«Ложь смывает краски с опустевших душ...»*

 

 

Я не сразу решилась.

Я отвыкла быть публичной, вести беседу, переигрывая с изысканными манерами, притворными вздохами, вставляя их в беспечные диалоги. Мне будет непросто сковывать себя грациозной походкой.

 

***

 

Все гости в масках, я — без.

Я пыталась, но не смогла подобрать для себя нужную, более подходящую. Видимо, праздник перестал быть для меня той выразительной частью жизни, где воскрешались надежды, а казаться кем-то мне не хотелось...

***

 

 

 
Все притворяются, но им это нравится. Люди в масках наслаждаются, их поглощает «баккара»*. Масок много, лиц — нет совсем. Все увлеклись, вошли в свои роли и напрочь забыли о происходящем фарсе, воспринимая представление за настоящее волшебство. А я...
Их эмоции таятся за яркими обличьями, на моём же открытом лице они замечают отсутствие безмятежности отдыхающей барышни.

 
Мои мысли занял палач...

Я иду и читаю вслух, словно это моя последняя просьба перед экзекуцией.

 

губами касаться нежнейшей кожи
запястий,
ловить поцелуями новый рассвет в силки,
а он как всегда молчалив и несчастен
и грустью горят глаза-васильки,
и бросить — не бросишь, на пол-пути
не бросают,
раз взялся нести — неси и не плачь,
но бремя тяжёлою ношею давит,
уже не сдержавшись рыдает палач
она смотрит ласково глазами-озёрами,
касается нежно поникнувших плеч,
сплетаются пальцы мечтами-узорами
и радостью будущих встреч

«я вернусь, после всех неудач
и останусь вовек с тобой»
и запомнил мгновенье палач,
как его умирала любовь*

Взор мой зациклен на острие топора. Понимаю, что это — иллюзия, но я вижу всё отчётливо.
Пожалуй, плаха — единственное, что может вернуть меня в реальность...
У меня, к удивлению, не возникает желания спасти себя, а, скорее, наоборот, посодействовать, ускорить наказание...
Внезапно вспыхивает острая неприязнь к музыке, к хохоту, к богато украшенным костюмам и маскам, прячущими истошное молчание опрометчивых и пустых душ, и я стремительно направляюсь к выходу.

— Герман?
— Ты узнала меня? — улыбка едва коснулась его губ.
— Получается, что так. Ты же не изменил голос. А разве маска обязательна для всех?
— Ну не знаю... Это — игра! Маски выразительны. Если она изящна, искрится, то всем понятно, что человек, скрывающийся за ней, счастлив. По маске можно угадывать настроение...
— Даже так? Но я разучилась играть, тем более, подыгрывать и без маски. Так ты, получается, можешь по маске узнать, грустно мне или я злюсь? Или хочу десерт?
— Конечно. Всё просто: покажи мне маску, которую носишь ты, и я скажу, что с твоим лицом, — засмеялся Герман.
— Предполагаю, что ищешь ты признаки слабости во мне. Напрасно.
— Если их нет, то такие чувства могут родиться.
— Сквозь маску этого не увидеть.
— Когда гость в маске, то это не означает, что он выказывает свою неискренность. Поэтому...
— Но у меня есть для этого лицо. Я хочу быть настоящей. Тебе, похоже, интереснее сама маска, а не то, что скрыто за нею. Пойми, если моё сердце разрывается, то прятать настроение за мишурой я не стану. Прости.
— Ты покидаешь нас?
— Да.
— Тебе плохо? Поговори со мной. Разве легче всё время молчать?
— Мне так проще. Когда я запираю в себе боль, то уверена, что никому не причиню вреда.
— Ну, знаешь ли... Ты молодая и красивая женщина и вдруг — затворница! К тебе не подступиться, ты никого не подпускаешь к себе на расстояние вытянутой руки. Так долго не может продолжаться и однажды тебе придётся сделать выбор. Ты же для этого пришла на бал-маскарад?
— Друг мой, по-твоему я здесь провожу хладнокровную оценку потенциального или, вернее, потенциальных партнёров в ожидании того, что они мне могут предложить? Ты решил, что я движима этой страстью, и потому приглядываюсь и стремлюсь сбыться чьей-то мечтой? А как ты думаешь, такие подвижки включают в список любовь, желание? А совместимость, родство душ?
— Фарида, погляди внимательнее вокруг. Складывается впечатление, что ты не разбираешься в людях, которые неравнодушны к тебе...
— Да, я могу ошибиться в ком-то, но разве от этого я становлюсь хуже? Поверь, мне хочется видеть в своих знакомых и не очень знакомых людях только лучшие черты... которыми те порой даже не располагают...
— Ты очень изменилась...
— Это вряд ли. Всё в мире лишь преображается.
— А сама обвиняешь празднующих в неискренности. Может быть, все вокруг также преображаются, не меняясь?
— Мне не по душе сегодняшняя наигранность гостей. Видимо, не с тем настроением пришла. Показалось, что люди напрочь избавились от своего внутреннего и самого ценного и заменили это всё на что-то ненастоящее, на разноцветную пустышку. Я люблю искренность. Не обижайся, но... даже из твоего разговора исчез признак жизни, ты заговорил... маской... Ты сам себе кажешься тем, кто в маске. Пропусти меня.

