Перевертыш гл.14

***

Бывший международный городской аэропорт пребывал в унынии и запустении с первых дней начала войны, а уж когда наши войска подошли к городу, оказался и во все никому не нужным. Сейчас в его просторном зале ожидания, в служебных помещениях и ангарах изредка появлялись только уборщики под конвоем патрульных, да сами патрульные, присматривающие за порядком. Единственным обжитым и действующим местом была бывшая диспетчерская и локационные станции, окружающие взлетное поле, но там хозяйничали офицеры одиннадцатой воздушной армии, помогающие своим коллегам обеспечивать непрерывность полетов в основном штурмовой авиации. Сильнобронированные, «летающие танки» Ильюшина висели в небе практически непрерывно с первых лучей солнца до наступления темноты, но базировались на давно захваченные вражеские военные и собственные полевые аэродромы, сюда, на городской, залетая лишь в редких случаях. Еще реже взлетным полем пользовались и тыловые службы, наладившие снабжение уверенно продвигающихся на восток частей морем, железными дорогами и автотранспортом.

Второй час ожидающий прилета личного специального представителя Генерального комиссара госбезопасности из Москвы капитан Мишин успел за это время облазать все используемые и неиспользуемые помещения аэропорта, поглядеть, как работают военные диспетчера и локаторщики, проклясть секретность и высокое положение гостях, из-за которых ему пришлось столько драгоценного времени потерять впустую. Только-только, минут пятнадцать назад, диспетчера объявили, что «поймали» приближающийся со стороны океана «борт», но, как оказалось, командующий одиннадцатой воздушной уже час назад поднял навстречу истребители сопровождения, а значит, непонятно было, сколько же еще времени капитану предстояло бесцельно прогуливаться по пустому гулкому залу аэропорта.

А вот кому ожидание было вовсе не в тягость, так это двум шоферам, пригнавшим к аэропорту конфискованный специально для встречи начальства автобус и второй «козлик» и спокохонько дремавшим за баранками своих автомобилей. А еще с удовольствием прохлаждались на широкой асфальтированной стоянке перед зданием аэропорта пятеро мотоциклистов из разведки штурмового батальона, вызванные капитаном Мишиным на всякий случай. Навидавшийся и навстречавшийся за годы службы разного начальства, капитан подстраховался, как только мог.

В углу зала шумно, но не спеша, распахнулась дверь какой-то подсобки и оттуда буквально выполз худой сгорбленный человек в застиранном до белизны комбинезоне уборщика аэропорта с пустым, чуток проржавевшим местами ведром и старенькой, облезлой метелкой. Тяжело опираясь на метлу, как на трость, он сделал пару шагов и застыл, в недоумении глядя на капитана Мишина, остановившегося прикурить прямо в центре зала, и караульного начальника объекта, старшего лейтенанта Маслова, который последние полтора часа старался находиться поблизости от Мишина, при этом не попадаясь ему на глаза.

– Карнач, что такое? – возмутился Мишин, заметив уборщика. – Был же приказ – очистить территорию аэропорта от гражданских лиц…

– Сей минут, товарищ капитан, – козырнув, поспешил к уборщику Маслов, – и где это он заховаться ухитрился…

Пока старший лейтенант добежал до уборщика и начал что-то втолковывать ему, безбожно коверкая выученные по разговорнику слова, из служебного коридора выглянула вихрастая голова одного из младших диспетчеров. Парнишка, поискав глазами по залу Мишина, выкрикнул:

– Подлетают!

«Как всегда, все в одно время, – недовольно поморщился Мишин, направляясь через систему турникетов на взлетное поле, – тут тебе и непонятный уборщик вылез, и самолет на подлете…» Впрочем, престарелого уборщика Мишин не опасался, восприняв его просто, как дурную примету.

В пустом безоблачном небе над взлетным полем быстрыми стрелками промелькнули две пары истребителей, и через несколько минут после них появился… как-то самолетом даже было неудобно было называть этого шестимоторного гиганта с пятидесятиметровым размахом крыльев. Продолжившие эскортное кружение истребители рядом с ним смотрелись малоразличимыми точками. Снижающийся пологими, плавными скачками, монстр нацелился на ближайшую к Мишину посадочную полосу, и уже через минуту все пространство вокруг было заполнено оглушительным шумом двигателей…

…Перетерпев грохот двигателей, душераздирающий скрип резины колес, оставляющих на  бетоне черные полосы, Мишин терпеливо ждал, когда же этот гигант прекратит рулежку и остановится. Но вот и двигатели уже заглушены, и легкий прохладный ветерок развеял запахи сгоревшего авиабензина, когда, наконец-то, из какого-то ангара к самолету двинулся высокий крутой трап на колесиках, толкаемый сразу двумя патрульными с заброшенными на спину штурмгеверами в сопровождении одного из диспетчеров одиннадцатой воздушной, то ли вышедшим поразмяться после долгого сидения за экраном локатора, то ли по инструкции обязанным встречать приземлившийся самолет.

