"Поэзию уважают только у нас" (О. Э. Мандельштам)
Опубликовано: 3105 дней назад (22 мая 2016)
Редактировалось: 3 раза — последний 22 мая 2016
+2↑
Голосов: 2

СУДЬБА ПОЭТОВ "СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА"
ОСИП ЭМИЛЬЕВИЧ МАНДЕЛЬШТАМ

"Золотой век" русской поэзии, тесно связанный с именами А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, во второй половине девятнадцатого столетия уступил место "чистому золоту" русской прозы. Но канул в Лету  век девятнадцатый. На смену ему пришел бурный двадцатый с его драматическими событиями: революциями, гражданской войной, разрухой, голодом.
Казалось, в таких условиях и речи быть не может о литературном творчестве. Закрывались издательства, журналы, не хватало бумаги. И все же… Творческая мысль жила, билась живая, как сердце, стремилась создать новое искусство, новую пролетарскую культуру.
Сложной, многообразной и противоречивой была литературная обстановка. Но это был творческий поиск новых идей, новых образов, новых тем, новых форм.
Футуристы своим первым сборником "Пощечина общественному вкусу" по-своему устремились в будущее. Имажинисты, выдвигавшие идею самоценности искусства, дали нам Есенина с его ошеломляющими образами. Лефовцы, пропагандирующие "литературу факта", стремились как можно ближе подвести литературу к действительности. Акмеисты, символисты, "серапионовы братья"… В одной Москве насчитывалось более тридцати литературных группировок. Это ли не подъем, не взрыв творческих желаний!
Начало двадцатого столетия принято называть "серебряным веком" русской поэзии. Лучшими его представителями были Валерий Брюсов, Иннокентий Анненский, Николай Гумилев, Анна Ахматова, Марина Цветаева, Владислав Ходасевич, Осип Мандельштам, Михаил Кузмин.
И если поэты "серебряного века" были незаслуженно забыты, если их творчество сознательно замалчивалось, если при жизни их всегда преследовали зависть и злость, то сами они друг к другу относились нежно, с трогательной любовью.
Вот как в своей статье "Нездешний вечер" рассказывает Марина Цветаева о том, как ее, московскую поэтессу, принимал литературный Петербург, который гордился своей Ахматовой: "… Есенин читает "Марфу-Пасадницу", принятую Горьким в "Летопись" и запрещенную цензурой… Слушаю всеми корнями волос. Неужели этот херувим… — это написал? — почувствовал? (с Есениным я никогда не переставала этому дивиться).… Читают Леня, Иванов, Оцуп, Ивнев, кажется, — Городецкий. Многих — забыла. Но знаю, что читал весь Петербург, кроме Ахматовой, которая была в Крыму, и Гумилев — на войне. Читал весь Петербург и одна Москва".
Очень сильна по своей лиричности и трагичности концовка этой статьи:
"Завтра же Сережа кончал жизнь, послезавтра Софья Исааковна Чацкина бродила по Москве, как тень, ища приюта… Завтра Ахматова теряла всех, Гумилев — жизнь. Но сегодня вечер был наш!"
Зачем так жестока жизнь? Зачем "людям с людьми на земле бороться"?
Да только кто услышит, вернее — захочет услышать в этом мире, раздираемом на части личными амбициями власть придержащих, людской ненавистью и злостью, голос свободного поэта! Не оттого ли судьба поэтов "серебряного века" так трагична?..
Осенью 1933 года Осип Эмильевич Мандельштам написал по этому поводу коротенькое стихотворение:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.

Как подковы кует за указом указ -
Кому в пах, кому в лоб,
Кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него, —  то малина

И широкая грудь осетина.

А уже в ночь с 13 на 14 мая Осипа Мандельштама арестовали. За него, по просьбе жены, взялся хлопотать Николай Бухарин, однако, узнав, что Мандельштам арестован за эпиграмму на Сталина, он пришел в ужас. Друзья и близкие поэта поняли: надеяться не на что. И вдруг произошло чудо. Мандельштама не только не расстреляли, но даже не послали "на канал". Он отделался легкой ссылкой в Чердынь, куда разрешили выехать и его жене. А вскоре и эта ссылка была отменена. Ему разрешили самому выбрать город для местожительства (кроме крупнейших 12-ти городов страны). Осип Эмильевич наугад назвал Воронеж.
Жизнь в Воронеже у Мандельштамов была трудная, но не ужасная. Удавалось зарабатывать переводами, чего уже давно не бывало.
В чем причина? Почему Мандельштама не расстреляли?
А причиной "чуда" была, оказывается, фраза Сталина: "Изолировать, но сохранить".
Сохранить? Но для чего?.. Зачем?.. Почему?..
Сталин незадолго до освобождения Мандельштама позвонил Борису Пастернаку, и между ними произошел такой разговор.
               Сталин.  Дело Мандельштама пересматривается. Все будет хорошо. Почему вы не обратились в писательские организации или сразу ко мне? Если бы я был поэтом и мой друг попал в беду, я бы на стены лез, чтобы ему помочь.
               Пастернак.  Писательские организации не занимаются этим с 1927 года, а если б я не хлопотал, вы бы, вероятно, ничего не узнали.
               Сталин.  Но ведь он же мастер? Мастер?
               Пастернак.  Да дело не в этом!
               Сталин.  А в чем же?
               Пастернак.  Хотелось бы встретиться с вами. Поговорить.  
               Сталин.   О чем?
               Пастернак.  О жизни и смерти.
               На этом Сталин бросил трубку.

