"Нотариус из Квакенбурга"

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в которой Мельхиор начинает самостоятельную жизнь

 

Меня зовут Мельхиор Ян Лукас. Правда я не люблю имя Мельхиор, потому, что у людей оно, как правило, ассоциируется со столовыми приборами. Всякими там ложками и вилками. Поэтому я обычно говорю, что меня зовут Ян Лукас. Так проще и демократичнее. Хотя я происхожу из знатного сословия и имею, в отличие от простых гведов, право на два имени. Однако моему шефу месьеру Мартиниусу почему-то нравиться называть меня именно Мельхиором, а я стесняюсь ему сказать, что мне это не по вкусу. Но я, кажется, забежал вперёд. Попробую, всё-таки, рассказать эту историю по порядку.

Родители дали мне первое имя в честь моего деда Мельхиора Теофила Лукаса, который при короле Себастьяне Втором дослужился до генеральского чина, командовал бригадой лёгкой кавалерии и геройски пал в битве при Портобелло. Мой отец Ян Мельхиор, продолжая семейную традицию, служил в уланском полку и после окончания Большой Северной войны вышел в отставку в чине ротмистра. Уже в зрелом возрасте он женился на Камелии Левант, дочери Хенрика Леванта, адвоката из Квакенбурга. Вскоре после моего рождения отец умер, так как его здоровье было подорвано ранами и лишениями военного времени. Моя матушка оставшаяся к тому времени совсем одна на белом свете, купила небольшую квартиру на Кронской улице в Квакенбурге, в которой я и вырос.

Мама приходила в ужас от одной только мысли, что её сын тоже будет военным, как и муж. Поэтому она приложила все силы, чтобы воспитать во мне отвращение к армии и военной службе. Надо признать, что это ей удалось только отчасти. Хотя в детстве мне не разрешалось играть с игрушечными пистолетами и ружьями и у меня никогда не было оловянных солдатиков, как и всех мальчишек, меня тянуло посмотреть на высоченных гвардейских гренадеров, стоящих в карауле у Королевского дворца. Часто после уроков мы с ребятами играли в войну в Городском парке. Пару раз мне удалось увидеть и ежегодный парад Гвардейского корпуса в день рождения нашего короля. Всё же, несмотря на всё это, когда я повзрослел, у меня не появилось ни малейшего желания определиться на военную службу.

Когда мне исполнилось семнадцать лет, уступая матушкиным мольбам, я поступил в университет на юридический факультет. Через три года моя бедная мама скоропостижно умерла от воспаления лёгких. Мне пришлось бросить учёбу, так как денег оставшихся после мамы оказалось совсем немного, и нужно было решать: как жить дальше. Необходимо было найти какую-то работу, чтобы обеспечить своё существование.

Сначала я попытался найти место в одной из крупных юридических контор, вывески которых так часто бросаются в глаза на Гранд-бульваре в центре города. Через неделю напрасных хождений, я понял, что у бедного недоучившегося студента нет ни одного шанса устроиться в солидную фирму. Везде меня встречали вежливые клерки, которые, быстро справившись у хозяина о наличии вакансий, провожали меня к выходу. Пришлось расстаться с мечтой о Гранд-бульваре и хорошем заработке. На последние деньги я покупал квакенбуржские газеты и тщательно изучал страницы с объявлениями о трудоустройстве. К сожалению, ничего подходящего для меня не было. Деньги таяли как снег под солнцем. Я уже совсем отчаялся и стал подумывать о том, чтобы всё-таки поступить на военную службу.

Однажды, читая колонку объявлений в «Гведском курьере», я обратил внимание на странное объявление. Оно было очень лаконичным и конкретным: «Требуется гений». Терять мне было нечего, деньги почти кончились и хотя я, конечно, не считал себя гением, всё же решил попытать счастья.

Не откладывая в долгий ящик принятое решение, уже на следующее утро, я отправился по указанному в объявлении адресу: Зелёная улица, дом пятьдесят пять. Миновав огромное квадратное здание Биржи, я свернул за угол на Зелёную улицу. Домом под номером пятьдесят пять оказался уютный двухэтажный кирпичный особняк весь поросший вьюном, из чащи которого выглядывали узкие окна с частым переплётом. Перед домом, как это обычно принято в Квакенбурге, находился маленький цветочный газон, через который от улицы к дверям вела дорожка, выложенная серой узорной плиткой. Пройдя по дорожке к дому, я увидел на дверях красный почтовый ящик с эмблемой королевской почты и начищенную металлическую табличку. На табличке было написано «Доктор Мартиниус. Нотариальные услуги». Затаив дыхание, я постучал в дверь. Дверь мне открыла пожилая женщина в белом фартуке и чепце. Связка ключей на её пояске сообщала всему миру о том, что женщина занимает важный пост домоправительницы. Ласково улыбаясь, она спросила меня:

— Что вы хотите, молодой месьер?

— Доброе утро, — вежливо поздоровался я с ней. — Я прочитал объявление в «Гведском курьере» и решил предложить свои услуги.

— А, так вы гений? — всё так же улыбаясь, сказала женщина. — Проходите, проходите. Доктор Мартиниус вас давно ждёт.

Женщина проводила меня на второй этаж, где, войдя в одну из дверей, мы оказались в большом кабинете.

— Располагайтесь здесь поудобнее, молодой месьер, — домоправительница указала мне на одно из нескольких кожаных кресел, стоящих возле письменного стола. — Пожалуйста, немного подождите. Доктор Мартиниус сейчас придет.

Ещё раз улыбнувшись на прощание, она вышла. Я остался один, уселся в кресло и осмотрелся вокруг. Кабинет производил солидное впечатление. Казалось, что здесь работает великан. Высокий потолок, высокие стрельчатые окна, полузакрытые плотными шторами, стены отделаны дубовыми панелями, на которых в рамках под стеклом висели какие-то грамоты и дипломы, пол покрыт толстым цветным ковром. Огромный резной стол, у которого я сидел, уставлен различными принадлежностями для письма. Тяжёлые книжные шкафы тёмного дерева, стоящие вдоль стен и картины, украшающие простенки между окнами, создавали впечатление достатка и надёжности.

За дверью послышались быстрые мелкие шажки, и в кабинет вбежал маленький человечек в чёрном сюртучке. Человечек был худ, сутул и совершенно лыс.

— Приветствую, приветствую вас, юноша! — с энтузиазмом пропищал он, помахав мне рукой в знак приветствия.

Прежде чем я успел что-нибудь сказать в ответ, человечек пробежал мимо меня и устроился за письменным столом.

— Меня зовут доктор Мартиниус, Бенедикт Мартиниус. А как ваше имя, позвольте узнать?

— Мельхиор Ян Лукас, месьер доктор, — пробормотал я, слегка ошарашенный необычной внешностью и энергией хозяина кабинета. — Я пришёл по объявлению, поданному вами в газету.

— Ах, месьер Лукас, это прекрасно, что вы откликнулись, но мне требуется гений. Я же ясно указал в объявлении, что ищу гения. Вы соответствуете моему требованию?

— Мне трудно судить о том, соответствую ли я вашим требованиям, пока не узнаю, в чём будут заключаться мои обязанности, — постарался я уклониться от прямого ответа.

— Ваши обязанности, месьер Лукас, будут заключаться в том, чтобы привести в порядок мои бумаги. Я имею в виду деловую документацию и огромную библиотеку, которую собираю много лет. Так как книги в библиотеке написаны на разных языках, вам нужно будет в течение шести месяцев овладеть самыми распространёнными из них, чтобы правильно составить каталог. Кроме того, вы должны обладать знаниями по юриспруденции, чтобы помогать мне в моей работе. Я, как вы знаете, нотариус и мне необходим секретарь. Это основные мои требования к помощнику, а остальное вы узнаете потом. Так как я считаю, что мой помощник должен обладать обширными знаниями в разных областях науки, быть воспитанным, аккуратным, честным, трудолюбивым, не иметь вредных привычек, то можно сделать вывод, что такой человек, если он вообще есть на свете, должен быть гением. Я подал объявление, надеясь, что во всём Квакенбурге найдётся хотя бы несколько человек, отвечающих моим требованиям. Однако за месяц отважились прийти только вы. Чтобы принять решение я хотел бы, чтобы вы рассказали о себе подробнее.

Я вкратце описал эксцентричному нотариусу свою биографию и, к своему удивлению, без дальнейших разговоров был принят на службу с жалованьем в двести гведских крон в месяц и бесплатным питанием. На следующий день я, собрав свои скромные пожитки, переехал к доктору Мартиниусу, так как он предложил мне жить в его доме, в большой светлой комнате на втором этаже. Моя комната находилась рядом с его кабинетом и, таким образом, я был у него всегда под рукой. Свою квартирку на Кронской улице я сдал в наём одному приезжему студенту. Вот так началась моя самостоятельная жизнь.

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ,

в которой Мельхиор чувствует себя счастливым

 

Работа у месьера Мартиниуса оказалась не такой уж и трудной, как он пугал меня при знакомстве. Обычно с утра до обеда нотариус принимал посетителей: давал юридические консультации, заверял документы, выдавал доверенности. Я помогал ему в этом и, таким образом, постепенно набирался опыта. После обеда доктор уходил по своим делам в город. Во время его отсутствия, я занимался деловыми бумагами или возился в библиотеке. После ужина мы расходились по своим комнатам, и я изучал иностранные языки или право. Перед сном я немного гулял по окрестным улицам.

Кроме нотариуса и меня в особняке постоянно жила ещё служанка по имени Саския — та самая женщина, которая открыла мне дверь в первый мой приход сюда. Саския готовила и убирала в доме. Служанка оказалась отличной кухаркой, и только очень большой привереда остался бы недоволен её стряпней. Доктора Мартиниуса она всегда именовала старым месьером, а меня стала называть молодым месьером. В доме было чисто и тепло. К моим услугам была обширная библиотека. Нотариус был мною доволен. Так незаметно прошло несколько месяцев. Я чувствовал себя счастливым. Наша жизнь текла неторопливо, по раз и навсегда установленному распорядку и через короткое время мне стало казаться, что так всегда было и всегда будет. Как же я ошибался!

Доктор Мартиниус оказался действительно очень необычным человеком. Трудно сказать, сколько ему было лет. В зависимости от освещения и собственного настроения нотариус мог выглядеть и на сорок, и на шестьдесят. Его внешность, конечно, сразу обращала на себя внимание. При исключительно малом росте и редкостной худобе месьер Мартиниус был ещё и сутул, что превращало его фигуру в какое-то подобие вопросительного знака. Лицо моего хозяина было длинным и узким, с торчащим вперёд любопытным носом. Маленькие круглые голубые глазки сверлили собеседника и, казалось, видели его насквозь. Однако, при такой неординарной внешности месьер Мартиниус, как ни странно, производил на людей скорее приятное впечатление. Недостатки его внешности компенсировались кипучей энергией, которую он излучал, приветливым выражением лица и любезным обхождением со всеми, с кем ему приходилось иметь дело.

Как я уже говорил, он был совершенно лыс, без малейших признаков волос на голове. Но это был не тот случай, когда говорят, что умные волосы покинули глупую голову. Напротив, месьер Мартиниус обладал очень умной головой. Со временем я узнал, что мой хозяин являлся великолепным специалистом в области нотариального права, а также большим любителем и знатоком литературы. Кроме того, он отлично играл в шахматы и нередко просил меня составить ему вечером компанию. По сравнению с нотариусом, я был слабым игроком, но охотно соглашался сыграть с ним партию-другую, чтобы повысить своё мастерство.

Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что месьер Мартиниус был увлекающимся человеком. Его постоянно захватывало нечто новое, и он на короткое время отдавался этому весь без остатка. Плохое в этом было то, что увлечения хозяина отражались на мне и Саскии. Так, два месяца он посещал школу танцев и, несмотря на свой возраст, освоил несколько довольно сложных па. Нам со служанкой стоило больших трудов отговорить нотариуса научить и нас отплясывать весёлый перестук и гвинский танец с бубенчиками. А как-то одним из его клиентов оказался доктор Зудик, фанатичный поклонник вегетарианского питания. К сожалению, тощий как штакетник доктор убедил нашего старика в исключительной пользе овощей и фруктов и доказал ему, что мясо несёт всем нам скорую и ужасную гибель. После этого, некоторое время слово «жаркое» было в нашем доме под запретом, а Саския, накрывая на стол, едва сдерживала слёзы. К счастью, это продолжалось не долго. Однажды, когда мы с нотариусом, глядя друг на друга, уныло жевали морковные котлеты, патрон вдруг швырнул вилку на стол и пропищал:

— К чёрту эту гадость! Саския, нет ли в доме чего-нибудь мясного?

Была у старого нотариуса и маленькая слабость. Мой шеф благоговел перед титулованными вельможами, всеми этими князьями, герцогами, маркизами, графами и баронами. В нашей библиотеке на почётном месте стояли толстые тома «Гведского родословника» и старик проводил много времени, изучая генеалогию старинных знатных родов: Пергамéнтов, Даниэллей, Козелл-Козликов, Кронье, Делибрандов и других.

Королевский Геральдический департамент в лице моего шефа нашёл самого преданного читателя своего издания «Собрание гведских вельмож». Месьер Мартиниус мечтал однажды тоже получить золотые рыцарские шпоры и титул из рук самого короля. Стать графом или уж на худой конец бароном было самым заветным желанием старика. Мне было непонятно, как такое большое тщеславие помещалось в таком крошечном тельце.

Однако всё же главной страстью Бенедикта Мартиниуса, которой он отдавался со всем своим незаурядным темпераментом, была история. Он был горячим патриотом и неутомимым исследователем прошлого родной страны и её народа. Нотариус и меня постарался увлечь своей страстью к истории. Благодаря ему я познакомился со многими материалами на эту тему. Он постоянно рекомендовал мне прочесть ту или иную книгу и через короткое время я уже неплохо разбирался в этом предмете. Моему хозяину был необходим благодарный слушатель и частенько по вечерам мы удобно устраивались у камина в библиотеке и, потягивая кофе с коньяком, обсуждали различные моменты истории нашего королевства. Как-то доктор Мартиниус поделился со мной планами относительно своих будущих исторических исследований.

— Как известно, Мельхиор, у многих народов мира есть легенда о потопе. Есть такая легенда и у нас. Никто на самом деле не знает, откуда в Гвецию пришли племена под началом Алкуина, Кируина и Мелуина — трёх братьев-близнецов. Древнее предание говорит, что из чудесной Флорианы — Страны Цветов, где царила вечная весна. Боги заботились о том, чтобы жители этой страны не знали, что такое нужда, болезни и горе. Жизнь во Флориане была так легка и беспечна, что люди перестали ценить то, что им дали боги и сделались ленивы, завистливы и неблагодарны. Они требовали от богов всё больше и в своей жадности и гордости дошли до того, что стали поносить богов и говорить, что боги им не нужны. Разгневались за это на них боги и обрушили на Флориану свой гнев. Они попросили самого сурового бога Деуса наказать неблагодарных. И вот, задул страшный ветер, который ломал вековые деревья как тростинки, с неба на несчастных людей обрушился ледяной водопад, всегда тёплое ласковое море вдруг поднялось тёмной свинцовой стеной и пошло на берег, сметая всё на своем пути. Люди, возомнившие о себе, что они равны богам, гибли массами. Остатки народа бежали из Флорианы по единственному возможному пути на север, а наступающее позади них море поглощало вечнозелёные леса, цветущие сады, прекрасные города и уютные деревушки. Так с лица земли навсегда исчезла Счастливая Флориана.

Уцелевшие флорианцы выбрали своими вождями трёх братьев-близнецов Алкуина, Кируина и Мелуина. Разделив народ на три колонны, братья повели его дальше, в поисках нового места для поселения. Но нигде им не удавалось остановиться. Где-то не было воды, где-то земля была неплодородна, где-то местные жители были враждебны. Так в скитаниях прошло несколько лет. Многие погибли в пути. Всё это время несчастные беглецы неустанно просили богов смилостивиться над ними. Наконец, гнев богов стал утихать и, собравшись на совет, они решили простить оставшихся в живых флорианцев. Но, чтобы те не забыли полученного урока, боги повелели, чтобы отныне всё необходимое для жизни люди добывали себе сами тяжким трудом без помощи свыше.

Вскоре после этого на берегу широкой реки Алкуин, Кируин и Мелуин встретили волшебника по имени Гведикус. На правом его плече сидел чёрный орёл, а на левом — белый голубь. Гведикус передал близнецам решение богов и указал место для поселения. Упав на колени, братья возблагодарили богов и попросили Гведикуса быть покровителем и заступником их народа. В его честь они назвали страну Гвецией, себя гведами, а реку, где произошли эти события — Гведианой. По легенде, на месте встречи близнецов с Гведикусом был установлен большой камень.

Чтобы больше никогда гордыня не смогла овладеть ими, гведы стали давать себе имена в уменьшительной форме: Братик, Лютик, Фунтик, Ёжик… Эти имена впоследствии превратились в гведские фамилии.

Гведы и сегодня чтут Гведикуса, как покровителя своей страны. Они верят, что орёл с его правого плеча наказывает злых, а голубь с левого плеча награждает добрых. Наши дети верят, что волшебник в новогоднюю ночь приносит подарки и кладёт их им под кроватки.

Страна, в которой оказались беглецы, была обширной и богатой. Почти всю её окружали высокие горы и только на востоке и юге в сушу глубоко вдавались морские заливы. В центре страны возвышалась огромная гора, длинные отроги которой делили страну на несколько отдельных областей. С горы струились реки, орошавшие плодородную почву. На северо-востоке лежало большое озеро, отделявшее длинный узкий полуостров от основного массива земель. Север и центр были покрыты густыми хвойными и лиственными лесами, и только на юго-западе находилась обширная пустыня. Её пески доходили почти до побережья южного залива, вдоль которого узкой полосой тянулись тропические заросли. Западную часть занимала равнина, покрытая высокой травой.

Страна изобиловала различными животными и птицами. В её недрах скрывались богатые запасы руд. Воды были полны рыбы. Климат был мягким. Лето было долгим и жарким. Снег выпадал только на далёком севере. Дальше легенды рассказывают, что от Гведианы Алкуин, Кируин и Мелуин повели свой народ к Большой горе. За обилие деревьев центральную область назвали Зелёной страной, а самый большой лес — Зелёным лесом.