Трап пристыковали к нетерпеливо дергающемуся пассажирскому люку на борту самолета, и первым на землю лихо сбежал, почти скатился, моложавый майор с общевойсковыми погонами и почему-то с массивной, старинной тростью в руках. Капитан Мишин дернулся было подойти к нему, что бы доложиться, но майор жестом попросил подождать.

Следующим по неудобной, крутой лесенке, неуклюже переставляя плохо его слушающуюся левую ногу, спустился мужчина лет пятидесяти, в странной, короткой, кожаной куртке с только-только входящими в обиход металлическими застежками-«молниями», в кожаных брюках, с длинными и густыми, слегка развевающимися на ветру, волосами с сильной проседью. Спустившись на землю, он тут же подхватил из рук майора трость и уже уверенными шагами сам направился к Мишину, успевшему заметить, как следом из самолета начинает выходить невысокая, крепко сложенная блондинка в строгом пиджаке, едва ли не мужского покроя, и довольно короткой юбке.

– Товарищ Мишин!

Человек в кожаной одежде радостно улыбался, но видно было, что делает он это через силу, потому что долгий полет вымотал его и физически, и морально.

– Так точно!

– Спасибо, что встретили, – искренне сказал гость и представился: – Октябрьский Егор Алексеевич. Мои мандаты, я думаю, можно будет показать и попозже.

– Так точно, товарищ Октярьский, – согласился с личным представителем высшего начальства капитан Мишин. – У нас тут редко из Москвы прилетают, вряд ли путаница могла произойти.

– А вы молодец, товарищ Мишин, только зовите меня по имени-отчеству, мне так привычнее, – сказал Октябрьский. – И заодно познакомьтесь…

Позади к личному представителю уже пристроились: вышедший первым из самолета майор, блондинка и седенький, пожилой мужчина с докторским саквояжем в руках, в потертом, ношеном-переношеном пальто, ну, вылитый земский врач с дореволюционных фотографий.

– Мой, скажем так, телохранитель, ну, и офицер по всяким особым поручениям майор Прошин. Доктор Соболев Алексей Андреевич. И фройлен Марта.

Вопреки бытовому этикету, Октябрьский представил своих спутников, видимо, по рангу. Впрочем, ранг некой Марты, улыбнувшейся капитану белоснежной улыбкой, трудновато было определить. Вряд ли личный представитель настолько нескромен, что потащил через всю страну, да еще и океан в придачу, любовницу. А личная секретарша в такой поездке как бы и совсем нужна.

Впрочем, гадать Мишин не стал, назвав спутникам Октябрьского свои имя-звание-должность, после чего предложил:

– Подождете минуту? прямо сюда подадут автобус…

– А где он сейчас? – живо уточнил Октябрьский. – Если недалеко, я с удовольствием пройдусь, до тошноты устал сидеть в самолете.

– Тогда – прошу, – указал Мишин на здание аэропорта. – Проходим насквозь, и там, на стоянке перед зданием…

– Хорошо, пойдемте, друзья, – позвал своих спутников Октябрьский, и вся делегация двинулась вслед за ним.

Подлаживаясь под рваный, хромой шаг Октябрьского капитан просто из вежливости осведомился:

– Как долетели?

– Спасибо, – засмеялся Егор Алексеевич. – Лучше уж поездом, честное слово. Все-таки, пятнадцать часов, все время сидя, а под тонкой полоской металла почти восемь верст до земли… Вот сколько летаю, а никак привыкнуть не могу…

Он снова засмеялся, а Мишин, улыбнувшись в ответ, лихорадочно прокручивал в голове, «прокачивал» личность представителя. Среди своих он никогда не видел Октябрьского, даже мельком, среди ответственных работников аппарата ЦК, Политбюро, Верховного Совета, таких тоже с ходу не вспоминалось.

– Поездом до нас не добраться, – поддерживая разговор, ответил капитан.

