Пыль. Часть II. гл.9

***

Не было никакого тумана. И мистических эффектов. И вспышек, и рассыпавшихся по округе электрических искр. Не задул сильный, порывистый ветер, звездное небо не скрыли рваные, зловещие облака. Всё оказалось проще простого.

Присевший на склон отвала Паша спокойненько дымил сигареткой «в рукав», Анька, подсвечивая себе и Саньке фонариком, что-то рассматривала в неглубокой канаве, в двух шагах от пустынной бетонки, которая окружала склад под открытым небом полукольцом. Здесь, почти в километре от дежурки, висящий над геометрическим центром отвалов прожектор давал лишь слабенькое подобие освещения, наверное, в полнолуние и то бывало светлее.

Может быть, из-за этого странного полумрака, может быть, потому что так было кому-то нужно, но появление Часовщика все как-то прозевали. А он подошел почти неслышно, но вовсе не скрываясь, со стороны густого, темного в ночи подлеска.

– Странные друзья с тобой сегодня, Шурочка, – голос Часовщика прозвучал отчетливо и не был ни старческим, ни молодым, обыкновенный слегка усталый голос сорокалетнего человека. – И мужчина этот… потусторонний он, а уж про девушку и говорить не приходится…

– А что ж про меня не сказать? – отозвалась Анька, выпрямляясь и тактично светя сильным лучом фонарика чуть в сторону от Часовщика.

– Доброй вам ночи! – поздоровался тот, оценив деликатность Аньки. – Про тебя трудно что-то сказать, ты в тумане вся. Не просто потусторонняя, даже не придумать – с какой не той стороны.

Рассеянного света фонарика хватало, что бы разглядеть серую, выцветшую телогрейку Часовщика, синеватую, без ворота, плотную фуфайку под ней, такого цвета потертые, латаные штаны, растоптанные, но еще крепкие, добротные кирзовые сапоги, давно не видевшие ни щетки, ни гуталина. И седой густой ежик волос на голове, очки в тонкой, золотистой оправе и неожиданную коротенькую чеховскую бородку, тоже седую, будто пылью припорошенную. То ли от недостатка света, то ли так и было в самом деле, но кожа Часовщика показалась Аньке бледной и блеклой, какой она бывает у людей давно не видевших солнечного света.

– Шурочка, ты бы огоньку что ли вздула? – обратился Часовщик к замершей в неловкой позе Александре. – Или не приготовилась, позабыла?

– Ох… – громко выдохнула Саня. – Да все готово, хоть сейчас…  это – растерялась я что-то, не думала, что ты подойдешь-то… Идемте все…

Александра резво метнулась куда-то в темноту, в сторону от Паши и Аньки, ей вовсе не нужен был фонарик, что бы отыскать на знакомом, как собственная квартирка участке с неделю назад еще заготовленный хворост и десяток поленьев.

Местечко для костерка было организовано с умом, и Паша тут же решил, что к этой организации приложил голову их таинственный новый знакомец. Небольшой то ли овражек, то ли заброшенный и успевший одичать и обрасти травой и кустарником котлован метров на пять углублялся в землю. Края его терялись в ночной темноте, но вряд ли он был очень обширным, иначе привлекал бы к себе внимание, а этого как раз и не хотелось ни Часовщику, ни Александре. Луч фонарика пробежался по неумело, но старательно сложенному из простых кирпичей очажку в застарелой копоти, заполненному хворостом и полешками, по нескольким массивным, явно с незапамятных времен здесь лежащим чурбакам, служащим сиденьями.

– А хорошо у вас здесь, – оценила Анька, пристраиваясь тощей попкой на ближайший чурбак. – Теперь и нам надо бы свою долю внести, верно? Паша, доставай…

– Как тащи и доставай, так Паша, – привычной приговоркой ответил тот, скидывая с плеча на землю модненький гибрид вещмешка и переметной сумы.

Из небольшого, в сравнении с пашиными габаритами рюкзачка появилась завернутая в полотенце и полиэтилен кастрюлька, пара пакетов с вареной картошкой, селедкой, нарезанный уже черный хлеб, гроздь винограда, пара яблок и две бутылки: с каким-то красным вином и водкой.

