Чуйский тракт

 

                                                 Чуйский тракт

 

                                                                   

                                                                    Часть 1

 

 Поздний сентябрьский вечер терялся в сгущающемся сумраке, незаметно переходящем в непроглядную темноту осенней ночи. Остывающий воздух соснового бора, насыщенный хвойной свежестью, опьянял терпкостью аромата. Легкий запах нагретой уснувшим солнцем смолы разливался волнами; кружась призрачной тенью, пропитывал все вокруг, отчетливо проявляя неувядающий дух засыпающей природы. Мутное низкое небо совершенно затянула темно-белесая хмарь. Сверху сыпала мелкая морось, окутывая влажной пылью спрятавшиеся под кронами деревьев избы пригородного поселка. Неподвижная тишина кристально звенела чистотой уходящего сибирского лета. Никакие посторонние звуки не беспокоили таинственный покой. Казалось, ничто не в состоянии нарушить гармонию ночного безмолвия, сужающейся тьмы и робко крадущихся шагов наступающей осени.

 

Но куривший на крыльце собственного дома человек, был абсолютно равнодушен к ночной идиллии природы. Жить не хотелось. Гена Шишков – полноватый блондин среднего роста, сорока пяти лет от роду, стоял, нервно затягиваясь горьким дымом.

В лысеющей голове пчелиным роем метались мрачные безрассудные мысли. Какая-то обида на бестолковую судьбу разъедала сердце, ядовитой змеей жалила душу, наполняя все вокруг беспросветным отчаянием и тоской.

Два года назад развалилась огромная страна, а вместе с ней начал сползать под откос привычный устоявшийся жизненный уклад.

Геннадий всю жизнь проработал на одном из закрытых предприятий военной промышленности. Сварщик высокой квалификации, он работал с любым металлом, гарантируя несомненное качество своего труда. Его очень ценило руководство, поощряя высокой зарплатой и регулярными премиями.

Предприятие имело хороший лечебный санаторий всего в получасе езды от города, окруженный густым сосновым лесом и выходящий окнами на широкий речной простор. Вокруг санатория расположился небольшой, состоящий всего из пары десятков деревянных домов, поселок, где в основном и жил обслуживающий персонал с семьями.

В одном из таких небольших уютных домиков и проживал Гена со своей женой Зинаидой и восемнадцатилетней дочерью Катей.

Супруга после окончания торгового института заведовала пищеблоком санатория, обеспечивая питанием отдыхающий народ. Она была женщиной волевой, решительной, и твердо верила, что Гена поломал всю ее жизнь. Презирала людей, не имеющих высшего образования, и постоянно укоряла мужа этим недостатком. Временами, учиняя нелепые скандалы, разъяренной белорыбицей гневно металась полным телом по прогибающимся доскам крашеного пола. Обычно все кончалось бурными слезами, но иногда, срываясь, Зинаида крушила все, что попадалось под руку.

 Как человек безвольный, мягкий, Геннадий пугался бушующей супруги и старался в такие минуты не попадаться ей на глаза, чувствуя себя безмерно виноватым и жалея жену. Он ведь помнил и любил ее другую, стройную, юную девушку, красивую фею с золотыми волосами, добрую и волнительную…

Друг познакомил его с ней, и с тех пор Геннадий потерял покой. Встречались каждый день, флиртовали. Ему казалось, он тоже нравиться ей. Однако, выяснилось, что у нее есть жених со странным именем – Рафаэль, дослуживающий срочную матросом где-то на Черноморском флоте. Осенью, после демобилизации, они обязательно поженятся, и будут жить очень и очень счастливо. Зина показала фотографию любимого.

На Гену печальными глазами смотрел невзрачный молодой человек с оттопыренными ушами, небрежно одетый в мешковато сидящую форму старшего матроса. Казалось, он стесняется сам себя, и просит извинения за несуразный внешний вид, совершенно не отображающий всей внутренней красоты и возвышенности тонкой натуры.

Увидев непроизвольную улыбку на лице Геннадия, она раздраженно прослезилась, и объяснила, что несомненные достоинства пылкой души Рафаэля во сто крат более подходят ее чувствительной сущности, чем открытая, грубая, незавуалированная простота и немудреный солдатский юмор Гениного пошиба.

Он не обиделся. Пытался утешить расстроенную девушку, лаская роскошные пряди волос и говоря нелепые в таких случаях слова. Зинаида сидела, жалобно всхлипывая сквозь слезы и закрыв лицо ладонями. Гена хотел было тихо удалиться, боясь помешать переживаниям любимого человека, но она не позволила ему уйти, заявив, что лишить ее сейчас плеча преданного друга было бы слишком жестоко. Так и просидели в тишине весь вечер.

Геннадий ушел совершенно смущенный и сломленный неожиданным известием. Что делать дальше он не знал, но ему было очень больно и одиноко. Два дня пил горькую с мужиками на работе, проклиная немилосердную судьбу…

 На третий день Зинаида сама нашла его по телефону, жестким механическим голосом призывая Гену к себе.

По-быстрому приведя взлохмаченную голову в порядок, обрадованный, он опрометью кинулся к дому любимой, не забыв по пути купить шикарный букет алых роз.

С порога, впившись страстным поцелуем, она долго не отпускала, едва не задушив его в крепких объятиях. Он стоял, ничего не понимая, чувствуя, что задыхается от нахлынувшего желания. Зина все не отпускала, издавая сладостные стоны и плохо контролируя себя. Геннадий почувствовал тяжелую горячую волну, идущую снизу. Кровь буйно ударила в голову, в глазах потемнело, юркие пальцы сами собой развязали пояс ее халата…

Объяснилось все очень просто. Накануне Зинаиде позвонил ненаглядный Рафаэль, и бодрым голосом сообщил, что больше он ее не любит. Просит не обижаться и простить его, ибо он, как настоящий мужчина не может скрывать зашедшую слишком далеко, сумасшедшую по своему накалу любовную связь с очаровательной горячей турчанкой из Севастополя. И, несмотря на небольшую, всего лишь в восемь лет разницу в возрасте, он твердо намерен посвятить свою жизнь этому чудесному человеку, ставшему для него богиней. И что он, Рафаэль, готов преклоняться перед чистой прелестью этого небесного создания. В доказательство своих чувственных побуждений, они уже подали заявление в ЗАГС, и всего лишь через месяц у них будет свадьба. К тому же, скорее всего к Новому году, появится малыш…

Последнее известие окончательно добило Зинаиду, и она поняла, что Рафаэль потерян для нее навсегда. Прорыдав всю ночь напролет, рано утром позвонила Генке…

И закрутилась любовь. Зина была очень жаркой и требовательной. Не выходили из дома; целыми сутками не вылезали из постели, еще и еще раз доказывая силу молодой необузданности. Геннадий парил в небесах, забывая обо всем на свете, считал часы, минуты, до встречи с любимой.

В конце октября расписались законным браком и закатили шумную, на сотню гостей, незабываемую свадьбу.

В самый разгар безудержного веселья исчезла невеста.

 Жених с другом-шафером бросились искать. Заглянули за кафе, и в осеннем парке, среди голых деревьев увидели Зинаиду в легчайшем свадебном платье. Рядом с ней, в темном полупальто, согнувшись в форме вопросительного знака, сидела потрепанная тщедушная фигурка. Это был Рафаэль.

Оказалось, что женившись на прекрасной турчанке, он жестоко обманулся, поняв, что они абсолютно разные люди, и между ними нет совершенно ничего общего. И что будущий ребенок неизвестно еще, чей плод любви. Кроме того, молодая оказалась очень сварливой - любила распускать руки, используя в качестве оружия алюминиевый половник. Рафаэль горько сожалел о случившемся, не находил себе места, и твердо решив расстаться, сдал экзамены в мореходную школу в Одессе, чтобы посвятить остаток своей пропащей уже теперь жизни, морю.

 Все это он рассказывал со слезами на глазах, и Геннадий с другом стояли, опустив голову, слушая его исповедь и чувствуя себя бесконечно виноватыми, будто бы именно они и загубили жизнь этого замечательного, но глубоко несчастного человека.

Было прохладно, и Гена накрыл озябшие плечи своей невесты пиджаком, оставшись в одной рубашке. Приглашали Рафаэля за праздничный стол к гостям, но он лишь сокрушенно махал рукой, сурово вытирая скупые мужские слезы. Зинаида горько плакала, прижавшись к нему и размазывая по лицу потекшую с соленых ресниц тушь…

 

После свадьбы внешне все было нормально. Но он понимал, что творится у нее в душе, старался во всем угождать ей, нежно любя и делая разные подарки. Купил рыжего щенка-таксу, и Зинаида посветлела лицом, повеселела и перестала замыкаться.

Рафаэль сгинул навсегда, поступив в свою мореходку, и больше никогда не давал о себе знать. Время быстро шло, все забывалось… В мае родилась Катерина. Зина окончила институт, и счастливые молодожены с надеждой смотрели в будущее, планируя свою жизнь, думали о втором ребенке…

 

                                * * * * *

 

Геннадий сокрушенно вздохнул, вспоминая былое. Закурил вторую, вглядываясь в близкую черноту деревьев.

Распад страны, ГКЧП, митинги, демонстрации… Все рухнуло. Все… Предприятия закрыли, всех поувольняли, дикая инфляция обесценила накопления; в магазинах и так-то было мало чего, а теперь вообще остались одни пустые полки, лишь кое-где иногда продавалась минеральная вода да консервы с морской капустой.

Повезло еще, успел из распродаваемых активов приборостроительного завода выкупить в собственность десятилетний Зил-130 с деревянным кузовом. Спасибо Альбертычу – начальнику гаража. Подсказал, помог с оформлением. Не бесплатно конечно, но через месяц рубль упал окончательно, и Гена был доволен правильным вложением своих сбережений.

Теперь, оставшись без работы и без надежды куда-либо устроиться, калымил на своем грузовике. Возил кому уголь, кому дрова, кому картошку. В сарае стоял сварочный аппарат, немного листового железа, уголок, электроды. Варил на заказ железные двери и решетки на окна, металлические ограды, надгробные памятники… Сам доставлял и ставил, беря в подмастерье соседского мальчонку. Так и перебивался случайными заработками. Зинаида носила домой продукты, мало надеясь на мужа. Кормила семью. Санаторий худо-бедно работал, но отдыхающих было все меньше.

Геннадий не поспевал за ростом цен. И деньги заработанные вчера, сегодня превращались в мелочь.

Появились новые русские – бандиты на дорогих иномарках, швыряющие деньги пачками. Бывало, ночами наезжали в санаторий и буйно веселились до самого утра, привозя с собой запасы продовольствия и визжащих от радости девчонок. Спиртное, шампанское, лилось рекой. Округу наполняла грохочущая мощными децибелами разухабистая музыка. Пьянство и пляски на свежем воздухе продолжались до самого рассвета.

На заре утомленная молодежь шла на реку освежиться. Купались непременно в голом виде, совершенно не стесняясь. Оглушительно визжа и брызгаясь, гонялись друг за другом по отмелям, пугая окрестных рыбаков, мирно сидящих на берегу со своими бамбуковыми удилищами и чутко карауливших плотву. Распугав всю рыбу и лишив удовольствия рыболовов, разжигали из плавника огромные костры.  Взявшись за руки, хохоча до упада, весело прыгали через мятущиеся языки пламени, восторженно крича что-то и прикрывая руками срам.

Один раз, забавы ради, привезли небольшого крокодила. Незаметно выпустили его в воду среди плавающих стайкой распутниц. Те, с наслаждением плескаясь в предрассветном тумане, долго не замечали земноводное, резвясь в теплых волнах, будто сказочные русалки.

Пронзительный женский визг известил близкие камыши о том, что аллигатор замечен. С огромными глазами на побледневших лицах, купальщицы выскочили из воды и на полной скорости, обнаженные, понеслись через густые заросли крапивы к стоящему в отдалении кустарнику, отчаянно призывая помощь и громко крича от панического ужаса.

Смех смехом, но тропическое чудовище забыли вытащить из воды. Лето было жарким, вода теплая, и он, видимо, не испытывал неудобств, питаясь дохлой рыбой и остатками с пикников, во множестве брошенными отдыхающими. Крокодил подрос, окреп, и вечерами выползал на берег, истошными воплями пугая загорающих. Через пару недель прибрежный кошмар, наконец, закончился. Примчались на моторном катере  люди, накинули на аллигатора крепкую сеть и, вытащив из воды, увезли в городской зоопарк. Долго еще народ опасался заходить в воду. А клев вообще пропал – как отрезало. Всю рыбу в реке распугала свирепая рептилия.

А новые русские никак не унимались, превращая пляж в ночную вакханалию. Катались на водных лыжах, стреляли из пистолетов по бакенам. Соорудили вышку и с разбега ныряли с нее вниз головой. Кто-то жег фейерверки, кто-то пускал огненные стрелы из средневекового арбалета, кто-то палил из охотничьего ружья, кого-то привязали к наспех сколоченному из досок кресту и торжественно носили на руках по всему пляжу.

С вечера подгоняли автоцистерну с пивом, и все желающие всю ночь напролет могли вдоволь пить свежий, искрящийся пузырьками холодный напиток.

Тут же, разложив несколько огромных мангалов, жарились в изобилии шашлыки и люля-кебаб.

Множество любопытных и бесчисленные стаи голодных собак, сбегались посмотреть, а может и принять участие в этом развеселом карнавале. Народу собиралось сотни полторы, не меньше.

Как никто не убился, не покалечился, не утонул и не захлебнулся в нескончаемых пивных реках, не умер от обжорства и не задохнулся от смеха - непонятно. В этом смысле все было хорошо. Куда смотрела милиция – никто не понимал. Хотя пара полковников и один милицейский генерал с удовольствием принимали участие, веселясь и отрываясь наравне со всеми по полной программе.

Утром все расходились по комфортабельным палатам санатория. Отсыпались, а вечером разъезжались по своим ново-русским бандитским делам.

 

После таких гулянок Зинаида возвращалась домой с деньгами и наполняла холодильник на полмесяца вперед всякими редкими и экзотическими  продуктами. С горящими глазами рассказывала о том, как зажигает народ. Укоряла Геннадия, что он не умеет жить. Ему было понятно, что найти себя в новой жизни он не смог, и очень страдал от справедливых упреков жены.