В середине Зелёной страны гведы заложили город Квакенбург. Квакенбургом это место называли гвины — жители соседней Гвинляндии — из-за большого количества лягушек, которых они здесь ловили. Для гвинов лягушки и змеи издавна считались деликатесом и лекарством. После основания Квакенбурга братья поспорили — кому править в Зелёной стране? Алкуин хотел управлять народом единолично, Кируин предлагал царствовать сообща всем троим, а Мелуин — по очереди. Так и не договорившись, Кируин и Мелуин, каждый со своими сторонниками, покинули Квакенбург. Кируин ушёл на север к Голубому озеру в Голубую страну и основал свой город — Ксант. По легенде, Ксант — имя дракона, которого на том месте убил Кируин. Мелуин же направился на юг и после долгого и трудного пути построил город Портобелло на берегу океана в Оранжевой стране. Так гведы разделились на три племени. Жителей севера стали называть озёрными гведами, центра — лесными, а юга — южными гведами. Немного позже гведы из Голубой страны, двигаясь всё дальше на восток, вышли на побережье Синего моря и на полуострове построили город Ориент, ставший главным городом Синей страны. Жителей Синей страны назвали поморскими гведами. Вот таким образом старинные предания рассказывают о появлении гведского народа.

Нотариус перевёл дыхание и сделал глоток кофе.

— А что говорит наука? — задал я вопрос. Пусть старик порадуется, что у него любознательный помощник. Одобрительно посмотрев на меня, Мартиниус с увлечением продолжал:

— Гведские учёные-историки, так называемые гведографы, в результате своих исследований установили, что с древних времён территорию Гвеции населяли различные народы. На северо-западе в Гвинляндии, которую теперь чаще называют на гведский манер Фиолетовой страной, гвины — потомки каких-то арийских племён. В Великой Жёлтой пустыне имолы — кочевники неизвестного происхождения, а на южном побережье когда-то находились колонии древнегреческих городов-государств. Потомков гордых эллинов в наши дни называют гведиотами, чтобы отличать от гведов. Даже древние египтяне посещали Гвецию. На побережье Гведской Ривьеры недалеко от Сан-Питера местные жители однажды откопали статую Изиды, египетской богини. Затем, согласно легендам, одиннадцать веков назад сюда пришли Алкуин, Кируин и Мелуин со своими людьми. Впоследствии в Портобелло поселилась группа французских гугенотов, а также небольшое число евреев.

Моя мечта, Мельхиор, найти тот самый камень, который был установлен на месте встречи Алкуина, Кируина и Мелуина с Гведикусом и тем самым доказать, что и братья-близнецы, и Гведикус действительно существовали. Когда-нибудь я организую экспедицию к берегам Гведианы и обязательно найду этот камень.

Гведикус, наряду с братьями-близнецами, Яном Квакенбуржским-Крестителем Гвеции, Хенриком Великим и королём Себастьяном, одна из значительнейших и интереснейших личностей в истории нашей страны, Мельхиор. О нём существует множество легенд и преданий. Он творил чудеса, понимал язык животных и птиц, повелевал стихиями, помогал людям, лечил и спасал их, карал злодеев. Я хочу найти материальное подтверждение этому. Я думаю, что Гведикус был кем-то, похожим на китайских мудрецов-даосов, которые, чтобы достичь бессмертия, учились управлять жизненной энергией. Может быть, Гведикус бывал в Китае и был знаком с учением даосов? Вопросы, вопросы… Постараться найти на них ответы, что может быть увлекательнее этого, Мельхиор?

— Я понимаю вас, доминус [1] .

— Ах, мой мальчик! Как много люди ещё не знают о своей собственной истории даже в наш просвещённый век. И это, когда по мощёным гладким камнем улицам мчат роскошные экипажи, величественные здания ярко освещены газовыми лампами, а комфортабельные парусные пакетботы из Ориента достигают островов Гведской Ост-Индии всего за одну неделю! Когда образование и прогресс поднялись на невиданную вершину! Ведь сегодня даже в самой захолустной деревеньке где-нибудь за Большой горой можно найти грамотного селянина. И в это самое время, в нашей цивилизованной стране, мы часто рассказываем друг другу какие-то байки не зная, что в них правда, а что нет. Мой долг, Мельхиор, внести посильную лепту в историческую науку!

— Может быть, когда-нибудь в далёком-далёком будущем люди дойдут до такого взлёта мысли, что смогут овладеть не только силой ветра, как сейчас, но и, например,.. силой пара? — наугад предположил я.

— Да-да, — насмешливо подхватил старик, — и придумают какие-нибудь пароходы, к которым будут цеплять телеги с пассажирами и багажом! Нет, мой дорогой Мельхиор. И у человеческого гения есть предел.

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

в которой у Мельхиора появляется возможность увидеть шедевр

 

— Что у нас сегодня на завтрак, Саския? — спросил как-то утром нотариус, усаживаясь за стол в столовой.

— Сосиски по-кронски с горчицей и яичница с помидорами, — ответила служанка, внося в столовую большой поднос, уставленный тарелками.

— Кстати о сосисках по-кронски, Мельхиор, — обратился ко мне Мартиниус. — Сегодня меня должен посетить молодой граф Озрик Де-Бург. Я вчера получил письмо от его отца графа Бертрама, в котором он просит принять своего сына по важному и неотложному делу. Поэтому, когда он явится, немедленно проводите его ко мне в кабинет.

— Осмелюсь спросить, месьер нотариус. Какая связь между нашим гостем и сосисками по-кронски с горчицей?

— Ну как же, — поразился моей непонятливости нотариус, — ведь замок Три Башни, принадлежащий графу Бертраму, находится не где-нибудь, а в окрестностях Крона. Крон — старинный городок на реке Крона и знаменит не только своими сосисками, но и древним монастырём Патерностер ордена Гведских Братьев и Сестёр. Два года назад я гостил у графа в Трёх Башнях и часто прогуливался по узким извилистым улочкам города. Осматривал я и монастырь, который был основан ещё при Хенрике Великом, то есть более восьмисот лет тому назад. На монастырском кладбище находится и фамильный склеп рода Де-Бургов. Теперь вы понимаете Мельхиор, почему услышав о сосисках по-кронски, я вспомнил о визите Озрика Де-Бурга?

Между прочим, я заметил, как засветились от удовольствия глазки старика, когда он произносил слова: «граф», «замок», «фамильный склеп».

Молодой граф появился у нас перед обедом. На первый поверхностный взгляд он не очень походил на потомка знаменитого аристократического рода. Среднего роста, симпатичный, хорошо сложенный мужчина лет тридцати, одетый в скромный сюртук с университетским значком. Большие серые глаза с грустинкой, удлинённое лицо с тонкими чертами. Граф напомнил мне преподавателей гимназии, в которой я учился. И только приглядевшись внимательнее, я заметил, что сюртук сшит хорошим мастером из дорогой ткани. Сюртук был застёгнут на серебряные пуговицы с маленькими графскими коронами. На пальцах нашего гостя сверкнули золотые перстни, а рукоятка его трости была сделана из настоящей слоновой кости, также оправленной в серебро.

— Озрик Бертрам Де-Бург, — представился молодой человек приятным низким голосом. — Я хотел бы увидеть месьера Мартиниуса.

— Добрый день, ваше сиятельство, — вежливо ответил я. — Месьер нотариус ждёт вас. Прошу следовать за мной.

Проводив гостя в кабинет нотариуса, я хотел выйти, но мой патрон сделал знак, чтобы я остался. Он вышел из-за стола, приветливо улыбаясь, и пожал графу руку.

— Здравствуйте, Озрик. Очень рад вас видеть. Располагайтесь поудобнее. Чем могу служить?

— Здравствуйте, месьер Мартиниус. Я тоже рад вас видеть, — ответил граф, усаживаясь в кресло. — Я находился в Квакенбурге по делам и отец поручил мне попросить вас приехать к нам в Три Башни как можно скорее. Я возвращаюсь домой завтра. Вы можете ко мне присоединиться. Я еду один и в моей карете достаточно места.

— А что случилось? Почему такая спешка? — спросил мой патрон.

Граф нахмурился:

— Последние месяцы отец чувствует себя неважно. Вы, наверное, помните, что ещё два года назад, когда вы у нас гостили, у него случались сердечные приступы. В последнее время его состояние ухудшается с каждым днём. У отца сильные боли. Он находится под постоянным присмотром врача. Доктор прописал ему лекарство, которое помогает ему уснуть. Иначе я даже не знаю, чтобы мы делали. Видимо, отец хочет сделать какие-то распоряжения и приглашает вас — человека, которому доверяет вся наша семья.

— Вы сообщили мне печальные новости. Однако будем надеяться на лучшее, — сказал нотариус.

— Надеяться — вот и всё, что нам остаётся в такой ситуации, — грустно согласился молодой граф. — Так что вы ответите?

— Раз дело обстоит таким образом, я, разумеется, поеду завтра с вами, дорогой Озрик, — решил нотариус, — но я хотел бы взять с собой моего секретаря Мельхиора. Надеюсь, это возможно?

— Как вам будет угодно, — кивнул граф. — Я заеду за вами в девять утра.

Наш гость отказался от предложения остаться на обед, сославшись на ещё незаконченные дела, и откланялся. Проводив графа, я вернулся в кабинет.

— Ну что же, Мельхиор, собирайтесь. У вас появилась возможность побывать в замке Три Башни. Вы увидите настоящий старинный гведский замок.

— Хорошо, месьер нотариус, — покорно сказал я. Честно говоря, я не был рад трястись в карете, а потом жить в каком-то старом замке. Мне совсем не хотелось покидать наш уютный домик, но ничего не поделаешь, спорить не приходилось.

— Замок Три Башни был построен более пятисот лет назад, — старик снова сел на своего любимого конька, — и украшен, как вы, наверное, Мельхиор, со свойственной вам проницательностью догадались, тремя башнями. Форма его главной башни, так называемого донжона, напоминает донжон замка Палатинат, расположенного на севере недалеко от Ксанта. А какие там изумительные эскарпы и контрфорсы! Это — шедевр крепостной архитектуры! Настоящий любитель истории просто обязан воспользоваться таким случаем!

 

 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ,

в которой Мельхиор просыпается в Квакенбурге, а ложится спать в замке Три Башни

 

Утром, сразу после завтрака, в нашем тихом особняке на Зелёной улице раздался звонок. Выглянув в окно, я увидел большой зелёный экипаж с гербами на дверцах: три золотые крепостные башни на красном поле. Над гербами блестели серебряные графские короны. Граф Озрик был точен.

Я спустился в прихожую, захватив с собой уложенный ещё с вечера саквояж с самыми необходимыми вещами — сменой белья и бритвенными принадлежностями. В прихожей уже нетерпеливо переминался мой шеф, одетый, как и положено полноправному члену Гильдии гведских нотариусов, в широкий, до пят, чёрный плащ с высоким красным воротником. В одной руке нотариус держал дорожную сумку с металлическими пряжками, на которых была выдавлена надпись: «Бенедикт Мартиниус, нотариус», а в другой — чёрный бархатный колпак с красным помпоном и красными же квадратными широкими полями. В этом пышном наряде крошечный старик был похож на императора Лилипутии.

— Быстрее, Мельхиор, — поторопил меня патрон. — Невежливо заставлять графа ждать.

Попрощавшись с Саскией, которая даже немного всплакнула, мы вышли на улицу. Граф Озрик Де-Бург, стоя у кареты, сердечно приветствовал нас. Отдав свой скромный багаж кучеру, мы удобно устроились в карете на кожаных диванах. Кучер уложил наши саквояжи в багажное отделение, расположенное сзади, забрался на своё место и резко свистнул. Кони мягко тронули с места тяжёлый экипаж и покатили его по вымощенной гладким камнем мостовой на восток в сторону Кронских ворот.

Мы проехали Зелёную улицу, свернули на площадь Биржи и по улице Трёх Близнецов через центр Квакенбурга выехали к Кронским воротам. Миновав широкие Кронские ворота с мощными квадратными башнями, над которыми на ветру развевались разноцветные флаги Гведского королевства, Зелёной страны и города Квакенбурга, наша карета покатила, мягко покачиваясь на рессорах, по загородной дороге. За окном, вместо многоэтажных зданий с расположенными в них конторами и торговыми заведениями, замелькали небольшие аккуратные домики пригородов гведской столицы, окружённые фруктовыми садами.

Грохот колёс по каменной мостовой сменил тихий шелест гравия. Зелёные домики с высокими красными крышами попадались всё реже, а вязы, дубы, ели и сосны росли всё гуще, подступали всё ближе к дороге и, наконец, настоящий дремучий лес обступил наш экипаж, неторопливо двигавшийся дальше и дальше на восток.

За то время, которое понадобилось нам, чтобы покинуть столицу, мы не сказали друг другу и нескольких слов. Молодой граф дремал, откинувшись на мягкие подушки, мой патрон изучал какой-то юридический документ, а я просто глазел в окно. Это было моё первое далёкое путешествие и мне, конечно, всё было интересно.

Наконец, нотариус спрятал бумагу в карман своего плаща и, увидев, что молодой человек проснулся и смотрит на нас, обратился к нему с вопросом:

— Дорогой граф, сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Трёх Башен?

— Обычно дорога занимает весь день, — ответил Озрик. — От Квакенбурга до Крона примерно сто гведских миль. От Крона до замка — миль пять. Где-нибудь по дороге мы остановимся пообедать и к вечеру будем на месте.

— Я слышал, что ваша сестра помолвлена с каким-то молодым человеком? — спросил, улыбаясь, Мартиниус.

— Да, Валерия помолвлена с Тобиасом Сальватором. Он преподаёт риторику в кронской гимназии, но называет себя поэтом. Я, правда, его стихов не читал, поэтому ничего сказать по этому поводу не могу, но сестре он нравится. Конечно, Тобиас — человек не совсем нашего круга, но мы все считаем, что главное — счастье Валерии. Ведь ей уже двадцать восемь лет. Сестра влюблена в Тобиаса, очень хочет замуж и потому свадьба состоится через два месяца. Вся наша семья любит Валерию. Вы же знаете, господин Мартиниус, что наша бедная матушка рано умерла и Валерия была единственной женщиной в семье, пока не женился мой старший брат Себастьян.

— Кстати, как он поживает?

— Да как сказать, — пожал плечами Озрик. — Он служил в гвардейских драгунах. Недавно вышел в отставку и с семьёй поселился в замке. Его жену зовут Патриция. Она из военной семьи — дочь драгунского полковника, бывшего полкового командира Себастьяна. У них есть сын Николаус. К несчастью, маленький Ники очень болен. Я не открою тайны, если скажу, что Себастьян очень невоздержан в отношении спиртного. Эта слабость помешала ему сделать военную карьеру. Она является причиной болезни Ники и скандалов Себастьяна с женой. Его безобразные попойки вконец испортили отношения с отцом, который почти перестал общаться с братом. Только я, да ещё, конечно, Валерия пытаемся что-то сделать, как-то ему помочь. Однако и у нас временами опускаются руки. Вот, например, недавно Себастьян в какой-то кронской пивной повздорил с проезжими торговцами. Перепалка закончилась дракой. Себастьяна привезли домой на телеге едва живого. И хотя потом он утверждал, что его смогли одолеть только благодаря большому численному перевесу, я склонен думать, что у него от выпитого просто двоилось в глазах. После этой выходки отец и решил вызвать вас в Три Башни.

Озрик замолчал и задумался. Мы тоже молчали, смущённые его откровенностью. Вдруг граф кивнул головой, будто отвечая каким-то своим мыслям, и произнёс:

— Мне в последнее время кажется, что над нашей семьей сгущаются какие-то тучи. Что-то недоброе ожидает всех нас. Не знаю отчего это, но такое ощущение охватывает меня всё чаще. А иногда я думаю, что это просто нервозность из-за болезни отца и поведения Себастьяна и всё ещё переменится к лучшему. Право не знаю…

В молчании мы продолжили свой путь через знаменитый Зелёный лес. Этот густой лес находится между Атласными горами на западе и рекой Кроной на востоке, между Большой горой на севере и Зелёными горами на юге. Зелёный лес и в наше время занимает большую часть Зелёной страны, а некогда он был ещё обширней. Сейчас восточная часть, по которой мы ехали, заселена, обжита, покрыта замками, деревнями, фермами, дорогами, тропами и просеками, но в западной части от Вилона до Атласных гор и сейчас в нем слышится только завывание волков.

Время от времени деревья за окном редели и в стороне от главной дороги появлялись селения. Металлические таблички сообщали нам их названия: Тенистые Вязы, Лесная Поляна, Гведская Миля. В полдень мы решили дать отдых лошадям и остановились на обед в одном из таких селений под названием Зелёное Поле. Пока кучер возился с лошадьми, мы зашли в придорожную харчевню, над входом в которую бросалась в глаза витиеватая надпись «У толстяка Вилема» и заказали крепенькому добродушному хозяину в чистом белом переднике и колпаке три порции жареной картошки с котлетами, салат и пиво.

В ожидании еды мы расположились за крепким дубовым столом, стоявшим у стены, на которой были развешены большие, начищенные до блеска сковороды. Я огляделся вокруг. В большом зале было довольно многолюдно. В углу у очага пировала компания лесорубов в кожаных куртках. Лесорубы пили местное пиво и хриплыми, привычными к лесу голосами громко разговаривали о своих делах. За соседним с ними столом сидели два странствующих монаха-янита в домотканых сутанах из некрашеной шерсти, подпоясанных простыми веревками. Котомки, в которые яниты собирают милостыню, были сложены рядом на скамье. Тощие монахи тщательно пережевывали какую-то нехитрую снедь и неодобрительно поглядывали на дюжих лесорубов, когда их разговор становился особенно громким. Напротив монахов, у другой стены зала, три торговца вполголоса обсуждали достоинства и недостатки разных пород скота и цены на говядину и свинину. Они уже отобедали, судя по грязной посуде и объедкам на столе. Кроме этих посетителей, кое-где за столами поодиночке сидело ещё несколько человек.