– Коньячок для любителей тут, – Паша похлопал по поясной фляге. – Думаю, народ не обидится, если не из бутылки…

– Да какие уж тут обиды, – с явным удовольствием сказал Часовщик, разве что руки не потер в предвкушении. – Давненько я так не отдыхал у огонька…

В кастрюльке оказалось замаринованная, порезанная крупными кусками свинина. А шампурами послужили тонкие, прочные прутки из какого-то явно непростого сплава. «По дороге подобрал», – буркнул в ответ на немой вопрос Аньки Паша.

– Лук, чеснок взяли, даже про соль не забыли, – похвасталась Анька. – А вот помидоры Паша отговорил тащить, придумал, что помнутся они в рюкзаке…

И все засуетились, занявшись исключительно хозяйственными делами, отложив на «потом» все вопросы, занимающие, как выяснилось, не только Пашу и Аньку. По всему видать, Часовщик тоже был не против и поспрашивать сам, и подумать над ответами загадочных для него приятелей Александры.

А та уже разжигала костер, привстав возле очажка на колени, и Анька проворно раскладывала на чурбаке парочку старых газет, расставляла бутылки, раскладывала картошку и селедку. Паша, достав из потайных ножен свой постоянно носимый нож, резал мясо на равные доли, а Часовщик, с блаженной, застывшей улыбочкой счастливого человека, умело насаживал его на прутья, готовя к поджарке.

– Эх, как всегда не всё в порядке, – проворчала от чурбака через плечо Анька. – Стаканы-то мы забыли…

– Ты сказала, что сама положишь на всю компанию, – флегматично отозвался Паша, не прекращая своего занятия.

– Мог бы и проследить, – огрызнулась недовольная собой девушка.

– Ну, еще и следить за тобой, – ответил Паша. – Я так, про запас, парочку в рюкзак сунул, походных, металлических…

– Ну, вот они нам с Саней и достанутся, – категорически заявила Анька. – Мужчины вы или нет?

– А причем тут мужчины? – успел вставить реплику Паша, но тут в их милую перебранку вмешалась Александра:

– Ребята, пусть забытые стакашки будут самой большой неприятностью на сегодня, да и вообще в жизни, ладно?

За пустопорожним разговором, продолжая пластать мясо, Паша обратил внимание, какие длинные, ловкие, будто живущие отдельной жизнью от их хозяина, пальцы у Часовщика, как умело, не глядя, подхватывает он из кастрюльки кусочки свинины, протыкает их, держа на отлете металлический пруток, что бы не закапать маринадом свою одежонку. «По виду и впрямь старик, а руки, пальцы молодые и шустрые, – подумал Паша. – Наверняка, бывший карманник, как оно там называется – щипач? По часам карманным работал, вот такую кличку и получил? А потом уж, как попался, мотал срок в лагере и как-то встрял в эту передрягу…»

Он почему-то ни секунды не сомневался, что Часовщик вышел к ним именно из «Белого ключа». А вот как он туда попал…

А тот, интуитивно уловив небрежный, казалось бы, взгляд Паши на свои руки, усмехнулся в усы, пояснил:

– Нет, по карманам я не шарил… и на часах не специализировался. А пальчики такие – от тонкой работы. Инструмент разный изготовить, в дело его пустить. Так что – ошибся ты, малеха. А прозвище… на досуге нравилось с часами возиться, починять, чистить их… вот и привязалось. А по основной-то специальности я – шниффер…

И после маленькой паузы пропел совсем немузыкально, перевирая мелодию и ритм:

– Деньги советские ровными пачками с полок смотрели на нас…

– Ух, ты… – отозвалась от чурбачка Анька, казалось бы полностью увлеченная хозяйственными заботами, но к разговору прислушивающаяся. – Это ведь как получается…

«Прилично одетый, с гвоздикой в петлице,

В сером английском пальто,

Я ровно в семь тридцать покинул столицу,

И даже не глянул в окно…»

Пела она, конечно, тоже так себе, но на порядок лучше Часовщика. Тот удивленно закивал:

– Вот не думал, что кто-то сейчас такие песни помнит…

И тут же спохватился, сообразив, что Анька-то свое знание воровской баллады могла принести из очень дальних мест, про которые лучше иной раз и не вспоминать.

– А шниффер – это кто? – подала голосок Саня, подымаясь от очажка.

Но ей не ответили. Наверное, Часовщик постеснялся объяснять девушке свою воровскую специализацию, а Анька и Паша не стали лезть поперед батьки в пекло со своими, далеко не местными, понятиями.

