АГЕНТ НКВД (2)

19 мая 2014 — Лев Казанцев-Куртен

(продолжение)

5.

– В начале сентября прошлого года в ходе негласного наблюдения за недавно приехавшей в Москву сотрудницей германского посольства помощницей атташе по культуре Магдой Вольфплетцер была зафиксирована её встреча с новым для нас лицом, которая произошла на ваганьковском кладбище у могилы статского советника Ивановского, – докладывал, не заглядывая в бумаги, лежащие в папке, майор Шатров комиссару третьего ранга Лазареву. – Магда подошла к могиле в то время, когда данный гражданин стоял там у ограды. Они обменялись несколькими словами. К сожалению, нашим людям, наблюдавшим за ними в отдалении, их не удалось услышать.

Затем немка направилась к выходу. Не задержался и неизвестный.

Младший лейтенант Грузинцев приказал своему напарнику следовать за Вольфплетцер, а сам, хотя эта встреча могла быть случайной, пошел за неизвестным гражданином. И правильно сделал.

Во время следования за ним Грузинцев отметил, что объект довольно профессионально проверяется и пытается путать следы. С чего бы это делать простому человеку?

Опытному наружнику Грузинцеву удалось довести неизвестного до дома № 3 по Армянскому переулку, после чего он вызвал себе смену.

Нам удалось выяснить, что этот неизвестный – гражданин Воинов. Он проживает в этом доме с тридцатого года. Работает переводчиком в «Техиздате». Интересна его биография, та, что мы прочитали в его личном деле. Родился он в девяностом году в Риге, там же в двенадцатом году окончил политехнический институт, в тринадцатом отправился в Германию на стажировку. С началом войны был немцами интернирован и находился до восемнадцатого года в лагере. В Советский Союз вернулся только в двадцать восьмом году после смерти жены-немки. Сейчас живет один. Ведет замкнутый образ жизни. Неделями просиживает на своей даче, купленной им в тридцать четвертом году. Регулярно встречается только с некоей гражданкой Гольцевой Елизаветой Оскаровной, сорока двух лет, вдовой царского полковника, погибшего еще в четырнадцатом году.
Гольцева проживает в бывшем своем особняке в Дровяном переулке в коммунальной квартире. Ни в чем предосудительном эта дама не замечена.

– А ведь, проверить дореволюционную жизнь Воинова и чем он занимался в Германии сложновато, – заметил комиссар Лазарев. – Запрос в Рижский Политех не пошлешь. Да и где он сейчас?
– В Иванове, товарищ комиссар третьего ранга, – ответил Шатров. – Но это не упрощает дела. Из Риги был вывезен институт, но практически весь его архив остался в Риге. Не до него было. Но нам удалось найти нескольких вероятных однокурсников Воинова: двоих в Риге, одного в Москве и одного в Иванове. Все они окончили один и тот же факультет в двенадцатом году, все узнали на фотографиях друг друга, кроме…
– Воинова, как я понял, никто из них не узнал, – сказал комиссар.
– Так точно, товарищ комиссар, – кивнул Шатров. – Это наводит нас на мысль, что у Воинова до революции была другая фамилия, под которой он не мог вернуться в Советский Союз, и хозяева ему дали новую биографию.
– Ну, уж сразу, хозяева, – усмехнулся Лазарев. – А может, он в силу каких-то иных обстоятельств сменил фамилию, чтобы удрать из Германии?
– Так можно было бы подумать, товарищ комиссар третьего ранга, если бы не его встречу Магдой Вольфплетцер, – ответил Шатров. – Мы не имеем права проигнорировать эту случайность.
– Чего только в нашей жизни не бывает, – сказал, улыбнувшись, Лазарев. – А потому, Иван Александрович, продолжайте наблюдение за Воиновым. Мы должны увидеть его истинное лицо.
– За этим я и обратился к вам, товарищ комиссар третьего ранга. Дело в том, что у Елизаветы Гольцевой есть родная сестра, Анна. Анна замужем за комкором Луниным…
– Недавно арестованном пятым отделом? – прервал Шатрова вопросом комиссар Лазарев.
– Так точно, товарищ комиссар третьего ранга, – подтвердил Шатров.
– Не подбирался ли Воинов к бывшему комкору, а, майор? Не заметили, не встречались ли они у Гольцевой?
– Нет, товарищ комиссар третьего ранга, такие встречи нами не зафиксированы. Более того, Гольцева, как нам стало известно, не терпела Лунина, и потому сестры редко виделись. Соседи Гольцевой, простые люди, не замечали, чтобы бывший комкор бывал у них в квартире. Зато к ней приходил Павел Лунин, ее племянник, сын Анны. Сейчас он лейтенант Красной армии. Она его привечала. Вот Лунина, после знакомства с ним, мы и хотели привлечь к нам на помощь. В Крайск, где он служит, мы направили старшего лейтенанта Громова под видом политрука, чтобы «покопаться» в нем. Но когда Громов прибыл в Крайск, выяснилось, что лейтенант Павел Лунин арестован по подозрению в связи с заговорщиками из банды Тухачевского и с немецкой разведкой.
– Вы сомневаетесь в этой связи, майор? – нахмурился комиссар Лазарев. – Сын врага народа тоже наш потенциальный враг.

