Искажение. Перекресток миров-2

Перекресток миров-2

… – А что ж ты хочешь? – риторически спросил Пашу ротный. – Это ведь штатскому человеку против оружия страшно, даже будь оно вот таким, – ротный кивнул на трофейный пистолет-пулемет, положенный на угол стола, – а тем, кто под пулями побывал, что автомат этот? так – пукалка, маузер, только чуток странный, да и бьет очередями. А толку с него? Ну, положим, в этом зале он еще очень даже годится, а вот в поле? или на улице? тут уж ничего крепче винтовочки не придумано. Хотя, по чести-то говоря, в городе карабин сподручнее будет, с коротким стволом, только вот где ж его взять? У меня на роту даже пулемет один, да и тот – горе самоварное аглицкой работы, глаза б мои его не видели…

Мы уж восьмой год воюем… Ну, не все, конечно, а только почти полроты у меня с первых дней. Еще с германской. Не знаю, как тут у вас было, а у нас – с августа девятьсот четырнадцатого года.

Я сам-то в первый, да и во второй год на войну не попал. Буржуи буржуями при власти, а в военном-то деле у нас всегда специалисты хорошие были, всех и сразу не призывали, вот я и остался, фронту на заводе помогал. Сперва-то просто в учениках – «подай-принеси-прибери», потом, почти полгода токарем за станком… А потом уж подфартило, выучил меня один мастер на сварщика. Дефицитнейшая, я вам скажу, специальность получилась, везде с руками оторвут, где электричество есть. Вот у вас тут хорошо с этим делом, как я погляжу. Хоть и революция, а лампочки везде горят, никаких вопросов. У нас-то хуже было.

Вот и пришлось мне с такой дефицитной специальностью в пехоту подаваться. А что? корабли строить перестали – металла нет, угля нет, да и на море-то не воевали почти. А вот на суше…

Тогда, еще на третий-то год войны не так плохо было. И с питанием, и с боезапасом. Да и офицеров грамотных хватало, не всех выбили. А потом, за один год, да что там год, за полгода всё как обвалилось. Подвоза нет, пополнения нет, во второй эшелон не отводят на отдых. Да и в тылу оказалось не лучше. Без хлеба, а куда он девался-то вдруг и весь? без начальства, оно с чего-то вдруг решило на всё плюнуть, да тут еще студенты, да всякая шантрапа начала беспорядки устраивать, демонстрации, погромы, бомбы кидать, листовки… Так и смогли неразбериху такую сотворить, что даже стрезву не поймешь – кто за кого и против чего.

А пока они, значит, так хулиганили и безобразничали, народ тоже время зря не терял, ну, особенно те, кто в губерниях поспокойнее жили, и от фронта подальше, и от столиц, да и без этих, бунтарских всяких традиций. Начали свои Советы создавать. Рабочих, крестьянских, а потом уж и солдатских депутатов. Короче то если, власть свою делать. В войсках-то такого мало было, то есть, баламутов разных тоже хватало, но им быстро объясняли, что тут не площадь и не улица, что б митинги с демонстрациями проводить, тут воевать надо. А кто не понимал… ну, что ж, разве на войне особо разбираются, откуда пуля-то прилетела? Германцы – вот они – с полверсты, не более.

А вот во втором эшелоне – да, там диспуты всякие, митинги шли во всю. А и правда, чем еще народу развлекаться в тылу? синематографа тогда на передвижках не было, книг тоже не слали, вот и сходились мужики, говорили, рассуждали, иной раз до мордобоя.

А пока мы-то вот так жили – от атаки до атаки и от госпиталя до передовой, что-то там умники в столицах нахимичили, напридумывали, да и заставили императора отречься от престола. Зачем? А кто бы еще знал – зачем. По мне, так просто деньги народные делили, а император им в этом чем-то мешал, вот и убрали его. Отрекся-то он отрекся, да только в пользу сына своего малолетнего, а к тому брата своего младшего приставил регентом, ну, управителем, то есть до совершеннолетия цесаревича.

