой русской православной церкви был патриарх Иоаким,
"прославившийся" тем, что в 1677 году устроил "войну" мощам святой
княгини Анны Кашинской, чьё тело за 300 лет не истлело и пальцы которой
замерли в "двоеперстии". Так вот, прямо в день смерти царя Московский
патриарх вместе с высшим духовенством вышел на крыльцо кремлёвской
церкви Спаса на Бору (она снесена в 1933 г.) и перед собравшимися на
площади членами Боярской думы, придворными чинами и прочим городским
дворянством произнёс речь о кончине царя Фёдора Алексеевича.
Патриарха Иоакима нельзя заподозрить в приверженцах "избирательной
монархии", но после своей поминальной речи он прямо здесь обратился к
толпе собравшихся с вопросом — "... кому преемником быть ? И чтоб вы
о том, единодушным согласием единосердечною мыслию намерение свое мне
Святейшему Патриарху и Архиереям объявили"
Более сильный хор
голосов закричал — Петру Алексеевичу !..., но однако слышались и
голоса, что по праву первенства на царстве надлежит быть царевичу Иоанну
Алексеевичу.
Патриарх по известной только одному ему причине
(похоже на то, что он недолюбливал царевну Софью) без колебаний встал на
более "громкую сторону" и объявил царём Петра. Никакой законностью от
подобной процедуры выборов тут не пахло, но так как большинство
собравшихся на площади это восприняло одобрительно, то на том и
остановились. Иоаким вошёл во дворец и благословил 10-летнего мальчика
на царство. В уже упоминавшихся мной "Записках" графа Матвеева А.А.
читаем:
"Тогда–ж весь сингклит (синклит — собрание высших сановников. — И.Ш.) и
царедворцы в великом множестве в Кремль съехались к наречению царскому;
понеже все уже преклонилися ко избранию на Всероссийский престол
Царевича Петра Алексеевича всея России, который и наречен: Царем
Государем и Великим Князем Московским и всея России Самодержцем".
Тут граф Андрей Матвеев немного лукавит, говоря, что все съехались к
царскому наречению. Никто специально к наречению приехать из "регионов"
просто бы физически не успел и "сингклит" состоял только из тех, кого
смерть Фёдора Алексеевича застала в Москве. От "регионов" там были
только выборные от посадов, которые были в Москве по случаю проходившего
в то время обсуждения податной реформы.
Избрание Петра царём
означало, что его мать Наталья Кирилловна Нарышкина становилась
правительницей государства до совершеннолетия сына.
Но не всё
так оказалось просто — царевна Софья уже на следующий день во время
похорон царя дала понять, что это дело она просто так не оставит..., и
между противоборствующими партиями началась ожесточённая схватка.
В то время на Руси был "институт стрельцов" и они исполняли армейские,
полицейские и охранные функции. Стрельцы были недовольны правлением
умершего царя (их начали использовать на хозяйственных работах и
недоплачивали жалование ввиду пустой казны) и этим воспользовалась
царевна Софья с Милославскими, спровоцировав стрелецкое войско на бунт. В
подстрекательстве к сопротивлению Нарышкиным особенно усердствовал
начальник Приказа Большой казны ("министр финансов") Милославский Иван
Михайлович со своими родственниками.
По рукам стрельцов начал
ходить список "бояр изменников"..., грамотных людей тогда было крайне
мало, так что имена бояр заучивались наизусть и передавались из уст в
уста.
Про подстрекательство стрельцов к бунту читаем у современника:
"Александр
Милославский и Петр Толстой, которые тогда вышепоказанныя росписи тем
именам боярским и прочим писали, по полкам на прытких серых и карих
лошадях скачучи, кричали громко: "что Нарышкины Царевича Иоанна
Алексеевича задушили, и чтоб с великим поспешением они стрельцы шли в
город Кремль на ту свою службу" (стр. 19,
"Записки русских людей". События времен Петра Великого. "Записки Андрея
Артамоновича графа Матвеева", изд.Санктпетербург, 1841 г.)
Андрею
Матвееву во время этого бунта было 16 лет и его свидетельству можно
вполне доверять, в отличие от других мемуаристов, которые всё это не
видели собственными глазами.
В понедельник ("тяжёлый день") 15
мая на волне распространившегося слуха о том, что Нарышкины задушили
царевича Иоанна, мятежники начали выдвигаться к центру Москвы. Начальник
караула от Стремянного полка подполковник Григорий Горюшкин не успел
выполнить приказ и запереть все ворота Кремля. Через незапертые ворота
боевые дружины прорвались на Соборную площадь к Красному крыльцу. Царица
Наталья Кирилловна, чтобы успокоить разъярённую толпу, была вынуждена
вывести обоих царевичей на крыльцо и предъявить их стрельцам.
После унизительной для царской семьи "процедуры опознания" (царевичу из
толпы выкрикивались разные наводящие вопросы) волнение несколько
улеглось..., но не для того организовывался весь этот кипиш. Тут же из
толпы послышались голоса о выдаче стрельцам бояр из "списка изменников".
Авторитетный боярин Матвеев (Артамон Сергеевич, 1625 – 1682 гг., глава
Посольского приказа в конце царствования Алексея Михайловича) за четыре
дня до этого вернувшийся из ссылки в Москву, спустился с крыльца вниз к
стрельцам и стал их увещевать не применять силу..., и народ начал опять
потихоньку успокаиваться.
Но тут всё дело испортил князь Михаил
Юрьевич Долгоруков — у него не выдержали нервы, его "прорвало" и он с
крыльца начал кричать толпе, чтобы все убирались по домам к "такой-то
матери", а не то он всех перевешает и посажает на колы.
Надо
понимать, что этого только и ждали..., толпа рассвирепела. Наиболее
активные влезли по ступенькам на крыльцо, схватили Долгорукова и
сбросили его вниз на копья своих товарищей..., он тут же был изрублен
бердышами (секирами). Несчастного боярина Матвеева (отец автора
"Записок", фразы из которых я привожу) вскоре тоже жестоко убили
стрельцы из вновь подошедших полков — "... и с таким своим тиранством варварским в бердыши все его тело разсекли и разрубили так, что ни один член целым не нашелся".
А через некоторое время был зверски убит и отец князя Михаила
Долгорукого — глава стрелецкого приказа Долгоруков Юрий Алексеевич...,
его отрубленную руку насадили на копьё и долго носили по улицам с
возгласом — "Уступайте, люди: едет великий князь, боярин Долгорукий !".
Вид крови опьянил толпу..., и всё завертелось в "бессмысленном и
беспощадном русском бунте"..., Москва превратилась в океан беззакония и
расправ. Из девяти московских стрелецких полков (общая численность 14198
человек) в мятеже не участвовал лишь один Сухаревский полк. Хочу
сказать, что на "пустом месте" подобные восстания не возникают, к ним
всегда есть предпосылки..., и в данном случае власть действительно
"достала" стрельцов..., и если бы в те времена было бы принято писать
лозунги, то на одном из них красовалось бы слово "Надоело !", обращенное
к Кремлёвской монархии.
В результате этой трёхдневной и,
признаться, пьяной вакханалии полетело очень много боярских голов. Вся
Красная площадь была завалена трупами. Особая "охота" была устроена на
бояр Нарышкиных..., и двое дядей Петра с разницей в два дня поплатились
жизнями — Афанасий и Иван Кирилловичи. Тут даже прятаться было
бесполезно — в заложники брались все родственники "от мала до велика" с
требованием выдачи указанного лица. Надо понимать, что всё это
сопровождалось повсеместными грабежами и насилием.
"Под
замес" попал и стольник Салтыков Фёдор Петрович — его стрельцы
перепутали с кем-то из Нарышкиных и изрубили (плохо быть похожим на
кого-либо в эпоху отсутствия удостоверения личности). К слову, его внук
Салтыков Сергей Васильевич станет первым фаворитом будущей императрицы
Екатерины II.
Придворных врачей тоже искали для отмщения за
якобы отравление царя Фёдора Алексеевича. Доктор Даниил фон Гаден был
пойман со своим сыном Михаилом в Немецкой слободе, а доктора Ивана
Гутменша отыскали в его доме на Поганых прудах (ныне Чистые). Их всех
привели на Красную площадь и там "подняли на копья".
Именно во
время этого бунта у юного царя Петра впервые случился нервный припадок,
когда тот увидел всю эту резню. Позднее подобные припадки во время
волнения у него повторялись регулярно — его голова наклонялась в левую
сторону и на лице происходили судорожные движения мускулов. (Борис Нахапетов: "Врачебные тайны дома Романовых", Часть 1, Глава 2 – Болезнь и смерть Петра I, изд. 2008 г.)
Вот здесь (ниже по ссылке) замечательная картина художника
Дмитриев–Оренбургского "Царица Наталья Кирилловна показывает Ивана V
стрельцам, чтобы доказать, что он жив-здоров" (написана в 1862 году).
Я не уверен, был ли на самом деле 16-летний Иван Алексеевич таким малым
ростом, как на этом полотне (в белом кафтане) — возможно это
"недоработка" художника, но болезненный телом и душой он был точно...,
плюс плохое зрение и сильное заикание, впрочем, это никак не сказалось
на его детородных способностях — его жена Прасковья Салтыкова (1664 –
1723 гг.) рожала пять раз..., и среди их детей была вполне "крепкая
умом" будущая российская императрица Анна Иоанновна (1693 – 1740 гг.).
Кстати, точная копия этой картины (75 х 100, холст, масло) на данную
минуту ещё продаётся вместе с багетом за 165 тысяч рублей.
В конце концов весь этот "бунт–кипиш" закончился тем, что уже 26 мая был издан акт о "совокупном
восшествии на Всероссийский Престол Государей Царей Иоанна Алексеевича и
Петра Алексеевича и о вручении, за малолетством Их, управления
Государственными делами Сестре Их, Царевне Софии Алексеевне".
Оба брата "тандемом" венчались на царство 25 июня 1682 года в Успенском соборе Кремля.
По сути, Софья организовала и сама же "разрулила" кровавые события,
возникшие из-за правовой коллизии по наследию трона..., , правда, ей ещё
пришлось немного "повоевать" летом и в начале осени, чтобы приструнить
почувствовавших свою силу и власть стрельцов. Это время, когда бунтари
диктовали свои условия Кремлю, называется Хованщина — по фамилии нового
начальника стрельцов князя Ивана Андреевича Хованского (тут проявилась
тенденция, проверенная веками — с военными–победителями власть всегда
должна держать ухо востро). Именно в тот короткий период Хованщины в
России случилось некое подобие сопротивления монархии. Но надолго внести
элементы демократии в государственное управление не получилось — казнив
17 сентября лидера стрельцов, Софья восстановила монархическое
правление.
Её фактическое царствование длилось 7 лет — до 1689 года, до той поры, пока Петру I не исполнилось 17 лет. Молодому государю всё-таки пришлось "пободаться" с сестрицей и применить по отношению к ней силу, хотя Софья тоже была "не подарок" и свою власть просто так отдавать совсем не желала. В итоге жёсткого обоюдного противостояния и взаимного переманивания войск на свою сторону, победил Пётр (начальный эпизод той борьбы я опишу немного ниже).
Царевна Софья была перемещена жить под надзором в Новодевичий монастырь
без пострига в монахини. При отсутствии свободы перемещения ей была
сохранена прислуга — кормилица, две казначеи, девять постельниц и дано
всё необходимое для спокойной жизни.
Для того, чтобы вы понимали,
чем питались монастырские VIP–постояльцы в те времена, я приведу
нехитрое меню на всю эту "бригаду" при царевне Софье. Запаситесь
терпением..., итак, им ежедневно отпускалось "по ведру мёда
приказного и пива мартовского, по 2 ведра пива приказного хмельного и
лёгкого, по 2 ведра браги (а для праздника Рождества Христова и Светлого
Воскресения по ведру водки коричневой и по 5 кружек водки анисовой), по
4 стерляди паровых, по 6 стерлядей ушных, по 2 щуки колодки, по лещу,
по 3 язя, по 30 окуней и карасей, по 2 звена белой рыбицы, по 2 наряда
икры зернистой, по 2 наряда сельдей, по 4 блюда просольной стерлядины,
по звену белужены, с соразмерным количеством хлеба белого, зелёного,
красносельского, папошников (вид кулича, популярного в Малой России. — И.Ш.),
саек, калачей, пышек, пирогов, левашников, караваев, орехового масла, и
пряных зелий, в том числе в год: полпуда сахара кенарского, пуд
среднего, по 4 фунта леденца белого и красного, по 4 фунта леденцов
ряженых, по 3 фунта конфект и тому подобное".
Одним
словом, "монастырская бригада" царевны Софьи всегда пребывала в хорошем
настроении — "с утра на грудь кружку браги и день удался".
Согласно первоисточнику — розметной книги 1700 года в историческом
журнале "Российский магазин", издаваемом в 1792–94 годах Фёдором
Осиповичем Туманским (№1 стр. 224), для продовольствия на год Софье
выделялось 5144 рубля, 15 алтын, полденьги. И хотя эти данные приведены
не в год её заточения в монастырь, а спустя 10 лет, но всё равно можно
догадаться, что Софья Алексеевна не голодала и до этого. (стр. 155, том 3, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт-Петербург, 1858 г.) — это многотомный труд (до конца незавершённый) выдающегося историка
Николая Герасимовича Устрялова (1805 – 1870 гг.), который был допущен к
секретным государственным архивным документам времён Петра I. Все тома,
кроме 6-го (5-й том не издан автором) фото-оцифрованы и их удобно читать
на сайте Президентской библиотеки.
Кстати, для работы над 6-м
томом (про царевича Алексея) Николай Устрялов выезжал за рубеж и там
"перелопачивал" местные архивы, ведь царевич женился и некоторое время
жил в Европе..., да и потом сбежал он туда же. Только на один этот 6-й
том у историка ушло 14 лет работы.
Вернусь чуть назад — ко
времени, когда стало известно, что в семье соправителя Ивана V (он ввиду
своего нездоровья до самой смерти исполнял лишь "представительские
функции") ожидается рождение первенца. Это никак не могло устраивать
"фланг Нарышкиных"..., и мать Петра I решает ускорить процесс
"возмужания" своего сына и срочно подбирает ему невесту.
Тогда
совершеннолетием в числе прочих считалось вступление в брак, а значит
регентство царевны Софьи Алексеевны по абсолютно всем формальным
признакам можно было после венчания Петра постараться ликвидировать.
Кроме того Наталье Кирилловне не нравилось неистовое увлечение сына
"корабельными делами"..., и она рассчитывала этой женитьбой немного
отвлечь и "остепенить" юного царя.
Не спросив мнения сына (в те времена всё решали родители), Наталья
Нарышкина женила его на Прасковье Илларионовне Лопухиной. Венчание
состоялось 27 января 1689 года под Москвой в селе Преображенском в
небольшой придворной церкви Св. апостолов Петра и Павла,
священнодействовал духовник Петра протопоп Меркурий.
При
бракосочетании имя невесты было изменено на Евдокию, вероятно, чтобы не
быть тёзкой жены соправителя — Прасковьи Салтыковой. А отчество ей было
изменено согласно традиции в честь семейной святыни дома Романовых —
Феодоровской иконы. "Автоматически" менялось имя отца невесты на Фёдор и
соответственно иногда менялись отчества его других детей (отсюда часто и
возникает путаница в определении отдельных персоналий).
Мать
Петра I рассчитывала, что очень многочисленный род Лопухиных в
дальнейшем окажет весомую поддержку её сыну. Надо понимать, что в России
столетиями складывались семейно-клановые (родовые) взаимоотношения..., и
от количества и влиятельности стоящих на твоей стороне людей во многом
зависело и твоё благополучие. Кстати, дед Евдокии — Авраам Никитич
Лопухин служил одно время главой московских стрельцов, воевал с поляками
(при жизни царя Алексея Михайловича), а затем был дворецким Натальи
Нарышкиной..., так что роду Лопухиных она доверяла всецело.
Итак,
Евдокия Фёдоровна стала последней русской женой у всех последующих
российских государей..., морганатическая жена императора Александра II
не в счёт (такая супруга только для "души и тела" — ни она, ни рождённые
ею дети ни на что не претендуют в плане наследия).
От этого брака 18 февраля 1690 года у Петра I родился первенец — сын Алексей Петрович (1690 – 1718 гг.)
Судя по всему, Пётр питал к своей супруге тёплые чувства от силы два с половиной года, а то и меньше.
Вот одно из писем Евдокии к Петру, когда тот через месяц после свадьбы
ускакал в Переславль в устье реки Трубеж (река впадает в Плещеево озеро)
заниматься кораблестроением вместе с голландским специалистом Карштен
Брандтом.
Здесь я хочу перейти на орфографию источника. Читая
старые тексты в почти "первозданном виде", мы как бы переносимся в ту
эпоху..., и узнаём как разговаривали люди на русском языке 300 лет
назад. Букву ЯТЬ (по фонетике похоже на быстрое "ие") заменю на Е, так
как в большинстве редакторов она не прописывается, а на букву Ъ (ЕР) в
конце слов внимания не обращайте и читайте так, как будто её там нет; в
других цитатах со старой грамматикой я буду поступать аналогично):
"Лапушка мой, здравствуй на множества лет !
Да милости у теб(я) прошу: как ты поволишь ли мне х' cебе быть ? А слышала я, ч(то) ты м(уж) мой станешь кушеть у А(н)дрея Кревта; (англичанин,
переводчик посольского приказа Андрей Юрьевич Крефт (Крафт), агент
Петра I по найму технических специалистов. — И.Ш.) и ты, п(о)жалуй о том, лапушка м(уж) мой, отпиши. За семъ писавы ж(ена) твоя челом бьет." (стр. 67, письмо №2, том 3, "Письма русских государей и других особ царского семейства", изд. Москва, 1862 г.)
Ошибочно считается, что Пётр чуть ли не через месяц после свадьбы
охладел к своей жене — мало того, что она была на три года старше его,
так ещё и была воспитана в строгих традициях домостроя, что при взглядах
Петра на жизнь — было абсолютным нонсенсом. Нет, это совсем не так,
просто склад характера Петра не предполагал не только долгого "сидения у
юбки", но и вообще пребывания на одном месте. И его быстрый отъезд на
Плещеево озеро — это не бегство от молодой "постылой жены", сроки
поездки были связаны с ожидавшимся вскрытием рек..., и всё было
распланировано Петром задолго до свадьбы. Он просто не понимал — как
можно было сидеть дома без дела..., и этот стиль жизни государь сохранил
до конца своих дней.
Лично моё мнение об испортившихся
взаимоотношениях между супругами такое — Пётр не захотел навечно
связывать свою жизнь с женщиной, которая видела его в минуты крайней
ТРУСОСТИ (в мужской психологии это очень важный элемент) в уже
упоминавшихся мною событиях борьбы Петра I со своей сестрой царевной
Софьей. Именно с того момента времени в отношениях между Петром и
Евдокией наметилась некая трещинка.
Поясню эту свою мысль.
Когда в Московском царском дворе стало "достоянием гласности" то, что
Евдокия "понесла" от Петра Алексеевича, началось открытое противостояние
царевны Софьи и "младшего царя". С каждым июльским днём 1689 года
воздух всё больше и больше насыщался заочной борьбой этих двух людей за
власть. . И вот в ночь на 8 августа четыре "симпатизировавших" Петру
стрельца Стремянного полка (Ипат Ульфов, Дмитрий Мелков, Ладогин и
Мельнов) прискакали из Москвы в Преображенское с известием, что стрельцы
Софьи хотят погубить Петра Алексеевича со всем его семейством — "убить его Царя, матерь его и супругу его Царицу-жъ, сестру его Царевну, и всехъ знатныхъ при его Величестве особъ".
При правлении Софьи главой Стрелецкого приказа был Шакловитый Фёдор
Леонтьевич (он был назначен на эту должность в самом конце того рокового
1682 года, в котором случились Стрелецкий бунт и Хованщина) и от него
исходила потенциальная и практическая угроза Петру. На самом же деле в
тот момент четырём стрельцам эта угроза просто "померещилась" — они
приняли некоторые перемещения войск Шакловитого за приготовление к
нападению на Преображенское.
Молодой царь мгновенно и без
оглядки (босиком, в одной рубашке, благо было тепло) побежал на конюшню,
сел на коня и укрылся в ближней роще. Там его разыскала свита, дала
одежду..., и через 6 часов, проскакав более 70 километров, он прибыл в
Троице-Сергиев монастырь (на территории совр. Сергиев Посада) и там в
слезах рассказал архимандриту Викентию о якобы грозившей ему опасности. В
реальности же, в Москве о тех ночных событиях в Преображенском не
ведали ни сном ни духом, и только ближе к полудню Софья и Шакловитый
узнали о бегстве Петра в Троицу..., Фёдор Леонтьевич даже ещё выразился
по этому поводу — "Вольно ему, взбесяся, бегать".
Во всей этой
истории очень странно и трудно объяснимо то, почему Пётр не взял в ту
ночь вместе с собой в Троицу семью. А ведь он прекрасно понимал какая
его женщинам могла угрожать беда. Скажу довольно-таки прямо — он
банально спасал только "свою шкуру".
Ну а "домочадцы" спокойно
прибыли к "своему защитнику" вместе с потешными войсками и стоявшими в
Преображенском стрельцами Сухорева полка лишь к вечеру того же дня.
Попробую экстраполировать ту ситуацию на нашу современность. Вот
представьте себе следующее — ночью на ваш телефон приходит SMS от друга,
где сообщается, что вскоре в вашу квартиру нагрянут головорезы..., и
вы, забыв про беременную жену и собственную мать, в одних тапочках
удираете из квартиры. Как вам такая ситуация ?
Я понимаю, что
это вопрос уже чисто психо-этический и никакими документами состояние
души Петра Алексеевича в тот период не зафиксировано. В 17 лет каких
только глупостей можно понаделать..., и потом всю жизнь краснеть,
вспоминая об этом. И хотя в исторической литературе этот эмоциональный
момент совсем не затрагивается и обходится стороной, я просто убеждён,
что на последующий разрыв отношений Петра и Евдокии повлияли события
именно этой ночи.
Оправдывая своё бегство, Пётр Алексеевич стал
искусственно раздувать грозившую ему опасность..., и вскоре, как я уже
писал ранее, началось почти месячное взаимное "перетягивание" войск, в
котором сестра проиграла брату — большинство перешло на сторону
законного царя. Ошибкой Софьи было то, что по своей недальновидности она
послала к Петру в качестве переговорщика патриарха Иоакима. Не надо
иметь семь пядей во лбу, чтобы понять — глава церкви тут же встал на
сторону царя, в Москву не вернулся и уже из Троицы начал "топить" за
Петра Алексеевича. Это во многом и определило дальнейший ход событий.
Софья Алексеевна была вынуждена смириться с поражением и уже ради
спасения собственного "живота" отдала на заклание Фёдора Шакловитого
После окончания тех драматических событий факт одиночного бегства Петра
в Троицу всячески замалчивался "победителем"..., и уже через месяц
официально было сказано, что всё семейство ВМЕСТЕ покинуло
Преображенское. Это видно из преамбулы объявления (от 12 сентября) о
пожаловании стрельцам, оставшимся верными Петру I, ежегодной прибавки к
окладу по 1 рублю:
"Во прошломъ во 197-мъ году (имеется
в виду 7197 год "от сотворения мира", это 1689 год от Рождества
Христова. Новый год тогда начинался с 1 сентября. — И.Ш.), Августа
противъ 8-го числа, въ ночи, .... въ селе Преображенскомъ .... великому
царю .... Петру Алексеевичу .... извещали ..., что воръ и изменникъ
Федка Шакловитой и его единомышленники .... умышляютъ на него .... и мать его .... смертное убiйвство.
И того жъ числа, въ той же ночи, великiй государь царь и великiй князь Петръ Алексеевичь, всеа Великiя и Малыя и Белыя Россiи самодержецъ, и мать его государева, великая государыня благоверная царица и великая княгиня Наталiя Кириловна, и супруга его государева, великая государыня благоверная царица и великая княгиня Евдокiя Феодоровна, и сестра его .... царевна ... Наталiя Алексеевна, убоялися ихъ таковаго злаго умышленiя и смертного убiйвства, изъ села Преображенского пошли въ Троицкой Сергiевъ м-рь тайно, не такъ, какъ, по ихъ царскому обыкновенiю, бываютъ ихъ государскiе походы." (стр.
383 – 384, том 1, Издание Археографической комиссии "Розыскные дела о
Федоре Шакловитом и его сообщниках", Санкт-Петербург, типография
товарищества "Общественная польза", 1884 г.)
Ну а сам
Фёдор Шакловитый с сообщниками был казнён через месяц после начала тех
событий — 12 сентября 1689 года (именно эта дата мне видится верной, в
отличие от тех нескольких, что приведены в Википедии). Вот здесь по
ссылке (ниже) на сайте Российской государственной библиотеки можно
прочитать сам приговор от 11 сентября и "сказки" (обоснование приговора)
по этому делу (там же, начиная со стр. 265):
Как мы видим, прямо в день казни преступников, всем благонадёжным
стрельцам государь "в компенсацию за сколотую зубную эмаль предоставил
по квартире в Москве"..., ой, простите, по рублю. Если учитывать, что
примерный эквивалент 1 рубля был 33 алтына, а допустим, в тот год
эксклюзивная конная амуниция ("седло немецкое, покрыто бархатом
коричневым, круг его шито золотом и серебром, обшито бахромою шелковою,
снасть ременная, стремена железные") стоила 40 алтын, то прибавка оклада стрельцам в 1 рубль — это очень хорошее поощрение за верность государю.
Возвратился царский двор в Москву в начале октября, когда там уже всё
"устаканилось"..., но, как говорится, осадочек на душе у некоторых лиц
после всей этой истории остался.
Тут хочу ещё раз вспомнить
про патриарха Иоакима. Как только царевна Софья потеряла власть, он тут
же почувствовал силу и "развернул плечи" в своей борьбе с иноземцами — с
его подачи на Красной площади был сожжён вместе со своими книгами
немецкий поэт–мистик Квирин Кульман, которого по его "безбашенности"
занесло в Россию. Начались репрессии против всего иностранного.
Неизвестно, сколько бы ещё запылало костров из тел и книг, если бы через
полгода не случилась смерть патриарха Иоакима.
Настоящее же
примирение со всем стрелецким войском у Петра I наступило во время
празднеств по случаю крещения (23 февраля 1690 года в Чудовом монастыре)
родившегося пятью днями ранее наследника — царевича Алексея. Мир со
стрельцами продлится чуть более восьми лет..., и затем почти все они
будут казнены или высланы на каторгу, но об этом я расскажу немного
ниже.
В ночь на 4 октября 1691 года Евдокия родила царевича
Александра Петровича (крещение состоялось 1 ноября), который прожил
очень мало, всего семь месяцев..., и умер 14 мая 1692 года. Именно в
этот период трещинка в отношениях между супругами ещё более увеличилась.
В начале третьей декады июля 1692 года по приглашению царя весь двор
прибыл в Переславль посмотреть на корабли, построенные при участии
государя. Обе царицы (мать и жена) присутствовали там 1 августа на
водоосвящении с крестным ходом..., затем через две недели пришли из
Москвы полки, которые устроили показательные манёвры на воде и суше.
После 21 августа там же начались многодневные пиршества.
Возвратился весь двор в Москву в первые дни нового года (после 1
сентября) в "разобранном" состоянии..., но особенно от перепоя занемог
Пётр Алексеевич — и уже к ноябрю его болезненное недомогание перетекло в
кровавый понос, а в начале декабря царь и вовсе слёг. Ближнее окружение
уже не надеялось на выздоровление, а некоторые особо "приближённые к
телу" (Франц Лефорт, Борис Голицын, Фёдор Апраксин и др.) уже
приготовили вертолёты..., ой, простите — лошадей, чтобы мгновенно унести
ноги из Москвы на случай смерти государя и естественного возвращения на
трон царевны Софьи. Но бог миловал..., и в январе 1693 года молодой
организм царя справился с недугом.
Смысловое содержание последних двух абзацев скомпилировано отсюда — (стр. 143, том 2, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", изд. Санкт-Петербург, 1858 г.)
Принято считать, что с 1692 года у Петра Алексеевича начинаются
чувственные отношения с Анной Ивановной Монс (1672 – 1714 гг.) из
Немецкой слободы (на правом берегу Яузы, сейчас это район Лефортово в
Москве). "Злые языки" говорили, что обрусевшая немка покорила
долговязого русского царя своим декольте и вкусным кофе. Но на самом
деле это всё многочисленная беллетристика..., и никаких документов об их
любовных отношениях до 1696 года не обнаружено..., а посещение Петром I
в 1692 году в Немецкой слободе дома виноторговца Иоганна Георга Монса
ещё не говорит об интимной связи Петра и Анны в то время. Но безусловно,
знакомы они были..., и мало того, пользуясь этим знакомством, Анна с
матерью писали письма царю с различными своими просьбами по житейским
делам.
Влияние "Монсихи" на Петра Алексеевича в различных
художественных произведениях сильно преувеличено — якобы, чуть ли не
целое десятилетие она владела умом и сердцем государя..., конечно же,
это совсем не так.
Пройдёт много лет и на внучатой племяннице этой
Анны Монс — Балк Матрёне Павловне (фрейлина) женится Салтыков Сергей
Васильевич — первый любовник великой княгини Екатерины Алексеевны
(будущая императрица Екатерина II), ему некоторые источники не без
основания приписывают отцовство Павла I. В уже упомянутой выше моей
статье (отрывок из неё приведу позже) я показываю, что без проведения
генеалогических тестов по отцовской (Y–ДНК анализ) линии останков Петра
III и Павла I истина не будет найдена..., ведь даже сама Екатерина II
несколько раз намекала на "мутную" историю рождения своего сына.
После неожиданно ранней смерти своей матери (она умерла 25 января 1694
г., ей было 43 года) Пётр I стал открыто показывать неприязнь к Евдокии
Фёдоровне, он стал искать любой повод, чтобы больно ударить по ранимой
душе супруги. Но Евдокия не хотела мириться с подобным отношением к
себе..., она всё ещё надеялась на лучшее и всячески старалась подольше
удержать мужа около себя. Но такая "опека" лишь только сильнее
раздражала Петра, любящего свободу собственных действий.
Вот
второе из двух её писем к мужу, когда тот пребывал летом 1694 года в
Архангельске (это была его вторая поездка к Белому морю..., первая же
состоялась годом ранее):
"Предража(й)шему моему Государю, свету, радосте, Царю Петру Алексеевичю.
Здравству(й), мо(й) батюшка, на множество летъ ! Прошу у тее, светъ мо(й), милости: обраду(й) меня, батюшка ! о(т)пиши, светъ мо(й), о здоровье своемъ, чтобы мне бедно(й) въ печалехъ своихъ порадоватца. Как ты, светъ мо(й), и(з)во(л)илъ
пойтить, и ко мне не пожаловалъ—не описалъ о здоровье ни единой
строчки; толко я бедная на свете бещасна, что не пожалуешь—не опишешь о
здоровье, светъ ! Не презри, светъ мо(й), моего прошенья. А сестра твоя Царевна Наталья Алексеевна въ добромъ здоровье. Отпиши, радость (мо)я ко мне, какъ ка мне изво(лишь) быть ? А пра (меня) (изво)лишъ милостию своею спро(сить), и я съ Олеш(анькою) жива. Ж т Ду (касательно
этой последней аббревиатуры "Ж т Ду": есть письмо Евдокии в первый год
замужества, где она подписалась игриво — "Женишка твоя Дунька челомъ
бьетъ" — И.Ш.). (стр.69, письмо № 4, том 3 "Письма русских государей и других особ царского семейства" изд. Москва, 1862 г.)
Судя по всему, ответа Евдокия так и не дождалась..., и отношения между
супругами постепенно по кирпичику выстроились в стену отчуждения.
Даже более того, царь стал преследовать родственников своей жены —
сначала досталось старшему по возрасту дяде Евдокии (всего их было
шестеро) — в январе 1695 года его арестовали по какому-то делу, в
документах до нас не дошедшему. Я подозреваю, что он просто нелестно
отозвался о царе, а дела по такому поводу тогда стряпали на раз, как и
сейчас — "по щелчку пальцев". Как написал русский историк Соловьёв С.М.
(1820 – 1879 гг.) — "самый видный из Лопухиных, боярин Петр Абрамович (1636 – 1701 гг., прозвище Лапка. — И.Ш.), управляющий приказом Большого дворца, подвергся страшной опали, и разнеслась весть, что сам царь пытал дядю жены своей".
10 марта 1697 года государь отправился за границу. Россия и Москва были
оставлены "на хозяйство" троим людям — князю–кесарю Фёдору
Ромодановскому ("пьянъ во вся дни"), главе Земского приказа
князю Михаилу Львову (он в августе того же года сойдёт с ума и начнёт
кидаться на людей с целью их загрызть — "и припала болезнь къ нему неисцельная, кричалъ трои сутки, а после почалъ людей драть, также и зубомъ есть")
и главе Разрядного приказа Тихону Стрешневу. Перед отъездом Пётр I
отдал распоряжение Стрешневу, чтобы тот через некоторое время выслал
"воеводить" подальше от Москвы отца жены — Иллариона и двух её дядей —
Василия и Сергея..., что тот и сделал через две недели после отъезда
царя. Попали братья Лопухины служить соответственно в Тотьму, Саранск и
Вязьму:
"Марта въ 10 день изволилъ Государь пойти за море,
а Москва приказана ближнему стольнику князю Федору Юрьевичу
Ромодановскому. И марта въ... (23. — И.Ш.) день,
по указу Великого Государя Царя и Великого Князя Петра Алексеевича,
всея Великiя и Малыя и Белыя Россiи Самодержца, велено послать въ розные
городы Лопухиныхъ..." (стр. 113, "Записки Желябужского с 1682 по 2 июля 1709 " Санкт–Петербург, типография Императорской Российской Академии, 1840 г.)
Назначение видных бояр на воеводство "к чёрту на кулички" тогда приравнивалось к опальной ссылке.
Эта история с опалой Лопухиных связана с готовившимся покушением на
государя. Раскрылось оно 23 февраля 1697 г. — якобы заговорщики
планировали во время прощального вечера (с музыкой и танцами) по случаю
отъезда Петра I за границу в доме Лефорта устроить пожар и в поднявшейся
суматохе зарезать царя. Но прознавшие об этом заговоре стрельцы Ларион
Елизаров и Григорий Силин смогли предупредить государя. Следственное
"раскручивание" этого дела было скоропалительным и строилось на каких-то
невразумительных разговорах о недовольстве царём, а не на конкретных
фактах приготовления к убийству. Я почти уверен, что этих фактов не было
вовсе, а вся "уголовка" была банально состряпана в лучших традициях
того времени. Просто Петру I донесли, что Цыклер высказался в том духе,
что царь своими сборами Великого посольства опустошает казну..., и такие
слова были равносильны смертному приговору. А подвести высказанное
недовольство делами царя под какую-нибудь экстремистскую и даже
террористическую деятельность у нас и сейчас не разучились.
Родственникам Евдокии ещё повезло, что их не четвертовали, а лишь
выслали в условную "Тмутаракань"..., на них упала лишь тень подозрения
(без доказательств) на участие в заговоре. А главные обвиняемые —
стрелецкий полковник Иван Елисеевич Цыклер, окольничий Алексей
Прокофьевич Соковнин, стольник Фёдор Матвеевич Пушкин (он был женат на
дочери Соковнина) и ещё трое человек были приговорены к смерти и казнены
4 марта 1697 года в Преображенском.
При этом сама процедура
казни была обставлена с особой показательной жестокостью и кощунством — у
церкви св. Симеона Столпника, что на Поварской (здание церкви
сохранилось до наших дней и сейчас украшает Новый Арбат), был выкопан из
могилы гроб с истлевшим за 12 лет трупом ("голова согнила у него и такъ мала была, какъ бы ручной кулакъ, и борода его черная выросла до самого его пупа, и ниже лежала")
боярина Ивана Михайловича Милославского (он один из зачинщиков
стрелецкого бунта 1682 г., умер от инсульта в 1685 г.) и привезён к
месту казни на санях, запряжённых свиньями — "везенъ былъ на тележке о шести чудскихъ свиньяхъ со береженiемъ палаческимъ".
В открытом виде гроб подставили под плаху, чтобы в него стекала кровь
из тел четвертуемых — сначала им отрубили руки и ноги, а затем головы
(Фёдора Пушкина казнили "милостиво" — он сразу лишился головы), после
этого все обрубки тел выставили для обозрения на долгое время (есть
свидетельства, что отрубленные головы на столбах торчали несколько лет)
на Красной площади.
Вот как об этой казни пишет историк:
"Великий государь указал Соковнина, Цыклера, Пушкина, стрельцов Филиппова и Рожина, козака Лукьянова казнить смертию (первых двух приговорили к четвертованию, остальных к отсечению головы. — И.Ш.). И
на Красной площади начали строить столб каменный. И марта в 4-й день
тот столб каменный доделан, и на том столбу пять рожнов железных вделаны
в камень. И того числа казнены в Преображенском ведомые воры и
изменники, и в то время к казни из могилы выкопан мертвый боярин Иван
Мих. Милославский и привезен в Преображенское на свиньях, и гроб его
поставлен был у плах изменничьих, и как головы им секли, и кровь точила в
гроб на него, Ивана Милославского. Головы изменничьи были воткнуты на
рожны столба, который был построен на Красной площади". (Соловьёв С.М.: "История России с древнейших времён", том 14, глава 3)
Хочу добавить к этому один штрих — четвертованный Алексей Прокофьевич
Соковнин был родным братом знаменитых раскольниц — княгини Авдотьи
Урусовой и боярыни Федоры Морозовой — это центральный персонаж известной
нам ещё по школьным учебникам картины Василия Сурикова "Боярыня
Морозова" (там она своим жестом и перстами намекает Московскому
патриарху Иоасафу II, что тот ей должен 2 тысячи рублей..., шутка).
Из-за этого заговора вояж царя задержался на две недели — лишь на
шестой день после кровавой экзекуции государь (с ним ещё 270 человек
сопровождения — "Великое посольство") отправился в полуторагодичную
поездку по европейским странам с целью наладить качественное
кораблестроение в России — "чтобы суда могли ходить под парусами не
только по ветру, но и против ветра". Пётр Алексеевич не мыслил
дальнейшего развития страны без создания сильного флота.
Но
главной целью Петра в этой поездке был поиск союзников в борьбе с
"османами" за владение Чёрным морем, проливами Босфор и Дарданеллы для
выхода в Средиземноморье. Перед этим, совершив два Азовских похода
(второй был удачным), царь закрепился на берегу Азовского моря..., но
этого для полноценной торговли было явно мало — ведь даже Керченский
пролив Россией не контролировался.
Забегая вперёд, скажу, что в
тот раз союзников против южного соседа себе в Европе Пётр не нашёл —
Священная Римская империя уже тогда воевала и решала свои "сухопутные
споры" с османами (в то время на европейской территории под ними были
совр. Болгария, Румыния, Молдавия, юг Украины, часть Венгрии,
северо–восток Адриатики и даже Белград) и до морских дел России ей было
недосуг. И по возвращении домой мысли Петра I переместились на север
страны — он начал вынашивать планы прорываться водным путём в Европу
через Балтику.
Найдя себе союзников в лице Дании и Саксонии,
Россия вступит в разорительную для себя двадцатилетнюю войну со шведами
за право свободного выхода в балтийские воды.
Итак, путь царя
на запад пролегал через принадлежащую тогда Швеции Ригу — здесь русскому
посольству был оказан очень холодный приём и Пётр даже "нарвался" на
то, что однажды караул крепости наставил на него ружья и запретил
переснимать план фортификационных сооружений (вооружившись подзорной
трубой и листом бумаги, Пётр Алексеевич начал "шпионить"). Зная
злопамятность Петра, можно предположить, что именно тогда он "заимел
зуб" на шведов. И возможно, что этот крайне холодный приём стал
предпосылкой того, что этой же осенью царь издал приказ перебросить
четыре стрелецких полка из-под Азова сюда к границе — на постой в
Великие Луки. Стрельцы были крайне недовольны таким распоряжением царя
(не давшим им после Азовского похода вернуться на "московские квартиры" и
отдохнуть), что в конечном итоге и стало причиной стрелецкого бунта
весной следующего года.
Далее путь царя лежал через курляндскую Митаву (совр. Елгава) — "повсюду были пиры, на которых чрезмерно пили, как будто бы его царское величество был вторым Бахусом". Отсюда
же приблизительно 19 апреля он послал (возможно с перепоя) в Москву
князю Фёдору Ромодановскому в подарок топор... с припиской — "Здесь такожъ ничего вашей персоне удобного не нашелъ, толко посылаю къ вашей милости некотор(у)ю вещь на (о)тмщение въраговфъ маестату вашего". В ответном письме, полученном Петром 19 мая Фёдор Юрьевич написал, что этой "мамурой" он уже успел казнить двоих преступников.
Потом был бранденбургский Кёнигсберг (совр. Калининград) — здесь к нему
долетела приятная "весточка" из России, что на Урале найдена железная
руда магнитного свойства..., а это означало возможность производства
собственных пушек и ядер — "руда так богата, что из 100 фунтов ее выходит 30 или 40 фунтов самого доброго железа".
Здесь же 22 июня 1697 года был заключён трактат между Московским
государством и Бранденбургом (22 июня у вас ассоциации не вызывает ?
История любит играть датами и событиями).
Далее было Пилау (совр.
Балтийск) и через германские земли царь прибыл в Голландские штаты, где
вместе со своими "волонтёрами" долго учился плотницкому мастерству в
кораблестроении. Там же было закуплено 15 тысяч ружей, а ещё 10 тысяч,
плюс 22 пушки были "подряжены" — заказаны (десятитысячный
ружейный подряд будет сорван). Здесь в Голландии из еды царю понравились
только сыр и масло, всё остальное было менее вкусным, чем в Москве.
10 января 1698 года Пётр Алексеевич (и ещё 16 человек) на яхте прибыл в
Англию. Лондонская чернь сбежалась посмотреть на русского царя.
Для более полного понимания характера и образа Петра I очень важен
НЕЗАВИСИМЫЙ взгляд..., и тут как нельзя лучше подходят его описания
иностранцами. Британский историк Томас Маколей со слов француза
L’Hermitage — лондонского корреспондента Голландских штатов того времени
пишет:
"Его величественная фигура, его лоб, показывавший
ум, его проницательные чёрные глаза, его татарский нос и рот, его
приветливая улыбка, выражение страсти и ненависти тирана–дикаря в его
взгляде, когда он хмурил брови, и в особенности странные нервические
конвульсии, по временам обращавшие на несколько секунд его лицо в
предмет, на который нельзя было смотреть без ужаса, громадное количество
мяса, которое он пожирал, пинты водки, которые он выпивал и которая, по
рассказам, была приготовлена его собственными руками, шут, юливший у
его ног, обезьяна, гримасничавшая у спинки его стула, — все это было
несколько недель любимым предметом разговоров. А он, между тем, избегал
толпы с гордой застенчивостью, разжигавшей любопытство".
Надо сказать, что местное спиртное "сногсшибалово" Pepper and brandy русскому царю очень даже понравилось.
15 января Пётр посетил театр (единственный раз), где шла пьеса
"Королевы соперницы, или Александр Великий". Само действо царя не
вдохновило — всё время прислушиваться к сидящему рядом переводчику
утомительно, а вот одна актриса там ему понравилась..., и после
спектакля он познакомился с Летицией Кросс. Ночь с ней обошлась царю в
500 гиней (сумасшедшие деньги — около 1200 "петровских" рублей, актриса и
за целый год столько бы не заработала).
У Солсберийского
епископа Джилберта Бёрнета (1643 – 1715 гг.) находим уже его личное
восприятие Петра. Вот только несколько фраз епископа, написанных по
"горячим следам" после общения с русским царём:
".... Я
часто бываю с ним. В прошлый понедельник я провёл у него четыре часа. Мы
рассуждали о многих вещах; он обладает такой степенью знания, какой я
не ожидал видеть в нем. Он тщательно изучил св. писание.... Я убедил
его, что вопрос о происхождении св. духа есть тонкость, которая не
должна была бы вносить раскола в церковь. Он допускает, что иконам не
следует молиться и стоит лишь за сохранение образа Христа, но этот образ
должен служить лишь как воспоминание, а не как предмет поклонения.
Он начинает так сильно привязываться ко мне, что я едва могу от него
оторваться... Царь или погибнет, или станет великим человеком".
Но чуть позднее в своей "History of Му Own Times" ("Истории моего времени", издано после смерти автора только в 1766 г.)