– Он Лунину не сын, товарищ комиссар третьего ранга, пасынок. Его отец некий Рудольф Таубе, утонувший во время рыбалки в Ладожском озере вскоре после рождения сына.
– Того не легче, майор. Отец немец! Видите, наши Органы не ошибаются.
– И все-таки, товарищ комиссар третьего ранга, разрешите нам поближе познакомиться с этим лейтенантом. Вдруг, он не сволочь, а вполне наш человек. Походатайствуйте перед наркомом…
– Я пока еще не сбрендил, майор, – сухо проговорил Лазарев и спросил: – У вас все? Свободны.

6.

Прошли сутки. Голод все сильнее Павлу давал о себе знать. Питье, тоже скудное, не гасило это чувство. Павел понимал, что Мертваго намеревается взять его измором. А вывихнутое плечо только больше озлит его. Но Павел не любил, когда его бьют по лицу. Поэтому еще в школе он пошел на курсы джиу-джитсу к Кузьме Прохоровичу Иванову.

Кузьма Прохорович воевал в русско-японскую войну. Был он охотником, ходил в разведку. Во время разведки и попал он в плен. Пленивший его японец был маленький и тощенький. О таких говорят: в чем душа держится. А Кузьму Прохоровича, силача, он лихо скрутил в одиночку.

Уже в плену русский солдат узнал о существовании джиу-джитсу. За те десять лет, что он прожил в Японии, Кузьма Прохорович неплохо овладел этим боевым искусством. Вернувшись в Россию, он стал обучать джиу-джитсу желающих.

Занимался несколько лет у Кузьмы Прохоровича и Павел.

Павел старался экономить силы и меньше двигаться. Он уже не думал о том, что его арестовали по ошибке. Энкаведисты играют в свою игру, в которой он только пешка. Оправдываться перед ними, доказывать им свою невиновность глупо – им нужно от него одно – его признание. Павел не знал, зачем оно им, но догадывался, что это только первый шаг в их игре, который он, ни в коем случае, не должен делать. Но легко сказать: не должен, когда неизвестно, что они предпримут, чтобы заставить его сделать.

Через два дня за Павлом пришли двое конвоиров. Один из них прямо в камере надел ему наручники.

Снова был тот же кабинет, но за столом сидел не Мертваго, а другой следователь с холодными выпуклыми глазами, с горбатым носом и с резким запахом «Тройного одеколона».

Конвоиры освободили от наручника правую руку Павла и пристегнули его к трубе парового отопления. Подле него уселся амбал с тусклыми глазами, спрятавшимися под низким лбом с выдающимися вперед массивными надбровными дугами.

