Перевертыш гл.21

***

– Ну, что же, будем подбивать баланс? – спросил Октябрьский собравшихся возле своего стола Марту, капитана Мишина и майора Прошина.

Впрочем, Прошин присутствовал здесь скорее с правом «посылательного» голоса, ожидая внезапных срочных и важных приказаний. А вот Мишин и Марта…

– Ваш самолет готовится к обратному полету, летчики говорят, надо еще несколько часов, залить топливо, проверить какие-то приборы… – ответил Мишин.

– Самолет-то – ерунда, куда он денется, – махнул рукой Октябрьский. – Лучше разберемся с обстановкой, которую мы оставляем, и с людьми.

– В городе обстановка всю ночь и с утра – удивительная, – покачал головой капитан Мишин. – Пусть и по предварительным докладам, но – очень похоже на кладбище. Тишина, покой, никого на улицах, закрыты пока все магазины, учреждения, даже полицейские участки. Вчерашний вечерний налет оказал неизгладимое впечатление…

– Сказали бы проще, товарищ Мишин, – довольно улыбаясь, заметил Егор Алексеевич. – Вчера одиннадцатая воздушная дала всем просраться…

– Георг! – укоризненно взглянула на него Марта.

– Ну, я, как всегда, не прав в выражениях, но прав по существу, – мягко извинился Октябрьский. – Значит, в городе спокойно?

– И мне кажется, что это надолго, – признался Мишин. – Вот не оставляет такое ощущение, что кто-то попробовал нас на прочность и – отступил, удивленный и даже в чем-то обиженный.

– Вы в юности стихами баловались? – спросил Егор Алексеевич.

– А кто ж из нас не баловался?.. – засмеялся капитан.

– Да сих пор проступает, – констатировал московский гость. – Конечно, вы в чем-то правы. Пробовали нас вчера. Может быть, даже не столько на прочность, как на скорость реакции и адекватность действий. Вот только не учли мое здесь присутствие.

– Вы хотите сказать, что иначе всё было бы по-другому? – усомнился капитан.

– Вы случайно выходите на странную «Мартышку», и так же случайно в тот же день докладываете об этом в Москву, причем так, что бы ваш доклад не лег под сукно, а направился высшему руководству по самой короткой дороге… – Октябрьский задумчиво почесал в затылке. – Это могло быть случайностями, просто стараниями отдельно взятого, чересчур усердного особиста, не более того. Но! Здесь, в городе, появляется наша делегация. И что же происходит в тот же день? Кровавый налет на тюрьму и похищение «Мартышки». Как думаете, без подсказки Пана вы долго бы искали её?

– Бесконечно, – сознался особист. – Да и с подсказкой… Я бы не взял на себя ответственность блокировать, а уж тем более – штурмовать домик на берегу. Пришлось бы согласовывать… х-м… опять же с вами, видимо, но – на огромном расстоянии. А как наше начальство относится к обоснованию типа «одному парню из штурмовиков кажется», вы и сами знаете…

– Ну, тогда случившийся бунт в городе после возвращения «Мартышки» ложится прямо, как лыко в строку… – окончил за него Октябрьский.

– Вы знаете, – признался Мишин, – я рад, что смог передать это дело вам. Ум за разум с ним заходит, не моего это уровня дело, да и полномочий маловато, я же тут, в городе, в основном нахрапом да связями пользовался, когда и бордель чистили, и задержанных потрошили. Фактически-то, кто я такой? особист стрелкового батальона… Еще разок про штурм вспоминаю… какой ценой пришлось бы заплатить за это без вашего присутствия и руководства… Стрельба по чердаку, что бы выманить объект из домика… я бы до такого не додумался. Потери были бы чудовищные, а результат… получили бы мы что-то в результате – сомнительно…

– Не прибедняйтесь, не люблю, – посерьезнев, сказал Октябрьский, – особист штурмового и не просто штурмового, а знаменитого шестого штурмового, фронтового подчинения батальона. Да в этом городишке выше вас никого и нету, несмотря на то, что комендант как-то пару раз побывал в Ставке год назад, да успел там меня увидеть…

– А он и в самом деле вас там видел? – улыбнулся польщенный признанием не столько своих, сколько батальонных заслуг, Мишин.

– Да, наверное, видел, – пожал плечами Октябрьский. – Главное, что я его запомнил как-то. Вы себе не представляете, сколько народу разного в Ставке толчется, особенно, когда только-только планируется или уже заканчивается наступление. Жуть…

Капитан Мишин сделал хитрое лицо, сочувственно кивая в такт словам Октябрьского.