Дочь Катерина с высокомерным недоумением смотрела на его потуги заработать для семьи. Лет до тринадцати был такой восхитительный ребенок. Любила папку, доверчиво делилась с ним своими детскими секретами, ласково называя его Генчиком.

Подростковый возраст решительно изменил ее характер. Стала грубой, заносчивой, скрытной и сердитой. Упала успеваемость в школе. Появились друзья - мальчишки в кожаных куртках с металлическими заклепками и разукрашенными гребнями на головах. У многих в ушах сверкали серебряные сережки. Вечерами разрывали хрупкую лесную тишину грохотом мотоциклетных выхлопов. Забирали Катерину и уносились по асфальтовой трассе в центр огромного мегаполиса, где ночами напролет зависали в кофейнях и исполняли акробатические трюки на мотодромах.

Гена сначала волновался, но видя, что жена нисколько не противится увлечениям дочери, успокоился. Катька вообще как-то сблизилась с матерью, и они прекрасно понимали друг друга, временами подсмеиваясь над незадачливым отцом.

В этом году дочь окончила с весьма неплохими оценками школу, и без труда поступила в медицинский институт, планируя через шесть лет стать врачом-педиатром и лечить детей.

Все бы ничего, и Геннадий, смирившись, прозябал бы и далее случайными заработками, поняв, что вся страна сейчас в разрухе и хорошая работа мало у кого осталась. На душе было хоть какое-то равновесие. Утешал себя, что это временно, что все изменится, и он опять будет уважаемым человеком. Он не спился, не пал духом, не опустил руки. Двигался по возможности, искал хоть какой-нибудь приработок, занимался хозяйством. Разбил небольшой огородик, выращивал на нем редиску и морковь. Зинаида засадила половину грядок всякими растениями и цветами. К осени они все разом зацвели и очень красиво смотрелись, наполняя двор чудесным благоуханием. Жили себе потихоньку.

Но Катерина приготовила родителям сюрприз. Сегодня она вернулась рано.

Гена с Зиной ужинали, услышав подъехавший мотоцикл. Через минуту в кухню решительно вошла дочь, ведя за руку высокого человека в гермошлеме.

       - Мама, папа, познакомьтесь, это мой жених - Блэк…

 У Геннадия кусок застрял в горле. Закашлялся, едва не подавившись. Зина молча, смотрела на удивительного человека в черном кожаном плаще. Незнакомец снял шлем; и тут уже закашлялась от неожиданности Зинаида. У Гены непроизвольно полезли на лоб широко открывшиеся глаза. Рот открылся сам собой. Он почувствовал, как остатки волос на голове поднимаются вверх.

Перед ними стоял черный как сажа, африканский негр, сияя лишь белками выпуклых глаз. Полные губы расплылись белозубой улыбкой, и гортанный голос пролепетал с сильнейшим акцентом:

- Здрастутэ!..

У Геннадия пропал дар речи. Катюха держалась свободно, и тотчас усадила жениха за стол. Налила чай, подала свежую ватрушку. Гость, смущаясь, вонзил крепкие зубы; расправившись в один присест со сдобой, хлебнул горячего чая, и смирно сидел, внимательно разглядывая будущих родственников. Зинаида предложила еще одну булку, потом еще…

Удивительно, но Блэк ни от чего не отказывался, съев все ватрушки и выпив полведра чая без сахара. Молчали, наблюдая, как пережевывает пищу незнакомец.

Наконец Геннадий нашел в себе силы отвести взгляд, и хрипло вопросил:

- Откуда Вы прибыли к нам?

- Бурунди!.. – прошелестел голос.

- Папа не приставай к нему. Блэк приехал к нам из Демократической республики Бурунди. Это в Африке. Он учится в университете на факультете ядерной физики, на четвертом курсе. По-русски говорит не очень, но все-все понимает…

- Ядерной физики? – поразился отец. - В Бурунди что, собирают атомную бомбу? – Геннадий с тревогой смотрел на Зину.

- Нэ-э-эт!.. – африканец со смехом добавил что-то на своем языке.

- Что он сказал?

- Папа, не лезь к нему! Они собираются строить атомную электростанцию и семеро человек прислали на учебу в наш Новосибирск.

Гость интенсивно кивал головой. Зинаида предложила ему еще чаю. К удивлению Геннадия, тот не отказался, с благодарностью приняв поллитровую кружку. 

- Может что-нибудь покрепче? – глава семейства, достал из холодильника початую бутылку «Столичной».

Блэк замотал кучерявой головой:

- За рулльем!

- Ах да! Конечно… Ну что ж, а я вот выпью пожалуй. Не каждый день такие гости… - он с укором взглянул на дочь.

Та фыркнула, нисколько не смущаясь.

Налил Зинаиде. Выпили молча. Настроение упало окончательно.

- Блэк работает в ночном клубе барменом и очень хорошо зарабатывает, – похвасталась Катерина. – Там мы и познакомились…

Негр встал, взял черными руками за горлышко бутылку водки, и стал легко и непринужденно жонглировать, перебрасывая из-за спины, из-под ноги, да все так быстро, профессионально. В конце концов, незаметным движением пальцев скинул пробку и налил полную, до краев рюмку, не расплескав ни капли.

- Молодец! – одобрил Геннадий.

- Бар! – Со значением произнес африканец, принимаясь за очередную ватрушку.

- Ну, мы помчались. Вставай! – Катерина потянула его за рукав.

- До сиданьня! – Блэк помахал им на прощание рукой и вышел в сени.

- Да, мама… Я беременна… - дочь быстро произнесла эти страшные слова и пулей выскочила во двор. Раздался удаляющийся рев мотора и все стихло… Они сидели оглушенные услышанным, уставясь друг на друга.

Вдруг, Зина начала дико хохотать, прикрывая рот ладонью, и все повторяла:

- Я знала, я так и знала!

Смеялась, не в силах остановиться. Геннадий, позеленев от досады, двинул ногой табуретку, и вышел на крыльцо…

 

- Стыдно-то как, Господи!.. – Он давился едким дымом дешевых сигарет. – Как теперь людям в глаза смотреть? Эта горилла скоро уедет в свою Бурундию и оставит Катьку одну. И будут бегать здесь, между сосенок черно-лиловые негритята, будут звать меня дедушкой и играть в жмурки. А потом, они все вместе возьмутся за руки и поедут в зоопарк…

Ему почему-то, казалось, что родится непременно двойня. И все с удивлением, жалостью и насмешкой будут смотреть на него. Может, подумают, что это его дети, а не внуки… Всем же не объяснишь…

- Эх, жизнь! Что делать? Что?.. – Воображение рисовало неприглядную картину.

В детском саду воспитательницы жалуются на чернокожих драчунов, совершенно отбившихся от рук, забирающих у нормальных детей игрушки, никак не реагируя на окрики и замечания, и плохо понимая русскую речь.

А вот, его вызывают на школьный педсовет, где все учителя в голос, дружно ругают за отвратительное воспитание близнецов-хулиганов, научившихся курить со второго класса и выражающих свои мысли только матерными словами, держа в страхе весь класс… Почему-то, думалось именно так.

- А после школы куда? В ПТУ? А потом? В армию? Не дай Бог возьмут в руки боевое оружие… - убивался мыслями Геннадий.

То, что Блэк оставит Катерину одну, он нисколько не сомневался.

– И буду сам воспитывать внуков-африканцев. - Представлялась  удручающая перспектива.

- Как она могла? Так подставить родителей! Сама-то мотнет подолом – только ее и видели… Ну какая из нее мать? Ей бы все гулять да по клубам болтаться!

Сигареты кончились. Тьма сгустилась, окончательно утопив все вокруг. С деревьев падали редкие капли, и эти звуки были единственно слышимыми в сонной тишине спящего леса.

Резко похолодало, и Геннадий продрог окончательно.

- Что будет, то будет! – Он смирился в душе, понимая, что от него ничего не зависит. Все случится так, как захочет Зинаида и дочь. А он, как всегда, станет лишь исполнять их решения.

Утешив себя такой вот мыслью, обреченно поплелся, опустив плечи, в жаркую супружескую постель. Сегодня была суббота, и нужно было идти выполнять свой мужской долг.

 

 

                                Часть 2

 

Через несколько дней выяснились неожиданные подробности. Отец Блэка – министр земледелия в правительстве Бурунди. Один из самых богатых и влиятельных людей в своей стране. Миллионер, имеющий несколько роскошных дворцов и владеющий лучшими пастбищами. Скорее всего, следующим президентом будет именно он.

Блэк – старший сын, наследник огромного состояния. Атомную станцию начали строить несколько лет назад, и по окончании учебы его ждет высокое место в управлении. Отец пока не знает о желании жениться на русской красавице, но Блэк уверен, что добьется благословения родителя, и они сразу поженятся с Катериной, скрепив союз в посольстве. Может быть, отец лично прибудет на свадьбу любимого сына, и обязательно привезет дорогие подарки родственникам невесты. Оценив бесподобную красоту Катерины, он станет еще сильнее гордиться сыном, восхищаясь его достойным выбором. И тогда ему сообщат о будущем ребенке. Радости министра не будет границ, потому что он очень добрый и чувствительный, и чрезвычайно любит маленьких детей. А через год, муж окончит университет. Они уедут в Африку, и заживут там, в мраморном дворце, среди множества преданных слуг, фонтанов и бассейнов.

В доказательство Блэк показал многочисленные фотографии представительного темнокожего человека в светлом костюме и пробковом шлеме, на фоне действительно шикарного дворца, утопающего в зелени огромных пальм и высоких фонтанов. Были также кадры дорогостоящего внутреннего убранства, и самого Блэка, стоящего рядом с отцом и своими малолетними братьями.

Обратила на себя внимание одна удивительная фотография. На серебристой колеснице, запряженной шестью львами и одним слоном, гордо откинув развивающиеся на раскаленном ветру темные волосы, в позе разгневанной амазонки, в открытой белой тунике, перехваченной в талии широким поясом, подчеркивающим всю грациозную изящность гибкой фигуры девушки-воительницы; стояла молодая, красивая женщина, эффектно повернув вполоборота исполненное неукротимой решительности прекрасное лицо. Это была мать Блэка - нубийская принцесса из знатного рода африканских царей.

Геннадий долго не мог отвести взгляда от поразительного фотоснимка, пока Зинаида не вырвала его из рук, и с неудовольствием показала мужу кулак. Блэк сказал, что его мама совсем не изменилась, и считается чуть ли, не самой красивой женщиной в стране. Имеет собственный модельный салон и лучших манекенщиц. Скорее всего, Катерина станет ее помощницей.

- Хорошо бы! – подумал Гена, смотря на дочь. Он был потрясен красотой и величественностью осанки матери Блэка.

В том, что тот говорит чистую правду, сомневаться не приходилось, и он уже без страха смотрел в будущее, поражаясь хитрости дочери. Негр не сводил с нее влюбленных глаз, и было видно, что она крепко окрутила его.

- И что он в ней нашел? Совсем обычная девчонка.

Но втайне теперь гордился дочкой. Зина, конечно, скептически отнеслась к мечтам молодых людей, но виду не подала.

Блэк иногда оставался у них ночевать. Поедал огромное количество сладкой сдобы и выпивал литровыми кружками мятный чай. Был открыт и приветлив, временами вполголоса распевая песни своего племени. С вниманием и уважительностью относился к Геннадию, и частенько помогал по хозяйству Зинаиде.

Дочь запретила отцу предлагать Блэку спиртное, заявив, что ей не нужен муж-алкоголик. Жених купил ей дорогущее платье. В ателье их сфотографировали, и они выслали снимки родителям Блэка, с нетерпением ожидая положительный ответ.

Через две недели будущий зять поинтересовался у Геннадия на ломаном русском: не желает ли тот подзаработать? Гена утвердительно кивнул головой, и африканец подал ему листок с телефонным номером, предложив позвонить, представившись знакомым Блэка. Там, мол, все объяснят.

Геннадий позвонил, и этим же вечером поехал на встречу. Пожилой человек с бегающими глазами, объяснил задачу. Надо было ехать в Горно-Алтайск, грузиться там флягами с медом, и с экспедитором, у которого будут все бумаги, вернуться обратно - помочь сбыть продукт на Хилокском рынке. После оптовой продажи Геннадий получает свои три миллиона рублей.

 - Это примерно шестьсот долларов, – подумал Гена. Он теперь все мерил в конвертируемой валюте, ибо гиперинфляция не переставая, все набирала и набирала обороты.

Геннадий поспешно согласился. Человек написал расписку, выдал деньги на бензин, сообщил нужный адрес. Велел с раннего утра уже выезжать, чтобы к вечеру быть на месте. Путь был неблизкий, около полутысячи километров, и Гена, простившись, поехал собираться в дорогу.

 

На рассвете следующего дня, заправив полный бак и прихватив узелок с провизией, Геннадий выехал из города, держа курс в южном направлении.

Конец сентября осыпался желтыми листьями. Кроны деревьев по обеим сторонам дороги, бежали навстречу, покачиваясь от бодрящего осеннего ветерка,  с легким шелестом скользящего меж поредевших ветвей.

Леса стояли в золотом и багряном уборе. Все же зелень еще пробивалась местами. Светло-изумрудные островки часто мелькали на фоне сбрасывающей летний наряд лесополосы. За рядами стоящих по обочине деревьев раскинулся широкий простор опустевших полей. Временами попадалась работающая там сельскохозяйственная техника. Трактора и комбайны заканчивали страду, собирая оставшийся урожай. Над ними кружились птицы, подбирая осыпавшееся зерно.

Утро стояло яркое, праздничное. Невысокое солнце весело светило, лишь слегка согревая прохладный воздух. Над землей клубящейся дымкой растекался невесомый туман, заволакивая далекий горизонт матовой пеленой. Осенняя свежесть радостно врывалась в открытое стекло, остужая и слегка покалывая лицо, проясняя мысли и поднимая настроение. Хотелось петь, и Гена неразборчиво мычал что-то себе под нос, добавив громкость радиоприемника и пытаясь попадать в унисон с исполнителями эстрадных песен.

Думалось, что не так уж все и плохо в этой жизни. Открывающаяся панорама сибирской природы настраивала на позитивную волну.

Справа быстро наплывал навстречу большой дорожный плакат-указатель:

                              Трасса М52

                         Чуйский тракт

                  Горно-Алтайск 464км.