– Следователь Байтин, лейтенант государственной безопасности, – назвался следователь и предложил Павлу: «не кобенясь», подписать признание.
– Мне не в чем признаваться, – ответил Павел.
– Жаль, – сказал следователь, – Жаль, что ты ведешь себя так, Лунин, и отказываешься сотрудничать со следствием. Нападение на следователя тебе не обойдется даром. Ты повредил ему руку.
– Сожалею, – сказал Павел. – Не люблю, когда меня бьют по лицу.
– Ты знаком с работницей областной библиотеки Олимпиадой Филиной?

Павел удивлено посмотрел на следователя и спросил:
– Знаком. А она-то тут при чем?
– Ни при чем, – усмехнулся Байтин. – Но она дает нам обличительные показания о твоей преступной деятельности. Хочешь ее услышать? Гаврилов, тащи сюда девку.

Сидевший возле Павла амбал поднялся со стула и направился к двери. Он шел так, как мог бы идти телеграфный столб, если бы у него вдруг отросли ноги. Через несколько секунд он ввел в кабинет Липочку. Девушка испуганно мяла в руках носовой платочек.

– Итак, что ты, Олимпиада, хочешь сообщить нам об антисоветской деятельности своего любовника Лунина Павла Александровича? – спросил ее Байтин.
– Я должна сообщить… – пролепетала девушка, глядя на Павла сквозь слезы, и замялась.
– Скажи, – сказал Байтин. – Ругал ли в твоем присутствии Лунин советскую власть?
Липочка кивнула головой:
– Ругал.
– Отзывался ли он нехорошо о товарище Сталине и других наших вождях?
Липочка снова кивнула головой:
– Отзывался.

Павел растерянно смотрел на девушку, подтверждавшую откровенную ложь, вкладываемую в ее уста следователем. Ему хотелось крикнуть: неправда! Но он понимал, что этой ложью она пытается спасти себя.

– Говорил ли тебе Лунин, что скоро в стране все изменится и у нее будет новый вождь?
– Говорил, – ответила Липочка, дрожащим голоском.
– Просил ли тебя Лунин взять на сохранение некий чемодан, сказав, что в нем лежат его книги?
Липочка совсем тихо ответила:
– Просил.
– Похож ли этот чемодан, на тот, что мы изъяли при обыске твоей комнаты? – спросил Байтин, кладя на стол коричневый фибровый чемодан.
– Похож.
– Подтверждаешь ли ты, что при вскрытии чемодана в нем было обнаружена взрывчатка и несколько пистолетов?
– Подтверждаю.
– Отвечай громче, – прикрикнул на девушку Байтин. – Чтобы он слышал.
– Подтверждаю, – ответила Липочка и разрыдалась.
– Уведи ее, Гаврилов, – брезгливо приказал Байтин.

Липочка, понурив голову, пошла к двери.

– Разговорчивая. А нам все равно придётся ее изолировать. За недоносительство, – усмехнулся Байтин, когда за Липочкой и Гавриловым закрылась дверь. – А благодарить за это она должна тебя. Тебе одной её мало? Найдём ещё кого-нибудь из твоих приятельниц или приятелей. Подумай.
– Это подло, – сказал Павел.
– А ты, сволочь, думал, мы с тобой будем тити-мити разводить, миль-пардоны говорить? – вскочив со стула, закричал Байтин. – Подписывай, сука, признание! Гаврилов!

Гаврилов вскочил со стула и с разворота ударил Павла в лицо. Видимо, в прошлом этот амбал был неплохим боксером: удар был профессионален и слишком силен. Павел слетел со стула, ударился головой о стену и упал на пол. Наручник на его левой руке больно врезался в запястье и чуть не вывихнул кисть.

Гаврилов поднял Павла за воротник, удушливо врезавшийся в горло, и усадил на стул.
– Добавить? – спросил амбал Байтина.
– Ну, Лунин, добавить или подпишешь? – поинтересовался следователь.