Хозяин принёс нам еду и расставил оловянные тарелки. Следом за салатом, картошкой и котлетами появились три высокие глиняные кружки с крышками, из-под которых на стол капала пена.

— Попробуйте, уважаемые гости, — сказал румяный крепыш, пододвигая каждому его кружку. — Это лучшее пиво во всей округе. Даже в Кроне знают пиво марки «Толстяк Вилем»! Каждую неделю я отправляю туда десять бочонков тёмного и десять светлого.

Поблагодарив добряка, мы с аппетитом приступили к трапезе. Изрядно проголодавшись в дороге, за едой никто из нас не разговаривал. Отдав должное вкусной и обильной пище, мы запили её пивом, которое действительно оказалось превосходным.

Пока мы расправлялись с обедом, монахи сложили то, что не доели в котомки, помолились и двинулись к выходу. Проходя мимо нашего стола, шедший первым высокий, худой как жердь янит вдруг внезапно остановился и издал громкое восклицание. От неожиданности мы все трое, как по команде, перестали есть. Старик, вперив в молодого графа взгляд своих чёрных глаз, которые резко выделялись на его узком морщинистом лице, воскликнул:

— Берегись, грешник! Печать смерти лежит на твоём челе. Покайся пока не поздно!

Разговоры в зале разом умолкли, и все посетители обернулись в нашу сторону. Озрик уронил вилку на стол и побледнел. Я оцепенел и от страха не мог вымолвить ни слова. Один нотариус сохранил присутствие духа. Он спросил монаха, продолжавшего сверлить графа тяжёлым взглядом:

— О каких грехах вы говорите, святой отец?

— Никто не знает о своих грехах лучше самого грешника. Покайся, несчастный! Смерть идёт за тобой по пятам!

С этими словами монах повернулся и быстро вышел на улицу в сопровождении своего товарища. После их ухода ещё некоторое время в харчевне стояла тишина. Люди поглядывали на Озрика Де-Бурга, друг на друга и качали головами, не решаясь заговорить. Молодой человек сидел по-прежнему бледный. Было видно, что он пытается прийти в себя. Мартиниус о чём-то задумался. Так прошло некоторое время. Наконец, к нам подошёл хозяин заведения и заговорил:

— Это конечно не моё дело, доминус, но на вашем месте я бы прислушался к словам янита. Они обладают даром предсказания, это каждый у нас знает. Поэтому лучше вам сходить в церковь, как можно скорее.

Немного придя в себя, мы заплатили за обед по пять гведских крон и, усевшись в карету, продолжили свой путь. Отдохнувшие и накормленные лошади бодро потащили тяжёлый экипаж по дороге на Крон. За окном снова замелькали деревья и придорожные чёрно-белые столбики с коронованным гведским орлом, обозначающие пройденные мили.

— Ну и что вы об этом всём думаете, месьер Мартиниус? — спросил граф, как только мы отъехали от харчевни. На лице его опять появилось выражение доброжелательной вежливости, так для него характерное.

— Пока не знаю, что обо всём этом думать, — ответил нотариус, — но всё это весьма интересно.

Дальнейший путь продолжался без приключений. Уже начинало темнеть, когда наша карета въехала в достославный город Крон, миновала его и, прогрохотав по горбатому каменному мосту через реку Крону, повернула к графскому замку. И дорога, и река вились по узкой долине, густо заросшей соснами и елями. Теперь карета двигалась по глубоким колеям, проложенным давным-давно.

По сторонам дороги в последних лучах заходящего солнца поблёскивали листья ежевики и папоротника. Жёлтые, красные, бурые листья густым ковром устилали землю. Стук колёс нашего экипажа словно утонул в толстом слое гниющей травы. Дорога, становившаяся хуже, спустилась куда-то вниз, и в серых сумерках вдали я увидел три высокие башни — мощную центральную и по обеим сторонам её две узкие. Их чёрные силуэты торчали над лесом, как мрачные стражи этого сурового края.

— Ну, вот, наконец-то, мы дома, — сказал молодой граф.

Вскоре мы подъехали к узкому деревянному мосту, переброшенному через ров, окружающий замок. За мостом возвышалась каменная громада. Кое-где в замке виднелись неяркие огни. Карета, гремя, въехала в ворота, украшенные гербом Де-Бургов и остановилась во внутреннем дворе.

В темноте я мог разглядеть только массивный фасад, сплошь увитый плющом. Над зданием поднималась старинная зубчатая башня. Справа и слева к главному строению примыкали два крыла, сложенные из дикого камня и увенчанные крутыми остроконечными крышами. Из-за крыш в тёмном небе угадывались очертания двух узких боковых башен.

— Добро пожаловать, уважаемые месьеры! Добро пожаловать в Три Башни!

Из тени, скрывавшей вход, выступил крупный усатый мужчина и открыл дверцу кареты.

— Здравствуйте, Мартин. Это Мартин — наш дворецкий, — пояснил нам Озрик и с беспокойством снова обратился к дворецкому: — Как себя чувствует отец?

— Их сиятельство уже изволили лечь. Весь день они провели у себя и почти ничего не ели. Доктор Адам с самого утра находился  в замке и только недавно уехал домой.

Пока дворецкий отвечал на вопросы Озрика, двое подошедших слуг взяли наши саквояжи и понесли их в дом. Дворецкий провёл нас длинными тёмными коридорами в столовую, освещённую слабым светом канделябров. Помещение, в котором мы оказались, было очень просторным, с высоким потолком. Посреди столовой на помосте стоял огромный господский стол. По обе стороны помоста располагались столы для лиц низшего звания. В дальнем конце помещения, напротив входа, виднелись хоры для менестрелей. В старинном камине с красивой чугунной решёткой, уютно потрескивая, горели поленья. В неверном свете свечей со стен на нас угрюмо смотрели портреты предков нынешних хозяев замка.

Нотариус и молодой граф подошли к камину и протянули руки к огню. Устроившись возле них, я стал разглядывать полированное дерево стен, украшенных гобеленами, изящные цветные стёкла стрельчатых окон, оленьи и кабаньи головы, смутно виднеющиеся в полумраке.

— Прикажете подавать ужин, ваше сиятельство? — обратился к Озрику дворецкий.

— Конечно, Мартин. Признаться, я умираю с голоду.

— Через несколько минут всё будет готово, ваше сиятельство.

Мы все очень устали за день, поэтому разговор за столом не клеился и ужин прошёл в молчании. После ужина меня и моего шефа проводили в отведённые нам комнаты. Они находились в Южной башне или Башне Бруниссенды, как сказал сопровождавший нас слуга. Наши комнаты располагались на самом верху башни. Их двери выходили в один коридор почти напротив друг друга. Моя комната оказалась небольшим, вытянутым в длину помещением. При свете свечи, я разглядел стол, два стула и кровать возле узкого окна, прорубленного в овальной стене башни.

Перед сном я подошёл к окну и посмотрел в ночную тьму. За окном в бледном свете луны виднелась чёрная опушка окружающего замок леса. Ни единый огонек не оживлял дикую местность. От этой картины веяло заброшенностью и одиночеством. Чувствовал я себя усталым и подавленным, поэтому поскорее разделся, улёгся в постель, закрыл глаза. Слышно было, как где-то в замке тоскливо воет собака. Некоторое время эти протяжные душераздирающие звуки мешали мне уснуть, но вскоре усталость взяла своё.

 

 

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой Мельхиор влюбляется первый раз в жизни

 

Громкий звук ворвался в мой сон. Я открыл глаза и удивился перемене произошедшей с моей комнатой. Вчера вечером она показалась мне мрачным тесным ящиком с затаившимися в углах зловещими тенями. А сейчас было раннее утро. На стенах, обитых деревянными панелями, играли солнечные зайчики. Свет, бивший в высокое узкое окно, ярко освещал всё помещение не оставляя больше места для тайн и кошмаров.

За окном снова раздался глуховатый звук рога. Затем он прозвучал в третий раз и умолк. Я потянулся, зевнул и посмотрел на часы. Шесть. Я чувствовал, что хорошо выспался. Вчерашняя усталость исчезла. Её сменила лёгкость тела и бодрость духа. Ну что же — пора вставать! Одевшись, я прошёл в туалетную комнату, где нашёл мыло, тёплую воду и свежее полотенце. С удовольствием умывшись, я тщательно причесался и вышел в коридор.

Спустившись в гостиную, я увидел дворецкого с гордо закрученными усами, который торжественно нёс большой рог, отделанный серебром. Заметив меня, дворецкий остановился и, почтительно поклонившись, сказал:

— Доброе утро, доминус. Завтрак будет подан через час в столовой.

— Что означает этот утренний концерт? — спросил я, кивая на рог.

— О, это древняя традиция. С незапамятных времён в замке три раза в день звучит этот сигнал. В шесть часов утра — три раза, в двенадцать дня — два раза и в шесть вечера — один раз. Раньше у нас был специальный сигнальщик, но пару лет назад он простудился и уже не мог исполнять свои обязанности. Вместо него его сиятельство поручил трубить в рог мне. С тех пор трижды в день я вынимаю этот старинный инструмент из специального шкафа  в оружейной комнате и играю побудку, полдень и отбой.

— Как видно Мартин, вам нравится это занятие, — заметил я, улыбнувшись.

— Да, доминус. Я всегда любил музыку, — серьёзно ответил дворецкий и, снова поклонившись, вышел из гостиной.

Расставшись с Мартином, я отправился к своему патрону, чтобы пожелать доброго утра и узнать, не нужен ли я ему. Между прочим, нотариус не любил вставать рано, поэтому встретил меня в довольно скверном настроении. Старик сидел посреди огромной кровати и недовольно морщил свой длинный нос.

— Здравствуйте, Мельхиор. Как видно и вас разбудил этот ужасный шум?

— Это не шум, а древняя традиция, — важно ответил я, подражая дворецкому. — По этому сигналу гведские рыцари в старину выходили на битву.

— По этому сигналу они, скорее всего, выходили на завтрак, обед и ужин, — ворчливо перебил меня нотариус. — Я совсем позабыл об этом обычае, а то бы чем-нибудь заранее заткнул уши. Так что там у нас насчёт завтрака?

— Дворецкий сообщил мне, что завтрак будет подан через час.

Старик любил поесть, поэтому дважды приглашать его не пришлось. Он вскочил и быстро стал одеваться. Ровно через час мы входили в широкие резные двери столовой залы замка Три Башни.

В столовой сидел мужчина лет сорока, задумчиво глядя на огонь в камине. Видно было, что в молодости он был замечательно красив — высокий, стройный блондин с чеканным профилем. Однако мешки под глазами, морщины, припухлости и прожилки говорили о бурно прожитых годах и наводили на мысль о пристрастии к алкоголю. Увидев нас, мужчина привстал со своего места и вежливо кивнул. Мы с нотариусом ответили ему тем же, после чего Мартиниус представил нас друг другу:

— Месьер граф Себастьян Бертрам Де-Бург. Мой помощник Мельхиор Ян Лукас.

Граф ещё раз мне кивнул и после того как мы заняли указанные нам слугой места за столом, обратился к нотариусу:

— Давно вы не были в наших краях, месьер Мартиниус. Что же привело вас в нашу глушь?

— Меня попросил приехать ваш отец — граф Бертрам, — ответил мой хозяин и, чтобы избежать дальнейших вопросов, ловко сменил тему: — Как поживает ваша супруга?

Граф усмехнулся.

— Не знаю, как она поживает, но выглядит всегда великолепно. Впрочем, вы можете в этом убедиться. Вот и она.

Мы встали, приветствуя входящих в столовую двух женщин. Впереди шла высокая золотоволосая дама в чёрном шёлковом платье, украшенном брошью-камеей. На её шее бросался в глаза крупный золотой медальон. Судя по всему, это и была Патриция Де-Бург. Отстав на шаг, за ней следовала молодая брюнетка в светлом лёгком платье, тащившая за собой упирающегося и хнычущего ребёнка. Он сразу привлёк к себе моё внимание. С первого взгляда было ясно, что мальчик — инвалид. Несоразмерно большая голова на тщедушном тельце, искривлённые какой-то болезнью руки и ноги. Лицо ребёнка было нездорового молочного цвета, белизну которого подчёркивал тёмно-синий костюмчик. В уголках капризного рта пузырилась слюна. Мальчик произвёл на меня отталкивающее впечатление, но я тут же устыдился своих мыслей. Ведь несчастный ребёнок не был виноват в своей болезни.

— Ники, перестань капризничать. Сейчас будем завтракать, — властно сказала Патриция и добавила, повернувшись к брюнетке: — Таис, усадите, пожалуйста, Ники рядом со мной.

Сразу было видно, что она любит командовать. Пока женщины хлопотали, устраивая поудобнее Николауса и рассаживаясь сами, в зале появился наш вчерашний спутник молодой граф Озрик в компании с каким-то невысоким широкогрудым мужчиной с гладко выбритым лицом и густыми чёрными бровями. Молодой человек весело пожелал собравшимся доброго утра. Его спутником оказался доктор Адам — лечащий врач хозяина замка. Озрик сообщил нам с нотариусом, что старый граф Бертрам не выйдет к завтраку, так как плохо себя чувствует, поэтому передаёт свои извинения и ждёт нас у себя перед обедом.

Пока слуги разносили завтрак, за столом завязался разговор.

— Где вас разместили, месьер нотариус? — спросил Себастьян.

— В Южной башне.

— В Башне Бруниссенды?! — ахнула Патриция. — Я много раз говорила Мартину, чтобы он не селил гостей в эту башню!

— А что такое? — заинтересовался нотариус.

— С этим местом связаны такие страшные легенды! Я ни за что туда не пойду вечером, да и днём-то ещё десять раз подумаю.

— Что же за легенды связаны с этой башней и почему она так называется — Башня Бруниссенды? — робко спросила Таис, которая исполняла обязанности личного секретаря графа Бертрама, и, увидев, что мы с нотариусом удивленно посмотрели на неё, смущённо пояснила: — Я ведь совсем недавно здесь работаю и многого не знаю.

— Пусть Озрик расскажет гостям наше старинное придание, — предложил Себастьян.

— Действительно, Озрик, расскажи, у тебя всегда так хорошо это получается, — присоединилась к нему Патриция.

Молодой человек засмеялся, увидев направленные на него со всех сторон ожидающие взгляды, и согласно кивнул. Он картинно откашлялся и начал свой рассказ тихим зловещим голосом постепенно его повышая:

— Итак, легенда о прекрасной деве Бруниссенде. Триста лет тому назад во времена славного короля Себастьяна Великолепного в замке Три Башни жил граф Бер Де-Бург. Он владел всей округой и наводил ужас на соседей своими набегами во главе целой орды свирепых наёмников-гвинов. Однажды во время охоты на дикого кабана в Зелёном лесу граф встретил прекрасную девушку, которая собирала ягоды. Он полюбил её с первого взгляда и велел своим слугам узнать, кто она такая. Красавицу звали Бруниссенда. Она была единственной дочерью лесника Маттеуса. Графу доложили также, что девушка помолвлена с молодым кавалером Людвиком и через месяц должна состояться их свадьба. Граф Бер явился к леснику с богатыми дарами и попросил руки Бруниссенды. Отец, которого охватила жадность при виде сокровищ, был согласен. Однако девушка наотрез отказалась выходить замуж за жестокого хозяина замка Три Башни. Услышав отказ, в гневе граф приказал своим наёмникам убить Людвика, а верную Бруниссенду похитить. Девушка была схвачена и спрятана в подземелье Южной башни замка. Так и не добившись от неё любви, по одним слухам граф Бер уморил бедняжку голодом, по другим — заколол кинжалом. Никто не знает, что стало с телом красавицы. Возможно, граф замуровал его в подвале. Но история о прекрасной Бруниссенде на этом не закончилась. Говорят, что с той поры после полуночи в Южной башне часто можно слышать женский голос, который молит о помощи. Его сменяют леденящие душу стоны, плач, от которого дыбом встают волосы и хочется изо всех сил зажать себе уши. Не знаю, правда это или нет, но некоторые слуги утверждают, что видели призрачную фигуру девушки, которая появляется только в самые тёмные ночи в мрачных переходах подземелья замка…

— Прекрати, Озрик! — не выдержала Патриция. — И вы ещё хотите, чтобы я ходила в эту башню? Ноги моей там не будет!

— Между прочим, портрет графа Бера Де-Бурга можно увидеть здесь в столовой. Правда, это более поздняя копия картины неизвестного художника-современника нашего сурового предка. Оригинал сильно пострадал во время большого пожара  лет сто назад. Вот он висит рядом с изображением Святой Пейрепертузы, которая тоже была из рода Де-Бургов. Так что, как видите, в нашем роду были и святые, и чудовища.

— А что стало с графом Бером? — спросил нотариус.

— Сошёл с ума и выбросился из окна в этой самой Южной башне, которую после стали называть башней Бруниссенды.

— Вот видите, Мельхиор, Де-Бурги — это настоящий древний аристократический род! — с почтением шепнул мне шеф.

— Ну, всё, хватит этих ужасов! Давайте завтракать, — велела Патриция и все послушно приступили к еде. Разговоры смолкли. Хозяева и гости сосредоточенно поглощали, каждый в соответствии со своими вкусами, блинчики с подливкой из чёрной смородины, пончики с начинкой из клубничного варенья, кексы с изюмом, пропитанные маслом горячие булочки. Всё это запивалось чаем или кофе из больших чашек настоящего королевского фарфора, о чём свидетельствовали клейма королевской мануфактуры на донышках. Даже Ники успокоился на время, занявшись огромным пончиком. На десерт были поданы различные сорта печенья и фрукты: бананы, яблоки, груши. Предки одобрительно смотрели на наше пиршество с картин.

Однако я ел почти не чувствуя вкуса. Я влюбился. Когда внимание всех присутствующих было приковано к Озрику, рассказывающему старинное предание, я случайно посмотрел на Таис, которая сидела за столом напротив меня. Она заметила мой взгляд и улыбнулась в ответ. И тут со мной что-то случилось. Вместо скромного секретаря я вдруг увидел девушку необыкновенной красоты: длинные шелковистые волосы, собранные в изящную прическу, украшенную свежей красной розой, большие, цвета спелой вишни глаза, серьёзно глядящие из-под прямых бархатных бровей, точёный нос, крупный рот с алыми сочными губами, чёткий овал лица. Я был сражён. Мне хотелось бесконечно любоваться этой красотой. С трудом я отвёл взгляд от девушки, которая уже перестала обращать на меня внимание и вместе с другими слушала рассказ о несчастной деве. Сердце моё билось так, что казалось, его было слышно всем.