под 1699 годом епископ Бёрнет пишет уже немного с другой интонацией:
"...в рассказе о прошлом годе о прибытии царя из его страны; об этом я
скажу теперь подробнее. Он приехал в ту зиму в Англию и пробыл у нас
несколько месяцев. Я часто его посещал, и мне было поручено как королем,
так, с другой стороны, архиепископом и епископами быть к его услугам и
давать ему те объяснения относительно нашей религии и конституции,
которых он пожелает. У меня были хорошие переводчики, так что я мог
рассуждать с ним вполне свободно. Он — человек весьма горячего нрава,
очень вспыльчивый и крайне жестокий в своей страстности; свою природную
горячность он возбуждает ещё тем, что пьет много водки, которую с
большим прилежанием сам приготовляет; он подвержен конвульсивным
движениям во всем теле, и его голова также поражена этим; у него нет
недостатка в способностях, и он обладает даже более широкой мерой
познаний, чем можно было бы ожидать по его воспитанию, которое было
очень недостаточным; недостаток суждения с непостоянством нрава
проявляются в нем слишком часто и слишком очевидно; он имеет наклонность
к механическим работам, и, кажется, природа скорее предназначила его
быть корабельным плотником, чем великим государем....
Он рассказывал мне, что он имеет намерение завести большой флот в Азове и с ним напасть на Турецкую империю....
Он выражал желание уразуметь наше учение, но не казался расположенным
исправить положение в Московии. Он действительно, решил поощрять учение и
дать внешний лоск своему народу, посылая некоторых из своих подданных в
чужие страны и приглашая иностранцев приезжать и жить среди них. Он все
еще опасался замыслов своей сестры. В его характере была смесь страсти и
жестокости...
Часто с ним видясь и много с ним беседуя, я
не мог не преклониться перед глубиной провидения господа, что оно
возложило на такого свирепого человека такую неограниченную власть над
весьма большой частью мира...
Как долго будет он бичом этой нации или своих соседей, один только господь знает".
Знаменитый портрет молодого Петра I (в металлической кирасе и мантии,
отделанной горностаем) начал писаться именно здесь в Лондоне 28 января
1698 года художником Готфридом Кнеллером по заказу короля (Вильгельм
III, принц Оранский). Вот этот портрет:
Надо сказать, что Лондон уже тогда поражал своими размерами (в нём было
около полумиллиона жителей ) и чтобы увидеть весь город одним взглядом,
Пётр I однажды (4 апреля) забрался по внутренней винтовой лестнице на
смотровую площадку колонны "Монумент" (61,57 м), установленной в память о
Великом лондонском пожаре 1666 года. К слову, этот пожар принёс не
только горе, но и помог остановить свирепствовавшую тогда в Лондоне
Великую чуму, выкосившую пятую часть жителей города.
Посетил царь и
астронома–математика Эдмунда Галлея, чьим именем позднее назовут
комету, движение и появление которой будет им описано. Русский государь
не обошёл своим внимание и Гринвичскую обсерваторию — в ней он бывал
неоднократно.
В Англии Пётр продолжил своё обучение на местных
верфях..., и заодно занялся закупками свинца, инструментов для
кораблестроения и подбором специалистов для работы в России. Кстати,
единственное, что очень не понравилось царю в Лондоне, так это
"свободоречивые" адвокаты — "есть и у меня этотъ товаръ, приiеду, всехъ перевешаю".
Естественно, никакими адвокатами тогда в России и не пахло..., и Пётр
Алексеевич имел ввиду ходатаев, которые оказывали в суде
представительские услуги.
При возвращении из туманного Альбиона в
Голландию были продолжены закупки снаряжения для флота и наём морских
специалистов различных профилей (всего более 1000 человек) — капитаны,
командоры, штурманы, боцманы, матросы, мастера разных дел (парусных,
компасных, мостовых, шлюзных, кузнечных, слесарных, плотницких,
каменных, малярных и т.д.) и даже наняты были корабельные врачи и коки.
Там же были закуплены образцы машин — мельничных, ткацких, прядильных и
прочая, прочая, прочая, включая 60 сундуков лекарства..., и
арендованными кораблями и баржами всё это было доставлено в Россию. Не
забыли прихватить с собой попугаев, мартышек, крокодила и даже рыбу–меч.
Только в Голландии и Англии царь пробыл в сумме 9 месяцев.
Находясь в Лондоне, а потом на обратном пути в Амстердаме, Пётр I
письменно поручил своим "доверенным людям" — дяде Льву Кирилловичу
Нарышкину и Тихону Стрешневу при помощи духовника жены уговорить Евдокию
добровольно постричься в монахини (сами эти письма не сохранились, но
их содержание понятно из ответных писем Стрешнева) — в те времена это
означало официальный развод. Но жена Петра Алексеевича оказалась
женщиной "не робкого десятка" и не согласилась на подобную развязку
отношений, сославшись на то, что их восьмилетний сын Алексей ещё
нуждается в её заботе. Надо признать, что Евдокия была волевая и
довольно-таки упрямая..., да и мало приятного в том, чтобы оказаться
заточённой в монастырских стенах в 28 лет отроду. (стр. 188 – 189, том 3, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", изд. Санкт–Петербург, 1858 г.)
Царице придавало силы сознание полного отсутствия своей вины за
что-либо и перед кем-либо. И Пётр это прекрасно понимал — он потом ещё
много лет искал повод "обрубить концы" с первой женой не только
юридически, но и морально–этически.
Затем царь демонстративно заехал в дом семьи Анны Монс, а на ночь
удалился в Преображенское. Через день он заехал в Кремль навестить сына
Алексея, при этом он избежал встречи с Евдокией. И лишь только спустя
сутки он "пересёкся" со своей супругой..., вызвав её в Преображенское.
При этом их встреча, длившаяся 4 часа (!!? по весьма сомнительным
слухам), произошла не в резиденции Петра, а в доме бывшего начальника
почт Виниуса (Андрей Иванович, 1641 – 1717 гг.). Царь ещё раз
настоятельно потребовал от Евдокии принять монашество, но получил в
ответ решительное НЕТ.
После этого взбешённый царь потребовал у
патриарха Московского и всея Руси — Адриана (род. в 1637 г. или 1639
г., ум. в 1700 г.) объяснений, почему не выполнена его воля об удалении в
монастырь Евдокии. Владыка "спихнул" всю вину на нескольких своих
подчинённых, мол те посчитали это действие незаконным. Всё это привело
Петра I в дикую ярость..., и виновники такого своеволия (один
архимандрит и ещё четверо священников) были отправлены в Преображенский
застенок.
Применить силу по отношению к своей жене Петру I
позволили обстоятельства — по стране шла реакция на второй стрелецкий
бунт, проходивший весной и в начале лета 1698 года. Вернувшийся в Россию
царь, учинил новое следствие по этому бунту — "большой розыск",
многочисленные демонстративные казни последовали одна за другой (с
сентября по февраль следующего года). Художник Василий Суриков в своей
знаменитой работе "Утро стрелецкой казни" отобразил именно одну из таких
расправ:
Царь во время "большого розыска" был злой до беспредела, и беспощадно
карал бунтовщиков. Его просто взбесило, что восставшие, воспользовавшись
долгим отсутствием государя, хотели вернуть на царство Софью
Алексеевну. Бунтовские настроения подогревались слухами, что во всех
бедах виноваты иностранцы — будто бы они увезли царя..., и Немецкая
слобода просто чудом избежала погромов.
Сам бунт был подавлен
регулярной армией — тогда сразу казнили 130 зачинщиков. А уже осенью
Пётр I дополнительно казнил ещё 2 тысячи человек, при этом на Лобном
месте Красной площади он собственноручно отрубил головы пятерым
стрельцам — эта работа Петра палачом является спорным моментом и не
всеми историками признаётся. А вот то, что он заставлял своих министров
"поработать на плахе" — это факт. Мне представляется, что это была его
кровная месть за Нарышкиных, которых резали стрельцы на его глазах при
первом бунте 16 лет назад.
Кроме того косвенным репрессиям
подверглись родственники стрельцов, включая их жён и детей — их было
запрещено принимать кем-либо и где-либо. Таким образом тысячи и тысячи
людей, лишённые крова и еды, были обречены на верную гибель. И вскоре
Пётр I вообще ликвидировал стрельцов как институт. Царь победил, но эта
победа, замешенная на реках крови, досталась ему ожидаемой ценой —
всеобщей ненавистью народа.
Это уже сейчас по прошествии более 300
лет всё забылось и сгладилось, а тогда на Руси почти не оставалось
дома, где бы втайне не желали государевой смерти. В наше время любая
трагедия, любая несправедливость становится достоянием гласности чуть ли
во всём мире, а раньше люди гибли сотнями и тысячами — и тишина..., "и
только слухи по домам...".
Ну и вполне естественно, что народная молва все беды списала на чужеземцев: "Это не наш государь — немец, а наш царь в немцах в бочку закован, да в море пущен" или "Нашего государя в Москве нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу".
Даже у Пушкина в его подготовительных текстах к работе "История Петра" мы находим следующее — "Народ почитал Петра антихристом".
Уж не знаю почему, но именно в тот период казней Пётр особенно часто
начал устраивать балы и пиры..., днём казнили, а вечером пили. Это мне
напомнило фразу одного сталинского палача из НКВД Емельянова:
"Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а
работа была не из лёгких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва
держались. А одеколоном мылись до пояса. Иначе не избавиться от запаха
крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то
издалека".
Тут я хочу вернуться к термину
"печалование", о котором говорил ранее. Напомню, что это ПРАВО высшего
духовного лица просить государя о помиловании кого-либо. Так вот, в
народе разнёсся слух о страшных пытках, которые устраиваются на допросах
стрельцов в Преображенском. Эта пытка, так называемая "московская
кобылка" — когда допрашиваемого поджаривают на костре, а потом бьют
кнутом по опалённым частям тела..., и всё повторяется снова и снова. По
словам очевидцев, там каждый день одномоментно горело до 30 костров. И
на волне этих слухов об ужасных пытках патриарх Адриан, уже будучи не
совсем здоровым, приехал в Преображенское со своим печалованием о
заключённых.
Вот как это описывает современник, секретарь
посольства Священной Римской империи в России — Иоганн Георг Корб в
своей работе, больше известной как "Дневники Корба", которая была им
издана по "горячим следам" уже на рубеже 1700–01 годов (обработка текста
современная):
"Весть о жестокости ежедневно производимых
пыток дошла до патриарха. Он нашел, что обязанность его требует убедить
разгневанного монарха смягчиться. Лучшим для сего средством считал он
явиться к царю с образом Пресвятой Богородицы; лик Ее, думал он,
пробудит в почти ожесточившемся сердце человечность и чувство
естественного сострадания. Но притворная обрядная набожность не могла
иметь влияния на точные взгляды правосудия, коими царь измерял великость
такого преступления; ибо теперь было такое время, что для блага всей
Московии не набожность, но жестокость нужна была, и тот бы весьма
погрешил, кто бы такой способ принуждения считал тиранством, ежели с ним
сопряжена справедливость, в особенности когда члены государственного
тела до того поражены болезнью и подвержены неизлечимому гниению, что
для сохранения организма ничего не остается, как железом и огнем
уничтожить эти члены. Поэтому слова, коими поразил царь патриарха в
ответ на его убеждения, не были недостойны его величия: "Зачем пришел ты
сюда с иконой? И по какому долгу твоего звания ты сюда явился? Убирайся
отсюда живее и отнеси икону туда, где Должно ее хранить с подобающей ей
честью! Знай, что я чту Бога и почитаю Пресвятую Богородицу, быть
может, более, чем ты. Но мой верховный сан и долг перед Богом повелевают
мне охранять народ и карать в глазах всех злодеяния, клонящиеся к его
погибели”. (запись от 6 и 7 октября, "Дневник
поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла
императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому
в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоанном Георгом Корбом".
Перевод с латинского Б.Женева и М.И.Семевского, Москва, издание ОИДР,
1867 г.) По этой ссылке на источник хочу пояснить, что здесь
числа 6 и 7 октября приведены по Григорианскому календарю, который уже
тогда использовался в Европе. Это соответствует 26 и 27 сентября 1698
года по Юлианскому календарю, который я применяю в этой статье.
Как мы видим, Пётр I послал патриарха Адриана с его печалованием "куда
подальше"..., и с той поры церковнослужители перестали использовать эту
возможность для прошений о помилованиях и снисходениях. Неплохо было бы в
наше время возродить эту давно утраченную традицию, а то наш патриарх
уж больно "слился" с властью и совсем забыл о роли церкви в становлении
милосердия в обществе.
Свою мысль продолжу словами одного из разработчиков знаменитой судебной реформы 1860-х годов юриста Ровинского (Дмитрий Александрович, 1824 – 1895 гг, тайный советник, историк искусства), который в своей книге "Русские народные картинки" написал:
"Да
не подумаютъ, что этими словами мы хотимъ набросить тень на великаго
преобразователя, — имя его стоитъ слишкомъ высоко для этого; онъ такъ
много сделалъ для славы и могущества своего государства, что никакiе
пятна не могутъ помрачить его солнца; мы взглянули на него только со
стороны народной картинки, а съ этой стороны, надо говорить правду, —
заслоняетъ его отталкивающая жестокость и неразборчивое расходованiе на
жизнь и мясо своихъ подданныхъ, неоправдываемыя даже ни тогдашнимъ
временемъ, ни теми обстоятельствами, при которыхъ онъ, по словамъ
Фридриха Великаго (король Пруссии в 1740–86 годах. — И.Ш.), также действовалъ на Россiю, какъ крепкая водка на железо".
Я считаю, что Пётр I поставил свою жену перед выбором — или она
по-хорошему уезжает с глаз долой в монастырь, или ей будет
инкриминировано участие в заговоре стрельцов со всеми вытекающими отсюда
тяжкими последствиями. И Евдокия была вынуждена согласиться на более
"мягкий вариант", хотя всё её нутро протестовало против подобного
насилия — она абсолютно не понимала за что, за какую провинность ей была
уготована эта участь.
Царевича Алексея отдали на попечение родной
сестре царя — Наталье Алексеевне (1673 – 1716 гг.), она вместе с ним
приезжала 20 сентября в Преображенское к брату для получения от того
"инструкций по воспитанию" наследника.
После прощания с сыном
Евдокию Фёдоровну 23 сентября 1698 года под конвоем отправили в женский
Суздальско–Покровский монастырь — туда ещё при Рюриковичах ссылали всех
бесплодных и опальных жён русских царей..., и первой из таких
"постоялиц" была Соломония Юрьевна Сабурова (в иночестве София) —
бесплодная жена Ивана III (отец Ивана Грозного). Вот вид этого монастыря
на акварели художника Евгения Дубицкого:
Архимандрит монастыря по настоянию Евдокии Фёдоровны не стал её
постригать..., шло время, но опальная царица оставалась мирянкой. В
конце июня 1699 года в Суздальско–Покровский монастырь приехал
окольничий Семён Иванович Языков (член следственной комиссии по делу о
стрелецком бунте) с целью проверки "жития–бытия" Евдокии..., и поняв,
что та ещё не пострижена, стал настаивать на совершении обряда, ибо ему
возвращаться в Москву с таким итогом — это голова с плеч. Уговаривать
Евдокию Фёдоровну пришлось долго — около десяти недель. Тут надо
пояснить, что без церковного суда или приговора насильственное
пострижение не допускалось.
Переписка Языкова с Петром I не
сохранилась и нам не понятно как увещевали Евдокию — угрозами или
посулами. На чём обе стороны сговорились не ясно, но в конце концов
"постылую" жену царя постригли под именем Елена.
Ещё стоит
упомянуть, что под горячую руку Петра попала не только его жена, но и
сестра по отцу — Марфа. Её из-за сочувствия бывшей царице Софье
Алексеевне 28 ноября отправили в Александровскую слободу (ныне г.
Александров Владимирской обл.) в Успенский девичий монастырь, где
поместили под строгий надзор игуменьи Макрины без права куда-либо
выходить или выезжать за монастырские стены..., и там же 29 мая 1699
года 46-летнюю царевну постригли в монахини под именем Маргарита. Деньги
на её содержание были выделены из казны очень хорошие — 2600 рублей на
год.
Сама же Софья (чтобы больше "не мутила воду") была пострижена ранее — 21 октября и стала величаться "Великою государынею инокую Сусанною Алексiевною".
Отныне её статус полностью соответствовал месту проживания. Кстати, за
месяц до её пострига царь приезжал в Новодевичий монастырь навестить
Софью с целью лично допросить сестрицу о степени её участия в бунте
стрельцов. Софья Алексеевна сказала, что была "не при делах" и совсем не
виновата в том, что стрельцы захотели вернуть её на царство. Говорят,
что на свидании брата и сестры с обеих сторон было пролито немало слёз —
жестокие люди очень часто бывают сентиментальны. Я предполагаю, что
Софья пообещала брату постричься в монахини в обмен на снисхождение.
А опальной жене царя Евдокии Фёдоровне в Покровском монастыре были
запрещены любые свидания со своими родственниками. Вот что она
собственноручно пишет Стрешневу Тихону Никитичу (1644 – 1719 гг, глава
Разрядного приказа) в своём письме. Судя по содержанию, это письмо
написано в 1703 году:
"Тиханъ Микитичь, здравствуй на
множество летъ. Пожалуй, умилосердися надо мною бетною, попроси у
Государя милости: долго ли мне такъ жить, что ево Государя ни слышу, ни
вижу, ни сына своего. Ужъ моему бетству пятый котъ, а отъ него Государя
милости нетъ. Пожалуй, Тиханъ Микитичь, побей челомъ, чтобы мне про ево
Государево здоровье слышать и сына нашего такоже слышать. Пожалуй и о
сротникахъ моихъ попроси, чтобы мне съ ними видеться. Яви ко мне бетной
милость свою, побей челомъ ему, Государю, чемъ бы мне пожаловалъ жить, а
я на милость твою надеюся, учини милостиво; а мне нечемъ тебе воздать,
такъ тебе Богъ заплатитъ за твою милость; а опришень милости твоея
некому толкать. Пожалуй милостiю заступи !" (стр.
296, том 4, часть. 2, Приложения II, № 227 , Николай Устрялов: "История
царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1863 г.)
Евдокия написала это письмо именно Тихону Никитичу неспроста — он был
дальним родственником–потомком Евдокии Лукьяновны Стрешневой (1608 –
1645 гг.), второй жены первого царя династии Романовых — Михаила
Фёдоровича. Род Стрешневых всегда поддерживал добрые "земляческие"
отношения с Лопухиными, что возможно и повлияло на выбор матери Петра I
при поиске невесты для сына. Отец царицы Евдокии Фёдоровны — Илларион
Лопухин (1638 – 1713 гг., имя Фёдор ему было дано в 1689 г. во время
венчания дочери, ранее он был стряпчим при дворе царя Алексея
Михайловича) жил в селе Серебрено Мещовского уезда (там же и родилась
его дочь), что близ Георгиевского монастыря. Эта обитель была фамильной
усыпальницей Стрешневых..., и став царицей, Евдокия Лукьяновна (бабка
Петра I) "спонсировала" монастырь. "Ктиторское дело"
(благотворительность) в дальнейшем продолжили и другие
высокопоставленные Стрешневы, включая Тихона Никитича. И вот когда
"выпала честь быть царицей" Евдокии Лопухиной, её отец тоже стал
ктитором этой обители. Вот так и жили в дружбе и согласии оба этих рода.
Вот здесь по ссылке (ниже) можно зайти на сайт этого
Свято–Георгиевского Мещовского мужского монастыря и познакомиться с его
историей:
Хочу добавить интересный факт: только троим — Тихону Стрешневу,
патриарху Адриану и князю Черкасскому (Михаил Алегукович, 1641 – 1712
гг., он считается первым генералиссимусом России) не осмелился остричь
бороды Пётр I после своего возвращения из заграницы — его рука с
ножницами не поднялась на этих самых уважаемых людей.
Я не думаю,
что Тихон Стрешнев не осмелился ходатайствовать перед Петром I за
опальную царицу..., и скорее всего государь просто проигнорировал
просьбы бывшей супруги (если это письмо попало в госархивы, то большая
вероятность того, что Пётр I его читал).
Тем не менее, наладить
кое-какие контакты со своими родственниками Евдокии после этого удалось.
Об этом свидетельствует её обращение (приписка к письму игуменьи
монастыря) к своему родному брату Аврааму Лопухину, где она просит его
прислать в Покровский монастырь стряпчим Михаила Стахеева на место Ивана
Болкунова (датировка письма около конца 1703 г. – начала января 1704
г.):
"Братецъ Аврамъ Феодоровичь ! Здравствуй со всеми
своими. Братецъ, пожалуй Михайла-та сюды отпусти на Болкуново место.
Зачемъ ты его посяместъ сюды не отпустишь ? Или тебе чемъ его обнесли не
деломъ ? Отпусти его сюды. Что ты меня не слушаешь ? Коли ты таковъ
былъ, что ты меня не слушаешь ? А мне игуменья соборомъ бьетъ челомъ и
хресiяне всей вотчины вопять голосами, чтобы ты его отпустил на Иваново
место Болкуново. Можно тебе это сделать. Много я къ тебе писала о немъ, а
впредь и не буду о немъ писать. Братец ! ведъ мне Михайло не нуженъ;
кто нибудь да будетъ; и хуже его отпускаютъ, а на его место есть кого
отпустить. Братецъ ! не ради я Михайла пишу къ тебе, ради тово, что
монастырь въ конецъ разорился. Ты помилуй и святую обитель. А ведь мне
братецъ съ творянеми-та не Богъ весть какая мне кормка-та. Горькое,
горькое, житiе мое ! Лучша бы я на свете не родилася ! Не ведаю, за что
мучуся. Отпусти петь ево сюды, отпусти поскоря. Много добиваются. Если
ты его сюды не отпустишь, такъ мне будетъ стыдно игуменьи. Она била
челомъ. Я слово дала. Пожалуй, братецъ !" (там же, стр. 296, том 4, часть 2, Приложения II, № 228)
Из этого письма следует, что Михаил Стахеев был ранее знаком Евдокии...,
и она очень хотела заполучить его в качестве управляющего хозяйством
монастыря. В этом письме особенно впечатляет крик души Евдокии — "Горькое, горькое, житiе мое ! Лучша бы я на свете не родилася ! Не ведаю, за что мучуся".
Судя по дальнейшему развитию событий, Михаил Стахеев всё-таки был
прислан в монастырь. Но для этого Евдокии пришлось писать ещё не раз...,
и даже жене брата — Федосье Фёдоровне (в девичестве Ромодановская, дочь
князя-кесаря Фёдора Юрьевича Ромодановского — по сути, правителя России
во время поездок Петра I за границу). Интересна концовка одного из
писем Евдокии своей невестке, где она просит прислать ей разной
"всячины" для отблагодарения людей:
"Да пришли ко мне
всякихъ водокъ; хоть сама не пью, такъ было бъ чемъ людей жаловать: ведь
мне не чемъ больше, и духовникъ и крылошанки (уст., послушницы, синоним: "клирошанки" – певчие на клиросе. — И. Ш.) всехъ кто ни придетъ. Рыбы съ духами пришли и всячины присылай. Здесь
ведь ничего нетъ: все гнилое. Хоть я вамъ и прискушна, да что же делать ?
Покаместъ жива, пожалуйте пойти, да кормите, да одевайте нищую". (там же, стр. 297, том 4, часть 2, Приложения II, № 228)
Тут надо напомнить, что уже шла Северная война со Швецией и военные
расходы сильно опустошали государственную казну. Петру I нужно было
искать дополнительные источники дохода..., вот он и обратил внимание на
церковное и монастырское имущество — всё было взято под строгий контроль
и обложено удушающими налогами. Постепенно монастырские хозяйства
пришли к полному упадку и стали влачить жалкое существование. Этот
упадок касался не только "церковников", но и обычного народа. Налогами
было обложено абсолютно всё, на что мог упасть взор Петра..., даже
умирать было "невыгодно" из-за налога на гробы. Это была великолепная
статья дохода — люди мёрли как мухи..., одна только будущая красота
Петербурга будет оплачена десятками тысячей жизней — рабский труд при
16-ти часовом рабочем дне, ужасные условия жизни строителей города и как
следствие бесчисленные болезни делали своё дело неотвратимо.
В отличие от своих сестёр, Пётр I не соизволил назначить
государственного содержания опальной супруге (ни прислуги, ни одежды, ни
еды) и ей пришлось существовать за счёт своих родственников.
Самая первая келья (она сгорела в 1710 году) для Евдокии была построена
на монастырские деньги около тёплой церкви и трапезы.
Из
следующего письма, датированного 26 января 1704 года, мы видим, что
Евдокию Фёдоровну сразил какой-то ужасный недуг и её жизнь висит на
волоске. Вот что пишет монастырская игуменья Параскева в Москву Тихону
Стрешневу:
"Государю боярину Тихону Никитичу богомолицы
великаго Государя и ваши, изъ Суздаля Покровскаго девича монастыря,
игуменья Параскева, казначея Маремьяна съ сестрами, Бога моля, челомъ
бьютъ. Известно тебе государю, предлагаемъ: государыня царица вельми
скорбитъ и святымъ покаянiемъ и святаго причащенiя сподобилася и елеемъ
святымъ освятилася; изволила насъ призывать и говорить, чтобъ намъ
отписать, и просила, чтобъ ей видеть брата своего при самой кончине. И
мы, богомолицы, просимъ, противъ приказу ея, милости твоей. Она едва
говоритъ, и если Богъ сошлетъ по душу ея, какъ ее управить и где
положить и кому управить тело ея ? Послано нарочно 26 числа генваря". (там же, стр. 297, том 4, часть 2, Приложения II, № 229)
На этом письме стоит надпись: "Поднести боярину Тихону Никитичу" и есть пометка, сделанная рукой Стрешнева: "704 генваря въ 29 д. принесъ Покровскаго монастыря стряпчiй Мих. Стахеевъ". Отсюда мы видим, что хлопоты Евдокии по привлечению Михаила Стахеева в монастырь увенчались успехом.
И ещё обратите внимание — в этом письме Евдокия называется "государыней
царицей", а не инокой Еленой. Письмо явно было написано в стрессовой
ситуации, а значит в нём было сказано всё, как на духу — это очень
важный факт !
В 1705 году для неё были выстроены новые, более
просторные кельи, примыкавшие к церкви Благовещения. В них уже могли
поселиться приближённые Евдокии монахини. Из сеней кельи можно было
пройти, не выходя на улицу, прямо в эту церковь, где для бывшей царицы
было устроено специальное место со слюдяными окошками. От монастыря для
неё назначались дневальные, готовилась поварами пища.
Евдокия
Фёдоровна вся внутренне противилась своему положению..., не говоря уже о
церкви, которая всегда была против насильственного монашества. Надо
сказать, что уже через полгода после пострига она сбросила с себя
иноческое платье и стала жить в монастыре как мирянка. Вот как позднее
(в 1718 году) об этом напишет сама Евдокия, обращаясь к Петру I
(полностью это письмо я приведу чуть ниже):
"Всемилостивейшiй Государь !
... И по постриженiи, въ иноческомъ платье ходила съ полгода; и не
восхотя быти инокою, оставя монашество и скинувъ платье, жила въ томъ
монастыре скрытно, подъ видомъ иночества, мiрянкою. ...".
Уж не знаю по какой причине, но в 1706 году Евдокия отважилась написать
письмо Петру I. У меня есть одна версия причины написания этого письма,
правда, она бездоказательная — по всей видимости, до Лопухиной дошли
слухи, что царь стал "на постоянной основе" сожительствовать с одной
девицей (Марта Скавронская, 1684 – 1727 гг., будущая императрица
Екатерина I), и Евдокия решилась "прозондировать" бывшего мужа на
предмет МИЛОСЕРДИЯ в изменившихся обстоятельствах его личной жизни. Но
это только моё предположение.
И опять заметьте — себя в письме она
не называет Еленой. Правописание ею уже почти забыто и пишет она как
разговаривает..., похоже на то, что это письмо ею никому не было
показано для проверки грамматики:
"Благочестивый государь царь Петръ Алексеевичь, здравствуй !
По воли и по повелению твоему уже я въ манастыре бетствую семь летъ, а
про твое государево здоровье не слышу и про сына нашего. Которы и
сротники мои есть, а они отъ меня отступилиса. О, какое мое горкое и
нужное житие здесь въ манастыре, отъ убогихъ едина никово перетъ собою
не вижю. Прошу у тебя государя своего милости, пожалуй, батюшко мой,
сотвори милость свою надо мною убогою нишщею, не имею истиньно у себя
деньги единой не талкождо лохонишо (ветхая одежда. — И.Ш.) на себя положить, инъ и свечи не но што выменить.
Пожалуй, сотвори милостиво натъ кою убогою нишщею, яви милость свою
надо мною, а я горкая челомъ бью, прикажи меня чемъ нибуть пожаловать
денехъ, истинно хуже нишщее. Сыну нашему мое грешное благословение". (стр.
81, том 9, Пекарский П.Н.: "Исторические бумаги, собранные Константином
Ивановичем Арсеньевым", Сборник Отделения русского языка и словесности
Императорской Академии наук. Санкт–Петербург, 1872 г.) По
какой-то причине это письмо не попало в поле зрения Николая Устрялова и
было обнаружено историком–статистиком К.И.Арсеньевым. Можно предположить
версию, что оно было запланировано к публикации в так и не изданном
Устряловым 5-ом томе, но возможно и то, что историк о нём не знал.
Похоже, что "благочестивый государь" проигнорировал это письмо от бывшей супруги.
Немного коснусь упомянутой выше новой сожительницы царя. Вот как
авторитетный советский историк, проживший 100 лет, Николай Иванович
Павленко (1916 – 2016 гг.) объясняет появление этой женщины около Петра
I:
"В августе 1702 года Шереметев (Борис Петрович, 1652 – 1719 гг., генерал–фельдмаршал. — И.Ш.) овладел Мариенбургом (совр. латвийский Алуксне. — И.Ш.). Среди взятых в плен оказалась семья пастора Глюка, державшая в
услужении сироту Марту. Сначала Марта попала в руки какого-то сержанта,
затем оказалась у Шереметева, а в конце 1703 года ее отнял у
фельдмаршала Меншиков. У Меншикова Марту, которую к тому времени стали
называть Катериной Трубачевой, заметил Петр. Быть может, знакомство
Петра с Екатериной было случайным. Но не исключено, что Меншиков это
знакомство подстроил. С Анной Монс, фавориткой царя, у него сложились
неприязненные отношения, и он был заинтересован в разрыве Петра с
дочерью виноторговца из Немецкой слободы. Со временем Катерина Трубачева
прочно овладела сердцем царя. Своим возвышением она была обязана
Меншикову и чувство признательности ему сохранила на всю жизнь" (Н.Павленко "Меншиков: полудержавный властелин")
Но вернёмся к Евдокии. Есть один источник, утверждающий, что во время
пребывания в монастыре она однажды виделась с сыном — у историка Сергея Соловьёва в 17-м томе "История России с древнейших времён" в первой главе находим следующее:
"Въ 1708 году царевна Наталья Алексеевна дала знать брату, что царевичъ тайно виделся съ матерью"
Никаких "санкций" для участников этой встречи не последовало.
В начале 1709 года на суздальской земле Евдокия встретила и полюбила
майора Глебова (Степан Богданович, род. ок. 1672 г., ум. в 1718 г.),
который приехал в Суздаль для рекрутского набора на рубеже 1708–09
годов. Его московская супруга Татьяна Васильевна долгое время болела ("болитъ у нея пупъ и весь прогнилъ и все изъ него течетъ: жить–де нельзя"), и нерастраченные силы любви майора и бывшей царицы сделали своё дело.
Возможно, они как-то были знакомы между собой и пересекались ранее (дом
Глебова был у Пречистинских Ворот), но это документально не доказано,
хотя, если учитывать, что Москва в те времена была "одноэтажная" и
умещалась в пределах современного Садового кольца, то всё может быть. Но
скорее всего, они встретились где-то в "высшем свете", так как
известно, что Степан Глебов служил стольником царицы Прасковьи
Салтыковой (жена царя Иоанна V) в 1686–92 годах, а Евдокия вышла замуж
за Петра как раз в этот период — в 1689 году. Да и род Глебовых был с
Лопухиными в родстве.
Подобная встреча на суздальской земле
могла произойти только после ослабления местного монастырского режима —
когда вместо заболевшего и ослепшего митрополита Иллариона (Иван
Ананьевич, 1631 г. – 14 дек.1708 г., его посредничество во время
стрелецкого бунта 1682 года предотвратило ещё большее кровопролитие)
суздальскую кафедру в сентябре 1708 года возглавил митрополит Ефрем
(Янкович, 1658 г. – 18 марта 1712 г., серб по происхождению). Как
говорится, новая метла по-новому метёт. И так совпало, что с 1709 года
главную обитель Суздальской епархии — Спасо–Евфимиев монастырь возглавил
архимандрит Досифей, который происходил из дворовых людей бояр
Лопухиных. (Православная энциклопедия, том 16, статья "Досифей (Глебов Диомид, ум. 17.03.1718, Москва)". Досифей
был хорошо знаком Евдокии, между ними наладился контакт..., и это
означало значительное послабление режима содержания бывшей царицы.
После первого свидания майор Глебов подарил своей возлюбленной шкурки
соболей, песцов и плотной парчи..., затем он стал присылать ей пищу. Они
мечтали, что после освобождения заживут счастливой жизнью.
Они
жили "как супруги" в течение всей "командировки" Глебова по рекрутскому
набору — около двух лет. Время течёт неумолимо и всё хорошее когда-то
заканчивается — после выполнения своих служебных обязанностей майору
надо было возвращаться в Москву.
Вот отрывки одного из писем
Евдокии к Степану, когда тот по службе разъезжал по Владимирской округе.
Мы видим, что у майора не всегда получалось приезжать в монастырь и
Евдокия уже начинала его ревновать (все письма Глебову написаны рукой
старицы Каптелины):
"Светъ мой, батюшка мой, душа моя,
радость моя ! Знать уже зло проклятый часъ приходитъ, что мне съ тобою
роставаться ! Лучше бы мне душа моя съ теломъ разсталась ! Охъ, светъ
мой ! Какъ мне на свете быть безъ тебя, какъ живой быть ? Уже мое
проклятое сердце да много послышало нечто тошно, давно мне все плакало.
Ажъ мне съ тобою знать будетъ роставаться. Ей, ей, сокрушаюся ! И так
Богъ весть,каковъ ты мне милъ. Ужъ мне нетъ тебя миляе, ей Богу ! Охъ !
любезный другъ мой ! За что ты мне таковъ милъ ? Уже мне ни жизнь моя на
свете ! За что ты на меня, душа моя, былъ гневенъ ? Что ты ко мне не
писалъ ? Носи, сердце мое, мой перстень, меня любя; а я такой же себе
сделала; то-то у тебя я его брала ...
И давно уже мне
твоя любовь знать изменилася .... Для чего, батько мой, не ходишь ко мне
? Что тебе сделалось ? Кто тебе на меня что намутилъ ? Что ты не ходишь
? Не далъ мне на свою персону насмотриться ! То ли твоя любовь ко мне
?.... Отпиши мне, ... где тебе жить въ Володимере ли, или въ Юрьеве, али
къ Москве ехать ? .... Поедь лучше ты къ Москве, нежели тебе таскаться
по городамъ. Приедь ко мне: я тебе нечто скажу. Послала къ тебе галздукъ
я (повязка из широкой ленты, завязываемая узлом или бантом вокруг шеи. — И.Ш.),
носи, душа моя ! Ничего ты моего не носишь, что тебе ни дамъ я. Знать я
тебе не мила ! .... Ей тошно, светъ мой.... что ты не прикажешь ни про
что, что тебе годно покушать ? Братецъ, а съ чемъ у тебя мешки-та
пропали, съ уздами, или съ иным съ чемъ ? Скажи, сердце, будетъ досугъ,
прiедь хоть къ вечерне". (стр. 331, том 6,
Приложения, № 40, письмо 3, Николай Устрялов: "История царствования
Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
В дальнейшем
между собой они общались только путём переписки (лишь несколько раз
майор сумел навестить её), всё-таки у Глебова в Москве была семья (жена,
сын, дочь), ну и служба есть служба. Кстати, Евдокия в своих письмах
настойчиво просила Степана добиваться перевода служить поближе к Суздалю
и вообще получить "дембель" или добиться воеводства поближе к ней. И
даже не единожды она предлагала майору помощь деньгами (фигурируют суммы
от трёхсот до семисот рублей) для подкупа чиновников от которых
зависела карьера Глебова. Из переписки видно, что и сам майор присылал
ей деньги. Письма переправлялись в столицу и обратно через монастырских
слуг — Якова и Григория Стахеевых.
Нередко в письмах Евдокии к Степану делала свои приписки от себя и старица Каптелина. Вот одна из таких приписок:
"Братецъ
мой ! Матушка твоя по тебе неутешно плачетъ, въ голосъ вопитъ по тебе.
Уже такъ вопитъ, такъ вопитъ по тебе, что ты ее покинулъ. Уже братецъ
безъ меры, молъ, добивайся ты сюды, другъ мой !"
Я почти
уверен в том, что Евдокия и Степан были хорошо знакомы между собой и
ранее, так как в одном из писем Евдокии к брату Аврааму в неожиданном
контексте упоминается жена Глебова — Татьяна Васильевна. Вот это письмо
1715 года, написанное её рукой:
"Братецъ Авраамъ Федорович !
Здравствуй на многiя лета со всеми своими; а я ж(ива).
Пиши ко мне про мужа моего и про сына моего и про всехъ. А я, светъ
мой, нешто больно не могу; боюся, чтобъ мне не умереть. Поехала къ
Москве Татьяна Васильевна: будете вы до нея добры, явите ей милость свою
въ нуждахъ ихъ; не оставьте, пожалуйте, за него порадей, что бы ему
быть одному у набору, чтобъ на смотре ему не быть. А ты, радость моя,
прежнему не верь: ты мне поверь. Знаешь ты меня, какова я и моложе
была."
По этому письму получается, что жена Глебова
приезжала к бывшей царице хлопотать, чтобы её муж не был переведён в
действующую армию.
А что касается непосредственно личной
переписки Евдокии и Степана, то до нас дошли только 9 писем (от длинных
до совсем коротких), которые были найдены и изъяты в 1718 году дома у
Глебова. Как я уже сказал, все они написаны рукой старицы Каптелины.
Петру I об этой любовной связи стало известно совершенно случайно
(спустя девять лет) — лишь только после того, как в феврале 1718 года
было возбуждено следственное дело против его сына — царевича Алексея
Петровича, обвинённого в "измене царю и отечеству" и в бегстве за
границу.
Вот по мере возможности краткая история этого побега.
Почти весь 1716 год Пётр I лечился в Европе на местных водах и заодно
занимался морскими и иными делами. И вот в конце сентября курьер Сафонов
доставил от него царевичу Алексею письмо, в котором государь просил
сына поскорее определиться с обещанными ему перед отъездом двумя
вариантами своих дальнейших действий — либо царевич, ссылаясь на своё
слабое здоровье, отрекается от наследия престола, либо изъявляет желание
свою дальнейшую жизнь провести в монастыре (что фактически означает
тоже самое).
Далее в письме было сказано, что если Алексей выберет первый вариант, то "более недели не мешкай и поезжай сюда"...,
что тот тут же и сделал, сказав всем, что уезжает повидать отца. Он
взял под это дело у князя Меншикова тысячу, а в Сенате две тысячи
рублей..., и, прихватив свою новую "пассию" Ефросинию (жена Алексея
умерла годом ранее вскоре после вторых родов) и ещё нескольких слуг, 26
сентября отправился через Ригу в Европу, надеясь под именем
подполковника Коханского там на два–три года "раствориться" в ожидании
смерти отца. А все предпосылки для кончины государя были — в конце 1715
года царь по болезни чуть не отдал богу душу..., у Петра не раз
наступали такие кризисные моменты после длительных виноизлияний (осенью
того года у него родился сын). Так вот, Пётр I ужасно испугался
исчезновению Алексея и послал своих людей "искать его концы" по всей
Европе. Наконец, 20 февраля 1717 года стало понятным, что его отпрыск
инкогнито прячется в Вене в цесарских владениях.
Спустя один
год и четыре месяца после побега царевича Алексея разными угрозами и
посулами, включая разрешение на женитьбу с уже беременной Ефросинией,
сумели выманить из Европы к "родным берёзкам".
Он возвратился в
Москву (через Тверь) поздно вечером 31 января, а уже на следующее утро
Пётр I со своим ближним кругом выработал всю дальнейшую стратегию
действий над царевичем. Судя по всему, Алексей уже 1 февраля был
расспрошен отцом, но конкретных имён "соучастников" тогда им названо не
было.
6 февраля ровно в полдень в северной столице в гарнизонный каземат
Петропавловской крепости князем Голицыным (Пётр Михайлович, 1682 – 1722
гг, генерал–майор с 15.11.1716 г.) был доставлен Кикин (Александр
Васильевич, 166? – 1718 гг.). Он когда-то был любимцем и сподвижником
Петра I, начинал служить бомбардиром в его потешных полках, был денщиком
царя во время Азовских походов, назначался адмиралтейств–советником и
вообще специализировался по "морским делам" (ему же принадлежит
разработка передачи морских сигналов флагами).
По всей
видимости, курьер мчал с царской депешей (с приказом арестовать Кикина) к
петербургскому генерал–губернатору Меншикову на перекладных без
остановки (время санного пути по зимнику от Москвы до Петербурга с
остановками на ночлег — 5 дней), так как царевич "заложил" Кикина уже 3
февраля в беседе с отцом тет–а–тет.
Александр Васильевич предвидел
подобный ход развития событий и ещё в 1715 году заимел при Петре I
"своего человека". Им был камер–паж царя (что-то среднее между денщиком и
адъютантом) Семён Баклановский. Кстати, этот камер–паж, вероятно, был
родственником одной из жён Александра Кикина, но это не абсолютный факт,
и немного ниже я попытаюсь хоть немного распутать "семейный узел
Кикина". На самом деле с супругами и детьми Александра Васильевича
полная неразбериха и в Википедии на сей счёт сведения крайне неточные.
Родство родством, а 100 рублей за услуги Баклановскому он дал. Чтобы
понимать цену тех денег, скажу, что квалифицированный мастеровой
(плотник, каменщик) в год получал не более 20 рублей.
Так вот,
"агент" Александра Васильевича прознал в тот же день 3 февраля, что
царь куда-то послал своего кабинет–курьера Сафонова, но куда конкретно —
не знал. И он пишет Кикину письмо о московских событиях того дня (об
отречении царевича Алексея от наследия престола) и отправляет в
Петербург своего человека — "частный" курьер сумел опередить
"государственного", но Кикин не понял, что ему делать с этой информацией
и поспешил за советом к своему брату Ивану. Там его и арестовали.
Меншиков не медля и с радостью подверг своего недруга–конкурента (между
ними были споры по владению земельным участком в Петербурге) пытке на
виске, параллельно задавая вопросы, сформулированные Петром I.
9 февраля в 7 часов утра Александра Кикина вместе с камердинером
царевича Алексея начнут этапировать в Москву (под охраной подпоручиков
Фёдора и Никиты Румянцевых), и уже спустя 36 дней на плахе оборвётся его
жизнь. Его именем назовут весь процесс по расследованию бегства
царевича за границу — "Кикинское дело". В ходе следствия он будет
объявлен главным вдохновителем, организатором и подстрекателем
"преступления" царевича Алексея Петровича.
Скажу сразу, что
ознакомившись с большим количеством документов по "Кикинскому делу", я
пришёл к выводу, что это дело было Петром I нарочито раздуто,
сконструировано "пазл за пазлом" на показаниях обвиняемых (под пытками) и
подогнано под основную задачу — одним махом решить свои династические
проблемы, которые висели над царём два десятилетия после ссылки первой
супруги в монастырь.
На память о себе Александр Васильевич
Кикин нам оставил свой дом (начало постройки в 1714 году), в котором
толком он так и не успел пожить с молодой женой. Сейчас это великолепное
сооружение называется Кикины палаты и располагается там
Санкт–Петербургский музыкальный лицей.
На снимке (по ссылке ниже) можете полюбоваться этим прекрасным сооружением.
Я обратил внимание на то, что именно в этот период началось интенсивное строительство петербургских дворцов..., а потом нашёл этому феномену простое объяснение — 9 октября 1714 года Петр I издал именной указ "О запрещенiи на несколько летъ строить во всемъ Государстве каменные домы". Согласно этому указу (под страхом разорения имения и ссылки) требовалось со всех мест нашей необъятной страны откомандировать "каменьщиковъ и прочихъ художниковъ того дела" в Петербург.
