Ставни

Ставни.

Природой здесь нам суждено

 В Европу прорубить окно.

А.С.Пушкин «Медный всадник».

 СТАВНЯ, -и, род. мн. -вен, ж.

Дощатая или железная створка  для прикрытия окна.

С.И.Ожегов «Толковый словарь русского языка»

Конец октября 1944 года.

Тыловики, как им и положено, расстарались, отыскав в полуразрушенном маленьком городке Бургдорф неподалеку от Ганновера уцелевший уютный домик. Вообще-то сам городишко не представлял никакой ценности для авиации союзников и пострадал исключительно благодаря своей близости к Ганноверу, уничтоженному почти полностью регулярными налетами в начале этого года. Уже во второй половине лета сюда подошли советские войска, и бомбежки прекратились во избежание недоразумений. Русские танки проскочили городок без особых помех, стараясь догнать стремительно отступающих на запад, в плен к союзникам, германцев, но вот идущей следом пехоте пришлось повозиться с отставшими, отбившимися от своих частей и просто упертыми эсэсманами, собравшимися было положить животы свои на алтарь уже не победы, но хотя бы истребления какой-то части врага. Положить животы смогли все желающие, но вот истребляться русские как-то не хотели, научившись воевать за три года. Они не лезли штурмовать каждый дом, каждую баррикаду, сооруженную на перекрестке, а просто подтаскивали пушки и выбивали засевших там германцев.

А теперь, во второй половине осени, из сохранившегося в целости и неприкосновенности домика переселили куда-то его хозяев, если они, конечно, еще жили здесь во время недолгих боев, обставили помещение надерганной у соседей мебелью и даже – соорудили в самой большой комнате нечто, напоминающее переговорную для предстоящих встреч экспертов и советников глав государств-победителей. На широком овальном столе расставили канделябры со свечами, пепельницы, придвинули поближе кресла и стулья, положили даже блокноты и карандаши, впрочем, прекрасно понимая, что пользоваться ими вряд ли кто-то будет.

На небольшой кухоньке разместили разнообразнейшее спиртное, в основном, конечно, трофейное, но кто-то из интендантского начальства расщедрился и на армянский коньяк, и грузинское вино. Из закусок присутствовал только хлеб, мясные и фруктовые консервы, но совсем неподалеку, в домике, который приспособила под временную казарму охрана объекта, ожидал возможных заказов личный повар командующего Центральным фронтом, не так давно взявшего быстрым и кровавым штурмом Берлин. Да и специально выделенные для обслуживания этого совещания офицеры госбезопасности готовы были по первому же требованию гостей добыть для них любой деликатес, возможный быть в наличии в полуразрушенном городе через пару недель после прекращения боевых действий.

Вообщем, подготовились, с учетом военного времени, хорошо. И прибывшие на совещание высокие гости это отметили. Они уже полдня перемещались по дому, то пристраиваясь у стола со стаканами виски и коньяка, то покуривая на крылечке или в небольших комнатках, выделенных для отдыха. Представители Британии, Северных Американских Штатов и Франции успели накоротке переговорить между собой, поделиться опасениями по поводу аппетита советской армии, отхватившей самые лакомые кусочки Германии Центральной и Восточной Европы и, похоже, не собирающейся в ближайшее время останавливаться на достигнутом в своем движении на Балканах.

Все ждали представителя советского Правительства, а тот опаздывал и отнюдь не по дипломатическим соображениям: где-то между Москвой и Берлином бушевала гроза, и самолет с советником русского диктатора вынужден был делать солидный крюк и даже садиться на дозаправку. Об этом присутствующим доложил дежурный офицер, отлично говоривший и по-английски, и по-французски. Скорее всего, немецким и итальянским языками он тоже владел, но ни у кого из присутствующих не возникло мысли проверять его знания.

Поворчав для порядка себе под нос, присутствующие продолжили бесцельное хождение по домику и крохотному дворику с обязательным палисадничком, коротая неожиданно возникший досуг. Начинать серьезные переговоры без советского представителя было бессмысленно, а в очередной раз пытаться договориться друг с другом о дележе очень даже вкусного «куска пирога» не имело смысла, весь этот раунд переговоров заблаговременно был согласован западными лидерами, как общая, энергичная атака на советские позиции.

Уже начинало темнеть, и все присутствующие собрались за столом в переговорной комнате. Дежурный офицер запалил свечи в канделябрах. До сих пор с подачей электроэнергии в Бургдорфе то и дело возникали проблемы. Благоустроившие один отдельно взятый домик, русские отнюдь не спешили благоустраивать разрушенное германское хозяйство в целом.