– Но – раз с городом мы разобрались, то надо бы разобраться с людьми. Надеюсь, вы не в обиде, что уже третий день держу вас исключительно при себе?

– Какие могут быть обиды? – удивился Мишин. – Хотя, честно говоря, после вас придется кучу накопившихся дел разгребать.

– А я вам кое в чем жизнь облегчу, – подмигнул Октябрьский. – Во-первых, все материалы по «Мартышке» и окружающим её лицам я заберу с собой. Всё. Не было такого никогда, да и быть не могло, мы же трезвомыслящие люди, да и материалисты к тому же, что бы утверждать обратное. Кто у нас, кроме присутствующих, в этом деле поучаствовал? И где они сейчас?

– Рядовой Пельман. Походит службу в батальоне. Но – он лишь видел «Мартышку» и немного переводил её общение с нашими героями… – Мишин кивнул в угол комнаты, где изнывали от безделья Пан и Успенский.

Ну, еще бы не изнывать! День солдата расписан по минутам, и если сейчас их батальон после возвращения с блокирования негритянских кварталов, приводил себя в порядок, чистил оружие и технику, отбывал в наряды и писал отчеты о «проделанной работе», то старший сержант со своим боевым товарищем после завтрака полегоньку начали лезть на стены в поисках продуктивного и интересного занятия.

– Можно вычеркивать? – прищурив глаз на капитана, спросил Октябрьский.

– Ну, это, смотря в каком смысле вы употребляете этот термин, товарищ Егор Алексеевич, – смутился капитан.

– А вы – только в одном-единственном? – засмеялся Октябрьский. – Пусть себе живет и служит этот ваш знаменитый Пельмень. И даже особого пригляда за ним не нужно, можете записать для будущих комиссий, я подпишу. А вот где сейчас тот врач, что брал анализы у задержанных и у «Мартышки»?

– Самсонов, лейтенант медицинской службы, – подсказал Мишин. – Трагически погиб вчера…

– Уже? – с непонятным весельем спросил Октябрьский.

– Да я тут совсем ни при чем, – возмутился Мишин. – Так получилось, что он в командировку прособирался почти полсуток, а когда уехал – самые беспорядки в городе и начались. Вообщем, их остановили какие-то хулиганы возле студенческого квартала. Доктор-то решил, что он врач, ничего ему не грозит, а те сволочи в наших знаках различия ничего не понимали, вот и досталось ему. Хорошо хоть пристрелили потом. Не бросили всего переломанного.

– Так, товарищ капитан, – посерьезнел Октябрьский. – Срочно, то есть, прямо сейчас, всех свидетелей, очевидцев, а хорошо бы еще и самих преступников – задержать. Провести тщательную работу по опознанию тела.

– Да нет, товарищ Октябрьский, – сообразил Мишин. – Там чистое дело, просто не в то время и не в том месте оказался. Мне докладывали…

– Вот и пройдитесь еще разок по этому делу, – мягко посоветовал вместо того, что бы просто потребовать исполнять приказ, Октябрьский. – Убедительная просьба, выясните, не допрашивали ли врача перед смертью, и точно ли его тело нашли. Это два пункта хотелось бы мне знать еще до нашего вылета.

– Слушаюсь!

– Давайте дальше по персоналиям, – вернулся к теме Егор Алексеевич.

– Те, кто работал с «Мартышкой» в тюрьме, убиты, – напомнил Мишин. – Остается только Воробьев, но его вы сами знаете, кажется, тут вопросов не возникает.

– Не возникнет, если я удостоверюсь, что смерть доктора была случайной, – жестко сказал Октярьский. – В противном случае, будем решать с безопасностью Воробьева, а не с сохранением тайны.

Мишин, наверное, покраснел бы сейчас, если бы давным-давно не избавился от этой вредной привычки. Все-таки полномочный московский гость нашел местечко, куда тыкнуть капитана носом, как нашкодившего щенка. И в самом деле Октябрьский прав. Если до истории с «Мартышкой» смерть доктора Самсонова легко списывалась на городские беспорядки, то после лично им проведенного забора крови у задержанной, да к тому же пусть короткого и одностороннего, но общения с ней… да, теперь просто необходимо выяснять все подробности до мельчайших деталей. А вдруг Егор Алексеевич прав, и у доктора пытались что-то узнать перед смертью? Не зря же его били так долго, если судить по словам обнаруживших труп патрульных. Значит, номер первый в плане мероприятий: разговор с патрульными, выяснение с кем ехал доктор, может быть, шофер или сопровождающий жив… ну, и так далее. И срочно. Московский гость готов к отлету, как только появится техническая возможность поднять в небо самолет.

