НАШЕСТВИЕ (3)

 

(продолжение)

Начало см. Агент НКВД

 

ПРЕДЛАГАЮ ВАМ СЛУЖИТЬ ГЕРМАНИИ

1.

Для размещения абвергруппы Павел выбрал сохранившееся трехэтажное здание школы на Герингштрассе, бывшей Пролетарской улице. Рядом со школой находился стадион.

         

Поручив своему заместителю обер-лейтенанту Фишеру обустраивать школу и стадион под потребности абвергруппы, Павел с согласия начальника местного СД штурмбанфюрера Вебера засел в сортировочном лагере, размещенном в открытом поле на окраине города. 

Лагерь был обнесен в три ряда колючей проволокой. По углам стояли вышки с часовыми и с прожекторами. Внутри у ворот стоял сарай. В нем ютилась внутренняя охрана. Снаружи, метрах в десяти стоял ранее жилой барак, переоборудованный под административное здание лагеря. В нем Павел занял угловую комнатку.

В другом конце барака два офицера СД занимались той же работой, что и Павел, как они говорили: отбираем из говна конфетку. По условиям договоренности с СД Павел не должен был трогать тех военнопленных, которых на свои нужды уже отобрали эсэсовцы. Но для отбора людей хватало обеим службам – в лагере находилось около тысячи человек, изможденных и голодных. Пленным эсэсовцы бросали в день несколько буханок хлеба, сырые брюкву и картошку и наблюдали, как обезумевшие от голода люди кидались на эти подачки и дрались, у кого еще были силы.

– На что они вам? – пренебрежительно сказал Павлу начальник лагеря оберштурмфюрер Кропф. – Они годятся только на удобрение.

Но Павел входил на лагерную территорию и всматривался в лица людей, разглядывал их одежду, прежде всего пытаясь отобрать тех, кто ему нужен – двух-трех человек, сохранивших человеческий облик, а значит, и волю к борьбе. Ему нужны были соратники и помощники в борьбе с врагами, которых он все больше и больше ненавидел. 



Перед ним проходили разные люди, по-разному попавшие в плен. Одни пленные, сломленные и подавленные, ради того, чтобы наесться и выжить, были готовы идти на все, даже на предательство, другие смотрели на Павла с ненавистью и злостью и отвергали возможность спасти свою жизнь ценой предательства.

За неделю Павел отобрал пятнадцать человек, но среди них он не видел того, кто мог бы стать его помощником.

2.

Его Павел увидел на восьмой день работы в лагере. Он был в грязной командирской гимнастерке. 

Сопровождающий Павла роттенфюрер знаками приказал пленному следовать за офицером.

Он сидел на табурете прямо, подняв голову, глядя Павлу в глаза. В нем чувствовалась военная косточка.