Я едва дождался конца завтрака. Мне хотелось остаться одному, чтобы разобраться со своими чувствами, но после трапезы пришлось вместе с остальными мужчинами перейти в курительную комнату, где на небольшом столике из красного дерева стоял серебряный поднос с портобельским мускатом и марсалой из Новой Гвеции. Себастьян сейчас же стал наливать вино в бокалы, не дожидаясь пока это сделают слуги, и угощать присутствующих, не забывая, впрочем, и себя.

— А где ваша сестра, мадемуазель Валерия? — спросил Себастьяна нотариус, уютно устроившись на мягком диване с бокалом муската.

— О, раньше Валерия очень увлекалась театром, брала уроки, участвовала в любительских постановках. Теперь же большую часть времени сестрица проводит в обществе своего жениха. Боится остаться в старых девах. Вся в хлопотах по поводу предстоящей свадьбы. Часто остается в Кроне ночевать у наших родственников. Вот и вчера она уехала в Крон, чтобы вместе с Тобиасом что-то купить. Впрочем, сегодня к ужину они должны приехать в замок.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

в которой Мельхиор пишет завещание

 

Вскоре все разошлись по своим делам. Патриция с помощью Таис увела перемазанного вареньем Николауса в детскую. Себастьян с Озриком отправились на конюшню осмотреть одну из лошадей захромавшую накануне, а мой шеф решил поиграть в шахматы с доктором Адамом. Я оказался предоставлен самому себе и захотел пройтись по окрестностям замка.

Я не желал признаваться в том, что причина, побудившая меня предпринять прогулку, — это надежда встретить Таис и, быть может, поговорить с ней. Выйдя из ворот, я перешёл мост, свернул с дороги налево и неторопливо пошагал по тропинке через окружающий Три Башни лес. Заблудиться я не боялся, так как серые каменные стены и черепичные крыши замка были всё время видны сквозь зелёные дубы и заросли ладанника, дрока и тимьяна. За пару часов я обошёл весь замок и снова вышел к мосту через ров. Во время прогулки мне навстречу несколько раз попадались местные крестьяне. Они вежливо здоровались со мной и сходили с тропинки, уступая дорогу.

Вернувшись, я поднялся в свою комнату и прилёг немного отдохнуть после прогулки. Мысли мои всё так же занимала прекрасная гречанка — этот яркий цветок жаркого юга, расцветший в хмурых лесах восточной Гвеции. Я впервые испытывал такие чувства к девушке. Да это и не удивительно. Сестёр у меня не было, учился я в мужской гимназии, поэтому кроме матери и нескольких знакомых университетских студенток с женщинами я не общался. Но встреча с Таис всё во мне перевернула. Лёжа на кровати, я представлял себе её лицо, разговаривал с ней, отважно признавался ей в любви и в своих фантазиях унёсся так далеко, что незаметно уснул.

Разбудил меня стук в дверь.

— Войдите! — крикнул я, ещё не совсем проснувшись. Спросонья мне вдруг представилось, что сейчас в мою комнату войдёт Таис. Однако вместо прекрасной гречанки в узкую дверь неуклюже протиснулась служанка в полосатом платье, с подносом уставленном посудой.

— Полдник, месьер, — объявила она, ставя поднос на стол. Служанка была молода, хороша собой и кокетливо постреливала в меня зелёными глазками, пока я вставал и умывался. Освободив поднос, она двинулась было к двери, но я её остановил:

— Подожди, не уходи. Как тебя зовут?

— Вилемина, месьер.

— Послушай Вилемина, если ты не торопишься, расскажи мне немного об обитателях замка, пока я ем.

Девушка понимающе улыбнулась мне.

— У меня есть несколько минут. Вы полдничайте, а потом я унесу посуду.

Я сел за стол и приступил к трапезе. Передо мной стояли тарелочки с рогаликами, мёдом и мармеладом, на деревянной дощечке лежал круглый кусок масла, а в чашках был налит чай и густое деревенское молоко.

— Так что вы хотите знать, месьер? — спросила служанка.

— Ну, например, секретарь его сиятельства за завтраком сказала, что она здесь недавно. Это правда?

— Истинная правда. Мадемуазель Таис здесь появилась только два месяца назад. Родом она, говорят, из Мнестры или даже самого Гведианáполиса. Да ведь южанку сразу видно! В наших краях таких чёрных нет. Наши девушки беленькие, зелёноглазые да голубоглазые, а эта гречанка как иногда глянет своими глазищами, так дух замирает! Гордая она и строгая.

— Строгая? — переспросил я с набитым ртом.

— Очень строгая, месьер. Когда её на службу приняли, граф Озрик начал было за ней ухаживать. Да так настойчиво, просто проходу ей не давал.

— И что? — встревожился я.

— А то, что мадемуазель Таис при их сиятельстве старом графе потребовала от графа Озрика объяснений, и тот вынужден был принести ей свои извинения. Да ещё и их сиятельство сильно гневались на сына. В общем, все быстро поняли, что мадемуазель Таис сможет за себя постоять. Молодой граф, конечно, немного подулся на неё, но потом вроде всё наладилось.

— Так значит мадемуазель Таис не замужем? — продолжал я выведывать интересующие меня сведения у словоохотливой девушки.

— Нет, не замужем. Да и когда ей романы-то крутить? Кроме своих обязанностей, она ещё и за их сиятельством ухаживает — следит, чтобы он лекарство вовремя принимал, которое ему доктор прописывает и госпоже Патриции помогает с Ники. Когда только всё успевает!

— А разве у Ники нет своей воспитательницы? — удивился я.

— Да они долго не держаться с таким-то ребёнком. Очень бойкий мальчуган! Даром, что инвалид. Он же везде старается что-нибудь сломать или испортить. То книги дорогие в библиотеке порвёт, то любимую собаку госпожи Патриции палкой ударит, то где-нибудь окно разобьёт. А за недогляд воспитательниц и рассчитывают. Сейчас опять никого нет, вот мадемуазель Таис и приглядывает за Ники. Он-то её слушается больше, чем отца с матерью…

Нашу беседу прервало появление моего шефа. Старик вбежал в комнату, размахивая сумкой с документами, и воскликнул своим писклявым голосом:

— Мельхиор, собирайтесь! Граф Бертрам ждёт нас. И вы любезное дитя, — обратился он к Вилемине, — тоже зайдите к его сиятельству. Нам может понадобиться ваша помощь.

Оставив служанку убирать посуду, мы вышли из своей башни и, пройдя по двору, оказались в главном здании. Поднявшись по широкой парадной лестнице на второй этаж, мы двинулись длинными коридорами в покои хозяина замка. В одном из помещений нас встретила Таис (при виде её моё сердце опять забилось) и проводила в кабинет графа Бертрама Мармадука Де-Бурга.

Его сиятельство оказался высоким седым человеком с проницательными серыми глазами. Граф, со своим благородным лицом и какой-то особенно властной манерой держаться, невольно вызывал к себе почтение, но неестественная худоба и бледность говорили о тяжёлой болезни. Он любезно приветствовал нас и, когда мы уселись в удобные кресла с высокими спинками, обитые тёмно-красным бархатом, перешёл к делу.

— Как вам известно, месьер Мартиниус, некоторое время назад я составил завещание, которое хранится у вас. Теперь я принял решение отменить его и составить новое. Для этого я вас и пригласил.

Мой патрон кивнул и стал выкладывать нужные бумаги из сумки. Таис ввела в кабинет Вилемину и дворецкого Мартина. После некоторых формальностей связанных с отменой прежнего завещания, нотариус велел мне занять место за письменным столом и записывать то, что граф соизволит диктовать. Вот, что я записал:

«Последняя воля и завещание Его Сиятельства графа Бертрама Мармадука Де-Бурга. Я, граф Бертрам Мармадук Де-Бург, постоянно проживающий в замке Три Башни, настоящим документом отменяю все ранее сделанные мной распоряжения и волеизъявления и одновременно объявляю настоящий документ своей единственной последней волей и завещанием.

Во-первых, я передаю и завещаю всю мою собственность, обстановку, все мои личные вещи, книги, предметы искусства и драгоценности моему сыну графу Озрику Бертраму Де-Бургу в случае, если он переживёт меня.

Во-вторых, если мой сын граф Озрик Бертрам Де-Бург умрёт, не вступив в права наследования, то я завещаю всё моё вышеупомянутое состояние моей дочери Валерии Де-Бург.

В-третьих, если моя дочь Валерия Де-Бург умрёт, не вступив в права наследования, то я завещаю всё моё вышеупомянутое состояние моему сыну графу Себастьяну Бертраму Де-Бургу».

Остальная часть завещания представляла собой изложение всяких юридических формальностей. Небольшие суммы были оставлены слугам и монастырю Патерностер. На последней странице граф подписал своё имя под словами: «Я назначаю, уполномочиваю и называю нотариуса доктора Бенедикта Мартиниуса из Квакенбурга исполнителем этой моей последней воли и завещания».

Подлинность завещания тут же засвидетельствовали дворецкий Мартин Валик и горничная Вилемина Вилемус.

Когда мы уже закончили и собирались покинуть старого графа, в кабинет вошёл Себастьян. По нетвёрдой походке и побагровевшему лицу было видно, что он изрядно навеселе. Себастьян окинул присутствующих мутным взглядом и обратился к отцу вызывающим тоном:

— Что тут происходит, отец?

— Мое терпение кончилось, Себастьян! — резко ответил ему граф Бертрам. — Я решил изменить завещание в пользу твоего брата. Думаю, что он лучше распорядится моим состоянием.

— Вот как? А как же я? Ты подумал, на что я буду содержать свою семью? У меня же нет ни центума!

— Об этом должен был думать ты сам! У тебя были немалые средства, но ты всё растратил. Где эти деньги?

Себастьян пьяно расхохотался:

— Часть своих денег, отец, я потратил на выпивку, часть на женщин, а вот остальными распорядился очень глупо — проиграл в карты!

— Я тебе больше ничего не дам! — хрипло выкрикнул старик и схватился за сердце. На его посиневших губах показалась пена.

— Немедленно прекратите этот спор! — вмешался нотариус. — Себастьян, вы что, не видите — отцу плохо!

Таис увела старого графа в спальню. Слуги тоже исчезли. Себастьян тяжело упал на стул возле письменного стола, сжал голову руками и тоскливо посмотрел на нас.

— Ответьте мне, месьер Мартиниус. Ну почему всё всегда достаётся любимчикам?

Нотариус пожал плечами и ничего не ответил. Да Себастьян и не ждал ответа. Он сидел, погрузившись в свои мысли и, казалось, забыл о нашем присутствии. Глаза его были прикрыты, набрякшее лицо подёргивалось, как от судороги. Вдруг он поднялся с места и, уходя, бросил со злобой:

— Ну, ладно! Отец ещё пожалеет об этом. А этот тихоня Озрик всё равно ничего не получит. Я об этом позабочусь!

 

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

в которой Мельхиор сначала подслушивает, а потом смотрит сон

 

Вся эта сцена произвела на меня гнетущее впечатление. Вспомнились и предостережение монаха в придорожной харчевне, и слова Озрика о нависшей неведомой угрозе, и я снова почувствовал, что что-то должно случиться, что-то неотвратимое и страшное.

Возвращаясь к себе, мы встретили доктора Адама, который с врачебным чемоданчиком в руках спешил к старому графу. 

— Графу Бертраму необходима моя помощь! — крикнул он, пробегая мимо. — Старик и так чуть жив, а детки ни с чем не считаются.

Обед, на котором отсутствовали Себастьян и женщины с Ники, прошёл в напряжении. Присутствующие перебрасывались ничего не значащими фразами и всячески делали вид, что полностью поглощены процессом дегустации супа из медвежьих хвостов и седла барашка. Видимо из-за того, что Себастьяна не было, на столе появилось спиртное: белое и красное вино из виноградников Южной Александрии.

После обеда мы с Мартиниусом отправились в библиотеку замка, чтобы там поработать над кое-какими документами, которые мой шеф взял с собой из дома.

— У графа Бертрама довольно интересное книжное собрание, — с увлечением рассказывал нотариус, пока мы поднимались из столовой по винтовой лестнице на следующий этаж. — В прошлый свой визит сюда я обнаружил некоторые очень редкие издания, например, «Историю гведов» Анонимуса, написанную триста лет назад, Codex Guedicus — старинный сборник законов, написанный на латыни, а также Acta Sanctorum Guedicum — «Деяния гведских святых», тоже на латыни. Кроме того, в графской библиотеке хранится много трактатов по богословию и различным наукам, исторические труды и литературные сочинения.

Библиотека оказалась большим квадратным помещением с высоким потолком. Вдоль одной из стен у окон стояли столы со стульями. Перпендикулярно к ним располагались стеллажи, заполненные книгами. В дальнем углу библиотеки виднелась лестница-стремянка, с помощью которой можно было доставать книги с верхних полок, так как стеллажи доходили до самого потолка. Моему шефу понадобился какой-то толстый юридический справочник в кожаном переплёте, лежавший как раз возле лестницы. В тот момент, когда мы с ним оказались в углу, скрытые от входа несколькими тысячами книг, дверь библиотеки открылась, и послышался знакомый голос Озрика:

— Входи Патриция. Здесь никого нет. Мне необходимо с тобой поговорить без посторонних.

Слышно было, как вошедшие сели на стулья возле двери. Я уже открыл рот, чтобы подать голос, но нотариус предостерегающе приложил палец ко рту. Мы застыли, обратившись в слух. Молчание первой нарушила женщина:

— О чём ты хотел со мной поговорить, дорогой?

— Патриция, милая Патриция, я не знаю, как тебе сказать... Ты можешь считать меня негодяем, да я и чувствую себя им, но я всё же решил честно тебе признаться. Нужно прекратить наши отношения! Я не могу смотреть в глаза брату. Иногда мне даже кажется, что он обо всём догадывается. Я теряю уважение к себе…

Озрик хотел добавить ещё что-то, но Патриция его перебила:

— Послушай меня, любимый. Ты мне нужен! Только благодаря тебе я могу выносить эту гадкую жизнь с опостылевшим пьяницей! Что у меня ещё есть кроме тебя? Ни на что не годный муж и неизлечимо больной ребёнок. А я ведь женщина! Я хочу любить, хочу быть любимой…

Внезапно Патриция заплакала. Как она сейчас была не похожа на ту властную даму, которую я видел раньше. Слышно было, как Озрик вскочил с места и в волнении заходил взад и вперёд.

— Ну, пойми же, — снова начал он. — Это была ошибка. Возможно, моя слабость. Пора нам остановиться.

— Почему ты так жесток со мной? — сквозь слёзы проговорила Патриция. — А может, у тебя появилась другая женщина? Кто она? Уж не эта ли гречанка? Что ты молчишь? Я угадала, ведь так? Ну, скажи же хоть что-нибудь!

Женщина замолчала. Слышны были только её тихие всхлипывания. Через несколько минут молодой граф, видимо собравшись с силами, твёрдым голосом произнёс:

— Да, ты права. Мне нравится Таис. Она мне понравилась сразу, как только я её увидел. Сначала я думал, что она будет моей лёгкой добычей, но когда она отвергла меня, я понял, что влюбился. И тогда, чтобы победить в себе это чувство, я закрутил роман с тобой. Теперь я знаю, что не могу без неё жить. Я не хочу и не могу больше тебя обманывать, Три. Не знаю, простишь ли ты меня, но больше между нами ничего не будет! Прости, если можешь.

С этими словами Озрик выбежал вон. Патриция некоторое время ещё сидела в библиотеке. Плакать она перестала. Мы слышали, как в ярости она бормотала: «Негодный старик! Это из-за него Озрик меня бросил. Бедный дурачок! Думает, что скоро получит наследство и богатством завоюет эту гведиотку! Будьте вы все прокляты: и граф Бертрам, и Озрик, и Себастьян, и гречанка! Я ещё отомщу, обязательно отомщу!»

Постепенно она успокоилась, перестала грозить, высморкалась в платок и, приведя себя в относительный порядок, ушла. Потрясённые услышанным, мы в растерянности смотрели друг на друга. Какие, оказывается, здесь кипят страсти, происходят драмы, скрытые за внешней чопорностью и благопристойностью! Первым опомнился нотариус:

— Никому ни слова, Мельхиор, — предупредил он меня, подняв вверх длинный костлявый палец.

— Да, доминус.

— Здесь замышляются нехорошие дела, мой мальчик, — продолжил нотариус, — но, слава Гведикусу, мы свои дела уже заканчиваем. Завтра осмотрим монастырь Патерностер, как я обещал, и послезавтра утром отправимся домой. А сейчас, Мельхиор, за работу! Надеюсь, что больше нам никто не помешает.

Закончив работу в библиотеке, я вернулся в свою комнату. Там хлопотала Вилемина, наводя порядок. Девушка сообщила мне, что старому графу стало лучше, и он даже будет ужинать вместе со всеми в столовой. После ухода служанки, я опять вспомнил Таис. Признание графа Озрика в любви к прекрасной гречанке легло тяжёлым камнем мне на сердце. Я понимал, что у меня нет никаких шансов завоевать расположение гордой красавицы. Послезавтра я навсегда покину замок и больше её не увижу. Эта мысль наполняла меня невыносимой горечью, но что я мог поделать?

Услышав одинокий сигнал рога, так ничего и не придумав, я пошёл ужинать. Охваченный смутными мыслями, я не торопился и поэтому немного опоздал. Всё общество собралось за огромным столом, во главе которого величаво восседал скелетоподобный хозяин замка. Поклонившись всем присутствующим и извинившись за опоздание, я присел возле своего шефа, который с аппетитом расправлялся с жареной дичью и пюре из каштанов с артишоками. К этому блюду подавали крепкую сладкую мадеру из Гведской Вест-Индии, на которую под неодобрительными взглядами отца налегал Себастьян.