А 24 октября того же года был издан ещё один важный указ "Ни шагу на... петербургскую землю без камня" (шутка), по которому все приезжающие в Петербург — хоть на возе, на подводе или корабле (со стороны Ладожского озера) были обязаны привозить с собой "дикие камни"..., при этом оговаривался их вес и количество на каждом виде транспорта, и за нарушение указа грозил огромный штраф. Так что камни в Питер свезены со всей округи.
Тут я хочу на некоторое время отвлечься..., и надеюсь, что это будет очень ИНТЕРЕСНО московско–рязанским краеведам (петербургских краеведов я порадую уже в самом начале), АРХЕОЛОГАМ, кладоискателям... и не только им одним.
Александр Васильевич Кикин, как и все российские чиновники и вельможи того времени, был очень богатым человеком. В Москве на Покровке ему принадлежало три каменных и один деревянный дом, в Петербурге на речке Мья (Мойка) у него было пять каменных домов "на Московской стороне, на Адмиралтейскомъ острову, въ линiи отъ Зимняго дому его величества кь Почтовому двору".
Также на речке Калинка (Фонтанка) на Адмиралтейской стороне он владел тремя дворами. Тут я ничего не перепутал, именно так называлась некоторое короткое время река Фонтанная (после 1737 года Фонтанка) и похоже, что я первым пишу об этом в интернете; информации о таком названии реки нет нигде. Часто упоминается лишь финская (ижорская) деревня Кальюла или Каллина (на русский лад — Калинкина), находившаяся в районе устья реки.
От названия этой деревни и пошли другие топонимы — Старо–Калинкин, Мало–Калинкин и Ново–Калинкин мосты, Калинкин переулок, Калинкинский пивоваренный завод (крупнейший в дореволюционной России, потом получил имя "Стеньки Разина", а сейчас там рулят коммерсанты, но уже без пива).
А вот река с названием Калинка не встречалась ни на картах, ни в исторических справочниках. Это упоминание реки я увидел в книге историка Николая Устрялова, где приведена ведомость от 13 сентября 1718 года, присланная Петром Толстым об отписных (конфискованных) дворах в С.-Петербурге и Москве по розыскным тайным делам Суздальскому и Кикинскому. И похоже, что на это никто раньше не обратил внимание:
" I. Не розданы: Въ С.–Питербурхе:
Александра Кикина на речке Калинке на Адмиралтейской стороне три двора."
И ещё ниже через две строки:
"Князя Василiя Долгорукаго на берегу Большой Невы и загородный на речке Калинке"
(стр. 575, том 6, Приложения, № 196, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
Так что в Википедии можно смело делать правку в статье "Фонтанка", ссылаясь на этот источник.
Теперь у реки–протоки, которая наряду с Невой стала, стала "душой Петербурга", восстановлено её первоначальное имя (Ерек не в счёт, так как это общее название безымянных водотоков).
Я бы назвал истории, подобные этой — "Казус Фонтанки"..., это когда тысячи людей более 150 лет читают два слова "речка Калинка" и никто не удосуживается где-то сообщить (сказать, опубликовать), что это и есть самое первое название реки Фонтанки во времена основания и строительства Петербурга.
Кроме "столичных домов–дворов" у Александра Васильевича Кикина было много владений в разных российских уездах — всего 456 дворов, да плюс к этому совместное владение с братом Иваном 91 двором.
Чиновники того времени мало чем отличались от наших современных (стоимость их личного имущества несоизмерима с официальным доходом), воровали почти поголовно..., и всё, что было нажито "непосильным трудом" старались припрятать подальше от посторонних глаз. Надо сказать, что коррупция при Петре I расцвела пышным цветом даже несмотря на то, что государь жестоко карал пойманных за руку.
Так вот, после ареста Кикина у него было изъято около 80 тысяч рублей серебром, но судя по всему, одну треть своих "накоплений" (около 40 тысяч) он где-то сумел ПРИПРЯТАТЬ от государевых глаз. Офшоров тогда ещё не было, а с западными банками было связываться затруднительно, хотя светлейший князь Меншиков держал свои деньги в Лондонском, Амстердамском и Венецианском банках большей частью на анонимных счетах. Если бы эти кикинские деньги были кем-то найдены, то утаить клад весом более одной тонны просто нереально..., а раз сведений о такой находке нет, то это означает, что "петровские рублики" спрятаны надёжно.
Наведя справки, я пришёл к выводу, что до нашего времени дошло только одно строение из всех владений Александра Васильевича. Это Кикины палаты. И хотя здание прилично было разрушено в результате артобстрелов во время Отечественной войны, но поискать можно поближе к фундаменту и в окружающей земле. Надо учитывать, что этот дом только-только был построен, и при желании Александра Васильевича там (или около) можно было соорудить надлежащий тайник. Да и время припрятать "накопления", хранившиеся в Петербурге, у него тоже было — "агент" Баклановский сообщал ему, что царевич Алексей усилиями Петра Толстого возвращается из заграницы в Москву, а это не сулило Кикину ничего хорошего.
Второе место потенциального клада БОЛЕЕ ПЕРСПЕКТИВНОЕ, но оно не обладает конкретными координатами. Эта точка находится на центральной усадьбе его родовой вотчины в бывшем тогда селе Кикино–Щурово (с 1960 года входит в городскую черту Коломны).
В XV веке этой землёй владели Щуровы, а в конце того же века они переселились южнее — к реке Умань. Их место заняли соседи — Биркины..., но в самом конце XVI века к ним в совладение селом "подселили" Кикиных.
Теперь хочу обратиться к родословным росписям рода Кикиных.
Польский род Кикиных начал служить московским князьям ещё во второй половине 14 века. Так при Дмитрии Донском был Логин Михайлович Кикин (сейчас живут его потомки уже в 20-м колене) — "Выехалъ въ Россiю къ вел. кн. Дмитрiю Донскому и пожалованъ въ бояре Логинъ Михайловичъ Кикинъ; а въ Польше у короля Ягайла былъ онъ паномъ раднымъ; а вотчина была в Брянске се(сё)ла и именiя великiе; в Брянске держалъ безъ отнимки отъ короля; да онъ же держалъ Смоленскъ в жалованiи. А у вел. кн. Дмитрiя Ивановича былъ онъ Логинъ Михайловичъ бояринъ введенный и горододержавецъ. Держалъ города Волокъ и Торжокъ безъ отнимки".
Коснусь упомянутого здесь топонима Волок. Не совсем ясно, какой это населённый пункт имеется ввиду. Но если учитывать, что деревня Волок в Новгородской области начинает упоминаться только в конце 15 века, а время правления Дмитрия Донского с 1359 по 1389 год, то скорее всего это современный город Волоколамск.
Про владение Логиным Михайловичем Кикиным Торжком и Волоколамском при правлении Дмитрия Донского в истории этих городов ничего не сказано..., а значит можно сделать дополнения к историографии этих мест. И ещё выходит, что при Великом князе Литовском (он же польский король) у Кикина во владении были Брянские земли и "кормился" он ещё и со Смоленска, хотя и там в местных историях также нет упоминания Логина Михайловича Кикина.
"Его сынъ Тимофей былъ бояриномъ у удельнаго князя Петра Дмитрiевича, сына Донскаго. Держалъ городъ Белоозеро (совр. Белозерск. — И.Ш.) и Дмитровъ безъ отнимки"
"Иван Тимофеевичъ былъ у князя Юрiя Васильевича (брата великаго князя Iоанна Васильевича) кормленщикъ и путникъ".
У Ивана Тимофеевича было пятеро сыновей и только у одного его сына — Андрея Ивановича было потомство.
Его сыновья Дмитрий и Иван Андреевичи были сотенными головами, служили опричниками при правлении царя Ивана Грозного ("писаны въ тысячной книге лучшихъ дворянъ и детей боярскихъ. 1550").
Вот как раз Иван Андреевич и был переведён служить из Вязьмы на Рязань, где в числе прочих земель ему досталась половина села Щурова.
Из троих сыновей Ивана Андреевича отметим среднего — Фёдора Ивановича, который "въ 1565 году при государе и царе и великом князе Иване Васильевиче всея Руси, былъ посланъ въ Крымъ посломъ", а потом был станичным головой в Ельце (1595 г.).
У этого Фёдора Ивановича Кикина тоже было три сына — два Ивана (Большой и Меньшой) и Пётр. Все три брата Кикины были "служивые" и в Смутное время воевали, отстаивая московский трон от самозванцев. Во время защиты царя Василия Шуйского был убит Иван Большой, а два других брата за это "осадное сидение" через пару лет (в 1612 году, была уже "семибоярщина") от бояр и воевод получили на вотчину грамоты. А когда на московский трон был избран первый представитель династии Романовых царь Михаил Фёдорович, от новой власти пришло окончательное закрепление за братьями Кикиными выделенных ранее щуровских земель — грамота от 20 апреля 1614 года (7122 год от сотворения мира).
А тем временем в Рязанской и прочим к югу от Москвы землям вовсю "шастали" отряды татар, добывая себе всё, что "плохо лежит". По сути, за Окой уже были мало контролируемые Москвой земли. Татары пользовались тем, что за время Смуты всякий порядок в государстве был утрачен..., хотя упадок страны как нравственный, так и экономический начался гораздо раньше — ещё при опричнине Ивана Грозного.
Царю Борису Годунову банально не хватило времени восстановить "закупоренную" Иваном IV (Грозным) страну..., да и двухлетний неурожай повлёк за собой жесточайший голод, мало с чем сравнимый — в пищу шло абсолютно всё, включая старый навоз и человечину (точно такие же проявления каннибализма были и в Ленинградскую блокаду). Причиной неурожая стали летние бесконечные проливные дожди, сменившиеся ранними осенними морозами. Есть мнение, что резкое изменение земного климата было спровоцировано огромным количеством пепла, выброшенном вулканом в Перу (извержение началось 19 февраля 1600 г.). Называется этот вулкан в далёкой Южной Америке именем, легко воспринимаемым не только испанским, но и русским ухом — Уайнапутина (исп. Huaynaputina).
На фоне голода начались народные волнения, переросшие в восстания. После неожиданной смерти Бориса Годунова и убийства его сына–наследника всё это трансформировалось в Смутное время.
Вот боюсь, что и у нас по исторической аналогии тоже может наступить "смутное время" — больно уж долго сидит современный опричник, утративший реалии времени. Такие смутные времена обычно наступают после ухода властителей, долго правивших не по человеческим законам, а по своему разумению. И в том конкретном случае Смутное время явилось эхом правления Ивана Грозного.
В то время одним из основных "промыслов" татар было взятие заложников с последующим предложением их выкупа или продажей на каторгу в Азове и в Крыму. Таким образом захваченные в Московии люди попадали в качестве рабов по всему свету. Особо ценным товаром считались маленькие дети. Когда пленников накапливалось достаточное количество, чтобы оправдать "транспортные расходы", партия живого товара отправлялась в солнечный "НамКрыш", при этом детей везли на лошадях в корзинах, а остальные же несчастные шли на юга в пешем порядке.
В Феодосии (тогда она называлась Кафа) был самый крупный рынок по торговле людьми..., и для сильных пленников–мужчин был путь один — в гребцы на галеры. Вот таким путём в 1614 году и попал загребным на галеры Пётр Фёдорович Кикин. Он был пойман татарами при возвращении в Щурово из Зарайска, куда он ездил на богомолье — "взятъ въ полонъ былъ татаровя на подъезде отъ Николы Зарайскаго".
Спустя много лет его родной брат Иван Фёдорович (Меньшой), будучи посланным на воеводство в Козлов (современный Мичуринск) сменить там своего земляка и совладельца по Щурову — Самойлу Биркина, через пленных татар всё выведал про брата Петра и сумел его выкупить через 20 с хвостиком лет (!!!) после похищения, подгадав, когда тот "догребёт" на галере до Азова. Вернувшись в Щурово, Пётр Кикин уже до конца жизни не покидал родное село..., так тяжела оказалась морально и физически работа на галерах.
После его смерти селом Шуровым владели два его сына — Иван Петрович (стряпчий при царе Алексее Михайловиче) и Василий Петрович (ум. около 1676 г., стольник, был в свите царя), который оказался в составе делегации Василия Бутурлина на переговорах с гетманом Запорожского войска Богданом Хмельницким о присоединении последнего к Московскому царству. Он же занимался в 1654 году описанием имущества и приведением городов Малороссии к присяге царю Алексею Михайловичу.
Женился Василий Петрович Кикин на Марии Михайловне Голохвастовой и в их браке родилось четверо сыновей — Пётр, Иван, Варфоломей и Александр. Последний из этого списка сыновей и стал центральным персонажем "Кикинского дела". Дата рождения Александра Васильевича в родословных росписях не указана, Википедия говорит, что в 1660–70 годах..., я считаю, что ближе к 1662 году — он где-то лет на 10 был старше Петра I.
Как я уже говорил выше, сначала он был бомбардиром потешного полка, потом служил денщиком (адъютантом) царя и был включён в состав Великого посольства, отправившегося в Европу. Далее Александр Васильевич Кикин участвовал в отдельных сражениях Северной войны, заведовал петербургским Адмиралтейством, выполнял различные поручения Петра I..., и даже в 1712 году был шафером (держал венцы над головами) на официальном бракосочетании государя с его второй женой Екатериной Алексеевной.
Тут стоит рассказать, что в самом конце 1714 года Александр Васильевич Кикин сильно погорел на "хлебном деле" — при поставках продовольствия армии и флоту избранная когорта чиновников–толстосумов (князь Меншиков, адмирал Апраксин, канцлер Головкин и т.д.) за свои деньги через подставных лиц по дешёвке закупала зерно и продукты, а потом за казённый счёт эти "друзья П....", ой, не так..., "птенцы гнезда Петрова" фактически сами у себя покупали этот провиант, но уже втридорога. Естественно, сальдо от аферы (махинаторы около трёх лет проворачивали свои дела) шло в карман этим господам, среди которых был и Кикин.
Для преступных схем наживы была даже создана фиктивная торговая фирма в Амстердаме и денежки оседали в тамошних банках. Как говорится, "кому война, а кому мать родна" — в то время ещё продолжалась изнуряющая Северная война (для России она началась в августе 1700 года), плюс "османы" не давали покоя..., и каждая казённая копейка была на счету.
Обнаружив этот "распил" государственных средств, Пётр I учинил суды и расправы над многочисленными казнокрадами (наказали только "мелких" чинуш — им жгли языки калёным железом, клеймили, ссылали в Сибирь, казнили ...), но при этом его "лучший кореш" светлейший князь Меншиков был царём прощён, а Кикин прикинулся "шлангом", сымитировав апоплексический удар (инсульт) — у него отнялась речь и на все вопросы следствия он только таращил глаза и мычал.
Царь не стал трогать "болезного", тем более, что за него заступилась царица Екатерина Алексеевна (это видно из письма английского резидента в России Джорджа Маккензи от 3 декабря 1714 г.), а лишь заставил того заплатить в казну большой штраф и отправил подальше от своих глаз в Москву.
Именно тогда Кикин часто бывал в Щурове, где к нему "вернулся язык и хорошее настроение". В это же время на "левые" деньги Александра Васильевича в Петербурге продолжалось строительство "Кикиных палат". Возможно, что именно тогда часть утаённых денег (в немереном количестве) была сокрыта где-то в Щурове.
Опала Кикина длилась недолго..., Александр Васильевич был прощён и снова стал служить государю, но уже без привычного "доступа к телу"..., но чтобы по-прежнему быть в курсе настроений царя относительно себя любимого, ему пришлось заводить при свите Петра I агентуру в лице камер–пажа Семёна Баклановского..., естественно, оплачивая такую услугу.
Во время побега царевича Алексея за границу, Кикин прекрасно понимал, что если царь в ближайшее время не "двинет ноги" (а предпосылки к этому были), то с ним самим может произойти всё что угодно. И Александр Васильевич решает избавиться от своих "непрофильных активов" и занимается продажей скота, зерна, многих своих земель, переводя всё это в серебряные рубли. Часть денег идёт на строительство своего дворца в Петербурге, но основная масса кэша прячется в укромном месте..., которым, наверняка, могла служить его усадьба в Щурове.
"Узким местом" в этой проблеме клада является то, что неизвестно где конкретно находился дом Александра Васильевича. Но прямо сейчас (on line) я попытаюсь это место уточнить по литературным и архивным источникам.
Итак, от губернаторского дома в Коломне до дома Кикина было 5 вёрст
(это данные в 1703 году). Естественно, в Щурове этот двухэтажный
деревянный дом до наших дней не сохранился. Чуть позднее первый этаж был
обложен тёсанным белым камнем, которого в округе множество, второй этаж
был бревенчатый, а крыша из тесовой доски. "Наводку" на это место я
дать уже могу — это должна быть точка, примерно находящаяся напротив
места впадения Москвы реки в Оку.
При этом "условный
двухэтажный дом" на правом берегу должен быть хорошо ВИДЕН С РЕКИ — его
видел наблюдатель, выйдя из Москвы реки в Оку..., и наоборот — с места
этого дома должна хорошо просматриваться вся округа. Представьте, что вы
барин и вам нужно выбрать место для строительства центрального дома
усадьбы.., и чтобы потом, выйдя на террасу своего дома и оглядывая виды
вокруг, вы могли бы произнести — Лепота ! То есть, выберите самое
красивое, "престижное" и одновременно удобное для логистики место на
правом берегу Оки.
Вот упоминание об этих местах у
голландского путешественника, художника и писателя Корнелиса де Брюйна,
который в начале 1700-х годов предпринял путешествие через Москву в
Индию и Персию. Будучи в Москве, он решил присоединиться к "компании"
Петра I, когда тот в 1703 году отправился в Воронеж..., тем более, что
сам царь пригласил путешественника посмотреть на "воронежскую флотилию".
По итогам всего своего вояжа Корнелис де Брюйн в 1711 году издал книгу о
той поездке с собственными рисунками. Вот интересующий нас фрагмент из
его книги (это перевод):
"... я отправился въ домъ Губернатора Ивана Давыдовича (Ivan Davidewids (скорее всего это только имя и отчество коломенского начальника. — И.Ш.), где я нашелъ уже Его Величество со всемъ его обществомъ, за столомъ.
Когда я подошелъ къ Царю, чтобы приветствовать его, онъ обернулся ко
мне, поцеловалъ меня, и за темъ, выслушавъ мое сообщенiе о томъ, что я
делалъ, онъ велелъ мне сесть также за столъ. После хорошаго обеда и
попойки, въ два часа по полудни отправились мы в дальнейший путь и
прiехали въ загородный господскiй домъ Александра Васильевича Кикина
(Alexander Wasielewits Kiecken), въ 5-ти верстахъ отъ этого города.
Здесь насъ превосходно угостили. Самый домъ былъ прекрасное деревянное
двуярусное зданiе, въ которомъ и внутреннiе покои были отлично устроены и
убраны: видъ изъ него открывался прекрасный на окрестность во время
хорошей погоды, какова была въ это время. Мы оставались тутъ до 5-ти
часовъ, а къ 9-ти часамъ утра прибыли къ Иванъ–Озеру, лежащему близъ
селенiя Иванъ–Озера (Ivanofra), во 130-ти верстахъ отъ дома Г-на
Кикина". (стр. 120, "Путешествие через
Московию Корнелия де Бруина", перевод с французского П.П. Барсова,
проверенный по голландскому подлиннику О.М Водянским, изд. Москва, 1873
г.)
Вскоре (в середине весны) Корнелис де Брюйн во
второй раз проезжал по этим местам, но уже не на санях, а по воде — его
путь лежал к Волге, к Астрахани и далее в Индию.
Естественно,
что более тонны серебряных монет в деревянном доме будет прятать только
дурак, поэтому схрон Кикина, вероятно, состоял из нескольких десятков
сундучков, которые удобнее всего закопать в землю поблизости от дома...,
и возможно даже в разных местах.
Понятно, что развалины
фундаментов от построенных позднее каменных домов вы глазом уже вряд ли
найдёте (хотя я там не был и категорично утверждать это не могу). Но тем
не менее, вооружившись хорошо настроенным мощным металлоискателем (но
сокрытое на глубине более 50 см. он всё равно не уловит) можно попытать
счастья..., чем чёрт ни шутит. Мог же ведь прикопать "матёрый казнокрад"
где-то там в щуровской земле петровские рублики. Но этим должны
заниматься только профессиональные археологи !
Сорок тысяч
рублей серебром (а вдруг там и золотые червонцы есть ?!) времён Петра I —
это, во-первых, огромнейшее состояние, а во-вторых, самая настоящая
археологическая сенсационная находка..., даже если будет найдена только
пара десятков монет. У меня есть копия одного из таких серебряных рублей
1710 года и я сделал его снимок (он будет размещён на коллаже по ссылке
намного ниже). Там на лицевой стороне монеты портрет Петра I работы
французского медальера Соломона Гуэна. Существует несколько
разновидностей этой монеты (их различают по некоторым деталям рисунка), а
также несколько вариантов монеты работы медальера Готфрида Гаупта
(Хаупт), и в зависимости от конкретного экземпляра стоимость одной
монеты на аукционах может колебаться от пары сотен тысяч до нескольких
миллионов рублей..., настолько они сейчас ценятся.
Вообще надо
сказать, что в петровские времена ходило огромное количество
разновидностей монет — много десятков видов. Я нашёл книгу, изданную
великим князем Георгием Михайловичем (внук императора Николая I) в 1913
году — "Монеты царствования императора Петра I", так там все монеты
подробно описаны (надписи и изображения на лицевой и обратной стороне, а
также гурт) и разнесены по годам, по номиналу, по сплаву металла..., и
даже в конце книги есть несколько десятков фотографий. Один из таких
снимков можно посмотреть по этой ссылке:
Считаю, что уже давно пора провести археологические изыскания не только
вокруг Щурова (в близлежащих местах была найдена стоянка позднего
бронзового века), но и внутри поселения, особенно на возвышенности. Если
"сельцо Щурово" упоминается в писцовых книгах Рязанского уезда уже с
1595 года, то за сколько лет до этого там поселились люди, пусть даже
"охотники с большой дороги", занимавшиеся татьбой — можно только
догадываться..., на Руси долгое время господствовало право силы. В этом
плане Щурово очень благоприятное место, так как рядом сливаются две
водные артерии, служившие в древности основным видом дорог на большие
расстояния. Подозреваю, что там могут быть культурные слои ещё языческой
Руси.
"Транспортными услугами" реки Оки пользовались не
только поселенцы калужских и орловских земель, но и, к примеру,
смоленские кривичи могли довольствоваться не только Днепром, но и через
Угру (её в древности называли Поясом Богородицы), а затем Оку достигать
поволжских земель. Это прекрасная артерия для перемещения с запада на
восток и обратно (течение воды в тех местах не быстрое).
Да и по
большому счёту, по системе малых рек от Днепра (две реки, последняя
Слудимня) до Оки (три реки, последняя Расловка ) всего 1800 метров по
земле..., даже может быть это один общий подземный источник воды, только
он разные дырочки выхода нашёл ))). Перетащить на такое расстояние
небольшую речную ладью (длинной до 12 метров, с осадкой до полуметра)
было обычным делом. На пути "из варяг в греки" есть участки в несколько
десятков километров посуху, и ничего страшного в этом не было, там
перетаскивали (волокли) и гораздо большие ладьи.
На Руси было
очень много мест, где волокли суда между озёрами и реками. Отсюда и
возникли некоторые топонимы — Волоколамск, Вышний Волочёк и т.д. Многие
названия утрачены и их можно найти только в старых документах..., так к
примеру, при описании в 1727 году нового почтового тракта из Петербурга в
Архангельск при перечислении 40 населённых мест, через которые проходит
дорога, упоминается сразу 4 места с приставлением слова "волок" — Юрунски Волокъ, Бахманской Волокъ, Лакоморской Волокъ и Середь–Мехренской Волокъ..., настолько богат этот край на озёра и реки.
Так что, если в трёх километрах восточнее Дорогобужа (его первым князем
был сын князя Игоря Ярославовича — Давыд) заплыть из Днепра в его левый
приток Осьму, затем в речку Слудивню, перетащить речные ладьи около
двух километров по ровной местности до речки Расловка (на спутниковой
карте видно, что между этими речками сейчас проходит очень широкая
прямая лесная просека, возможно там нить какого-то трубопровода или
высоковольтная линия), то можно потом всё время идти ПО ТЕЧЕНИЮ рек аж
до самого Каспия.
Если кто-нибудь из читателей–путешественников
будет в том районе, сообщите мне — реально ли перебраться посуху между
теми двумя речушками ?
Коломна упоминается в Лаврентьевской летописи в районе 1177 года:
"И
бывшим имъ у Коломны, приде весть, оже Глебъ шелъ Володимерю инемъ
путемъ и воюеть около Володимеря и с половци с погаными, много бо зла
створи церкви Боголюбьской, юже бе украсилъ Андрей, князь добрый,
иконами и всякимъ узорочьем, златомъ и сребром и каменьем драгым"
И вполне понятно, что поселение в Коломне на правом берегу реки Москвы
возникло раньше 1177 года как минимум на четверть века. Проведённые там
раскопки подтверждают этот отрезок времени. Но вот было ли уже тогда
поселение людей в районе будущего Щурова — это большой вопрос. С точки
зрения логистики это место более выгодное, так как там "контролируется"
два потока сразу — по рекам Ока и Москва.
И насколько я понял, в
тех местах на правом берегу Оки археологические экспедиции почти не
работали — в советский период московские археологи считали это место
рязанской землёй, а рязанцы полагали наоборот — московской..., недаром в
самом селе сохранился до нашего времени уникальный и единственный в
своём роде каменный "межевой столб" (с двумя губернскими гербами),
поставленный в годы правления Николая I (а может и ранее) на границе
Московской и Рязанской губерний. Вот посмотрите на него — справа герб
Рязанской губернии, а слева Московской. Если стать строго напротив
Московского губернского герба, то за столбом будут видны купола Храма
Пресвятой Троицы:
Как я понял, по современной улице Набережная при рытье котлованов под
фундаменты многоэтажных домов были обнаружены признаки стоянки эпохи
неолита — железного века. А хотелось бы "докопаться" более тонко (не
ковшом экскаватора) до истины..., вдруг это поселение окажется по своей
функциональной значимости чем-то вроде Старой Ладоги, что на Волхове...,
вдруг там был "расцвет" в 7–10 веках, а потом наступил упадок,
забвение..., и Коломна с Москвой постепенно выдвинулись на первый план.
Напомню, что в Старой Ладоге также сливаются воедино несколько рек.
Можно даже порасспросить местных бабулек — вдруг они помнят старые
рассказы–легенды о месте господских домов, хотя это навряд ли, так как
общепринято считать, что "хозяйский дом" находился в том месте, где
сейчас располагается тубдиспансер.
Хозяева усадьбы там менялись
много раз, и нам известно, что после казни Александра Кикина его
владения в Щурове по распоряжению царя перешли Румянцеву (Александр
Иванович, 1680 – 1749 гг, был губернатором, дипломатом). Он ранее по
приказу Петра I разыскивал, а затем следил за его сыном Алексеем в
Европе, и его авторству приписывается "подложное письмо" об убийстве
царевича (отрывок оттуда я процитирую позднее).
Есть одно
упоминание, что далее усадьба принадлежала влиятельнейшему во времена
правления императрицы Анны Иоанновны князю Черкасскому (Алексей
Михайлович, 1690 – 1742 гг.). Совсем не понятно, строил ли он там дом
или довольствовался жильём предыдущих хозяев. Но у меня такое чувство,
что князю Черкасскому конкретно эта усадьба не принадлежала (хотя он мог
иметь свои владения в Щурове и вокруг него), так как никаких
свидетельств тому, кроме краткого упоминания в обширном труде, вышедшем
под общим руководством путешественника Семёнова–Тян–Шанского (Пётр
Петрович, 1827 – 1914 гг.) не обнаружено.
Вероятно, что
составители и авторы статей этого труда (под редакцией его сына
Вениамина) с принадлежностью дома тут ошиблись, что совсем
неудивительно, ведь книга была издана более полутора столетия после
смерти князя Черкасского.
Приведу этот абзац полностью, так как в
нём есть познавательная часть для местных краеведов (найти это описание
было совсем непросто):
"Возвращаемся къ главному
Московско–Рязанскому железному пути. По вступленiи въ Рязанскую
губернiю, Рязанскiй железный путь немедленно достигаетъ ст. Щурова,
расположенной на правомъ высокомъ берегу Оки въ Зарайскомъ уезде (на
карте И I). Уже съ моста надъ рекою (это первый ж/д мост, построенный 1863–65 годах. — И.Ш.) виденъ старинный каменный домъ,
принадлежавшiй знатному роду кн. Черкасскихъ. Это была вотчина великаго
канцлера кн. Алекс. Мих. Черкасскаго, умершаго въ 1743 г. (м. Россiя,
т. I, стр. 308) (тут мы видим ошибку в годе смерти князя. — И.Ш.). Село имеетъ 900 ж. (жителей. — И.Ш.) и
въ эпоху освобожденiя крестьянъ принадлежало Елене Адр. Губерти,
владевшей здесь 3,400 дес. земли. Ныне Щурово замечательно по
находящейся здесь фабрике земледельческих орудiй известной крупной
московской фирмы Эм. Липгардтъ и ея же цементному заводу. Фабрика эта,
изготовляющая земледельческiя орудiя, избрала своей спецiальностью
плуги, молотилки и керосиновые двигатели. Цементный заводъ производитъ
портландскаго и романскаго цемента, алебастра и извести въ годъ до 850
т. пуд. Годовой оборотъ завода Липгардта достигаетъ около 500 тыс. р.
Весь же торгово–промышленный оборотъ Щурова достигаетъ 653.000 р.,
причемъ на долю торговли падаетъ 62 т. р. при 5 предпрiятiяхъ. Въ
обнаженiхъ вдоль праваго берега Оки при Щурове распространены белые
горные известники каменноугольной системы, разработываемыхъ для
строительныхъ целей, полученiя извести и цемента. На ст. Щурове грузится
до 3.700.000 пуд. За ст. Щуровымъ железная дорога проходитъ на
протяженiи около 12 вер. сплошнымъ лесомъ и въ 18 вер. отъ Голутвина
достигаетъ до ст. Луховицъ (на карте И II), на которой грузится 360 тыс.
пуд. и въ томъ числе большое количество торфа, добываемаго въ
окрестностяхъ Луховицъ торфяными заводами тов. Герценберга и Струве". (стр. 289, том II, "Россия. Полное географическое описание нашего
отечества", под общим руководством П.П.Семёнова, изд. С.Петербург, 1899 –
1913 гг.)
Упомянутый здесь каменный дом не мог быть
построен при князе Черкасском, так как ко времени написания книги там
уже была другая постройка (об этом ниже), но для нас тут важна не
принадлежность дома, а то, что он был виден со старого ж/д моста.
И
вот ещё почему я против принадлежности этой усадьбы князю Черкасскому —
если мысленно "выкинуть" этого князя из числа владельцев усадьбой, то
тогда жизненные даты предыдущих и последующих хозяев усадьбы очень
хорошо стыкуются между собой.
Далее там заправляла княжеская чета
Голицыных (их брак был заключён в 1747 году) — Борис Сергеевич (1715
(1717 ?) – 1761 гг.) и его молодая жена Наталья Александровна (в
девичестве Долгорукова, род. 24 авг. 1731 г. – ум. 21 янв. 1802 г.,
похоронена в Москве в Донском монастыре), у которых было 10 детей — 3
сына и 7 дочерей (супруга родила всех детей за 10 лет).
Одна из их внучек — Елизавета (от дочери Марии) вышла замуж за
племянника Мусин–Пушкина (Алексей Иванович, 1744 – 1817 гг., президент
Академии художеств, обер–прокурор Святейшего Синода), волею судьбы
оказавшимся собирателем древнейших манускриптов. Так им впервые были
обнародованы ставшие известными во всём мире "Лаврентьевская летопись" и
"Слово о полку Игореве". Кстати, мой знакомый поэт Андрей Чернов
является исследователем и автором поэтического перевода этого
произведения древности (также им сделан прозаический перевод с обширными
комментариями).
Надо сказать, что муж Натальи Александровны
был не абы каким князем Голицыным, а внуком (по матери) ближайшего
соратника Петра I — главы Посольского приказа, генерал–фельдмаршала
графа Головина (Фёдор Алексеевич, 1650 – 1706 гг.) и внуком (по отцу)
воспитателя юного Петра I — Голицына Бориса Алексеевича (1654 – 1714
гг.), который слыл большим "кутилой".
Овдовела княгиня
Голицына в 1761 году, а в 1775 году она построила в Щурове новую
Троицкую церковь (старой церкви при погосте было уже как минимум 100
лет). Это деревянное сооружение находилось не там, где сейчас стоит
знаменитый своей архитектурой (неовизантийский стиль) Храм Пресвятой
Троицы. Я считаю, что постройка Троицкой церкви связана со смертью двух
детей княгини Голицыной — в январе 1774 года умерла её дочь Прасковья
(ей был 21 год), а в апреле того же года не стало старшего сына Сергея
(1749 – 1774 гг., генерал–адъютант). Теперь проясняется "мотивация"
возведения этой церкви Натальей Александровной — материнское горе,
память об умерших детях.
Я основательно "покопался" в
интернете и понял, что княгиня Голицына, уж не знаю какими путями, но
оказалась в этой усадьбе со своим мужем не просто так. Многим
коломенским краеведам я посоветую сейчас присесть на стул, чтобы не
упасть... — Наталья Александровна является ВНУЧКОЙ нашего "дорогого"
Александра Васильевича Кикина.
Очень может быть, что молодая
княжна воспользовалась "влиятельной родословной" своего мужа (и конечно
же его деньгами), чтобы вернуть себе родовую усадьбу..., и вероятно ей в
этом помогло право родового выкупа..., да и времена уже были не
петровские.
Теперь нам до конца становится понятной такая забота
княгини Натальи Александровны об усадьбе, о сельской Троицкой церкви. А
вот что нам известно о самой этой церкви:
"Оная церковь
построена в 1774-75 годах тщанием Натальи Александровны Голицыной.
Здание деревянное с такою же колокольнею. В 1869 году стены обиты новым
тесом, в 1881 окрашены масляной краской. Ограда на каменно-кирпичном
фундаменте. При храме поместительная сторожка. Престолов в оной церкви
два: холодный во имя Святой Живоначальной Троицы и теплый придел во имя
св. мучеников Андриана и Натальи, устроенный в 1815 году по усердию
полковника Андриана Моисеевича Грибовского. В 1870 г. иконостас в церкви
заменен новым. Утвари очень достаточно".
Приведённая
выше цитата взята мной на сайте действующего сейчас храма в Щурове,
который находится между автомобильной и ж/д дорогами:
Здание деревянной церкви простояло до начала советского времени и затем
было снесено, но служба в церкви прекратилась ещё ранее — в 1909 году,
когда было совершено её ограбление и убийство сторожившего в ту июльскую
ночь старосты Василия Воробьёва.
В наше время сложилось
совершенно искажённое представление о настроениях в дореволюционной
царской России, о русском богобоязненном народе. На самом деле всё
отнюдь не так свято — ограбление церквей было довольно обыденным
явлением..., и если открыть сохранившиеся подшивки старых газет, то там
подобных сообщений было масса.
Вот здесь фото этого несчастного старосты, который перед своей смертью был связан злоумышленниками:
Но вернёмся к хозяйке усадьбы Голицыной Наталье Александровне. Почему же до сих пор никто не "атрибутировал" эту княгиню, как внучку Кикина А.В. ? Я полагаю, что это произошло из-за того, что старинные родословные росписи зачастую грешили не только ошибками, но и своей неполнотой..., и особенно это касалось женского пола. Если почитать очень старые записи (до 1700 года), то создаётся впечатление, что на свете существовали исключительно отцы и сыновья — упоминания жён и дочерей практически отсутствуют..., и лишь с 18 века начинают проскакивать женские имена.
Так и в нашем случае только сказано, что у Александра Васильевича была жена Шафирова. Кто она такая сейчас понять трудно, но такая фамилия была у вице канцлера барона Шафирова (Пётр Павлович, 1669 – 1739 гг., его имя сейчас носит проспект в Санкт–Петербурге). В Википедии даже названо её имя — Надежда Ивановна, но "каким боком" указанная жена Кикина имела отношение к Шафировым — не понятно..., в те времена в их фамильном роду (недавно созданном) такой женщины я не обнаружил.
Из родословных росписей также явствует, что у Кикина было две дочери — Матрёна и Наталья, а вот от какой жены доподлинно неизвестно. Про Матрёну мы знаем, что она вышла замуж за майора Матюшкина Петра Ивановича (его путают с прадедом — полным тёзкой, умершем в 1692 году). Не ясно, появились ли от этого брака дети..., и дальнейшая судьба Матрёны нам неизвестна, но вероятнее всего, она вскоре умерла, так как Матюшкин женился вторично на Прасковье Нарышкиной, родившейся в 1729 году.
Предок этого Петра Матюшкина был женат на родной сестре царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой (вторая жена царя Михаила Фёдоровича) — Феодосии, а значит сам Пётр Иванович приходился Петру I дальним родственником.
Теперь что касается другой дочери Кикина — Натальи.
Она вышла замуж за князя Долгорукова Александра Петровича (его дед Михаил и прадед Юрий были убиты стрельцами 15 мая 1682 года во время бунта, о котором я уже рассказывал). В их браке родилась княжна Наталья Александровна, имевшая потом в замужестве за князем Голицыным Борисом Сергеевичем 10 детей.
На мой взгляд, разночтения и неполнота родословных книг не позволили местным краеведам правильно понять родственную принадлежность княгини Голицыной к Александру Кикину. Чуть ниже я приведу эти данные.
Надо признать, что "классификация" жён и детей Александра Кикина представляет собой огромную проблему..., и это совсем неудивительно — к примеру, упомянутый чуть выше соратник Петра I глава Посольского приказа Фёдор Головин имел четырёх детей, но вот имя его жены (или жён) история не сохранила. Может в будущем кто-то возьмёт на себя труд досконально "разобраться" с семьёй Кикина..., я же пока покажу то, что удалось "нащупать" и сложить пазл за пазлом.
Приведу некоторые факты, которые находятся в противоречии друг с другом и, вероятно, тут кроется какая-то ошибка или недопонимание. Резонно, что эта информация не для широкого круга читателей, а для местных краеведов, но тем не менее я это покажу. Вот это расследование:
По моим расчётам Александр Кикин родился в районе 1662–63 годов. Пётр I поздравляет его со свадьбой в письме от 9 июня 1711 года:
"Грот фадаръ.
Поздравляемъ вамъ съ молодою бабушкою и прошу, чтобъ добра была ко внучку такъ, какъ дедушка. Мы утешаемся вашими радостми, а у насъ всяко бываетъ. .... Piter." (стр.21, том 11, "Сборник русского исторического общества", изд. С.Петербург, 1873 г.)
Никто из исследователей не обратил внимание, что Кикину в тот год было около 48-ми лет, и этот брак, наверняка, был у Александра Васильевича не первым.
Также никто не связал более ранние обращения в письмах Петра I к Кикину — "Grotvader" с тем, что в своём возрасте Александр Васильевич уже мог запросто быть дедом. И это не столько "шуточное" обращение Петра I, сколько констатация факта.
Вот поэтому царь в приведённом выше письме и желал его новой жене — "молодой бабушке" быть доброй к внуку. Большая вероятность того, что этот внук мог быть сыном неизвестного нам ребёнка Кикина от неизвестной нам его первой жены. И сколько у него всего было жён — это пока тоже непонятно.
А теперь обратимся к родословным книгам. Напомню, что они могут грешить неполнотой и неточностями. Там мы находим в разделе фамилии Кикины следующее:
"23. Александръ Васильевичъ, ум. 1718, казненъ по делу царевича Алексея Петровича. Ж. барон. N. Шафирова. 19."
Здесь буква "Ж" означает — жена, "барон" — баронесса, а буква "N" — неизвестное имя. Цифры в начале строки означают номер в фамильном списке, а цифра в конце это "отцовский номер" — так легче находить прямые родственные цепочки.
Там же чуть ниже перечисляются дочери Кикина и за кого они вышли замуж:
"24. Наталiя Александровна, за кн. Александромъ Петровичемъ Долгоруковымъ (№ 110 у Долгор.) 23.
24. Матрена Александровна за маiоромъ Петромъ Ивановичем Матюшкинымъ. 23.
(стр. 268, том 1, издание второе, князь А.Б.Лобанов–Ростовский: "Русская родословная книга", изд. С.–Петербург, 1895 г.)
Женские линии в родословных не прослеживаются, поэтому надо находить их мужей. В разделе фамилии Матюшкины читаем:
"83. Петръ Ивановичъ, маiоръ. Ж. 1) Прасковия Ивановна Нарышкина, р. 21 окт. 1729, ум. 6 янв. 1795; 2) Матрена Александровна Кикина. 74. (там же, стр. 371)
Далее там указан ребёнок от брака Петра Матюшкина с Нарышкиной.
Теперь обращаемся к дочери Кикина Натальи, ищем и находим её имя в родословных записях князей Долгоруковых:
"110. Князь Александръ Петровичъ, жен на Наталiе Александровне Кикиной. 88."
(стр. 92, часть первая, князь Пётр Долгоруков: "Российская родословная книга", изд. С.Петербург, 1854 г.)
Далее находим сведения об их ребёнке:
"146. Княжна Наталiя Александровна, р. 24 авг. 1731 ум. 21 янв. 1802; схоронена въ Донскомъ монастыре, замужемъ за княземъ Борисомъ Сергеевичемъ Голицынымъ. 110. (там же, стр. 96)
Мы видим, что мать и дочь тут имеют одинаковые имена и отчества. Теперь ищем и находим эту дочь в замужестве по фамилии князей Голицыных:
"73. Князь Борисъ Сергеевичъ, маiоръ, р. 17 марта 1715 ум. 15 сент. 1761; жен. на княжне Наталiе Александровне Долгоруковой, р. 24 авг. 1729 ум. 1773. 37. (там же, стр. 291)
Тут мы видим явную "накладку" — в одной и той же книге у княжны Натальи Александровны (младшая) разные даты жизни, но одинаковый день рождения. У меня нет подходящих версий, почему присутствует такое разночтение..., и если 1731 и 1729 годы ещё как-то находятся рядом, то вот что такое 1773 год не ясно. Можно предположить, что это время смерти её матери.
Движемся дальше к детям четы Голицыных и находим там десятерых "отпрысков", о которых я уже здесь упоминал выше.
Увидев, что существует "разноголосица" в датах, я решил проверить в конце книг поправки. И тут меня поджидала неожиданность..., боюсь, что из "заинтересованных" лиц на ту страницу вообще никто никогда не заглядывал.
Привожу это место в поправках к фамилии Кикиных:
"23. Александръ Васильевичъ. Ж. Фекла Колюбакина (а не бар. Шафирова). У него, кроме показанныхъ на стр. 268 дочерей, былъ еще сынъ Левъ"
(поправки и дополнения, стр. 449, том 1, издание второе, А.Б. Лобанов–Ростовский: "Русская родословная книга", изд. С.–Петербург, 1895 г.)
Вот так новость ! Оказывается, что у Кикина был ещё и сын Лев. Но так как он больше нигде не фигурирует, то это означает, что он или умер в раннем возрасте, или был сильно болен и немощен. Фамилия Шафирова составителем родословной тут отметается (значит я был прав, и "гуляющая по интернету" фамилия Шафирова только путает все карты) и впервые звучит имя и фамилия Фекла Колюбакина. Ещё не надо забывать, что у Александра Васильевича было несколько жён — ведь кто-то же должен был "помочь" ему стать дедушкой..., и тут стадию отца никак не миновать.
Но это ещё не всё. Имени Фёкла соответствует запись по отписным (конфискованным) деревням Кикина после его казни:
"За приданныхъ жены его Феклы 2252 четверт.(ей) — 390 дворовъ"
(стр. 577, том 6, приложения, Николай Устрялов "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
Не сбрасываем со счетов и то, что в том же списке у других "репрессированных лиц" есть строчки о конфискации дворов у их вторых и даже третьих жён.
Казалось бы, что всё более-менее сходится и подтверждается имя обнаруженной нами жены Кикина — Фёкла Колюбакина , но тут "вмешивается" историк Николай Устрялов со следующей фразой:
"Еще до прiезда Сафонова (курьер Петра I, посланный к Меншикову в Петербург с приказом арестовать Кикина. — И.Ш.), Александръ Кикинъ получилъ отъ царскаго деньщика Семена Баклановскаго, брата своей жены, письмо о прибытiи царевича въ Москву, объ отреченiи его отъ престола и о посылке, неизвестно куда Сафонова" (там же, стр.170)
Ну в этом случае можно сделать "натяжку" и предположить, что это был брат БЫВШЕЙ жены Кикина..., хотя у Семёна Баклановского кроме его брата Константина нам известна только одна сестра — Федосья Ивановна.