 

 Вечером, добравшись без происшествий, Гена остановил машину у нужного дома. Это было большое частное подворье, в котором проживала армянская диаспора. Он нашел старшего, представился, объяснил цель поездки. Армяне оказались очень гостеприимными и доброжелательными людьми. Загнали грузовик во двор, усадили Геннадия за стол, накормили досыта, и вообще относились к нему со всяческим уважением. Ему очень понравилось такое доброе отношение со стороны совершенно незнакомых людей.

Говорили о политике, экономике, возмущались расстрелу танками парламента в Москве. Геннадию тоже не нравились происходящие там события. Он вместе с этими милыми людьми недоумевал, и ругал президента Ельцина.

Армян весьма интересовал обменный валютный курс, цены на золото и драгоценные металлы. Гена рассказал, что знал, и хозяева немедля произнесли тост за прекрасных русских людей и дружбу между народами. Одобрительно кивая, выпили по полному бокалу хорошего белого вина.

Больше он пить не стал, чувствуя, что его разморило и сильно клонит ко сну после долгой дороги. Его отвели в маленькую комнату, уложили на кровать и, пожелав спокойной ночи, погасили свет.

 

Утром, хорошо отдохнувший, выспавшийся, он помогал грузить тяжеленные фляги с алтайским медом. Заполнив кузов полностью, сели подкрепиться перед дальней дорогой.

Появился прилично одетый экспедитор Ашот. Все бумаги-накладные на груз были у него.

Через полчаса двинулись в путь. Армянин оказался очень приятным и общительным человеком, опытным и бывалым. Говорил совершенно без акцента, весело скаля белые зубы. Ничем особо не примечательное лицо кавказской национальности несколько портил крупный орлиный нос, горделиво выступающий вперед в форме плоского клюва. Но это даже как-то шло к внешности Ашота, придавая ему солидного достоинства. Неопределенного возраста, женатый и имеющий кучу ребятишек, он, тем не менее, очень любил женщин. Особенно ему нравились пышные дамы среднего возраста.

С упоением рассказывал Геннадию о их несомненном преимуществе перед худосочными моделями. Молодые девушки и манекенщицы его совершенно не интересовали, так как не подходили к его стандартам красоты. Ашот утверждал, что он человек старой школы, и с раннего детства воспитывался на полотнах Рембрандта и Рубенса, уверяя, что в те времена понимали толк в женщинах. А современная индустриализация совершенно погубила вкус у мужчин, навязав обществу американскую Барби и бледную худобу французских шансоньеток.

Естественную женскую красоту теперь могут понимать только такие эстеты как он. Настоящие ценители Ренессанса.

Мировые же тенденции все более склоняются к странному стилю унисекс, и если так пойдет и далее, то скоро в одежде невозможно будет отличить мужика от бабы. В чем здесь суть и почему все женщины хотят быть худыми, он искренне не понимал и очень интересовался мнением Геннадия.

Тот вспоминал, что жена Зинаида несколько раз пыталась освоить чудодейственную диету, но не выдерживала, и вновь набирала вес. Зачем она изнуряла себя и почему так расстраивалась, глядя в зеркало, было ему непонятно. Ведь он все равно любил ее.

Все же один раз, она очень сильно похудела. Гене казалось, будто он спит с другой женщиной. Чувства были необычные, волнующие… Но супруга поправилась опять, и Геннадий быстро забыл о странных, но приятных ощущениях новизны. Он особо не разбирался в красоте женского тела, привык к жене как-то. Хотя сильно толстых не любил.

Но Ашот быстро доказал ему обратное, сославшись на эстетический опыт средневековых живописцев, оставивших нам восхитительные образы телесной красоты и чудесные формы, в изобилии отпущенные природой обнаженным натурщицам. Сколько грации, женственности, соблазнительной силы, хранят в себе переполненные чувственностью прекрасные тела. Сколько необузданной страсти таится в крутых изгибах, сколько таинственности скрывается в плавных линиях бедер, какую бездну наслаждений дарит изящная выпуклость мягкого молочно-белого живота…

Экспедитор говорил чрезвычайно убедительно. Было видно, что он безупречно разбирается в этой теме.

Геннадий слушал его очень внимательно. Перед глазами стояла голая Зинаида. Он шумно вздохнул, беспокойно заерзав по сиденью. Захотелось быстрее приехать домой…

Ашот долго еще перечислял достоинства, закатывая глаза и цокая языком. Потом, по секрету рассказал, что у него есть потрясающая любовница, и он едет к ней не без подарка. Показал запечатанную коробку дорогих французских духов «Clandestine Guy Laroche».

Геннадий искренне зауважал этого культурного, начитанного человека, настоящего ценителя.

- Хороший мужик, – размышлял Гена, в свою очередь, рассказывая о своей жизни, семье, дочери и ее женихе Блэке.

Ашот слышал о нем и одобрял выбор Катерины. Говорил, что сам мечтает уехать в Америку, в Лос-Анджелес, к своему двоюродному дяде Гургену, имеющему неплохой бизнес по переработке металлического лома.

Несколько раз их останавливали автоинспекторы. Но все документы были в порядке и никаких проблем не возникало.

Время быстро шло. За дружеской беседой незаметно доехали до Новосибирска. В наступающем сумраке попетляли немного по узким улицам, и остановились перед закрытыми железными воротами Хилокского рынка.

Пронырливый, все знающий Ашот, ушел разговаривать с охраной. Через пятнадцать минут, уладив все формальности, заехали на территорию. Большое пространство было плотными рядами заставлено огромными фурами с фруктами и овощами. Электрический свет освещал чисто вымытый асфальт. Людей не было, лишь редкие фигурки сновали вдалеке. Рынок закрывался в пять часов. Всех торговцев выгоняли. Мыли, убирали территорию, и охрана следила, чтобы никто не болтался без дела. Водители фур спали в кабинах и без нужды не высовывали носа. Порядки были строгими.

С раннего утра продавцы подтягивались к своим машинам и, разложив товар, ждали покупателей. Торговали большим и малым оптом. Открывался рынок в восемь часов, и весь город съезжался сюда закупать фрукты партиями. Развозили по точкам и ларькам, перепродавая втридорога.

 

Геннадий поставил машину между двумя «Камазами» с узбекскими номерами. Накрыли фляги брезентом, завязали по бортам бечевкой. Ашот подсказал сходить поужинать в чайхану, находящуюся здесь же на территории. И ложиться спать до утра, не обращая ни на что внимания. Ни с кем не разговаривать и не спорить. Охране он заплатил дополнительно и, обходя ночью дозором, они уделят особое внимание безопасности груза. Хотя это и лишнее и никогда ничего не случалось, но на всякий случай Ашот всегда подстраховывается.

Крепко пожав Геннадию руку, он быстрым шагом полетел к своей зазнобе, обещая к семи утра вернуться на рынок.

Стрелки часов показывали девять вечера. Прежде чем завалиться спать, Геннадий решил поужинать, чувствуя, что без горячей пищи крепко уснуть не удастся.

Чайхана напоминала небольшую столовую, вполне уютную и приветливую. Народу было много, но несколько столиков все же, оставались свободными. Цены оказались вполне приемлемы, и Гена заказал себе двойную порцию плова и чай с лимоном.

Остро пахло жареным луком и подгоревшей бараниной. Запахи были разбавлены терпкими ароматами неведомых восточных приправ, слегка кружили голову и усиливали аппетит. Над гомоном голосов из всевозможных наречий, негромкими волнами услаждала слух загадочная персидская музыка, расслабляя сознание и настраивая на романтические мысли. Рисовались бредущие по иссушенной палящим зноем пустыне, вереницы тяжело нагруженных верблюдов, находящихся в пути много дней и мечтающих быстрее добраться до густых зарослей колючего саксаула, призрачным миражом мелькающих далеко впереди…

Принесли плов, прервав задумчивое настроение. Геннадий начал есть, рассматривая окружающих. Все это были водители из стоявших на рынке фур. Разных национальностей и вероисповеданий, они громко разговаривали между собой, гудя, будто потревоженный пчелиный улей и звеня вилками.

Пить спиртное и курить строго запрещалось, поэтому пьяных и буйных не было. За порядком следили два дюжих охранника в синем камуфляже, строго поглядывая на жующую публику.

Вот за соседним столом громко загалдели шофера-узбеки, энергично жестикулируя и пытаясь что-то доказать друг другу. Тотчас возле спорщиков оказался недовольный детина. Что есть силы, шарахнул резиновой дубиной по столу, расплескав пенящийся в пиалах кумыс. Узбеки с извинениями подняли руки, показывая всем своим видом, что больше этого не повториться. Остальные также сбавили тон, и стало заметно тише. Охранник вернулся на свое место, внимательно следя за обстановкой.

За некоторыми столиками играли в нарды, кое-где, в темных углах бросали кости. Казалось, все чего-то ждали.

Многие жили здесь неделями, пока разойдется товар, и конечно дичали от скуки, опасаясь выходить в город, где подкарауливали милиция и хулиганы, нередко грабившие иноземцев. На территории же их никто не трогал. Охрана, после закрытия никого не впускала, жестко пресекая попытки посторонних проникнуть на рынок. Всю ночь патрулировали, оберегая сон и спокойствие гостей. Внутренние конфликты безжалостно подавляли, забирая документы и выписывая огромные штрафы. Спорить и доказывать что-либо, было себе дороже.

Поэтому приезжие вели себя смирно, с почтением взирая на защитников и платя немалые деньги за охрану. Но затраты с лихвой окупались, и фургоны со всех близлежащих стран реками стекались сюда, обеспечивая фруктами всю Западную Сибирь. В сезон набиралось до шестисот фур, многие с прицепами. Машины приезжали и уезжали день и ночь, спеша успеть несколько раз обернуться до холодов.

Гена быстро расправился с душистым вкусным пловом. Рассчитался, но почему-то не уходил, взяв себе еще чаю. Сидел, прихлебывая, наблюдая как загорелые дочерна таджики, режутся в нарды с широколицыми казахами. Играли на деньги, и видимо, казахи крупно проигрывали, сверкая на соперников злыми узкими глазами и сжимая кулаки, с опаской оглядываясь на следивших за ними бойцов охраны. Те пригрозили им резиновой дубинкой и казахи удрученно затихли.

Слева, сдвинув столики, сидели мирной кучкой семеро азербайджанцев. Развлекали себя тем, что завязав двоим товарищам глаза черными тряпками, на спор, выясняли, кто быстрее, держа руки за спиной, выпьет полную большую пиалу зеленого тархуна, и при этом не прольет ни капли. Смельчаки пытались, вцепившись в края зубами, быстро опрокинуть в себя зеленоватый газированный напиток. Но непослушные пиалы вырывались, и с грохотом падали на стол, обливая соревнующихся. Азербайджанцы тихо смеялись и вели себя очень дружелюбно.

 

Вдруг, тихая расслабляющая музыка сменилась пронзительным воем духовых инструментов и неудержимого барабанного боя. Звук все нарастал, переходя в оглушительную какофонию и, резко оборвавшись, превратился в громкую ритмичную ближневосточную мелодию.

Свет в зале погас, осталось лишь неяркое дежурное освещение, заливая чайхану красным сумеречным туманом. Вокруг все свистело, кричало, хлопало в ладоши…

Будто бы из багрового небытия, возникла извивающаяся босоногая танцовщица, одетая в прозрачные шаровары с боковыми разрезами и ничего не скрывающем легком бюстгальтере с серебристыми блестками. На покрытом короткой чадрой лице, светились лишь жгучие черные глаза и длинные ресницы, густо покрытые тушью. Голову одалиски, увенчивала сверкающая диадема с большим павлиньим пером.

Зрелище оказалось незабываемым. Невозможно было отвести взгляд от завораживающе покачивающихся под музыку полных белых бедер. Девушка исполняла древнейший танец, выделывая чрезвычайно соблазнительные пируэты. Крутилась между столами, касаясь иногда, разгорячено протянутых волосатых лап, и тут же отбегая, плыла, не останавливаясь ни на мгновение. Все ее тело жило только страстью, тонкие руки с множеством звенящих браслетов, описывали замысловатые траектории, подчеркивая томление распустившегося чувственным желанием естества.

Но главное внимание привлекал ровный, слегка выпуклый живот, сладострастными горячими волнами призывающий, забыв все на свете, сумасшедшими желаниями окунуться в бездну неизъяснимого вожделения. Тонкая талия и крутой изгиб широких бедер, лишь усиливали загадочную притягательность плавных линий, уходящих вниз легкими штрихами.

Высокая грудь красавицы томно покачивалась, послушная движению гибкого тела.

Геннадий смотрел во все глаза на эту удивительную прелестницу. Ничего подобного он никогда не видел и совершенно потерял дар речи.

Танцовщица, схватив широкий поднос, неукротимой тенью металась меж шумных столиков. Каждый мужчина считал своим долгом положить туда несколько крупных купюр. Скоро на подносе высилась огромная гора бумажных денег.

Гена без сожаления отдал последние сто тысяч, даже не подумав о завтрашнем дне. Девушка сверкнула ему горящими глазами и упорхнула, оставив легкий запах духов и томительного женского очарования.

Музыка стихла, зажегся свет, и разношерстная публика, стараясь не встречаться взглядами, пошатываясь, потянулась на выход, остужая кипящие головы.

- Жаль Ашот не видел, – Гена шел к своей машине, переполненный эмоциями. – Скорее бы уже домой, к Зинаиде, - размышлял он, устраиваясь на ночлег в тесной кабине…

 

 Утром появился взъерошенный осунувшийся Ашот. Осведомившись, все ли в порядке, поделился с Геной впечатлениями о сказочной ночи, полной самых невероятных любовных подвигов и сладостных утех. Несмотря на усталость, армянин был совершенно неутомим и показал себя настоящим Дон Жуаном, оставив даму на самой вершине ночного блаженства. Геннадий в свою очередь, поведал о восточной танцовщице, и Ашот тут же дал слово в следующий раз непременно посмотреть этот зажигательный экзотический танец.

Рынок быстро наполнялся людьми. Вовсю кипела торговля. Товар ящиками, корзинами, мешками, перегружали из одних машин в другие.

Всевозможные незаконные мигранты торопливо перебрасывали груз, непосильным трудом зарабатывая себе на пропитание, и отправляя основную часть денег на родину, многочисленным семьям и родственникам. Некоторые счастливцы умудрялись зацепиться в городе и открывали свои уличные точки и ларьки, платя немалую дань и нанимая в рабство своих менее удачливых соотечественников.