– Разрешите прямо сейчас заняться? – спросил капитан.

– Занимайтесь, – согласился Октябрьский. – Кстати, думаю, что уже и в своем кабинете. Надеюсь, там порядок навели?

– Доложили, что навели, только думаю – свалили обратно в сейф все бумаги и опечатали личной печатью коменданта, – вздохнул Мишин. – Вряд ли кто рискнул в них заглядывать…

– И этот «вряд ли кто» правильно сделал, – засмеялся Егор Алексеевич. – Я бы вот тоже не стал в них заглядывать, ничего там нет интересного для простых людей, а не простым и своих дел хватает. Так что, берите в помощь лейтенанта Прошина и действуйте, все равно список у нас завершился, остаются вот эти, умирающие от скуки, штурмовики…

Октябрьский кивнул в сторону окна, где на свободном столе Пан начищал под чутким руководством Марты её личный вальтер. Успенский при этом просто присутствовал, с равнодушно-мечтательным видом уставившись в окно. Германское оружие не было ему в диковинку, как Пану. Успел насмотреться…

Капитан Мишин, видимо, чувствуя ответственность за солдат своего батальона, вопросительно глянул на Октябрьского.

– А что с ними прикажете делать? – развел руками Егор Алексеевич. – Всё знают, всё видели, кучу всего слышали, о чем простым людям не только слышать, а знать не положено, что такие вещи существуют…

Попривыкший уже к простым, быстрым и военным решениям большинства вопросов московским гостем, капитан Мишин невольно напрягся. Хотя теперь подозревать Октябрьского в кровожадности у него не было причин, но иной раз в голосе полномочного представителя слышались звуки ледяного колымского ветра. Ведь и в тех лагерях, наверняка, нужны охранники. Да и мало ли еще «медвежьих углов» на карте России, где человек годами живет, не видя никого, кроме своих, надоевших до очертенения, соседей.

Октябрьский подтащил к себе лежащий на столе листок бумаги, с четвертушку обычного, писчего, извлек из кармана «вечное перо» и что-то быстро написал. Протягивая листок капитану Мишину, усмехнулся:

– Не сочтите за труд, товарищ Мишин, ознакомьте с содержанием комбата, думаю, у него не будет возражений…

«Прикомандировать старшего сержанта Успенского и рядового Панова в распоряжение тов.Октябрьского на неопределенный срок. Обеспечить вещевым, продовольственным и денежным содержанием на недельный срок. Исполнить немедленно. Дата. Подпись». В обязательной в таких случаях расшифровке подписи значилось: «Полномочный и личный представитель всего и всех. См.документы в сейфе к-на Мишина П.С.»

У капитана полегчало на душе. Если уж Егор Алексеевич так шутливо подписался, то вряд ли для того, что бы устроить ребятам какую-то невероятную пакость.

– Про довольствие я так написал, что б интендантам служба медом не казалась, – пояснил Октябрьский. – Недельку, а то и две, я и сам ребят накормлю, напою и одену, а на большее им пока и деньги-то не нужны будут… Эй, орлы-штурмовики!

Пан и Успенский отвлеклись от своего важного и стратегического ничегонеделания, но, привыкшие уже к разгильдяйству, человек быстро к хорошему привыкает, не стали вставать «смирно» или хотя бы выпрямляться перед начальством, а просто посмотрели на Егора Алексеевича с любопытством.

– Забираю вас с собой, – объявил бойцам Октябрьский. – Все равно здесь вам капитан Мишин жизни не даст, замучает отчетами, будете через неделю выглядеть, как заправские писарчуки с чернильными пятнами на ушах.

Пан осторожно, на пробу, улыбнулся. Успенский же продолжил внимательно смотреть прямо перед собой, будто бы и не о нем вовсе шла речь.

– В казарме что-то ценное осталось? – продолжил Егор Алексеевич. – Сейчас товарищ Мишин вызовет из батальона посыльного с вашим недельным пайком и вещами, можете ему по секрету подсказать, где еще что вашего лежит… Только так, что б я не слышал…

– А у нас только винтовки ценные, – усмехнулся Успенский. – Разрешите личное оружие с собой взять?