Сталин звонил Пастернаку не только затем, чтобы его унизить, но и затем, чтобы услышать от него квалифицированное мнение о ценности поэта Осипа Мандельштама. Он просто хотел узнать, котируется ли Мандельштам на поэтической бирже, ценится ли он в своей поэтической среде. Именно в этом разгадка "чуда" освобождения Мандельштама.
Сталин всю жизнь испытывал суеверное уважение к поэзии и поэтам. Мандельштам это остро чувствовал. Недаром он говорил жене: "Чего ты жалуешься? Поэзию уважают только у нас. За нее убивают. Только у нас. Больше нигде..."
"Уважение" Сталина к поэтам проявлялось не только в том, что поэтов убивали. Сталин прекрасно понимал, что мнение о нем потомков во многом будет зависеть от того, что о нем напишут поэты. Разумеется, не все, а выдающиеся.
Узнав, что Мандельштам — крупный поэт, Сталин решил его пока не убивать. Убить поэта — пустяки. Это самое простое. Он хотел большего. Он хотел заставить Мандельштама написать другие стихи, стихи возвеличивающие его, Сталина.
Но почему именно Мандельштам был избран Сталиным, ведь в поэтах не было недостатка? Скорей всего, потому, что Осип Эмильевич был "чужой". А у Сталина был острый интерес к "чужим". Не случайно же он смотрел "Дни Турбиных" Булгакова пятнадцать раз и не случайно заставил Поскребышева в ночь смерти Булгакова звонить и справляться: "Правда ли, что писатель Булгаков умер?"
Мандельштаму, видимо, намекнули о намерениях Сталина, либо он сам о них догадался. Доведенный до отчаяния, загнанный в угол, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строф. Он решил написать ожидаемую от него "Оду Сталину". Да только беда в том, что Мандельштам не был ремесленником, он был настоящим поэтом, мастером, и мог писать исключительно по вдохновению. Впрочем, долго вымучиваемая ода все же появилась на свет. Но, тем не менее, план Сталина потерпел крах. Чтобы написать такие стихи, не надо было быть Мандельштамом. А чтобы получить такие стихи, не надо было затевать столь сложную игру.
Мандельштам не был ремесленником в поэзии. Он ткал поэтическую ткань не из слов. Этого он не умел. Его стихи были сотканы из другого материала. Вот что вспоминала о рождении его стихов жена: "Стихи начинаются так: в ушах звучит назойливая, сначала неоформленная, но потом точная, но еще бессловесная музыкальная фраза… Весь процесс сочинения состоит в напряженном улавливании уже существующего и неизвестно откуда транслирующегося гармонического и смыслового единства, постепенно воплощающегося в слова".
Пастернаку это тоже было знакомо с детства: "Так начинают. Года в два от мамки рвутся в тьму мелодий, щебечут, свищут, — а слова являются о третьем годе".
Попытаться написать стихи, прославляющие Сталина, — это значило для Мандельштама, прежде всего, найти где-то на самом дне своей души какую-то точку опоры для этого чувства. Надежда Яковлевна вспоминала, как он говорил, мучительно сочиняя оду:
                — Почему, когда я думаю о нем, передо мной все головы, бугры голов? Что он делает с этими головами?
Сталин не знал, что настоящего поэта легче убить, чем заставить воспеть то, что ему враждебно.
Прошел месяц после написания "Оды", и появились новые стихи Мандельштама, обжигающие своей искренностью. Точку опоры Осип Эмильевич нашел в надежде, надежде на перемены.  
"В надежде славы и добра гляжу вперёд я без боязни: начало славных дел Петра мрачили мятежи и казни, — так уговаривал себя когда-то Пушкин. Мандельштам перефразировал его слова:

Столетье с лишним — не вчера,
А сила прежняя в соблазне
В надежде славы и добра
Глядеть на вещи без боязни.

Мандельштам не был сломлен, напротив — одержим сознанием своей правоты:

Лишив меня морей, разбега и разлета
И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не могли.

Сталинская тюрьма была страшнее царской, потому что отторгала человека от людей, от народа страшным клеймом "враг народа".
Достоевский говорил: "Если истина вне Христа, то я предпочитаю оставаться не с истиной, а с Христом". Христом же для русской инеллигенции всегда был народ. Остаться вне народа — самое страшное. И Мандельштам начал искать точку опоры в народе, от имени которого говорил Сталин, "кремлевский горец", раздавивший его судьбу.

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.

Через четыре года после первого ареста, 2 мая 1938 года, Мандельштам был арестован вторично.



В июне 1940 года жене поэта вручили свидетельство о смерти мужа, согласно которому он умер в лагере 27 декабря 1938 года от паралича сердца.
Помимо этой, официальной, версии существует множество других. Кто-то рассказывал, что видел Мандельштама весной 1940 года в партии заключенных, отправляемых на Колыму. По данной версии, он умер на судне, а тело его было сброшено в океан. По другой версии, Мандельштам в лагере у костра читал Петрарку и был убит уголовниками.
Подлинные обстоятельства гибели поэта неизвестны.

← Орест Адамович Кипренский | "Рукописи не горят" (Михаил Булгаков) →