Прихлебывая очередные порции виски и коньяка, покуривая, полномочные советники президента, премьер-министра и пока еще просто главы французского сопротивления лениво перебрасывались ничего не значащими репликами, когда до них донесся шум подъехавшего автомобиля, а следом – оживление и энергичный разговор во дворике. Через пару минут на крылечке простучали каблуки и в импровизированный зал заседаний вошел Камов в неизменной своей потертой кожаной тужурке, офицерских галифе и отличных хромовых сапогах, держа на отлете неожиданную широкополую шляпу и встряхивая головой, будто отгоняя от себя несерьезные, неположенные данному моменту, мысли. Следом за ним появился хорошо известный в Северной Америке бывший советский посол Андрей Громыко, в отличном, но сильно измятом костюме, распахнутом хорошем макинтоше и с пухлой папкой в руках.

Никто из присутствующих даже и не подумал встать, встречая Камова, видимо, полномочные представители ожидали официального объявления от дежурного офицера о том, кто же это прибыл к ним на дипломатическое свидание, но на такое пренебрежение этикетом тот отреагировал специфически:

– Ого! Заждались, волки тамбовские! Буржуины недобитые! – негромко сказал он и попросил через плечо Громыко: – Ты уж будь добр, переведи, что рад всех собравшихся видеть, глаза б мои на эту сволочь не смотрели…

В ответ на безукоризненный английский с легким американским акцентом от Громыко, со стороны присутствующих послышалось настороженное ворчание. Они ожидали прибытия старого знакомца, привычного к переговорам Скрябина, на худой конец – кого-то из членов правительства, может быть, даже нового молодого фаворита Маленкова, с точными и однозначными указаниями самого Хозяина, а вот появление загадочного Камова смешало все карты на уже подготовленном игорном столе большой политики.

В самом деле, более загадочной личности, чем Алексей Алексеевич Камов, в советском государстве не существовало. Ни британской, ни французской, ни в свое время германской разведкам не удалось не то что заглянуть в его досье, наверняка толщиной с Библию, но и в простую анкетку, где бы указывалось: когда и где родился, когда и где учился, на ком когда женился и так далее. Создавалось впечатление, что все документы, касающиеся этого человека, лежат в личном сейфе советского диктатора, к которому не было допуска даже самым близким людям. Вот и знали присутствующие, что возраст Камова – ближе к пятидесяти, чем к сорока, что еще до тридцать третьего года он активно общался со Штрессером, Герингом и Мюллером. Перед самым началом войны с Польшей, Камов очень часто выезжал в Германию, его контакты со многими высшими руководителями Третьего Рейха были установлены и британцами, и французами. Во время войны Камов не выделялся среди множества других советских руководителей среднего звена, на фронты не выезжал, занимался какими-то срочными вопросами по личным поручениям «дядюшки Джо», вот только почему-то именно ему кремлевская молва приписывала успех в замене одного иранского шаха на другого, а так же в активнейшем противодействии германскому влиянию в Турции и британскому – на Ближнем Востоке. Впрочем, МИ-6 никаких конкретных подтверждений этим слухами добыть так и не смогло.

И вот теперь этот человек-загадка появляется на переговорах по будущему устройству не только Европы, а всего мира, облеченный, скорее всего, высшими полномочиями, да еще сопровождаемый одним из лучших советских дипломатов в качестве простого переводчика. Есть над чем задуматься, господа! Есть…

Но времени для размышлений собравшимся профессиональным разведчикам и дипломатам Камов не дал. Слегка взъерошив левой рукой черные, с проседью волосы, он бросил в ближайшее кресло свою шляпу и извлек из внутреннего кармана куртки помятый листок бумаги.

– Вот, – слегка кашлянув, сказал Камов, – прочитаю лучше, что б чего не переврать, дипломатия все ж таки, мать её…

«От имени Советского Правительства имею заявить следующее:

Первое. Советская Россия отказывается от участия в послевоенной конференции стран-победителей, так как считает, что данная конференция по своему статусу нацелена не против гитлеровского национал-социализма и послевоенного разоружения Германии, а против германского народа.

Второе. Советская России отказывается от всех территориальных притязаний к странам, участницам гитлеровской коалиции, и от взыскания с оных стран контрибуции на покрытие военных расходов.

Третье. В течение ближайшего года, до 31 октября 1945 года Советская Россия обязуется вывести свои войска с территории Норвегии, Финляндии, Польши, Германии, Чехословакии, Австрии, Румынии, Югославии, Болгарии, Албании и Греции. Конкретные сроки и график вывода войск зависит от пропускной способности железных и шоссейных дорог в указанных странах, а также от готовности мест постоянной дислокации на территории Советской России.

Четвертое. Выполняя союзнические обязательства, Советская Россия в течение ближайших трех месяцев обязуется объявить войну Японии, если за это время японское правительство не примет требование союзных держав о безоговорочной капитуляции.