Медом никто не интересовался и Геннадий начал беспокоиться. Но Ашот держался спокойно, часто крутя головой и высматривая кого-то в толпе оптовых покупателей. Наконец, из подъехавшего черного «Мерседеса» его поманил к себе какой-то человек. Экспедитор сел в машину, и автомобиль медленно тронулся, скрывшись за рядами фур.

Гена встревожился, не зная, что делать дальше.

Минут через сорок появился Ашот, вылезая из кабины огромного «Caterpillarа».

Подогнали Генин Зил вплотную к фургону, и целый час вдвоем перетаскивали неподъемные фляги в самый конец длиннющего кузова.

Водитель-дальнобойщик дважды пересчитал груз. Подписал накладные и уехал.

Геннадий с Ашотом тронулись на выезд с рынка, довольные быстрым исходом. Подъехав к дому любовницы, Ашот выдал зарплату – три миллиона рублей. Сердечно простились, и армянин, оставив свой телефон в Горно-Алтайске и предложив звонить ему в любое время суток, вприпрыжку побежал к своей несравненной пассии.

Геннадий, радостно развернувшись, скорым ходом помчался домой.

         Вечером Зинаида, спрятав все деньги в шкаф, ласково позвала его в постель. Гена, вспоминая лекции о голландской живописи и яркие живые картины вчерашнего танца в чайхане, поспешно прыгнул в горячее супружеское ложе, напугав жену излишней импульсивностью.

 

                                Часть 3

 

В столице продолжались перестрелки между защитниками Белого дома и правительственными войсками. Противостояние грозило перерасти в гражданскую войну. Танки окружили Белый дом и били прямой наводкой по верхним этажам.

Депутаты, не выдержав осады, скоро сдались на милость победителей.

Из-за этой катавасии посольство Бурунди не имело почтового сообщения, работала лишь радиосвязь. Наконец боевые действия закончились, и письмо Блэка было отправлено из Москвы.

Молодые строили радужные планы, редко расставаясь друг с другом. Через полмесяца Блэк снова обратился к будущему тестю. Геннадий встретился с пожилым человеком, получил проездные, и следующим утром выехал знакомым маршрутом. Однако, дорога как-то сразу не задалась. Под Барнаулом Зил встал. Полностью сломался бензонасос, давно уже работавший с перебоями. Гене все было жалко денег на новый, и вот результат. Он закрыл машину и, поймав попутку, добрался до ближайшей деревни.

В МТС хитрые селяне содрали с него двойную цену за бывший в употреблении, но рабочий агрегат. Зато сами доставили Гену до грузовика и помогли быстро установить запчасть. Поблагодарив механиков, он спешно погнал, пытаясь наверстать потерянное время.

Через несколько часов октябрьский день закончился. Быстро стемнело, на низкое звездное небо выкатилась полная луна, освещая бледно-желтым светом теряющуюся впереди дорогу. Редкие машины с огромной скоростью проносились навстречу, ослепляя неоновым светом фар.

В связи с почти полным отсутствием экономической активности в стране, движение по автомобильным дорогам потеряло прежнюю интенсивность. Заводы, фабрики, предприятия, стояли разоренные, обанкротившиеся, никому не нужные. Народ остался без работы и слонялся без дела, пытаясь лишь прокормиться. Пенсии, пособия, давно уже задерживали, нисколько не заботясь, что десятки миллионов людей обречены прозябать.

Кое-какие учреждения еще работали, но зарплаты не выплачивали по полгода и более. Люди устраивали забастовки, митинги, перекрывали, ложась на рельсы, железнодорожные пути. Резко увеличилось количество самоубийств. Кое-кто пытался заниматься мелким бизнесом, обманывая конкурентов и кидая партнеров, выплачивая рэкетирам огромную дань. Каждую неделю кого-нибудь убивали, взрывали машины, забивали стрелки… Стреляли как ненормальные, борясь за сферы влияния.

На стихийных уличных базарах обирали людей наперсточники и устроители всевозможных лотерей. Появилось много девушек легкого поведения и молодых людей, занимающихся сутенерством. Открывались ночные клубы и казино, павильоны с игровыми автоматами. Народ пил без просыпу, травясь дешевым зельем. Вовсю расцветала наркомания.

Параллельно со всем этим, шли всевозможные выборные кампании в разнообразные законодательные собрания. От безысходности люди интересовались политикой, пытаясь своими голосами повлиять на будущее страны.

Вот и сейчас на радиоволнах, легкая музыка прерывалась рекламой каких-то кандидатов в депутаты. Особенно запомнился Геннадию один кандидат, рассказавший о тяжелом положении детских домов и неизлечимо больных детей-инвалидов, оставшихся по вине государства на произвол судьбы.

Поделился, как он, с соратниками, организовав благотворительный фонд «Благодея», по мере сил помогает обездоленным. Несколько детей уже отправлены на лечение в Австрию, а многим, за счет фонда, организована квалифицированная медицинская помощь и обеспечены десятки койко-мест в областной больнице.

Во многие детские дома-интернаты волонтеры-добровольцы развозят продукты, обеспечивая сирот свежими фруктами и овощами. В основном фонд существует за счет пожертвований граждан и некоторых известных в городе фирм. В конце звучал призыв помочь тем, кто слабее и несчастнее нас, уделить часть своего внимания и средств обделенным детям. Призывом к состраданию и милосердию, этот замечательный человек закончил свой монолог. Дальше шли реквизиты фонда и контактный телефон.

  Геннадий ощутил щемящую жалость к брошенным больным сиротам. В душе что-то засвербило, на глаза навернулись слезы.

- Что же это твориться-то? – думал он. – Ведь гибнут детишки! Что за страна у нас… Он записал телефон и решил с заработка, хоть сколько-нибудь денег перевести в «Благодею».

 

Пустынная дорога бесконечной лентой стелилась под колеса. Свет фар длинными прямыми лучами резал холодный ночной воздух. Звезды мерцали над землей, далекие, недоступные, таинственные. Созвездия складывались в разнообразные причудливые фигуры; видимые иногда росчерки светящихся траекторий скользивших в косом направлении астероидов, с шипением сгорали в верхних слоях атмосферы.

Гена с самого детства любил наблюдать за ночным небом. Интересовался астрономией и очень удивлялся влиянию планет на судьбы людей.

В зеркало заднего вида показались два приближающихся огонька. Зил резво обошла легковая машина с темными тонированными стеклами, стремительно скрывшись за поворотом. Через десять минут, Гена увидел стоящую поперек дороги иномарку с включенными габаритами. Объехать ее не было никакой возможности, и он понял, что ждут его.

Геннадий не любил бандитов, боялся их. Сталкиваться с ними пока еще не доводилось, и рассказы о дорожных грабителях он слышал много раз, но был совершенно не готов к неожиданной встрече и очень испугался.

- Не пришибли бы… - подумалось.

Он остановился на обочине, метрах в двадцати. Из иномарки вылезли трое амбалов, и не спеша двинулись к нему.

Душа ушла в пятки, Гена приготовился к самому худшему…

Один, видимо главный, открыл водительскую дверь. Остальные двое куда-то делись.

- Здорово, мужик! – коротко стриженая харя с перебитым носом легко прыгнула на подножку, с любопытством заглянула в кузов.

- Пустой, что ли? – веселые шальные глаза смотрели недоверчиво.

- Пустой… - у Гены пересохло в горле. Он растерянно сжался за баранкой, безуспешно пытаясь унять предательскую дрожь.

- Куда путь держишь?

- В Горно-Алтайск. К родственникам… - зачем-то добавил Геннадий.

- К родственникам? На Зиле? – бандит добродушно смеялся, глядя в белые от ужаса глаза Геннадия. – Врешь мужик.

- Попросили… - Гена понял, что сморозил глупость, и панические мысли испуганно заметались, ища правдоподобные объяснения.

Раздалось тихое шипение, и он почувствовал, как медленно оседает вниз кабина.

- Золотники выкрутили, – сразу догадался.

Двое подошли к первому, подали ему что-то, и встали рядом, наблюдая, как ерзает по сиденью водитель.

- Как же ты, на спущенных колесах… Ай-я-яй… Запасные ниппеля есть? – Громила с сочувственной усмешкой смотрел на объятого безотчетным страхом водителя.

- Нету…- еле слышно промямлил Гена.

- А ты у нас купи, – лиходей разжал огромный кулак. На широкой ладони лежали два крошечных ниппеля-золотника.

- Недорого отдам – миллион за пару.

Гена дрожащими руками достал бумажник.

- Вот, все что есть. Восемьсот тридцать тысяч – это на обратную дорогу, на бензин.

- Откуда ты, мужик? – бандит забрал деньги, заглянул во все отделы бумажника.

- Из Новосибирска…

- Ладно, дядя, как-нибудь доберешься. Держи, – сунул ему золотники.

- Спасибо, – пропищал обрадованный Гена.

- На здоровье! – со смехом троица двинулась к своему автомобилю.

Мотор яростно взревел, и разбойники с большой дороги умчались.

Трасса все время оставалась пустынной, ни одной машины не проскочило.

 Геннадий сидел, радуясь, что так легко отделался. В кузове лежала запасная канистра, и он надеялся добраться до города без дозаправки.

Вышел из машины, вкрутил на место золотники и, вручную, насосом, больше часа качал спущенные колеса. Было уже за полночь, когда он, наконец, тронулся дальше.

Поразмыслил, что приедет только под утро, и придется будить гостеприимных хозяев. Было неудобно, да и чувствовалась какая-то нервозная усталость. День получился тяжелым; еще и на бандитов нарвался. Он решил свернуть где-нибудь поблизости в лесок, переночевать там, а с утра уже ехать дальше. Повернул на узкую асфальтовую дорогу, уходящую в глубину ночного леса. Проехав с километр, свет фар выхватил из кромешного мрака стоящий на обочине указатель:

                 Коттеджный поселок

               СОЛНЕЧНЫЙ МЫС 4км.

                     Проезд запрещен.

Геннадий проехал еще немного, свернул в лес, и метров через сто остановился на опушке, окруженной густым ельником. Заглушив мотор, включил в кабине тусклое освещение. Перекусил на сон грядущий, выпил горячего еще, чая из термоса, и стал укладываться спать. Потушил свет и, накрывшись телогрейкой, попытался уснуть.

Ворочался с боку на бок, стараясь найти удобное положение. Ничего не получалось. В черном ночном лесу страшно кричали дурными голосами неведомые птицы. Все время казалось, что вокруг машины кто-то бродит, с любопытством заглядывая в окна кабины. Один раз почудилось, будто некто большой, сильный, почесался спиной о задний борт, качнув грузовик и тихо топая, осторожно удалился в чащу.

Поднялся ветер, деревья скрипели, раскачиваясь и издавая жалобные стоны. Временами с высоких ветвей срывались сосновые шишки и оглушительно скрежетали, падая на металлическую крышу и барабаня в пустой деревянный кузов. В довершении ко всему, пошел дождь. Капли мелкой дробью рассыпались, ударяясь о ветровое стекло, и шуршащими змейками сползали вниз. Несколько раз по дороге проезжали автомобили, неверным мерцающим светом выхватывая куски лесного массива и создавая длинные бегущие тени.

Гена лежал, сжавшись, накрыв голову фуфайкой и пугаясь близкого шума моторов. Ему казалось, будто это бандиты прочесывают лес, чтобы свести с ним счеты.

Сильно похолодало и он начал замерзать, дрожа всем телом. Помнил, что бензина мало, поэтому двигатель не заводил и печку не включал, экономя горючее. Наконец забылся чутким, тревожным сном. Когда открыл глаза, в кабине стоял серый полумрак. Часы показывали восемь утра.

Тело затекло, Геннадий сильно замерз. Выскочил до ветру, побежал, махая руками, чуть согреваясь на бегу. Дождь так и не прекратился. Небо затянуло тяжелыми низкими тучами. Холодный злой ветер свободно гулял меж высоких стволов. Почва под ногами пропиталась влагой. Остро пахло сыростью и грибами. Гена отбежал подальше и сел в густом кустарнике, услышав нарастающий звук идущего на скорости автомобиля.

 

Внезапно барабанные перепонки будто лопнули, разорванные близкими автоматными очередями. С полминуты, показавшихся ему вечностью, поливали раскаленным свинцом. Визжащие пули, отскакивая, стремительным рикошетом уносились в разных направлениях.

Не успев застегнуть брюки, Гена вмиг распластался на мокрой земле, судорожно вжимаясь в жухлую траву. Казалось, стреляли прямо в него, стараясь нашпиговать железом его немолодое уже, тело. В дикой панике от первобытного ужаса, он лежал, вздрагивая и судорожно подергиваясь от входящих в него, смертельно жалящих укусов. Так ему казалось. Хотелось кричать от безумного отчаяния, но он лишь скрипел зубами, сжимая непослушные челюсти.

Неожиданно пальба прекратилась, и лес оглушила тонко звенящая тишина. Раздался громкий шум взревевшего мотора, быстро удаляющийся и совсем скоро исчезнувший вдалеке. Лишь шуршание дождя и мокрая одежда напоминали ему, что это случилось не во сне. Долго лежал, осознавая произошедшее, не веря, что остался жив. Нестерпимо хотелось вскочить и как можно быстрее бежать от этого страшного места.

Но любопытство все же, победило инстинкт самосохранения. Крадучись и низко пригибаясь к земле, чутко прислушиваясь к посторонним звукам, он рысцой потрусил к близкой дороге. Выглянув из-за мокрых деревьев замер, увидев жуткое зрелище.

Большой темно-синий джип стоял посередине дороги, весь изрешеченный, изорванный множеством пулевых отверстий. На передних сидениях, уронив на грудь головы, сидели два человека.

Какая-то странная необоримая сила притягивала Геннадия к месту происшествия. Он подошел совсем близко.

Оба были мертвы.

Больше в машине никого не было. Из одетых бронежилетов клочьями торчал желтый кевлар. Одна пуля попала водителю прямо в лоб. Жидкая струйка крови еще сочилась из смертельной раны. Пассажиру же, пуля вошла в шею. Он сидел, весь залитый собственной кровью, сжимая в руке бесполезный пистолет. Из открытой кожаной барсетки выпала на распахнутую крышку бардачка, внушительная пачка стодолларовых купюр и несколько крупных рублевых банкнот.