– Да уж, забрались за океан, – согласился Октябрьский, – но и на корабле было бы все-таки лучше, особенно, если не спеша, на каком-нибудь лайнере… Но у нас не спеша не бывает, даже на похоронах. Вы не напрягайтесь, Пал Сергеич, нет смысла. Ну, не можете вы держать в памяти всех мелких клерков страны…

Егор Алексеевич лукаво посмотрел на капитана и дружелюбно заулыбался. Тот улыбнулся в ответ не менее приветливо. «Мелкий клерк с полномочиями, как минимум, наркома, – подумал Мишин, – да еще и с такой внешностью, что хоть в кино снимай. И хромой. Это он ведь не перед вылетом ногу повредил. И даже не год назад. Сразу видно, что с тростью чуть ли не с рождения ходит… и раскусил меня с полувзгляда, будто всю жизни в нашей службе…»

Едва они вышли на площадку стоянки, как их общее внимание было привлечено накаляющимся скандалом у самого въезда-выезда, где уже покрасневший от натуги майор с голубыми петлицами авиатора и патрульный сержант, перекрывающий вход, о чем-то спорили на повышенных тонах.

– Кажется, это наглядный результат нашей всеобщей секретности, – меланхолично сказал Октябрьский. – Товарищ Мишин, вы ведь закрыли аэропорт в честь нашего прилета?

– Так точно, – ответил капитан, – но он и без того давно не действующий.

– Да я не о том, – поморщился личный представитель. – Самолет, на котором мы летели, тоже, своего рода, большой секрет, экспериментальный образец, но должен после полета пройти осмотр и обслуживание у спецов в одиннадцатой армии. Вот, видимо, они как раз и рвутся встретить секретную машину, пока её никто не увидел. Вы уж разберитесь, пожалуйста, пока там до мордобоя не дошло…

За тот короткий промежуток времени, пока капитан Мишин бегал к въезду, успокаивал разгорячившегося майора-техника и сопровождающего его особиста из одиннадцатой армии (благо, знал его лично), прилетевшие гости устроились в автобусе, причем, Марта села рядом с Октябрьским, оттеснив того от окна, а доктор и телохранитель на разные сиденья.

Выгнав продолжавшего, несмотря ни на что, дремать водителя и занимая место за рулем, капитан оглянулся, что бы удостовериться, как устроились пассажиры, и спросил для проформы:

– Едем в комендатуру? Там мои апартаменты, да и вам, я думаю, с дороги передохнуть не мешало бы…

– Везите, куда сочтете нужным, товарищ Мишин, – отозвался личный представитель. – Только не очень торопитесь, хочется хотя бы из окна на город взглянуть, да и мотоциклетный эскорт уберите, совсем не хочется привлекать внимание к нашим персонам.

Капитан, высунувшись в окно, отдал команду: «Свободны», – мотоциклистам-разведчикам, и тронулся в путь, стараясь провести гостей по самым интересным, привлекательным и живописным, на его взгляд, улицам города.

Конечно, утомленные перелетом гости реагировали на красоты вяло, но и им понравился усаженный пальмами бульвар, дома в старинном, колониальном стиле, модерновые монолиты известных во многих странах мира банков из стекла и бетона.

Через сорок минут капитан зарулил к крыльцу губернаторского дворца и объявил о конце поездки. Он провел гостей через насторожившийся и хмурый внутренний пост охраны, по широкой мраморной лестнице, по коридору и короткому аппендиксу, довел до своего кабинета и остановил в приемной.

– Товарищи, если у вас есть желание покушать, то Настя, моя секретарша, проводит вас в столовую, – предложил капитан.

Настя, приготовившаяся к встрече по-своему, сияла минимумом косметики, модной на «материке» прической, чистеньким штурмкомбом, парочкой орденов и пятью медалями.

– Боевой народ тут в особом отделе работает, – восхитился Октябрьский, приветливо улыбаясь Насте. – Думаю, что мои спутники не откажутся перекусить, верно товарищи? А я пока переговорил бы с вами, товарищ Мишин…

Настя вышла из-за своего барьерчика, что бы проводить телохранителя, доктора и фройлен Марту в столовую, и снова восхитила личного представителя, теперь уже своей тросточкой.

– Ого! наш человек, – сказал он, придвигая свою палку к настиной. – Надеюсь, это ненадолго…

– Врачи говорят, еще месяца на два, не больше, – ответила Настя.

– Выздоравливайте, – серьезно сказал Октябрьский, поклонившись девушке, и тут же повернулся к Мишину.

– Прошу, – распахнул дверь своего кабинета капитан.

В кабинете, как по мановению волшебной палочки, Октябрьский преобразился. Из веселого и слегка утомленного перелетом живчика он превратился в серьезного, усталого и делового функционера. С трудом усевшись на стул возле письменного стола капитана, Егор Алексеевич пригласил и Мишина:

– Присаживайтесь, товарищ капитан. Закуривайте, вы, как я вижу, курите. И примите мои верительные грамоты…

Он вытащил из внутреннего кармана куртки изрядно помятый, незапечатанный конверт и протянул его капитану.