– Вы кадровый командир? – задал Павел ему первый вопрос.
– Да, я подполковник Красной армии, – ответил пленный.
– Как вы попали в плен?
– Это случилось во время отхода наших войск из Смоленска. Попал в плен по-дурацки: заехал домой за женой, а при выходе из дома… при выходе из дома у моей машины уже стояли немцы… Я жену втолкнул назад в подъезд, а меня схватили – ответил пленный и в свою очередь спросил Павла: – Вы русский?
– Нет, я немец, – спокойно ответил Павел. – Но я много лет прожил в России – все детство и юность.
– Нельзя сказать, что вы стары сейчас, – усмехнулся пленный.
– Да, подполковник. Мне и сейчас еще не так много лет, – согласился Павел и предложил: – Давайте познакомимся. Меня зовут Пауль Шульц, гауптман. Я офицер абвера. 
– Будете меня уговаривать идти в шпионы, гауптман? Не хочу. 
– Почему уговаривать? Почему в шпионы? Я еще ничего не решил. Я просто хочу услышать от вас, как от первоисточника: почему Красная армия с первых часов начала драпать от нас?
– Если вас неожиданно ударит в морду друг, то и вы свалитесь с ног, гауптман, – ответил подполковник. – А вы напали на нас внезапно, без объявления войны. 
– А зачем ее было нам объявлять? Ваше командование, ваши вожди знали, что мы нападем на вас. Мы сосредоточили по всей границы мощный кулак, громадную армию, почти шесть миллионов человек. Ваша разведка доносила вашим руководителям и командованию о том, когда мы нападем на вас с точностью до дня. А вы оказались не готовы отразить даже наш первый натиск. Скажу вам откровенно, меня это очень удивило.
– То, что вы готовитесь к войне, ходили разговоры среди наших командиров, но нам разъясняли, что вы хотите спровоцировать нас, чтобы потом нас же представить агрессорами. 
– Теперь вам за эту опаску приходится платить по высокой цене, подполковник. Кстати, как вас зовут?
– Не имеет значения, гауптман, – ответил подполковник.
– Возможно, – согласился Павел. – И все же, как-то неудобно мне вас постоянно величать по званию. Франц, – Павел повернулся к ефрейтору Кранку, сидевшему у стены за маленьким столиком и ждавшему, когда гауптман начнет ему диктовать то, что нужно внеси в первичную карточку допрашиваемого, – дай нам чаю и бутерброды с колбасой. 
Франц вышел из кабинета.
– Надеюсь, от чая с бутербродами вы не откажетесь выпить с немцем, подполковник?
– Не откажусь, гауптман. Но на предательство и после чая меня не потянет.
– А ведь вам хочется оказаться по ту сторону фронта, а, подполковник? – улыбнулся Павел. 
– Хочется, гауптман.
– Почему же вы намереваетесь отказаться от такой возможности?
– Предательство не по мне. Я русский офицер, и присягу не нарушу. И не понимаю, зачем вам это нужно тратить на меня время, силы, деньги, чтобы я, попав к нашим, снова встал в строй и…
– Не думаю, что вам доверят винтовку, подполковник. Если вы сдадитесь вашим, они вас расстреляют на месте.
– А тогда тем более. Лучше смерть здесь, чем прослыть предателем у своих.
– Может быть, может быть, – согласился Павел. 

Вернулся Франц с чайником, стаканами и бутербродами. Поставил поднос на стол перед Павлом. Павел пододвинул стакан и тарелку с бутербродами подполковнику, сказал:
– Угощайтесь.
Подполковник стал жадно жевать бутерброд, запивая его горячим сладким чаем. 
Павел лениво отхлебывал только чай, не притрагиваясь к своему бутерброду.
– Съешьте и мой, подполковник, – предложил Павел. 
Пленный не отказался.
– Конечно, насытиться этим нельзя, но червячка вы заморили, – улыбнулся Павел. – А может, чего и надумали, подполковник?
– Меня зовут Сергеем Дмитриевичем, фамилия Алексеев, – назвался подполковник. – Родился в Саратове в девятисотом году. В семнадцатом году окончил реальное училище. В Красной армии с восемнадцатого. Пошел рядовым красноармейцем, потом командовал взводом. Окончил курсы краскомов, затем академию. Член ВКП(б). С тридцать шестого занимал штабные должности, последняя – начальник оперативного отдела штаба корпуса.

Это был тот человек, который был нужен Павлу. Но Алексеев должен сам додуматься до того какую пользу он может принести своим, согласившись пойти в немецкие диверсанты.

– Что ж, подполковник, жаль, что мы не сговорились, – сказал Павел. – Мы от этого ничего не теряем. Желающих спасти свою жизнь и без вас хватает. Десять дней обучения, несколько дней подготовки к переходу через линию фронта. Если половина или даже треть из них выполнит наше задание, они спасут много солдат вермахта и на несколько дней приблизят тот день, когда наши войска войдут в Москву… Нет такой силы, которая помешает нам это сделать. Почти вся Красная армия у нас в плену, как и вы.
– Ну, а если кто-то из тех, кого вы отправите в тыл Красной армии, явится к нашим и все расскажет, выдаст ваших агентов? – усмехнулся Алексеев. 
А это было уже тепло.
– Это исключено, подполковник, – надменным голосом ответил Павел. – Кому охота лезть на рожон, под расстрел? А выполнивший задание вернется и будет жить в свое удовольствие. Вы, к примеру, занялись бы оформлением документов, нашли бы жену… 
Алексеев стукнул кулаком по колену, сказал:
– Черт, вы, кажется, меня уговорили. Если дела наши на фронте так плохи и Советскому Союзу конец, то… записывайте меня.
– Вот и хорошо, подполковник, – сказал Павел. – Сталин вас предал, вас и весь советский народ. Отныне на время забудьте свое имя. В школе вас будут звать… Ну, скажем, Сергеем Дмитриевичем… Трубецким. Вы согласны?
– Назовите как угодно. Мне все равно. 

