НАШЕСТВИЕ (18)

 

(продолжение)

Начало см. Агент НКВД

2.

Павел вернулся от Нины к себе в номер под утро. Майор Тухто, не раздевшись, дрых на своей койке, храпя и исторгая из себя густой запах перегара.

Павел открыл окно и лег. Хотя прошедший вечер и ночь утомили его, он не мог уснуть. Сейчас, наедине с самим собой, ему хотелось разобраться в том, что ему довелось увидеть. Его поразила пьяная оргия в центре столицы, вдохновитель и организатор которой сын Сталина, сын Вождя, олицетворяющего партию и борьбу советского народа с немецкими захватчиками. Разве ради их удовольствий и наслаждения бойцы на фронте, партизаны и подпольщики в тылу врага жертвуют своими жизнями? Что сказали бы они, увидев такое? Поверят ли они тому, кто поведает им обо всем, что делается здесь или сочтут провокацией и рассказавшего просто поставят к стенке?

Наконец, пробудившийся майор, со стоном оторвал голову от подушки.

– Пашка, ты тут? Как ты? – спросил он. – У меня голова трещит. Опохмелиться бы. Пошли к Ваське. У него всегда найдется, чем подлечиться.

Павел встал. Поднялся и майор. После вчерашнего лицо его было бледным, лоб сырым от пота, под глазами мешки.

– Это все проклятое виски, – пробурчал он. – Давал слово себе: не пить шотландское пойло, не удержался. А все Чичков: давай, давай…
– А кто это? – поинтересовался Павел.
– Да генерал из московской комендатуры, – ответил майор. – Все возле Васьки трется. Тоже мне, прынца нашел.

Взглянув на себя в зеркало, майор недовольно покачал головой:
– Морда просит кирпича, – повернувшись к Павлу, он попросил: – Паш, не в службу, а в дружбу. Мочи нет, а с такой рожей выходить из номера... Сходи к Ваське, попроси у него водочки. Скажи, для Пашки, скажи, мол, болеет Пашка.
– Да он меня вряд ли запомнил, – заколебался Павел – то вчерашнее знакомство, что произошло мимоходом, вряд ли отложилось в голове Василия.
– Запомнил, – сказал Пашка. – По-крайней мере, меня-то он помнит.

Павел спустился на третий этаж, подошел к знакомой двери, раздумывая: так толкнуть ее или постучаться сначала? Но дверь распахнулась перед ним и на него налетела вчерашняя девушка, сманившая Василия своими сосками. Она была весела. Значит, соски ее остались целы, Васька их не откусил. И чекисты её не замели.

В открытую дверь Павел увидел Василия в расстегнутой без пояса гимнастерке, стоявшего у накрытого стола.



– Что замер на пороге? – сказал Василий, тоже заметивший Павла. – Входи. А где Пашка?

Павел вошел.
– Майор Тухто просил меня принести водки опохмелиться, – объяснил Павел свое появление здесь.
– Майор. Тухто. Брось, старший политрук. Пашка он и есть Пашка. Летчик от Бога, пьяница от черта. Я летаю с ним. Он мой ведомый. Мою жопу он прикрывает от «мессеров». Садись, опохмелимся, позавтракаем. Одному скучно, а звать никого не хочу. Ты пришел, ты и садись. А Пашке водки отослать найдем с кем.

Василий нажал на кнопку вызова персонала. Не прошло и минуты, в номер вошла горничная в белом передничке, с белой наколкой на голове и с улыбкой уличной бляди на лице.



Василий сунул ей в руки бутылку водки со стола и распорядился:
– Отнеси в восемьсот четырнадцатый майору Тухто.

Горничная взяла бутылку и, не меняясь в лице, вышла из комнаты, покачивая кормой.

– А ты садись, ешь, пей, пока Пашка там будет поправляться.

Павел сел за стол, налил из кофейника горячий кофе. Василий же проглотил стопку водки и принялся закусывать квашеной капустой.

Павел смотрел на Василия. Ему было удивительно видеть перед собой человека, отцом которого был всенародно любимый Вождь, казавшийся столь божественным, что все обычное, человеческое в нем не укладывалось в голове. И еще Павел думал о том, что тот, кто был для него и для всех советских людей Богоподобным, для Василия был обыкновенным отцом, батькой. Еще он представил, как Сталин порет Ваську ремнем, а Васька вырывается и ревет: «Папочка, прости, папочка, я больше не буду!..». При этой мысли, Павел улыбнулся.