На личном бланке «первого человека», его же, знакомым Мишину, почерком было написано: «Тов.Мишину П.С. Предъявитель сего, т.Октябрьский, и сопровождающие его лица: ст.лейтенант Управления Охраны Прошин, доктор Четвертого ГУ Минздрава Соболев и Марта Кох, представитель ГТП Германии, – обладает всеми полномочиями от ГКО, Совмина, Верх.Совета, каковыми обладаю я. Прошу содействовать ему во всем при решении вопросов по теме «Мартышка». Дата, вчерашнее число, время, видимо, буквально перед вылетом из Москвы.

– А причем тут гостапо? – спросил больше всего удивленный этим фактом, а не полномочиями Октябрьского, капитан.

– Марта здесь выполняет функции как бы офицера связи, – пояснил Егор Алексеевич. – Никаких иных заданий она не имеет, а будет просто помогать мне и вам при решении некоторых вопросов. Кстати, я знаком с ней почти десять лет. Не стоит перед ней захлопывать дверцы сейфов, но и предъявлять секретные, не относящиеся к делу, бумаги – тоже не стоит. Вообщем, воспринимайте её, как товарища из смежной организации…

– А по-русски-то она… – вспомнил, что не слышал пока от Марты не единого слова, капитан.

– Понимает очень хорошо, а вот разговаривает с жутким акцентом, – сухо улыбнулся Октябрьский. – Проблем с языком не возникнет. А теперь, мой основной документ…

Из другого кармана он извлек чуть пожелтевшую бумажку, запаянную в прозрачную пленку. «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. 25 августа 1939 года». Подпись синим, скромным карандашом, при виде которой капитан Мишин рефлекторно встал.

– Н-да, есть, есть у Хозяина чувство юмора, и всегда было, – покачал головой, садитесь, мол, Октябрьский, намекая, что фраза в документе один к одному переписана из «Трех мушкетеров». – Сами понимаете, что документ бессрочный, и я его не показываю всем подряд. Для участковых милиционеров и областных чекистов у меня существуют другие «корочки».

Капитан протянул обратно гостю сногсшибательный мандат, вытер неожиданно набежавший на лоб пот и сказал:

– Получается, что дело здесь, у нас, гораздо серьезнее, чем я мог и предполагать?

Октябрьский, пряча обратно в карман подписанную Самим бумагу, кивнул:

– Да, серьезнее. Потому со мной не только телохранитель, но и врач. Вы, товарищ Мишин, бумагу из Москвы о моих полномочиях, подшейте себе, что бы при случае оправдание было, а то знаю я ваших, скорых до расправы…

Капитан сел и аккуратно переложил со стола в сейф документ, подписанный «первым человеком».

– Теперь давайте о делах? – решив, что Мишин уже пришел в себя после мандата, подписанного синим карандашом, сказал Октябрьский. – Анализы крови, о которых вас просили, надеюсь, собрали?

– Так точно, вот только врач, что их брал, предупредил, что через шесть часов они не годны будут…

– Это ему не годны, болячки всякие определять, – отмахнулся Октябрьский, – а нам очень даже годны. В местном госпитале хорошая лаборатория?

– Не знаю, не специалист, – вздохнул Мишин. – Но врачи не жалуются.

– Отлично, сейчас доктор наш отобедает, загоним его туда, вот только, товарищ Мишин, охрана нужна из надежных, но, как бы сказать, не особо посвященных в дело людей…

– Возьму из батальона, – без колебаний ответил капитан. – Штурмовиков, воевавших.

– Черт возьми, просто великолепно, – согласился Октябрьский. – Предупредите бойцов, чтоб не слушали, о чем говорит доктор Соболев, ну или сразу же забывали, что услышат. Специалист он, конечно, великолепный, и с секретностью знаком не понаслышке, но все-таки – не оперативник, может и ляпнуть что-нибудь в процессе работы не нужное. Кстати, где вы храните образцы?

– Здесь, в морозильнике, – капитан показал на стоящий в уголке комнаты скромный метровой высоты морозильничек местного производства. – Побоялся в сейф ставить, решил, что на холоде лучше, а тут почти в каждом доме такие аппараты…

– Давно вы дома не были, товарищ Мишин, – улыбнулся Октябрьский. – Сейчас и в Москве почти в каждой квартире такие есть, только получше, побольше размерами. А то, что в холоде образцы держали, наверное, правильно, я хоть и тоже не специалист, но так же бы поступил. Тогда вы свяжитесь с госпиталем, что бы там проблем и задержек не возникло, вызовите бойцов для охраны, а я пока покурю…

Пока Мишин названивал главврачу госпиталя, пока связывался с комбатом Сергеевым, личный представитель успел выкурить не одну, а две длинных, с фильтром, сигареты из желтой пачки с верблюдом, которые капитан впервые увидел только здесь, за океаном.