Павел не ответил. У него кружилась голова. Кровь из разбитой губы заливала подбородок, стекала на шею, на воротник.

– Он подумает, Гаврилов, – сказал Байтин. – Я выйду, а он пусть посидит. Ты его покарауль, Федя. Только не давай ему спать.

Байтин вышел.

Вернулся он в кабинет, когда окно уже окрасилось розовый светом утренней зари, и спросил Павла:
– Ну, подпишешь?

Павел мотнул головой: нет.

7.

Кто бы мог подумать, что место переводчика немецкого языка может оказаться столь полезным для разведчика. Конечно, если переводчик находится в нужном месте. Таким местом для Рудольфа фон Таубе оказалось издательство технической и научной литературы «Техиздат».

Сюда, в переводческое бюро стекались многие заявки со всех концов страны на переводы статей и монографий с немецкого языка. Разведчику было достаточно фиксировать откуда, от кого и на что поступают заявки. Темы многообразны: сталь, моторы, авиационные новинки, реактивные двигатели, взрывчатые вещества и многое другое.

Ученые и конструкторы стараются по крупицам вызнавать успехи и достижения своих зарубежных коллег, чтобы улавливать направление их мыслей, угадывать шестым чувством их идеи и без зазрения совести красть их – русские у немцев, англичан или американцев, немцы, американцы и англичане у русских.

Разведчик из этой мозаики складывает свои картинки. И вот ему становится известно, что в районе города Ч. запускается производство легированной стали, на тракторном заводе начат выпуск тяжелых танков, конструктор Л. усиленно штудирует все новинки по реактивной технике, конструктору П. приказано отслеживать все то, новенькое, что появляется в германских научных изданиях об авиационных двигателях.

Хотя все эти издания подцензурные и появление в них засекреченной информации исключено, но умным ученым зачастую достаточно и косвенных сведений. Да и военная разведка не брезгует через подставных лиц подпитывать себя, не выходя из дома, сведениями о техническом уровне вооружения и оснащения армий потенциальных противников.

А с тех пор, как фон Таубе стал заместителем начальника бюро, диапазон его информированности значительно расширился.

Не брезговал он и советской прессой, газетами и журналами. То появлялся Указ о награждении тов. П. орденом Ленина за научные достижения. Можно было предположить, что товарищу П. удалось добиться успехов в производстве скоростных двигателей для советских истребителей. То некая Маша Иванова, отчитываясь перед комсомолом, докладывает, что их цех в первый же год работы добился повышения производительности труда и выпустил продукции на 20% больше запланированного. Но разведчику уже известно, что на заводе, где трудится эта Маша, год назад был пущен только один цех – цех по производству броневой стали.

За те восемь лет, что фон Таубе работает в переводческом бюро, ему удалось немало выявить секретов у русских. Абвер, и сам адмирал Канарис, высоко оценили работу барона, присвоив ему чин оберст-лейтенанта.

Практически никакого риска при добывании информации у него нет: ему приносят её сами носители секретов, на блюдечке с голубой каемочкой. Фон Таубе это вполне устраивало.

А вот двадцать с лишним лет назад ему не повезло. Тогда русская контрразведка, прямо в кабинете арестовала генерала Двинцева, любителя развратных и очень дорогих юных красоток в балетных пачках, с которыми он расплачивался деньгами, получаемыми им от немецкого разведчика фон Таубе.

На генеральского адъютанта поручика фон Таубе, находившегося в момент ареста при генерале, контрразведчики не обратили внимания, тем самым подарив тому несколько часов, необходимых для бегства. Он инсценировал свою гибель на Ладожском озере, а сам бежал через линию фронта в германский тыл. Да, тогда он спас свою жизнь, но навсегда потерял любимую жену и крохотного сына.