Патриция тоже была здесь. Её красивое лицо хранило следы слёз, которые, несмотря на все ухищрения, не смогла скрыть пудра. Женщина со злостью поглядывала на грустного Озрика. Озрик, уткнувшись в свою тарелку, старался не встречаться глазами с Патрицией. За столом появились и новые лица. Напротив Таис, следившей за Ники, пробующем всё время упасть со стула на пол, сидела молодая женщина. Её некрасивое, покрытое тёмными веснушками лицо было постоянно обращено к худощавому длинноволосому мужчине в синем мундире учителя гимназии, который занимал место справа от неё. Я догадался, что это была Валерия — дочь графа Бертрама и её жених. Валерия с ласковой улыбкой трогательно ухаживала за ним, подкладывая своему Тобиасу лучшие кусочки. Улыбка очень ей шла, делая её узкое лицо с широким ртом и длинным носом, милым и дружелюбным.

Слуга принёс мне прибор, и я приступил к еде. Проголодавшись, я занялся великолепной жареной куропаткой, не обращая внимания на застольные разговоры. Утолив голод, я отодвинул тарелку и, потягивая мадеру, принялся наблюдать за присутствующими. Валерия рассказывала Патриции о нарядах, которые она примеряла в кронских магазинах, а Тобиас, улыбаясь, слушал свою невесту и иногда кивал, соглашаясь, когда она обращалась к нему за поддержкой.

— Это платье из тёмно-красного бархата было очень миленькое, правда ведь, Тоби? А шляпка в магазине братьев Майор была мне очень к лицу, да, Тоби?

Мой шеф, несколько разгорячённый вином, тем временем беседовал с Себастьяном и доктором о достоинствах и недостатках кухни различных народов. Нотариус доказывал, что никто на свете не придаёт такое значение еде, как гведы, и ни у кого нет таких толстых кулинарных книг. Доктор, в свою очередь, утверждал, что наша пища слишком обильна, и восклицал:

— Обжорство — вот в чём наш radix malorum!·

Себастьян же, изрядно пьяный, хохотал, слушая их спор.

Граф Бертрам закончил ужин и поднялся из-за стола. Разговоры смолкли, все встали, прощаясь с хозяином замка. Пожелав всем спокойной ночи, старый граф, прихрамывая, удалился в сопровождении Таис. После их ухода остальные тоже быстро разошлись.

Лёжа в кровати, я опять услышал тоскливый собачий вой. Этот звук никак не давал мне уснуть. Наконец, в замке воцарилась тишина. Что-то заставило меня встать с постели и подойти к окну. К моему изумлению я увидел, что за окном всё покрыто снегом, хотя на дворе стоял конец лета. Посреди заснеженного поля чернели человеческие фигуры. Присмотревшись, я узнал в них графа Озрика и Валерию. Несмотря на расстояние, я всё видел очень отчетливо. Озрик, не шевелясь, лежал на спине, а сестра, ласково улыбаясь, большой лопатой заваливала молодого человека снегом. Вдруг Озрик повернул ко мне голову, и я увидел, как его губы зашевелились. Он что-то пытался мне сказать, о чем-то предупредить, но из-за оконных стекол я ничего не слышал. Валерия тоже повернулась ко мне и заговорщицки подмигнула. Мне стало жутко. К счастью, в этот момент я проснулся. Моя ночная рубашка была вся мокрой от пота. Сердце бешено колотилось в груди. Стояла глухая ночь. За окном жёлтым светом светила луна. В лунном свете вода в широком рве блестела словно ртуть. Было тихо.

— Слава Создателю, это просто страшный сон, — успокоил я себя. Потом встал, выпил воды и снова лёг. Больше в эту ночь мне ничего не приснилось.

 

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

в которой Мельхиор осматривает монастырь

 

На следующее утро за завтраком загадка собачьего воя выяснилась, когда Валерия пожаловалась, что он уже которую ночь не даёт ей уснуть. Спать мешала собака Патриции — маленький курносый спаниель местной породы по кличке Кокос. Недавно пёс заболел какой-то собачьей болезнью и очень мучился. По мнению Себастьяна спаниеля спасти было уже нельзя. Патриция попросила Озрика усыпить больного пса.

— Ты же занимаешься химией, и у тебя в лаборатории наверняка найдётся яд, который избавит Кокоса от мучений.

— Яд у меня есть, — нехотя отозвался Озрик, — но убить собаку я не смогу.  Увольте. Если хочешь, Патриция, я могу после завтрака дать яд вам с Себастьяном и объясню, как этот яд нужно использовать, но травить Кокоса сам не буду.

— Спасибо и на этом, — сухо ответила Патриция и стала помогать Таис, кормить Ники.

— Вы занимаетесь ядами, Озрик? — поинтересовался мой патрон.

— Совсем нет, — ответил молодой человек. — У меня, конечно, хранятся некоторые опасные вещества, как и у любого химика, но мои интересы лежат в другой области.

— В какой же? — вытянул свой длинный нос в сторону Озрика нотариус.

— Мне хочется создать состав идентичный человеческой крови. Доктор Адам объяснил мне, какое значение для медицины будет иметь это открытие. Я увлёкся этой задачей и уже несколько месяцев провожу опыты.

— И как далеко вы продвинулись?

— К своему стыду должен признаться, что похвастать мне нечем. Я нахожусь ещё в самом начале пути.

— Ну что же, будем надеяться, что вы достигнете успеха, — пожелал удачи графу Мартиниус.

— Я рассчитываю рано или поздно синтезировать искусственную кровь. Отец поддерживает меня и даёт достаточно средств на оборудование лаборатории.

— Любопытно было бы взглянуть на неё, — заинтересовался нотариус.

— Пожалуйста, буду рад, — пригласил Озрик. — После завтрака я вам всё покажу. Заодно дам Патриции яд для собаки.

— Хочу посмотреть, как убивают Кокосика! — захныкал Ники, когда Таис повела его в детскую.

— Николаус, прекрати сейчас же! — прикрикнул на сына Себастьян.

— Папа, ну, пожалуйста. Я ещё не видел, как убивают собаку. Как свинью видел, а как собаку нет.

— Ничего в этом нет интересного, — поддержала Себастьяна Патриция. — Ники, иди с мадемуазель Таис в детскую.

— Это вам не интересно, а мне интересно, — продолжал упорствовать мальчик.

— Исключено! — отрезал Себастьян. — Ещё не хватало, чтобы ты смотрел, как умирает животное. Обойдёмся без тебя!

— Тогда возьмите меня с собой в лабораторию к дяде Озрику. Я тоже хочу посмотреть.

— Ладно, в лабораторию, я думаю, можно. Если, конечно, ты не против, Озрик?

— Пусть идёт с нами, — согласился его брат, улыбнувшись несчастному мальчугану. — Только уговор — ничего не трогать.

Вот так и получилось, что после завтрака мы отправились смотреть химическую лабораторию большой компанией: Озрик, я с нотариусом, Патриция с мужем и Таис с Николаусом. В последний момент к нам решили присоединиться и Валерия с Тобиасом. Чтобы Ники не отставал от нас, карабкаясь по лестницам, отец взял его на руки. По дороге Тобиас для нашего развлечения начал читать свои стихи:

 

Ах, если б ветром ты была,

Моё лицо бы обдувала,

Как лёгкий трепет сквозняка.

И тёплым, нежным покрывалом,

Меня всего бы обняла.

Ах, если б ветром ты была,

Ты б на плече моём спала! [2]

 

Химическая лаборатория находилась в подвале замка. Это было обширное помещение с низкими сводами и без окон. Всё пространство лаборатории было занято дубовыми столами, уставленными мензурками, ретортами, колбами и горелками. В шкафах и на полках хранились различные вещества и реактивы. В помещении резко пахло и сопровождавшие нас дамы сразу стали недовольно морщиться.

Озрик провёл нас по своим владениям и, не обращая внимания на недовольные гримасы женщин, подробно рассказал о своих исследованиях. Было видно, что он по-настоящему увлечён химией; хорошо в ней разбирается. На покрытом пятнами от кислоты столе, он даже провёл для Ники не слишком ароматный опыт. Когда бесцветная булькающая жидкость в колбе превратилась в синюю, ребёнок от восторга захлопал в ладоши.

В конце экскурсии наш гид подошёл к железному шкафу с надписью «Опасно!» и, открыв его, достал тёмную бутылочку. Осторожно перелив с помощью пипетки совсем немного содержимого бутылочки в другую, Озрик наклеил на неё бумажку, на которой написал — «Яд!», затем передал Себастьяну. Ники, ковыряя в носу, внимательно следил за действиями молодого человека.

— Здесь у вас столько разных веществ. Как вы их не путаете? — удивилась Таис, разглядывая содержимое шкафа.

— Сам я знаю, где и что у меня лежит, а посторонние сюда не заходят.

— А что это за отрава? — задал вопрос брату Себастьян.

— Это цианид, — ответил Озрик, ставя тёмную бутылочку обратно в шкаф. — Действует почти мгновенно и безболезненно. Существенный недостаток цианидов в том, что они быстро выдыхаются, поэтому использовать их нужно как можно скорее.

— Надеюсь, что этот яд ещё не выдохся и наш Кокос без мучений закончит свой жизненный путь, — сказала Патриция.

— Эту бутылочку я привёз позавчера из Квакенбурга вместе с рядом других препаратов, необходимых мне в исследованиях, — ответил Озрик, провожая всех к выходу.

На обратном пути молодой граф объяснил супругам, как использовать яд.

— Неужели такой малости достаточно, чтобы убить живое существо? — задумчиво спросила его Таис.

— Здесь примерно двенадцать сантиграммов зелья. Этого количества хватит даже для человека, тем более, достаточно для спаниеля. 

Обед прошёл тихо. За столом не было самого хозяина замка и Таис. Графу Бертраму срочно понадобилось написать несколько писем и из-за этого прекрасной гречанке пришлось пропустить обед. Доктора тоже не было. Сегодня он вообще не приезжал в Три Башни.

Неторопливо жуя телячьи котлеты, обложенные помидорами, я думал о своих чувствах к Таис. Всё утро мне посчастливилось находиться вместе с ней, сначала за завтраком, потом в лаборатории Озрика и, глядя на неё, у меня появилась мысль написать ей письмо с признанием в любви. Ведь завтра я уже буду далеко от этих мест. Я просто не мог уехать, ничего ей не сказав! К десерту моё решение окрепло, а к кофе я мысленно сочинил уже несколько вариантов своего послания, один трогательнее другого.

Всё, решено! После поездки в Крон я признаюсь гордой красавице в своих чувствах, пусть и на бумаге. Как передать девушке моё послание, я решил придумать потом.

Сразу после обеда мы собрались в город. Кроме Мартиниуса и меня в уже знакомую карету сели также Тобиас и Себастьян. Тобиаса ждали в Кроне дела, а граф решил навестить бывшего сослуживца по полку. Тот же кучер, который привёз нас из Квакенбурга, хлопнул бичом, и сытые лошади дружно потащили наш экипаж к воротам замка.

Погода стояла прекрасная. Было тепло. В небе ярко светило солнце. Проехав через лес, мы миновали красивую деревеньку под названием Кронский Брод и, переправившись через неширокую Крону по горбатому мосту, скоро уже катили по улицам старинного живописного городка. Возле здания кронского магистрата мы с нотариусом простились с нашими попутчиками и, условившись, что вечером карета будет нас ждать на этом же месте, неторопливо пошли по Главной улице города в сторону знаменитого монастыря.

Прежде Крон был весь деревянный, благо леса вокруг предостаточно, но после нескольких опустошительных пожаров, жители стали возводить постройки из кирпича. Правда кое-где ещё сохранились старые деревянные здания, но с каждым годом их остаётся всё меньше и сейчас городок застроен хорошенькими кирпичными домиками.

Свернув с Главной улицы, мы миновали аптеку магистрата с большим белым крестом на дверях и Аптекарским переулком вышли на Рыночную площадь, тесно застроенную торговыми заведениями. Так как было уже далеко за полдень, Мартиниус предложил мне выпить чаю с бутербродами. На постоялом дворе, расположенном недалеко от рынка, мы поели, немного отдохнули и отправились дальше.

Патерностер был основан монахами Ордена Гведских Братьев и Сестёр более пяти веков назад. Здания монастыря располагаются на высоком холме в одной лиге от города. С Кроном его соединяет широкая дорога, которая без всякой оригинальности называется Монастырской. Всё это мне рассказывал нотариус, бодро семеня рядом со мной по этой самой дороге. Его лысина сияла на солнце, как начищенная кастрюля.

— Да, Мельхиор, многое видели эти огромные четырехугольные башни, мощные стены, сложенные из дикого камня. Например, одно время в монастыре находился королевский монетный двор. Именно здесь впервые начали чеканить серебряные монеты, которые по имени города, стали называть кронами.

— А я всегда думал, что так их называют из-за королевской короны, изображённой на обеих сторонах, — удивился я.

— Нет, это не так, мой мальчик. Некоторые историки полагают, что сам город назвали из-за короны, входящей в его герб. Некоторые, наоборот, считают, что как раз корону включили в герб из-за названия города. А может быть, город назвали по имени местной реки. В общем, никто уже не знает этого точно.

Поднявшись на холм, склоны которого усеяны серыми валунами, мы остановились перед узкими монастырскими воротами, прорубленными в каменной стене. Ворота украшала надпись, вырезанная в камне: In manus tuas, Domine!· Мой шеф дёрнул тяжёлый чугунный колокольчик, висевший у входа. Одна створка ворот со скрипом открылась, и на пороге показался высокий худой монах. Суровый страж был одет в чёрное одеяние, подпоясанное белым поясом. Он поклонился нам и сказал густым басом:

— Да хранит вас Святая Пейрепертуза. Что вы хотите, странники?

Мы поздоровались, и нотариус объяснил, что мы хотели бы увидеть настоятеля монастыря отца Гвиндалина.

— Меня зовут Бенедикт Мартиниус, нотариус из Квакенбурга. А это мой помощник Мельхиор Лукас, — торжественно представил нас мой маленький патрон и прибавил: — Отец Гвиндалин меня хорошо знает и будет рад видеть.

Монах закрыл ворота и ушёл. Через некоторое время он вернулся и пригласил нас внутрь. Сопровождаемые привратником, мы оказались в так называемом реффектории — приёмном покое монастыря. Реффекторий — большое полутёмное помещение, уставленное вдоль стен деревянными скамьями, был пуст. Немногословный монах попросил нас подождать и опять ушёл. Не успели мы оглядеться, как в дальнем конце залы открылась дверь, и в реффекторий вкатился невысокий, кругленький как колобок, человек в чёрной одежде ордена Гведских Братьев и Сестёр. Увидев моего шефа, толстяк подскочил к нему, и они начали радостно обниматься и целоваться.

После первых приветствий, нотариус представил меня настоятелю. Отец Гвиндалин перекрестил меня со словами: «Да охранит вас Гведикус, молодой человек, и да будут успешными все ваши начинания!» Настоятель провёл нас в свои покои, где поставил на стол бутылку монастырского вина, нарезал на тарелочку сыр и начал расспрашивать Мартиниуса о том, что привело нас в Патерностер. Нотариус рассказал о нашем путешествии из Квакенбурга в Три Башни, потом попросил отца Гвиндалина показать нам святую обитель.

Настоятель позвонил в колокольчик и поручил вошедшему монаху показать нам всё, что мы захотим. Монаха звали брат Перегрин. Это был молодой дюжий детина с густой копной рыжих волос на голове. Брат Перегрин оказался неутомимым проводником и за несколько часов показал нам весь монастырь. Мы побывали в спикарии — складе для необмолоченного хлеба, в кузнице, в коровнике, на конюшне, осмотрели виноградник с давильней, солеварню и пескаторий — пруд, где монахи разводили карпов. Всюду кипела работа. Монахи и монастырская прислуга неутомимо делали каждый своё дело. Недаром эмблемой ордена Гведских Братьев и Сестёр является пчела. Завершили мы осмотр обители монастырской церковью, которую с трёх сторон окружало небольшое старинное кладбище.

Отдохнув и подкрепившись в трапезной копчёной рыбкой, мы сердечно простились с гостеприимными монахами и вернулись обратно в Крон. Зелёная карета с графскими гербами ждала нас у городского магистрата. Кучер сообщил нам, что граф Себастьян уже возвратился домой. К вечеру погода стала меняться. Похолодало, начинался дождь, и мы тоже поспешили в замок.

Хотя обратная дорога и была недолгой, всё же за это время мелкий моросящий дождик успел перейти в сильный ливень. Подгоняемые его холодными струями в начавших сгущаться сумерках, мы достигли замка. Переодевшись с дороги, мы с шефом отправились на ужин, сопровождаемые уже привычным звуком рога. Последний ужин в замке. Ведь завтра с утра домой!

В столовой было немноголюдно. На своём месте во главе стола сидел граф Бертрам и тихо о чём-то беседовал с Валерией. Кроме них в зале присутствовали Озрик, Патриция с Николаусом и Таис. Красавица гречанка опять возилась с непослушным ребёнком, а Патриция жаловалась молодому человеку на мужа, который снова вернулся пьяный и сейчас беспробудно спал на диване в курительной комнате. Озрик сочувственно кивал. Мы присоединились к ужинающим и с аппетитом принялись за жареную ветчину и горячие кукурузные оладьи  с мёдом.

Закончив есть первой, Таис пожелала всем спокойной ночи и вышла из столовой. Следом за ней, продолжая разговор, ушли Патриция с Озриком, за которыми, как всегда что-то недовольно бурча, заковылял Ники. Когда мы с нотариусом перешли к кофе, поднялся и старый граф. Попрощавшись с дочерью, он поблагодарил нас за работу и пожелал счастливого пути домой. Улыбнувшись в последний раз нам своей величественной улыбкой, граф Бертрам Де-Бург скрылся в полумраке коридора. Если бы тогда я мог знать, что вижу его живым в последний раз!

Валерия предложила угостить нас золотистой хинной настойкой, которую присылали в замок из Новой Гвеции.

— Всего лишь полдевятого. Спать ещё не хочется. Тоби уехал до завтра в город, а без него мне так одиноко, — грустно сказала девушка.