… Начавший понемногу соображать, что ротный – не актер и не мистификатор, а простой рабочий с механического завода, волею судьбы попавший сначала на германскую войну, потом на гражданскую, а  теперь и вовсе в загадочную и трудно понимаемую ситуацию, Паша осторожно, будто боясь спугнуть рассказчика, принял из рук одного из стрелков, забравшегося в бар, пару бутылок дорогущего коньяка, и присел к столу. Анька одобрительно кивнула, а ротный и вслед за ним старшина придвинули к Паше извлеченные из вещмешков жестяные, закопченные кружки. На несколько секунд, пока Паша штопором из складного ножа извлекал из бутылок пробки и разливал ароматную жидкость, установилась тишина, и Анька с укоризной сказала:

– Ну, вот, а про меня ты не подумал…

Паша чуть смутился, сообразив, что, в самом деле, не захватил стаканов ни для Аньки, ни для себя, но его выручил ротный:

– Ты не переживай, сейчас сглотну своё и тебе кружку отдам…

– Эх, да ладно тебе, не спеши, – отмахнулась Анька. – Я и так, из горлышка выпью. Главное, что вместе с вами…

– Всегда тебе говорил, что она – наш человек, – похвалил ротному Аньку старшина, принюхиваясь к коньяку. – А у нас такой только штабные пили, да и то не всегда…

– У нас его тоже не всем наливают, – улыбнулся Паша. – Для богатых напиток…

– Теперь уже не только для богатых, – хихикнула Анька, подхватывая бутылку с остатками коньяка и залихватски чокаясь ей с кружками ротного и старшины.

Выпив налитое, те солидно крякнули и утерли губы одинаковым жестом – слева направо. Паша чуть завистливо посмотрел на Аньку, присосавшуюся к горлышку бутылки, но повторять её подвиг не стал. Стаканов в баре полно, стоит только руку протянуть, да и спешить сейчас некуда, вряд ли «ликвидаторы» в такой непонятной и нервозной обстановке решатся на широкомасштабные действия ночью. Может быть, главари подполья и воспользовались бы такой ситуацией для собственной пользы, но они пока только начинали анализировать обстановку, сложившуюся после дня хаоса, и самые скоропалительные выводы и решения  вряд ли последуют раньше полуночи. А уж от решений до их воплощения может пройти и еще целый день. Паша хорошо знал тех, кто сейчас изображал из себя «штаб восстания».

– А что потом, после отречения-то было? – спросила Анька, принюхиваясь к запахам жареного мяса, распространяющимся из кухни.

– Да так кавардак и продолжился, – ответил ротный, достал и положил на стол свой портсигар, с выбитым на крышке перекрещенными серпом и молотом, закурил и продолжил исторический экскурс: – Дядя малолетнего императора, Михаил, строгий мужчина был, да и воспитан в старых традициях: честь, совесть, ответственность. А у нас уже в стране, да и не только у нас, как потом выяснилось, вместо чести-совести деньги-богатство на первый план вышли. Вот тогда и объявил председатель правительства нашего, князь Львов его звали, что не будет подчиняться новому императору и регенту. Мол, надо созывать учредительное собрание и всем миром решать, как жить дальше – с царем или без. Кто-то за князя пошел, кто-то против, кто-то сам по себе, вот только за Михаилом и императором мало народу осталось. Ну, не то, что бы совсем уж весь народ совесть потерял, но как-то уж так получилось, что не поддержали его. Ну, снял Михаил свою, ему лично подчиненную, дивизию с фронта и к столице северной двинул.

Не знаю уж кому верить, а кого и проверить, но только потом все хором говорили, что из-за этого вот снятия войск и провалился у нас германский фронт. Германцы в наступление пошли, прорвались… Оно, конечно, понятно, почему так разговорились, дивизия-то у великого князя не простая была, и по численности усиленная, и по личному составу из старослужащих больше, чем наполовину, и офицерами укомплектована по всем штатам. А германцы тем временем южные губернии от северных отрезали, ну, не то, что б совсем, а самые удобные, прямые пути оседлали, встали крепко, начали оборону строить, а не просто в окопах отсиживаться, да самогонку по деревням жрать, как до того иной раз бывало.

А в столицах-то, вместо того, что б на фронт внимание обратить, стали с Михаилом и его дивизией бороться. А как бороться, если дивизия это с первых дней на войне, а у тыловиков, кроме желания, ничего нету: ни опыта, ни войск обстрелянных, ни офицеров боевых.

Это мы уже через год после главной-то революции поняли, а некоторые – и пораньше, что без опыта, без офицеров обстрелянных и боевых – не армия, насмешка одна и балаган».

– Когда главная-то случилась? – спросил Паша, все-таки во время рассказа дотянувшийся до стойки бара и прихвативший себе стакан.