Гена с ужасом смотрел на все это, не владея собой и совершенно оторопев от страха. Рука сама потянулась в открытое окно пассажирской двери. Схватив деньги, нервно оглянувшись по сторонам, опрометью кинулся к своему Зилу. Завел двигатель, и тут же, не тратя времени на прогревание, врубил первую передачу.

С жуткой пробуксовкой, выбрасывая из-под колес куски сырой земли, рванул на асфальт. Объехав мертвый джип, на максимальной скорости понесся вперед. Выйдя на трассу, повернул, и в сильнейшем нервном возбуждении притопил газ. Летел километров пятьдесят, пока не кончился бензин. Остановился, пытаясь привести в порядок мысли. Немного успокоившись, налил в бак из запасной канистры, и уже медленнее тронулся в путь. Увидев автозаправочную станцию, наполнил полный бак, рассчитавшись деньгами убитого.

Скоро Геннадий обнаружил, что по запарке, выезжая из леса, повернул в обратную сторону и, проехав уже около сотни километров, теперь направляется в Новосибирск.

- Может это и к лучшему, – думал он, глядя на толстую пачку денег.

Пересчитав, Гена поразился – там было двенадцать с половиной тысяч американских долларов.

- Вот Зинка обрадуется! Эх, заживем… - его особо не мучил вопрос, что это за деньги.

- Наконец и мне повезло, – он радостно улыбался, стараясь не думать о произошедшем чуть ли, не у него на глазах заказном, видимо, убийстве.

Темное осеннее небо, почти касаясь земли набухшими тучами, изливало искрящиеся брызгами потоки воды. Дождь все усиливался, проливаясь отвесной стеной. Дворники не справлялись, мотаясь туда-сюда по ветровому стеклу.

Потемнело, и Гена сбавив скорость, включил дальний свет.

Метрах в трехстах впереди, он увидел стоящую на обочине, заливаемую холодными, злыми струями, одинокую согбенную старческую фигуру, устало опирающуюся на выставленную клюку.

Притормозив и открыв дверь, в сплошной пелене дождя, Геннадий увидел горбатую седую старуху лет восьмидесяти. Темное, изрезанное глубокими морщинами лицо, и крючковатый нос, делали ее похожей на сказочную Бабу-Ягу. Но смотревшие разумно и живо, яркие синие глаза, совершенно сбивали с толку.

- Давай бабка, лезь быстрее, замерзнешь, – он с удивлением наблюдал как старуха, ловко помогая себе клюкой, споро взобралась на дерматиновое сиденье и захлопнула дверь.

- Куда тебя везти, бабуся? – тронувшись, Гена включил печку на полную мощность, видя, как трясется промокшая до нитки пассажирка, прижимая к себе полупустую холщовую сумку.

Старуха повернула к нему беззубое лицо, и уколов ясным взглядом произнесла удивительно чистым спокойным голосом:

- В Верхний Погост еду, сынок. Довезешь бабушку? Тут недалеко…

- Ну, раз по пути, доставлю, куда скажешь, – настроение было хорошее. Гена покрутил приемник, нашел музыкальную волну и добавил громкости. – Доедем с ветерком!

Через несколько километров из сплошной стены проливного дождя возник дорожный указатель:

Верхний Погост 28км.

Старуха сидела, молча, видимо разомлев от тепла работающей печки.

Геннадий внимательно следил за дорогой, скрывающейся за плотной пеленой дождя, изредка поглядывая на попутчицу.

- На ведьму похожа. В детстве бы обязательно напугался, – он прибавил скорость.

- Ты не колдунья ли? – пошутил улыбаясь.

- Колдунья! – глубокие глаза пронзительно смотрели в лицо.

Гена побледнел, во рту пересохло.

- Не бойся, голубь сизокрылый… Кваску, не хочешь ли? – она достала из сумки бутылку с бумажной пробкой.

– Испей, сделай милость… - протянула ему напиток.

Геннадий машинально взял, вытащил пробку и жадно прильнул к горлышку. Квас оказался очень резкий, кисловато-сладкий на вкус, приятно пахнущий какими-то лечебными травами.

- Спасибо тебе, бабушка… – выпил больше половины.

- Здоровья, – кротко откликнулась старуха.

Минут через десять бабка показала трясущейся рукой на уходящее вправо грунтовое шоссе.

- Туда надо свернуть…

Послушно съехав с асфальта, машина затряслась по ухабам, скользя юзом по раскисшей глине. Дождь все не прекращался. Совсем потемнело, и спустился густой туман. Лишь очертания стоящего по обеим сторонам соснового леса, угадывались сплошным призрачным видением. Геннадий почти не видел дороги, медленно пробираясь по огромным лужам.

- Ну и завезла ты меня бабка! – В довершении ко всему глаза часто слипались, невыносимо хотелось спать. Он осоловело клевал носом, невидящим взглядом всматриваясь в еле зримые контуры обочины, тщетно стараясь удержать машину на середине дороги.

- Скоро приедем, – успокоила старуха.

Гена повернул голову и обомлел. На месте древней горбуньи, прямо, сидела молодая девушка, внимательно смотря вперед. Нежный профиль, высокая грудь, решительное выражение лица – все это было смутно знакомо ему. Помотал головой, стряхивая дрему, и оторопел, отгоняя наваждение – на него опять смотрело отвратительное лицо Бабы-Яги с вылезшим одиноким клыком.

- Опоила ведьма… - он крутил руль, пытаясь удержать сползающий в кювет грузовик.

Увидел идущие впереди красные габаритные огни, и держался за ними уже увереннее.

- Когда же приедем?

- Скоро уже, – бабка произнесла слова очень убедительно, и Гена успокоился. – Приедем, отдохнешь с дороги, поужинаешь…

Геннадий вспомнил, что ничего не ел со вчерашней ночи.

Вдруг начало сильно болтать. Машина пробиралась по сплошным ухабам и кочкам. Кромешный туман поглотил все вокруг. Свет фар терялся, прыгая в зловещем сумраке. Огоньки впереди пропали. Проехав наощупь еще минут пятнадцать, Зил остановился сам собой, заглохнув перегретым мотором.

- Все бабка, приехали. Вылезай, – он вышел, открыл дверь и помог странной пассажирке спуститься на землю, поразившись невесомости ее тела.

- Близко уже, – старуха быстро зашагала по скользкой тропинке. Геннадий поддерживал ее за руку, но казалось, будто она совершенно не нуждалась в помощи, и твердо шла по знакомой, видимо, дороге. Создавалось впечатление, что это старуха ведет его за собой. Шли, проворно переступая какие-то низкие земляные насыпи, обходя провалившиеся ямы, оступаясь прямо в грязь и разбрызгивая лужи.

                                Часть 4

 

Дождь утих, туман стал медленно рассеиваться. В серой ускользающей полутьме Геннадий с ужасом осмотрелся. Они двигались прямо по заброшенному мокрому кладбищу, и могильные холмы непрерывно вырастали перед ними. Развалившиеся деревянные памятники и перекошенные кресты угрюмо смотрели им вслед. Казалось, в зарослях чертополоха кто-то прятался, внимательно следя за непрошеными  гостями.

Но вот вышли к краю погоста, и еле заметной тропой пробирались сквозь обступившие мрачные деревья. Неожиданно, совсем рядом, раздался леденящий душу пронзительный вой. У Гены подогнулись колени, в животе все опустилось. Внезапно возникшая из тумана серая лохматая волчья стая окружила; сверкая зелеными глазами, злобно рычала, ощерив крепкие клыки.

Но бабка громко шикнула на них, погрозив клюкой.

Вожак, узнав, просительно заскулил и, размахивая во все стороны  хвостом, пригнувшись, на полусогнутых лапах подполз к ведьме. Та потрепала его по торчащим ушам. Волк полностью обнюхал содрогнувшегося от страха Геннадия и, задрав морду, угрожающе залаял, глядя прямо в глаза и громко клацая зубами.

Бабка замахнулась клюкой, и лютый зверь, поджав хвост, отбежал прочь. Стая нехотя расступилась, и они двинулись дальше.

Через короткое время вышли на широкую лесную поляну.

Стояло с десяток черных, обугленных деревянных домов, пугающих пустыми выбитыми окнами и треснувшими трубами. Повсюду валялись поваленные заборы, закопченные осколки стекла и множество глиняных черепков от битой посуды. Рваные клочья тумана носились над самой землей, приотворяя тонко скрипящие покосившиеся двери, забивались под прохудившиеся дырявые крыши и, завывая выбитыми стеклами чердаков, терялись в мутной мгле.

- Ну, вот и пришли, – старуха завела его во двор большого дома с забитыми истлевшими ставнями.

Нырнули в застонавшую дверь и оказались в довольно просторном темном помещении. Бабка запалила лампаду, и все осветилось неярким бледным ореолом. 

- Куда меня занесло? Ничего себе!.. – Геннадий вертел головой, пытаясь рассмотреть комнату.

В центре стоял длинный стол, по бокам которого шли узкие деревянные лавки и несколько высоких стульев с гнутыми спинками. Колдунья подошла к находящейся в дальнем углу печке и, открыв дверцу, зачиркала отсыревшими спичками, пытаясь зажечь дрова. Наконец пламя загудело, повеяло теплом. От печки шел жар, и стены начали парить, прогреваясь и потрескивая. Над столом низко висело большое тележное колесо с дюжиной подсвечников. Старуха ловко взобралась на колченогий табурет и свечи загорелись, освещая ярким светом заброшенную обстановку крестьянской избы. Вдоль бревенчатых стен стояли низкие скамьи, накрытые чем-то, похожим на звериные шкуры. Видимо на них спали, накрываясь лоскутными одеялами, валяющимися тут же. По углам свисала густая паутина, на стенах висели дуги, хомуты, подковы и прочая лошадиная утварь.

Над дверями, повергая в суеверный трепет, прибит рогатый козлиный череп с оскаленными в жуткой улыбке зубами.

Гена смотрел на все это, находясь в подавленном состоянии, совершенно не понимая, что ему делать дальше. Старуха вышла на двор и долго не появлялась. Он стоял на струганном полу, наблюдая игру огня в печи.

Вернулась бабка. Покопавшись в старинном комоде, подала Геннадию стопку белья:

- Сходи касатик в баньку, погрейся. А уж после я тебя накормлю… - глаза сверкнули из-под седых бровей.

Гене стало очень страшно.

- Ну, иди уже, чего стоишь-то? – ведьма ткнула его сухим кулачком в спину, и он обреченно зашагал на улицу.

Осеннее ненастье утопило все вокруг. Ледяной ветер, пробирался под одежду, с темного непроницаемого неба срывались тяжелые капли. Где-то далеко слышался зловещий волчий вой, переходящий в одну душераздирающую высокую ноту. Редкие полуразвалившиеся избы стояли тревожными призраками, молчаливо черневшими на фоне клубящихся туч.

Он почуял знакомый запах березового дыма и вошел в низкую баню, стоявшую в самом конце двора.

В предбаннике тускло горела керосиновая лампада. Затянутое пылью и паутиной окошко запотело от идущего из-под щелей двери тепла.

Гена разделся, проверив, на месте ли деньги, и успокоив себя мыслями о будущем, взяв лампу, вошел в парилку. Слева стояла раскаленная печь, огонь яростно бушевал внутри, давая стойкий жар. Внизу - ведра с холодной водой, а на плите - большой бак с кипятком. Возле стены находился невысокий полок и железная шайка, возле которой лежали куски мыла.

 Сел на пол, спасаясь от нестерпимого жара, чувствуя, как истомленное тело прогревается, расслабляясь и раскрываясь, принимая тепло. Сорвал висящий под самым потолком сухой дубовый веник, налил кипятка, запарил, предвкушая радость. Он любил париться. Дома сам выстроил баню, и раз в неделю хлестался как одурелый, несколько часов кряду.

Напряжение отпустило, мысли потекли гладко.

- И чего это я испугался? Обычная старуха. Живет тут, наверное, одна, родные все умерли давно, а соседи разъехались. Здесь даже электричества нет!

Он стал мыться, тщательно намыливаясь и обливаясь теплой водой, готовясь до изнеможения исхлестать себя веником.

Услышал, как негромко хлопнула дверь.

- Сюда идет, карга! Чего ей надо? – подумал с неудовольствием.

Дверь в парную распахнулась. На пороге, в слабом неровном свете керосиновой лампы, вся в клубах горячего пара стояла… молодая, высокая женщина с распущенными по плечам черными волосами, одетая лишь в длинную тонкую исподницу. Глаза пронизывающе жгли синим пламенем, будто просвечивая насквозь. Красивое смуглое лицо горело матовым отливом. Стройное сильное тело угадывалось под белой рубахой. Решительный взгляд и властный изгиб ярко-красных губ, непостижимо подчиняли, парализуя волю и смиряя непокорность.

У Гены мгновенно ослабли ноги. Он пугливо осел на подогнувшихся коленях, мешком опустившись на низкий полок.

Девушка, не смущаясь, подошла и твердыми руками легонько толкнула его в плечо. Гена безвольно распластался на полке, совсем забыв про стыд и видя как она, взяв распаренный веник, сначала медленно, едва касаясь листьями, потом все настойчивее, крепче, стремительным вихрем проносится по всему телу. Закрыв глаза он в расслабленном изнеможении ощущал, как бесконечно долго, все сильней и сильней, все жестче, до боли, до исступления, еще и еще, и еще раз, до потери сознания, до обморока, до беспамятства, гибкие тугие ветви хлещут и хлещут его, пропаривая, прожигая каждую клетку, каждый потаенный уголок.

Когда показалось, будто жизнь оставила его навсегда, она остановилась. Поддала жару, плеснув на каменку горячей водой. Похлопала пахнущей лесными соками ладонью по лицу, приказывая перевернуться. И все повторилось вновь. Опять он умирал и воскресал, не ощущая своего тела, и в то же время, чувствуя неизъяснимую усладу от забористых резких ударов. Он не помнил, сколько длилось это нескончаемое блаженство.

Очнулся, когда в парной уже никого не было. Кое-как спустился на пол, облился водой, и распаренный, красный, выполз, в прохладный предбанник.

Тело горело и ликовало, приняв столь необычную по силе очистительную встряску. Посидел немного, приходя в себя. Затем натянул сухое чистое белье, которое ему дала старуха. Мысль совсем не работала. Словно заново родившись, на разомлевших непослушных ногах, неспешно побрел в дом.