Ну, а потом разгорелся костерок и стало совсем не до разговоров. Будто бы зачарованные, они сидели кто подальше, кто поближе к огню и смотрели на рыжеватые языки пламени. Верно говорят, на огонь можно смотреть бесконечно и никогда это не надоест. Наверное, продолжает жить в самом современном человеке тот самый первобытный дикарь, пришедший с охоты в свою пещеру и усевшийся отдыхать у живительного, теплого, такого ласкового и доброго огонька.

Когда прогорели поленья и над красными, подернутыми пеплом углями возник ореол голубовато-синих огоньков, Паша пристроил над очажком мясо, и уже через пару минут угли зашипели сердито, недовольные тем, что на них попадают капли свиного жира… Аромат разливался от огня такой, что невольно слюна набегала… А если к этому еще добавить свежий воздух, невнятную, но, похоже, сулящую обоюдный интерес встречу, то было от чего закружиться голове. Впрочем, ни Анька, ни Паша голову не теряли, да и не были они голодными на шашлык и ночные посиделки у костра. Вот Часовщик и Александра – другое дело. Но если девушка уже давно, не стесняясь, сглатывала слюну и вожделенно посматривала то на шампуры, то на чурбак с выставленными на нем бутылками, то загадочный её гость пока держался.

До того самого момента, как приступили к трапезе.

Мясо ели, снимая его с прутьев руками, и с посудой быстро разобрались. Анька завладела коньячной фляжкой и использовала для питья крышку с нее, крышка была маленькой и потому пила девушка чаще других, то и дело наливая себе в серебристую емкость и вскидывая руку со словами: «Прозит», «Ну, будем», «На здоровье», «Желаю, чтоб все». Казалось, запас таких кратких и выразительных тостов у нее неисчерпаем. Саня, наверное, чтоб показать свою взрослость, решительно отказалась от стакана и прихлебывала красное вино прямо из горлышка. А Паша и Часовщик солидно, с истинно мужским достоинством пили под шашлык прохладную по ночному времени водку.

– Эх, душевно-то как, – минут через десять после начала пиршества сказал Часовщик, обращаясь к Паше и обтирая руки об обрывок газеты. – Ты, я помню, человек курящий, угостил бы что ли?

– Да мы все тут курящие, – прокомментировала Анька, тоже вытирая руки, поддержать перекур она была готова всегда, даже если приходилось прикуривать следующую сигарету от предыдущей.

Паша, слегка расслабленный от выпитого и съеденного, без разговоров протянул гостю пачку местных сигарет. Часовщик извлек одну штучку, повертел её перед глазами, понюхал, едва ли не облизал, аккуратно прикурил и глубоко затянулся. Курил он не жадно, как это обычно делают люди, лишенные табака длительное время, но с каким-то явным удовольствием.

– Давненько я такого блаженства не испытывал, – сказал Часовщик, отправляя щелчком докуренный почти до основания «бычок» в окончательно притухшие угли. – Тут тебе и шашлык, и водочка, и сигаретка… все радости жизни, можно сказать…

– А что ж это тебя Саня не баловала? – спросила Анька, подкидывая в очажок новое небольшое поленце, не для дела, а чтоб слегка оживить огонек.

– Шурочка человек правильный, – строгим тоном встал на защиту Александры Часовщик и тут же смущенно добавил: – Вот только, что же это я буду девушку-то напрягать по такому делу? Огонька мне разведет – уже порядок, удовольствие, так сказать.

– А сам что же? и огонек уже развести не можешь? – без тени ехидства поинтересовалась Анька. – Дело-то простое, это тебе, небось, не сейфы ломать…

– Да-да, – без всякой особенной реакции на намек о своем прошлом ответил Часовщик. – С железом всегда труднее, оно упрямее… А огонь мне не поддается. Ежели хотите узнать «как» – расскажу, а вот ежели вам любопытно «почему», то тут уж не ко мне вопросы…

– Ну, тогда расскажи, – серьезно попросила Анька. – Только сначала расскажи, и так, что бы понятно было, как ты попал в лагерь?

– Как в лагерь попал – история долгая, больше на автобиографию похожа будет, – слегка замялся Часовщик, видно было, что не очень ему хочется некоторые стороны своей жизни открывать при Александре, вряд ли он хотел что-то этакое скрыть от Паши или Аньки. – А вот про то, как в… ну, в обстоятельства такие… попал – расскажу. Наливай еще, мил-человек, выпьем-закусим, возьмем по сигаретке, и я начну… 

Другие произведения автора:

Fugit irreparabile tempus 8

Чужая игра. Эпилог

Бульвар гл.4