А Василий рассказывал Павлу о воздушных боях с немецкими стервятниками, о сбитых им лично немецких самолетах. Но облик отважного летчика не ложился на вчерашний образ пьяного Васьки. Однако Василий не врал, не приписывал себе того, чего не было. Правда, он не упоминал о том, что его, безрассудного и храброго командира, всегда прикрывали кроме майора Тухто, летчика-истребителя от Бога, еще два звена асов. Все они знали, что за Васькину голову они отвечают своими головами.
– Хочешь, поехали с нами в наш полк. А я потом устрою твои фотографии в «Звездочке», в «Комсомолке», да хоть в «Правде». Станешь знаменитостью. Фотокорр «Красной Звезды» или фотокорр «Правды» звучит. А?
Павел кивнул головой:
– Звучит. Но меня устраивает и армейская газета. А в московских и своих фотокорров полно. За каждую публикацию идет борьба. А в нашей армейской газете мои снимки публикуются регулярно. Их берут обеими руками. Вот куда бы я слетал, так это в партизанский отряд, но…
– Никаких «но». Хочешь – слетаешь. Устроим тебе туда командировку, – сказал Василий.

Невольно вырвавшееся упоминание о партизанах навело Павла на мысль, каким путем перейти линию фронта обратно – воздушным. И это можно было сделать через Василия Сталина. И вряд ли Куприн осмелится возразить. 
– Хочу, – ответил Павел. – Но чуть погодя. Но как с вами связаться?
– Через генерала Чичкова. Ты его вчера видел. А потом, я бываю здесь каждую неделю. Оттягиваюсь.

Вскоре в номер Василия стали приходить его приятели, вчерашние и новые, которых Павел вчера на вечеринке не видел. Появился и майор Тухто. Павел же незаметно ушел.

3.

8 июня Павел был в доме бывшей фрейлины ровно в два часа дня. Кроме Верховцева он увидел четырех пожилых мужчин. Верховцев представил их. Ими были полковник Дьяков немолодой, но сохранивший военную выправку и статность в форме, ловко сидящей на нем; невысокий, но с живыми движениями и сильными мужскими руками профессор Надеждин; капитан средних лет с орденом Красной звезды на гимнастерке по фамилии Данилов служил офицером связи в Генеральном штабе и известный до революции прогермански-настроенный журналист Богомолов, подвизавшийся после восемнадцатого года корректором в различных издательствах, а ныне слывший главным идеологом организации. 

Павел был заранее осведомлен Куприным, что первые трое были привлечены к работе НКВД, и только Богомолов был истинным противником советской власти. Он некогда был вхож в дом промышленников Зингеров и младшие Зингеры могли помнить его. 

– Еще должны подойти двое, – сказал Верховцев. – Что-то задерживаются.
– Ничего, – примирительно ответил Павел. – Я для начала хотел бы послушать вас и уточнить от вас, руководителей организации, то, какими возможностями, интересными для нас вы обладаете. 



Первым заговорил полковник Дьяков. Он сказал, что у него имеется группа из трех человек, хорошо знакомая с военным делом, бывшие военные, но в силу различных причин оставившие армию. Это еще довольно крепкие люди, но уже не подлежащие призыву. Каждый из них имеет тоже группу из трех-четырех человек, готовых к активной борьбе против советской власти и против коммунистов.

– Конечно, мы не в силах захватить Кремль, арестовать Сталина и его правительство, – сказал Дьяков, – но в случае необходимости мы можем организовать различные акции с привлечением недовольного населения. Мы были готовы к ним в ноябре прошлого года, но откат немецкой армии чуток охладил наш пыл. Нас просто уничтожили бы.
– Готовы ли они совершать диверсии и террористические акции? – поинтересовался у него Павел. 
– Что-то несложное смогут. Нам нужны специально обученные люди, прошедшие специальную подготовку. А мы им поможем.
– Пришлем, – ответил Павел. – Сможете вы оказать им содействие в легализации и обустройстве в Москве и в некоторых других городах, интересующих абвер?
– Бесспорно, – проговорил Дьяков. – Для этого у нас имеются возможности. В частности, один из наших людей работает в городском управлении милиции и ведает отделом по уничтожению использованных бланков паспортов. Ему не составит труда десяток-другой подходящих бланков изъять и пустить их в новый оборот. Кстати, Александр Михайлович, почему вы не пригласили Борисова?
– Я сообщил ему, – ответил Верховцев. – Он обещал непременно быть. И Донцову сказал.
– А это кто? – поинтересовался Павел.
– Племянник академика Михайлова, арестованного ОГПУ еще в двадцать шестом по заговору в военной промышленности. Сам он работает в авиационном конструкторском бюро.
– Это прекрасно. Авиация нас интересует, – воскликнул Павел. 
– Но он сейчас в отъезде, в командировке в Сибири, где пускается в производство новый скоростной истребитель. 