 

Отворив дверь и переступив порог, Геннадий остолбенел от неожиданности. Удивительные события сегодняшнего дня продолжались, совершенно сбивая с толку и не давая возможности осознать происходящее.

Почудилось, будто попал на тысячу лет назад. Странное убранство дома ярко освещалось горящими лучинами. Сизый дым тонкой струйкой уходил наверх в волоковое окно. Косматые тени встревожено метались по закопченным стенам, причудливо превращаясь в жуткие пляшущие образы каких-то бесплотных существ.

За уставленным разнообразной снедью и заморскими яствами столом, сидело с полдюжины рослых, кряжистых, немолодых мужиков. Густые бороды почти полностью закрывали тяжелые обветренные лица. Из-под лохматых бровей недобрым светом горели черные непроницаемые глаза. Сивые волосы дополняли исполненный молчаливой суровости, мрачный портрет. Одетые в длинные рубахи, подпоясанные кожаными ремешками, мужики неторопливо продолжали вечернюю трапезу, обстоятельно жуя и вытирая о холщовые штаны могучие, в узлах синих вен, сильные руки.

На вошедшего лишь вскользь глянули, сосредоточенно продолжая вечерю. У Гены сердце ухнуло куда-то вниз и затихло там, боясь собственным стуком привлечь внимание.

Во главе стола сидел огромный дядя, весь заросший черно-бурым волосом и имеющий такую густую, окладистую бороду, что она падала тяжелой волной на широкую грудь. Плечи были невероятных размеров, и еле помещались в красно-бежевой рубашке в крупный горох. Безжалостные глаза с интересом смотрели на гостя, приводя в леденящий ужас сжавшуюся душу.

Чуть в стороне стояла четверка молодых женщин, одетых в длинные, до пола, сарафаны, отороченные разноцветной вышивкой. На ногах виднелись красные сафьяновые сапожки, а головы красавиц украшали высокие кокошники с блестящими драгоценными камнями-самоцветами, сияющими глубоким чистым светом. Темные косы с вплетенными яркими лентами, смуглые нарумяненные лица, алые губы, тонкие лебединые шеи – все это сразу бросилось в глаза.

Вдруг в одной из девушек он узнал Её… Ту, которая была с ним только что, и так здорово отхлеставшую его веником. Гена смотрел и лихорадочно вспоминал, где он мог видеть ее раньше.

Она взглянула на него, синие глаза блеснули молнией, и его будто обожгло: это была мать Блэка, которую он видел на фотографии. Только чуть моложе и немного светлее кожей. Точно, это была она – тот же взгляд, осанка, решительное лицо, гибкая фигура… Он не мог ошибиться. Не хватало лишь колесницы…

Гену будто током опалило. Стоял, не сводя с нее ошалелых глаз, забыв про все на свете. Из забытья вывел громкий скрипучий голос:

- Ну, здравствуй мил человек. Проходи, коль пришел, - главарь иронично смотрел на вздрогнувшего от его слов, совсем стушевавшегося Геннадия.

- Добрый вечер… – Гена еле слышал сам себя, чувствуя, что вот-вот потеряет от страха сознание.

- Иди к столу. Садись, закусывай. Ну, смелее давай.

 Геннадий на подгибающихся ногах скоро потрусил к столу, и плюхнулся на свободное место.

Одна из женщин тут же налила из высокого кувшина в оловянную кружку резко пахнущий пенистый напиток.

- Благодарствуйте, – пропищал он. Хотел перекреститься, но не стал, заметив у одного из мужиков висящий на шее человеческий череп.

Ужаснувшись, трясущимися руками поднял кружку, и долго, мелкими глотками, пил освежающий напиток.

Все молчали, лишь сухие лучины громко потрескивали сгорая.

Внутри растекалось приятное тепло. В голове слегка зашумело, мысли прояснились. Стало чуть легче.

- Как зовут тебя, отрок? – плечистый дядя с хрустом жевал квашеную капусту.

- Гена.

- Гена? А расскажи нам Гена, как ты так жил, что умудрился докатиться до нас?..

Язык развязался сам собой, вспоминая подробности своей немудреной жизни. Гена заметно опьянел, но говорил уверенно и складно.

Девушка налила еще, он тут же выпил, заметив необыкновенную красоту ее пальцев. Оглянулся на свою знакомую. Она пристально смотрела на него, не мигая, внимательно слушая его речь.

Он покрутил головой, не понимая, куда подевалась старуха. Бабки нигде не было.

- Что же ты, Геннадий? Во грехе погряз по уши? Наркотики возишь. Мародерствуешь… - дядя с иронией, но в то же время жестко, цедил фразы. – Зачем убиенных обокрал?

- Я н-не знаю… Деньги… - заикался Гена. – Какие наркотики? – забеспокоился.

- Ну как же? – мрачно улыбнулся дядя. – Во флягах-то вместе с медом, пакеты с героином лежали. Пять кило в каждой. Семьдесят штук – триста пятьдесят килограмм. А ты и не знал будто?

- Не знал, честное слово! – Гену чуть удар не хватил от такой новости. Опять принял полную чару, пытаясь унять прыгающий подбородок.

- Эх ты, недотепа! Вся эта дрянь из Монголии, Китая и Афганистана идет по Чуйскому тракту на запад. Самый удобный путь…

- А откуда Вы все про меня знаете? – осмелел Гена, и тут же опустил голову, испугавшись своего вопроса.

- Ты разве не узнал меня, отрок? Я Князь мира сего! Хозяин земли. Все обо всех знаю. Вы, люди, то Дьяволом меня называете, то Люцифером, то Сатаной… Но ты зови меня Огнеяром.

- А это мои помощники – Духовед, Ведогор, Ведамысл, Светояр, Лютояр и Ярогнев.

Те, чьи имена называли, с молчаливым достоинством кивали головой, недружелюбно поглядывая на Геннадия.

 – Это – жены-искусницы, верные помощницы в делах наших тяжких – Радмила, Чернава, Власта, Полуница.

- Власта! Ее зовут Власта – понял он, увидев, как кивнула ему женщина. – Какая она… - не мог найти для себя слов, восторженно глядя на нее. Хмель бродил в голове. Оторопь несколько отпустила, и он почувствовал себя свободнее.

- Ну, а к нам-то тебя как занесло? – Огнеяр беззлобно смотрел на него.

- Да бабка сюда завезла!

- Бабка? Нет голубок! Это твои грехи тебя сюда привели!

Гена побледнел, с тоской оглянувшись на Власту. Та подошла к нему, наполнила чару.

 - Пей, сокол мой ясный! Не бойся.

– Будешь моим соколом? – шепнула на ухо. Он чуть не захлебнулся от неожиданной радости.

- Буду! Конечно, буду!

Власта со смехом отскочила от него.

- А ты Геннадий, женат ли? – спросил хозяин.

- Женат, – смутился Гена, глядя на девушку.

- Ну, ничего, ничего. Власта самая лучшая, – Огнеяр с усмешкой смотрел на растерявшегося гостя.

Геннадий мало что знал о Боге и Дьяволе. Но, все же, набравшись духу, вопросил:

- Так вы что же, нечистая сила что ли?

Громовой раскат хохота потряс весь дом. Мужики долго снисходительно смеялись, весело глядя на совсем потерявшегося Геннадия.

- Что ты голубь? Ну, какая же мы нечистая сила? Мы Ангелы!

- Ангелы? – поразился Гена. – Но ведь ангелы добрые!

Опять долго смеялись.

- Есть и добрые. А мы не добрые – мы Ангелы падшие. – Хозяин весело сверкал глазами.

- Куда же я попал? – Гена в панике рыскал взглядом по сторонам.

Подошла Власта, положила прохладную руку на голову.

- Не бойся ничего сокол мой. Я теперь всегда тебя хранить буду. Любишь меня?

- Люблю!

Гена будто в гипнотическом сне ощущал прикосновение ее упругой груди.

- Навеки?

- Да! – он говорил, прикрыв глаза, ощущая в теле растекающуюся негу.

- А оставайся-ка ты, Геннадий, с нами. Здесь, таких как ты много!.. В Помощники возьму тебя. – Огнеяр говорил серьезно.

- Н-не знаю… - Гена все не мог опомниться от блаженного наваждения.

- А чего тебе там, наверху делать? Видал, что у вас в стране творится? Жена тебя не любит, есть у нее любовник. Лет тебе уже немало, кому ты нужен? Так и будешь прозябать до самой кончины. Дочери своей ты также ни к чему, она и без тебя в жизни определится. Родители давно умерли… Что тебя с миром связывает?

- А здесь-то, у вас в преисподней, что мне делать придется?

- Посмотри на них, – Хозяин кивнул на угрюмых мужиков.

- Это - ловцы человеков. Тебе между ними самое место. Они многое могут. Захотят – бурю нашлют, молнию пустят. Огнь палящий призовут или в любого зверя оборотятся. Душу живую смутить, денег, власти дать, помочь одолеть врага лютого или красавицу соблазнить – все могут сердешные.

Людям помогают в желаниях, тайные мечты человеческие осуществляют. Кто призывает их – счастлив на земле живет, горя не знает. Молодой ли, старый, женщина, мужчина – все в достатке и изобилии.

А тем, кто рая на земле не ищет, худо приходиться. Горести, болезни, несчастия посылают им Помощники. Страдания души и томление духа, испытания плоти, нищету и забвение, горести и невзгоды, всевозможные сокрушения ждут тех, кто не поклоняется мне.

Власть же данная моим слугам велика и беспредельна.

- Но ты, Геннадий, должен знать – это мы спасаем людские души. Вводя во грех мы очищаем их, рассылая трудности мы укрепляем их. Мы как врачи – делаем больно, чтобы вылечить, отнимаем, режем часть, чтобы спасти целое.

Только мы можем искушать, вводя в заблуждение и отнимая волю. Только мы воздаем по заслугам тем, кто смеет нарушать законы Мироздания. Тем, кто по гордыне и неведению, мнит себя повелителями мира. Мы жестоко расправляемся с заблудшими, не имеющими выхода и утопающих в трясине самомнения, без страха творящими несправедливое.

Да, сначала мы помогаем им. Мы, подобно медицинской прививке от смертельной инфекции. Те, кто не борется с заразными вирусами, очень быстро находят себе духовную смерть. Это живые мертвецы и дела их страшны.

Те же, кто одолел болезнь – очищаются, становятся сильнее, укрепляют дух свой в борьбе. И идут дальше, не боясь опасностей.

Кто, как не мы, помогает им обрести силу? Спасти душу свою?

Огонь и вода закаляют булатную сталь. Но прежде чем получить крепость, она подвергается бесчисленным ударам тяжелого молота, нестерпимому жару очищающего огня, и чудовищного перепада температуры ледяной воды.

Мы – и молот и огнь и вода! Мы выковываем человеческую сталь, бросая не выдержавший брак вниз, на переплавку. И здесь, в чистилище, мы заново омываем страданиями нераскаявшихся грешников.

Но это не наша прихоть. Это их выбор. Удел, который выбран всей их жизнью, в которой они не нашли времени к покаянию. Что ж, это их право, мы лишь следуем Закону. Все знают Закон, все знают, что бывает за несоблюдение. Мы лишь слуги Закона.

Мы тюремщики, мы палачи, мы всего лишь исполнители. Мы созданы наказывать, карать, воздавать… Эта участь досталась нам, падшим Ангелам, и кто если не мы, будет исполнять Предначертанное?

Кто будет выполнять грязную работу, кто будет убирать, сортировать и обрабатывать человеческий мусор, тысячелетиями пытаясь исправить Искаженное? Такова от века наша судьба. И тебе Геннадий, с нами в аккурат. Там, наверху, тебя уже практически нет.

 

Гена слушал, открыв рот, чувствуя лишь, как ласковые пальцы Власты мягко теребят его волосы. Ее присутствие успокаивало, окрыляло надеждой. Ему казалось, что он нужен ей, этим сидящим с ним за столом Помощникам. Тревога спала, сердце успокоилось.

Рядом с ней он чувствовал, что ничего не боится. С удивлением, все понимая, слушал он речь Огнеяра, проникаясь доверием. Где-то очень, очень далеко, была его семья, вчерашние приключения… Ему хотелось остаться здесь, быть таким же могучим и угрюмым, выполнять такую нужную работу, повелевать… А главное навсегда остаться с Ней. Голова чуть кружилась от выпитого.

Девушки наполнили до краев чары, и все дружно выпили игристый, хмельной напиток. Солидно, молча, не тратя слов на глупые тосты.

- А пойдем-ка, Геннадий, покажу тебе свою епархию. Редкая живая душа видела это.

 Огнеяр поднялся из-за стола.

Гена тоже встал, заглянул в бездонную синеву глаз Власты, поразившись чистой глубине. Погладил тонкую кисть руки. Вместе с Хозяином отворили тугую скрипящую дверь, над которой висел рогатый козлиный череп. Спустились по крутым ступеням и очутились в просторном коридоре с множеством комнат.

 

Вошли в первую. Огромное, уходящее за горизонт замерзшее озеро, дышало невыносимым холодом. Зеркальная ледяная гладь была сплошь усеяна вмерзшими человеческими телами, окаменевшими и недвижимыми. Люди застыли в разных положениях, с искаженными в беззвучном крике лицами и поднятыми вверх руками, взывающими к милосердию. Было очевидно, что мороз сковал их быстро и неожиданно.

- Видишь Геннадий, это все грешники, падшие духом, предавшиеся унынию и отчаянию. Единственное их желание было – это вечный покой, статичное состояние, смерть не только тела, но и души.

Но душа бессмертна и не может умереть.

Мы же идем навстречу этим несчастным, и на тысячелетия замораживаем их. Но раз в столетие происходит вот что: Огнеяр хлопнул в ладоши, и мертвая ледяная пустыня начала быстро таять. Повеяло жаром, вода забурлила, закипела пузырями. Раздались страшные, душераздирающие крики. Люди пытались выпрыгнуть, выскочить из кипящего ада. Окунались с головой, тонули, выбрасывались на поверхность, захлебывались, скрываясь за клубами плотного пара. Варились, будто в огромном котле, не имея ни малейшей возможности освобождения.

Геннадий заткнул руками уши, не в силах переносить страшный, беспрерывный визг и жалобные мольбы о спасении. Хозяин хлопнул еще раз, и озеро моментально сковал лед. Все застыли в самых нелепых позах и положениях.