– Интересно, что ли? – прищурился на него ротный.

– Еще бы, – ответила за Пашу Анька, – вот у нас про такое никто не расскажет. И давно уж это было, и – не так все…

– Ну, так я к этому и веду потихоньку…

Дивизия регента дошла только пригородов, там её встретили хоть и плохонькие, резервные, но все-таки войска. Ну, и вместо того, что б стрелять друг в друга – побратались. Там ведь как получилось? собрали тех, кто вот только с госпиталей выписался, тех, кто по ранению в учебных ротах служил… то ли хитрость такая была, а скорей всего – не стали сами тыловики под пули лезть, вот и бросили на княжескую дивизию таких же фронтовиков. А ведь это ж каким нелюдем надо быть, что б в своего же брата-солдата стрелять?  не нашлось там таких в этот момент, хоть и много потом всякого всплыло.

Вообщем, остался регент без сил всяких воинских, а уж по гражданской линии ему и так никто подчиняться и не думал. Да и совету министров тоже уже не подчинялись, как-то незаметно, но очень весомо их место рабочие Советы заняли. Ну, и решили в масштабе всей империи, собрать свой, советский съезд в столице. Говорят, на спичках кинули – в какой, решили – в северной столице собраться.

Вот тут и случилась главная революция-то. Под шумок, пока Съезд Советов собирался, да размещался, да всякие оргвопросы решал, вылезли откуда-то социал-демократы, ну, та их часть, активная, что и купцов при императоре грабила, к забастовкам подстрекала, про других-то мало что слышно бывало, а эти-то вечно в уголовной хронике, в газетках, именовались…  По мне, так они от бандитов простых только лозунгами отличались, да еще и тем, что общак партийной кассой именовали.

Они-то и подсуетились, со своими подельниками, да еще кой-кого из солдат, воевать умеющих, подстрекнули с собой и заняли в столице центральный банк, телеграф, мосты. Да и на съезде, те, кто по улицам в это время не шорохался, а изначально только словесами революционными занимался, ну, типа, с чистыми руками, возьми и выкрикни своего председателя правительства. Комиссаром его назвали почему-то, да еще народным. А он-то народ этот самый, ну, вот, меня или, скажем, старшину нашего, дай бог, если из окна по престольным праздникам видел. Ладно, ругаться на них – только время терять.

А по сути, то все эти социал-демократы против войны были, и на словах – так за братство народов и равенство все со всеми. А на деле – через пару месяцев после съезда, когда эсдеки во многих советах уже себе места выбили и командовать пытались, их главный комиссар-то прозвищу Тулин решил с германцами о мире договориться. Послал на фронт, ну не на передовую, а, понятное дело, к штабам германским своих представителей. А германцы-то уже чуть не половину южных губерний под себя подмяли, а где еще не успели, так только из-за недостатка солдат и не смогли. Вот тогда, на переговорах, а и сразу после них, все слова эсдеков про мир, да братство, да равенство в слова пустые и обратились. Подписали они с германцами, даже не с кайзером их, а с простыми генералами, что поближе к фронту нашли, бумагу о полной передаче в германскую, значит, собственность всех юго-западных губерний, где германцы на сей момент стояли. И просили до кайзера эту бумагу довести, как знак их мирных намерений.

Ну, вот у какого солдата душа вытерпит, когда его родную землю, за которую он насмерть стоял и кровь проливал, врагу отдают, да еще и без особой на то необходимости? Да и офицерам многим, считай, что всем, такое дело не понравилось. Ведь сил-то у нас, у армии, было ой как достаточно, что б германцам шею намылить. Они ж после наступления выдохлись, устали, подвоз растянули, боезапас истратили. А мы – да еще на своей земле… ну, надо было, если по-хорошему, просто перегруппировать войска, кое-кого из генералов поменять, штабных тряхнуть, что б пух и перья полетели… Вот так и получилось в итоге. И среди эсдеков совестливые люди нашлись. И не просто совестливые, а умелые и решительные, один армянчик этот, Тер-Петросян, что ли его кличут полностью, чего стоит. Хоть и абрек бывший, а – свой, из простых.

Арестовали, а кого и под горячую руку расстреляли из этих «народных» комиссаров, никаких правительств формировать не стали, объявили по всей стране военное положение, комендантов в губернии и уезды поставили. Так и началась настоящая революция. Все те офицеры, кто и Родину любил, и долг помнил, в войска вернулись, многие в штабы на место расстрелянных пошли. Ведь штабная работа, как её не хай из окопа, вещь чрезвычайно на войне важная, и её спецы должны делать, а не такие вот, как я – от станка.