Нотариус охотно согласился, и мы уютно устроились в гостиной. Собственноручно налив нам редкий напиток в красивые хрустальные бокалы, Валерия присела на свободное кресло и вздохнула:

— Ну, вот и ещё один день прошёл.

— Я слышал от Озрика, что скоро вы выходите замуж? —  спросил нотариус, пробуя настойку.

— Да, это правда. Скорее бы проходили эти два месяца.

Мартиниус спрыгнул с кресла, подошёл к девушке и галантно поцеловал ей руку.

— Позвольте поздравить вас, Валерия. Тобиас произвёл на меня приятное впечатление. Мне кажется, это достойный молодой человек.

Валерия улыбнулась своей милой улыбкой.

— Вы правы, месьер Мартиниус. Тоби — прекрасный человек. Буду с вами откровенной. Я не так уж молода — скоро тридцать — и не так уж красива. Я очень долго ждала этого момента и не хочу, чтобы в последнюю минуту что-нибудь помешало моему счастью. Хочу семью, хочу детей!

— Где вы будете жить после свадьбы? Здесь?

Валерия отрицательно покачала головой.

— Тобиас наотрез отказался жить в замке. Меня саму пугает мысль прожить всю жизнь в этой каменной громаде полной всяческих страшных тайн и кошмаров. Ненавижу это место! — вдруг вырвалось у девушки. — Я бы хотела сначала совершить большое путешествие вместе с Тоби, увидеть мир, а потом поселиться в большом красивом городе, где-нибудь на юге, например, в Портобелло.

— Что же вам мешает так поступить? — спросил мой шеф, усаживаясь обратно в кресло.

— К сожалению, мой Тоби беден. Я тоже полностью завишу от отца. Поэтому в лучшем случае нам придется снять домик в Кроне. И то, если отец согласится, — Валерия отхлебнула из бокала и продолжила с горечью: — Раньше я надеялась, что отец разделит наследство между всеми детьми, и я с Тоби когда-нибудь вырвусь отсюда, но теперь, когда он изменил завещание, у меня и этой надежды не осталось!

Под их негромкую беседу меня неудержимо стало клонить ко сну. Крепкая настойка способствовала тому, что глаза слипались всё сильнее и никакие понятия о приличиях не могли удержать меня от зевоты. Валерия, видимо, заметила мои мучения и тактично предложила идти отдыхать.

— Действительно, уже поздно, почти полночь, — удивился мой шеф, посмотрев на большие напольные часы.

Попрощавшись с девушкой, мы разошлись по своим комнатам. Дождь за окном прекратился. В тёмном небе над мокрыми замковыми башнями кружили вороны и тоскливо каркали. Я так устал, что совершенно забыл о своём решении написать письмо Таис с признанием в любви. Еле раздевшись, я улёгся на кровать и мгновенно уснул. Собака больше не выла.

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в которой Мельхиор видит покойника

 

Ранним утром, когда в замке все ещё спали, мы с нотариусом позавтракали в пустой столовой и, захватив свой скромный багаж, вышли во двор. Экипаж уже ждал нас. Сонный дворецкий помог уложить наши саквояжи, мы заняли свои места, и карета тихонько тронулась в обратный путь. Мой шеф откинулся на мягкие подушки, надвинул на нос свою огромную шляпу и приготовился подремать. Я сидел напротив него, коря себя за то, что так и не успел признаться в своих чувствах Таис. Однако далеко уехать нам не удалось. Вскоре нас догнал посыльный из замка.

— Вам необходимо вернуться! — крикнул он нам, загородив своим конём дорогу.

— Что случилось? — удивился нотариус, выглянув из окна кареты.

— Произошло несчастье. Его сиятельство старый граф ночью умерли. Поворачивайте назад, а мне ещё нужно в город, вызвать полицию.

С этими словами посыльный пришпорил коня и ускакал.

Мрачный дворецкий проводил нас в гостиную, где собрались обитатели замка: Патриция с Ники, Таис, Себастьян, Озрик и Валерия. Когда мы вошли все разговоры смолкли. Вид у присутствующих был растерянный, одежда в беспорядке. У мужчин — бледные, встревоженные лица, у женщин — заплаканные глаза. Было видно, что страшная весть застала их врасплох, ещё в постелях. Только гречанка была, как всегда, аккуратно причёсана, в голубом, отделанном блёстками, нарядном платье.

— Что случилось? — повторил свой вопрос мой шеф, обращаясь к Озрику, вставшему навстречу нам с кресла.

— Случилась беда. Отец умер. Сегодня утром его обнаружили мёртвым в спальне.

— Какое несчастье! — сочувственно произнёс нотариус. — Отчего он умер?

— Этого никто не знает, — ответил за брата Себастьян, помятый вид которого сразу напомнил мне о его вчерашней попойке.

— Мы послали в Крон за полицией и доктором Адамом, — сообщила Патриция. Она была одета в чёрный с серебром халат и нервно прохаживалась по комнате. — Понимаете, мы в определённой растерянности. Никто толком не знает, что делать. Мы просто заперли спальню и оставили всё как есть.

— Вы поступили правильно, — кивнул нотариус. — Сейчас нужно дождаться полиции.

— Я полагаю, что вы первая узнали о случившемся? — обратился мой шеф к Таис.

— Вы правы, но я не понимаю, как вы об этом догадались? — удивилась девушка, глядя на Мартиниуса своими огромными тёмными глазами, в которых застыл ужас.

— Это же очевидно! — пожал плечами маленький нотариус. — Судя по вашему виду, у вас было время привести себя в порядок, тогда как остальные были подняты со своих кроватей в большой спешке.

— Да, конечно, так оно и было, — подтвердила Таис. — Его сиятельство всегда встаёт очень рано, не позже шести. И моя обязанность ещё до завтрака зайти к нему и узнать о поручениях на день. Сегодня утром я как обычно зашла к нему и увидела, что он мёртв… — девушка замолчала, закрыв лицо руками. Мартиниус сочувственно погладил её по плечу. Все молча ждали. Через несколько минут Таис справилась с волнением, отняла руки от лица и продолжила рассказ: — Это было ужасно! Его сиятельство лежал в постели — глаза открыты, лицо опухло и посинело. В первый момент я чуть не потеряла сознание от страха, а когда пришла в себя, кинулась к нему и проверила, есть ли пульс, дыхание, но никаких признаков жизни не было. Тогда я побежала к госпоже Патриции и сообщила ей о том, что случилось.

Девушка снова замолчала и взглянула на Патрицию. Та продолжила:

— Я, разумеется, тут же подняла на ноги всех. Послала гонца вслед за вами, месьер нотариус, и в город за врачом и полицией.

Вошедший дворецкий объявил о прибытии инспектора полиции Вейша. С ним также приехал доктор Адам и несколько стражников в форме.

Инспектор гведской королевской полиции Адольф Вейш оказался седоусым человеком, одетым в чёрный сюртук с чёрным жилетом и серые брюки. Его высокая костлявая фигура напомнила мне покойного графа. Тонкие, плотно сжатые губы и недоверчивые глаза под грозно насупленными бровями говорили о суровом и упрямом характере.

Себастьян, как старший в замке, представил всех инспектору, и Таис снова повторила ему свой короткий рассказ. Молча выслушав девушку, Вейш попросил моего шефа присутствовать в качестве душеприказчика при осмотре места происшествия, а доктора Адама — исполнять обязанности судебного врача. В свою очередь Мартиниус предложил инспектору, чтобы при осмотре также находились я, как его помощник, и Таис, первая обнаружившая тело. Вейш секунду подумал и милостиво разрешил нам с гречанкой присоединиться. Затем в сопровождении Себастьяна и пары констеблей все отправились в спальню графа Бертрама Де-Бурга.

Спальня покойного хозяина замка находилась в Донжоне — главной башне. Пройдя мимо кабинета, в котором позавчера было составлено новое завещание, мы гуськом поднялись по узкой каменной винтовой лестнице на третий этаж. Себастьян отпер ключом дверь, и мы вошли в полумрак, царивший в комнате. Себастьян осторожно прошёл вдоль стены к окну, раздвинул тяжёлые бархатные шторы. Бледный утренний свет ворвался в спальню, осветив страшную картину.

Посреди помещения находилась широкая, почти квадратная, кровать из красного дерева, украшенная высокими вычурными резными спинками. На кровати, наполовину укрытый одеялом, лежал граф Бертрам. Его лицо было серым, как свинец, и каким-то вздувшимся. На лбу покойника резко выделялись тёмно-голубые вены, на губах засохла пена. Полуприкрытые налитыми кровью веками, глаза неподвижно смотрели в потолок.

Таис побледнела и покачнулась. Я подхватил её под руку и усадил на стул, стоявший у двери. Я и сам чувствовал себя не лучшим образом, но благодарная улыбка красавицы-гречанки, обращённая ко мне, придала мне сил.

Тем временем инспектор приступил к осмотру комнаты, а доктор занялся трупом. Мартиниус подошёл к окну и оттуда внимательно следил за всем происходящим. Его острые глазки-буравчики так и бегали, замечая любую мелочь. Вейш обратил внимание на высокий стакан с каким-то питьём, стоящий на прикроватной тумбочке.

— Что это может быть? — спросил он Таис, указывая на стакан.

— Это настой из трав, который я прописал графу, — ответил врач за девушку.

— Да, это так, — подтвердила гречанка. — Каждый вечер я наливала ему это лекарство в стакан и ставила на тумбочку, чтобы его сиятельство не забыли выпить его перед сном.

— Судя по всему, вчера вечером граф своё лекарство не выпил, — заметил Вейш. Потом он обратился к доктору Адаму: — Ну, что у вас, доктор? Вы можете назвать мне причину и время смерти?

— Да, пожалуй. Смерть наступила вчера вечером, не ранее восьми и не позднее двенадцати часов. Видимо отравление синильной кислотой или одним из её производных. После вскрытия я смогу сказать более точно.

— Ну и каким же образом граф отравился? — спросил инспектор врача. — Я не вижу здесь никакой посуды для яда. Разве что яд был добавлен в стакан с лекарством?

— Нет, вряд ли, — ответил доктор, осторожно осматривая и нюхая стакан.  Я, конечно, возьму стакан на исследование, но синильная кислота издаёт довольно сильный запах горького миндаля, а настой в стакане этого запаха не имеет. А вот от disjecta membra· покойного как раз пахнет горьким миндалём!

Себастьян, всё это время неподвижно стоявший у окна возле нотариуса, сказал:

— Насколько я понимаю, если бы отец выпил такой сильный яд, он бы мгновенно умер и не смог бы поставить стакан на тумбочку.

— Вы ошибаетесь, Себастьян, — ответил Адам. — Дело в том, что мгновенных ядов нет. Например, цианид убивает в течение нескольких минут. Если принять летальную дозу — от двенадцати до восемнадцати сантиграммов, то симптомы отравления проявляются уже через десять секунд. После полного впитывания паралич наступает мгновенно, но смерть может наступить и через две-три минуты, и через полчаса. Всё зависит от дозы.

— Так каким же образом граф принял яд? — снова спросил инспектор.

Доктор пожал плечами. Нотариус негромко заметил:

— Возможно, кто-то унёс посуду из-под яда.

После этих слов все посмотрели на Таис, безучастно сидевшую на стуле. Увидев устремлённые на неё взгляды, девушка испуганно улыбнулась.

— Скажите, мадемуазель, — строго обратился к ней Вейш, — вы ничего отсюда не уносили утром?

— Нет-нет, — запротестовала гречанка, — я ничего не брала! Я, как обычно, вчера после ужина налила настой из бутылочки в этот стакан и поставила его на тумбочку. Утром, когда я вошла, он так и стоял на том же месте. Больше я ничего не знаю.

— Ну, что же, — подытожил инспектор, — значит, некто неизвестный унёс посуду. А раз в спальне был кто-то ещё, то вполне возможно, что этот неизвестный не только унёс посуду из-под яда, но и мог дать графу Бертраму этот яд. Проще говоря — отравить его!

После этих слов в комнате наступила тишина. Вдруг Себастьян возмущённо воскликнул:

— Вы хотите сказать, инспектор, что отца могли убить?!

— Да, именно это я и хочу сказать! — отрезал Вейш и жёстко взглянул на нас из-под насупленных бровей. — Я считаю, что граф Бертрам Де-Бург, возможно, был отравлен кем-то из тех, кто вчера вечером находился в замке.

Себастьян ничего не ответил, доктор вздохнул и пожал плечами, а мой шеф согласно покивал головой, переводя задумчивый взгляд с испуганной Таис на стакан и обратно.

Когда мы вернулись в гостиную, в ней кроме Патриции, Николауса, Озрика и Валерии находился и Тобиас, только что приехавший из города. Инспектор Вейш объявил собравшимся, что в интересах следствия, мы все пока не должны покидать замок. У ворот будут дежурить полицейские стражники с приказом никого не выпускать. Это требование вызвало возмущение у Патриции:

— Инспектор, что значит «пока»? Сколько времени мы будем сидеть под арестом?

Полицейский повернулся к ней и окинул женщину тяжёлым взглядом.

— Столько, сколько понадобится, уважаемая госпожа.

Озрик, молчавший до сих пор, прямо спросил Вейша:

— Вы нас подозреваете в убийстве?

— Граф Бертрам Де-Бург умер при весьма странных обстоятельствах. Я должен провести тщательное расследование. Для его проведения необходимо, чтобы вы все находились в замке. Сейчас вы свободны, но через пару часов прошу всех собраться здесь же в гостиной.

С этими словами, больше никого не слушая, инспектор Вейш вышел.

 

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

в которой Мельхиор присутствует на следствии

 

Инспектор уехал в Крон. Следом за ним увезли тело графа Бертрама в сопровождении доктора Адама. Обитатели замка, не сговариваясь, собрались в столовой, хотя никому есть не хотелось. Только Патриция с сыном уединилась в своих комнатах. Таис тоже вскоре куда-то вышла. Себастьян, пользуясь отсутствием жены, потягивал мятный ликёр. Валерия с женихом сидели в дальнем углу и смотрели на Озрика, который рассеяно катал по столу ложку. Нотариус попросил слугу принести чаю и в ожидании заказа тоже о чём-то задумался. Все, как будто, чего-то ждали. Наконец, Озрик нарушил тягостное молчание:

— Я вот всё думаю, неужели в словах инспектора о том, что кто-то из нас отравил отца, есть хоть малая доля правды?

Валерия посмотрела на брата и нервно проговорила:

— Я ни на миг не сомневаюсь, что никто из нас не виноват! Мы ведь все так любили отца. Наверное, произошла какая-то ошибка. Скоро всё выяснится и полиция установит, что действительно случилось.

Тобиас успокаивающе обнял невесту и сказал извиняющимся тоном:

— Возможно, месьер граф сам решил уйти из жизни. Все мы знаем, что он уже давно страдал от сильных болей. В конце концов, он мог не выдержать…

— Но где он взял яд? — спросил Мартиниус.

Озрик вдруг вскочил с места и, не говоря ни слова, выбежал из столовой.

— Куда это он? — удивился Себастьян. Его лицо под воздействием алкоголя уже начинало багроветь. Себастьян обвёл нас мутным взглядом: — Теперь всё достанется Озрику. И мне придётся клянчить гроши у младшего брата! Ну и удружил мне отец, будь оно всё проклято!

— Прекрати ругаться Себастьян, ты не в полку! — резко оборвала брата, обычно такая мягкая, Валерия.

В столовую вернулся Озрик. Его лицо было бледно от волнения, в глазах стояла растерянность. В руке он нёс тёмную бутылочку. Молодой человек подошел к столу и поставил бутылочку перед нами.

— Что это, Озрик? — спросила Валерия брата.

— Это та самая бутылка с цианидом, которую я хранил в лаборатории. Вы все видели вчера, как я из неё наливал яд, чтобы усыпить больную собаку.

— И что же?

— Так вот, на бутылочке есть мерные деления. И сейчас я вижу, что яда в ней гораздо меньше, чем оставалось вчера!

— Ты хочешь сказать, что кто-то взял яд? — спросил Себастьян.

— Это совершенно точно, — ответил Озрик.

— По крайней мере, мы теперь знаем, откуда взялся яд, которым отравился или был отравлен граф Бертрам, — констатировал нотариус и, повернувшись к Себастьяну, спросил: — А куда вы дели вторую бутылочку?

Тот на мгновение смешался, но ответил:

— Я выбросил её. Весь яд сразу я вылил Кокосу в еду, и она всё равно была пустая.

— Кто-нибудь видел, как вы её выбрасывали? — не унимался мой шеф.

— Послушайте, Мартиниус, — разозлился Себастьян, — вы, кажется, обвиняете меня в том, что я отравил собственного отца?!

— Я никого ни в чём не обвиняю, — парировал нотариус. — Просто эти же вопросы вам задаст инспектор Вейш, когда вернётся. Мой вам совет, Себастьян, постарайтесь заранее найти убедительные ответы на его вопросы!

— Но кто же мог взять яд из лаборатории? — спросила Валерия.

— Мне кажется, я знаю, кто это мог быть, — пробормотал Озрик, — но это невозможно, совершенно невозможно…

— Всё, что вы знаете, вы должны сообщить полиции, — строго сказал мой шеф своим писклявым голоском.

— А я вот ничего не понимаю в ядах, — вдруг вступил в разговор Тобиас, до этого молчавший в своём углу. — Дорогой Озрик, может быть, вы меня просветите, что собой представляет этот самый цианид?

— Цианистый калий — один из самых распространённых цианидов. Он относится к группе цианистых солей, производных от синильной кислоты. Чистая синильная кислота совершенно бесцветна. Я сам могу её изготовить в своей лаборатории.

— Разве это так просто? — удивился Тобиас.

— Для человека даже с начальными знаниями по химии — это совсем несложно, — ответил Озрик. — В определённой пропорции берётся раствор поташа, купоросное масло и обычная вода. Всё соединяется вместе и осуществляется процесс дистилляции.

— Я слышала, что синильная кислота есть и в косточках персика? — спросила Валерия.

— Действительно есть, но в очень небольших количествах. Смертельную дозу составляет кислота из более чем пяти тысяч плодов, — объяснил Озрик.