 

Вторая комната поразила высокими горами наваленных прямо на землю, разбросанных тут и там драгоценных камней. Гигантские кучи золотого песка, имеющих всевозможные формы самородков, залежи золотых монет, нагромождения разнообразных сверкающих ювелирных украшений, кипы разбросанных повсюду пачками денег из всех стран мира, множество антикварных раритетов и музейных редкостей, все это сияло, искрилось, переливалось завораживающим светом, наполняя радостным волнением, и в то же время безотчетной тревогой.

Везде по этим сверкающим горам лазили обезумевшие люди. Набивали карманы, безрассудно осыпая себя золотым песком и радуясь как дети. Многие же наоборот, сидели в скорбных позах и рвали на себе волосы, жалостливо рыдая и скуля. Некоторые исступленно хохотали, явно сойдя с ума и сокрушенно катаясь по земле.

- Это у нас сребролюбцы, – Огнеяр широко раскинул руки. – Вон их сколько. Добились, чего хотели. Теперь они имеют все, о чем когда-то мечтали. И в любом количестве.

- Почему же они не рады? – Гена смотрел, не понимая.

- А на что здесь, в преисподней, они богатства тратить будут? Вот они и ревут от безысходности.

 

В третьей комнате стоял серый расплывчатый полумрак. Бесчисленные множества раздетых мужчин и женщин всех, каких только можно национальностей, цвета кожи и возраста, с криками и визгами гонялись друг за другом. Обнаженные красавицы, молодые юноши, безобразные голые старухи и похотливые старики… Заросшие дикой шерстью кривоногие мужики и толстопятые рыхлые бабы, худые и полные, высокие и низкие, брюнетки, блондинки, крашеные шатенки, лысые, бритые, в париках и без, разрисованные, размалеванные, в татуировках, бесстыдные в своей наготе.

Лица, хранящие печать глубокого порока. Глаза, наполненные безграничным развратом. Губы, жаждущие непристойных желаний. Причудливо извивающиеся в буйстве безрассудного сладострастия тела, громкие будоражащие стоны, все это напоминало дикую вакханалию. Это и была вакханалия, самая, что ни на есть.

Единственным отличием было то, что ни мужчины ни женщины никак не могли поймать друг друга. Этой бесконечной чехардой они были обречены заниматься вечно, не останавливаясь ни на мгновение и все более распаляясь от невозможности удовлетворить свои распутные помыслы.

- Здесь те, кто посвятил свою жизнь и мечтания блуду.

 Огнеяр шел дальше.

 

Четвертая комната тесно заставлена множеством столов, накрытых белоснежными скатертями, на которых живописно громоздилось бессчетное количество вкусной еды.

Всевозможные разносолы, мясные блюда, холодные закуски, зажаренные целиком туши самых разнообразных животных. Рыба, птица, копченые деликатесы, фрукты, овощи, все это издавало такой сногсшибательный аромат, вызывало такой дикий аппетит, что хотелось, забыв все на свете, броситься к этим столам и есть, есть до отвала, до изнеможения, пробуя все и наслаждаясь вкусом. На столах высокими горками белели сладчайшие торты, пирожные, румяная выпечка и сдоба, стоящие в огромных вазах шоколадные конфеты и карамель. Бесчисленными рядами стояли разнообразные марки любого шампанского, различных вин, ликеров, и других спиртных напитков. Даже бутылки с самогоном и чистым спиртом были тут.

Гена никогда не видел таких невероятно толстых, чем-то сильно опечаленных людей, которые отрешенно сидели за роскошными столами и, скорбно понурив головы, нехотя ковырялись вилками, безучастно и равнодушно пережевывая пищу. Между ними сновало множество каких-то шустрых темных личностей, суетливо наливающих иногда себе в бокалы, и безо всякого выражения выпивая содержимое. Было видно, что все очень разочарованы и пребывают в сильнейшей тоске.

- Здесь обжоры и пьяницы, – пояснил Хозяин. У них теперь есть все, чему они посвятили свою жизнь, вожделея едой и алкоголем. Но они не имеют вкуса, их невозможно, ни есть, ни пить, поэтому и сидят страдальцы в беспросветной печали, не в силах утолить свой безмерный аппетит и безудержную тягу к спиртному.

 

Пятая комната была вся наполнена зловонными нечистотами. Над поверхностью виднелись только головы стоявших в этом ужасном болоте людей. Над ними низко кружили огромные хищные птицы. Опускались сверху, пытаясь клюнуть в лицо. Спасаясь от беспощадных ударов, головы поспешно ныряли в вонючую жижу и вскоре показывались вновь, отплевываясь и мотаясь во все стороны. Но птицы подлетали опять, и грешники ныряли обратно. Это повторялось бесконечно.

- Кто это? – Гена встревожился, зажимая нос руками. – Что же они натворили?

- А это все гордецы да властолюбцы. Те, чье самомнение и высокоумие не позволяли воспринимать простых смертных как равных себе.

Добившись, не без нашей помощи, высокого положения в обществе, управляя и властвуя над людьми, а некоторые даже и народами, имея почти неограниченную власть, эти спесивцы возомнили себя хозяевами жизни, всемогущими правителями, тщившимися покорить Вечность. Уверенные в собственной исключительности, погрязшие в непомерных амбициях, живущие только гордыней и презрением, эти безумцы давно уже искалечили свою душу. Они сами выбрали этот путь, не сомневаясь в успехе. Забыли только, что  не вечны и за все придется держать ответ.

Здесь ты можешь увидеть многих известных и даже знаменитых личностей. Они-то в основном сюда и попадают. Томятся долго, не помышляя о Спасении.

- Уйдем отсюда, дух здесь больно тяжел, – взмолился Геннадий…

 

Другие комнаты были наполнены всякими ужасными мытарствами и немыслимыми мучениями. Текли  огненные реки, кипела смола, варилась ртуть. Везде стоял удушливый запах серы. Страшные, душераздирающие крики, тягостные стоны беспросветного отчаяния, истошные безнадежные рыдания, жуткий зубовный скрежет, пронзительные вопли истязаемых, доносились отовсюду.

- Не надо жалеть их. Они сделали свой выбор. Приговорены и будут здесь до Страшного Суда. Мы лишь исполняем Предначертанное.

 Огнеяр вывел его на свежий воздух.

 

Открылась потрясающая панорама. Крупные близкие звезды сияли зеленоватым светом совсем-совсем рядом. Внизу, тоже очень близко, раскинулось земное пространство с морями и океанами, лесами и полями, горными хребтами и глубокими ущельями. Мерцали электрическими огнями города, текли полноводные реки. Желтыми пятнами выделялись засушливые пустыни. Белели снега и ледяные острова.

Вся земля расстилалась перед ними. Поверхность была четко разделена границей света и тени. Там, очень далеко, высоко стояло ослепительное солнце, заливая освещенную поверхность бесчисленным множеством отвесно падающих лучей согревающих и дающих жизнь. Там было раннее утро, жаркий день и теплый вечер, плавно переходящий багровыми зарницами в непроглядную ночь. Граница света медленно приближалась, прогоняя тьму. Так сменялись день и ночь.

Казалось, будто развернули земной шар, и они теперь стояли на плоскости, имея возможность заглянуть в любые уголки и одновременно видеть всю грандиозную перспективу открывающегося великолепия. Перед ними лежали материки, страны, целые народы, расы, национальности… Все плоды человеческих рук, все, что когда-либо было создано людьми. При желании можно было рассмотреть каждого живущего, увидеть его дела, понять поступки, услышать его речь, легко угадать помыслы и, сопоставив имеющиеся факторы, свободно предсказать его ближайшее будущее. Они видели то, чего не дано видеть никому из живущих.

- Вот мое царство! Здесь все принадлежит и поклоняется Мне! Я Царь Мира!..

Геннадий стоял, не понимая, жив ли он, или давно уже умер. Находясь будто в сомнамбулическом сне, в состоянии величайшего трепета от видения лишь крохотной части адских истязаний и лежащей перед ним неописуемой красоты бренного мира.

- Я не хочу туда!.. – он просительно глядел на Хозяина, показывая руками вниз, в преисподнюю, и с ясностью осознавая всю силу и власть Огнеяра.

Тот положил ему на плечо тяжелую ладонь.

- Что ты, отрок! Ты нужен мне Здесь! Там, без тебя управятся.

Гена немного приободрился.

- Будешь моим Помощником в земных делах. Соглашайся. Время еще есть… Выбирать тебе.

 Он вдруг начал шириться, расти, расплываться красным туманом… Студеным ветром опалило лицо и все исчезло.

Геннадий стоял в пустой полутемной крестьянской избе. Стол был чисто убран, лучины погашены. Лишь малая часть свечей догорала, прыгая во тьме язычками увядающего пламени. В дальнем углу яркой розово-белой каймой тлела заслонка печи. Никого не было.

Раздались легкие, еле различимые шаги. Он обернулся…

Перед ним стояла Власта. В тонкой рубахе, с распущенными, отливающими искрящимся черным светом волосами. От наполненного жарким томлением взгляда исходили осязаемые гипнотические волны, способные пробудить самые потаенные желания. От синих глаз шло глубокое фиолетовое сияние. Наполненные сокрушающей страстью губы манили близкой доступностью, обещая неведомые воплощения.

Прикоснулась к его щекам, и он растаял будто воск, полностью подчиняясь воле этой бесподобной женщины.

- Пришел сокол мой! Теперь мы навсегда будем вместе, – она опустила руки ему на плечи.

- Будешь моим?

- Буду! – он стоял, готовый исполнить ее малейшее изволение. Чуть надавила, он рухнул вниз…

Крепко обнимая и исступленно лобзая ее колени, совершенно не помнил себя. Власта стояла, вцепившись рукой в остатки Гениных волос, то приближая, то отстраняя его.

- Помни сокол… С рассвета до заката я буду выполнять любые твои прихоти и желания, во всем подчиняться тебе. Но после захода солнца ты будешь моим, – свободной рукой она сняла висевшую на стене плеть.

- Ты будешь служить мне, – она легко ударила его по спине.

- Буду! Да!..  Да… - он с наслаждением принимал удары.

- Будешь моим подданным, – плеть опускалась чаще, сильней. – Моей забавой! Моей тенью! Моим капризом!.. – стегала хлестко, задыхаясь от нахлынувшего возбуждения. – Моим слугой!.. Невольником!.. Рабом!.. Моим!.. Моим!.. Моим!.. - она уже не владела собой, раскрасневшись и закрыв глаза била, била, била… Он неистово извивался внизу, покрывая горячими поцелуями стройные ноги, без удержу издавая глухие рычащие стоны и не чувствуя боли, в запале невиданного вожделения.

Власта уже не могла остановиться, сладострастно шепча какие-то неведомые слова и жарко выгибаясь сильным телом. Высокая грудь бурно вздымалась, не в силах справиться с взбесившимся дыханием, рвущимся горячей неуправляемой волной. Плеть все быстрее, быстрее резала сгустившийся полумрак. Воздуха не хватало, бессвязные чувственные шептания становились отчетливее, громче, все чаще, чаще и чаще… Наконец мертвую тишину ночи разорвал дикий раздирающий женский крик. Она отбросила ненужную плеть, рванула на себе рубашку, и упругое обнаженное тело медленно опустилось на пол…

 

                                Часть 5

 

Геннадий осторожно приоткрыл глаза. Сквозь заколоченные ставни пробивался слабый дневной свет. Он лежал без одежды на широкой лавке, накрытый пахнущей пылью медвежьей шкурой.

Возле горячей печи копошилась старая горбатая бабка. Ловко орудуя рогатым ухватом, вытащила дымящийся чугунок и понесла на стол. Гена огляделся. Больше в доме никого не было.

- Вставай голубь! Проспал уже все на свете, – она с усмешкой смотрела синими глазами. – К столу садись…

В голове проносились какие-то смутные воспоминания, все тело ломило, спина горела. Он встал, оделся, подобрав разбросанную одежду, и сел завтракать. Пока он хлебал наваристые щи, старуха, не сводя с него взгляда, подкладывала куски вкусного ржаного хлеба. Заскорузлыми пальцами разрывала вареную курицу и выкладывала на чистое блюдо. Налила из старинного самовара крепкого душистого чаю. Гена чувствовал с каждой минутой прилив жизненных сил и хорошего настроения. Расправившись с завтраком, поднялся из-за стола, сердечно поблагодарив добрую старуху.

- А теперь иди касатик. Пора тебе. Не забывай бабушку, – улыбнулась зловеще.

- Пойду я, – на него вдруг стали наплывать воспоминания.

- Ступай голубь. Ступай, – и захлопнула за ним дверь.

Сырое холодное утро встретило моросящим ветром. Брошенный скит смотрел на него во всей своей неприглядности. Сгоревшие дома осыпались золой, в воздухе стоял затхлый запах старой гари. По всему пепелищу носились небольшие клубы пепла. Пронзительно-жалобно скрипели хлопающие на ветру ставни и истлевшие двери. Небо напоминало сплошной серый пергамент. Близкий лес окружал мокрой темной стеной. Деревья недовольно шумели, качаясь в вышине, слегка поскрипывая и осыпая влагу с раскидистых хвойных лап.

Гена быстро продрог. Двинулся куда глаза глядят, полагаясь больше на наитие и пробираясь еле различимой раскисшей тропой. Довольно скоро он увидел свой Зил. Завел двигатель, долго сидел, вспоминая и прогревая мотор. Включил печку, и кабина быстро наполнилась теплом. Будто поднимаясь из далеких глубин, память обретала ясные формы.

Бандиты на дороге, ночь в лесу, расстрелянный джип, деньги…

- Деньги! - Гена сунулся в карман – пачка долларов была на месте. – У-ух… - обрадовался.

Через пятнадцать минут выбрался на Чуйский тракт и, прибавив скорости, погнал домой. Смутно проносились в памяти мужики-Помощники, красавица Власта, Огнеяр…

- Власта! Неужели это был только сон? Жаль… Какая женщина!..

Вдруг привиделась преисподняя, мытарства грешников, запах серы… Замотал головой, пытаясь прогнать видения.

Включил радио, нашел музыку, добавив громкости.

- Почему так болит спина? – ему вспомнилась бабкина баня и дубовые ветки. – Ничего себе попарился!