Пятое. Советская Россия готова незамедлительно начать переговоры о возвращении военнопленных, находящихся на территории страны, с полномочными представителями правительств стран, бывших участниц гитлеровской коалиции».

Камов прочитал заявление не торопясь, с паузами в нужных местах, потом сложил и сунул бумагу обратно в карман куртки и сказал уже от себя:

– Ну, что – съели? А английский и французский тексты вам Громыко отдаст, не зря ж ты, Андрей, с собой эту папку таскаешь…

В наступившей вслед за переводом тишине слышно было, как стучит маятник в настенных, красивых часах. Шокированные неожиданным поворотом в советской внешней политике, ожидавшие многочасового, почти базарного торга за сферы влияния в Европе, за территориальные приобретения, суммы контрибуций и раздел флотов побежденных представители Британии, Северной Америки и Франции как будто лишились дара речи, застыв в странных, разнообразных позах и лихорадочно обдумывая услышанное.

– Ну, вот, комедия «Ревизор», акт последний, немая сцена, – пробурчал Камов, подходя к столу и усаживаясь в ближайшее кресло. – Андрей Андреич! Ты бумажки когда раздашь, подходи ближе, а то у меня с аглицкой мовой напряг, сам знаешь…

Громыко раскрыл на столе свою пухлую папку и принялся передавать сколотые простыми канцелярскими скрепками экземпляры Заявления на английском и французском присутствующим. Пока Громыко работал, Камов достал из кармана куртки коробку папирос и спички, достал одну папироску и тщательно обстучал мундштук о столешницу. Прикурил, с удовольствием выпуская дым через ноздри, подтянул к себе поближе пепельницу.

– Мы абсолютно не готовы обсуждать данные предложения, – с достоинством сказал Энтони Иден, опережая с аналогичным заявлением своих заокеанских коллег.

Впрочем, высказываться о своей неготовности ни Аллен Даллес, ни Гарри Гопкинс не спешили. Помалкивал и самый молодой из собравшихся – Морис Кув де Мюрвиль.

– Ну, а какие тут предложения? Это Заявление, а не предмет для торгов, – развел руками Камов, – ладно, не готовы, так не готовы, подождем, подготовитесь, тогда и поговорим по существу. Значит, переговоры откладываются?

– Да, – кивнул Иден. – В связи со вновь открывшимися обстоятельствами я считаю это правильным.

– Вновь открывшиеся обстоятельства завтра утром появятся в газете «Правда» и в информации РосТА, – чуть язвительно сказал Камов.

– Мне кажется, публиковать такие заявления в открытой печати преждевременно, – многозначительно покряхтев, высказался Даллес.

– Вот только не надо тут делать вид, будто американские войска взяли Берлин три недели назад, – грубо высказался Камов, но – дипломат Громыко перевел его слова гораздо мягче, хотя и в таком смягченном виде они означали фактически конец дипломатического союза и начало послевоенного противостояния между Советской Россией и остальным буржуазным миром.

– В заявлении ничего не сказано про Иран, – заметил Иден, стараясь одновременно сгладить неловкую ситуацию, возникшую после решительной отповеди Камова «делаем, как считаем нужным», и попробовать уточнить советскую позицию по давней британской сфере влияния.

– Вообще-то, здесь и сейчас планировалось вести речь о Европе, так ведь? – Камов уставился на британца с таким видом, будто поймал его руку в своем кармане. – И о странах, участвовавших в войне на стороне гитлеровской Германии. Иран к Европе не относится. И в войне не участвовал. А советские войска там находятся на основании договора от двадцать первого года. Уж вам ли, уважаемый, не знать?

– Я знаю, на каком основании в Иране находятся ваши войска, – обиженно ответил Иден. – Поэтому и интересуюсь, когда можно ожидать их вывода? Ведь ситуация по окончании войны кардинально изменилась, и со стороны Ирана никаких угроз южным границам России нет…

– Мне кажется, что это двусторонний вопрос, – ответил Камов. – Вопрос вывода из Ирана советских и – британских войск. И вопрос присутствия в Ираке, Трансиордании и Палестине британских военных аэродромов, как угрозы южным границам Советской России. Будем обсуждать это здесь и сейчас?

– Спасибо, не надо, – буркнул в усы Иден, подумав про себя, что резкая, на грани грубости, постановка вопросов и ответы на чужие вопросы со стороны Камова больше напоминают ссору двух пьяных пролетариев дешевом в пабе, чем старую добрую британскую дипломатию, полную полунамеков, вежливости и аристократизма.