Разговор прервали вошедшие слуги. Они начали готовить столовую к обеденной трапезе. Чтобы им не мешать мы разошлись по своим комнатам. Поднимаясь к себе, я слышал, как Озрик попросил Валерию зайти к нему, чтобы о чём-то посоветоваться. Та пообещала исполнить его просьбу через несколько минут.

Во время обеда пошёл дождь. Над замком низко стлались свинцово-серые тучи. Потоки воды с такой яростью обрушивались на землю, что казалось, будто свирепый Деус опять за что-то прогневался на потомков несчастных жителей Флорианы. Было слышно, как тяжёлые капли стучат по крыше, шуршат в зарослях плюща, покрывающего старые стены. В трубах тоскливо выл ветер.

Обитатели замка пребывали в мрачном настроении. Я и сам ощущал тяжесть на душе. Меня томили какие-то нехорошие предчувствия, и хотелось только одного: как можно скорее покинуть это скорбное место и вернуться домой.

После обеда, несмотря на непогоду, из города приехал инспектор Вейш и, не откладывая дел в долгий ящик, приступил к действиям. Он попросил всех, включая слуг, собраться в гостиной, а сам расположился в курительной комнате по соседству и первыми пригласил зайти Мартиниуса и меня.

Инспектора мы застали сидящим за столиком красного дерева с курительными принадлежностями и с интересом разглядывающего коробку с дорогим гведелупским табаком. В уголке устроился полицейский писарь.

Увидев нас, Вейш угрожающе сдвинул свои косматые брови и произнёс строгим тоном:

— Я официально объявляю вам, что начинаю следственные действия и прошу вас, месьер нотариус, и вашего помощника присутствовать при них в качестве понятых в соответствии с гведскими полицейскими законами. Вы являетесь душеприказчиком покойного графа и на этом основании также можете присутствовать на следствии и оказывать помощь.

Мой шеф церемонно кивнул в знак согласия и занял место за столом. Я расположился рядом с ним. Инспектор хрипло прокашлялся, вынул трубку, неторопливо набил её табаком из коробки стоявшей перед ним, закурил и продолжил:

— Сейчас я буду вызывать по очереди всех обитателей замка, чтобы опросить каждого из них. Но до этого, может быть, вы хотите мне что-нибудь сообщить или у вас есть какие-то соображения по этому поводу?

Нотариус спросил:

— Меня интересует, месьер инспектор, проведено ли уже вскрытие покойного и установлено ли время и причина смерти?

— Я с минуты на минуту ожидаю этого медикуса, доктора Адама, с заключением. По моему мнению, пока нужно исходить из того, что граф Бертрам вольно или невольно отравился сам или был кем-то отравлен цианидом. Что вы сами можете рассказать мне по поводу случившегося?

Мартиниус кратко, но не упуская ни одной важной детали, рассказал о причине нашего появления в замке, о проведённом здесь времени, описал события, свидетелями которых мы стали. Он упомянул о недовольстве Себастьяна изменением завещания в пользу младшего брата, не утаил и подслушанного нами разговора Патриции с Озриком в библиотеке. Я, в свою очередь, подтвердил всё сказанное. Писарь тщательно записал наши показания и дал нам расписаться.

— Ну что же, теперь заслушаем остальных свидетелей, — решил инспектор. — Начнём, пожалуй, со слуг.

Он велел стражнику позвать дворецкого Мартина.

— Ну-с, милейший, — строгим голосом обратился к дворецкому Вейш, — что вы можете сообщить полиции по поводу смерти вашего хозяина?

Здоровяк Мартин со своими уныло повисшими усами представлял собой печальное зрелище. Глаза его были красны от слёз, руки дрожали и всё время нервно перебирали край одежды. Дворецкий грустно посмотрел на инспектора и хрипло проговорил:

— Что же я могу сообщить, месьер полицейский? Если бы я что-то знал, я бы сразу пришёл рассказать — не стал бы дожидаться, пока меня вызовут. Не понимаю, как такое горе могло приключиться…

— Расскажите тогда, как вы провели вчерашний день?

— Ну, как провёл? Как обычно. Ничего особенного не заметил. С утра и до обеда следил за уборкой комнат. Прислуга в последнее время разболталась. Особенно эта Вилемина. Мне уже госпожа Патриция жаловалась, что плохо полы помыты, пыль везде, вещи найти не может. Вот и следил сам. После обеда месьер граф Себастьян и месьер Тобиас вместе с этими месьерами, — тут Мартин покосился на нас с нотариусом, — уехали в Крон. К ужину все, кроме месьера учителя, вернулись. Вечером месьеры разошлись по своим комнатам. Я проверил запоры на воротах и дверях и тоже лёг спать.

— В котором часу вы легли спать? — спросил инспектор.

— Как обычно, около часа ночи.

— Скажите, Мартин, а не мог ли в замок проникнуть кто-то посторонний?

— Нет, доминус, — решительно помотал головой дворецкий. — Это исключено. Ворота и все наружные двери всегда заперты. Вчера никаких гостей или там посетителей не было. Даже месьер доктор не приезжали. Никто не входил и не выходил из замка. Я впустил только месьера графа Себастьяна. Он приехал часов в пять пополудни, вскоре за ним и эти месьеры пожаловали.

Дворецкий снова покосился на нас.

— Хорошо, Мартин, вы можете идти, — разрешил Вейш.

Дворецкий поклонился и вышел. Инспектор попросил стражника позвать следующего. За какие-то полчаса мы выслушали показания повара, двух лакеев, четырёх горничных и мальчика на посылках. Ничего важного они нам не сообщили. Никто ничего подозрительного не видел. Только один из лакеев сказал, что по просьбе Себастьяна выбросил пустую бутылочку с надписью «яд», да словоохотливая Вилемина рассказала, что Патриция вчера сама где-то потеряла золотой медальон, а отругала за это её и велела найти его во что бы то ни стало. Полицейский писарь напрасно исписал целую стопу бумаги.

Едва последняя служанка покинула курительную комнату, как вошедший стражник сообщил, что прибыл доктор Адам.

 

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

в которой Мельхиор испытывает укол ревности

 

Доктор, как всегда, был бодр и энергичен. Он снял свой блестящий от дождя плащ и, удобно устроившись в кресле, закурил. Потом достал из чемоданчика медицинское заключение и подал его инспектору. Тот бегло просмотрел бумаги.

— Лучше расскажите нам, месьер Адам, что вы там установили?

Доктор потёр ладонью своё гладкое загорелое лицо, выдохнул табачный дым и заговорил:

— Что ж, моё peroratio· таково. Сначала самое трудное — время смерти. По общему правилу температура тела в первые четыре часа после смерти снижается каждый час на один градус. Как вы знаете, чтобы определить время смерти, врачу необходимо учитывать вес тела, его конституцию, температуру окружающей среды, так как каждый из этих факторов влияет на охлаждение трупа. Не вдаваясь в детали, смею утверждать, что смерть графа Бертрама Де-Бурга наступила не ранее шести часов вечера и не позднее полуночи. Граф отравился или был отравлен лошадиной дозой цианистого калия, примерно восемнадцать сантиграммов. В желудке находилась пища, которую граф Бертрам съел за ужином. Никаких прижизненных повреждений нет. У меня создалось такое впечатление, что он спокойно выпил это зелье. В бутылочке и в стакане, которые находились в спальне покойного, как я и ожидал, обезболивающее лекарство, собственноручно мною ему прописанное, без каких-либо примесей. Это в своём заключении подтвердил и полицейский врач, также принимавший участие в исследовании. Вот собственно и всё.

— А чем болел покойный? — задал вопрос Вейш.

— Граф Бертрам страдал туберкулёзом суставов ног. Вследствие этого его походка была слегка хромающей. Позже у его сиятельства в правом колене развилась водянка. Он испытывал приступы сильной боли, и я прописал ему каждое утро принимать обезболивающее средство.

— Ну что же, продолжим следствие, — решил инспектор и велел вызвать Таис.

— Назовите ваше полное имя, возраст и место рождения, мадемуазель, — обратился к вошедшей девушке Вейш.

— Меня зовут Таис Мелас. Мне двадцать один год. Я родилась в Гведианáполисе, — ответила гречанка.

— Какие обязанности вы выполняете в замке?

— Я работаю, то есть работала, личным секретарём его сиятельства.

— Как давно?

— Третий месяц, месьер инспектор.

— Чем вы занимались ранее и как попали сюда?

— Я сирота. Мои родители погибли во время большого пожара в моём родном городе, когда мне было всего три года. Меня воспитывали родственники моего отца, жившие в Мнестре — это городок на побережье Аквамаринового залива, служащий портом для Гведианаполиса. После женской гимназии, я окончила курсы секретарей и работала в разных фирмах. Четыре месяца назад, сопровождая хозяина-торговца морепродуктами, я оказалась в Квакенбурге. Там мой хозяин внезапно заболел и умёр, а я осталась почти без средств. Мне не на что было даже вернуться домой. К счастью добрые люди подсказали, что его сиятельство граф Бертрам Де-Бург ищет секретаря. Я написала ему и была принята на работу. Вот и вся моя история, — девушка замолчала, печально глядя на инспектора.

— Хорошо. Что вы можете сообщить по поводу смерти его сиятельства?

Таис пожала плечами.

— Я ничего не знаю.

— Скажите, мадемуазель, мог ли его сиятельство покончить с собой?

Девушка с недоумением взглянула на инспектора.

— Да что вы, конечно нет!

— Но ведь граф уже долгое время был тяжёло болен?

— Его сиятельство никогда не высказывал таких мыслей! Нет-нет, я уверена, что это какой-то несчастный случай, — твёрдо заявила гречанка.

— Ну, хорошо, — отступился Вейш. Он подошёл к Таис и, глядя своим пронизывающим взглядом из-под густых бровей прямо ей в лицо, сказал: — Теперь я попрошу вас очень подробно рассказать, как вы провели весь день накануне смерти вашего хозяина.

Таис помолчала, собираясь с мыслями, и неторопливо начала рассказывать:

— Перед завтраком, я, как обычно, зашла к его сиятельству, чтобы узнать: нужна ли я. Он разрешил мне быть свободной до одиннадцати, но попросил, если понадобится, помочь госпоже Патриции искупать Ники. После завтрака мы ходили в химическую лабораторию. Затем я помогала Патриции, а с одиннадцати часов работала у его сиятельства. Ему нужно было ответить на большое количество писем, поэтому мы занимались этим почти до ужина. После ужина я зашла в спальню его сиятельства и приготовила для него лекарство.

— Вы первой покинули столовую?

— Да.

— Где находилась бутылочка с лекарством?

— Бутылочка всегда стояла на полке. Я налила из неё в стакан, поставила стакан на прикроватную тумбочку в спальне, потом поставила бутылочку обратно на полку и вышла.

— В котором часу вы зашли в спальню и как долго там находились?

Таис задумалась.

— Мне кажется, было около семи часов. В спальне я находилась буквально несколько минут. Может быть, пять-десять. Потом пошла к себе. Немного почитала. В девять часов сходила к госпоже Патриции и помогла уложить Ники. Там, кстати, находился и месьер Озрик. Потом я вернулась к себе и примерно в одиннадцать часов легла спать.

Инспектор снова устремил на девушку свой тяжёлый взгляд и задал новый вопрос:

— Не заметили ли вы в этот день что-нибудь странное или необычное?

Таис снова задумалась. Затем нерешительно произнесла:

— Вы знаете, когда в лаборатории месьер Озрик показал нам бутылочку с ядом, у меня мелькнула мысль, что она как две капли воды похожа на бутылочку с обезболивающим средством для его сиятельства. Кажется, я даже спросила, не боится ли Озрик перепутать бутылочки, ведь они так похожи. Эта мысль мелькнула у меня тогда и исчезла, а вот сейчас почему-то я это вспомнила.

— Опишите эти бутылочки, — попросил Вейш.

— Мне показалось, что они одинакового размера. Обе из тёмного стекла и закрываются одинаковыми пробками.

— Как складываются ваши взаимоотношения с обитателями замка? — вдруг сменил направление разговора Вейш.

— Меня здесь приняли хорошо. Все были ко мне очень добры.

— А я слышал, что у вас вышел какой-то конфликт с Озриком Де-Бургом? — перебил Таис инспектор.

Девушка смутилась и покраснела.

— Ну что вы. Это нельзя назвать конфликтом. Просто между нами возникло на первых порах некоторое непонимание. Но всё быстро разъяснилось, и сейчас между нами нет никаких недоразумений.

— Ну, хорошо, вы свободны, мадемуазель. Если вспомните что-нибудь важное, будьте любезны сообщить мне или, если меня не будет в замке, дежурному констеблю. Да, и напоследок, — спохватился Вейш. — Как звали вашего хозяина, того самого, который умер в Квакенбурге?

— Фейдо Бассос, старший компаньон фирмы «Бассос и Георги», — удивлённо посмотрев на инспектора, ответила Таис.

Следующим на допрос был вызван Озрик Де-Бург. Молодой человек вошёл и сел в кресло перед инспектором. Выглядел он собранным и серьёзным. Было ясно, что первоначальная растерянность, вызванная неожиданным ужасным событием, прошла. Озрик спокойно посмотрел на нас своими большими серыми глазами и спросил, обращаясь к полицейскому:

— Что вы хотите знать, месьер инспектор?

— Я хотел бы знать, где граф Бертрам взял яд, каким образом принял его и почему это сделал, — произнёс Вейш с нажимом, сверля молодого человека глазами.

Озрик пожал плечами.

— Я не знаю, каким образом отец принял яд. Что же касается того, откуда этот яд взялся, я уверен, что это цианистый калий из моей лаборатории.

— Так-так, — оживился инспектор, — объясните, пожалуйста, почему вы в этом уверены?

— Потому, что когда стало известно о том, что отец был отравлен цианидом, я тут же бросился в лабораторию и обнаружил, что в моей бутылочке яда стало меньше.

— А кроме этой бутылочки у вас есть ещё ядовитые вещества? — поинтересовался Вейш.

— Да, в этом же шкафу хранится тартрат морфия в таблетках, гидробромид скополамина, также в таблетках, кроме того, есть ещё раствор стрихнина со спиртом и бутылочка настойки дигиталиса, которую мне дал доктор Адам.

Инспектор удивлённо посмотрел на врача. Тот развёл руками:

— Ну, что тут такого? Дигиталис прописывается в малых дозах сердечникам. Вы должны понять, инспектор, что, как домашний врач семьи Де-Бургов, я не могу разглашать врачебной тайны.

— Ладно, доктор, — перебил его Озрик. — Я сам признаюсь инспектору, что у меня бывают проблемы с сердцем. Но к смерти моего отца это не имеет никакого отношения.

— А что вы думаете о причинах, толкнувших его сиятельство на этот шаг? — задал новый вопрос Вейш.

— Я думаю, что отец не покончил с собой, — ответил молодой человек и, по-прежнему спокойно глядя на нас, добавил: — Я думаю, что его убили.

Все присутствующие уставились на Озрика, ожидая продолжения, но молодой граф молчал.

— Очень любопытно, — наконец произнёс инспектор. — Вы первый из дававших сегодня показания, утверждающий, что графа Бертрама убили. Какие у вас основания делать такое заявление?

Озрик отвёл взгляд, на его бледных щеках выступил румянец, но ответил он по-прежнему твёрдым голосом:

— Я не могу сейчас назвать причин, почему я так считаю. Мне необходимо время, чтобы всё обдумать. Может быть, скоро я смогу точнее ответить на ваши вопросы, инспектор.

— Ну, хорошо, — согласился Вейш, видя, что молодой граф решил упорствовать в этом вопросе. Инспектор покрутил седой ус, задумчиво глядя на Озрика, и задал новый вопрос: — Тогда ответьте, что вы делали вчера после ужина?

— Ещё в столовой Патриция пригласила меня пойти к ней и поговорить о том, как спасти Себастьяна от пьянства. В последнее время он совсем сбился с пути. Поэтому я поднялся к ней в Северную башню и пробыл там довольно долго.

— Когда же вы вернулись к себе?

— После двенадцати часов. Мартин уже запер двери в главном здании, и мне пришлось его разбудить.

— А Николаус всё время был с вами?

— Да, конечно. До девяти часов он возился с игрушками в детской. Потом пришла Таис и уложила его спать.

Вейш хмыкнул с сомнением и задал следующий вопрос:

— Скажите, месьер Озрик, какие отношения связывают вас с Патрицией Де-Бург?

— Озрик снова покраснел и, опустив голову, чтобы не смотреть на нас, сказал:

— Она — жена моего старшего брата.

— Послушайте, молодой человек, — резко произнёс инспектор, — у меня есть сведения, что вас с Патрицией связывают не только родственные узы!

— Я не собираюсь порочить честь дамы, отвечая на подобные вопросы, инспектор Вейш! — воскликнул молодой граф.

Полицейский открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его опередил нотариус:

— Извините, Озрик, но это я виноват в том, что ваша тайна стала известна инспектору. Мы с Мельхиором невольно подслушали ваш разговор в библиотеке. Конечно, при других обстоятельствах, я никогда бы не сказал никому ни слова, но, учитывая случившееся, я не посмел скрыть от полиции всё, что мне стало известно. Надеюсь, вы меня поймёте и простите.

Молодой человек окончательно смешался, закрыл лицо руками и произнёс дрожащим от волнения голосом:

— Вы, наверное, считаете меня подлецом? Признаю, что вы имеете на это право.

— Давайте оставим в стороне моральный аспект, — предложил Вейш, сурово глядя на сконфуженного графа. — В обмен на вашу откровенность, я обещаю, что всё не относящееся к расследованию не выйдет за пределы этой комнаты.

Тяжело вздохнув, Озрик согласно кивнул. Инспектор сделал знак писарю, чтобы тот перестал писать и покинул комнату, после чего продолжил допрос.

— Так что у вас с Патрицией Де-Бург? — снова задал тот же вопрос Вейш.