Закончив разговор, Павел вызвал конвойного эсэсовца и сказал ему:
– Абвер.
Эсэсовец понимающе кивнул головой. Слова Павла означали, что с этого момента пленный является определенной ценностью рейха – его следует кормить и его нельзя убивать без серьезной на то причины. Он его отведет в закрытую от прочих пленных зону.

3.

Павел завершал работу в лагере. Оставалось пополнить группу до полного комплекта одним человеком.

Это был последний – высокий, слегка сутуловатый. Черная щетина на щеках и подбородке, давно не мытое изможденное лицо старили его. Хэбешная выцветшая гимнастерка, мятые штаны, разбитые кирзовые сапоги говорили Павлу, что перед ним простой боец. Пленный охотно назвался:
– Иван Иванович Иванов.
– Вот как? – удивился Павел.
– Моего отца тоже зовут Иваном Ивановичем и деда. Только прадед был Иваном Петровичем, – пояснил пленный.
– Ваши год рождения, социальное положение, образование, армейские звание и должность? – продолжил допрос Павел.
– Родился я в восемнадцатом, из крестьян, образование низшее, старший сержант, заведовал конюшней, – ответил пленный.
Павел перевел его слова ефрейтору Кранку, заполняющему карточку.
– Кавалерист? – спросил он Иванова.
– Нет, скорее, конюх.

Павел с сомнением взглянул на руки пленного – тонкие, длинные пальцы пианиста мало походили на крестьянские, с раннего детства познавшие тяжесть сельского труда. И речь. Она не походила на речь малограмотного деревенского парня. Иванов говорил четко, правильно.



– Как попали к нам в плен?
– Мы в очередной раз драпали. Я ехал на телеге. Ваши танки обошли нас. Поднялась пальба. Лошадь понеслась. Телега перевернулась. Меня здорово зашибло. Очнулся, гляжу: ваши два солдатика надо мной. Ну, я поднялся, руки поднял. Боялся только, что тут и пристрелят. А они меня втолкнули к таким же, как я.
– Это хорошо, – сказал Павел. – Пойдете на службу к нам, в абвер?
– Всегда готов, – бодро ответил Иванов. 
– Чем вызвано ваше согласие? – поинтересовался Павел.
– Я готов бороться с властью, которая обобрала мою семью. До колхоза мой отец имел мельницу. А в коллективизацию он вынужден был ее отдать колхозу. 
– Его раскулачили?
– Нет. Он же отдал добровольно. Все равно отобрала бы голытьба. Он остался работать на мельнице. А вскоре умер.
– А я как ушел в армию, так там и остался. Не захотел возвращаться в село.
– Альтернативы армии у вас не было?
– Нет. Идти на завод или на стройку? Ехать на Дальний Восток?
– А ты, парень, врешь. На альтернативе ты и попался, – подумал Павел. – Ты образован и неплохо образован.
Но высказывать свое сомнение он не стал. Понятно, как он поступит, попав за линию фронта. Он спросил Иванова:
– Я вижу, вы надежный человек. Вы довольно долго пробыли в лагере. Не посоветуете ли еще кому из ваших предложить службу у нас? 
– За кого-либо ручаться себе на голову приключения искать, – ответил парень. – Кто и готов, так молчит – свои ночью же и придушат.
– Вы правы, Иванов, – согласился Павел. – Я зачисляю вас на курсы. Запомните вашу новую фамилию – Огарев. О себе, о своем прошлом другим курсантам ничего не говорить. Вы сейчас человек, у которого нет прошлого.

На этом Павел закончил отбор пленных на курсы, сделав перерыв на несколько дней, чтобы потом продолжить эту работу.

4.

Сразу же по возвращении из Минска в Крайск Павел отправил Лоте открытку. В ней он не забыл попросить девушку передать привет тете Кларе, что означало: 

«Обосновался на месте. Жду связь с Москвой».

Ответ от Лоты пришел через десять дней. Она написала, что тетя Клара заболела. Павел понял, что Лота не может связаться с Москвой. 

Ни Павел, ни Лота не знали, что промежуточная радиостанция связи между разведчиками, находящимися в Европе, и Москвой размещалась в Бресте, который третий месяц уже находился в руках немцев. 


(продолжение следует)