– Замечательно, что через полчаса все будет готово, – кивнул Октябрьский, давая знать капитану, что понял суть его разговоров. – Нам сейчас активного времени пара-тройка часов осталась…

Наткнувшись на недоуменный взгляд Мишина, Егор Алексеевич рассмеялся и пояснил:

– Нет-нет, совсем не то, что вы подумали. Просто в Москве сейчас уже вечер, а мы после перелета уставшие, так что через пару часов будем вялые, как осенние мухи. Придется перерыв делать, если не хотим за бумагами уснуть. Теперь следующий вопрос. Кто близко и конкретно знаком с делом из наших людей? И в какой степени?

– Я знаком, – начал с себя капитан. – Моя секретарша, она фиксирует все документы, регистрировала и отчеты по этому делу, но, думаю, не вчитывалась в них. Врач, который брал вчера ночью анализы крови. Тут совсем плохое дело…

– В чем это дело плохое? – поинтересовался Октябрьский.

– Сейчас покажу…

Капитан достал из холодильничка пробирку наполненную голубой жидкостью и протянул её Егору Алексеевичу.

– Её кровь, – кратко пояснил Мишин и тут же подробно рассказал о поведении лейтенанта медицинской службы вчера ночью.

– Вот ведь незадача, – Октябрьский покрутил в пальцах стеклянный сосуд, поглядел содержимое на просвет. – Кровь оказывается у нее голубая, а вы её «Мартышкой»… тут бы больше «Графиня» или «Баронесса» подошло бы… А врача надо изолировать, по крайней мере, на то время, пока мы здесь. Но изолировать негласно, послать куда-нибудь в командировку, а там и подержать под арестом, типа домашнего, но чтоб не строго. Сделаете?

– Так точно, – кивнул Мишин и продолжил: – Вместе с врачом все это видел наш главный тюремщик, старший лейтенант госбезопасности Воробьев Виктор Иванович, кое-что могли заметить и дежурные надзиратели, но вряд ли что-то серьезное, из чего можно сделать выводы.

– А Воробьев – это старичок такой? – уточнил Октябрьский. – Сухонький, маленький? Помню его… надо же, куда его служба занесла… Тут все спокойно, он и не такое видел и знает, вот только не расскажет никому…

– И, наконец, основные, главные мои свидетели и очевидцы: рядовой Панов и старший сержант Успенский из штурмового батальона, – закончил Мишин. – Эти ни с кем информацией не делились, даю слово за них.

– Вы хорошо сработали, товарищ Мишин, – серьезно так похвалил капитана Октябрьский. – Обычно в таких делах гораздо больше ненужных свидетелей…

– Свидетелей-то в самом деле гораздо больше, тут и все, кто в задержании участвовал, и кто видел, как задержанных привозили и оформляли, но это те свидетели, что не в курсе дела, кто, кого и за что, – признался капитан. – Вот только с местными беда, все-таки, «Мартышка» – проститутка, кто к ней ходил, пользовался, так сказать, услугами, вычислить трудно, но они могли что-то видеть и знать. Тем более, что подруги её и сама хозяйка видели, как она… х-м-м… отключается, если так сказать можно.

– С местными-то проще, Пал Сергеич, – отозвался Октябрьский. – Тем более, во время войны. Кто-то под шальную пулю попал, кто-то вообще пропал без вести. Да и просто с ума сходят многие от постоянного страха. Мало ли, что кому почудиться, да еще девицам с такой специальностью… Это своих людей беречь надо. А этих… Кстати, думаю, что никто из клиентов ничего особенного не замечал, иначе по району хотя бы слухи бы ходили, а вы ничего так и не узнали…

– Пока не узнал, но ведь и дело-то только-только начато, – сказал Мишин. – Да и с агентурой у нас практически полный ноль…

В двери кабинета постучали. Октябрьский вернул капитану пробирку с голубой кровью, знаком приказав спрятать её обратно в холодильник, и громко разрешил:

– Войдите.

– Разрешите, товарищ капитан, – привычно обратилась к начальнику вошедшая первой Настя, – а мы с обеда… 

Другие произведения автора:

Искажение. Ответная реакция

Искажение. День забот

Бульвар гл.1