Около трех часов приехал Борисов. Он подтвердил возможность обеспечения нужных людей паспортами умерших москвичей.

– Небольшой запас я уже имею, – сказал он. – Я понимаю, что нужны бланки на людей лет от двадцати и до сорока пяти. В таком возрасте, к сожалению, не так часто мрут, а после эвакуации и население в Москве подсократилось, но кое-что можно сделать.

Выслушав руководство «Мономаха», Павел изложил условия сотрудничества абвера с организацией: разведка, диверсии, террор.

– Кроме того, есть острая необходимость внедрения некоторых наших людей в штабы различного уровня, – сказал он. – Имеется ли у вас такая возможность?
– Есть у нас люди, которые по разным причинам не входят в нашу организацию, но с которыми мы находимся в близких приятельских и дружеских отношениях. Их тоже нужно учитывать, – сказал Дьяков. – В частности, у меня есть знакомый подполковник в кадрах Наркомата Обороны. Через него можно кое-кого устроить и в штабы полков и дивизий. Этот подполковник бабник, вечно нуждается в деньгах.
– У меня тоже есть бывший одноклассник, можно сказать, школьный дружок, работающий в Управлении Северной железной дороги – сказал Надеждин. – А перед войной я оперировал его жену. Сейчас иногда созваниваемся.
– Прекрасно, – сказал Павел. – Нам безразлично, входит тот или иной человек в вашу организацию, главное, чтобы его можно было использовать с пользой для нашего дела.
– Мы в принципе, не отвергаем ваше предложение, разведку, диверсии, террор, но для нас важно знать, что будет с Россией после вашей победы, – подал голос Богомолов. – Мы хотим закрепить в договоре, что Россия останется суверенным государством, дружественным Германии.
– Я не хочу делить шкуру пока еще не убитого медведя, но могу сказать, что не для того воюют и погибают немецкие солдаты, чтобы вернуть вам царя. Вся территория, включая Москву и Петербург, отойдут к рейху, но… – Павел сделал многозначительную паузу, – но для русского народа понадобится русский управляющий. Будут созданы различного уровня управы, по типу ныне уже оккупированных территорий и там русская администрация помогает нам устанавливать новый порядок. Будут ли создаваться более крупные образования, никто вам не скажет. Это будет решать фюрер после победы. Но тех, кто помогал нам, он не забудет наградить. Это я гарантирую.
– Но русскому народу нужен император, – возразил Богомолов. 
– Русскому народу нужен кнут, – ответил Павел. – А кнут мы дадим в руки вам. А императором всея Руси провозгласите фюрера Адольфа Гитлера. В конце концов, после Петра Первого Россией правили мы, немцы. Всех ваших императоров правильнее считать не русскими, а немцами. А лучшей правительницей была Екатерина Великая, истинная немка. Вы согласны? Так почему вам не отдаться в руки императора Адольфа?

На том было и решено: разведку, диверсии и террор признать главными направлениями работы членов организации «Мономах», о государственном устройстве разговор временно отложить.

В завершении разговора, Павел потребовал у Дьякова встречи с несколькими рядовыми членами его «боевых ячеек».

– Но встречаться придется с каждым в отдельности, – предупредил Дьяков. – Члены «ячеек» незнакомы между собой. Конспирация, прежде всего.

4.

На следующий день Павел отправил в абвер вторую шифрограмму:

«Знакомство с руководством «Мономаха» состоялось. Договор о сотрудничестве подписан на наших условиях безоговорочно. Возможности проведения активной работ в организации имеются. Прием наших людей и обеспечение их надежной легализации руководство «Мономаха» гарантирует. Организация для работы нуждается в технических средствах и деньгах. На ближайшие дни я запланировал знакомство с ее несколькими рядовыми членами. Алекс».



Через час с небольшим из абвера пришел ответ:

«Ваше донесение принято. Результаты работы одобряем. Продолжайте работу. Франц».

(продолжение следует)