Короче, с этими Баклановскими исследователям ещё предстоит разобраться и выяснить "каким боком" историк Устрялов их "прилепил" к Александру Кикину.
Но всё тот же Николай Устрялов в своём повествовании (о допросах ряда лиц по "кикинскому делу") ОКОНЧАТЕЛЬНО и бесповоротно "портит дело" следующей фразой:
"... княгиня Марья Львова въ С.–Петербурге также созналась, объявивъ, что слышала отъ жены Александра Кикина, Надежды." (там же, стр. 192)
И с этой фразой мы опять возвращаемся к тому, что имя у жены Кикина было Надежда.
Пётр I, как правило, наказывал не только самих "преступников" но и многих их родственников..., так после казни Кикина, его беременная жена была выгнана из своего дома на улицу абсолютно без вещей (ещё стояли мартовские холода), и через два месяца на окраине Петербурга в "приюте убогого чухонца" она родила. Там её в охапке соломы, всю оборванную, с плачущим ребёнком и разыскал бывший коллега Александра Кикина по "морскому цеху" генерал–адмирал Апраксин (Фёдор Матвеевич, 1671 – 1728 гг., президент Адмиралтейств–коллегии, брат царицы Марфы Матвеевны).
Он сначала запросил у Петра I разрешение на оказание им помощи (без уведомления государя можно было поплатиться за сочувствие опальным) и, получив согласие, снабдил бедную женщина едой и одеждой. Дальнейшая судьба матери и дитя нам неизвестна..., остаётся только надеяться, что они выжили.
Вот поэтому я так и "бьюсь" за настоящее имя этой несчастной женщины.
Эту историю про выгнанную из дома жену Кикина я пересказал своими словами из интересной современной (2008 г.) книги коломенского краеведа Валерия Ярхо "Три времени Щурова", правда, там автор называет жену Кикина очень смело — Фёкла Баклановская..., но это вероятно ошибочно из-за того, что читая Николая Устрялова, автор (или кто-то до него) увидел там на эти "имя–фамилию" несколько наводок (приведённых мной выше), но не заметил "железобетонной" фразы про Надежду на стр. 192 (см. выше). Из какого источника была взята эта история — в книге Валерия Ярхо не указывается.
Понимая всю шаткость своих рассуждений, я продолжил поиски следов жены Кикина..., и на одном из генеалогических форумов (там под псевдонимами зачастую публикуются лица, имеющие доступ к эксклюзивным архивным документам) в родословных росписях дворянской фамилии Вельяминовых нашёл интересное сообщение:
"Андрей Лукич (? – ум. сер. 1730-х), бригадир, полковник, затем ген.–майор, статский советник. Имел поместье в Ростовском у.
Жена (брак с до 1723 г.) Надежда Ивановна Колюбакина (в 1-м браке Кикина) (? – ум. между 03.1747 и 06.1753 гг.), дочь Ивана Яковлевича Колюбакина, вдова Александра Васильевича Кикина (ок. 1673 – 1718)"
Получается, что вдова Кикина выжила (!!!) после изгнания из дома и ещё до смерти Петра I вышла замуж за Вельяминова Андрея Лукича ! Вы спросите — а как тогда быть с именем Фёкла ? Тут можно сделать предположение, что у некоторых людей существует два имени (я такие случаи встречал нередко) — в документах одно, а в повседневном общении другое имя..., и даже друзья не догадываются об этом. Тем более, что я увидел на одном из "электронных" родословных сайтов именно так — Фёкла Ивановна Колюбакина, первый брак с Кикиным, второй с Вельяминовым.
Далее у того же неизвестного "юзера" на генеалогическом форуме среди множества записей нахожу следующие сообщения, взятые из Московской актовой книги XVIII столетия:
" №162. 1745 года Марта 4 д. кн. Афанасий кнж. Михайлов с. Шейдяков продал ст. сов. Андрея Лукича Вельяминова ж. вд. Надежде Ивановне дворъ въ прх. ц. архид. Евила, что на Мясницкой, идучи отъ церкви на л. ст., на б. з., въ меж.: по пр. ст. — дворъ вд. Аксиньи Дмитриевой дч. Лобковой, а по л. ст. — секр. Якова Iевлева с. Вяземскаго да вд. Марьи Зотовой дч. Баевой, въ зад. к. — проезжая новая ул., за 350 р."
Из этого "витиеватого" построения сокращённых слов понятно, что 4 марта 1745 года вдова статского советника А.Л.Вельяминова — Надежда Ивановна купила за 350 рублей двор в приходе церкви архидиакона Евпла, что на Мясницкой улице. Адресов с номерами тогда не было и поэтому там описывается окружение этого места соседними дворами.
Вот посмотрите на этом старом снимке (1881 год) на церковь архидиакона Евпла на Мясницкой. Место двора, который купила "дважды вдова" (Кикина и Вельяминова) Надежда Ивановна, должно находиться в правой стороне от церкви:
Эта церковь (сначала деревянная), находившаяся на углу улицы Мясницкой (о 17 века ул. Евпловка) и Милютинского переулка, была построена в 1471 году в память заключения мира с Великим Новгородом (у нас это как традиция — сами нападаем, проливаем реки крови, а потом храмы по этому поводу строим). Церковь знаменита тем, что только в ней проводились службы во время оккупации Москвы Наполеоном в 1812 году. При Сталине в 1926 году она была разрушена.
Следующая запись из Московской актовой книги:
" №191. 1746 года Марта 26 д. ст. сов. Андрея Лукича Вельяминова ж. вд. Надежда Ивановна дч. продала кап. Ивану Леонтьеву с. Глебову дворъ въ Бл. гор., въ прх. ц. Спаса, что на Глинищахъ, на б. з., дост-ся ей после кнг. Марфы Ивановны Львовой, въ меж.: по одну ст. — дворъ ген. Ивана Петрова с. Измайлова, а по др. ст. — д. т. сов. Алексея Васильева с. Макарова, за 1000 р."
Здесь мы видим, что 26 марта 1746 года за 1000 рублей Надежда Ивановна продаёт свой двор в приходе церкви Спаса Преображения на Глинищах (церковь разрушена в 1931 г., там сейчас дом с адресом Лубянский проезд, 17), который достался ей от княгини Львовой Марфы Ивановны. Очень похоже на то, что это сёстры.
Тут напрашивается вопрос — уж не та ли это княгиня Марья Львова которую допрашивали по "кикинскому делу" и которая ссылалась на жену Александра Кикина — Надежду (см. выше цитату из книги Николая Устрялова). Об этой княгине Львовой нам известно только то, что 1 декабря 1718 года она была сослана на поморье и там пострижена. Но вероятно, что это разные княгини, так как в то время князей Львовых было "больше, чем нужно"..., и у Устрялова сказано, что она дочь Алексея Соковнина (его казнь в 1697 году я уже описывал), хотя такой дочери я у него не нашёл.
В следующей записи актов "всплывает" уже имя дочери Надежды Ивановны:
" №416. 1753 года Июня 17 д. кн. Александра Петровича Долгорукова ж. вд. Екатерина Александрова дч. продала купцу Петру Алексееву с. Замятнину белую землю въ прх. ц. Николая чуд., что на Студенце, въ Пустой ул., дост-ся после матери — ст. сов. Андрея Лукича Вельяминова вд. Надежды Ивановны, дл. въ одном к. 45 с., въ др. к. 46 с., поп. по Никольскому пер. 26 с., въ зад. к. 35 с., въ меж.: по дл-ку вшп. улица, по др. ст. — Семен. слб. Михайла Ахметева да к. Григорья Иванова с. Крюкова да поруч. Михайла Грецова, с 3-ю ст. пер-къ, с 4-ю ст. дорога къ огородамъ, за 150 р."
Ну хоть этот храм (сейчас святителя Николая на Студенце, по адресу ул. Таганская, 20а) возродился на прежнем месте, хотя его дважды пытались снести и один раз даже успели наполовину разрушить. Упоминаемая здесь улица Пустая — это современная Марксистская (красноречивая последовательность названий).
Так вот, в этой записи мы видим, что 17 июня 1753 года овдовевшая княгиня Долгорукова Екатерина (!!!) Александровна продаёт за 150 рублей незастроенную землю, которая досталась ей от матери Надежды Ивановны.
Очевидно, что к 1753 году Екатерина Александровна уже овдовела и её мать умерла.
И вот последняя и самая интересная запись:
" №230. 1755 года Апреля 17 д. Закладная на дворъ кн. Александра Петрова с. Долгорукова ж. вд. кнг. Екатерины Александровой дч. Васильевича Кикина въ Бл. гор., въ прх. ц. архид. Евила, въ Старо-Казенной ул., на б. з., дост-ся после матери — Надежды Ивановны Вельяминовой, а ею купл. у кн. Афанасья Михайлва с. Шейдякова, въ меж.: по пр. ст. — колл. сов. Дмитрия Петрова с. Лобкова, а по л. ст. — секр. Якова Iевлева с. Вяземскаго, а зад. к-мъ на др. улицу, въ прх. ц. Iоанна Пред. что въ Новой ул. и съ ея двора имеются ворота въ Новую ул., въ меж.: по пр. ст. — вд. Марьи Зотовой дч. колл. сов. Андреевской ж. Боева, а по л. ст. - его Лобкова, и съ прикупными землями."
Согласно этой записи 17 апреля 1755 года вдовой Екатериной Долгоруковой — дочерью Кикина Александра Васильевича оформляется закладная на двор, который достался ей от матери — Надежды Ивановны, которая в свою очередь купила его у некоего князя Шейдякова (см. первую запись № 162).
Тут впервые "озвучивается", что княгиня Екатерина Александровна была дочерью Кикина (!!!).
Но а дочь с именем Наталья (как в родословных книгах) мы отбрасывать не будем и выдвинем версию, что это та самая неизвестная нам первая дочь, которая сделала Кикина дедушкой.
А жизненная ситуация сложилась так — вдова Долгорукова Екатерина Александровна (дочь Кикина) в 1747 году выдаёт замуж свою дочь Наталью Александровну за князя Голицына Бориса Сергеевича (он умер в 1761 году), и в качестве приданного отдаёт ей земли в Симбирском уезде, ранее принадлежавшие её мужу Долгорукому Александру Петровичу.
Внучка Кикина после замужества каким-то образом возвращает себе усадьбу деда в Щурове и живёт "на два дома" — родившиеся её дети Голицыны (10 человек) наследуют симбирские земли.
Тут хочу порадовать и ульяновских краеведов — в их краях когда-то "гремело" село Тереньга (в 70 километрах на юг от Ульяновска по Сызраньской трассе) со своей знаменитой суконной мануфактурой..., так вот, известная там владелица этого села и крестьян — княгиня Наталья Александровна Голицына и является той самой внучкой Кикина Александра Васильевича. Убеждён, что этот факт родства ульяновским краеведам не был известен.
На её деньги в 1768 году в селе выстраивается одна из крупнейших в России суконных мануфактур, на которой работало более тысячи её крепостных (предприятие получало даже военные заказы). Уж не знаю, из каких средств были сделаны финансовые вложения в фабрику — наследство ли матери с отцом, покойного ли мужа (а может она в Щурове нашла клад деда ?), но княгиня Наталья Александровна явно вела кипучую и насыщенную жизнь, успевая управлять хозяйством в Тереньге и не забывать про усадьбу в Щурове.
В 1790 году муж её дочери Натальи — сенатор Маслов Николай Иванович возводит невдалеке бумажную фабрику, а в селе Поповка (в 25 км. от Тереньги), принадлежащем его жене, строит небольшой "филиал" суконной фабрики. "Любимый зять" всего лишь на полтора года пережил "дорогую тёщу" и умер 1 ноября 1803 года.
Далее Тереньга числилась за самой младшей дочерью княгини Натальи Александровны — Марией Борисовной (1758 – 1849 гг., вдова с 1815 г., была замужем за предводителем дворянства Богородского уезда Московской губ. — Петром Николаевичем Алмазовым) и также село принадлежало внуку княгини Голицыной — Ивану Александровичу Голицыну, который служил адъютантом великого князя Константина Павловича (1779 – 1831 гг., брат императора Александра I).
У великого князя был продолжительный роман с французской актрисой по имени Анна–Клара де Лоран, в результате которого родились дети — Констанция и Константин. Эти незаконнорожденные дети и стали считаться воспитанниками князя Ивана Александровича Голицына (они жили в Петербурге в его доме). Кстати, познакомился великий князь с актрисой в Париже именно через своего адъютанта. Ну и якобы после 1839 года Анна-Клара и князь Иван Александрович Голицын жили уже как муж и жена.
Мальчик Константин вырос в виднейшего учёного и изобретателя ракетной техники..., и если кто захочет узнать о нём подробней, то ищите в поисковиках ракетчика Константина Ивановича Константинова (1818 –1871 гг.).
В 1832 году Тереньга была продана новым хозяевам..., по всей видимости, из-за долгов князя Голицына И.А.
Но вернёмся к нашей теме.
В 1803 году сын уже как год покойной внучки Кикина — князь Александр Борисович Голицын (два других её сына — Сергей и Пётр к тому времени уже умерли) продал усадьбу в Щурове бывшему кабинет–секретарю императрицы Екатерины II (в последний год её правления) — Грибовскому (Адриан Моисеевич, 1767 – 1834 гг.), кстати, именно им был составлен текст указа об основании Одессы.
Держаться за щуровскую усадьбу Александр Голицын не хотел, так как многие его родственники уже умерли, а другие основательно пустили корни в Симбирским уезде..., и эта усадьба была только обузой.
В 1805 году Адриан Моисеевич Грибовский построил в Щурове уже каменный двухэтажный дом с мезонином (первоначально мезонин был деревянный) с балконом и колоннами..., также там был разбит сад. Всем хозяйством управляла его жена красавица Наталия Акимовна Чистякова (ум. в 1834 году). Их дочь Елена Губерти упомянута в абзаце про Щурово из книги Семёнов–Тян–Шанского, и на 100% там имелся ввиду именно этот дом. Отсюда мы делаем вывод, что он был виден со старого ж/д моста (его опоры сохранились рядом с новым ж/д мостом и сейчас по весне выполняют функцию "ледокола").
После смерти супругов (сначала умерла жена, а через несколько дней и муж) в доме осталась огромная библиотека с книгами не только на русском, но и на немецком и французском языках. И в этой усадьбе провёл большую часть своего детства их внук Николай Васильевич Губерти (1818 – 1896 гг., знаменитый библиофил, коллекционер монет). Вот я и думаю, не нашёл ли этот внучек там схрон Кикина..., хотя нет, его коллекция была знаменита редкими монетами удельных русских князей.
Многочисленное семейство Губерти владело усадьбой до 1907 года, когда новыми и последними её владельцами стали супруги Морозовы — Иван Давыдович (1783 – 1940 гг., праправнук основателя знаменитой династии мануфактурщиков — Морозова Саввы Васильевича) и Ксения Александровна (урожд.Найдёнова, 1880 – 1926 гг., дочь председателя правления Московского торгового банка).
Ими на ДРУГОМ МЕСТЕ было начато строительство нового дома по проекту архитектора Ивана Жолтовского. Постройка дома не была завершена из-за начавшейся в 1914 году Первой мировой войны). Дом имеет П–образную форму, в советское время в нём был достроен второй этаж и сейчас там находится, как я уже говорил, больница — тубдиспансер.
На карте со спутника (в крупном масштабе) по отбрасываемой этим зданием тени, я определил, что примерная высота П–образного дома около 8-ми метров, но он абсолютно не виден на моём снимке № 2 на коллаже. Дом Кикина был явно не больше 8-ми метров, и это означает, что в апреле 1703 года деревья не закрывали обзор "кикинского дома" с реки.
Получается, что проблема состоит в том, что надо найти место, где был построен каменный дом Адриана Грибовского. Как уже мной говорилось, он был двухэтажный с мезонином (надстройка в средней части дома), и когда Морозовы начали строить свой новый П-образный большой дом, старое строение стали в шутку называть "Белый флигель". К сожалению, в 1921 году (уже при большевиках), когда в нём размещалась школа, он сгорел от неправильного обращения с печкой.
Есть большая вероятность того, что именно в том месте стоял искомый "кикинский дом", хотя и это абсолютно не факт..., так как на время постройки любого дома (если позволяет местность) старое строение почти всегда остаётся — жить-то где-то надо..., да и кучу вещей с мебелью под открытым небом не оставишь. И только лишь по окончании строительства можно снести старый дом. И ещё — маловероятно, что дом Кикина стоял на склоне поднимающего от реки холма, а значит искать нужно на ровном месте, то есть, на вершине — в районе сейчас уже заброшенного парка перед тубдиспансером и далее к зданию яхт-клуба.
И будет совсем хорошо, если в тех местах где-то сохранились остатки его фундамента..., тогда можно будет тщательно обследовать землю вокруг него. Лично меня там привлекает вышеуказанная местность — от больницы до яхт-клуба (в том месте рельеф берега позволяет нормально причаливать и сходить на сушу). При поисках месторасположения дома надо не забывать главного — оттуда должна быть ВИДНА река Ока.
Если у кого-либо это "дело выгорит", то не забудьте про мои "комиссионные"..., ахаха, много не возьму ))), можно одну монетку на память (шутка).
Воспользовавшись технологиями современного интернета, я сделал несколько скриншотов с видом местности, на которой по моим прикидкам мог стоять дом Кикина. Панораму с автомобильного моста немного закрывает железнодорожный мост. Я думаю, что вы разберётесь в моём коллаже. Красной стрелкой и овалом (на снимке 2017 года со спутника) указано примерное место поиска на правом берегу Оки, желтая стрелка — это впадающая река Москва.
Снимок № 2 сделан в октябре 2015 года и надо понимать, что 300 лет назад Ока была гораздо шире, чем сейчас..., и кроме того надо учитывать, что по весне река разливалась..., а значит можно смело поднимать нижний уровень горизонта поиска на 10–12 метров вверх от уровня воды в современной Оке.
Итак, вот здесь по ссылке я разместил свой визуально–информационный коллаж по теме предполагаемого клада Александра Кикина:
Надо сказать, что уже упомянутый выше в "книжном абзаце Семёнов–Тян–Шанского" Эмиль Александрович Липгарт, который со своим компаньоном и тёзкой Рингелем построил в Щурово в 1870 году чуть ли не первый в России цементный завод (они там же строили храм, больницу и т.д.), являлся потомком тех самых Липгартов, которые были прямыми родственниками жены поэта Пушкина А.С. — Натальи Николаевны Гончаровой.
С этим родом Липгартов я уже ранее несколько раз сталкивался в работе над своими публикациями на совершенно другие темы — когда "изучал" супругу императора Александра I — Елизавету Алексеевну, ревновавшую одно время своего фаворита Алексея Охотникова к Загряжской (в замужестве Гончарова) Наталье Ивановне (эта работа ещё не завершена и пока опубликована частично); и когда писал про плагиат песни "Священная война" — при поиске материалов докопался, что настоящий автор слов Александр Адольфович Боде имел косвенные далёкие связи (через "боковых" родственников) с этими Липгартами.
Кстати, поэт Андрей Чернов совсем недавно совершенно предметно уличил Лебедева–Кумача в фальсификации черновиков песни "Священная война". Вот здесь эта его публикация:
Хотите верьте, хотите нет, но тут какая-то есть мистика. Только я написал (глубокой ночью) обо всей этой истории с "кикинским кладом" в черновике, как уже ранним утром мне пришлось по срочным делам поехать в одно место..., и уже в 10 часов утра я стоял на берегу Оки в метре от воды. Правда, от Щурово это в сорока километрах вверх по течению, но всё-равно это было для меня каким-то сном..., ведь так сложилось, что я за всю жизнь ни разу не был на Оке, и лишь проезжал по автомобильным и ж/д мостам..., а тут получилось целых 15 минут постоять у воды.
Прошло ещё больше недели и я, перечитывая в который раз черновик этой работы, захотел узнать побольше про строительство первого ж/д моста через Оку в районе Коломны. И тут мне улыбнулась настоящая удача — оказалось, что строительство этого моста (инженер Аманд Егорович Струве, 1835 – 1898 гг.) сопровождалось фотосъёмками созданной в Москве в том же 1863 году полиграфической фирмы "Шерер, Набгольц и Ко".
Вот на этой фотографии (снимок сделан 19 февраля 1865 года с правого берега Оки) запечатлено испытание уже в основном построенного моста — сначала со стороны села Щурова на него заехали три сцепленных паровоза, а затем со стороны Коломны на мост также въехала паровозная сцепка:
И далее, просматривая фотографии, я обнаружил то, чего даже не надеялся увидеть.
Вот посмотрите, на этом снимке (сделан 30 сентября 1863 года со стороны левого берега Оки) идёт строительство моста — паровоз работает на подвозке стройматериалов..., и на дальнем плане слева виден тот самый белый КАМЕННЫЙ ДОМ, упомянутый в книге Семёнов–Тян–Шанского. Именно этот дом выстроил в 1805 году Адриан Грибовский !!!
А ещё левее этого дома видна деревянная Троицкая церковь, отстроенная в 1775 году, как я уже ранее определился, внучкой Кикина — Натальей Александровной Голицыной (в девичестве Долгорукова):
И вот здесь вполне прекрасный вид этой усадьбы на фоне временного технологического моста:
В помощь я нашёл ещё одну фотографию (1912 год), сделанную русским фотографом Прокудин–Горским Сергеем Михайловичем. Снимок выполнен от стен Старо–Голутвинского монастыря, на нём на переднем плане видна впадающая в Оку река Москва, вдали Троицкая церковь и совсем справа "Белый флигель".
Это фото здесь:
Вот такая получилась история..., и очень надеюсь, что она будет иметь хоть какое-то своё продолжение усилиями археологов.
Но продолжу свой прерванный рассказ о "несчастном" (по определению Пушкина) царевиче Алексее Петровиче, который на свою погибель доверился обещаниям отца быть к нему снисходительным..., и вернулся в Москву.
В понедельник 3 февраля в Кремлёвском аудиенц–зале в "торжественной обстановке", в присутствии духовенства, министров и других высших должностных лиц Пётр I высказал все претензии своему отпрыску (тот был как арестант — без шпаги). Алексей попросил у отца "жизни и милости".
Царь пообещал проявить милость, если тот отречётся от наследия престола и выдаст абсолютно всех людей, причастных к его бегству за границу. Алексей дал на всё это согласие и передал отцу письмо с покаянием. Вслед за этим вице канцлер Шафиров (его я недавно упоминал в теме "клада Кикина") зачитал приготовленное для подписи царевичем "Клятвенное обещание" (об отрешении). Вот его фрагмент:
"... обещаюсь и клянусь... той воле родительской во всемъ повиноватися, и того наследства никогда ни въ какое время не искать и не желать и не принимать, ни подъ какимъ предлогомъ. И признаваю за истиннаго наследника брата моего царевича Петра Петровича." (стр. 444, том 6, Приложения, № 145, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
Отойдя в отдельную каморку, Алексей назвал отцу некоторых людей, которые ему помогали и знали о его бегстве за границу. Очевидно, что именно тогда прозвучало имя Александра Кикина и, вероятно, была упомянута Евдокия Фёдоровна. Затем всё "высокое собрание" перешло в соборную церковь и там перед святым Евангелием царевич отрёкся от наследия трона и подписал бумагу.
С этого момента начинается раскручивание и следственное дознавание всей цепочки предыдущих событий, которые я частично описал выше.
Но всё по порядку.
4 февраля 1718 года Пётр I в письменном виде задаёт своему сыну вопросы в семи пунктах..., и через четыре дня — 8 февраля получает на них развёрнутые ответы, где упоминается уже множество имён людей, якобы причастных к его бегству за границу.
В тот же день 8 февраля царь отсылает в несколько мест своих людей для ареста подозреваемых. Так в Петербурге уже 11 февраля (курьер опять мчал без передышки) были арестованы брат Александра Кикина — Иван, царевич Сибирский, Михаил Самарин, Авраам Лопухин.
Как я уже сказал, в день своего отречения (3 февраля) царевич УСТНО упомянул свою мать..., и тут же государь предписывает следователю капитан–поручику Скорняков–Писареву (Григорий Григорьевич, ум. после 1745 г., автор первого русского сочинения по механике) отправляться в Суздаль:
"Указ бомбардирской роты капитан–поручику Писареву. Ехать тебе в Суздаль и там в кельях бывшей жены моей и ея фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительныя, по тем письмам, у кого их вынул, взять за арест и привести с собою купно с письмами, оставя караул у ворот".
У историка Николая Устрялова нет текста этого указа, а есть только его упоминание с отсылкой на донесение австрийского резидента (посланник) в России Отто Плейера..., и его дословное содержание мной взято из другого места — из современной книги "Щит и меч", где текст приведён в нашей орфографии..., и там нет ссылки на источник. Он скорее всего находится в каком-то частном или ведомственным архиве ФСБ, так как один из авторов книги Колпакиди А.И. (род. в 1962 г.) является историком спецслужб. И опираясь на слово "фаворитов", там автор даёт понять, что Пётр I уже был в курсе любовной связи Евдокии. Нет, это совсем не так. Слово "фавориты" в то время ещё имело и другой смысл — ближнее окружение, помощники, друзья. А любовная связь Евдокии Лопухиной и Степана Глебова вскрылась лишь в Преображенском застенке на допросах арестованных людей из монастыря.
Вы будете смеяться, но похоже мне удалось "вычислить", что в окружении Петра I был осведомитель, работавший на иностранное государство. Я обратил внимание, что вышеприведённый указ был подписан 3 февраля, но его исполнение по какой-то причине было отложено (полагаю, что Пётр дожидался ПИСЬМЕННОГО упоминания царевичем имени Евдокии). А донесение Плейера венскому двору императора Карла VI (этот документ нашёл историк Николай Устрялов в тамошних архивах) об отъезде Скорняков–Писарева в Суздаль датировано 6 февраля (на донесении Плейера проставлены даты по двум календарям через дробь — 17 / 6 февраля ), хотя тот в реальности уехал из Москвы лишь 9-го или вечером 8-го февраля.
Получается, что Отто Плейер узнал об "отъезде" следователя в Суздаль ещё ДО свершившегося факта..., то есть, его ПРОИНФОРМИРОВАЛИ об этом заготовленном указе. Вот так можно раскрыть агентурную сеть при русском дворе спустя 300 лет (улыбаюсь).
Неужели этим агентом мог быть всё тот же камер–паж царя Семён Баклановский ? А почему бы и нет..., ведь был же он платным информатором Александра Кикина..., ну и заодно можно было заработать денежку от Священной Римской империи. В приговоре по "кикинскому делу" Баклановский не упомянут (думаю, что царь постыдился обнародовать факт присутствия у себя под носом платного агента Кикина) и нам неизвестно какое он понёс наказание..., но жив он остался, имел много детей, и даже во времена правления императрицы Анны Иоанновны был весьма заметен — его подпись присутствует под челобитной о восстановлении монархии (1730 г.) и он служил воеводой (в 1731–38 годах) в тогда ещё маленьком Красноярске с населением около 5 тысяч человек.
Итак, прибыл Скорняков–Писарев в суздальский монастырь 10 февраля 1718 года.
Этот следователь был одним из любимцев Петра I..., и по сути, стал основным приводным колесом в созданной по делу царевича Тайной розыскной канцелярии. Из той же книги "Щит и меч" (в ней рассказывается о всех руководителях госбезопасности) мы видим, что после раскрутки и завершения всего этого дела (в день казни брата Евдокии Лопухиной — Авраама) 9 декабря 1718 года "за верные труды в бывшем тайном розыскном деле" ему был пожалован чин полковника и 200 крестьянских дворов.
Вместе с этим Скорняков–Писареву поручается (3 декабря) надзор за будущим строительством Ладожского канала (об этом я расскажу позднее), и сразу после нового года Пётр I назначает его (3 января 1719 г.) директором петербургской Морской академии. В мае того же года ему поручают устроить бечевники от Ладоги по рекам Волхов и Мста для проводки судов лошадьми до пристани. Чуть позднее Скорняков–Писареву будет доверено организовать учебный процесс в ряде школ навигаторов. Надо признать, что "организатор" из него получился никудышный. Даже из вверенной ему Морской академии от неимоверной строгости директора сбежало 116 (из 400) учеников.
Вполне естественно, что после восшествия на престол императора Петра II (сын царевича Алексея Петровича), Скорняков–Писарев был сослан в Якутский край и там на берегу Охотского моря ему поручались различные дела согласно его морской специализации..., и кроме того он занимался сбором налогов с местных жителей в виде пушнины. Можно себе представить, как бывший следователь "прессовал" в Якутии местный народ, что жалобы на него доходили даже до императрицы Анны Иоанновны. Всего он там "прокантовался" 14 лет — до начала правления императрицы Елизаветы Петровны.
Но продолжим.
Григорий Скорняков–Писарев, приехав в Суздаль, застал бывшую царицу в мирском платье, а в церкви монастыря обнаружил записку, где её упоминали совсем не инокиней..., и не обделяли вниманием её сына:
"... благочестивейшей великой государыне нашей царице и великой княгине Евдокiи Феодоровне, и сыну вашему благороднейшему великому государю нашему царевичу и великому князю Алексею Петровичу, благоденственное пребыванiе и мирное житiе, здравiе же и спасенiе и во все благое поспешенiе ныне и впредь будущiя многая и неисчетныя лета, во благополучномъ пребыванiи многа лета здравствовать".
Тут надо сказать, что Евдокия, благодаря своим личным качествам, а также авторитету, со временем смогла обустроить свой монастырский быт и жить более-менее сносно. Нужно учитывать, что народ на Руси абсолютно не был готов к петровским переменам (их цена была просто ужасающей) и у царицы оставалось очень много "почитателей" и реальных помощников. Народ ненавидел Петра..., а за что можно было любить царя, если его правление приносило простым людям (да не только крепостным, а и знати) сплошное горе и страдания.
Для Евдокии пребывание в монастыре стало особенно приемлемым после женитьбы (14 октября 1711 года) её сына Алексея на принцессе Шарлотте–Кристине–Софии Брауншвейг–Вольфенбюттельской (1694 - 1715 гг.). Люди не дураки..., и прекрасно понимали, что Пётр I не вечен и что будущее за сыном Евдокии и его потомством. Евдокию Фёдоровну стали посещать местные высокопоставленные иерархи..., и даже она сама иногда отправлялась в поездки по близлежащим монастырям Владимирской округи, где её принимали с почестями, как царицу.
Даже сам патриарший местоблюститель (Пётр I после смерти в 1700 году Адриана ликвидировал патриаршество) митрополит Стефан в 1712 году в своих проповедях стал с почтением упоминать её сына, называя его "единою надеждою России"..., что совсем не радовало Петра I. А уж когда Стефан "пустился в обличения против оставляющих своих жен, не хранящих постов и обидящих церковь Божию", то царь не выдержал подобных намёков на свою персону и на время вообще запретил тому говорить проповеди.
Удивительно, что в ту "эпоху доносов" такое вольное поведение опальной царицы осталось совсем незамеченным для царя..., и все её поездки по монастырям и ответные визиты высоких священнослужителей вскрылись даже не во время расследования "кикинского и суздальского дела", а только два года спустя.
А уж когда у царевича Алексея вслед за дочкой Натальей 12 октября 1715 года родился сын Пётр, моральный авторитет Евдокии вырос многократно. Даже если учитывать, что буквально через две с половиной недели (29 октября) у самого Петра I тоже родился сын (Пётр, "Шишечка"), всё равно по закону наследником престола считался царевич Алексей и его потомство.
Что же касается супруги царевича Алексея Петровича, то она умерла через 10 дней после родов — в ночь на 22 октября. Я специально отыскал немногочисленные материалы об этой молодой женщине и сделал вывод, что она была добропорядочным человеком. Надо упомянуть, что она родная сестра жены Карла VI (император Священной Римской империи в 1711–40 годах). К нему-то и "рванул" и там отсиживался царевич Алексей во время своего побега.
Интересный факт — именно в день похорон Шарлотты–Софии (27 октября) царь улучил момент и вручил Алексею очень пространное письмо "Объявление сыну моему", датированное ещё 11-м октября (за сутки до рождения внука), в котором откровенно принуждал царевича отречься от престола. Форма этого письма довольно-таки жёсткая..., вот одна из фраз оттуда:
"Ежели ни, то известенъ будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко удъ гангренный, и не мни себе, что одинъ ты у меня сынъ, и что я сiе только въ устрастку пишу...".
Полностью это письмо можно прочитать здесь: (там же, стр. 346, том 6, Приложения, № 46).
И хотя после этого сын ответил отцу, что он вовсе не претендует на трон, Пётр I вскоре стал принуждать Алексея к монашеству (в письме от 19 января 1716 года). Всё это в конечном итоге и послужило причиной бегства царевича за границу.
Но вернёмся к февральским событиям в суздальском монастыре.
Кроме прочих признаков "богатой мирской жизни" в келье инокини Елены было найдено и несколько "подозрительных" писем. Вот как об этом докладывал царю Скорняков–Писарев 10 февраля 1718 года:
"По указу вашего величества, въ Покровскiй Суздальскiй монастырь я прiехалъ сего февраля 10 въ полдни и бывшую царицу вашего величества виделъ такимъ образомъ, что пришелъ къ ней въ келью, никто меня не виделъ, и ее засталъ въ мiрскомъ платье, въ телогрее и въ повойнике (платок, обвитый вокруг головы. — И.Ш.), и какъ я осматривалъ писемъ въ сундукахъ, и нигде чернеческаго платья ничего не нашелъ, токмо много телогрей и кунтушей (верхняя одежда "польского" стиля, часто с прорезными рукавами. — И.Ш.) разныхъ цветовъ. И спрашивалъ я того монастыря казначею, къ которой она сперва привезена была въ келью, которая сказала, что она вздевала на себя чернеческое платье на малое время и потомъ скинула, а пострижена и не была; и тое казначею взялъ я за караулъ. Писемъ нашелъ только два, касающихся къ подозрению: съ нихъ посылаю копiи до вашего величества...". (там же, стр. 458–459, том 6, Приложения, №149)
Можно себе представить лицо Петра I, когда он прочитал эту фразу из письма — "А ПОСТРИЖЕНА И НЕ БЫЛА". Наверняка, конвульсии долго обезображивали его. Это был как гром среди ясного неба..., подобного кошмара Пётр представить себе не мог (о причинах поясню чуть ниже). Царь тут же отправляет курьера в Суздаль с распоряжением всех арестовать и привезти.
И 14 февраля 1718 года Скорняков–Писарев арестовывает Лопухину (вместе с ней ещё с добрый десяток человек, в основном монастырских) и отправляется к Москве.
В пути 15 февраля Евдокия пишет письмо царю, которое потом будет внесено в "Манифестъ 5 марта 1718 года о бывшей царице Евдокiи", где говорится о всех "порочных делах" Евдокии Фёдоровны и других её "подельниках". Мне интересна причина — почему это покаянное письмо написано именно в пути ? Кто инициатор этого ? Тут можно только догадываться..., возможно сама Евдокия решила заранее, упреждая неминуемые пытки, покаяться..., а может быть это и Скорняков–Писарев, зная нрав Петра I и его болезненный страх перед вероятным "немонашеством" бывшей жены, надоумил её заранее немного себя подстраховать..., но если учитывать жестокость этого следователя, то маловероятно.
Вот это письмо полностью (маленький отрывок из него я уже цитировал выше):
"Всемилостивейшiй Государь !
Въ прошлыхъ годахъ, а въ которомъ не упомню, при бытности Семена Языкова, по обещанiю своему, пострижена я была въ Суздальскомъ Покровскомъ монастыре въ старицы, и наречено мне было имя Елена. И по постриженiи, въ иноческомъ платье ходила съ полгода; и не восхотя быти инокою, оставя монашество и скинувъ платье, жила въ томъ монастыре скрытно, подъ видомъ иночества, мiрянкою. И то мое скрытiе объявилось чрезъ Григорья Писарева. И ныне я надеюся на человеколюбныя вашего величества щедроты. Припадая къ ногамъ вашимъ, прошу милосердiя, того моего преступленiя о прощенiи, чтобъ мне безгодною смертiю не умереть. А я обещаюся по прежнему быти инокою и пребыть во иночестве до смерти своея и буду Бога молить за тебя, Государя.
Вашего величества нижайшая раба бывшая жена ваша Авдотья.
Февраля 15 дня 1715." (там же, стр. 467, том 6, Приложения, № 152)
Вот здесь по ссылке можно посмотреть на концовку этого письма (факсимиле). Такое впечатление, что оно писалось замёрзшими руками..., в других ранних письмах Евдокии Фёдоровны почерк более сносный..., хотя и все другие грамотные люди того времени (даже весьма знатные) писали "как курица лапой":
Все арестованные 16 февраля были доставлены под Москву, в село Преображенское на Генеральный двор — это место на современной карте, примерно, 1-я ул. Бухвостова, дом 1 (Сергей Леонтьевич Бухвостов был сподвижником Петра I по "потешным играм"..., и государь называл его "первым русским солдатом"). Все "монастырские" были переданы в руки следователям..., и сразу же начались допросы "с пристрастием", то есть с пытками.
Как я писал чуть ранее, к тому времени в Петербурге уже были произведены (11 февраля) аресты ряда лиц. Это генерал–аудитор Кикин (Иван Васильвич, 1760 – 1723 гг., брат Александра Кикина, ранее служил стольником матери Петра I, был сослан в Астрахань, где и умер 13 сентября 1723 года). К слову, я встретил в одном собрании петровских документов письмо от 4 мая 1714 года царевича Алексея некоему Ивану Васильевичу о возврате заёмных денег 3000 рублей. Так вот, можно смело классифицировать этого адресата как Кикина И.В., он был "казначеем" у царевича.
И ещё интересный факт про потомство Ивана Васильевича — его правнук Пётр Андреевич Кикин во время войны 1812 года был дежурным генералом при ставке Михаила Кутузова, был ранен в глаз в Бородинской битве, женился на дочери Екатерины Торсуковой (ей императрица Екатерина II перед свадьбой внука Александра поручила обучить того искусству плотской любви), слыл большим славянофилом, в 1821 году стал первым председателем "Общества Поощрения Художеств", и именно Петру Андреевичу первому принадлежит высказывание о необходимости постройки Храма Христа Спасителя в Москве. Да и вообще, родственные связи Кикиных того времени переплелись с предками Л.Н.Толстого и А.С.Пушкина.
Для Петра I стало настоящим шоком известие, что Евдокия жила в монастыре, как мирянка. Ведь, если она по-настоящему не постригалась, а лишь сделала видимость, то второй брак Петра с Екатериной считался бы недействительным, и рождённые в нём дети получили бы статус незаконнорожденных (тогда ещё был жив провозглашённый наследником малолетний Пётр Петрович, 1715 – 1719 гг.), и значит они не могли бы претендовать на наследие престола.
"Официального согласия" на развод от Евдокии царь так и не получил, а по церковным канонам можно было жениться во второй раз только в случае смерти жены или после её ДОБРОВОЛЬНОГО пострижения в монахини. И если бы обряд пострига Евдокией в действительности не был совершён, то второй брак царя стал считаться бы просто фикцией.
Пётр I стал придавать большое значение ФОРМАЛЬНОМУ соблюдению законности, к великому сожалению для себя — слишком поздно. Пройдёт ещё немного лет и на пренебрежительном отношении в своей молодости к законам он обожжётся под конец жизни, когда попытается выдать замуж (он начал зондировать на сей предмет французский двор) свою дочь Елизавету (будущую императрицу), рождённую Екатериной вне брака (за два года до венчания), за короля Людовика XV. Дом Бурбонов просто-напросто откажется связываться с девушкой, имеющей "мутную" историю рождения.
И к великой радости Петра, Евдокия лично подтвердила свой постриг..., да и нашлось несколько свидетелей этого таинства, хотя все они стояли за ширмой и могли лишь слышать, а не видеть происходящее. У меня нет 100% уверенности, что Евдокия не обманула царя и пострижение в монахини было всё-таки ею сымитировано для присланного из Москвы проконтролировать Евдокию окольничего Семёна Языкова. Обращают на себя внимание обстоятельства этого пострига..., они какие-то странные. Во-первых, обряд проводил приглашённый из Суздальского Спасо–Евфимиева мужского монастыря иеромонах Илларион, а во-вторых, всё действо почему-то происходило в келье казначеи Маремьяны:
"У меня въ келье постригали царицу; а подлинно ли постригли, не ведаю, для тото, что ее постригли за завесом; чернеческое платье она носила недель съ десять, или и больше, не помню; а после какой ради причины скинула, не знаю; только сказывала, что не отрекалась; после того все ходила въ мiрскомъ платье".
И вот на допросах этой старицы–казначеи Маремьяны всплыло имя некоего Стефана (по всей видимости, так сама Евдокия называла Степана при людях), а монашка–старица Каптелина 19 февраля рассказала, что "...къ ней, царице–старице Елене, езживалъ по вечерамъ Степанъ Глебовъ и съ нею целовалися и обнималися. Я тогда выхаживала вонъ; письма любовные отъ Глебова она принимала и къ нему два или три письма писать мне велела".
Монашка также упомянула, что письма для доставки в Москву передавались монастырским слугам.
Тут же 20 февраля в Москве арестовывают Степана Глебова, и при обыске у него дома находят письма бывшей царицы. Его основательно пытают и добиваются показаний.
Вот полный текст его собственноручного письменного признания от 20 февраля 1718 года:
"Какъ я былъ въ Суздале у набора солдатскаго, тому летъ съ восемь или съ девять, въ то время привелъ меня въ келью къ бывшей царице, старице Елене, духовникъ ея Федоръ Пустынный, и подарковъ къ ней чрезъ онаго духовника прислалъ я два меха песцовыхъ, да пару соболей, косякъ байберака Немецкаго (байбарак — плотная шёлковая или парчовая ткань, косяк — мера длины ткани, около 60 метров. — И.Ш.), и отъ пищей посылалъ. И сшелся съ нею въ любовь чрезъ старицу Каптелину и жилъ съ нею блудно. И после того, тому года съ два, прiезжалъ я къ ней и виделъ ее. А она въ техъ временахъ ходила въ мiрскомъ платье. И я къ ней письма посылалъ о здоровье; и она ко мне присылала жъ чрезъ служебниковъ моихъ Василья Широна и чрезъ своихъ людей Василья да Сергея Михеевыхъ. А которыя письма у меня выняты, и те письма отъ нея, Елены, рукою старицы Каптелины, въ томъ числе и отъ нея Каптелины некоторыя. А что въ техъ письмахъ упоминается о перстняхъ, и те перстни одинъ золотой съ печатью, на которомъ вырезанъ цветокъ подъ короною, и другой съ лазоревымъ яхонтомъ; изъ того же числа съ цветкомъ отдала она, бывшая царица, мне, Степану; а другой велела отдать дочери моей; а противъ того взяла она, бывшая царица, перстень же съ лазоревымъ яхонтомъ." (стр 469, № 155, том 6, Н.Устрялов "История царствования Петра Великого", Санктпетербург, 1859 г.)
На следующий день на Генеральном дворе состоялась очная ставка Евдокии Лопухиной и Степана Глебова. Вот что после этого написала в своих показаниях Евдокия:
"Февраля въ 21 день, я, бывшая царица, старица Елена привожена на Генеральный дворъ и съ Степаномъ Глебовымъ на очной ставке сказала, что я съ нимъ блудно жила въ то время, какъ онъ былъ у рекрутскаго набору; и въ томъ я виновата. Писала своею рукою я, Елена." (там же, стр. 470, № 156)
Но следователей (читай — Петра I) мало интересовала их чувственная связь — любовь в обвинениях особо не предъявишь. От них хотели добиться признательных показаний про их контакты с окружением бывшего царевича Алексея Петровича.
Майор Глебов все предъявленные ему обвинения отвергал (даже под пытками) и не оспаривал лишь сожительство с Евдокией.
На допросы также привозились жена Глебова и сын. Татьяна Васильевна, в частности, сказала, что к бывшей царице она ездила дважды — один раз с мужем, а один раз сама.
В конце концов дело Степану Глебову всё-таки "пришили" (при помощи его сына Андрея, которого пытали), "притянули за уши" и состряпали в лучших традициях сталинского НКВД (да и сейчас за подобными методами устранения неугодных для власти людей дело не стоит). Пытали майора Глебова особо изощрённо..., и даже в камере у него отобрали обувь (на дворе конец февраля).