Опять шла предвыборная реклама. Опять говорили про фонд «Благодея». Оказывается, перевести деньги можно было в любом отделении банка. Гена все думал о бедных неизлечимо больных детях-инвалидах. Решил сразу же перевести хотя бы сто долларов. Перед глазами стояли несчастные маленькие детдомовцы.

– Что им сто долларов? Переведу тысячу! Все равно деньги бандитские.

Сразу повеселел от правильно выбранного решения и, напевая себе под нос, ехал дальше. Вдруг озарила очень простая мысль: а ведь деньги-то эти кровавые! И счастья мне не принесут! – отдавать все было жалко.

– Оставлю себе пятьсот долларов. Остальное детишкам отдам. Может быть, спасу кого-нибудь… -  сразу стало легко и радостно.

В первом же отделении банка он перевел в фонд «Благодея» двенадцать тысяч долларов. У молодой кассирши чуть глаза не вылезли. Она с огромным уважением смотрела на Геннадия, спросив, будет ли он указывать свою фамилию. Но Гена отказался, гордо заявив, что пожертвования необходимо делать, не афишируя своего имени.

Дама восторженно смотрела на него, удивляясь неслыханной щедрости благодетеля. Написала ему свой домашний телефон и предложила звонить в любое время. Сегодня вечером она свободна, и с нетерпением будет ждать его звонка. Гена обещал обязательно позвонить, как только разберется с текущими делами.

Окрыленный успехом и пребывая в состоянии приятного самодовольства, добрался, наконец, до дома.

 

Заехал во двор и, легкомысленно насвистывая назойливый мотив, вошел в избу. Жены дома не было. Заплаканная Катерина беспокойной тенью металась по комнатам. Заламывая в отчаянии руки, безудержно рыдая, все же нашла силы рассказать отцу о случившейся жестокой несправедливости.

Блэк получил, наконец, долгожданное письмо из Африки. Министр в категоричной форме запретил ему поддерживать какие-либо отношения с сумасшедшей русской девчонкой. Они с матерью уже присмотрели ему невесту – младшую дочь самого премьера. Родители невесты согласны, поэтому осталось лишь дождаться возвращения Блэка. Если же он, по недомыслию, ослушается воли отца, то может забыть о наследстве и не возвращаться. Министр понимал чувства оставшегося на чужбине сына, разделяя его восхищение очаровательной сибирской пантерой. Но напоминал, что сын члена правительства, должен в первую очередь думать о будущем, и о репутации своего отца.

Возлагал на Блэка большие надежды. Писал, что если у него с Катериной возникнут проблемы, то он готов заплатить любые деньги, лишь бы не опорочить имя семьи. В посольстве лежала приличная сумма денег, которую министр перевел вместе с письмом.

Блэк сильно расстроился. Хотел наложить на себя руки от неизбывного горя, но она не дала. Весь вчерашний вечер проплакали, беспрестанно клянясь друг другу в вечной любви. Он не знал, как поступить, но ослушаться отца, не смел. Блэк очень переживал за судьбу будущего ребенка и обещал помогать в любом случае. Так ничего и не решили, и он уехал, сказав, что не хочет больше жить без нее.

На Гену, будто ведро ледяной воды вылили. Он был потрясен.

- Так я и знал! Теперь мне негритят воспитывать! - возмущению не было предела.

- Успокойся папа, – она вытирала слезы. – Не было никакой беременности. Это я нарочно придумала!

- Но зачем? – поразился Геннадий.

- Чтобы во дворце жить и на колеснице кататься! - захныкала Катерина, бросившись ему на шею. – Ничего не получиться. Буду здесь, с вами, до старости теперь перебиваться – плач переходил в горькие рыдания. Геннадий как мог, успокаивал дочь. Немного утешившись, она спросила:

- А ведь Блэк не знает! Как думаешь, если десять тысяч долларов с него взять? Хватит?

- В кого она? – думал Гена. – Видимо, время сейчас такое. Деньги теперь делают.

Пришла Зинаида. Мазнула по нему равнодушным взглядом и надолго уединилась с дочерью.

- Слава Богу, хоть негритят не будет!.. – обрадовался.

 

После ужина лежали с супругой на диване, смотрели аргентинский сериал. У него слипались глаза, он, не замечая, проваливался в сон, всхрапывая громко, и тут же просыпаясь.

- Иди-ка ты спать. Мешаешь только… - Зина очень переживала за судьбы героев фильма.

- Точно, пойду спать, – Гена встал, потянулся, снял рубашку…

- А ну-ка, что это у тебя со спиной? – Зинаида привстала. – Что за кровоподтеки? Да глубокие какие! Тебя что, избивали?

- Да нет, что ты, – он засмеялся.

- Ну-ка, рассказывай… - потребовала она.

Геннадий долго говорил о своих приключениях. И о сломавшемся бензонасосе, и о бандитах, о расстрелянном джипе, и о двенадцати с половиной тысячах долларов, о страшной старухе…

Сказал, что это он так сам себя исхлестал каким-то особым веником. С гордостью рассказал о том, как все бандитские деньги перевел больным детям.

Зина слушала очень внимательно, но было заметно, что она не верит, ни единому слову. Сериал давно закончился. По телевидению передавали новости.

Вдруг Гена увидел знакомую картину.

- Смотри, смотри, а ты мне не верила! – он показывал на экран. Зинаида добавила громкости.

Показывали изрешеченный джип в лесу и мертвых пассажиров. Голос за кадром с каким-то удовольствием смаковал подробности убийства. Сказал, что очевидцы-грибники видели неопознанный грузовик, на полной скорости уходящий с места происшествия. Предполагалось, что киллеры, а их было двое, бросив автоматы в лесу, скрылись на нем. Похоже, это был Зил-130. Ведется экспертиза рисунка протектора. Грузовик, скорее всего угнанный. Никто не понимал, почему преступники воспользовались именно таким автомобилем. Видимо, чтобы сбить со следа милицию.

Одним из убитых оказался известный в криминальном мире авторитет по кличке Сиплый. Кандидат в депутаты и организатор детского благотворительного фонда «Благодея». Фонд был создан с целью отмывания денег, и все расчетные счета теперь арестованы. Ведется следствие.

- Какой же ты идиот! Идиот! – Зинаида заметалась в приступе ярости.

- Ничего себе! - Гена сидел, ни жив, ни мертв.

- Зачем же ты  деньги в этот дурацкий фонд отдал? Все! Дома жрать нечего, а он доллары тысячами раскидывает. Какие дети? Ты слышал, чем эти бандиты занимались? – она со злостью швырнула на пол стеклянную вазу, осыпав осколками все вокруг.

– Теперь тебя ищут, и машину ищут, и найдут, не сомневайся! И на тебя все повесят! Сволочь! Всю жизнь мне искалечил! – она бушевала вовсю.

Геннадий сидел уязвленный, раздавленный собственной глупостью.

- Ничего от тебя хорошего не видела! Ничего! Как был ты простофилей, так простофилей и остался! – Зинаида летала будто фурия, вихрем опрокидывая стулья.

Ему стало очень обидно от ее упреков.

- Как же так? Почти двадцати лет вместе прожили, а оказывается, ничего хорошего и не было? – он возмущенно смотрел на нее.

- Заткнись! Никогда не любила тебя! – бурная ярость перешла в громкий плач. – Ну, зачем ты тогда появился? Зачем?

- Все не можешь забыть своего Рафаэля? – это был удар ниже пояса.

Зинаида смолкла на миг, подняла мокрые от слез глаза, и что есть силы, отвесила ему звонкую пощечину. Гена от неожиданности отлетел на диван.

- Не смей так говорить о нем! Слышишь?

- Слышу! – щека горела от боли. – Я все, все про тебя знаю! У тебя есть любовник! Есть, не спорь!..

- Что? – она вдруг успокоилась. – Любовник? Да Гена. У меня есть любовник! И уже давно! Состоятельный, образованный человек. Тонкий, щедрый, привлекательный! В отличие от тебя. Неудачника!.. – последнее слово тяжелой гирей упало на голову Геннадия.

Он закрыл лицо руками, чувствуя, как грудь пронзает раскаленная железная стрела. Хотел что-то ответить и не мог, хотел встать – тело не слушалось его. Воздуха не хватало, сердце щемило горечью безвозвратной потери.

Зинаида, плакала молча, невидящим взглядом уставившись в погасший экран. Обоим было понятно, что семейные отношения зашли в тупик. Никто из них не знал, как дальше жить с таким камнем в душе. Долго сидели в темноте, в безмолвии. Наконец Геннадий, приняв решение, начал одеваться.

- Куда ты? – она уже жалела о случившемся.

Не отвечая, он быстро вышел во двор.

- Гена! – Зина услышала шум мотора. Вскочила неодетая, бросилась на улицу. – Гена!.. – перед ней мелькнули огни стоп-сигналов и удаляющийся задний борт. – Гена! Вернись!.. - кричала вслед, остро почуяв страшное, непоправимое…

 

Геннадий гнал Зил на полной скорости. Слезы заливали лицо. Острая обида выжигала все внутри, душа застыла в безнадежной тоске. Ничего нельзя было исправить. Ничего. Простить? Как? Как жить, зная, что человек, которому ты посвятил всю свою жизнь, отдал все, что у тебя было, всю душу, сердце, любовь, все, все растоптал и предал тебя? И, укорил несовершенством, упрекнул несостоятельностью, смертельно обидел изменой. И назвал неудачником, втоптав в грязь окончательно. Зачем теперь жить? Для чего? Для кого?

Выехав за город, машина заревела на полных оборотах, стремительно пронзая ночь.

Гена твердо решил умереть. Под Бийском есть длинный высокий мост через реку. Вот с него-то он и слетит. Предстоящая смерть совершенно не пугала. Он не знал, как жить дальше. Жизнь кончилась сплошным мучением. Чувство абсолютного одиночества охватило его. Ветер врывался в раскрытые окна, он не чувствовал холода, гнал, гнал, и гнал… Пытался вспомнить что-то счастливое из своей жизни и не мог. Все радостные мгновения были связаны с Зиной. Без нее счастья не было.

Разве только когда он, совсем, совсем маленький пятилетний мальчик, сильно заболел ангиной. Лежал в своей детской кроватке, лихорадочно метаясь в горячке и проваливаясь в бреду, беспрерывно теряя сознание. Его увезли в больницу, и мать ни на минуту не отходила от него. Врачи разводили руками и намеками говорили о возможности летального исхода. Мама обливалась слезами, не зная чем помочь умирающему ребенку. В день, когда наступил кризис, Гена, очнулся и, горестно глядя на маму, слабым голосом попросил мороженого. Она сказала, что нельзя, что врачи будут ругаться. Он ничего не ответил, только отвернул лицо. Мама видела, как по детской щеке скатилась одинокая слеза.

- Я сейчас сынок, сейчас, ты только не засыпай!

Он лежал под больничным одеялом, свернувшись калачиком. Маленький, горячий, чуть живой. Казалось, мама никогда больше не придет к нему. Вздохнул тяжело и опустил веки. Ни сил, ни слез больше не было. Проваливаясь в вязкую черную пустоту, из далекого далека услышал зовущий его родной голос. Еле смог открыть неподъемные веки. Мама звала его, держа в руке вафельный стаканчик. Вокруг столпились врачи в белых халатах, но он видел только ее. Он не знал, что в стаканчик налили растопленное подогретое мороженое. Мама ложкой зачерпнула и поднесла к его губам. Но он не мог открыть рот. Кое-как затолкали в него ложку мороженого. Он ничего не чувствовал, но снова открыл рот. Мама, рыдая, кормила его. Через какое-то время он почувствовал вкус, и глаза чуть загорелись. Съел все, и попросил еще. Лежал, облизываясь, пока бегали за второй порцией. Мама нежно гладила его воспаленную голову. Принесли еще стаканчик. Он съел все содержимое, навсегда запомнив вкус растаявшего мороженого, и с тех пор не зная ничего вкуснее. После еды провалился в непробудный сон и спал сутки. Потом начал быстро выздоравливать.

 

Этот эпизод и ласковые мамины руки, легко теребящие его волосы, и были самыми счастливыми моментами в его жизни.

Дальний свет фар ярким пятном освещал несущуюся под колеса трассу. Гена вспомнил мать, ее лицо, родной голос… Стоп! Ведь совсем недавно кто-то гладил его по голове, играл остатками волос!

Власта!.. Сердце забилось радостно. Он вдруг вспомнил все. Раскаленная жаркая баня, непередаваемая, наполненная невыразимой бурной страстности ночь в заброшенной крестьянской избе, догорающие свечи, погасшие лучины. И Власта… Ее лицо, огненный взгляд, нежные руки, грудь…

Нет! Теперь-то уж он не прыгнет с моста. Он будет жить! Ради нее! Для нее!

Он выжимал педаль газа до упора. Слезы высохли, скорбные мысли ушли. Внутри все ликовало. Он знал, что она найдет его, что он обязательно будет с ней! Ревущий Зил летел на полных оборотах. Позади остались поля, перелески, желтые осенние леса. Позади оставалась Зинаида, дочь, прежняя работа. Позади оставалась лежащая в экономической разрухе, разваливающаяся несчастная страна. Позади оставалась жизнь! Да, наверное, неудачная, не очень веселая, трудная. Что-то было хорошее. Было…

Геннадий, подобравшись, как перед прыжком, сосредоточенным, внимательным взглядом смотрел вперед. Только вперед…

 

Наконец, мощный свет фар осветил стоящую на обочине согбенную старческую фигуру, устало опирающуюся на выставленную клюку. Грузовик резко остановил свой бег. Он открыл пассажирскую дверь.

- Вернулся, голубь сизокрылый? – старуха взобралась на сиденье. Хлопнула дверью. – Трогай! – обожгла синевой…

Геннадий включил скорость. 

- Трогай, сокол мой ненаглядный! – ласковые пальцы играли его волосами…

 

                              *  * * * *

  Никто никогда больше не видел Геннадия. Пропал и грузовик.

                               * * * * *

Водители-дальнобойщики рассказывали небылицы о старой ведьме, выходящей на дорогу в ненастье, или сразу после захода солнца, и караулившей неопытных шоферов, идущих Чуйским трактом. Те, в чью машину она садилась, исчезали навсегда…

 

 

                                                      Сентябрь 2011г.                               

                                                                                                            

v 

Другие произведения автора:

Серафим

Красная Грива

Цветы ненастья