– Ну, разве что – на память, – без колебаний согласился Октябрьский. – Вряд ли они вам пригодятся в ближайшее время.

– У нас там деньги местные остались, товарищ Октябрьский, – виновато сказал Пан. – Надо бы ребятам отдать, им же здесь еще жить, только вот… они вроде как трофейные…

– Ну, так подскажите друзьям, где их искать, думаю, товарищ Мишин на эти бумажки не позарится, а солдатам и в самом деле лишними не будут…

Пока Успенский накоротке секретничал с капитаном у дверей, Пан полюбопытствовал:

– Егор Алексеевич, а чем мы будем у вас заниматься? Вещий хотя бы взводом командовать умеет, а я-то – вот только стрелять, да и то пока не очень…

– Очень-очень, – опроверг его самокритику Октябрьский. – А главное, во время. А занятие я вам найду. Думаешь, кто будет с «Мартышкой» работать?

Октябрьский кивнул на прикрытую дверь маленькой смежной комнаты. А Пан неожиданно для себя сморщился, как от зубной боли, когда услышал от московского гостя такое пренебрежительное обозначение мулатки.

– Это ей ваш капитан такой псевдоним дал, – вроде бы, извинился Октябрьский. – А теперь уже никуда не деться, прилипло к языку. Ты хоть понимаешь, что я ничего обидного не имел ввиду?

– Да, то есть, так точно, просто…

Пан не смог выразить свои чувства. Какое-то противоречие бродило в нем, в его отношении к той несчастной сейчас то ли девушке, то ли неизвестному объекту с кодовым наименованием.

Что бы и дальше не смущать парня, Октябрьский обратился к Марте, все это время внимательно наблюдавшей за происходящим, даже помечавшей что-то в крошечной записной книжке маленьким карандашиком в серебряной оправе.

– Как тебе кажется, Марта, мы тут ни о чем и ни о ком не забыли? – спросил Егор Алексеевич. – Со стороны-то всегда заметнее…

– Нет, Георг, – к акценту Марты все уже привыкли, и сейчас уже никто не повернул головы на ужасно смешно выговоренные русские слова. – Остается вопрос с уцелевшим в подвале...

– Это уже не вопрос, – махнул рукой Егор Алексеевич, – подвезут прямо к самолету под видом тяжелораненного для срочно транспортировки. Кто тут разберет, в самом деле мы возим таких на материк или нет.

– Согласна, а персонал? Кто его будет везти?

– Наш доктор и повезет, а сопровождение – вот ребята помогут, – Октябрьский кивнул на Пана и Успенского. – В госпитале он лежал в отдельной палате, охрана – только наружная, вряд ли что смог сказать, да и без сознания он, а товарищ Соболев, как оттуда уходить, ему еще и успокоительного со снотворным вкатил, для гарантии, если вдруг очнется…

– Тогда остается ждать информации от товарища Мишина, – констатировала Марта, вновь что-то отметив в своем блокнотике.

– Кстати, о товарище Мишине и информации… – Октябрьский слегка задумался и спросил Пана: – Ты ничего особенного не чувствуешь? Сам по себе или от неё?

Пан глянул в сторону прикрытой двери в комнатку, где находилась мулатка, и покачал отрицательно головой. Никаких новых или просто усилившихся прежних ощущений не было. «Может, он меня и берет, как барометр? – подумал Пан. – Да вряд ли, я ж только с Шакой связанное чувствую… а про другое – не знаю…»

– Тогда, с вами вопрос решенный, – кивнул Октябрьский, – продолжайте отдыхать, скоро вам о таком и мечтать не придется… А мы пока с Мартой попробуем схемку эвакуации набросать, есть у меня кое-какие мысли на этот счет…

Пан и Успенский дружно кивнули и вернулись к прерванному на несколько минут непривычному для настоящего солдата, но такому приятному ничегонеделанию…

– Ты думаешь, что могут ждать сюрпризы? – спросила Марта у Егора Алексеевича.

– Береженого бог бережет, – пробормотал Октябрьский, – постараемся и мы поберечься от случайностей и злого умысла одновременно…

Они склонились над листком бумаги, по которому Егор Алексеевич начал водить отобранным у Марты серебрянным карандашиком, рисуя непонятные для непосвященных схемы… 

Другие произведения автора:

Грустная сказка. V

Перевертыш гл.7

По чуть-чуть (таймлайн) 2