Его обвинили в измене "царю и отечеству", в связях с "оппозиционным" ростовским епископом Досифеем. Первый пункт приговора гласил:
"1. Степану Глебову, за сочиненныя у него письма къ возмущеiю на его царское величество народа, и умыслы на его здравiе, и на поношенiе его царскаго величества имени и ея величества государыни царицы Екатерины Алексеевны, учинить жестокую смертную казнь...".
На самом же деле в своих письмах майор писал о своей жене и других родственниках (без упоминания имён), а ему вменили, что это были слова про царскую семью.
Есть предание, что на одном из допросов Глебов плюнул в лицо Петру I и сказал, что не стал бы говорить с ним, если бы не считал своим долгом оправдать свою повелительницу царицу Евдокию.
5 марта 1718 года был издан "Манифест о бывшей царице Евдокии". Его распечатали тиражом в две тысячи экземпляров и продавали за 4 алтына (даже на этом "бабки" делали). В довольно-таки длинном тексте манифеста (который явно правил сам Пётр I) было рассказано о "неблаговидной жизни" Евдокии в Суздальском монастыре, приведена её переписка (три письма) с майором Глебовым, плюс там было рассказано о других лицах, "притянутых за уши" по этому делу.
Полностью текст манифеста можно прочитать на 10-ти страницах у Николая Устрялова в 6-м томе, начиная со стр. 447. От этого документа так и веет "липой" (вытянутой пытками над арестованными), состряпанной ради одного — оправдать все предыдущие и последующие действия Петра I, направленные на решение своих династических проблем (это первое) и на запугивание всех недовольных его властью (это второе).
И уже 14 марта министрами царя были вынесены всем лицам различные приговоры (фрагмент приговора Глебову я привёл выше).
По этому делу к смертной казни приговорили четверых, а 28 человек к телесным наказаниям разной степени тяжести (урезание языков, вырывание ноздрей), к ссылке и каторге.
Вполне естественно, что подписи Петра I под этим приговором не было — для этого есть нужные "шестерёнки"..., но мы понимаем, что все решения принимались на высшем уровне — формалист Пётр Алексеевич был ещё тот и делал всё, чтобы казаться тут "не при делах". У нас так постоянно — когда дело касается чего-то неприятного, цари всегда "не в курсе дела":
Во все века народ спроси
— Ну как житьё при государе ?
И вам ответят на Руси
— Хороший царь, дерьмо бояре !
15 марта 1718 года в двадцатиградусный мороз измученного пытками Степана Глебова привезли на Красную площадь. По словам очевидцев — народу нагнали невидимо, пару сотен тысяч..., но вероятно, это преувеличение.
Рядом с местом казни стояла телега, на которой сидела опальная Евдокия. Охраняли её два солдата, в обязанности которых входило ещё и следующее: они должны были держать бывшую государыню за голову и не давать ей закрывать глаза. Посреди помоста торчал кол, на который и усадили раздетого донага Глебова.
Вот цитата из немецкой хроники тех дней:
"Привезли Глебова на торговую площадь на санях в шесть лошадей. Его положили на стол и в задний проход воткнули железный кол, и вогнали его до шеи. Когда Глебов таким образом был посажен на кол, восемь человек отнесли его и водрузили на возвышенном месте; кол имел поперечную перекладину, так что несчастный мог сидеть на ней. Возле Глебова всё время был русский священник. Чтобы осуждённый на мучения не замёрз и страдал дольше, на него надели меховое платье и шапку" (Ausfurliche Beschreibung in der Hauptstadt Moscau, den 28 Mart, dieses 1718 Jahres in Beyseyn einer unzehligen Menge Volks, vollozogenen grossen Execution. [1718]. S.4.)
А вот как описывает происходившие в те дни расправы австрийский дипломат Отто Антон Плейер (напомню, он резидент императора Священной Римской империи ) в донесении, датированном 18 апреля 1718 года (фрагмент перевода приведу в современной транскрипции):
"За два дня до отъезда моего в С.–Петербург происходили в Москве казни: майор Степан Глебов, пытанный страшно, кнутом, раскалённым железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, и при всём том ни в чём не сознавшийся, 26/15 марта посажен на кол часу в третьем перед вечером и на другой день рано утром кончил жизнь.
В понедельник 28 /17 марта колесован архиерей Ростовский, заведовавший Суздальским монастырём, где находилась бывшая царица; после казни, он обезглавлен, тело сожжено, а голова взоткнута на кол.
Александр Кикин, прежний любимец Царя, также колесован; мучения его были медленны, с промежутками, для того, чтобы он чувствовал страдания. На другой день Царь проезжал мимо. Кикин ещё жив был на колесе: он умолял пощадить его и дозволить постричься в монастыре. По приказанию Царя, его обезглавили и голову взоткнули на кол.
Третьим лицом был прежний духовник царицы, сводничавший её с Глебовым: он также колесован, голова взоткнута на кол, тело сожжено.
Четвёртым был простой писарь, который торжественно в церкви укорял Царя в лишении царевича престола и подал записку: он был колесован; на колесе сказал, что хочет открыть Царю нечто важное; снят был с колеса и привезён к Царю в Преображенское; не мог однако же от слабости сказать ни слова, и поручен был на излечение хирургам; но как слабость увеличилась, то голова его была отрублена и взоткнута на кол; а тело положено на колесо. При всём том думают, что он тайно открыл Царю, кто его подговорил и от чего обнаружил такую ревность к царевичу.
Кроме того, иные наказаны кнутом, другие батогами всенародно, и с обрезанными носами сосланы в Сибирь. Знатная дама из фамилии Троекуровых бита кнутом; другая, из фамилии Головиных, батогами. По окончании экзекуции, княгиня, несколько лет бывшая в большой силе при дворе, супруга князя Голицына, родная дочь старого князя и шацмейстера Прозоровского, привезена была в Преображенское: там на пыточном дворе, в кругу сотни солдат, положена на землю с обнажённой спиною и очень больно высечена батогами; после того отправлена к мужу, который отослал её в дом отца.
В городе на большой площади перед дворцом, где происходила экзекуция, поставлен четырёхугольный столп из белого камня, вышиной около 6 локтей, с железными спицами по сторонам, на которых взоткнуты головы казнённых; на вершине столпа находился четырёхугольный камень, в локоть вышиною; на нём положены были трупы казнённых, между которыми виднелся труп Глебова, как бы сидящий в кругу других".
Сохранилось донесение иеромонаха Маркелла, приставленного наблюдать за умирающим Глебовым:
"На Красной площади противъ столба, какъ посаженъ на колъ Степанъ Глебовъ, и того часа были при немъ, Степке, для исповеди Спасскаго монастыря архимандритъ Лапотинскiй, да учитель еромонахъ Маркеллъ, да священникъ того же монастыря Анофрiй; и съ того времени, какъ посаженъ на колъ, никакого покаянiя имъ учителемъ не принесъ; только просилъ въ ночи тайно чрезъ учителя еромонаха Маркела, что бы онъ сподобилъ его Св. Тайнъ, какъ бы онъ могъ принести къ нему какимъ образомъ тайно; и въ томъ душу свою испровергъ, марта противъ 16 числа, по полунощи въ 8 часу во второй четверти". (стр. 219, том 6, Николай Устрялов "История царствования...)
Из этих описаний мы делаем вывод, что Степан Глебов, прежде чем умереть, мучился 14 часов. Его смерть наступила в половине восьмого утра 16 марта 1718 года. Голова его была отрублена, а тело было снято с кола и брошено среди тел других казнённых по этому делу.
Некоторые утверждают, что Пётр I присутствовал на казни, и даже есть легенда (она описана у вице–адмирала Вильбоа Никиты Петровича в его "Рассказах о русском дворе"), согласно которой царь подошёл к Глебову и стал заклинать его признаться в преступлении перед своей кончиной, но тот лишь презрительно ответил Петру — "Ты, должно быть, такой же дурак, как и тиран, если думаешь, что теперь, после того, как я ни в чём не признался под самыми неслыханными пытками, которые ты мне учинил, я буду бесчестить порядочную женщину, и это в тот час, когда у меня нет больше надежды остаться живым. Ступай, чудовище, — добавил он, плюнув ему в лицо, — убирайся и дай спокойно умереть тем, кому ты не дал возможности спокойно жить".
Но скорее всего, это всё-таки легенда..., и царь во время казней "отсиживался" в Преображенском, всем своим поведением показывал "общественности", что он тут "не при делах".
И даже после этой ужасной казни Пётр I не прекратил преследование уже мёртвого Глебова — прошло более трёх лет и в ноябре 1721 года на основании указов императора церковь предала его вечной анафеме — "за сии церкви и отечеству богоненавистные противности". Кроме того были арестованы ещё около ста человек, общавшихся с Евдокией Лопухиной до 1718 года.
Заканчивая свой рассказ про Степана Богдановича Глебова, обязательно надо упомянуть двух его племянниц — дочерей его родной сестры Марии Богдановны (в замужестве Головина). Первая — Евдокия (род. в 1703 г.) является прабабкой А.С.Пушкина, а вторая племянница — Ольга (род. в 1704 г.) была прапрабабкой Л.Н.Толстого.
Чуть коснусь пушкинской линии. Прадед Пушкина А.С. — каптенармус (в воинском подразделении заведующий питанием и обмундированием личного состава) Преображенского полка Александр Петрович Пушкин в конце 1725 года обезумел и в припадке зарезал свою супругу Евдокию Ивановну (племянница Степана Глебова), которая находилась на последних сроках беременности. "Болезный" был арестован и подвергнут следствию, во время которого скончался (обстоятельства его смерти пока не выяснены). Сиротами остались 4-летняя Мария и 3-летний Лев. Так вот, по моему предположению, уже когда в жизни Евдокии Лопухиной всё наладится, она намекнёт дедушке этих сирот — вице–адмиралу Головину (Иван Михайлович, 1680 – 1737 гг., главный кораблестроитель при Петре I) походотайствовать о списании денежного долга покойного. Но об этом я обстоятельно расскажу, когда пойдёт речь о жизни Евдокии Фёдоровны во время правления её внука.
И ещё один интересный сюжетный поворот — дочь Степана Глебова (Анна) вышла замуж за Якова Сибирского — племянника царевны Грушецкой Агафьи Семёновны (первая жена царя Фёдора III Алексеевича), которых я упоминал в начале своего исторического экскурса..., и вместе с тем этот Яков был сыном царевича Сибирского Василия Алексеевича (он проходил по делу царевича Алексея и в 1718 году был сослан в Архангельск) — правнука хана Кучума, правившего Сибирским ханством во времена Ивана Грозного. Далее эта линия "сибирских–глебовых" пошла в царские грузинские родословные.
Чтобы не быть голословным, и чтобы вы нагляднее представляли все эти родственные связи Степана Глебова, я нарисовал небольшую схему, где отобразил упомянутых в моём рассказе персонажей:
Почему-то все исследователи–пушкинисты "дружно взялись" за родословную поэта со стороны "эфиопского пленника" (по линии матери), хотя по линии Глебовых не менее интересные связи.
Считается, что поэт Пушкин не знал о своём родстве со Степаном Глебовым, его познания по этой линии заканчивались на прадедах. А ведь бабка Степана Глебова (Мария Никитична Юсупова) шла по линии татарского темника (военачальника) Едигея (на моей схеме этого нет), который в 1408 году предпринял разорительный поход по русским городам и княжествам. Кстати, его сестра вышла замуж за полководца Тамерлана, а жена самого Едигея была принцессой из рода Чингизхана.
Вот и получается, что наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин и наш великий писатель Лев Николаевич Толстой были далёкими потомками основателя Монгольской империи — великого хана Темуджина Чингисхана.
И ещё есть отрывочные сведения, что сам род Глебовых восходит к крестителю Руси — князю Владимиру Святославовичу, через его сына Мстислава Храброго (от жены Адельи) и дочери последнего — Татьяны. Как написал мне по этому поводу поэт Андрей Чернов — "земной шарик маленький".
Возвращаясь к Евдокии, надо сказать, что избежать страшной участи других арестованных ей помогло ПИСЬМЕННОЕ признание себя монахиней. Собор священнослужителей приговорил её к избиению кнутом..., и она была бичёвана двумя монахинями.
А её единственный и любимый сын Алексей Петрович, прожив 28 лет, отошёл в мир иной 26 июня 1718 года. Остановлюсь на этом моменте чуть подробнее. Напомню, что сразу после "московской казни" царь уехал в Петербург, и вскоре туда же были перевезены все "колодники" по этому процессу. Следствие продолжилось уже в столице. Надо сказать, что пытали всех основательно — удары плетьми исчислялись десятками в день.
13 июня Пётр I обращается с двумя объявлениями к "широкой общественности" — одно было адресовано "Преосвященнымъ митрополитамъ, и архiепископамъ, и епископамъ и прочимъ духовнымъ", а другое к "Намъ верно–любезнымъ господамъ министрамъ, Сенату и стану воинскому и гражданскому". Суть этого объявления–обращения заключалась в том, что царь просил всех этих лиц, ему "не флатируя и не похлебуя" (мне нравятся эти забытые фразы, означающие "не льстя"), вынести царевичу Алексею справедливый приговор за всё им содеянное. И уже 24 июня приговор был обнародован.
Лишь один, уже совсем престарелый запорожский гетман Скоропадский (Иван Ильич, 1646 – 1722 гг.) отказался участвовать в этом судилище, заявив: "что не имеетъ власти судить сына съ Отцемъ и Государемъ своимъ; что въ подобном деле нельзя быть безпристрастнымъ". (стр. 144, Бантыш–Каменский Д.Н. "История Малой России" Часть 3, изд. Москва, 1830 г.).
Похоже, что этот факт из биографии гетмана только здесь и упоминается и не является широко известным.
Я очень внимательно ознакомился с содержанием приговора и пришёл к выводу, что это был вовсе не приговор (в классическом его понимании), а что-то вроде перечисления и осуждения действий царевича Алексея Петровича, а также РЕКОМЕНДАЦИЯ применить к нему за всё это смертную казнь. Если бы это был настоящий вердикт, то в нём бы прямо указали вид казни — колесование, четвертование, отсечение головы и т.д. А там всего-навсего прописано, что его "... богомерзкое... намеренiе ... таковую смертную казнь заслужило". И далее следует фраза, из которой ясно, что конечное решение судьбы Алексея оставлено за государем. Вот это место:
"Хотя сей приговоръ мы, яко раби и подданiя, съ сокрушенiемъ сердца и слезъ излiянiем изрекаемъ, что намъ, какъ въ такой высокiй судъ входить, ... но однакожъ ... свое истинное мненiе и сужденiе объявляемъ съ такою чистою и христiанскою совестiю, ... подвергая впрочемъ сей нашъ приговоръ и осужденiе в самодержавную власть, волю и милосердное разсмотренiе его царскаго величества всемилостивейшаго нашего Монарха". (стр. 529, том 6, Приложения, № 184, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
Это явно не входило в планы Петра I. Он рассчитывал, что этот "всенародный суд" (всего 127 человек) вынесет конкретный смертный приговор и НЕ ПЕРЕЛОЖИТ окончательное решение на него самого. Как поступить в такой ситуации ? Был ли Пётр I заинтересован в смерти Алексея ? Безусловно, да. К тому времени уже "вставал на ноги" поздно начавший ходить и говорить наследник российского трона царевич Пётр Петрович..., и государь не хотел допустить проблем и будущего раскола страны на почве престолонаследия..., ведь живой Алексей (даже отрёкшийся) представлял собой "точку опоры" для многочисленных противников государя.
Что же ему делать ? Принимать решение казнить — это, сами понимаете, "не комильфо"..., во-первых, многие в Европе могут осудить такое богомерзкое немилосердие к сыну (с далеко идущими последствиями), а во-вторых, надо же как-то ПУБЛИЧНО организовывать и проводить саму процедуру казни своего отпрыска. Я считаю, что Петром I было принято оптимальное для такого случая решение — нужно сделать так, чтобы его сын официально "умер сам". Прав я или нет, судить вам.
И уже через два дня после вынесения приговора — после 6 часов вечера 26 июня 1718 года Алексей Петрович умер в Трубецком раскате (юго–западная часть Петропавловской крепости) по официальной версии от нервного удара после оглашения приговора. Доверять официальной версии в данном случае не стоит — царствующий дом Романовых всегда старался избегать неприятной для себя правды. Моё мнение такое — Алексея Петровича всё-таки убили.
Естественно, пытку "московская кобылка" по полному прейскуранту к нему не применяли, а вот частично обработать (забить плетьми) тщедушное тело царевича — могли запросто..., ну или "полоний–210 в чаёк"..., ой, простите, мышьяк в квасок тоже могли подсыпать.
Существует одно "подложное письмо" (хотя есть исследования, утверждающие его реальность), согласно которому группа вельмож, повинуясь устному приказу Петра I, пришла в каземат Петропавловской крепости и придушила Алексея подушками.
Вот пара фраз из этого письма, якобы написанного от имени Румянцева Александра Ивановича (ему перешла усадьба в селе Щурове после казни Кикина):
"...царевича на ложницу спиною повалили и, взявъ отъ возглавья два пуховика, главу его накрыли, пригнетая, дондеже движенiе рукъ и ногъ утихли и сердце биться перестало, что сделалося скоро, ради его тогдашней немощи.... А какъ то совершилося, мы паки уложили тело царевича, яко бы спящего и помолився Богу о душе, тихо вышли...."
Полностью это письмо можно прочитать здесь: (там же, стр. 619, том 6, Приложения, № 202)
В доказательстве "подложности" этого письма существуют довольно-таки убедительные аргументы, но также есть исследования авторитетных лиц (академик Пекарский П.П., историк Семевский М.И.), которые приводили свои контрдоводы и признавали реальность подобного письма.
Надо признать, что тема "подложных писем" в русской истории изобилует прецедентами. И как правило, все эти письма являются апокрифами.
Вкратце упомяну два таких весьма интересных случая — это "третье письмо" Алексея Орлова будущей императрице Екатерине II из Ропши по поводу смерти 6-го (3-го – ?!!) июля 1762 года уже отрёкшегося от престола её мужа Петра III.
Якобы оно было обнаружено в кабинете Екатерины II графом Ростопчиным Фёдором Васильевичем. По словам графа, он собственноручно держал это письмо в течение 1/4 часа (когда вскрыли кабинет Екатерины II), но через день сам Павел I бросил письмо в камин (зачем ?), и потом об этом, якобы, сожалел. Ростопчин за то время, пока это письмо было у него в руках, успел сделать копию (просто переписал его, опять-таки зачем ?) и послал этот текст своему другу, российскому послу в Лондоне — графу Воронцову С.Р.
Вот это письмо в современной обработке:
"Матушка милосердная Государыня, как мне изъяснить описать, что случилось, не поверишь верному своему рабу, — но как перед Богом скажу истину. — Матушка, готов иттить на смерть, но сам не знаю как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь — Матушка, его нет на свете — но никто сего не думал и как нам задумать поднять руки на Государя — но, Государыня, свершилась беда, мы были пьяные, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором (Барятинский Фёдор Сергеевич, 1742 – 1814 гг. — И.Ш.), не успели мы рознять, а его уже и не стало, сами не помним, что делали, но все до единаго виноваты — достойны казни, помилуй меня хоть для брата, повинную тебе принес и разыскивать нечего — прости меня или прикажи скорее окончить, свет не мил, прогневили тебя и погубили души на век" "Списано 11 ноября 796 года 5 дней после смерти Екатерины II"
В этом случае мы имеем дело с явной "стряпнёй" (такие неквалифицированные подлоги на нашем ТВ делаются на раз по щелчку пальца — "a Sergey Magnitsky"), тут даже не надо быть лингвистом, чтобы понять, что стилистически третье письмо явно отличается от предыдущих двух, написанных несколькими днями ранее. В нём присутствует не допускавшееся ранее Алексеем Орловым (вчерашний сержант гвардии) "ТЫкание" Екатерине Алексеевне, совершенно другое употребление предлогов, местоимений, союзов (к примеру, в подлинных письмах "што" и штоб" встречаются несколько десятков раз, а в подложном письме ни разу), совершенно отличное использование заглавных букв, знаков препинания, прилагательных, глаголов и т.д.
Я считаю, что никто из исследователей этого дела так и не расставил правильно акценты, начав выдвигать версии, что эта фальшивка была сделана Ростопчиным для решения своих карьерно–личных проблем.
И даже те, кто, на мой взгляд, правильно посчитал, что эта идея исходила от нового государя, не смогли убедительно ответить на вопрос — зачем Павлу I уже на пятый день после смерти Екатерины II понадобилось "провернуть с Ростопчиным всю эту комбинацию с фальшивкой ?
Моё мнение такое: официальная причина смерти Петра III даже после появления третьего письма Алексея Орлова осталась неизменной — он умер от "геморроидальных колик" и ещё целого ряда букета болезней, а значит возникшие "новые обстоятельства" нужно было распустить только на уровне слухов, "забетонировав" шаткую народную версию.
Тем самым убивалось несколько зайцев — для внутреннего потребления отметалась проблема возникновения очередных "петров фёдоровичей" (один только Емелька Пугачёв чего стоил), а до этого они возникали с завидным постоянством даже в Европе (всего около 40 случаев), но самое главное — наши "западные партнёры" этой фальшивкой получали сигнал, что больше не надо финансировать "лжецарей" и смену власти в России, ведь Пётр III УБИТ ! Не зря же это письмо было "запущено" через Лондон. У Павла Петровича была маниакальная потребность ограждать себя от возможных покушений на свою жизнь (выстроенный им окружённый с четырёх сторон водой Михайловский замок — из этой же серии).
Обелять же свою покойную матушку, а значит и весь императорский дом Павел I не собирался — по официальной версии она и так была "чистая" в этом деле. Наоборот, все последующие шаги нового императора были направлены на дискредитацию всего того, что было сделано Екатериной II. Но это уже другая история...
Копия старинного письма (оригинал, якобы сгорел во время пожара в 1918 году) была опубликована Павлом Елисеевичем Щёголевым (1877 – 1931 гг., крупнейший пушкинист, историк литературы) в журнале "Былое" в 1925 году.
Павел Щёголев был одним из создателей Петроградского историко–революционного архива, а с 1920 года он был управляющим одного из отделений Государственного архивного фонда. Он имел доступ ко всем архивным материалам..., и о нём говорили — "Щёголев знает всё !"
Вполне естественно, что после октябрьской революции 1917 года Павел Елисеевич "обслуживал" новую власть..., и поэтому выполнить "заказуху" по дискредитации царизма было ему по силам..., но абсолютно не факт, что такой заказ поступал и что это им было сфабриковано.
Вот отрывок из письма (от 15 апреля 1800 года), якобы написанного Павлом I своему "доверенному другу" Фёдору Васильевичу Ростопчину (именно через него Павел I организовал утечку "третьего письма" Алексея Орлова про убийство Петра III в Ропше):
"Сегодня для меня священный день памяти в Бозе почившей цесаревны Натальи Алексеевны (первая жена Павла Петровича, которую он действительно любил. Она умерла в результате родов после долгих мучений в пять часов утра 15 апреля 1776 года. — И.Ш.), чей светлый образ никогда не изгладится из моей памяти до моего смертного часа.
Вам, как одному из немногих, которому я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что холодное, официальное отношение ко мне цесаревича Александра меня угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги ?
Тем более это грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же? (…..) Бог весть! Мудрено, покончив с женщиной всё общее в жизни, иметь ещё от неё детей. В горячности моей я начертал манифест о признании сына моего Николая незаконным, но Безбородко (Александр Андреевич, канцлер. — И.Ш.) умолил меня не оглашать его. Всё же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг "к дядям", с глаз моих: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя — завидная судьба ! Но Безбородко и Обольянинов (Пётр Хрисанович, 1752 – 1841 гг., генерал-прокурор. — И.Ш.) правы: ничто нельзя изменять в тайной жизни царей, раз так предположил Всевышний.
Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, и от этого становится легче жить и царствовать. Пребываю к вам благосклонный Павел".
Вот тут у меня закрадывается небольшое сомнение — если это письмо датировано апрелем 1800 года, то Павел I написал его как минимум через год после "начертания манифеста о признании сына моего Николая незаконным", так как канцлер Безбородко умер 6 апреля 1799 года. Получается, что это письмо было написано Павлом после каких-то ностальгических воспоминаний. Немного нелогично..., но с другой стороны — если бы это письмо являлось фальшивкой, то тогда бы те, кто его изготовил, наверняка, постарались бы подогнать датировку письма под годы жизни канцлера Безбородко. Тут больно уж всё очень тонко...
Это письмо не является окончательной точкой в этой истории. Косвенным фактом того, что "щёголевское письмо" не подделка и оно существовало, является следующая запись Дениса Васильевича Давыдова (русский поэт–партизан, 1784 – 1839 гг.):
"Граф Ф. В. Растопчин был человек замечательный во многих отношениях; переписка его со многими лицами может служить драгоценным материалом для историка. Получив однажды письмо Павла, который приказывал ему объявить великих князей Николая и Михаила Павловичей незаконнорожденными, он, между прочим, писал ему: «Вы властны приказывать, но я обязан вам сказать, что, если это будет приведено в исполнение, в России не достанет грязи, чтобы скрыть под нею красноту щек ваших». Государь приписал на этом письме: «Vous êtes terrible, mais pas moins très juste» (Вы ужасны, но справедливы. — Ред.).
Эти любопытные письма были поднесены Николаю Павловичу, чрез графа Бенкендорфа, бестолковым и ничтожным сыном графа Федора Васильевича, графом Андреем." (Давыдов Д.В. "Военные записки", глава "Анекдоты о разных лицах, преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове" изд. Москва, Воениздат, 1982 г.). Тут надо понимать, что слово "анекдот" раньше имело смысл "история".
Но Денис Давыдов и сам не видел этого письма..., и знает о нём лишь через устные предания..., то есть, получается, что вся эта история тянется очень долго исключительно на уровне слухов. И это совсем неудивительно, так как предъявить такие письма общественной огласке означало взорвать вдрызг государственные "скрепы".
Нам же можно констатировать лишь факты: в рождении будущего российского императора Николая I с самого начала всё было необычным. Ещё во время беременности Марии Фёдоровны её сын Константин (тот самый, чей незаконнорожденный сын Константин Константинов стал учёным–ракетчиком) подшучивал над матерью, мол, никогда в жизни не видел такого большого живота, в котором может уместиться четверо.
25 июня 1796 года в 3 часа 45 минут утра Мария Фёдоровна родила Николая.
Екатерина II спешит сообщить своему парижскому корреспонденту барону Мельхиору Гримму о семейной радости:
"Monsieur .... est averti que Mamam est accouhee ce matin a trois heures d’un enorme garson, anquel on confere le nom de Nicolas....
Сегодня в три часа утра мамаша родила громадного мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, и кричит он удивительно; длинною он аршин без двух вершков (71 см – 2 x 4,4 см = 62 см. — И.Ш.), а руки немного поменьше моих. В жизнь свою в первый раз вижу такого рыцаря... Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом".
А 5 июля императрица продолжает делиться "достижениями" своего внука:
"Le chevalier Nicolas depuis trois jours mange deja de la bouillie, parsequ’il vent manger a tont moment ....
Рыцарь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно просит есть. Я полагаю, что никогда ещё восьмидневный ребёнок не пользовался таким угощением; это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления; если так будет продолжаться, придётся по прошествии шести недель отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза (il toise tout le monde), голову держит прямо и поворачивает не хуже моего".
Так что Николай с первых дней резко отличался от своих старших братьев.
Имели подозрения Павла I хоть какое-то реальное право на существование или нет — может подтвердить только ДНК–анализ материалов, взятых из захоронений Павла I и Николая I.
Да и попутно можно было бы проверить Петра III на отцовство..., благо, все они лежат в одном месте — в Петропавловском соборе. Полностью уверен, что в нынешнее "изнаночное время" (определение подсмотрено у поэта Андрея Чернова) это не произойдёт..., но как говорится, ничто не вечно под луной..., и рано или поздно точки над i всё-таки будут расставлены.
Почему я усомнился ещё и в отцовстве Петра III ? Приведу фрагмент из одной своей работы:
*********************
"Пётр Фёдорович начал увлекаться другими женщинами..., как натура эмоциональная и творческая — он был очень влюбчив. В дневниках Екатерины мы находим такие слова:
"... изгнать из сердца ревность относительно человека, который не любит меня; но для того, чтобы не ревновать, было одно средство — не любить его. Если бы он желал быть любимым, то относительно меня это вовсе было нетрудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению моих обязанностей, но для этого мне был нужен муж со здравым смыслом, а мой его не имел".
В ноябре 1749 императрица определяет в придворный штат двора Екатерины Алексеевны новую фрейлину — Воронцову (Елизавета Романовна, 1739 – 1792 гг., племянница вице–канцлера М.И. Воронцова). Некоторое время спустя она становится любовницей великого князя. Их связь продлится до конца жизни Петра Фёдоровича.
А тем временем императрица Елизавета Петровна становится явно озадаченной отсутствием детей у супругов. Ну ладно, прошло два года..., ну три..., ну пять..., но пошёл СЕДЬМОЙ (!!!) год, а живот Екатерины всё не думает расти. Так можно умереть и не дождаться от племянника и его жены "ничего вразумительного". В конце концов, Екатерина только для того и была привезена в русский двор, чтобы родить наследника..., ничего другого от неё не требовалось и не ожидалось.
Императрица Елизавета Петровна, отбросив ложные стеснения, решается начать активные действия. Врачебный осмотр Екатерины показал, что она вполне здорова. По большому счёту — какая разница от кого "понесёт" Екатерина..., и если это останется тайной, то никому от этого худо не будет..., и выиграют абсолютно все стороны.
В 1752 году в штат двора Петра Фёдоровича императрица назначает камергером Салтыкова (Сергей Васильевич, 1726, ум –??? гг.). Он был мужем одной из фрейлин Екатерины Алексеевны — Балк Матрёны Павловны (вспомните любовницу Петра I — Анну Монс из Немецкой слободы, так это её внучатая племянница).
Кроме того, его отец — Салтыков Василий Фёдорович (1675 – 1751 гг.) был генерал–аншефом и петербургским генерал–полицмейстером. В своё время ему было поручено сопровождать низверженную регентшу Анну Леопольдовну с её семейством при выдворении их из России..., но потом всё "переиграли" и экстрадицию заменили ссылкой в Холмогоры. Вторым браком Василий Фёдорович был женат на княжне Голицыной Марии Алексеевне, которая, будучи уважаемой в гвардейских полках, оказала немалые услуги императрице Елизавете Петровне во время дворцового переворота 1741 года.
Дед Сергея Васильевича — стольник Салтыков Фёдор Петрович известен тем, что был убит стрельцами во время бунта 1682 года, его перепутали с кем-то из Нарышкиных.
Я не знаю, ставилась ли перед 26-летним Сергеем Васильевичем Салтыковым персональная ЗАДАЧА соблазнить великую княгиню..., но тем не менее, факт остаётся — он очень быстро стал её фаворитом. При таких "тёплых" супружеских отношениях великокняжеской четы это было немудрено.
О своём первом "ухажёре" Екатерина писала:
"... он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приёмов, какой дают большой свет и особенно двор".
Надо признать, что "активность" исходила именно от Сергея Васильевича. Вот что пишет Екатерина:
"... Во время одного из этих концертов Сергей Салтыков дал мне понять, какая была причина его частых посещений. Я не сразу ему ответила; когда он снова стал говорить со мной о том же, я спросила его: на что же он надеется ? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал…"
Их роман, начавшийся весной 1752 года, к осени перерос в интимные отношения. При первых признаках беременности у Екатерины, императрица отправила Салтыкова с глаз долой отдыхать от "трудов праведных" к его родственникам.
Но в декабре при переезде царского двора в Москву у Екатерины произошёл выкидыш.
В феврале 1753 года Салтыков был опять призван на прежнее "место работы" продолжать незавершённое дело. К несчастью, в мае того же года у Екатерины случился повторный выкидыш. Весь 1753 год (в Москве) и три четверти следующего года (уже в Петербурге) Салтыков провёл, не отлучаясь от двора..., "подстраховывая" на всякий случай весь процесс до самого конца...
20 сентября 1754 года у Екатерины Алексеевны рождается мальчик Павел."
Нам неизвестно, отблагодарила ли императрица Сергея Салтыкова за все труды, но мы точно знаем, что уже 7 октября она отправила его "с глаз подальше" за границу сообщить родным Екатерины Алексеевны о радостном событии.
К масленице 1755 года Салтыков должен был вернуться в Петербург, но его перенаправили в качестве российского посланника в Гамбург..., и так до конца своей жизни он "скитался" дипломатом по многим европейским дворам. Его след затерялся после 1776 года. Есть много версий о его дальнейшей судьбе..., я их тут приводить не буду..., но скорее всего он "исчез" в бурных водах Великой французской революции.
********************
Кстати, Екатерина II совсем не скрывала от сына не вполне законное его рождение и этими намёками держала того на коротком поводке, давая понять Павлу, чтобы он даже не думал претендовать на престол (императрица планировала передать трон внуку Александру). Вот такая весьма неоднозначная история...
Кстати, о "других историях" — хочу вас ещё отвлечь небольшим рассказом о параллельных событиях, также связанных с делом царевича Алексея. Мне это удалось "нащупать" и сплести по ниточке из множества источников. Этим рассказом я хочу отдать должное праведным людям.
Итак, почти аналогичное поручение, которое дал государь следователю Скорняков–Писареву по аресту бывшей царицы Евдокии, мы видим и в указе царя от 19 мая 1718 года. Вот его текст, написанный самим Петром I:
"Гвардiи капитану Скорнякову–Писареву.
По прибытiи в Кiевъ, отдать указъ коменданту Геренку (Геренк ( Геринг ) Николай Андреевич, комендант Киево-Печерской крепости, полковник. — И.Ш.), и взять потребное число людей, и ехать вамъ къ митрополиту Краковскому, и что найдется у него въ доме, все письма осмотреть везде, и оныя, какiя бъ ни были, забрать, и запечатавъ своею печатью, и привезти съ собою; а помянутаго Краковскаго взявъ, вести немедленно съ собою, подъ честнымъ арестомъ (то есть, считать его не преступником, а свидетелем. — И.Ш.), въ С.–Питербурхъ и объявить намъ.
Петръ.
Въ 19 д. мая 1718" (стр. 514, том 6, Приложения, № 175, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
Выяснить кто такой "митрополит Краковский" у меня сразу не получилось, но зайдя "с другого бока", я понял, что это имелся ввиду митрополит (архиерей) Киевский, Галицкий и всея Малыя России — Иоасаф (в миру Александр Кроковский). Возможно, что историк Николай Устрялов при разборе "каракулей" Петра I "неразвидел" в фамилии буквы "А" и "О". Однако вероятно и то, что там так и написано..., но для справедливых утверждений надо видеть сам первоисточник.
Этот иерарх известен тем, что 12 ноября 1708 года в городе Глухове в присутствии Петра I возглавил богослужение, в ходе которого был предан анафеме (заочно) гетман Иван Мазепа, перешедший на сторону шведского короля Карла XII, противника Петра I в Северной войне. Тут надо внести определяющую историческую ясность (в большинстве источников этого нет) — проповедь с осуждением Мазепы митрополит Иоасаф самолично не произносил, а поручил это сделать протоиерею Афанасию Заруцкому..., что совсем не обрадовало царя, рассчитывавшего услышать анафему своему врагу из уст высшего иерарха.
Итак, решение об аресте митрополита Иоасафа государь принял после того, как царевич Алексей 16 мая в показаниях (под пытками) написал о своих планах в случае смерти Пётра I..., и там в числе прочего было следующее:
"A когда былъ я побеге, въ то время былъ в Польше Боуръ съ корпусомъ своимъ (Баур Родион Христианович, 1667 – 1717 гг., генерал, именно он первый в 1702 г.оду содействовал пленённой Марте Скавронской, будущей жене Петра I и императрице Екатерине I. — И.Ш.), также мне былъ другъ, и когда бъ по смерти отца моего (который чаялъ я быть вскоре отъ слышанья, что будто въ тяжкую болезнь его была апелепсiя, и того ради говорили, что у кого оная въ летахъ случится, те недолго живутъ, и того ради думалъ, что и велико года на два продлится животъ его), поехалъ из цесарии (Священная Римская империя. — И.Ш.) въ Польшу, а изъ Польши съ Боуромъ въ Украйну, то бъ тамъ князь Дмитрiй (молдавский князь Кантемир Дмитрий Константинович, 1673 – 1723 гг., он подписал в 1711 году с Петром I поначалу секретный Луцкий договор, согласно которому Молдавия, сохраняя автономию, переходила под покровительство России. Он был учёным, владел девятью языками, его старшая дочь красавица Мария с 1721 года была тайной любовницей Петра I. — И.Ш.) и архимандрит Печерскiй (Иоанникий Сенютович, в миру Протасов, ум. в 1729 г. — И.Ш.), который мне и ему отецъ духовный и другъ. А въ Печерскаго архимандрита и монастырь веритъ вся Украйна, какъ в Бога; также и архiерей Кiевскiй мне знаемъ: тобъ все ко мне пристали". (там же, стр. 510, том 6, Приложения, № 173)
И далее царевич Алексей сообщал, что написал Киевскому митрополиту письмо и привёл его "силу" (основной смысл):
"Сила письма къ архiерею Кiевскому:
Вашей святыне неизвестно мой отъезд изъ Россiи, понеже отъ меня писемъ къ вашей святыне давно не было; но ныне объявляю, что сей отъездъ мой случился отъ принужденiя въ монашество, отъ чего сюда принужденъ отъехать; а когда благоволитъ Богъ изъ подъ охраненiя благодетелей моихъ возвратиться в Россiю, паки къ вамъ, прошу меня прiяти; а ныне кто хочетъ о мне ведать, извольте сказывать, что въ добромъ здравiи, и для чего отъехалъ.
И сiе письмо послалъ къ посылке чрезъ Вену, чрезъ секретаря Неапольскаго вицероя (королевский наместник. — И.Ш.); а дошло ль сiе, также и прежнiя, что съ секретаремъ графовымъ посланы, того не знаю, понеже изъ Вены отповеди о прiеме не имелъ" (там же, стр. 512)
Скорняков–Писарев уже был в пути "на Киев", когда ему вдогонку из Петербурга по указанию царя Толстой Пётр Андреевич (1645 – 1629 гг., руководитель Тайной канцелярии) послал 21 мая дополнительное распоряжение об аресте ещё и архимандрита (настоятеля) Печерского монастыря.
В двух словах скажу, что Пётр Андреевич приходится трижды прадедом писателю Л.Н.Толстому. Он был одним из подстрекателей стрелецкого бунта 1682 года — громче всех кричал с Милославскими, что Нарышкины удушили царевича Иоанна..., но спустя семь лет царевна Софья утратила власть и Пётр Андреевич, "переобувшись в прыжке", стал верно служить Петру I. В 1724 он был возведён в графы, а в 1727 году усилиями уже враждовавшего с ним князя Меншикова лишён графского достоинства, сослан вместе с сыном в Соловецкий монастырь, где оба и скончались.
Итак, вот этот указ:
"Понеже вы известны, для чего отсюду отправлены, того ради къ тому вамъ объявляю его царскаго величества именнымъ указомъ: по полученiи сего, извольте взять изъ Кiева Печерскаго архимандрита, который былъ царевичу духовникомъ, и иметь его также, какъ вамъ повелено есть чрезъ инструкцiю его величества, а именно привезть с собою" (там же, стр. 514, том 6, Приложения, № 176)
Звали того "Печерскаго архимандрита" Иоанникий Сенютович. Я нашёл письмо (от 1715 года) царевича Алексея, который раньше всех узнал о принятом в Петербурге решении о новом назначении игумена киевского Михайловского монастыря и решил его поздравить:
"Пречестнейшiй отецъ !
Поздравляю вашей святыни наречениемъ архимандриi великие лавры Киево–Печерския, и при семъ желаю благополучнаго окончания.
Алексiй.
Изъ Санктъ–Питербурха, февраля 25 дня 1715 го" (стр. 58, № 83, том 3, "Письма русских государей и других особ царского семейства", изд. Москва, 1862 г.)
Далее было ещё несколько писем, среди которых я бы отметил "благодарственное" за присланные царевичу Алексею от Иоанникия Сенютовича две иконы:
"Пречестнейши(i) архимандритъ, мой о Дусе Святомъ отецъ !
Две святые иконы, отъ вашей святыни посланныя: архистратига Михаила i великомученицы Варвары, i притомъ писание вашей святыни получилъ, за что благодарствую, i впредь сего желаю и прошу: въ молитвахъ своихъ насъ не оставляйте.
Алексiй.
Iзъ Санктъ–Питербурха, декабря 23 дня 1715." (там же, стр. 59, №86)
Как видно из тех писем, чёткое понимание когда писать "i", а когда "и" тогда ещё не закрепилось.
История умалчивает о том как были арестованы эти два киевских священнослужителя..., возможно какие-то документы (отчёты или письма на сей счёт Скорняков–Писарева) хранятся в архивах ФСБ.
А тем временем 19 июня царевича Алексея продолжают пытать в застенке. Получив 25 ударов, Алексей в числе прочих показаний сказал, что к Киевскому митрополиту он писал письмо с тем, чтобы привести к возмущению тамошний народ..., а дошло ли оно до его рук — не знает, и ответных писем от митрополита не бывало. После этого царевичу добавили ещё 15 ударов.
Тут надо понимать, что удары кнутом — это одна из самых страшных пыток при "виске на дыбе". Нелегко приходилось и самому "заплечных дел мастеру" — каждый удар должен быть хорошо подготовлен..., средняя производительность была около 20 взмахов в час. Как правило, после 10 – 15 ударов кнут отсыревал от крови, терял свою жёсткость и его меняли на новый. Если бы царевич Алексей был хоть немного "смекалистей", то он бы сообразил (как показала практика), что чем больше раз ты меняешь свои показания, тем больше получаешь пыток — сказал первый раз о чём-то и стой на этом до упора. Тому пример царевич Сибирский Василий Алексеевич, который "ушёл в отказ" и за всё время допросов так ни разу и не изменил свои показания — в результате его пытали только трижды и он "отделался" лишь ссылкой (жить там вольно) в Архангельск. Хочу пояснить, что в судебной практике того времени ответ "не упомню" считался в пользу обвинения, поэтому ссылаться на плохую память было себе дороже.
Но Алексей Петрович был не таким "сообразительным", как Сибирский Василий Алексеевич.
И как закономерный итог этих многих экзекуций — наступившая смерть царевича 26 июня..., о её обстоятельствах и версиях я рассказывал чуть выше. Я нисколько не удивляюсь такому исходу — ещё на памяти наших дедов сталинские методы допросов, на которых люди сознавались, что они все поголовно "японские шпионы" и оговаривали всех подряд, лишь бы не терпеть эти адовы физические муки от пыток.
Надо сказать, что экзекуторы во все времена не зря "потели и гнули свои спины"..., вот и Григорию Скорняков–Писареву и Петру Толстому достались "пожитки их подопечных" — первый в награду за труды получил движимое и недвижимое имущество (каменные палаты на Васильевском острове) царевича Сибирского, а второму досталось имущество Авраама Лопухина.
Но вернёмся к киевским священнослужителям.
Далее происходит следующее — по пути следования 1 июля в Твери умирает 70-летний митрополит Иоасаф. С чем связана его смерть нам доподлинно неизвестно. Либо он заболел в процессе этапирования, либо его отравили. О второй версии его смерти мы читаем у историка Ивана Голикова, который самый первый основательно систематизировал жизненный путь Петра I:
"Архiепископъ Кiевскiй во время следствiя, на пути к Санкт–петербургу предупредилъ бедствiе смертiю своею, и какъ уверяютъ отъ отравы." (стр. 244, Часть VI, Иван Голиков: "Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России" изд. Москва, 1788 г.)
Никаких доказательств этой насильственной смерти в книге не приведено..., и поэтому нам остаётся либо этому верить, либо нет. Но если учитывать, что весть о смерти царевича могла "докатиться" (через едущего в Москву какого-нибудь курьера) до Твери к позднему вечеру 30 июня и никак не раньше (от Петербурга до Твери 540 км, это полных 4 дня на лошадях без сильной спешки), то всё может быть — на очную ставку дознавателям уже можно было не рассчитывать..., а "старик", вероятно, на предварительных расспросах отпирался от всего. Хотя доказательства его отравления до нас не дошли, но вот сам факт его смерти в день резко изменившейся информационной обстановки — заставляет задуматься.