Озрик, упорно глядя куда-то в сторону, нехотя начал рассказывать:

— Обычная история. Скучающий молодой болван и красивая женщина, жаждущая любви и понимания. Когда Патриция появилась в замке, я сразу понял, что нравлюсь ей. Конечно, я старался обращаться с ней как с родственницей, но она своей женской интуицией быстро поняла, что тоже мне нравится. Однако, месьеры, я клянусь вам, что наши отношения не шли далее безобидного флирта до тех пор, пока отец не пригласил на работу Таис Мелас. Таис просто вскружила мне голову. Должен признать, что возможно я был с ней слишком настойчив и получил заслуженный отпор. Мне пришлось извиниться, но чувств моих это нисколько не охладило. Совсем наоборот. Я объяснился с Патрицией и собирался в самом скором времени просить руки Таис.

На этом месте я почувствовал, как ревность уколола меня прямо в сердце. Боюсь, что в этот момент моё лицо выглядело не слишком дружелюбным.

— Кто ещё мог знать о ваших отношениях с Патрицией? — спросил Вейш молодого человека.

— Никто, — ответил Озрик и, немного поколебавшись, добавил: — Никто, кроме сестры. Я всегда просил у Валерии совета в сердечных делах.

— И как она относилась к вашему роману?

— Ругала меня и предупреждала, что это кончится плохо.

— Значит, Валерия была в курсе ваших планов и по поводу сватовства?

— Да.

— Себастьян мог догадываться о вашей связи?

Озрик слабо усмехнулся.

— Уже давно моего бедного брата интересуют только горячительные напитки, месьер инспектор.

Перед уходом, молодой граф ещё раз смущённо попросил нас не разглашать полученные сведения. Вейш заверил, что постарается выполнить его просьбу. Мы с нотариусом согласно кивнули, и Озрик оставил нас.

Вслед за Озриком Де-Бургом инспектор решил выслушать Патрицию. Однако Патриция в полной мере показала Вейшу свой высокомерный нрав. Едва войдя, она категорическим тоном заявила, что ничем не может помочь следствию. Выяснить обстоятельства случившегося — это долг королевской полиции, поэтому полиция должна заниматься делом, а не тратить время порядочных людей на бесполезные разговоры. На свою беду инспектор заикнулся о связи Патриции с Озриком, но воинственная дама окатила полицейского таким презрительным взглядом, что даже этот суровый человек смутился.

— Если вы, инспектор, думаете, что произошло убийство, так ищите убийцу, а не копайтесь в чужом грязном белье, — ледяным голосом процедила золотоволосая красавица и, кивнув нам с поистине королевским величием, удалилась. Задерживать её Вейш не посмел.

— Ну и ну, — покачал головой инспектор, когда за Патрицией Де-Бург захлопнулась дверь, — дочь драгуна, а ведёт себя так, как будто её отец герцог!

За окном послышался знакомый звук рога, говорящий о том, что пора ужинать.

— Как, уже шесть часов? — удивился доктор. — Как быстро пролетело время!

— Да, — согласился с ним Вейш, — уже вечер, а мы ещё не заслушали всех свидетелей. Как я понимаю, остались Себастьян Де-Бург, его сестра Валерия и Тобиас Сальватор.

— Ну, положим, Сальватора не было в замке, когда произошла трагедия, — заметил мой шеф, — а вот Себастьяна и Валерию интересно было бы послушать.

— Здесь я решаю, когда и кого нужно допросить! — свирепо уставился на крошечного нотариуса инспектор. — Запомните, Мартиниус! Я не нуждаюсь в ваших рассуждениях и советах! Вы, столичные жители, наверное, думаете, что здесь живут простаки, не способные отличить левый сапог от правого? Так вы ошибаетесь. И, хотя, признаюсь, у нас не часто совершаются преступления подобные этому, мы вполне можем утереть нос любому квакенбуржскому умнику!

— У меня и в мыслях не было покушаться на ваши прерогативы, инспектор, — нотариус скорчил такую покаянную мину, что доктор Адам не выдержал и фыркнул.

Успокоившись, Вейш решил допросить оставшихся свидетелей после ужина и милостиво позволил нам отправляться в столовую.

— Ну, что же, — воскликнул доктор, вставая с кресла, — как сказал Вергилий: «Quo fata trahunt retrahunque sequamur!»·

 

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой Мельхиору становится жалко Валерию

 

Перед ужином я заглянул в свою в комнату, чтобы привести себя в порядок. Неторопливо намыливая руки розовым портобельским мылом, я перебирал в памяти всё увиденное и услышанное за этот долгий тяжёлый день. Передо мной снова и снова вставало лицо графа Бертрама: жуткая маска с остановившимся навсегда взглядом. Я совершенно не представлял, кто мог совершить такое страшное преступление. Однако, успев узнать о сложных взаимоотношениях обитателей замка, я понимал, что среди них мог найтись кто-то, кто по неведомым мне причинам был способен убить старого графа. Мне вспомнились угрозы Себастьяна, когда он узнал об изменении завещания в пользу младшего брата. Вспомнилось, как Патриция в библиотеке обещала отомстить за свою любовь. А слова Озрика о том, что над всеми ними нависла какая-то опасность? Как разобраться в этом лабиринте?

Так и не придя ни к каким выводам, я пошел в столовую. Треволнения этого дня никак не повлияли на мой аппетит, и я с истинно гведской основательностью отдал должное блинчикам с говядиной по-кронски. На десерт подали клубнику в бенедиктине из Патерностера. Какой-то старинный Де-Бург в генеральском мундире с картины напротив сверлил меня подозрительным взглядом, словно я и был таинственным убийцей хозяина замка.

За столом, кроме меня, присутствовали только доктор Адам, Озрик, Валерия с женихом да мой шеф-нотариус. Мартиниус, против своего обыкновения, где-то задержался и пришёл последним. Он уселся возле меня, хитренько оглядел присутствующих и принялся за еду. Было видно, что он чем-то очень доволен. Закончив ужин, Валерия и Тобиас откланялись. Вслед за ними ушёл Адам. Поев, Озрик вытер рот салфеткой и обратился к Мартиниусу:

— Помните того монаха в придорожной харчевне, месьер нотариус?

— Который просил вас покаяться в грехах и предсказывал скорую смерть?

— Да. Должен признаться, что с того самого времени его слова не идут у меня из головы.

— Однако, как мы видим, смерть выбрала другого, — заметил Мартиниус.

— Да, вместо меня умер мой бедный отец, и я спрашиваю себя, если на минуту поверить предсказанию янита, грозит ли мне ещё опасность или смерть моего отца её предотвратила?

Маленький нотариус поднял своё остренькое личико от тарелки и, глядя прямо в глаза молодого графа, серьёзно сказал:

— На вашем месте, Озрик, я был бы очень осторожен.

Он ещё что-то хотел добавить, но тут в столовую зашла Патриция, и старик сменил тему:

— Как вы, наверное, знаете, Озрик, духовный монашествующий орден Святого Яна основан почти двести лет назад и назван в честь Святого Яна Квакенбуржского — целителя и врачевателя. Ему приписывают разные чудеса. Святой Ян мог, например, одним только словом поднять с постели парализованного, прикосновением излечить больного проказой. Кроме того, известно, что он мог предсказывать будущее.

Озрик, насмешливо улыбаясь, перебил разошедшегося нотариуса:

— Я тоже многое слышал о Святом Яне, но мы же с вами цивилизованные люди и не должны верить в сказки. Мне кажется, сейчас только тёмные селяне верят в такие вещи. Я же человек науки, химик. Вы — известный правовед. Неужели в вас сохранилась вера в чудеса и магию?

Старик, пожав плечами, заметил:

— Иногда остаётся надеяться только на чудо, мой молодой друг. Не забудьте, что я вам только что сказал.

Патриция подошла к нам и прервала разговор, сказав с высокомерным видом:

— Разрешите помешать вашему религиозному диспуту. Инспектор Вейш просит месьера Мартиниуса с помощником в курительную комнату для продолжения допроса.

Когда мы вернулись в курительную, Себастьян Де-Бург был уже там. Против своего обыкновения трезвый, он сидел в кресле и курил тонкую коричневую сигару, печально глядя куда-то в угол. Увидев нас, Себастьян повернулся к инспектору и вопросительно посмотрел на него. Вейш отложил в сторону потухшую трубку.

— Ну что же, все в сборе. Продолжим следствие. Месьер граф Себастьян Де-Бург, что вы можете рассказать следствию по поводу случившегося в замке?

Себастьян ткнул сигару в пепельницу и пожал плечами.

— Что, собственно, вы хотите узнать, инспектор? Я в полном недоумении. Мне неизвестны причины, из-за которых мой отец мог покончить с собой. Я также не знаю, кто и за что мог бы его убить.

— А вы допускаете, что его сиятельство мог быть убит?

Себастьян опять пожал плечами.

— Можно допустить всё, что угодно. Но я не знаю ни одного человека в замке способного поднять на него руку. Мой отец был всегда добр и щедр с людьми и даже когда он был мировым судьей, все признавали его снисходительность.

— Хорошо. Мы все можем согласиться, что граф Бертрам был добрым и щедрым человеком, но, к сожалению, факт остается фактом — хозяин замка Три Башни вчера вечером умер в результате отравления цианом. Значит, у него были враги, о которых могут знать, прежде всего, самые близкие ему люди. Подумайте хорошенько, Себастьян, не говорил ли его сиятельство о какой-нибудь угрожающей ему опасности?

Себастьян решительно покачал головой.

— Нет-нет. Я ничего подобного не слышал. Правда мой отец был довольно замкнутым и скрытным человеком. Кроме того, в последнее время он не очень хорошо относился ко мне, часто бывал несправедлив. Может быть, Озрик или Валерия знают больше меня. Они пользовались бóльшим расположением отца.

Инспектор подождал, пока писарь запишет слова Себастьяна, и задал новый вопрос:

— А как вы относитесь к изменению завещания?

Себастьян хмуро усмехнулся.

— Вот вы куда клоните! Да, конечно, я был раздосадован решением отца, но, в конце концов, он здесь хозяин и вправе делать то, что считает нужным. Я уже сказал, что он часто ко мне был несправедлив.

— То есть ваши угрозы в адрес отца ничего не значат? — ехидно поинтересовался Вейш.

— Я был пьян и наговорил глупостей. Я любил отца и никогда бы не причинил ему ни малейшего вреда!

— А ваша супруга, госпожа Патриция, как восприняла решение графа Бертрама?

Себастьян в третий раз пожал плечами.

— Три, конечно, была недовольна, но подозревать её в том, что она отравила отца — это просто невероятно.

— Почему же невероятно? Не секрет, что граф Бертрам был тяжело болен. Долго он бы всё равно не прожил. Госпожа Патриция, конечно, строила какие-то планы дальнейшей жизни. И вдруг все планы рушатся. Наследником становится другой. Есть от чего потерять голову.

Себастьян резко встал и крикнул:

— Прекратите, инспектор! Не забывайте, что речь идёт о моём отце и о моей жене! То, что вы говорите нелепо и чудовищно. Если бы вы были настоящим офицером, а не полицейской ищейкой, я бы вызвал вас на дуэль в любое время, в любом месте и любым оружием по вашему выбору. А теперь, прощайте!

С этими словами взволнованный Себастьян выскочил из комнаты.

— Признаться, именно эта парочка мне больше всего подозрительна, — спокойно сказал Вейш, снова разжигая свою трубку.

— Патриция и Себастьян? — уточнил доктор Адам.

— Именно. Уж больно много они потеряли в связи с изменением завещания. Кстати, — обратился инспектор к нотариусу, — каковы условия нового завещания?

— Я оглашу его, как только мы закончим слушать свидетелей, — ответил мой шеф.

— Ну, что же, давайте тогда заканчивать, — решил Вейш и подал знак стражнику пригласить Валерию.

Меня поразила та перемена, которая произошла во внешности девушки за один день. Прежде всего, в глаза бросалась некоторая небрежность в одежде и причёске Валерии. Несколько локонов выбились и беспорядочно падали на её бледное узкое лицо, почти скрывая его. Серые глаза горели каким-то лихорадочным огнём. Заметно было, что у неё мелко трясутся руки. Мне стало жаль бедную девушку, потерявшую отца накануне свадьбы.

Вейш предложил ей стакан воды, но Валерия отрицательно помотала головой.

— Спасибо, инспектор, не нужно. Смерть отца стала для меня страшным ударом. Мне сейчас очень тяжело, но я готова ответить на ваши вопросы.

Инспектор сказал, сочувственно глядя на девушку:

— Я понимаю ваше состояние, мадемуазель, и обещаю долго вас не задерживать. Не могли бы вы рассказать мне что-либо могущее помочь раскрыть эту ужасную загадку?

Валерия задумалась, потом подняла на инспектора взгляд и произнесла:

— Я не верю, что отец покончил с собой. Озрик сказал, кто-то взял яд из его лаборатории. Значит, кто-то из нас виновен, кто-то из нас убийца!

— Скажите откровенно, мадемуазель, — спросил Вейш, — не заходили ли вы вчера после ужина к его сиятельству?

Валерия посмотрела на инспектора и отрицательно покачала головой.

— Нет, сразу после ужина мы с месьером Мартиниусом и месьером Лукасом расположились в гостиной и беседовали почти до полуночи. Потом я легла спать. А утром меня разбудила Таис. Я бросилась к отцу, а там, там…

При страшном воспоминании, глаза Валерии наполнились слезами. Вейш повернулся к нотариусу.

— Вы подтверждаете слова мадемуазель?

— Да, конечно, — покивал мой шеф. — Всё так и было. Я помню, что мы ещё пили какую-то замечательную настойку.

Валерия улыбнулась ему сквозь слёзы.

— Я обещаю подарить бутылочку, раз она вам так понравилась.

— Давайте вернёмся к делу, — вмешался инспектор. — Что вы можете рассказать о любовной связи вашего брата Озрика и госпожи Патриции?

На бледных щеках Валерии проступил румянец.

— Никакой связи не было! Озрик — наивный, пылкий юноша — едва не попал в сети опытной соблазнительницы.

— Честно говоря, ваш брат не производит впечатление наивного юноши, — саркастически заметил инспектор.

Валерия пожала плечами.

— Вы просто плохо его знаете. На самом деле Озрик очень добрый, доверчивый человек. И этим может воспользоваться какая-нибудь непорядочная особа.

— Как вы узнали об их романе?

— Заметила, как заметила бы любая женщина на моём месте. Все эти их взгляды, улыбки, перешёптывания… Это Себастьян ничего не замечал. И слава Богу, что ничего не замечал, а то я не знаю, что бы было.

— И что вы сделали?

— Я серьёзно поговорила с Озриком, и он мне пообещал, что прекратит эту мерзость. А тут ещё у отца появился новый секретарь — Таис и брат тут же увлёкся ею.

— Но я слышал, не слишком успешно?

— Ну что вы, — усмехнулась Валерия. — У них уже всё решено. Озрик сегодня мне признался, что собирается в ближайшее время просить руки Таис. Думаю, что она ему не откажет.

— Почему вы так думаете? — быстро спросил Вейш.

Валерия улыбнулась ему своей милой улыбкой.

— Да потому, инспектор, что для Таис — это огромная удача — завоевать сердце одного из графов Де-Бургов. Ну, кто она такая? Сирота, бесприданница! А тут появляется возможность породниться с самым богатым и знатным родом в здешней округе. Чего же тут ломаться?

Вейш поблагодарил девушку и разрешил ей уйти.

Последним, кого инспектор пожелал допросить, был Тобиас. И хотя жених Валерии проявил горячее желание помочь полиции, толку от него оказалось мало. Учитель риторики, как оказалось, сообщить ничего важного не мог. С покойным графом он почти не встречался, никаких подозрений у него не было. А когда Тобиас попытался познакомить инспектора с одним из своих последних стихотворений, посвящённым, конечно же, своей музе Валерии, Вейш постарался поскорее от него избавиться.

Едва за любителем поэзии закрылась дверь, как в комнату вбежал Озрик Де-Бург. Он был явно чем-то взволнован. Молодой человек протянул инспектору какую-то записку и воскликнул:

— Взгляните, инспектор! Что вы на это скажите?

Мы сгрудились вокруг Вейша. В руках он держал обыкновенный листок писчей бумаги, на котором стояло всего три слова: «вас хотят убить».

— Где вы это взяли, месьер Де-Бург? — спросил Вейш, внимательно разглядывая записку.

— Она лежала на столе в моей комнате. Несколько минут назад я зашёл к себе, увидел эту записку и сразу помчался сюда, — возбуждённо ответил молодой граф.

— Обратите внимание, месьеры, — сказал инспектор, — слова не написаны пером, а вырезаны из какой-то книги и наклеены на лист.

— Причём каждое слово вырезано отдельно, — заметил мой шеф. — Это доказывает, что слова не составляли изначально единую фразу.

— А что вы нам можете рассказать о бумаге? — с иронией спросил Вейш нотариуса.

— Насчёт бумаги, я могу вам помочь, — вмешался Озрик. — Это обычная писчая бумага по три серебряных квадранта за пачку. Целая стопка такой бумаги лежит у нас в библиотеке. Кстати, там есть и клей.

— Но не проще ли было написать пером? — удивился доктор Адам, до сих пор молчавший.

— Автор этого послания не хотел, чтобы его обнаружили по почерку. Видимо, его почерк хорошо здесь знаком, — объяснил Вейш.

— Но кто же мог послать мне эту записку? — спросил Озрик полицейского.

— Я думаю, тот, кто знает больше других о том, что происходит в замке, — ответил за инспектора нотариус и, многозначительно подняв палец, добавил: — А также знает о том, что ещё может произойти.

— Знать бы его имя, — хмыкнул Вейш.

Мартиниус повернулся к инспектору и спокойно произнёс:

— Возможно, в своё время вы узнаете и имя. Однако уже довольно поздно и я, с вашего позволения, инспектор, хотел бы ненадолго вернуться к своим основным обязанностям. Пора огласить завещание покойного графа Бертрама Мармадука Де-Бурга.

Аккуратно спрятав записку в папку, Вейш согласно кивнул и предложил собрать всех в столовой через полчаса. На том и порешили…

 

Книгу можно приобрести в книжных или интернет-магазинах. Например:

http://ridero.ru/books/notarius_izkvakenburga.html

Другие произведения автора:

об авторе

фрагмент романа "День, когда пропали тараканы"

роман "Блеск тела"