«О, Боже! Скорее домой! Радоваться непонятно чему я уже никогда не сумею. Маски разглядывают моё платье, ожерелье, им нет дела до меня самой. Они знают, как меня зовут, но самое страшное — им этого предостаточно...»

— Что с Фаридой, Герман?
— Как по Шекспиру:

«Она хитрей змеи, хотя скромней голубки,
Чиста как херувим, как сатана лукава...»*
— Считаешь, что она кутает свои недостатки в шёлк и бархат? Она пришла без маски, но платье и украшения — это тоже, своего рода, маска.
— Она осложняет свою жизнь условностями.

Тихая квартира будто ждала хозяйку... А уютная кухня приняли меня в свои объятия. Зашумел чайник. Он, наверное, тот единственный, кто чувствует и знает мою настоящую суть, а не кажущуюся.
А какая я — настоящая? Кто я, если никому не принадлежу? Я не падаю и не взлетаю, мои поступки — плохие и не очень, продуманные или стихийные — больше похожи на художества, чем на жизнь. Жизнь — это когда рискуют и прощают, любят и ненавидят, огорчаются, смеются, радостно забегают вперёд... Но я уже сколько времени остаюсь на месте и не спешу ни к кому. Я не решаюсь на перемены... Боюсь... Тогда к чему такой одиночке эмоции, если их не с кем разделить?

А ещё совсем недавно я могла улавливать движение земли...
Помню, как в детстве, узнав о том, что весь мир, оказывается, не стоит на месте, а кружится, я не поверила в это. Я пыталась почувствовать вращение, надолго замирала и прислушивалась...
И только в юности, впервые полюбив, я уловила момент подъёма и толчка, движения, похожего на содрогание. Я закричала: я падаю! нет, я лечу! в космос!

Получается так, что я нарушила гармонию. Мои иллюзии перестали сливаться с реальностью. А я винила в этом зеркала, стала реже в них смотреться, думала, что это они отбирают мечту. Порой мне хотелось покрыть их чёрной краской. И окна тоже.

Бред!

«Покажи мне маску, которую носишь ты, и я скажу, что с твоим лицом». А что происходило с моим лицом не так? Неужели я со стороны выглядела холодной и расчётливой? Наверное, Герман подумал (с каких пор меня стало волновать его мнение?!!!), что я похожа на дамочку, которая во время банкета не берёт предложенное, но стесняется взять то, что хочется ей. В конце концов, та притворяется сытой. Значит, и я притворяюсь...

Моё лицо...
Месяц назад я случайно встретила свою одноклассницу, Амалию. Мы не виделись лет семь. Сначала стояли и смотрели друг на друга, а после так смеялись, вспоминая свои прозвища и шалости. И я тогда увидела её лицо таким, каким оно было в те далёкие годы, по-детски открытым, сияющим. Наверное, и я выглядела такой же искренней, неподдельной. Настоящей!

Мои невыплаканные слёзы переполнились воспоминаниями. Они не высохли на сердце, они сохранились... и все мои печали тихо уходили вместе со слезами, усталостью и молчанием...

---

 

*Королёк, фраза из стихотворения «Дождь смывает краски...»;
*баккара — карточная игра, в которой игроки стремятся набрать как можно больше очков, используя две или три карты. Ранее баккара считалась игрой аристократов. Но в эссе «баккара» имеет иное значение, здесь подразумевается игра чувствами;