А возможно и то, что митрополит, измученный долгой дорогой и сильной жарой, чем-то заболел..., его довезли до Тверского Михаило–Архангельского монастыря, где он и скончался. Не очень понятно кто конвоировал до Твери митрополита с архимандритом, так как мы знаем, что Скорняков–Писарев 25 июня в Петропавловской крепости участвовал в допросах царевича Алексея (это уже после оглашения ему приговора). Далее мы видим его присутствие 28 июня на выносе гроба из крепости в церковь..., и скорее всего, получив какие-то устные инструкции от Петра I или Петра Толстого, он тем же днём отправляется навстречу к этапируемым киевским священникам. Ехать Скорняков–Писареву пришлось до самой Твери и в день смерти митрополита он приехать туда не успел бы, а значит на месте он оказался только на следующий день — 2 июля. Им тут же посылается письмо (о кончине архиерея), которое пришло в Петербург 6 июля.
Итак, на своих последних предсмертных допросах, царевич Алексей всё-таки сумел убедить следователей, что ответных писем от митрополита он не получал, да и вообще не знает, дошли ли его письма в Киев. И вот на основании этого 5 июля Пётр I, ещё не зная о смерти архиерея, и думая, что киевские священники всё ещё этапируются в Петербург, пишет резолюцию на докладной выписке о колодниках (арестованных):
"Кiевскаго архiерея и Печерскаго архимандрита освободить и съ дороги отпустить ихь паки в Кiевъ".
Но уже на следующий день — 6 июля "шеф" Тайной розыскной канцелярии Пётр Толстой пишет своему коллеге Скорняков–Писареву:
"Письма ваши я получилъ, и что Кiевскаго архiерея не стало, известны; а архимандрита Печерскаго Iаникия Сенютовича, по полученiи сего, изволь освободить и отпустить его по прежнему въ Кiевъ, для того, что по розыску на нихъ ничего не явилось; и того для, архимандрита указалъ его царское величество свободить. А свободя онаго, изволь самъ ехать сюда въ С.–Питербурхъ. Тако жъ и Кiевскаго архiерея бывшихъ при немъ служителей , которые по смерти его оставлены въ Твери, извольте освободить же и отпустить въ Кiевъ, и о томъ, къ кому надлежитъ, въ Тверь пошлите отъ себя письмо.
Слуга вашъ Петръ Талъстой.
Iюля 6, 1718.
PS. Тело Кiевскаго архiерея царское величество указалъ погрести въ Твери, и о погребенiи его указъ посланъ будетъ впредь, къ кому надлежитъ, также и о пожиткахъ его. А будетъ служители архiерейскiе похотятъ жить въ Твери до погребенiя его, и о томъ имъ не воспрещается" (стр. 546, том 6, Приложения, № 188, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт–Петербург, 1859 г.)
Вот такая получилась история, да простит меня читатель за эту беллетристику.
Конечно, времечко тогда было совсем не милосердное, впрочем, и в последующие 300 лет в России не особо сильно полегчало (разве что ноздри и языки перестали выдёргивать), но вот как мог человек ради достижения своих целей всю жизнь безо всякой оглядки шагать по трупам — это выше моего понимания. Неужели нельзя делать преобразования и достигать прогресса без пролития крови, без насилия над личностью ?
Недаром Иван Грозный и Пётр I были любимыми монархами Сталина. Коснусь немного и этого предпоследнего царя династии Рюриковичей, о котором всё больше стали говорить именно сейчас.
Виднейший историк русской церкви профессор Знаменский (Пётр Васильевич, 1836 – 1917 гг.) в своей монументальной работе "Руководство к русской церковной истории" в периоде 1461–1589 годов в подразделе "Обрядовый характер благочестия русских людей" написал следующую фразу:
"Грозный увеселялся травлей людей медведями; то же делали и другие сильные люди. Общественные сходки, пиры и беседы редко не оканчивались дракой и даже убийством".
А у знаменитого русского психиатра (и по совместительству историка) Ковалевского (Павел Иванович, 1850 – 1931 гг.) в его труде "Психиатрические эскизы из истории" в отдельной большой главе, полностью посвящённой разбору психического здоровья царя Ивана Грозного, можно прочитать следующие предложения (я скомпилирую только несколько фраз):
*****************
"... Иоанн Грозный, как увидим дальше, представляет собою замечательный образец параноика, — тогда как брат его Юрий является тупоумным (imbecillitas) от рождения.
Иоанн Васильевич Грозный после смерти отца своего, по словам Курбского (Андрей Михайлович, 1528 – 1583 гг., князь, полководец. — И.Ш.) остался зело млад, аки двух лет, хотя в действительности ему в то время пошел четвертый год. С этого-то возраста несчастный царь начинает жить среди ужасов убийства, казни, кровопролитий, пыток и истязаний. Сначала он был только свидетелем и учеником в сих ужасных делах, творимых его опекунами и воспитателями, а затем создателем и вершителем этих бесчеловечных поступков.
В юные годы, лет восьми–десяти, царь любил мучить и истязать животных. Бросит, бывало, несчастное животное из окна высокого терема на двор и любуется его страданиями…
К пятнадцати годам и этого ему стало мало. Набрав толпу сверстников, Иоанн мчался по стогнам города и при своей неистовой скачке душил проходящих. С ужасом и трепетом открещивались спасшиеся от этого вихря прохожие; пострадавшие же изувеченные старухи и младенцы изгибались в страданиях и муках. А царь радовался и с наслаждением смотрел на страдания людей по его соизволению…
Курбский по этому поводу говорит: «Воистину дела разбойнические творяше, и иные злые исполняше, их же не токмо глаголати излишно, но и срамно…». В самом деле, юный царь в своей дикой скачке по улицам Москвы не только душил людей, но еще и бил мужчин и женщин, и грабил народ.
Расслабленный развратом, пьянством и бессонными ночами, истощенный содомией, имея вокруг себя бегство воевод и бояр, натравляемый и напугиваемый окружающими, устрашенный нашествием поляков и крымцев, — Иоанн проявил ярко выраженную душевную болезнь. У него развился бред преследования в полном смысле слова. Все вельможи казались ему тайными злодеями, единомышленниками Курбского. В печальных их взорах он усматривал предательство, — в их молчании он слышал укоризны и угрозы. Царь жаждал доносов. Царь требовал доносов. И самые бесстыдные клеветники не удовлетворяли его хотений, ибо образы его больного состояния неизмеримо превышали все эти доносы. Ему нужны были новые жертвы. Ему нужна была кровь рекою и убийства повальные…
С этой поры начинаются деяния человека, не предрасположенного только к заболеванию, а уже формально душевнобольного. Его действиями руководят уже не одни только жизненные обстоятельства, но и плоды его больного воображения и больной фантазии.
...Такая смесь аскетизма и строгой религиозности и кровожадного зверства дополнялась безнравственной половой необузданностью. Так, царь часто приказывал силою приводить к себе чужих жен, обесчестив которых отдавал на поругание опричникам, а затем возвращал мужьям. Иногда, опасаясь, чтобы муж не вздумал мстить за это безобразие, царь приказывал мужей умерщвлять, в некоторых случаях он не брезговал и издевательствами над опозоренными мужьями. Так, передают, что в одном случае Иоанн приказал изнасилованную жену повесить над порогом дома мужа и оставить труп в таком положении две недели, в другой же раз повешена была жена над обеденным столом своего мужа...
На основании этого короткого очерка жизни Иоанна я с убеждением позволяю себе высказать мнение, что Иоанн Грозный был душевнобольной человек, причем его душевная болезнь выражалась в форме однопредметного помешательства (мономания, или паранойя), позволявшего ему одновременно и управлять государством, и совершать деяния, которым могут быть найдены объяснения только в его болезненном душевном состоянии."
*******************
И вот этому психопату–садисту в наше время устанавливаются памятники ! Я этому нисколько не удивлён, так как инициаторы подобных увековечиваний являются малообразованными людьми (пусть и с высшим образованием), хотя и занимают губернаторские посты (хочется спросить — а кто их туда назначает ?). Это же надо было договориться до того, что Иван Грозный не успел довезти своего заболевшего сына до Петербурга...
Самое страшное — это когда двоечники приходят к власти ! Как вы думаете, где сейчас находится этот "грамотей" ? Правильно, пошёл на повышение указом президента. Почему глава страны окружает себя этими бездарностями ? Правильно, так легче ими управлять и можно выглядеть на их фоне Конфуцием.
Но вернёмся к теме царей–тиранов. Оппоненты могут мне сказать, что жестокость правителя оправдывалась порядком в стране..., а вот и нет — именно при Петре I коррупция чиновников развернулась махровым веером, а казнокрадство стало обыденным делом.
Я ни в коем случае не хочу умалить "менеджерские" качества Петра I, его огромные талант и ум, его неуёмную энергию и величайший вклад в развитие России как части Европы..., но вот про человечность Петра Алексеевича приходится забыть (было несколько исключений в его поступках, но они лишь подтверждают правило). Никогда не надо путать деловые и НРАВСТВЕННЫЕ качества человека !
Хочу сказать ещё одну вещь — увлёкшись переустройством России на европейский лад, царь совсем забыл о корнях, о самобытности русского народа..., да по сути, он его презирал. Для Петра важно было достичь поставленной цели, а уж какими средствами и жертвами это обойдётся — его волновало меньше всего. О погибшей команде корабля он сожалел меньше, чем об утонувшем судне..., но хоть не называл вдов погибших моряков 10-ти гинейными шлюхами — и на том спасибо.
Надо признать, что "сердобольным" личностям в то время было не место на российском троне..., тому пример — быстро низвергнутый император Пётр III (1728 – 1762 гг, сын старшей дочери Петра I — Анны), который за недолгие полгода своего правления сумел вывести Россию из Семилетней войны (прекратив тем самым бессмысленную человеческую мясорубку), который манифестом от 21 февраля 1762 г. упразднил Тайную розыскную канцелярию, созданную его дедом (аналог наших НКВД–КГБ–ФСБ вместе взятых), запретил пытки и доносы, сделал суд гласным, объявил свободу вероисповедания для всех своих подданных, прекратил преследование церковных раскольников (и тем самым остановил в стране многочисленные акты самосожжения, включая групповые), освободил монастырских крестьян от крепостной зависимости (и это за 100 лет до отмены крепостного права !), сделав их государственными крестьянами с оброком 1 рубль в год (баран тогда стоил 80 коп.), запретил преподносить сенаторам и чиновникам подарки землями и крестьянами (единственным поощрением для высших чиновников он сделал ордена и медали).
Нам сейчас в эти нововведения трудно даже поверить — у самих "рыльце в пушку", а продолжающиеся до сих пор пытки людей в системе МВД–ФСИН, это просто позор нашего времени.
Всего за 186 дней его правления было принято 192 документа. Естественно, свергнув своего мужа, Екатерина II быстренько отменила почти все начинания Петра III.
Дворянство поддержало этот переворот — высшее общество, настроенное в своей массе ура–патриотично, ещё дышащее перегаром Семилетней войны, было против "миротворца" Петра Фёдоровича, вернувшего Фридриху II Восточную Пруссию с "КёнигсбергомНашим".
Не повезло Петру Фёдоровичу родиться в такое время с его гуманистическими взглядами на жизнь. Вероятно, на его характер и мировоззрение повлияло не вполне счастливое детство — его мать (Анна Петровна) умерла через короткое время после родов, а отец герцог Карл Фридрих Гольштейн–Готторпский не особо часто находил свободные минуты для общения с сыном.
Таким образом родительская ласка не была знакома внуку Петра I, его нередко наказывали, иногда даже подвергали жестоким испытаниям — заставляли по полчаса стоять на коленях на рассыпанном горохе, отчего (по его же словам) — "коленки краснели и распухали". После смерти отца 11-летнего мальчика воспитывал его двоюродный дядя — унизительные и болезненные наказания стали обыденным делом. И ещё удивительно, что мальчик после всего этого сохранил мягкий нрав и доброе сердце.
У Петра Фёдоровича было много друзей, он абсолютно не кичился своим высоким положением..., как говорится, был душой любой компании. В чём можно его обвинить, так это в полном игнорировании писаных и неписаных правил и норм поведения монарших особ. По жизни он, наверняка, был приверженцем современного слогана "мир, дружба, жвачка"..., ну вместо жвачки можно написать — хорошее вино (в здравую меру).
На досуге вот здесь по ссылке (сайт Президентской библиотеки, в 15-м томе "Полное собрание законов Российской империи с 1649 года", напечатана в типографии 2 отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830 год), начиная со страницы 875, можно прочитать в электронном виде ВСЕ документы, которые были приняты за недолгий срок правления Петра III. Ну а надлежащий вывод делайте уже сами:
А все те "гадости", которые о Петре Фёдоровиче до нас дошли, были высказаны устами ненавидящей его "супружницы" и другими недругами..., так что доверять всему негативу про этого несчастного императора не имеет смысла. Вот, например, вы знали, что он был не только "клоунским солдафоном и горьким пьяницей", но и тонким ценителем музыки, прекрасно играл на скрипке, собрал качественную коллекцию этого инструмента, а одним из его увлечений была нумизматика...?
Кроме того Пётр III отлично разбирался в живописи и знал театр. Именно он первым из всех монархов издал указ о бережном отношении к лесам (сейчас мы их теряем безбожно), именно он открыл свободный доступ всем горожанам в Летний сад в Петербурге. Передвигался император по городу без личной охраны и часто общался с простыми жителями. Так что всегда надо стараться "отделять зёрна от плевел".
Мы нередко становимся заложниками переписанной истории..., и почти всегда находимся в плену всевозможных мифов, стереотипов и предрассудков. Вы очень удивитесь, если я скажу, что будущая императрица Екатерина II за 50 дней до своей свадьбы (21 августа 1745 г.) не знала в чём заключается "коренное отличие" мужского и женского тела. А ведь это так и было ! Не буду голословным и приведу об этом её же слова:
"Къ Петрову дню (29 июня. — И.Ш.) весь дворъ вернулся изъ Петергофа въ городъ. Помню, накануне этого праздника мне вздумалось уложить всехъ своихъ дамъ и также горничныхъ въ своей спальне. Для этого я велела постлать на полу свою постель и постели всей компанiи и вотъ такимъ образомъ мы провели ночь; но прежде, чемъ намъ заснуть, поднялся въ нашей компанiи великiй споръ о разнице обоихъ половъ. Думаю, большинство изъ насъ было въ величайшемъ неведенiи; что меня касается, то могу поклясться, что хотя мне уже исполнилось 16 летъ, но я совершенно не знала, въ чемъ состояла эта разница; я сделала больше того, я обещала моимъ женщинамъ спросить объ этомъ на следующiй день у матери; мне не перечили и все заснули. На следующiй день я, действительно, задала матери несколько вопросовъ, и она меня выбранила". (стр. 68, "Записки императрицы Екатерины Второй", перевод с подлинника, изданного Императорской Академией Наук. Издание А.С.Суворина, С–Петербург, 1907 г.)
Вот такое пуританское воспитание было тогда в шведско–немецких семьях..., вот вам и "дастиш фантастиш".
Но я, пожалуй, увлёкся екатерининским временем.
Возвращаясь к смерти царевича Алексея, скажу — в принципе, не важно каким способом он был убит — отравлением ли, удушением, пытками. К слову, историк Николай Устрялов склоняется к последнему варианту — пытками. Тут важен сам факт принятия царём решения о судьбе своего сына. Кстати, на похоронах (30 июня), обставленных по высшему разряду, царь у гроба всплакнул..., уж не знаю, насколько искренними были эти слёзы.
У меня есть одна версия повода убийства царевича.
Согласно "Записной книге С-Петербургской гарнизонной канцелярии" и "Поденных записках делам князя Меншикова", 24 июня допросы царевича Алексея устраивались дважды — утренний с 10 до 12 часов (вероятно, тогда ему зачитали приговор Верховного суда) и вечерний с 18 до 22 часов. На обоих присутствовал сам царь. В перерыве между допросами царевич "смекнул", что этот приговор не утвердительный и решение переложено на "душу" его отца. И вот на вечернем допросе (там были Александр Меншиков, Пётр Толстой, Тихон Стрешнев, Гавриил Головкин, Пётр Шафиров и ещё ряд лиц) он стал ВЫТОРГОВЫВАТЬ себе жизнь и начал называть какие-то новые факты и имена. Но это уже было никому не нужно (кроме царя), и вельможи 25 июня приняли решение поскорее убрать Алексея, чтобы он не оклеветал ещё кого-либо, спасая свою жизнь — потом поди докажи, что ты не верблюд. Но это всего лишь моя версия.
25 июня в Трубецком раскате его допрашивали только следователи, а 26 июня после 8-ми утра Алексея вновь подвергли трёхчасовому допросу с пытками в присутствии восьми высших должностных лиц (кроме царя и Меншикова).
В 6 часов вечера царевич представился. Через час церковный колокол возвестил о его кончине.
Но на этом "розыск" отнюдь не закончился — 9 декабря 1718 года (именно это число приводит историк Иван Голиков в своей работе "Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России", а не как в других источниках — 8 декабря, так как головы были отрублены только на следующий день) близ гостиного двора у Троицы на въезде в Дворянскую слободу были казнены колесованием пять человек, и в их числе брат опальной царицы Авраам Лопухин — их отрубленные головы на каменном столбе на железных спицах выставили 10 декабря на обозрение у Съестного рынка (ныне Сытный), что к северу от кронверка, а тела выложили там же на колёсах и пролежали они до 29 марта (до праздника Христова Воскресения) следующего года, а затем были отданы родственникам для захоронения ("всё ж по-христиански"), хотя в одном заслуживающем доверия источнике я встречал, что и в августе 1721 года головы казнённых ещё не были сняты с обозрения..., что может быть правдой — родственникам, вероятно, отдали только тела.
Я попросил знатока Петербурга поэта Андрея Чернова прояснить для меня — где находится это описываемое в "Записной книге С–Петербургской гарнизонной канцелярии" место казни. Это оказалось совсем недалеко от "Домика Петра I". На Троицкой площади ранее стояла Троицкая церковь (самая первая в Санкт–Петербурге, снесена до войны при Сталине).
Эта площадь была первым центром города, на ней (и в церкви) происходили все главные события — народные гулянья, парады, фейерверки, проводилась читка царских указов. Оттуда же и начинался ряд улиц, среди которых была Большая Дворянская (совр. ул Куйбышева) и перпендикулярная ей Малая Дворянская (совр. ул. Мичуринская). От этих двух улиц и пошло название Дворянской слободы, которое почему-то не оставило свой след в историографии города.
Надо сказать, что в ходе всего следствия Авраама Лопухина пытали с особой жестокостью. Истязания с небольшими перерывами продолжались весной, летом и осенью. Его показания менялись неоднократно..., но в конечном итоге он заявил, что оговаривал себя и других под мучительными пытками, которые не мог вынести.
Хочу восстановить некоторые детали семейной жизни Авраама Лопухина — они нигде правильно не приводятся. У родного брата опальной царицы было не две, а три жены. Первая его супруга Федосья (дочь князя–кесаря Ромодановского) умирает, родив в августе 1711 года второго сына Василия (он погибнет в сражении в звании генерал-аншефа в 1757 г., о связанной с ним одной казачьей песне я расскажу позднее). Авраам женится на княжне Голицыной (Татьяна Алексеевна, 1692 — 1 ноября 1714 гг.). Как мы видим по датам жизни, вторая супруга прожила с Лопухиным недолго (в те времена женщины часто умирали в процессе и после родов). И затем Авраам женится на вдове (её имя я так и не прояснил) умершего в мае 1713 года сенатора Племянникова Григория Андреевича и принимает пасынка Петра (1711 – 1773 гг., будущий военачальник, генерал–аншеф).
Для чего я "откапываю" по разным источникам и анализирую очень скудные и иногда ошибочные сведения ? Да просто не люблю "белых пятен" в биографии людей, занимавших определённое место в истории.
Но вернёмся чуть назад к нашему повествованию про судьбу Евдокии Фёдоровны.
Мне сложно сказать, почему Пётр I был таким патологически жестоким и мелочным мстителем (во время припадков у него закатывались зрачки и был виден лишь белок глаз, а всё тело пронизывали конвульсии). В этом должны разбираться психиатры и невропатологи.
Как сказал русский историк Николай Иванович Костомаров (1817 – 1885 гг.) — "Не редко, подвергаясь гневу, Петръ приходилъ въ умоиступленiе; все бежало тогда отъ него, какъ отъ дикаго зверя, и только одна Екатерина, по врожденной женской способности, съумела подметить и усвоить такiе прiемы, которыми было возможно успокоить его въ это время".
Я только могу предположить и ещё раз повторить, что в немалой степени на формирование психики Петра Алексеевича наложили отпечаток события бунта 1682 года, когда на глазах 10-летнего мальчика стрельцы резали головы его родственникам "налево и направо".
А вот бывшая супруга Евдокия Лопухина через два дня после отбытия царя из Москвы тоже поехала "на севера" — в Староладожский Свято–Успенский женский монастырь, но уже под конвоем подпоручика Преображенского полка Фёдора Новокщенова (через три месяца его подпись в числе других 127 будет стоять под приговором царевичу Алексею). В качестве прислуги ей оставили карлицу Агафью, которая была при ней все годы в Суздальском монастыре и останется при Евдокии до её самого последнего вздоха.
По пути следования была сделана промежуточная остановка в Александровcкой слободе в Успенском женском монастыре. И лишь только месяц спустя — 19 апреля этап прибыл к новому месту заточения Евдокии Фёдоровны, где она прожила в крайне ужасных условиях под строгим надзором 7 лет — до самой смерти в 1725 году своего бывшего "благоверного".
Это новое место заточения Евдокии было хорошо знакомо Петру I. Здесь в Ладоге (у древних скандинавов Альдейгья) в сентябре 1702 года накапливались войска и разрабатывался план по взятию шведской крепости Нотебург на Ореховом острове (у истока Невы из Ладожского озера). А уже весной следующего года Пётр контролировал всё русло Невы, что позволило ему начать там строительство Парадиза (Петербурга).
Город Старая Ладога, где находился Свято-Успенский монастырь тогда представлял собой удручающий вид. Времена его расцвета уже давно канули в лету. Ниже приведу описание крепости и города за 31 год до прибытия бывшей царицы к месту своего заточения.
В росписи, составленной при сдаче города воеводой Михаилом Полибиным новому воеводе Ивану Бужанинову в 1687 году ладожские укрепления описаны так:
"Город Ладога каменный, башни и прясла стоят без кровли и без починки многие лета, и в башнях мосты от дождя и от снегу все огнили и провалились, а наряд, пушки, стоят в башенных окнах на каменной стене с великою нуждою, и в нужное время к тем пищалями притти будет не мочно, что мостов на башнях нет, да в тем же каменном городе стоят в каменной в проходной башне в полатях ваша, великих государей, зелейная казна, и та проходная башня непокрыта и сверху сыплется, мосты огнили, а двери у тое полатки, где та зелейная казна, худы и не построены, а блиско тое башни в городе и на посаде стоят деревянные хоромы, и та ваша, великих государей, зедейная казна отсырела, а иная мокра, а пушечные припасы и ружейная казна стоит в деревянном анбаре, и на том анбаре кровля худа, и тот анбар огнил, а город деревянной стоит без кровли, и от мокроты все валится врознь".
Я это "подсмотрел" у Селина А.А. в публикации "Ладога при Московских царях", а он в свою очередь даёт следующую ссылку (Готье Ю. В. "Известие Пальмквиста о России // Археологические известия и заметки, издаваемые Московским археологическим обществом. Год 7. 1899. № 3/5. С. 95–96). К слову, этот Эрик Пальмквист, совершивший тогда вояж по Руси в составе шведского посольства, делал не только записи своих наблюдений, но и рисовал замечательные рисунки, схемы, карты. Благодаря им мы сейчас имеем наглядное представление о том времени в наших краях.
Можно себе представить, какой была Ладога времён заточения там Евдокии — развалившееся захолустье. Надо учитывать, что с поры прибытия туда Пальмквиста прошла разорительная для страны 20-летняя Северная война..., и почти всё это время средства бросались на всё новые и новые проекты царя, включая авантюрные и порой безумные.
Любящий строить новые столицы Пётр I не обошёл в этом смысле вниманием и Ладогу — в 1704 году своим указом он перенёс уездный центр на 14 километров вниз по течению в устье Волхова и начал там строить Новую Ладогу. Так начался окончательный упадок города, переименованного потом в Старую Ладогу..., а затем и в село. К слову, и Москва того времени, лишившись столичного статуса, стала увядать на глазах: "Москва такъ стоитъ, какъ вертепъ разбойничий — все пусто, только воровъ множитца и беспрестанно казнятъ".
Сам Успенский монастырь представлял собой жалкое зрелище — никакого тебе ограды–забора..., и даже через монастырскую территорию пролёг дорожный путь. Как докладывал подпоручик Новокщенов — "... а городьбы и воротъ около монастыря и никакой крепости нетъ; съ нимъ смежны многiе дворы, поповскiе, посадскiе, ямскiе; чрезъ монастырь лежитъ дорога".
Условиями заточения и охраной Евдокии по поручению царя занимался светлейший князь Александр Меншиков, который "курировал" все земли Ингерманландии, окружавшие Петербург.
Александр Данилович не отличался дотошностью в канцелярских делах, которым он отводил второй план..., и назначил свой караул сменить "этапщиков" лишь через месяц. Присланный капитан Семён Маслов, которому были приданы капрал из Шлиссельбургской тюрьмы с двенадцатью преображенцами организовал охрану старицы Елены согласно пунктам инструкции, подписанной Меншиковым:
".....
3. Потребные ей припасы, безъ которыхъ пробыть невозможно, безъ излишества, брать отъ ладожскаго ландрата Подчерткова, о чемъ къ нему указъ посланъ.
4. Въ монастырь не токмо мужеска, ни женска пола, никакого состояния и чина людей, такожъ изъ монастыря, какъ ее бывшую царицу, такъ и прочихъ пребывающихъ въ томъ монастыре монахинь, и определенныхъ для отправленiя Божiей службы священниковъ, отнюдь не впускать.
5. Иметь доброе око, чтобы какимъ потаеннымъ образомъ ей царице и сущимъ въ монастыре монахинямъ, также и она къ монахинямъ никакихъ, ни къ кому, ни о чемъ писемъ отнюдь не имели, чего опасаясь подъ потерянiемъ живота, смотреть неусыпно и для лучшей въ томъ осторожности велеть днемъ и ночью вкругъ всего монастыря солдатамъ, сколькимъ человекамъ возможно, ходить непрестанно, и того, чтобы кто тайно не учинилъ, смотреть накрепко. Во всемъ вышеизложенномъ ея бывшей царицы содержанiя поступать не оплошно, и дабы отъ несмотренiя чего непотребнаго не учинилось.
Данъ въ С.–Петербурге Мая 20, 1718 года." (стр. 26, Г.Есипов: "Царица Евдокия Феодоровна с ее портретом" (6-й выпуск "Русских достопамятностей" изд. А.Мартынова), Москва, в типографии Бахметева, 1863 г.)
До нас не дошли письма, написанные рукой Меншикова, и мы имеем только его "загогульно" нарисованные подписи. Даже письма интимного характера писались не им..., и значит можно сделать осторожный вывод, что Александр Данилович не умел писать. Умел ли он читать ? Вопрос этот тоже спорный, так как интересующие его книги в огромной библиотеке ему могли читать личные библиотекари или родственники, которые все были грамотны. А что касается избрания Меншикова членом Королевского общества (сам Ньютон написал ему об этом из Лондона 25 октября 1714 г.), то в этом нет ничего странного..., у нас сейчас таких "академиков" хоть пруд пруди. Но надо отдать должное Александру Даниловичу — он нигде и никогда не кичился своей формальной принадлежностью к людям науки..., всё-таки здравый смысл в его голове присутствовал.
Но вернёмся.
Сущим адом стала не только жизнь Евдокии, но и быт монастырских людей — всем было строжайше запрещено выходить за условный периметр обители и вовнутрь тоже никого не впускали..., монастырь превратился в почти что современную колонию "Чёрный дельфин". Надо признать, что Меншиков "не переваривал" Евдокию.
Прошло некоторое время, а в монастырь от ладожского ландрата Подчерткова даже "икры зернистой или паюсной" не пришло..., про уксус и соль я уж промолчу. Стали разбираться и оказалось, что местному ландрату попросту забыли прислать из столицы обещанный выше (в пункте №3) указ. Капитану Маслову пришлось первое время на собственные деньги содержать вверенный ему караул и всех монастырских людей.
Переписка Маслова со столичной канцелярией Меншикова длилась вплоть до начала осени, пока там всё-таки не соизволили основательно порыться в бумагах и найти этот злополучный указ. Согласно ему, деньги на содержание всей этой "капеллы" должны были поступать специально назначенному человеку ("достойному дворянину") из кабацких и таможенных доходов.
Евдокию поместили в относительно самую лучшую келью..., тут главное слово "относительно".
В январе 1719 года капитан Маслов вновь обращается в канцелярию Меншикова с "кричащим о бедствии" запросом:
"Для топленiя церкви и для ея особы и iеромонаху и протчимъ старицамъ и для карауленъ дрова и уголья от кого требовать ? Бывшая царица монахиня Елена поставлена въ кельяхъ того монастыря наставницы и те кельи непокойны, высоки и студены, отъ чего иметь въ ногахъ болезнь, проситъ милосердiя, дабы повелено было построить келiю низкою".
Также монастырь остро нуждался в "зимнюю и межевую пору" в воде, так как протекающий по территории монастыря ручей обезвоживался. И капитан Маслов запрашивает "центр" с просьбой выделить ему людей для земляных работ с целью затопить водой русло ручья. Оказывается в те времена там ещё был какой-то естественный источник воды ! Интересно, сохранились ли его следы до нашего времени ? Я задал этот вопрос Андрею Чернову (он в Ладоге бывал неоднократно, проводя там изыскания, включая археологические) и получил ответ, что лет 20 назад источник воды ещё был (видно капитан Маслов хорошо тогда "прокопал"), но сейчас уже пересох.
Все обращения капитана (в марте, июле, августе 1719 г.) оставались без ответа.
Самое печальное то, что в немалой степени страдал и сам караул, на который, судя по всему, было начхать абсолютно всем.
20-го декабря 1720 года Маслов ещё раз пишет Меншикову о просьбе бывшей царицы построить для неё отдельную келью: "... потому что въ сiе зимнее время отъ стужи и отъ угару зело изнуревается и одержима сильною болезнiю".
Не дождавшись никакого ответа, Евдокия даёт добро на употребление собственных денег, которые были выручены от продажи её имущества и переданы на хранение ладожскому ландрату ещё в 1719 году. Из более поздних документов 1725 года нам становится понятным, что Григорий Скорняков–Писарев продал имущество ("серебро и протчия вещи") Евдокии на сумму 833 рубля 5 копеек и отдал эти деньги Подчерткову. На эти средства были выстроены на только кельи для Евдокии и местных иеромонахов, но и помещения для капитана Маслова и солдатского караула (вне территории монастыря).
Вот на этом старом (1909 г.) снимке русского фотографа Сергея Михайловича Прокудин–Горского в центре кадра виден деревянный домик..., на его месте и стояла келья Евдокии:
8 декабря 1722 года Маслов сообщил в донесении, что оба монастырских иеромонаха скончались и церковную службу нести некому. Кроме того он пишет, что летом от сильных ветров обвалилась кровля и во время дождей "надъ святымъ престоломъ и жертвенникомъ бываетъ великая течь и святыя службы отправлять не возможно".
В феврале 1723 года Синод присылает туда иеромонаха Клеоника с предписанием "...по званiю своему поступать воздержно и трезвенно со всякимъ благоговенiемъ и подобающимъ искусствомъ".
Вот здесь фотография этого монастыря (2005 год, ещё до ремонтных работ) в Старой Ладоге (Ленинградская обл, Волховский район), виден храм Успения Пресвятой Богородицы, где до наших дней сохранились древние фрески:
На низменном холме стоит старинный храм,
Над исторической рекою Новаграда,
Весь белый, выступил из-за зеленых рам
Деревьев вековых соседнего посада;
Эти строки принадлежат поэтессе Шаховой (Елизавета Никитична, 1822 – 1899 гг.), которая была насельницей Свято-Успенского монастыря с 1849 года (был 10-летний перерыв) до самой смерти.
Интересен и старый рисунок, на котором вид монастыря показан со стороны Волхова:
Точную дату основания Свято–Успенского монастыря ещё предстоит установить..., то ли это XI, то ли XII век. Даже возможно, что его основала вторая жена новгородского князя Ярослава Владимировича (в 1016–54 годах Великий киевский князь, известный нам как Ярослав Мудрый) — Ирина (до крещения Ингигерда Ingegerd), дочь шведского короля Олафа Шётконунга, родила 10 детей, место и время её смерти является спорным), когда получила эти земли по брачному договору. От её девичьего имени и произошло название тех северных земель — Ингерманландия (земля Ингигерды).
Существует и другая, "рабочая версия", согласно которой монастырь организовала первая жена новгородского князя Мстислава I Владимировича Великого (в 1125–32 годах Великий киевский князь, сын Владимира Мономаха) — шведская принцесса Христина Ингесдоттер (умерла в 1122 году).
Буквально в трёхстах метрах от стен этого монастыря протекает река Елена. Она как бы с двух сторон огибает небольшую возвышенность, на которой находится обитель. Как вы могли догадаться, река получила это название (уже в 19-м веке) в честь монашеского имени Евдокии Лопухиной.
Но навряд ли старица Елена имела возможность пройти к этой речке..., режим охраны бывшей царицы здесь был строжайшим. Евдокия жила в Свято–Успенском монастыре в сильно подавленном состоянии, так как к тому времени уже лишилась почти всех своих любимых и родных людей. И лишь окружающая природа могла как-то скрасить её ужасное существование в монастырских стенах. Говорят, что несколько лип, посаженных там самой Евдокией, дожили до нашего времени.
Получала ли старица Елена от капитана Маслова дозволения тайно пройти хотя бы к Волхову (река-то совсем рядом) — нам неизвестно..., но не будем забывать характер бывшей царицы..., и то, что для офицера и солдат на её деньги было выстроено жильё.
Вот посмотрите на эти чудные места (ссылка на фото ниже), снятые с высоты птичьего полёта. На снимке внизу протекает Волхов, на переднем плане видна Староладожская крепость (постройка конца 15-го века) и сразу же за ней впадающая в Волхов река Елена. Видимый на снимке участок этой реки (до поворота, там впадает река Заклюка, которая тут не видна) местные жители называют по-старинному — Ладожка, именно так испокон веков называлась вся река до официального её переименования. Сам же монастырь, где семь лет жила царица, в кадр не вошёл, он остался справа.
Альдейгия – страна невелика.
Алоде-йоги – Нижняя река,
Где Ладожка вливается в Заклюку
И Волхов различается по звуку,
Где шли на нерест лодуга и сиг,
Где прожил я счастливый самый миг.
(Андрей Чернов)
Есть ещё один интересный цветной снимок более чем 100-летней давности всё того же фотографа Прокудин–Горского. Там уже на самой территории Успенского монастыря виден какой-то большой старинный крест в отдельно построенном для него деревянном "футляре":
Почему я сделал акцент в этом месте — на Старой Ладоге ? Да потому, что это и есть, по сути, ПЕРВАЯ СТОЛИЦА Руси. Сейчас это обычное большое село..., но проведённые там раскопки показали, что в древности это был город. И была основана Ладога не позднее 753 года (!!!). В это трудно поверить, но факты упрямая вещь. Неоднократно упоминавшийся мной поэт Андрей Чернов на рубеже этого столетия организовал археологическую экспедицию в эти места, подробнее обо всём этом читайте здесь:
Вот и Рюрик дуриком забрёл
Из своей Ютландии. Чего там
Наплели послы про злат-престол ?
Восседали б сами по болотам...
Господи, помилуй и спаси
Первую любовь Всея Руси.
(Андрей Чернов)
Вот здесь можно посмотреть фильм по этой теме "Предки наших предков" (38 мин.):
Среди староладожцев ходит легенда, что Пётр I приезжал навестить Евдокию, хотя никаких документальных свидетельств этого не обнаружено. Строить догадки о целях такого визита сейчас бессмысленно.., хотя ЛИЧНО проверить "режим заточения" бывшей супруги свойственно характеру Петра..., и для этого был подходящий момент — осенью 1723 года, когда государь приезжал в эти края инспектировать строящийся Ладожский канал (позднее переименованный в Петровский), который должен был соединить Неву и Волхов, минуя Ладожское озеро (на озере постоянно дули штормовые ветры и поэтому гибли корабли).
Приведу начало именного указа от 19 сентября 1718 года — "О начатiи работы Ладожскаго канала и о собиранiи для оной работниковъ со всего Государства".
"Понеже всемъ известно какой убытокъ общенародной есть сему новому месту отъ Ладожскаго озера, чего необходимая нужда требуетъ, дабы каналъ отъ Волхова въ Неву былъ учиненъ: того ради оную работу, яко последнюю главную нужду сего места, не медля начать, и у работы того канала быть работникамъ со всего Государства, а именно: многопоместнымъ, отъ пятидесять дворовъ и выше, какъ светскимъ, такъ Патрiаршимъ, Архiерейскимъ и монастырскимъ быть на работе въ 1719 году...." (стр. 588, 5-й том "Полное собрание законов Российской империи с 1649 года", напечатана в типографии 2 отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830 год)
Приезд Петра I на стройку канала носил не только инспекционный характер, но и карательный — уже "прописавшийся" в моей статье Скорняков–Писарев (начальник стройки) напрочь завалил порученное дело — было прокопано всего 12 вёрст (это не в застенке допросы учинять). Не помог делу даже именной царский указ от 1 февраля 1723 года о назначении из полевых полков 5 тысяч солдат для земляных работ на канале. Идея царя рассадить на гражданские должности выходцев из "конторы" оказалась неудачной.
На рисунке художника Александра Моравова изображено строительство этого канала:
Новым начальником стройки был назначен инженер Христофор Миних (будущий фельдмаршал), а "заплечных дел мастер" был переведён на более низкую должность, так как вместо плана "чтобъ оной отделанъ былъ въ два лета", проект грозил превратиться в "пятилетку" и более..., что в конечном итоге и произошло.
Во второй раз Пётр I приезжал сюда с инспекцией в августе 1724 года..., дела уже явно пошли лучше, но государь так и не дожил до проводки первого судна.
Сейчас этот канал уже зарос (крайние шлюзы были около Шлиссельбурга и Новой Ладоги) — сказались ошибки в проектировании, но ещё при императоре Александре II в тех же местах был прорыт бесшлюзовый Новоладожский канал.
А вот упоминание о посещении Петром I конкретно именно Старой Ладоги мы находим у Пушкина в его "История Петра":
"Петр поехал в Шлиссельбург, оттоле на олонецкие железные заводы. 12 октября (1724 год. — И.Ш.) вытянул железную полосу в 3 пуда, оттоль в Старую Ладогу, в Новгород, в Старую Русь для осмотра соловарен".
А чуть ранее, весной того же года Пётр приказал организовать экспедицию "для исканiя и осмотру новой комуникацiи водяной отъ Волги до Ладожского озера".
"Заглядывал" ли государь в том, для себя последнем октябре в Успенский монастырь к бывшей жене (за три месяца до своей смерти) — нам неизвестно. К слову, и вторая его жена — уже ставшая императрицей Екатерина Алексеевна (была коронована 7 мая 1724 г.), той осенью была заподозрена мужем в измене со своим 36-летним камергером Виллимом Монсом.
Родной брат бывшей любовницы царя по надуманным обвинениям (ему пришили экономические дела) был быстро арестован и вскоре казнён (26 ноября 1724 г.). Пётр Алексеевич не упустил случая провести в карете свою супругу мимо эшафота, где лежало обезглавленное тело Монса. Ходит легенда, что в Кунсткамере одно время хранилась его заспиртованная голова.
К слову, заодно с Монсом наказали и ездового императрицы — "шута Балакирева", ему всыпали 60 ударов батогами и отправили в ссылку на три года в Рогервик (совр. г. Палдиски в Эстонии).
16-го января Пётр начал чувствовать предсмертные муки. Он кричал от рези.
22-го исповедовался и причастился. Все петербургские врачи собрались у государя. Они молчали; но все видели отчаянное состояние Петра. Он уже не имел силы кричать и только стонал, испуская мочу.
26-го к вечеру ему стало хуже. Его миропомазали.
27-го присутствующие начали с ним прощаться. Он приветствовал всех тихим взором. Потом произнёс с усилием: "после"… Все вышли, повинуясь в последний раз его воле. Он уже не сказал ничего. 15 часов мучился он, стонал, беспрерывно дёргая правую свою руку, левая была уже в параличе.
Троицкий архимандрит предложил ему еще раз причаститься. Петр в знак согласия приподнял руку. Его причастили опять. Петр казался в памяти до четвертого часа ночи. Тогда начал он охладевать и не показывал уже признаков жизни. Тверской архиерей на ухо ему продолжал свои увещевания и молитвы об отходящих. Петр перестал стонать, дыхание остановилось — в 6 часов утра 28 января Петр умер на руках Екатерины.
2-го февраля труп государя вскрыли и бальзамировали. Сняли с него гипсовую маску.
Хочу привести заключение современных учёных–медиков, которые по старым описаниям определили причину смерти императора:
"Несмотря на то, что формирование экспертных выводов крайне затруднено, внимательный анализ фактов позволил Ю.А. Молину (суд-мед эксперт, доктор медицинских наук, профессор. — И.Ш.) высказать следующее утверждение: длительный анамнез заболевания (около 8 лет с момента лечения на водах в Спа), выраженный положительный эффект от применения минеральной воды, достаточно характерная клиническая картина, особенно в последний год жизни (приступы лихорадки, провоцируемые переохлаждением, гнойный цистит — воспаление мочевого пузыря, прогрессирующая стриктура уретры, стойкая отёчность лица, констатируемая современниками и зафиксированная маской, снятой сразу после смерти), отсутствие достоверных признаков отравления (вышеуказанные жжение в животе, рвота, судорожные подёргивания групп мышц вполне укладываются в картину осложнённой соматической патологии) указывают на то, что, вероятно, Пётр I страдал стриктурой уретры, осложнившейся гнойным циститом, восходящей инфекцией с развитием тяжёлого пиелонефрита (воспаления почечных лоханок и ткани почек), а на финальном этапе болезни — уремией (наводнением организма токсическими продуктами обмена веществ) и уросепсисом". (Борис Нахапетов: "Врачебные тайны дома Романовых", Часть 1, Глава 2 – Болезнь и смерть Петра I, изд. 2008 г.)
Возможно Пётр I прожил бы и дольше, если бы серьёзно относился к своему здоровью..., а то он про него вспоминал лишь когда смерть уже начинала "заглядывать в глаза". И даже на европейских курортах он еле сдерживал себя от стаканчика вина. Вот одно из его писем жене от 30 мая 1716 года:
"Катеринушка, друг мой сердешнинкой, здравствуй !
Мы вчерась почали воду пить. Дай Боже, чтобъ полза была, а ныне противности не видим; но почело сего дня операция быть. Я наде(ю)сь, что сия вода великова действа, iбо еще какъ стали приезжать, дни за три великой опетитъ почалъ быть. Петръ.
P.S. Я николи въ сей день такъ абидимъ не былъ, всегда вина много пивалъ; а ныне воду, толко мала вина." (стр. 46, № 67, "Письма русских государей и других особ царского семейства. Переписка императора Петра I с государынею Екатериною Алексеевною", изд. Москва, 1861 г.)
Да и сама "Катеринушка" зачастую потакала супругу к таких делах, посылая ему презенты в виде "крепыша" (водки).
Расплата за подобное пренебрежение к здоровью не заставила себя долго ждать.
Я думаю, что в последние дни своих смертельных мучений перед его глазами не раз вставали образы людей, с кем в своей жизни он обошёлся несправедливо и жестоко..., и Евдокия Фёдоровна, наверняка, была в их числе. Просил ли Пётр мысленно у неё прощения ?
Его муки были столь ужасны, что он так и не смог назвать имя наследника российского престола.
Не помог здоровью государя и сенатский указ от 26 января 1725 года (за полтора дня до смерти), явно рассчитанный "задобрить небеса" — об облегчении наказания осуждённым:
"Его Императорское Величество пожаловалъ, для Своего многолетнаго здравiя, указалъ: колодниковъ, которые сосланы на каторги, кроме техъ, которые сосланы въ Государственныхъ винахъ, приличныхъ къ первымъ двумъ пунктамъ, такожъ смертныхъ убивствъ и учиненныхъ разбоевъ, свободить, а именно: которые сосланы на 5 летъ и ниже, и которые посланы на многiе годы, а на каторге были по 5 летъ и больше; а которые по деламъ назначены ныне на 5 летъ и ниже, а не посланы, техъ не посылать, а при свободе имъ объявлять, что они свобождены для здравiя Его Императорскаго Величества" (стр. 408, том 7 "Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. 1723–1727", изд.1830 г.)