– Вот как хорошо, что все меня правильно понимают, – ухмыльнулся Камов. – А теперь у Андрей Андреича есть к вам парочка слов. Надеюсь, выслушаете его так же внимательно, как меня…

«Кажется, этот личный представитель Хозяина откровенно над нами издевается, – подумал Гопкинс, выслушав корректный перевод слов Камова. – И никогда не поверю, что делает он это по своей инициативе…»

Вообще, манера разговора, поведение за столом и выражения, в каких Камов преподносил собеседникам новости из Советской России, разительно отличались от всего того, что и Гопкинс, и Иден видели раньше. Предыдущие советские собеседники изо всех сил старались не уронить собственного достоинства в глазах буржуазных дипломатов и так переигрывали в этом, что зачастую походили на собственные карикатуры из правых американских и консервативных британских газет. И никто из них ни на йоту не отклонялся от заданного текста, читая его едва ли не по бумажке и только изредка облегчая душу невнятными русскими ругательствами «в рукав».

А в это время Громыко говорил:

– В связи с тяжелым положением в народном хозяйстве России, необходимостью восстанавливать разрушенную промышленность и поднимать сельское хозяйство в бывших оккупированных западных областях страны, правительство приняло решение о введении режима жесткой экономии всех видов ресурсов в послевоенный период. Наркомат иностранных дел, следуя указаниям правительства, решил существенно сократить количество своих представительств и посольств за рубежом, особенно – в Европе. В ближайший год в Европе останется всего четыре российских посольства. Посольство в Праге будет обслуживать страны Восточной Европы: Чехословакию, Польшу, Румынию, Болгарию, Югославию, Албанию и Грецию. Посольство в Берлине будет обслуживать центральноевропейские страны и Скандинавию: Германию, Венгрию, Австрию, Данию, Швецию, Норвегию и Финляндию. Посольство в Париже будет обслуживать остальные страны Западной Европы, кроме Испании и Португалии, с которыми у Советской России нет дипломатических отношений…

Постепенно, размеренный, с хорошо поставленной дикцией, но все-таки какой-то убаюкивающий голос Громыко чуток сгладил первое, резкое впечатление от личности Камова, но тот поспешил исправить создавшееся положение.

– И еще, господа хорошие… – с ехидной улыбкой заметил он, когда дипломаты принялись «переваривать» возможные последствия дипломатического ухода из Европы Советской России. – На посошок что ли, как у нас говорят… Бумаги, конечно, вы получите не скоро, но предупредить своих можете уже сегодня. Советская Россия временно отказывается от всех обязательств по торгово-экономическим договорам. Нам надо оценить ситуацию в стране и решить, что мы из этих обязательств можем выполнить завтра, что – через пару лет, а что – категорически никогда…

Камов притоптал в пепельнице папироску, поднялся из-за стола, потянулся, разминая плечи, будто и не на дипломатических переговорах был, а к соседу заглянул на пару рюмочек перед сном.

– Пойдем что ли, Андрей Андреич, – позвал он Громыко. – Пусть они тут думают и решают, раз к серьезному разговору не готовы или полномочий у них нет… Про полномочия и серьезный разговор переведи им…auf Wiedersehen, мужчины…

Не обращая внимания на легкое перешептывание за его спиной, Камов быстро вышел из комнаты и прошел на крыльцо, где к нему подскочил, держа в приветствии руку у виска, начальник караула с извечным «за время несения службы никаких происшествий…»

– Вы вот что, товарищ майор, – попросил Камов, приглядевшись в осенней темноте к погонам офицера, – готовьтесь, вслед за нами гости эти из дома побегут, как тараканы от морилки, так что можете их шоферам сказать, что б моторы грели… А наша-то машина где?

– Здесь я, товарищ Камов, – отозвался из-за низенького штакетничка, обозначающего границу дворика, пожилой, усатый и грузный водитель в армейской простой форме, но с погонами младшего лейтенанта, полученными исключительно за выслугу лет. – И машина тута, я вот только дозаправился и размяться вышел…

– Ох, не говори мне этого страшного слова – дозаправка, – вздохнул Камов и обернулся к вышедшему следом Громыко: – Верно я говорю, Андрей Андреич?

– О чем? – осведомился не слышавший предыдущего разговора острожный Громыко.

– Что на этих перелетах мы только время понапрасну теряем, – пояснил Камов. – И задницу отсиживаем похлеще, чем на совещаниях. От совещаний-то хоть толк какой-нибудь иной раз произрастает, а от этих перелетов…

Камов разочарованно махнул рукой и направился к стоящему чуть в стороне от входа маленькому армейскому вездеходику нижегородского завода, почти полностью срисованному с американского «доджа».

Другие произведения автора:

Перевертыш гл.20

Выбор, которого не было

Искажение. Накануне