И вот когда мы германцев-то из страны поперли на штыках, выяснилось, что вся эта говорильня о солидарности трудящихся и братстве народов – она для демагогов и студентишек хороша. Тут же, как по заказу, бывшие наши союзнички по войне, бритты и французики, свои десанты высадили. В Архангельске, на севере, в Крыму, на юге, да еще и на Кавказ рванули через Турцию и Персию. Вот и вся цена словам оказалась. Мы – против всей Европы, считай.

Да и плевать хотели на русских людей и британские рабочие, и французские. У них своих забот выше крыши, а уж когда винтовку в руки дают, да на чужие окопы гонят – тут не до дружбы и братства, уцелеть бы.

И мы вот на всякие там «интернационализмы», «пролетарии всех стран» и другую дурь забыли. Если надо хорошему человеку помочь, вот Аннушке, к примеру, или тебе…»

– А я что же, тоже в хорошие люди попал вот, за пару часов? – улыбнулся Паша.

Анька брыкнула его ногой под столом, мол, не к месту выяснять начинаешь, но ротный ответил, спокойно и обоснованно:

– Так ведь Аннушка с кем попало водиться не будет… она для нас человек не случайный, как все те, на улице.

На лице Паши отразилось легкое удовольствие от принятия его ротным в «свои», но в глаза читалось жгучее любопытство и бешеная работа мысли. Паша пытался просчитать, ну, или хотя бы понять, как Анька стала для ротного не случайным человеком.

Наверное, ротный мог еще многое рассказать и о безвременной странной кончине императора, и о болтунах эсдеках, и о роли кадрового офицерства, и о том, кто же, в конце концов, взялся командовать в их удивительном мире, но тут на их столик, сдвигая на край опустошенные в ходе разговора бутылки и жестяные кружки, обрушилась массивная, огненно горячая сковорода, полная кусочков жареного мяса и картошки. Аромат от сковороды исходил одуряющий. И только тут Паша и Анька, увлеченные рассказом ротного, заметили, что похожие ароматы витают по всему залу. Стрелки не тратили даром времени, а, пользуясь моментом затишья, от души выпивали и плотно закусывали. А кое-кто уже пристроился в уголке, расставив вдоль стены стулья, и мирно похрапывал, даже не сняв сапог и пристроив винтовку в изголовье так, что в случае пробуждения по тревоге мог легко достать ее и из лежачего положения.

– А что ж это они, прям тут, – спохватилась Анька, сглотнув слюну и переводя взгляд со сковороды на спящего стрелка, – неудобно ж так спать…

– А что такого? – не понял ротный. – Тепло, сухо…

– Да тут, верняк, комнаты есть, ну, для тех, кто вдруг захочет с девочкой уединиться, – пояснила свою мысль Анька. – Там же и кровати, и умывальники, да и вообще все удобства.

– Вот откуда ты такие подробности знаешь? – чуть ревниво хмыкнул Паша.

– Бывала, вот и знаю, – дерзко ответила Анька. – Я ж не целка-невидимка из закрытого пансионата.

– Ты на Гавроша похожа, – неожиданно сказал старшина с первого взгляда не показавшийся ни интеллигентным, ни начитанным. – Был такой во Франции, хулиган, воришка мелкий, а как до дела дошло – не забоялся в бою.

– Расскажешь? – вцепилась в старшину взглядом Анька, забыв про мясо, и пояснила: – Интересно же, кем ты меня назвал…

Как выяснилось, ни она, ни Паша романов Гюго не читали. Не читал и ротный, сознавшийся, что из французов одолел только «Бовари», да и то от скуки, когда почти месяц царило на южном фронте затишье, во второй эшелон их не отводили из-за отсутствия смены, и ничего иного, кроме оставленного кем-то из отправленных в госпиталь офицеров романа, читать было просто нечего.

– А я к тому времени уж так к чтению пристрастился, что жить без этого не мог, – усмехнулся ротный.

– Ежели весь роман с начала до конца рассказывать, то до утра здесь просидим, – отказался от роли сказочника старшина. – А ведь еще и ребяток надо бы разместить, как ты подсказала…

Старшина поднялся из-за стола, кликнул кого-то из стрелков и вместе с ними пошел осматривать внутренние помещения в поисках вожделенных кроватей с чистыми простынями. Да и умывальники тоже не помещали бы, хотя кое-кто из роты уже успел пристроиться к кухонным и туалетным кранам.