А на следующий день вышло ещё два указа о помиловании — в первом говорилось об отмене наказания для "откосивших" от военного смотра дворян, а второй указ отменил для ряда категорий преступников (по военному ведомству) смертную казнь и вечную каторгу. И все эти указы оканчивались одинаковыми словами — "имъ объявлять, что они свобождены для здравiя Его Императорскаго Величества".
Но, как говорится, поздно пить "Боржоми", когда почки отказали...
Ближе к началу этой статьи я говорил, что мной были пересмотрены многочисленные указы Петра I..., и вот сейчас мне хочется показать один из них. Вы будете немало удивлены, узнав, что так называемые "бэби–боксы" были придуманы на Руси именно во времена Петра (нынешние ретивые законотворцы пусть успокоятся — не они это придумала и не им отменять).
Первоначально 4 ноября 1714 года был издан указ "Объ устройстве при церквахъ гошпиталей для незаконнорожденных детей", а ровно через год, уже основываясь на полученной правоприменительной практике, был издан новый, почти одноимённый указ (от 4 ноября 1715 года) с более расширенным толкованием.
В нём приводился опыт Великоновгородского митрополита Иова, который при Колмовом монастыре организовал приют для подкидышей и незаконнорожденных. Особо хочется подчеркнуть, что в указе упомянуто ОКНО, через которое женщине можно было положить ребёнка, не показывая своего лица. Это самый настоящий прообраз бэби–бокса. Я сделал фотографию текста этого указа, можете его прочитать здесь:
Так что не всегда Пётр Великий рубил головы и сажал на кол..., и это ему зачтётся на небесах наверняка.
Кроме этих достойных похвалы указов, я бы ещё выделил целый ряд "казусных" решений государя. В частности это касается предпринятой Петром I в 1714 году авантюры по поиску золота. Его не проработанные указы со смысловой нагрузкой "поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что" загубили жизни нескольких тысяч людей. Русская поговорка "Пропал как Бекович" родилась как раз из этой интереснейшей и малоизвестной истории..., но о ней я расскажу в отдельной статье.
Хочу заметить, что Пётр I очень любил собак и лошадей. Нам известны две его собаки — огромный булленбейцер ("быкодав", вымершая порода) по кличке Тиран и гладкошерстный терьер по кличке Лизетта. После их смерти царь даже приказал сделать из них чучела, которые сейчас вместе с чучелом его лошади (тоже Лизетта, в честь неё назван корабль — "шнява Лизетъ" постройки 1708 года) хранятся в Зоологическом музее Санкт–Петербурга. А вот теперь думаю, не связаны ли все эти клички и названия с именем родившейся у Петра в самом конце 1709 года дочери Елизаветы ?
Я немного познакомился с "темой животных" при царе и пришёл к выводу, что в музее, вероятно, не совсем правильно определены даты жизни собак рядом с Петром I, так как у историка Николая Павленко я нашёл следующую фразу:
"К числу первых, например, относится желание Петра изготовить чучело любимой собаки Лизетты. Хирург Николай Бидлоо (1670 – 1735 гг., голландец. — И.Ш.) получил на этот счёт царский указ. 27 августа 1708 года он, выполнив повеление, писал царю: "А ныне, государь, как и живая является. Многим, государь, трудом шасливо от смолы все избавил и на многое время сохранить возможно" (стр. 303, Н.Павленко, О.Дроздова: "Соратники Петра", изд. Москва "Молодая гвардия", 2001 г.)
Так что экскурсоводам надо делать поправку и не говорить о смерти собаки Лизетты в 1716 году.
Кстати, этот замечательный хирург основал и руководил первым в России государственным лечебным учреждением. Сейчас это Главный военный клинический госпиталь им. Н.Бурденко в московском Лефортово.
Итак, в день смерти Петра I ввиду полной неразберихи с наследием престола (согласно закону, принятому Петром Алексеевичем 5 февраля 1722 года, своего наследника должен называть действующий государь) перед Сенатом встала непростая задача определиться с новым хозяином трона.
Тут же оперативно "подсуетился" светлейший князь Александр Меншиков..., и на заседание Сената пришли (вышибив дверь) офицеры Преображенского полка, заявив без обиняков, что, ежели кто будет супротив их матушки Екатерины, то тому точно мало не покажется. Силу этим словам придавала дробь барабанов двух полков гвардии, стоявших под окнами здания. В Сенате люди оказались "благоразумными и понятливыми"..., и без лишних дебатов Екатерина I была объявлена Самодержицей Всероссийской.
В пользу Екатерины был веский аргумент, мол, не зря же Пётр I совсем недавно короновал свою супругу..., значит он планировал сделать её наследницей престола. Да и многие из числа 127 подписантов смертного приговора царевичу Алексею Петровичу не очень желали видеть на троне пусть ещё неразумного, но всё-таки сына ими убиенного..., дети взрослеют очень быстро.
Вдова почившего императора — Екатерина I была женщиной безграмотной (читать и писать она не умела и даже подписи за неё иногда ставила дочь Елизавета), не очень хорошо разбирающейся в государственных делах (но в общем-то добрая душой — при Петре I она многих спасла от смерти) и поэтому два с лишним года её правления страной фактически руководили Александр Данилович Меншиков (хотя, он тоже был не особый грамотей) и созданный в феврале 1726 года Верховный тайный совет. Надо отдать всем им должное в том смысле, что Россия за это время не ввязалась ни в одну из новых войн и лишь по старой инерции немного "пободалась" на Кавказе с османами.
Охрана Евдокии Лопухиной в Успенском монастыре резко усилилась. Вот фрагмент указа новой императрицы (читай — Меншикова) от 4 февраля 1725 года (уже через неделю после смерти Петра I) капитану Маслову:
"По указу Ея Величества велено полковнику и шлютелбурхскому каменданту Бужанинову обретающихся въ Шлютелбурхе лейбъ–гвардиi подпрапоршика и солдатъ 68 человекъ отправить съ Алексеемъ Головинымъ въ Старую Ладогу къ Успенскому девичью монастырю, которымъ по прибытиi своемъ быть у тебя подъ командою i содержать караулы по пре(д)ложению вашему, и о всякомъ состоянiи васъ репортовать, i во всемъ поступать, какъ воинские правы повелеваютъ; да по требованию вашему на починку церкви и на пропитание обретающейся тамо персоне послать ныне денегъ сто рублевъ..." (стр. 127, том 3, "Письма русских государей и других особ царского семейства", изд. Москва, 1862 г.)
26 марта 1725 года князь Меншиков пишет шлиссельбургскому коменданту, что присылает походную святую церковь и "изволете оную поставить въ хоромахъ, где живетъ привезенная известная старица".
Я не думаю, что тюремную камеру называли бы "хоромами", а значит Евдокию поселили в сравнительно приличном помещении крепостного гарнизона. Как станет понятно из более поздних документов, для неё и прислуги был выделен отдельный дом.
Также Меншиков написал Маслову, чтобы тот забрал из Успенского монастыря в Шлиссельбург поваров и "для варенья ествъ велите сделать въ удобномъ месте поварню", а для религиозного "чтения оставшаго въ Ладоге понамаря возмите въ Шлюсенбурхъ".
На правописание Шлиссельбурга внимание не обращайте — в те времена этим не особо заморачивались и каждый писал на свой лад.
Примечательна приписка PS к этому письму: "Надлежащие къ церкве сосуды, такожъ, ежели потребны, и ризы, оные возмите на время изъ церкви; а впредь оные сосуды присланы будутъ"
В тот же день 26 марта Меншиков попросил Святейший Синод прислать для "походной церкви" антиминс — четырёхугольный плат из шёлковой или льняной материи со вшитой в него частицей мощей какого-либо православного мученика (антиминс необходим для совершения полной литургии). Кроме того было определено денежное и продуктовое довольствие иеромонаху, дьячку и трём келейным старицам.
Для интереса приведу годовое содержание иеромонаха этой походной церкви — "денегъ 6 рублей, муки ржаной 3 четвертi, пшеничной 2 четверика (старые меры измерения объёма сыпучих тел: 1 четверик = 26,24 литра, 1 четверть = 8 четвериков. — И.Ш.) солоду ячного 1 четверть, крупъ 4 четверика, гороху 1 четверикъ, семя конопляного 1 четверикъ, снетковъ 2 четверика, соли 1 пудъ, масла коровья 1 пудъ, масла конопляного четверть ведра".
Но вскоре новым распоряжение им всем добавили довольствие, включая денежное — иеромонаху начислили 10, а остальным по 5 рублей.
А на саму Евдокию посыпались неслыханные до той поры щедроты. Вот фрагмент письма Меншикова в кабинет–канцелярию:
"Ея Императорское Величество указала содержащуюся въ Шлютельбурху известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелаетъ, и для того всяких припасов покупать, и пивъ и полпивъ и медовъ готовить з' довольствомъ, чтобъ ни въ чемъ нималой нужды не имела; а денегъ держать въ годъ по триста по штидесят по пяти рублевъ, а именно по одному рублю на день, да сверхъ того на одежду и на обувь давать оной персоне въ годъ по сту рублевъ" (там же, стр. 133)
Князь Меншиков до того "проникся заботой" о бывшей царице, что даже пишет (4 января 1726 года) Маслову следующее — "... изволте на пищу содержащейся известной персоны покупать крупичатую добрую муку i держать папошники и пирошки и протчее кушанье ежедневно хорошее. Имеется-ль при ней для держания кушанья хорошей поваръ, такожъ почему въ день на пищу росходу, и когда сколько денегъ на содержание той персоны ты принялъ, и колико ныне за росходомъ на лицо имеется ? — прислать къ намъ обстоятельную ведомость".
Несмотря на такую "заботу", освобождать Евдокию из заточения Меншиков явно пока не планировал — на свободе бывшая царица представляла бы для этой власти потенциальную угрозу. И в то же время Александр Данилович, как человек неглупый, прекрасно понимал, что Екатерина I не вечная (болезни её одолевали) и что скорее всего следующим правителем будет подрастающий внук Евдокии — Пётр Алексеевич..., а вот когда это произойдёт, этого князь Меншиков предвидеть не мог, но на всякий случай начал "стелить соломку".
В июне 1726 года императрица приказала по требованию "известной персоны" освятить престол "и для того посвящения пропустить шлютелбурхского собора священника, диакона и церковника одного".
Денег в государстве становилось всё меньше и меньше, бесконечные празднества и карнавалы подорвали и без того не богатую казну, оставленную в наследство Петром I. Дыры в бюджете были видны невооружённым глазом, но казнокрадство при этом стало повседневной рутиной. И как обычно в таких случаях бывает, латание дыр перекладывалось на плечи народа. К слову, когда через десяток лет государство захотело вернуть наворованные и спрятанные Меншиковым в европейских банках деньги (до полумиллиона рублей), то директора Амстердамского и Венецианского банков заявили, что выдадут деньги только наследникам Александра Даниловича..., и то, когда убедятся, что эти люди находятся на свободе и могут самостоятельно распоряжаться своим достоянием.
А пока что денег в казне было "с гулькин нос" и поэтому в своём письме (1 июня 1726 г.) к Маслову князь Меншиков пишет следующее — "... Построенные въ Старой Ладоге въ Успенском монастыре келья i караулки, кои строены на собственныя iзвестной персоны денги, проданы, а взятые за помянутыя кельи i караулки денги отдайте оной персоне, записавъ у себя iмянно; также и то строение, которое ты построилъ своимъ коштомъ, продай же охочимъ людемъ повольною ценою". (там же, стр. 135–136)
Но продать эту недвижимость оказалось делом совсем не простым — на его защиту и неприкосновенность "грудью встало" как монастырское, так и местное начальство (при смене центральной власти всегда усиливается смелость "регионалов"). Князь Меншиков 5 ноября был вынужден написать ладожскому асессору следующее письмо:
"Писалъ къ намъ капитанъ и гвардiи ундеръ–лейтенантъ Масловъ, что построенныхъ въ Ладоге при Успенском девичье монастыре иеромонашеской кельи и караульныхъ афицерскихъ и салдацкихъ покоевъ того монастыря игуменья къ продаже не допускаетъ, въ чемъ и ты чинишь запрещение. Того ради тебе симъ предлагаемъ: въ продаже построенныхъ за монастыремъ покоевъ запрещения не чини; понеже те покоi строены изъ собственныхъ известной персоны денегъ, а не на казенные".
Отсюда становится понятным, что монастырские кельи трогать не стали, но наружные строения приказано было не мешать продавать.
А тем временем старица Елена жалуется Маслову, что к зиме её жилище не готово..., и князь Меншиков в связи с этим обращается к коменданту крепости Степану Буженинову:
"Сего ноября 7 дня писалъ къ намъ капитанъ и гвардiи ундеръ–лейтенанътъ Масловъ, что въ хоромахъ где живетъ известная персона, зело умножено оконъ и дверей, отъ чего въ зимнее время отъ великой стужи будетъ беспокойность. Того ради прикажите во оныхъ хоромахъ окна и двери, которые надлежитъ, заделать, а въ протчие окна поставить вставки i обить воiлоками и законопатить; а которые окна оставлены будутъ для света, въ те поставить двоiные оконче(и)ны; и сие прикажите исправить въ немедленномъ времени." (там же, стр. 138)
А в декабре 1726 года принимается решение о годовом содержании Евдокии вместе со всей этой "церковной и охранной компанией" в 1000 рублей.
В январе уже следующего 1727 года капитан Маслов, в письме Меншикову передал от "известной особы" благодарность императрице..., и сказал, что Евдокия просит выделенные на неё деньги (по 1 рублю в день на одежду и обувь) отдавать ей в руки. Кроме того капитан просил Меншикова прислать недоплаченное ему жалование за предыдущие два года.
Капитан Маслов, проведший рядом с бывшей царицей почти целых 9 лет, и по сути, разделивший с ней все невзгоды (от непогоды до бытовых условий), оказался человеком не железным. Вот что докладывает в столицу 12 апреля 1727 года комендант крепости Буженинов, запрашивая разрешение на посещение Евдокии:
"Всепокорно... доношу... Масловъ, которой въ Шлютелбурхе обретаетца у известной персоны на карауле, боленъ ногами и не можетъ для надзирания ходить въ светлицы, где оная персона обретаетца, съ неделю; а входятъ въ те светлицы съ пищею и для протчихъ потребъ изъ отставныхъ изъ гвардиi двое салдатъ Яковъ Белкинъ да Сава Михалевъ...; однако-жъ есть мне опасение, дабы какъ въ пище, так i въ протчемъ по указу отъ техъ приставленныхъ салдатъ исполнялось исправно, чего бы на мне не взыскалось. Того ради для оного надзирания къ той персоне мне входить ли, или не входить, что объ ономъ позволено будетъ ?" (там же, стр. 148)
В апреле 1727 года здоровье императрицы очень резко пошатнулось.
Историка Николая Павленко цитирует историк медицины Борис Нахапетов:
"В последние годы жизни Екатерина I, никогда не отличавшаяся богатырским здоровьем, выносливостью и физической силой, превратилась в рыхлую, невероятно располневшую даму, страдавшую от многочисленных хворей. Это, однако, не удерживало императрицу ни от гастрономических излишеств, ни от соблюдения странного распорядка дня, когда она отправлялась ко сну в пять утра и таким образом превращала день в ночь. Выдержать такой ритм жизни было трудно даже для такой крепкой, здоровой женщины, какой была Екатерина I.
Из-за частых и продолжительных болезней за время своего кратковременного царствования она неделями, а иногда и месяцами не покидала покоев. К концу 1726 г. стали нарастать признаки декомпенсации состояния здоровья царицы — её мучили приступы одышки и удушья, появились отёки ног, нараставшие к вечеру. С начала 1727 г. к ним присоединились боли в груди и частые периоды лихорадки. Екатерина была вынуждена слечь в постель.
5 апреля, вечером, возник приступ лихорадки, императрица стонала, бредила. 10 апреля консилиум врачей поставил диагноз „злокачественной горячки". Поскольку до первой половины XIX в. воспаление считалось основой большинства болезней, то и лечили их охлаждающими процедурами и кровопусканиями, добавляя к ним приём различных настоев. Прогнозы врачей, уверявших, что, поскольку симптомы чахотки возникли у императрицы в зрелом возрасте, болезнь будет развиваться медленно и доброкачественно, не оправдались. Обострение, возникшее в апреле 1727 г., едва удалось снять постельным режимом, общеукрепляющими и успокаивающими кашель средствами" (Борис Нахапетов, "Врачебные тайны дома Романовых", часть 1, глава 3 — "Бабьи хвори" на российском престоле, изд. 2008 г.)
Как всегда при ожидаемой смене власти, опасаясь за собственное благополучие, начинают суетиться и все приближённые ко двору. Этот случай не стал исключением..., и Александр Меншиков разыграл на его взгляд "великолепную комбинацию". Он резко "переобулся в прыжке" и стал ярым приверженцем взглядов, что следующим государем должен стать великий князь Пётр Алексеевич (внук Евдокии). Меншиков расстраивает свадьбу своей 15-летней дочери Марии с уже обручившимся с нею 26-летним Петром Сапегой (сын Великого литовского гетмана, считается последним фаворитом Екатерины I) и добивается от государыни согласия на будущую свадьбу своей дочери и великого князя Петра Алексеевича (в тот момент ему было только одиннадцать с половиной лет).
На скорую руку организовывается духовное завещание (тестамент) безнадёжно больной императрицы, которое гласило, что престол наследует внук Петра I — Пётр Алексеевич. В статьях завещания говорилось об опеке над несовершеннолетним государем и о власти Верховного тайного совета. Кроме того там шла речь, что в случае бездетной кончины Петра Алексеевича на трон должна взойти цесаревна Анна Петровна (дочь Екатерины и Петра I) и её потомки, во вторую очередь наследования попала младшая дочь Елизавета Петровна и её потомки. И только лишь в третью очередь попадала внучка Петра I (и Евдокии) — Наталья Алексеевна.
Важным моментом в этом завещании была оговорка, что те претенденты на престол, которые были не православного вероисповедания и ранее были членами правящей "за бугром" семьи — исключались из "списка ожидания".
Пикантной оказалась 11-я статья завещания, где повелевалось всем вельможам содействовать женитьбе Петра Алексеевича (по достижению им совершеннолетия) и Марии Меншиковой — "тако же имеют наши цесаревны и правительство администрации стараться между его любовью [великим князем Петром] и одною княжною князя Меншикова супружество учинить". Из этой статьи явно "торчали уши" Александра Даниловича.
Не совсем понятно, почему подпись под этим очень важным документом поставила дочь императрицы — Елизавета..., возможно Екатерина I в это время чувствовала себя очень плохо.
Незадолго до смерти императрицы Меншиков решается уничтожить своих бывших "сотоварищей" (включая мужа своей сестры Антона Девиера) и молниеносно организовывает в общем-то надуманное дело. Если сказать очень коротко, то эти люди не хотели видеть на престоле великого князя Петра Алексеевича и были против его будущего обручения с дочерью Меншикова. Наскоро учреждённый суд "стряпает" сентенции и на основании их выносится смертный приговор Петру Толстому и Антону Девиеру..., остальные же, включая Скорняков–Писарева, приговаривались к различным видам ссылки.
В день смерти императрицы Меншиков успевает у неё подписать указ (видимо наступило временное просветление сознания) о наказании осужденных, правда, смертная казнь уже была заменена на ссылки..., и прямо сразу же престарелый Пётр Андреевич Толстой вместе с 42-летним сыном Иваном (через год Иван Петрович умер от цинги) отправился доживать свой век на Соловки и там переживёт сына всего на полгода.
В заслугу Петру Андреевичу можно поставить его деятельность на посту постоянного представителя России при султанском дворе, когда ему удавалось путём тонкой дипломатии несколько лет предотвращать военное выступление Османской империи против России.
А Скорняков–Писарев чуть позднее был отослан "пасти китов" на Камчатку..., выгнали из столицы и его супругу Катерину Ивановну.
"Днём 5 мая 1727 г., на пике одного из приступов кашля, возникло обильное кровохарканье с примесью гноя — видимо, произошло опорожнение полости, образовавшейся в лёгком. Положение государыни стало быстро ухудшаться.
Наступила суббота, 6 мая 1727 г. Екатерина Алексеевна тихо угасала. Днём начался бред. Кончина последовала около девяти часов вечера. Императрица Екатерина Алексеевна умерла в возрасте 43 лет.
Петербургский судебный медик Ю.А. Молин полагает, что характерная клиническая картина — приступы удушающего кашля, одышка, боли под лопатками, резкая слабость и психическая апатия, сменявшаяся всплесками неестественной лихорадочной активности и веселья, специфическая температурная реакция — может свидетельствовать о том, что у царицы был злокачественно протекавший туберкулёз, или, как говорили врачи XVIII в., "скоротечная чахотка" (там же)
Для светлейшего князя начались "светлейшие денёчки" — 12 мая (не прошло и недели правления Петра II) Александр Данилович "сделал себя" генералиссимусом, 17 мая перевёз юного императора в свой дворец на Васильевском острове (в связи с этим остров был переименован в Преображенский), а 25 мая в присутствии всего двора состоялось обручение его дочери Марии с Петром II.
При обручении все делали надлежащее событию лицо..., хотя у каждой из сторон на душе "скребли кошки" — молодости не свойственна тяга к власти и богатству. Мария, получившая титул императорского величества, ещё тяжело переживала расставание с полюбившимся ей Петром Сапегой, а жениху в силу его возраста было и вовсе не до любви (когда мальчику сообщили о предстоящем обручении он даже заплакал). Они друг к другу были холодны и подчинялись лишь воле "старших товарищей"..., но обе стороны успокаивало то, что до свадьбы оставалось ещё как минимум долгих 4 года..., а за это время чего только не переменится...
Примечателен указ нового императора от 10 июля 1727 года, символизирующий наступающие перемены:
"Указали Мы: которые столбы въ Санкт–Петербурге внутри города на площадяхъ каменные сделаны, и на нихъ, также и кольяхъ винныхъ людей тела и головы потыканы, те все столбы разобрать до основанiя, а тела и взоткнутыя головы снять и похоронить" (стр. 824, № 5118, том VII "Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года", изд. 1830 г.)
Таким образом получается, что прошло ровно 30 лет с того момента, как его дед Пётр I установил на Красной площади самый первый "позорный столб". Вскоре будут снесены и те самые московские столбы, установленные напротив Спасских ворот.
А про нашу "бабушку Авдотью" все забыли напрочь. Надо понимать, что юный император был окружён людьми, которые даже не напоминали ему о существовании бабушки–узницы. Меншиков решает воспользоваться этим моментом и переводит Евдокию "от греха подальше" (и заодно подальше от столицы и Петра II) — в Москву в Новодевичий монастырь, чтобы "бабушка" имела меньше возможности пожаловаться царственному внуку на бессердечность Меншикова во времена своего заточения в монастыре Старой Ладоги. Для такого переезда в Москву на подпись Евдокии подсовывается письмо–прошение:
"Генералиссимусъ, светлейшiй князь Александръ Даниловичъ !
Ныне содержусь я въ Шлютельбурге, а имею желанiе, чтобы мне быть въ Москве въ Новодевичьемъ монастыре; того ради прошу предложить въ верховномъ тайномъ совете, дабы меня повелено было въ оной монастырь определить и определено бы было мне нескудное содержание въ пище и въ прочемъ и снабдить бы меня надлежащимъ числомъ служителей, и какъ мне, такъ и определеннымъ ко мне служителямъ определено бы было жалованье, и чтобъ оный монастырь ради меня не запертъ былъ, и желающимъ бы ко мне свойственникамъ моимъ и свойственницам входъ былъ не возбранный.
Вашей высококняжей светлости богомолица монахиня Елена.
Iюля 19 дня 1727 года" (стр. 32, Г.Есипов "Царица Евдокия Феодоровна с ея портретом", изд. Москва, 1863 г.)
Судя по всему, Евдокия проявила и здесь свой характер, внеся в окончание этого письма свои личные требования про "незапертые условия содержания".
И тут случилось то, чего "вершитель судеб" Александр Данилович Меншиков совсем не ожидал — среди лета у него резко обострился туберкулёзный артрит..., и ему пришлось перейти на постельный режим. Именно в таком состоянии он и получает подписанное Евдокией письмо и лично торопится ей ответить. Обратите внимание на интонацию этого ответного письма (отправлено 25 июля 1727 г.) — она уже не идёт ни в какое сравнение с той, когда Меншиков диктовал инструкцию по надзору за бывшей царицей в мае 1718 года:
"Получилъ я отъ вашей милости изъ Шлютельбурга письмо, по которому за болезнiю своею не могъ въ верховный советъ придтить, и для того просилъ господъ министровъ, чтобы пожаловали ко мне, и потому они изволили все пожаловать ко мне; тогда (согласно записи в журнале Верховного тайного совета это было 21 июля. — И.Ш.) предложилъ я имъ присланное ко мне отъ вашей милости письмо и просилъ всехъ, чтобы вашу милость по желанiю вашему определить къ Москве въ Новодевичiй монастырь, на что изволили все склониться, что отправить въ Новодевичiй монастырь и тамо определить вамъ въ удовольствiе денегъ по 4,500 руб., и людей вамъ по желанiю, какъ хлебниковъ и поваровъ, такъ и прочихъ служительницъ; для пребыванiя вашего келльи дать, кои вамъ понравятся, и приказали васъ проводить до Москвы бригадиру и комменданту Буженинову; чего ради приказали ему быть сюда для прiему указу въ Москву къ генералъ–губернатору и о даче подводъ и подорожной и на проездъ денегъ 1000 р., о семъ объявя вашу милость поздравляю, и отъ всего моего сердца желаю дабы вамъ съ помощiю Божiею въ добромъ здравiи прибыть въ Москву и тамъ бы ваше монашество видеть и свой должный отдать вамъ поклонъ.
P.S. Жена моя и дети и обрученная государыня невеста... вашей милости кланяются" (там же)
Через две недели Буженинов письменно доложит Меншикову, что " з' бывшею Царицею святою монахинею Еленою отправился я iзъ Шлютельбурха въ путь къ Москве сего 10 числа августа, а до сего числа собирали лошадей i каляски, и те каляски чинили..."
Параллельно с этим молодой государь, уж не знаю по чьему наставлению, издаёт именной указ (от 26 июля 1727 года) "Объ отобранiи Манифестовъ, выданныхъ изъ бывшей Розыскной Концелярiи". Для того, чтобы законодательно восстановить честь и достоинство царицы нужно было изъять все порочащие её документы. В частности, было строжайше приказано изъять в различных канцеляриях и учреждениях "Манифест о бывшей царице Евдокии" от 5 марта 1718 года..., что и было исполнено. Нам текст этого манифеста стал известен лишь благодаря тому, что историк Николай Устрялов отыскал один экземпляр в тайном государственном архиве Вены.
За время своего постельного режима (более месяца) Александр Данилович не имел личный контакт с юным императором, и очень вероятно то, что в этот период к "царскому уху" подобрались люди, которые явно не симпатизировали Меншикову. Среди таких оппонентов генералиссимуса были член Верховного тайного совета вице–канцлер Остерман (Андрей Иванович, 1686 – 1747 гг.) и большое семейство Долгоруковых.
Остерман был назначен наставником молодого императора и разработал план его обучения разным наукам..., и очень возможно, что именно он рассказал Петру II о неблаговидной роли Меншикова в деле смерти его отца.
Результатом таких науськиваний стало то, что уже 26 августа в день именин младшей сестры Петра II — великой княжны Натальи Алексеевны (1714 – 1728 гг.) император не вполне тактично повёл себя с невестой (он игнорировал её), а следом досталось и самому Меншикову, который вступился за свою дочь.
А тем временем 2 сентября 1727 года Евдокия добирается до Москвы и селится в Новодевичьем монастыре в тех же самых кельях, где когда-то жила царевна Екатерина Алексеевна (1658 – 1718 гг., одно время Пётр I подозревал сестру в участии в заговоре стрельцов 1698 года) — "близъ Святыхъ воротъ, надъ которыми церковь Спаса Преображенiя".
Степан Буженинов пишет письмо с докладом о приезде бывшей царицы в конечный пункт назначения..., но его письмо до Меньшикова дойти не успевает — в Петербурге события развивались очень стремительно.
Почуяв в настроении молодого императора негативную для себя перемену, Меншиков всеми силами старался показать всем, что в его отношениях с Петром II ничего не изменилось. 3 сентября в Ораниенбауме (имение Алексанра Даниловича) намечалось освящение церкви, на которое был приглашён император..., но тот не приехал.
Крайне встревоженный Меншиков 4 сентября приезжает в Петергоф и добивается аудиенции у государя..., но в несколько минутном разговоре Александр Данилович так и не прояснил ситуацию относительно себя любимого. На следующий день были именины у цесаревны Елизаветы Петровны (младшая дочь Петра I, будущая императрица) и Меншиков планировал там "по-отечески" поговорить с императором, но тот нарочито избежал встречи и уехал на охоту. Светлейшему князю становится понятно, что его всевластию пришёл конец.
6 сентября Пётр II распоряжается подготовить к своему приезду в Петербург Летний дворец деда..., и велит там же в одной из палат разместить Верховный тайный совет, чтобы министры были у него всегда под боком — "... для лучшаго отправленiя всехъ Государственныхъ делъ и къ лучшей пользе верныхъ подданныхъ Нашихъ,... и для того потребно, дабы оный Советъ всегда отправлялся при боку Нашемъ."
Тем же вечером все вещи, принадлежащие императору, были перевезены из дворца Меншикова в Летний дворец.
Окончательный удар наносится светлейшему князю в пятницу 8 сентября в день Рождества Богородицы — рано утром к нему пришёл генерал–лейтенант Салтыков Семён Андреевич и объявил о домашнем аресте князя..., тот упал в обморок.
В тот же день сам Пётр II пришёл на заседание Верховного тайного совета и объявил свой указ, в котором говорилось — "Понеже Мы... того ради повелели, дабы никакихъ указовъ или писемъ, о какихъ бы делахъ оныя ни были, которые отъ Князя Меншикова, или отъ кого бъ иного партикулярно писаны или отправлены будутъ, не слушать и по онымъ отнюдь не исполнять, подъ опасенiем Нашего гнева".
На следующий день император предписал выслать Меншикова из Петербурга в его нижегородские деревни под охраной офицера и солдат от гвардии..., и жить там безвыездно. Александр Данилович упросил изменить место ссылки и разрешить ему жить в Ранненбурге — это крепость в Рязанской губернии около села Слободское (совр. г. Чаплыгин в Липецкой обл.), которое Пётр I подарил Меншикову. Опальному князю пошли на уступки..., и уже 11 сентября кавалькада из многих десятков карет, колясок и подвод выехала из Петербурга.
Понятно, что все крупные вещи не помещавшиеся в сундучный объём, пришлось оставить. С собой Александр Данилович прихватил личных драгун, лакеев, поваров, портных, сапожника..., и даже певчих. Кроме того были взяты 20 гребцов для передвижения по рекам и озеру Ильмень..., всего семью Меншикова (жена Дарья Михайловна, две дочери Мария и Александра и сын Александр) сопровождало более 130 человек. Князь явно рассчитывал жить по-прежнему на широкую ногу, но уже в более спокойном месте..., надо понимать, что огромные деньги и драгоценности им были взяты с собой.
Почему Меншикову было позволено уехать со всем своим скарбом ? Да потому, что всё произошло очень стремительно и до сознания людей доходило с трудом, что вчерашний всемогущий властелин сегодня оказался никем..., и у его недругов в голове тогда была лишь одна мысль — быстрей бы Меншиков исчез.
К сожалению, моя публикация не об Александре Даниловиче и поэтому я не стану рассказывать всю дальнейшую его (и семьи) историю, наполненную драматическими поворотами и ещё изобилующую ударами судьбы..., и для интересующихся порекомендую книгу историка Николая Павленко "Меншиков: полудержавный властелин".
Когда Меншиков ещё был на пути к своему, как он ошибочно считал, последнему жизненному пристанищу, до Новодевичьего монастыря к Евдокии Фёдоровне только докатились столичные слухи, что светлейший князь впал в немилость к государю..., и она сразу же пишет письмо Петру II. Это было её самое первое послание внуку, которого она никогда в жизни не видела:
"Державнейшиi Императоръ, любезнейшиi внукъ !
Хотя давно желание мое было не токмо поздравить Ваше Величеству(о) съ восприятиемъ престола, но паче васъ видить; но по несчастию моему по се число не сподобилась, понеже князь Меншиковъ, не допустя до Вашего Величества, послалъ меня за карауломъ къ Москве. А ныне уведомилась, что за свои противности къ Вашему Величеству отлученъ отъ васъ; итако примаю смелость къ вамъ писать и позъдравить. Притомъ прошу: естли Ваше Величество къ Москве вскоре быть не изволитя, дабы мне повелели быть к себе, чтобъ мне по горячности крови видить васъ и сестру вашу, мою любезную внуку, прежде кончины моей. Прошу меня не оставить, но прикажи уведомить, какое ваше изволение будетъ.
Вашего Императорскаго Величества "бабка ваша благословения посылаю".
Сентября, 21 день 1727 годъ." (стр. 69, № 5, том 3, "Письма русских государей и других особ царского семейства", изд. Москва, 1862 г.)
Через 4 дня бабушка послала ещё одно письмо внуку с просьбой увидеть его с сестрой. Но пока оба письма были ещё в пути к столице, Пётр II тоже решает написать ей:
"Дорогая i любезная Государыня бабушка !
Понеже мы уведомились о бывшемъ вашемъ задержанiи и о нынешнемъ вашемъ прибытiи къ Москве, того ради я не хотелъ оставить чрезъ сие самъ къ вамъ, моя Государыня бабушка, писать и о вашемъ намъ весьма желательномъ здравиi осведомится. И для того прошу васъ, Государыня дорогая бабушка, не оставить меня въ приятнейшихъ своихъ писанияхъ о своемъ многолетномъ здравиi, которого желаю отъ Господа Бога, дабы во многия лета постоянно содержано было. Такожде, любезнейшая Государыня бабушка, прошу ко мне отписать: въ чемъ я вамъ могу услугу и любовь мою показать ? еже я верно исполнять не премину, яко-же я непременно пребуду, дорогая и любезнейшая Государыня бабушка...
Изъ Санктъ–Питербурка, сентября 27 дня 1727 году" (там же, стр. 71, № 8)
А 30 сентября Пётр II пишет бабушке, что получил от неё оба письма и что их встреча "... съ божией помощию еще нынешней зимы то учиниться можетъ".
5 октября внук извещает Евдокию Фёдоровну, что они смогут увидеться, когда тот приедет в Москву на свою коронацию. Одновременно и "внука Наталия" тоже отписала своей бабушке.
8 октября Пётр II приказывает отпустить ей из дворцовой канцелярии 10 тысяч рублей.
14 октября Евдокия Фёдоровна посылает внукам два платка и просит государя позаботиться о её племянниках (это дети её казнённого в 1718 году брата Авраама — Василий и Фёдор). В итоге племянники будут пожалованы дворами и деревнями, которые были у её брата "родительские". В ноябре 1727 года Фёдор Абрамович Лопухин будет взят служить при дворе императора камер–юнкером и ему же будет отписана усадьба в Ясенево под Москвой.
Василий Абрамович Лопухин получит очередное воинское звание, а спустя 30 лет в чине генерал–аншефа он погибнет в ходе сражения с пруссаками при Гросс–Егерсдорфе и станет одним из героев Семилетней войны. Он, раненый тремя пулями, попал в плен и вскоре был отбит русскими войсками..., но скончался от ран. О нём будет сложена казачья солдатская песня, которая пелась даже во время войны с французами в 1812 году. Вот она, известная под названием "Песня про генерала Василия Авраамовича Лопухина":
Сядемте, ребята,
Посидимъ, господа,
Споемъ песню про себя,
Мы не сами про себя,
Про пруцкова короля.
Во Пруцiи стояли,
Много горя принимали,
Много горя принимали,
Много крови проливали
Как по пруцкимъ по степямъ,
По темныимъ по лесамъ.
Изъ лесовъ вонъ выходили,
Въ строй армiю становили.
"Заходи, моя дивизiя,
Со праваго крыла,
Со леваго фланга:
Пики, ружья дивизiи
Чтобы въ козлы становить."
Пруссакъ началъ палить,
Только дымъ столбомъ валитъ.
Чуть виднеется,
Чуть краснеется:
Лопухинъ едетъ въ полку,
Куритъ трубку табаку;
Онъ не для того куритъ,
Чтобы пьянымъ ему быть,
Чтобы пьянымъ ему быть,
Посмелее поступить,
Погромчее говорить.
Какъ возговорилъ детина —
Сынъ Абрамовичъ, господинъ:
„Ужъ вы, слуги, мой слуги,
Слуги верные мои !
Вы подайте, мой слуги,
Листъ бумаги гербовой,
Листъ бумаги гербовой,
Чернильницу съ перомъ !
Напишу я все проказы
Государю самому,
Государю самому,
Государыне въ Москву:
Продалъ русскiй, продалъ воинъ,
Продалъ, силушку въ тоску
За три бочки за песку."
(стр. 50 – 51, собрал сотник А.И.Мякутин "Песни оренбургских казаков", изд. Оренбург, 1904 г.)
По ритмике слов я бы причислил эту песню к походно–строевым. Записал эти слова русский фольклорист Мякутин (Александр Иванович, 1876 – 1918 гг, полковник) в станице Рассыпная в 1904 году у 62-летнего казака Петра Ломакина. В эту оренбуржскую станицу в 1796 году была переселена 141 семья донских казаков, взбунтовавшихся против решения правительства переселиться на Кавказскую линию. И в этой станице в 1833 году был Пушкин, когда собирал материалы к своему произведению "История Пугачёва".
В другом сборнике (1905 года) фольклориста Мякутина я обнаружил одну песню без названия, но по содержанию очень близкую к обстоятельствам гибели Василия Лопухина, — в тексте есть и "Пруцкой король" и три полученные раны, но там он называется Василием сын Федоровича. Вот это меня и смутило..., хотя, как мы знаем — родственникам царских особ меняли имена на Фёдор. Впрочем, я могу и ошибаться.
Но продолжу повествование.
Далее между внуком и бабушкой следует довольно-таки частая переписка с взаимными подарками — внук прислал свой портрет, внучка прислала "... малинкой презентъ: книжку молитвенникъ киевской", а бабушка в ответ "звезду да ленту лазоревую: носи, мой светъ, на здоровье ! каковы есть, не покручинься, мой батюшко, а я грешная низала своими руками".
Пётр II ей ответил — "... а присланную ко мне кавалерскую звезду я того часу на платье нашить велелъ, i въ память вашу, дражайшая Государыня бабушка, ношу" (для внучки она прислала звезду и красную ленту).
Затем Евдокия похлопотала за свою 31-летнюю племянницу Татьяну Борисовну Голицыну (дочь Бориса Ивановича Куракина и её родной сестры Ксении Лопухиной) и её мужа. В итоге генерал–фельдмаршал Голицын (Михаил Михайлович, 1675 – 1730 гг.) стал сенатором и вскоре членом Верховного тайного совета.
Не забыла Евдокия и про своего двоюродного брата Лопухина Степана Васильевича, возвращённого из ссылки ещё в июле. В ноябре Степан Васильевич стал камергером, получил в Москве во владение дом (в нём раньше жил Николай Бидлоо — придворный врач Петра I), а также Гуслицкую волость (сейчас это примерно восточное окончание Московской обл.). Его жизнь и трагическая судьба достойны отдельного повествования.
9 января 1728 года император вместе со всем двором выехал из Петербурга в Москву, но по пути следования он заболел и на две недели был вынужден сделать остановку в Твери.
4 февраля Пётр II торжественно въехал в Москву. Но встреча внуков и бабушки произошла чуть ранее, когда двор остановился в семи верстах от Москвы в селе Всехсвятское (сейчас это в районе Сокола и Аэропорта) в доме грузинской царевны Дарьи Арчиловны (Дареджан, 1678 – 1740 гг, дочь царя из рода Багратионов — Арчила II). Никаких описаний их встречи я не обнаружил (и даже с трудом нашёл само место этой встречи), и мы можем только догадываться и мысленно рисовать картины тех минут, когда внуки и бабушка впервые увидели друг друга. Я думаю, что это были самые счастливые минуты жизни Евдокии Фёдоровны.
На этом хотелось бы поставить точку..., но жизнь продолжалась своим чередом.
Интересный факт — возможно, что находясь в этом селе Всехсвятское, 31 января Пётр II отменил 13-летней давности указ своего деда о запрещении каменного строительства в Москве из-за нехватки каменщиков для новой столицы — "... а ныне въ Санктпетербурге въ техъ мастеровыъх людяхъ остановки не имеется".
9 февраля император явился на заседание Верховного тайного совета и объявил свою волю, после чего 16 февраля "верховниками" был издан протокол, определяющий содержание двора Евдокии Фёдоровны. Приведу его полностью:
"1728 года февраля въ 9 день, Его Императорское Величество, будучи въ присутствiи своемъ въ Верховномъ тайномъ совете, указалъ: на содержанiе комнаты бабки своея, Ея Величеству Государыне Царице Евдокiи Феодоровны, отпускать деньгами на годъ по шестьдесятъ тысячъ рублей.
Да сверхъ того, про обиходъ двора Ея Величества, волость до двухъ тысячъ дворов, въ томъ числе и подмосковная.
Конюшню:
Пять каретъ и къ нимъ пять цуговъ лошадей съ надлежащими уборами и потребными къ тому служителями.
Да верховыхъ и разъезжихъ сорокъ лошадей.
Комната Ея Величества:
Дворецкiй или маршалокъ.
Два спальника или камергера.
Два стольника или камеръ–юнкера.
Конюшiй или шталмейстеръ.
Два стремянныхъ конюха или футеръ–маршаловъ.
Стряпчихъ и стадныхъ по препорцiи лошадей.
Кухмистера и поваровъ, и прочихъ къ погребу и поварне служителей, сколько прилично.
Служителей изъ женскаго пола предается на волю Ея Величества.
Комнатной и поваренной посуды.
А сего-ж февраля 14 дня, Его Императорское Величество указалъ: при комнате бабки Его Величества, Великой Государыни Царицы Евдокiи феодоровны, маршалкомъ быть генералъ–маiору Ивану Измайлову (Иван Петрович, 1667 – 1754 гг.. — И.Ш.), съ роспискою изъ отписныхъ князя Меншикова, которые велено принять въ рентерею. Лошадиные заводы, которые есть во всехъ его, князя Меншикова, маетностяхъ и деревняхъ, тако-жъ кареты и конюшенные всякiе уборы, переписавъ, отдать въ Конюшенный приказъ, и изъ того числа, что по вышеозначенному определенiю надлежитъ лошадей, и каретъ, и конюшенныхъ уборовъ, отдать къ комнате Ея Величества Государыни Царицы Евдокiи Феодоровны изъ Конюшенного приказа."
Подлинный подписали: канцлеръ графъ Головкинъ, Андрей Остерман, князь Василiй Долгорукiй, Василiй Степановъ.
Подписанъ въ 16-й день февраля 1728 года." (стр.128 "Сборник императорского русского исторического общества", том 79, Протоколы, журналы и указы Верховного тайного совета. 1728., изд. С.–Петербург, 1891 г.)
25 февраля 1728 года в Успенском соборе Московского кремля состоялась коронация Петра II, на которой, естественно, присутствовала и его бабушка.
Если кому-то интересно посмотреть на монеты (крупного номинала) времени правления юного императора, то можно пройти по ссылке ниже. На лицевой стороне монет бросается в глаза изображение роскошных волос Петра Алексеевича:
Евдокия Фёдоровна пожелала остаться жить в стенах Новодевичьего монастыря..., она вела размеренный образ жизни, свойственный людям её возраста. В государственные дела "царская бабушка" не вмешивалась и лишь только активно помогала всем нуждающимся родственникам и не только им одним. Таким образом она отдавала долги всем тем, кто невольно пострадал во времена правления Петра I..., а таких было очень много — один попавший в опалу человек тянул за собой в жизненную пропасть ещё десятки родных и близких.