Нельзя сказать, что Германия тепло встретила провалившегося разведчика. Он оказался в лагере военнопленных, где вынужден был выдавать себя за русского прапорщика Тимофеева, втираться в доверие к старшим офицерам и выведывать их настроения и планы, а главное, подыскивать кандидатов на вербовку в агенты и организовывать завербованным побеги из лагеря. Барону казалось, что ниже пасть было уже нельзя. Но он ошибался. Революция восемнадцатого года бросила его на самое дно.

Отпущенные русские военнопленные потянулись на восток, в Россию, где тоже происходило тоже нечто непонятное: большевики, Ленин, Троцкий, Советы, комиссары… Фальшивому прапорщику Тимофееву там нечего было делать.

Фон Таубе двинулся в сторону немилостивой Германии. Где-то там, под Берлином, в Карл-Хорсте, проживал дядя его жены генерал фон Шерер. К нему-то он и явился оборванный, голодный и обовшивевший. Он не рассчитывал на теплый прием, но все же надеялся на то, что генерал как-то поможет мужу его любимой племянницы. Своих корней у барона фон Таубе в Германии не было. Его прадед переселился в Россию еще во времена Екатерины Второй, и его потомки связей с оставшимися на родине баронами фон Таубе не поддерживали.

К его удивлению генерал фон Шерер встретил мужа племянницы с распростертыми объятиями и поселил на своей вилле.

Сам генерал тоже оказался в отставке, хотя и почетной. Кайзер за несколько дней до своего отречения произвел его в генерал-фельдмаршалы. Однако Фон Шерер продолжал носить мундир со знаками различия генерал-полковника.

Два года фон Таубе прожил под крышей графа, скрашивая свое вынужденное безделье разговорами с фон Шерером и с его сыном Рихардом, лейтенантом, тогда тоже находившегося не у дел, чтением книг из необъятной графской библиотеки да прогулками по парку с одиннадцатилетней дочкой генерала Лорой.

В конце двадцатого года генерал-полковнику удалось пристроить фон Таубе под крыло к знакомому генерал-майору Фрицу Гемпу, в то время руководившему возрождающейся германской военной разведкой, получившей название «абвер».

Обер-лейтенант фон Таубе занялся изучением Советского Союза. А когда генерал Гемп предложил ему вернуться в Россию, он охотно согласился – это был единственный, хотя и очень рискованный, шанс встретиться с женой и сыном.

Но желаемая встреча с семьей не состоялась. Вернувшись в двадцать восьмом в Москву под фамилией русского инженера Воинова, фон Таубе почти полгода потратил на обживание в столице. Только убедившись, что за ним нет слежки, он рискнул посетить особнячок в Дровяном переулке, до революции принадлежавший кавалерийскому полковнику Гольцеву, красавцу и ловеласу, мужу Елизаветы, родной Аниной сестры.

Дома он застал только Елизавету. Она жила в одной из комнат бывшего своего особняка. Власти оставили ей одну из комнат.

Елизавета, опешила, увидев на пороге своей комнаты живого и невредимого Рудольфа, похороненного всеми еще в той, далекой, жизни.

– У меня не было иного выхода, – объяснил Елизавете воскресший фон Таубе тогдашнее свое внезапное исчезновение. – Мой шеф оказался немецким шпионом. Что могло в условиях военного времени ожидать меня, его адъютанта, да еще немца?

Не обрадовала его Елизавета. Она сообщила, что Анна в двадцатом году вышла замуж за красного командира Лунина, ставшего отчимом и Паулю.

Подумав, фон Таубе решил не объявляться Анне: пусть она живёт так, как устроилась, тем более, что они с Луниным в то время находились далеко, на Украине. На сына Пауля ему удалось тайно полюбоваться, на улице. Шестнадцатилетний парень учился в школе и жил один в московской квартире. От возможности объявиться сыну фон Таубе отказался: неизвестно, как Пауль примет его, поверит ли, что он его родной отец.

Шли годы…

(продолжение следует)