Ротный тоже поднялся со словами: « Погляжу, как службу несут, да и подменить дальний дозор пора бы уж…» отошел от стола. Пользуясь неожиданно выдавшимся уединением, Паша моментально притащил из бара бутылку какого-то рома – первое, что под руку попалось – и стаканы и задал горевший все это время на языке вопрос:

– Откуда эти вольные стрелки взялись?

– Ты же сам все слышал, – пожала плечами Анька. – Похоже, самое начало прошлого века… ну, война с германцами, революции всякие.

– А ты их откуда знаешь?

– А с чего ты решил, что знаю? – наивно хлопая ресницами, переспросила Анька.

Паша тяжело вздохнул, разливая по стаканам, как следовало из этикетки, драгоценный ямайский ром, как бы даже не с самой этой Ямайки привезенный. Слов у него не находилось, что б урезонить эту взбалмошную девчонку, неизвестно каким образом познакомившуюся с неизвестно как попавшими на эту улицу стрелками прошлого века.

– Не мучайся, Паштет, – миролюбиво посоветовала Анька. – Я и сама не знаю, как так получилось. Просто сначала я им помогла, а вот теперь они ко мне, ну, то есть к нам, на помощь пришли… А здорово они «ликвидаторов» - то размахали? Я так и думала, что трехлинейка против их пукалок, как пушка против пистолета, только вида не подавала…

– Как ты их винтовки-то назвала? – сразу же уцепился за суть случайной оговорки Паша.

– Какие винтовки? – опять захлопала глазками Анька.

– Тяжело с тобой, – вздохнул Паша и залпом выпил ром. – А я вот всё равно стараюсь, прикрываю тебя, берегу…

– Паша, спасибо, – Анька провела рукой по гладкому черепу. – Но, вот я и правда не знаю, как к ним попала в первый раз. А что про винтовки, так они сами их так зовут, я-то и не знаю, что за три линии такие… А ты, Паш, лучше бы сходил, помог ротному с трофеями разобраться…

– Он что же – сам не поймет, что к чему? – спросил Паша, не желая уходить от столика, расставаться хоть на несколько минут с Анькой.

– Да по огнестрелу-то он сам, конечно, сообразит, но там же еще и гранатки всякие, да переговорники, ну и еще куча наворотов, а ты же у нас специалист, всё знаешь, – ласково заглянула в глаза мужчины Анька.

– Ну, ты и хитра, – вздохнул Паша, подымаясь со стула. – И хулиганка, и партизанка, да еще и лисичка… хитрая-прехитрая…

Анька весело рассмеялась вслед Паше, а тот, в самом деле, застал ротного над грудой бронежилетов, налокотников и наколенников, пистолетов-пулеметов, гранат и прочего снаряжения «ликвидаторов».

– Хреновенькие у них пукалки, – оглянулся на Пашу ротный, повторяя уже сказанное за столом. – Калибр хоть и покрупнее, да вот и ствол короток, и патрон слабосильный, такими только в упор бить.

– Для того и предназначены, – согласился Паша. – Что б с близкого расстояния и по максимуму пуль на единицу площади.

– И броневые эти жилеты – дрянь, – продолжил критику ротный, извлекая один из кучи и показывая пару сквозных отверстий. – А вот наколенники – да, надо будет постараться на всех моих ребят добыть. Вещь нужная, а то при городском-то бое все коленки себе расшибешь, по камням да асфальту падая. Да и на фронте пригодятся, когда по-пластунски-то ползать, с ними сподручнее будет. А тебя что же, девка твоя выгнала?

– Да не моя она, – чуть заметно смутился Паша, сам себе не желая признаваться, как он этого хочет, понимая, что единственная буйная ночь не идет в счет при обозначении «моя». – Присматриваю я за ней, что б не лезла совсем уж огалдело под пули. Она-то, кстати, и попросила, что б я тебе помог со снарягой этой.

– А вот это хорошо, – обрадовался ротный. – А то я гляжу вот на гранатки и в толк не возьму – для чего они? да и еще тут есть странные какие-то вещи… Так что – давай, поясняй… 

Другие произведения автора:

Пыль. Часть I. гл.11

Перевертыш гл.8

Перекресток. Часть первая. Тень. гл.8