Не забыла Евдокия Фёдоровна и родственников своего бывшего возлюбленного Степана Глебова. У меня нет доказательств, но я считаю, что она знала о существовании сирот (Лев и Мария Пушкины), оставшихся после гибели племянницы Глебова — Евдокии Пушкиной от рук её обезумевшего мужа. В середине этой публикации я об этом упоминал и давал ссылку на схему родства Глебовых–Пушкиных–Толстых. Так вот, по моему предположению, она организовала подачу прошения от дедушки этих сирот Петру II в день его коронации. Возможно, что она даже лично передала своему внуку это прошение от вице–адмирала Головина Ивана Михайловича. Вот ниже его полный текст. Чтобы вам было понятно, тут речь идёт о просьбе списать долги по займу 1722 года, которые остались за покойным отцом этих сирот..., и обращение составлено как бы от лица этих детей:
"Всепресветлейшiй, Державнейшiй, Великiй Государь, Императоръ и Самодержецъ Всероссiйскiй, Государь Всемилостивейшiй.
Въ прошломъ, Государь, 722 году отецъ нашъ, лейб–гвардiи Преображенскаго полка каптенармусъ Александръ Петровъ сынъ Пушкинъ, взялъ изъ рекрутной счетной канцелярiи, изъ процента, денегъ восемьсот рублей, на которые годы тотъ процентъ съ означеннаго 722 года по 726 годъ и плачены въ оную канцелярiю сполна. А въ 725 году оный нашъ отецъ по смертноубiйственному делу матери нашей, а своей жены, указомъ блаженныя и вечнодостойныя памяти Ея Императорскаго Величества, взятъ въ С.–Петербургъ къ гражданскому суду и умре, а ныне спрашиваютъ на насъ оныхъ денегъ и процентъ на 726 и на 727 годы, а отецъ нашъ при жизни своей деревнишки заложилъ, которыя и ныне въ долгу, а въ иныхъ долгахъ своеручныя и письма многiя давалъ.
Всемилостивейшiй Государь ! просим Вашего Императорскаго Величества, не вели, Государъ, для многолетняго своего здравiя и для Вашего Императорскаго Величества коронацiи, для сущаго нашего сиротства и малолетства и бедности, означенныхъ денегъ и съ процентомъ на насъ, сирыхъ и бедныхъ, править.
Вашего Императорскаго Величества нижайшiе рабы Левъ да девица Марья Александровны дети Пушкина.
Къ сему прошенiю, вместо внучатъ своихъ, Льва да девицы Марьи, генералъ–кригсъ–коммисаръ Иван Михайловъ сынъ Головинъ руку приложилъ.
Февраля 25-го дня 1728 года."
Обращает на себя внимание то, что, имея должность генерал–кригскомиссара (а это главный военный уполномоченный по снабжению и денежному довольствию), Иван Головин нуждался в деньгах, чтобы растить внуков. В нашей современной армии генералы при таких должностях имеют..., ой, лучше я промолчу.
И вот 11 марта в повестку дня Верховного тайного совета был включён вопрос "О внучатахъ Ивана Михайловича Головина", а ровно через неделю издаётся протокол следующего содержания:
"О невзыскиванiи съ детей каптенармуса Пушкина 800 рублей.
1728 года марта въ 18-й день, по вышеписанному прошенiю Его Императорское Величество пожаловалъ: лейбъ–гвардiи Преображенскаго полка каптенармуса Александра Петрова сына Пушкина детей его, Льва да девицу Марью, взятыхъ денегъ отцомъ ихъ помянутымъ Пушкинымъ, изъ рекрутской счетной канцелярiи восьмисотъ рублей и съ техъ денегъ процента на прошлые 1726 и 1727 годы, для ихъ сиротства и скудности, спрашивать съ нихъ не указалъ." (там же, стр. 220)
Вот таким образом малолетний Лев Александрович Пушкин (будущий дед великого русского поэта) получил от внука Евдокии Фёдоровны определённое улучшение качества жизни, ведь списание такого долга с процентами очень существенно. Те 800 рублей по покупательной способности сегодня (2017 г.) равносильны 20 миллионам рублей — стоимость четырёхкомнатной квартиры в центре Москвы.
Воспользуюсь моментом и немного расскажу о прадеде нашего великого поэта — каптенармусе Александре Петровиче Пушкине, о котором широкой публике почти ничего неизвестно до сих пор. Приведённые ниже сведения в основном скомпилированы из нашедшегося сравнительно недавно следственного дела в архиве "Преображенского приказа". Следствие так и не было закончено каким-либо образом..., полагаю, что из-за смерти обвиняемого. Сейчас материалы этого дела (около 300 рукописных страниц) хранятся в ЦГАДА, ф. 371, оп. 1, д. 13702.
Начну с того, что в сборнике "Критика и публицистика" мы видим следующую фразу поэта А.С. Пушкина — "Прадед мой был женат на меньшой дочери адмирала гр. Головина, первого в России андреевского кавалера и проч. Он умер очень молод и в заточении, в припадке ревности или сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах. Единственный его сын, дед мой Лев Александрович, во время мятежа 1762 года остался верен Петру III, не хотел присягнуть Екатерине и был посажен в крепость..."
Первое впечатление такое, что перед нами всё, что было известно Пушкину о своём предке. Сейчас мы обладаем гораздо большими возможностями для сбора информации..., и поэтому становится понятно, что тут поэт немного ошибался.
Во-первых, дочь была не "меньшая", а средняя. Во-вторых, адмирал Головин не был графом и не был первым андреевским кавалером — поэт просто перепутал Ивана Михайловича Головина с его родственником — знаменитым главой Посольского приказа в 1700–06 годах Фёдором Алексеевичем Головиным.
Но если внимательно вчитаться в среднюю часть пушкинской фразы, то становится понятно, что поэт знал о своём прадеде гораздо больше, но не желал на эту тему особо распространяться.
Вот я и сам, наверное, могу ошибаться, когда на схеме (ссылка на неё была мной приведена после темы казни Степана Глебова ) пишу дату рождения Александра Петровича Пушкина — 1686 год, так как в тот год родился его брат Илья Петрович..., хотя всё могло быть (в году не 7 или 9 месяцев, а 12 ), и других данных у меня нет..., а значит нельзя исключать и то, что Александр мог родиться семимесячным.
Помолвка между Александром Петровичем Пушкиным и Евдокией Ивановной Головиной состоялась 30 ноября 1719 года. Надо сказать, что ветви Головиных и Пушкиных были в родстве и в более ранних поколениях.
Обвенчались они в январе 1721 года и уже в том же году 25 декабря у супругов родилась дочь Мария, а через четырнадцать месяцев — 22 февраля 1723 года на свет появился сын Лев.
Муж очень любил жену, невзирая на то, что взял он её уже "не девственну" (по его словам). И хотя он имел свой дом в Москве (в Троицкой слободе у Неглинных прудов), но служил в чине сержанта в Петербурге. Я предполагаю, что это Иван Головин "устроил" зятя на должность каптенармуса 2-й роты в престижный лейб–гвардии Преображенский полк (читай "Президентский полк"). А жена во время разлуки жила в Москве в Китай–городе в доме своего отца. Жили супруги не отставая от моды — на "широкую ногу", но это не всегда соответствовало их доходу. Александр Петрович залезал в долги..., и его заём 800 рублей в полковой канцелярии говорит о многом.
Серьёзные проблемы со здоровьем у главы семьи начинаются в 1723 году, когда он полгода лечился в Петербурге у полкового лекаря —"был зело болен горячкою, отчего был в беспамятстве". У супругов, которые подолгу находятся на расстоянии, волей-неволей возникают подозрения в неверности партнёра..., вот и у Александра Петровича это постепенно становится навязчивой болезненной идеей. 6 сентября 1724 года у них родился сын Михаил.
Смерть Петра I крайне расстроила Пушкина А.П. и он очень тяжело переживал уход государя из жизни. В феврале 1725 года он берёт отпуск и приезжает в Москву. Здесь его опять одолевает тяжёлая болезнь, которая сопровождается целым "букетом" — сердечными болями, кровавыми рвотами и беспамятством.
В июле умирает их сын Михаил и семья уезжает из Москвы. Сначала они заезжают с родовую вотчину Пушкиных — в деревню Латыгори (сейчас это в Зарайском р-не Московской обл.), затем навещают родного брата Александра Петровича — Фёдора Пушкина в его рязанской деревне..., и в августе наконец приезжают в свою деревню Истлеево Шацкого уезда (сейчас это в Сасовском р-не Рязанской обл.). Там в ограде Казанской церкви (уже снесена) были захоронения многих Пушкиных.
В трёх с половиной километрах к востоку от Истлеево находится село Устье, там тоже когда-то жили Пушкины..., и есть сведения, что поэт Александр Сергеевич, отправляясь в Оренбург собирать материалы для своей работы "История Пугачева", заезжал к своим дальним родственникам в это Устье.
Всю последнюю неделю перед трагической развязкой Александр Петрович вёл себя не вполне адекватно. Ему опять становится "зело тошно" и он не находит себе место — мечется то в Устье, то к куму Богданову, то усердно молится в церкви и постоянно прощается с детьми.
По просьбе Евдокии Ивановны из соседней деревни привели лекаря–знахаря Анания, который начал лечить "болезного" разными корешками, настоями трав ну и конечно же заговорами..., но муж воспринимал такое лечение, как колдовство над ним и только психовал ещё больше. Его болезнь приобрела волнообразный характер — то просветления, то припадки.
Примерно 14 декабря супруга отправляет посыльного с письмом к брату мужа — "Государь мой, Федор Петрович, доношу тебе, брат ваш Александр Петрович в жестокой болезни, от которой не чаем животу ево спасение, изволь не мешкая, к нему в шацкую деревню в Ислеевую".
17 декабря с самого утра Александр Петрович с женой пошли в церковь. Супруга была уже на последних сроках беременности. После обеда они легли отдыхать и заперли дверь, чтобы им не мешали. Через некоторое время Пушкину почудилось, что около их кровати стоит "колдун" — мужик Ананий, и он в гневе стал спрашивать, как смел мужик войти к ним в комнату "без докладу".
И тут "зело стало мне тошно без меры, пожесточалось сердце мое, закипело и как бы огонь, и бросился я на жену свою ... и бил кулаками и подушками душил ... и ухватил я кортик со стены, стал ея рубить тем кортиком...".
Нянька детей услышала крики Евдокии Ивановны и позвала слуг..., те выломали двери и обезоружили Александра Петровича. Припадок у того мигом прошёл. Потом на следствии 4 февраля 1726 года он напишет — "и такое убивство жены своей ... в беспамятстве учинил".
Евдокию Ивановну перенесли в другую комнату и она вскоре умерла..., но успела исповедоваться. Священника она попросила передать её отцу, чтобы тот "не проливал де за то мужа ее и людей их крови".
Вскоре в деревню приехал Федор Петрович Пушкин, и братья с телом Евдокии Ивановны выехали в Москву. 1 января 1726 года Александр Петрович явился с повинной. Его самого арестовали, завели дело, описали имущество дома, допросили слуг и всех свидетелей по этому процессу.
На допросах Пушкин А.П. вёл себя тоже не вполне адекватно (доводил себя до исступления) и глава Преображенского приказа князь–кесарь Ромодановский Иван Фёдорович отдал распоряжение о его освобождении из тюрьмы на поруки — "понеже, он, по-видимому, весьма болен и при смерти..." и чтобы "от страха не умер безвременно и от того следствие о убивстве жены не было б безгласно".
21 января Александр Петрович был отдан под расписку его родным братьям — Федору и Илье, с запрещением покидать Москву.
Уже находясь "на воле", Александр Петрович пишет 12 февраля 1726 года завещательное письмо — "...пишу сие изустное письмо в целом уме и разуме, ежели бог переселит меня от века сего в будущую вечную жизнь...".
Далее он просит поминать его "многогрешную и недостойную" душу, просит прощения у матери покойной жены — Марии Богдановны Головиной (в девичестве Глебова, родная сестра Степана Глебова) и у всех родственников "знаемых и незнаемых".
Затем в письме он переходит к завещательным просьбам и распоряжениям — "Также прошу слезно, чтоб тело мое многогрешное приказать погрести в Варсонофьевском девичьем монастыре (в Москве, снесён при большевиках, там были похоронены его отец и дед. — И.Ш.), где положены родители наши, или где благоволите, да будет воля вашей, также прошу самим богом и пресвятой богоматерью слезно, поручаю ему с братом своим, богу и пресвятой его владычице ... рожденных мною детей моих бедных, которые малые остались в горестном и во всеконечном сиротстве, воспитать и учить страху божьему ... людей моих, всех, крепостных и бескрепостных, что есть ныне в доме моем, всем воля, куды пожелают, или как в том указе ея величества повелено будет, а дом мой пожаловал, оставляю владеть детям моим ... в деревнях наследник сын мой Лев, и во всем, дочери моей Марьи, ежели будет жива, дать сыну моему приданое за нею пять тысяч.
Писал своей рукою в самой скорости, однакож сие изустное мое писмо оставляю детям моим в крепость, якобы вместо завещательного моего писма. И вручаю вас богу и пречистой его богоматери, да будет над вами божеская милость".
Письмо заканчивается денежными распоряжениями и перечнем долгов.
Далее нам известно только то, что это письмо–завещание было отправлено в Петербург 24 февраля 1726 года. Был ли жив к этому времени Александр Петрович или уже нет — неизвестно. И как оборвалась его жизнь мы тоже пока не знаем и можем лишь только строить догадки.
Вот такая получилась грустная история..., но зато мы стали больше осведомлены о ранее почти неизвестной судьбе прадеда поэта Пушкина А.С.
Но вернёмся к судьбе нашей "бабушки–царицы". Вот уж где выпала долюшка — при семи государях протекла её жизнь и почти 30 лет в заточении.
Во время долгого Великого поста весной 1728 года у неё случился апоплексический удар (инсульт), впрочем, серьёзных и видимых глазу последствий он не оставил..., и Евдокия Фёдоровна "выкарабкалась".
Но в ноябре случилась уже настоящая беда — при посещении дома грузинской царевны Дарьи Арчиловны в селе Всехсвятское заболела корью великая княжна Наталья Алексеевна (ей шёл 15-й год) и очень быстро она там же умерла 22 ноября 1728 года. Великую княжну почти весь этот год одолевали болезни и её организм был ослабленным. Евдокия Фёдоровна очень тяжело переживала утрату полюбившейся внучки. Для молодого императора это тоже был страшный удар — он безумно любил свою старшую сестру..., ведь по сути, они выросли вместе и Наталья заменяла ему мать.
Осенью 1729 года объявляется об обручении государя с 17-летней княжной Долгоруковой (Екатерина Алексеевна, 1712 – 1747 гг.), и похоже на то, что это опять намечался брак не по любви — этим действием Долгоруковы хотели закрепить своё влияние на императора.
Свадьба была назначена на 19 января 1730 года, но ещё 6 января Пётр II простудился на жесточайшем морозе, принимая парад по случаю водоосвящения на Москве реке (Крещение Господне). Он простоял с непокрытой головой несколько часов на запятках саней, где сидела его невеста. На следующий день он слёг и ему диагностировали простудную горячку..., и лишь только на третьи сутки врачи поняли, что это натуральная оспа. От кого он мог её подхватить ? Есть сведения, что перед своим заболеванием император общался с дипломатом князем Долгоруковым Сергеем Григорьевичем, у которого дети в то время болели оспой (инкубационный период оспы длится от 5 до 15 дней). Ослабленный организм Петра II не смог справиться с болезнью.
Почти две недели прошли в безуспешных усилиях врачей..., и 17 января они сообщили членам Верховного тайного совета, что надежд на выздоровление государя нет.
И вместо свадьбы во втором часу ночи на 19 января 1730 года 14-летний император Пётр II скончался, не оставив после себя завещания о престолонаследии. Умирая, в бреду он всё звал к себе Андрея Остермана..., а последними его словами были — "Запрягайте сани, хочу ехать к сестре !".
Бабушка все последние часы перед смертью внука провела в молитвах в соседней комнате. Когда тот скончался, её подвели к постели усопшего..., Евдокия упала в обморок.
Так спустя 14 месяцев после смерти внучки Евдокия Фёдоровна лишилась и внука.
На Петре II оборвалась ПРЯМАЯ МУЖСКАЯ линия рода Романовых.
После смерти императора возник вопрос, кто станет его наследником, и Евдокия упоминалась в числе нескольких кандидатур. Есть версия, что она отказалась от престола, предложенного ей членами Верховного тайного совета, сославшись на подорванное за годы заключения здоровье и уже преклонный по тем временам свой возраст..., но это не подтверждено документами и известно нам только на уровне разговоров, включая дипломатические.
Новая императрица Анна Иоанновна (уже упоминавшаяся мной дочь царя Ивана V — соправителя и брата Петра I ) очень уважительно относилась к Евдокии Фёдоровне. Возможно, новая государыня её и помнила с детских лет..., ей было 5 годиков, когда жену её дяди увезли в монастырь.
Евдокия была приглашена 28 апреля 1730 года на коронацию императрицы и там Анна Иоанновна даже нашла момент пообщаться со старушкой..., при этом обе женщины успели и немного всплакнуть.
Последние жизненные потрясения окончательно подорвали и без того плохое здоровье бедной женщины, болевшей всё последнее время.
Умерла Евдокия Лопухина 27 августа 1731 года. Сознание покинуло её за час до смерти.
Последние слова умирающей Евдокии Фёдоровны Лопухиной были такие:
"Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного".
Похоронили её у южной стены собора Смоленской иконы Божьей Матери Московского Новодевичьего монастыря, рядом с гробницами царевен Софьи Алексеевны и её сестры Екатерины Алексеевны.
Вот здесь на фотографии её гробница:
С его стороны это тем более некрасиво, так как близкий соратник Петра I первым браком был женат на родной сестре Евдокии Фёдоровны — Ксении. И если учитывать, что он женился на два года позже Петра Алексеевича (как говорится в таком случае — "куда глаза твои глядели ?"), и уже "разговорился" после смерти своей супруги (она умерла от чахотки в 1698 г.), то его характеристика царицы Евдокии и всего рода Лопухиных просто НИЧТОЖНА..., и я её здесь даже приводить не буду. Вот бы Борис Куракин удивился "на небесах", если бы увидел оттуда, как сразу же после его смерти 17 октября Евдокия Фёдоровна начала хлопотать перед Петром II о его дочери Татьяне.
Но я думаю, что вы и без этой характеристики современника Евдокии Фёдоровны смогли составить о ней своё собственное представление.
И вот ещё один штрих.
Существует широко известная и устойчивая легенда, согласно которой Евдокия, узнав про строительство Петром I нового города на берегах Невы, ПРОКЛЯЛА это детище своего мучителя — "Питербурхъ не устоитъ за нами, быть-де ему пусту". Уж не знаю, было ли это так сказано Евдокией на самом деле, но то, что город Петра переживал ужасные наводнения и на его долю выпала самая страшная в истории человечества блокада, а за двадцать лет до этого город успел потерять столичный статус, заставляет задуматься — "чем чёрт не шутит", и что ещё может случиться в будущем.
Тем более, что у нас перед глазами трагедия Романовых, коих прокляла Марина Мнишек (жена первых двух Лжедмитриев). Она наложила проклятие на весь их царский род после того, как летом 1614 года был повешен её трёхлетний сын, который в народе известен как Ворёнок (от Тушинского вора — Лжедмитрия II). "Поганая полячка" сказала, что ни один из Романовых никогда не умрёт своей смертью..., и убийства будут продолжаться, пока все Романовы не погибнут. С отдельными поправками, но это свершилось.
Но не хочется думать о плохом..., тем более, что "Питербурхъ" так прекрасен ! Не верю я в проклятия..., все эти блокады и тяжкие последствия других ужасов — во многом из-за персонального человеческого головотяпства.
И ещё — люди, посылающие проклятья, не сочиняют таких замечательных песен.
Петербуржец в ....надцатом поколении Андрей Чернов (его дальний предок–родственник первый архитектор Петербурга Доменико Трезини, именуемый в России как Андрей Петрович Трезин, 1670 – 1734 гг., прибыл строить новую столицу в апреле 1704 г., одно из его творений — Петропавловский собор) посоветовал мне внимательно посмотреть на истоки этой легенды, что и было сделано.
И тут я выступлю в неблагодарной роли "опровергателя легенд".
Но давайте всё разберём по-порядку. Опираясь на известные документы, мы сами можем их проанализировать и понять "откуда растут ноги и чьи торчат уши" во всей этой истории.
Судя по всему, эта легенда вытекает из допросов царевича Алексея, и надо просто очень внимательно ("с карандашом в руках") ознакомиться с показаниями царевича.
Итак, на самом-то деле, это было вовсе не проклятие, а некое пророчество–откровение (сейчас многие с облегчением выдохнули...), о котором Евдокия рассказала (но напоминаю, со слов царевича Алексея) сестре Петра I — царице Марии Алексеевне (1660 – 1723, дочь царя Алексея Михайловича и Марии Милославской). Она была привезена в Петропавловскую крепость 25 мая 1718 года (в Википедии в статье о царице ошибочно написано несколько дат), 2 июля она отправлена в Шлиссельбургскую крепость, 16 ноября 1719 года была возвращена обратно в Петербург и посажена фактически под "домашний арест" в квартире гарнизонного плац–майора до 13 июня 1721 года. В общей сложности сестра царя пробыла в неволе три с половиной года.
Мария Алексеевна очень уважала Евдокию Фёдоровну и поддерживала с ней добрые отношения и даже тайно передавала царевичу Алексею весточки от матери (и брала у него деньги для Евдокии), когда та находилась в Суздальском монастыре. И вот когда Алексей только отправился в бега за границу, там ему близ Ливы (совр. Лиепая, Латвия) повстречалась тётка Мария Алексеевна, которая возвращалась после лечения в Карлсбаде. Царевич из своей коляски пересел в её карету и в завязавшемся разговоре она ему рассказала про слова его матери, в которых кроме "судьбы Питербурха" была ещё одна значимая информативная часть.
Приведу развёрнутый текст показаний царевича Алексея (касательно этой истории), который в более полном изложении в интернете почти не цитируется. Написано это было в Преображенском 8 февраля 1718 года на 4-х листах. Здесь я показываю полностью 3-й лист и часть 4-го. Это ответы на вопросы (всего их было семь), заданные царём своему сыну 4 февраля.
Если очень ВНИМАТЕЛЬНО прочитать этот первоисточник, то становится понятным, что никакого проклятия сама Евдокия не говорила, а лишь пересказала пророчества каких-то "многiх" людей. Если о первом "откровении про перемирие" (которое не сбылось) с Петром I сказано, что оно пришло ей САМОЙ и иным, то о "питербурхском откровении" говорится уже только от лица ДРУГИХ ЛЮДЕЙ. Красным шрифтом с подчёркиванием я выделил эти принципиальные различия:
"Не доехавъ Либоу (Лива, Либава, Лиепая. — И.Ш.) встретилась мне царевна Марья Алексеевна, и взявъ меня къ себе въ карету, по многимъ разговорамъ, пришла речь до матери моей, и она молвила: "Забылъ-де ты ее, не пишешь и не посылаешь къ ней ничего. Послалъ-де ты после того, какъ чрезъ меня была посылка?" И я сказалъ, что послалъ (о той посылке, что чрезъ Дубровскаго (Фёдор, из ближнего окружения царевича. — И.Ш.); а о немъ именно объявилъ, или нетъ, не упомню). И принудила меня писать письмецо къ матери (о которомъ прежь сего объявлялъ). И я говорю ей: "Я писать опасаюсь". И она мне молвила: "А что ? хотябъ тебе и пострадать, так бы нетъ ничего; видъ-де за мать, не за иного кого". И я молвилъ: "Жива ль она или нетъ?" И она сказала: "Жива-де; и было-де откровенiе ей самой и иным (здесь под словом "иным" скорее всего подразумевается хорошо знакомый Евдокии Ростовский митрополит Досифей. — И.Ш.), что отецъ твой возметъ ее къ себе, и дети будутъ; а такимъ-де образомъ: что отецъ твой будетъ боленъ и во время болезни его будетъ некакое смятенiе, и прiедетъ-де отецъ в Троицкiй монастырь на Сергiеву память, и тутъ мать твоя будетъ же, и отецъ исцелеетъ отъ болезни, и возметъ ее къ себе и смятенiе утишится. Да повидайся-де съ Кикиным (Александр Васильевич, он сопровождал царевну Марию Алексеевну в поездке в Карлсбад и был в это время в Либоу. — И.Ш.): онъ-де желаетъ тебя видеть". Еще же сказывала, что Питербурхъ не устоитъ за нами: "Быть-де ему пусту; многiе-де о семъ говорятъ". Еще же въ разныя времена, когда разговоръ прихаживалъ о матушке царице Екатерине Алексеевне (вторая жена Петра I. — И.Ш.), и я когда сталъ хвалиться милостью ея къ себе, и она говаривала: "Что-де хвалишься ? видь-де она не родная мать; где-де ей такъ тебе добра хотеть ?" (в показаниях 27 февраля царевна Мария Алексеевна сказала, что не говорила Алексею эти последние слова, а про своё видение–откровение Евдокия ей рассказывала "тому летъ 6 или больше". — И.Ш.)
Царевна Марья Алексеевна съ принужденiемъ выпросила у меня денегъ, для посылки къ матери, одново сто, а вдругорядь не упомню, триста или пятьсотъ, года три или больше назадъ. Да она жъ при Либове, когда встретилась, принудила меня написать письмецо маленькое, только о здоровье; а помнится мне такъ писано: "Матушка – государыня, здравствуй ! Пожалуй, не оставь въ молитвахъ своихъ меня". А больше того, никогда я писемъ не писывалъ. Она же казала мне отъ нее письмо, только мне его не дала, и я не хотелъ взять; а пишетъ также о милостыне; да отдала мне образъ маленькiй Богородицы, да платокъ, или четки, не упомню. Дубровскiй привезъ ко мне на Сяское устье водки бутылку отъ Аврама (брат Евдокии Лопухиной. — И.Ш.), да письмецо маленькое о оной водке, которое тамъ же изодралъ". (стр. 457, том 6, Приложения, № 148, Николая Устрялов: "История царствования Петра Великого", изд. Санкт–Петербург, 1863 г.)
Вот и получается, что эта легенда о якобы проклятом Евдокией Петербурге, "вытекла" из февральского допроса царевича, но тут всё "вилами по воде писано". Обратите внимание на фразу Еще же сказывала, что Питербурхъ не устоитъ за нами. Эти слова не закавычены Алексеем, как предыдущие и абсолютно не понятно кто это "сказывала" — Марья или Евдокия. И даже если предположить, что это говорила Евдокия, то и она ссылается на других людей — "многiе-де о семъ говорятъ"
И тут же мы находим ещё несколько источников фразы про "плохой конец" Петербурга — это всё в тех же ответах царевича на вопросы Петра I. Последний пункт–вопрос гласил:
"Все, что къ сему делу касается, хотя чего здесь и не написано, то объяви и очисти себя, какъ на сущей исповеди. А ежели что укроешь, а потомъ явно будетъ, на меня не пеняй: понеже вчерась предъ всемъ народомъ объявлено, что за сiе пардонъ не въ пардонъ".
И вот Алексей Петрович, отвечая на этот седьмой пункт, завёл речь о словах царевича Сибирского:
"... Еще жъ мне онъ сказалъ въ марте месяце 1716 года: "Въ апреле месяце въ первомъ числе будетъ перемена". И я сталъ спрашивать: что ? И онъ сказалъ: "Или-де отецъ умретъ, или раззорится Питербурхъ: я-де во сне виделъ". И какъ оное число прошло, я спросилъ, что ничего не было. И он сказалъ, "что-де можетъ быть въ другiе годы въ сей день; я-де не сказывалъ, что ныняшнего года: только смотрите апреля перваго числа, а года-де я не знаю". (там же, стр. 455, том 6, Приложения, № 147)
И как подтверждение мы ещё имеем задокументированный "майский розыск"..., и там 12 мая в 13-ом допросном пункте написан ответ царевича про этот же источник слухов о судьбе Петербурга:
"О Питербурхе говаривал, что-де недолго за нами будетъ". Говаривалъ съ словъ Сибирскаго царевича." (там же, стр. 504, том 6, Приложения, № 171)
Царевича Сибирского Василия Алексеевича я уже ранее несколько раз упоминал — это правнук долго правившего (35 лет) и окончательно разгромленного в самом начале правления царя Бориса Годунова сибирского хана (царя) Кучума. И первым браком он был женат на сестре первой жены царя Фёдора Алексеевича. Вас возможно заинтересует почему у Василия Алексеевича был титул царевича. Поясню — все потомки хана Кучума в основном перебрались в Москву, были обласканы царями Романовыми, занимали государственные посты..., и по старой традиции носили официальный титул — царевичи.
Кроме того 11 марта 1718 года на допросе камердинера царевича Алексея — Ивана Афанасьева (Большой), им было написано, что ещё раньше он слышал от своего хозяина фразу "Попомнишь меня, что Питербурхъ не долго за нами будетъ"
Надо сказать, что проклинали Петра и его творения повсеместно (правда, особо не афишируя эти настроения). Россия по большей части была деревенской, и народ возмущало то, что в угоду "кораблям и городам" деревни были пущены по миру. Крестьянам (да и не только им) во времена Петра I пришлось жить "затянув пояса"..., бесконечные войны опустошали казну и все тяготы ложились на плечи простого народа — и сеяли, и строили, и воевали..., хотя отдельные "птенцы гнезда Петрова" только жировали.
Так что, если кто-то и высказывал проклятия в адрес города на Неве — "Петербургу быть пусту", то это была не Евдокия.
Я надеюсь, что убедил вас в несправедливости существующей легенды.
Тут хочется упомянуть об одной "мистике", случившейся ровно через 50 лет после заточения Евдокии Фёдоровны в Покровский монастырь. В 1748 году в селе Тинькове была обретена чудотворная икона Калужской Божьей Матери. И что самое удивительное, "на этой иконе Богоматерь соблаговолила предстать в облике поразительно схожим с прижизненным портретом царицы Евдокии в монашеских одеждах с раскрытой книгой, написанном во время её пребывания в Покровском монастыре почти за 40 лет до обретения сей святыни".
Эта икона не раз помогала и отдельным людям (исцеляла), и жителям Калуги (спасла от моровой язвы в 1771 г.), и государству (во время войны 1812 г.). Вот здесь по ссылке можно увидеть изображение этой чудотворной иконы рядом с портретом:
Вот, пожалуй, и всё, что я хотел вам рассказать об удивительной судьбе царицы Евдокии Фёдоровны Лопухиной (и окружавших её людях), этой интереснейшей женщины, которой и приписывается авторство песни "Возле реченьки хожу млада".
Найти "напрямую" публикацию этой песни князем Одоевским мне не удалось, но зато я нашёл апокриф его статьи во втором выпуске журнала "Русский архив" (издан в Москве в 1863 году):
Сначала там приведён текст песни (в старой орфографии), нотная запись напева первых двух строк, а затем следует пояснительное описание.
Вот этот материал (там же, стр.107 – 111):
*****************
Эта песня (слова и напев) записана В. И. Далем (Владимир Иванович, 1801 – 1872 гг., писатель, этнограф, лексикограф, собиратель фольклора. — И. Ш.) и мною в половине 1862 г., с голоса одной почтенной восьмидесятилетней дамы, которая научилась ей в детстве от своей няни, следственно около 1790 годов. Голос певицы был слаб, но весьма верен,— так что напев ее мог быть весьма легко записан; неоднократное повторение и проверка убедили нас, что он записан точно так, как его пела Марья Ивановна (имя певицы). Ни напев, ни слова этой песни доныне не были известны в печати. Слова ее интересны по своему отношению к известному историческому происшествию — постриженью Евдокии, первой жены Петра первого; напев — в высшей степени оригинален и своебытен и может служить образцом напева настоящих наших старинных песен.
Эти исконные напевы с каждым днем более и более теряются, ибо их или никто не записывает, или записывают люди, считающие для себя долгом поправлять их, яко бы варварские, т. е. переделывать на западный, и к сожалению всего чаще на итальянский лад (столь противный характеру чисто русской мелодии), как то делалось от времен Прача (Иван, Ян Богумир, ум. в 1818 г., фольклорист, композитор, педагог. — И. Ш.) до Варламова (Александр Егорович, 1801 – 1848 гг., композитор, автор музыки песни "Вдоль по улице метелица метёт". — И. Ш.), который всех более исказил наши народные напевы.
Так было некогда и в литературе, когда издатели народных произведений считали долгом поправлять «подлые» слова русских песен и их, как говорилось тогда, облагораживать; это странное и нелепое направление прекратилось в литературе и кажется безвозвратно; пожелаем, чтобы оно прекратилось и в нашей музыке. Народный напев есть такая же святыня, как и народное слово, и имеет такое же полное право на историческую точность. Чтобы сказали ныне читатели, если бы, вместо первых двух стихов нашей песни, им предложили следующие:
Дева ходит возле речки,
Река деве той грозит
и проч. в том же роде.
Точно в таких же исправлениях, как в словах, так и в ритме, грешны почти все издатели до ныне появившихся так называемых русских песен. Мы слышали, что наш даровитый музыкант М. А. Балакирев (Милий Алексеевич, 1837 – 1910, композитор, пианист, дирижёр, глава "Могучей кучки". — И. Ш.) собрал в своих путешествиях значительное число вовсе неизвестных доныне русских мелодий, и убеждены, что он, при своем глубоком музыкальном чувстве, не впадает в странное заблуждение Шпревичей (Шпревиц Даниил Иванович, род. в 1774 г., был педагогом Одоевского. — И. Ш.), Прачей, Кашиных (Кашин Даниил Никитич, 1769 – 1841 гг., композитор, педагог, дирижёр. — И. Ш.) и Варламовых. Нельзя не пожелать также, чтобы публика встретила собрание настоящих русских напевов с полным сочувствием.
Предлагаемый напев записан с величайшею точностью; сохранена разнотактность, столь часто встречающаяся в наших старинных напевах; фортепианное сопровождение мы постарались составить сколь возможно проще (sine quarta consonante),— что довольно подходит к того рода гармонии, который слышится в наших народных хоровых исполнениях; мы нигде не осмелились ввести септаккорда, который еще и не был изобретен в ту эпоху, когда творились наши старинные мелодии и от которого в конец искажается характер всякого русского пения как мирского, так и церковного, что заметил еще незабвенный наш М. И. Глинка, — хотя, под влиянием общего убеждения и нынешнего вкуса, и он как бы против воли, вводил изредка септаккорд в сопровождение к русским мелодиям. Впоследствии, в особом, специальном сочинении, мы будем иметь случай обратиться к этому любопытному факту в истории нашей музыки.
По всей вероятности, начало предлагаемой нами песни гораздо древнее времен Петра; здесь, как часто случается, к старинному началу приделано в словах новое окончание, но музыкальный напев остался тот же,— и тем он интереснее. Вообще собиратели напевов, подобно собирателям слов, должны обращать внимание на варианты одного и того же напева.
1863 К. В. О.
*****************
Мы видим, что по мнению князя Владимира Одоевского, истоки этой песни (по крайней мере, ритм напева) возникли ещё до "петровских времён", а значит мы имеем дело с материалом, которому как минимум 350 лет..., а сколько на самом деле — точно неизвестно.
При помощи скриншотов в журнале "Русский архив" я сделал коллаж и теперь ноты напева вместе со старинным текстом можно посмотреть здесь:
По всей видимости, на уже существующий ранее напев и были написаны слова песни. Долго повторяющаяся напевная тема характерна для того времени — женщины часто пели подобные длинные песни, занимаясь каким-то рукоделием.
Могла ли эта песня быть написана самой бывшей царицей ? Я показал этот текст поэту Андрею Чернову и он подтвердил большую вероятность этого. Уж что-что, а в старом и в древнем русских языках Андрей Юрьевич разбирается великолепно (он автор поэтического перевода "Слово о полку Игореве" и исследователь этого произведения древнерусской культуры).
И чуть позднее я нашёл документальное подтверждение такой вероятности.
Упоминать даже намёком в "народном творчестве" царских особ в те времена было не принято, так как такое деяние считалось крайне оскорбительным..., а если ещё и смысловой контекст был не в пользу властителей мира сего, то такая вольность была просто смерти подобна. Поэтому решиться написать подобный текст (о насильственном постриге по велению Петра) могли очень немногие люди..., которым уже терять было нечего, "кроме своих цепей".
Некоторые мне могут возразить и сказать, что в таком случае эта песня могла быть написана позднее — в менее кровожадные времена..., допустим, при Елизавете Петровне или Екатерине II.
Нет, слова этой песни были созданы между второй половиной 1699 и 1704 годом. Это подтверждается написанным ниже.
Показываю одно судебное дело, которое было начато (как обычно по доносу) в конце 1729 года при Петре II и закончено при императрице Анне Иоанновне. Напомню, что к тому времени Евдокия Фёдоровна уже была "реабилитирована" и упоминать её имя в связи с прошлыми негативными событиями было строжайше запрещено.
*************
"Его Императорскому Величеству Самодержцу всероссийскому всеподданейшее доношение из Адмиралтейской Колегии.
Секретное.
Октября 26 дня сего 1729 году обретающейся в Ревеле от флота кананир Аврам Гаврилов сказал за собою Вашего Императорскаго Величества слово, и допросом показал на кананира ж Носова в слышании от него в песнях непристойные слова, касающияся к чести Ея Величества, Государыни Царицы Евдокеи Феодоровны, в чем и оной Носов допрашиван же. И ис тех их допросов в разсмотрение Вашему Императорскому Величеству приносим при сем экстракт и что с ними чинить о том всеподданнейше просим указу.
Декабря 25 дня 1729 году.
Наум Сенявин.
Секретарь Василий Михайлов.
К поданию в Верховном Тайном Совете.
____________
Экстракт
Из допросов кананиров Аврама Гаврилова и Ивана Носова, по которым они показали, а имянно:
Гаврилов:
Прошедшаго октября 24 числа он, Гаврилов, слово Государево за собою на конанира Ивана Носова сказал для того:
В бытность ево, Гаврилова, на Зелейном дворе на карауле пришел де он, Носов, из города пьяной и пел песню, касающуюся к чести Ея Величества Государыни Царицы Евдокеи Феодоровны, такую: «Постригись, моя немилая, постригись, моя постылая; на постриженье тебе дам сто рублев, на поскимленье тысячю, монастырь тебе построю в Суздале». А имя де Ея Величества в той песни не упоминалось, и от оной песни он, Гаврилов, унимая ево, Носова, говорил: для чего де он, Носов, такую песню поет (ибо де за такую песню в прошлом, 1704-м году в Азове при боярине Степане Ловчикове – Штокова полку салдат, а как зовут‚ он, Гаврилов, не упомнит, наказан батогами). И он, Носов, вскоча, и стал де ево, Гаврилова, бить и подбил ему глаза и нос розбил до крови. И о том де о всем случае после того пришедшему караульному ж адмиралтейскому кананиру Зеновью Смольянинову он, Гаврилов, сказывал; при котором он, Носов, вскоча и хотел ево, Гаврилова, еще бить и говорил: поди де на меня в той песне доноси; токмо де тот кананер Смольянинов бить ево, Гаврилова, ему, Носову, не дал; а как де он, Носов, песню пел и ево, Гаврилова, прежде того бил, тогда никого кроме их двух не было.
А Носов сказал, что того числа на Зелейной двор он, Носов, пришел из города пьяной, песню при оном кананире Авраме Гаврилове пел: «Постригись, моя немилая, поскимься постылая: на постриженье дам сто рублев, на поскимленье дам тысячю, поставлю келейку в Ярославле красном городе, – тонешенку малешенку. Съезжались князья бояре, тут келейке дивовалися, што это за келейка тонешенка малешенка, што это за старина молодешенка пострижена». – и оную де песню ево, Носова, он, Гаврилов, петь унимал, и потому ево уйму он, Носов, петь и перестал; а, бил де он, Носов‚ ево, Гаврилова, после того за то, что требовал он, Носов, от него, Гаврилова, своего долгу и за брань; а, пел де он вышеобъявленную песню с простоты своей в пьянстве, я не с умыслу, и касается-ль та песня к чести Ея Величества, про то де он, Носов, не знал, и запрещения о той песни ни от кого не слыхал. Токмо де тогда как он, Носов, окончал ту песню, услышал от него, Гаврилова, что прежде де сего оная песня петь запрещалась.
Наум Сенявин.
Секретарь Василей Михайлов.
___________
1730-го г. Генваря 9-го дня по сему доношению Его Императорское Величество указал от флота кананиру Авраму Гаврилову, которой сказал за собою слово и показывал на кананира ж Ивана Носова. А по роспросом их в Адмиралтейской колегии того не явилось. За ложное того слова сказывание учинить ему, Гаврилову, наказание вместо кнута гонять спиц рутен и послать в Гилянь, и о том в Адмиралтейскую калегию послать указ.
Канцлер Граф Головкин
Князь Дмитрей Галицын.
Подписан тогож числа.Василий Степанов.
___________
Высокоучрежденному Правительствующему Сенату из Адмиралтейской колегии.
Репорт:
По присланному Ея Императорскаго Величества. из верховного Тайного Совета, февраля от 28 дня сего 730 году указу от флота кананиру Авраму Гаврилову, которой сказал за собою Ея Императорскаго Величества слово и показывал на кананираж Ивана Носова; а по роспросам их того не явилось. За ложное того слова сказыванье при собрании морских служителей наказание учинено: гонен спиц рутен и для отсылки в сылку в Гилянь отправлен при промемории в военную колегию апреля 23 дня 1730 году.
Обер секретарь Василей Михайлов."
******************
(Пынин А.Н. "Дела о песнях в XVIII веке (1704–1764), Санкт–Петербург, 1900 г.)
Уж не знаю, консультировались ли следователи по этому делу с Евдокией Лопухиной как "претенденткой на авторское право", но мы видим, что это тот редчайший случай, когда наказание понёс доносчик.
Из этой довольно-таки забавной судебной истории, нам интересно было узнать, что ещё в 1704 году за "публичное исполнение" этой песни били батогами.
Вполне понятно, что в дальнейшем текст прирастал уже различными дополнениями и изменениями..., к примеру, есть более длинный вариант слов, приписываемый к Саратовской губернии.
На сайте русской народной музыки есть полный текст этой песни (как записано Далем и Одоевским) в современной орфографии:
Возле реченьки хожу, млада, —
Меня реченька стопить хочет;
Возле огнчика стою, млада, —
Меня огнчик спалить хочет;
Возле милаго сижу, млада, —
Меня милый друг журит-бранит,
Он-то журит-бранит,
В монастырь идти велит:
«Постригись, моя немилая,
Посхимися, постылая!
На постриженье выдам сто рублей,
На посхименье тебе — тысячу!
Я поставлю нову келейку
В зеленом саду под яблоней;
Прорублю я три окошечка:
Первое — ко Божьей церкви,
Другое-то — во зеленый сад,
Третье-то — во чисто поле.
В Божьей церкви — ты намолишься,
В зеленом саду — нагуляешься,
Во чисто поле — насмотришься!»
Случилось ехать князьям-боярам.
Они спрашивают: «что за келейка,
Что за келейка, что за новенька?
Что в ней за монашенка за молоденька?
Еще кем она пострижена?»
Отвечала им монахиня:
«Я пострижена самим царем,
Я посхимлена Петром Первыим,
Через его змею лютую!»
На просторах интернета мне не удалось найти аудио запись этой песни. Скорее всего, она просто НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
И тут у меня возникла идея ВОЗРОДИТЬ эту старинную песню и я послал имеющийся текст и ноты замечательной певице Надежде Меньших. Я с ней знаком несколько лет и не перестаю восхищаться её талантом. Она великолепно исполняет совершенно разноплановые музыкальные произведения, её диапазон от рок-композиций до эстрадных и народных песен. Надеждой исполнено несколько песен и на мои слова.
Лично я в нотах полный профан (СИ от ДО могу отличить только если они написаны на нотном стане), поэтому в этом деле полностью доверился Надежде.
Вот так, благодаря Афанасию Фету, Владимиру Далю, Владимиру Одоевскому и Надежде Меньших, нам всем вместе удалось вернуть к жизни эту замечательную песню.
А теперь послушайте результат "нашей затеи". За несколько сотен лет эта очень старая песня ПРОЗВУЧИТ ВПЕРВЫЕ (а тем более на широкую аудиторию). Я даже не знаю, существует ли в интернете что-либо ОЗВУЧЕННОЕ из русского песенного фольклора ещё более стариннее, чем эта песня.
Для сайтов, где нет встроенного плеера, я даю ссылку на прослушивание и скачивание этой песни:
______________________________
Август – декабрь 2017 г.
Игорь Шап
Рег.№ 0282186 от 1 марта 2018 в 19:13
Другие произведения автора:
Нет комментариев. Ваш будет первым!
