Булат Окуджава.
Избранное. Стихотворения.
"Московский Рабочий", 1989.
к списку
Эта комната

    К. Г. Паустовскому

Люблю я эту комнату,
где розовеет вереск
в зеленом кувшине.
Люблю я эту комнату,
где проживает ересь
с богами наравне.

Где в этом, только в этом
находят смысл
и ветром
смывают гарь и хлам,
где остро пахнет веком
четырнадцатым
с веком
двадцатым пополам.

Люблю я эту комнату
без драм и без расчета...
И так за годом год
люблю я эту комнату,
что, значит, в этом что-то,
наверно, есть, но что-то —
и в том, чему черед.

Где дни, как карты, смешивая —
грядущий и начальный,
что жив и что угас,—
я вижу, как насмешливо,
а может быть, печально
глядит она на нас.

Люблю я эту комнату,
где даже давний берег
так близок — не забыть...
Где нужно мало денег,
чтобы счастливым быть.

Булат Окуджава.
Избранное. Стихотворения.
"Московский Рабочий", 1989.

* * *

Эта женщина! Увижу и немею.
Потому-то, понимаешь, не гляжу.
Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю
и к цыганкам, понимаешь, не хожу.

Напророчат: не люби ее такую,
набормочут: до рассвета заживет,
наколдуют, нагадают, накукуют...
А она на нашей улице живет!

Булат Окуджава.
Избранное. Стихотворения.
"Московский Рабочий", 1989.
к списку
* * *

Умереть — тоже надо уметь,
на свидание к небесам
паруса выбирая тугие.
Хорошо, если сам,
хуже, если помогут другие.

Смерть приходит тиха,
бестелесна
и себе на уме.
Грустных слов чепуха
неуместна,
как холодное платье — к зиме.

И о чем толковать?
Вечный спор
ни Христос не решил, ни Иуда...
Если там благодать,
что ж никто до сих пор
не вернулся с известьем оттуда?

Умереть — тоже надо уметь,
как прожить от признанья до сплетни,
и успеть предпоследний мазок положить,
сколотить табурет предпоследний,
чтобы к самому сроку,
как в пол — предпоследнюю чашу,
предпоследние слезы со щек...
А последнее — Богу,
последнее — это не наше,
последнее — это не в счет.

Умереть — тоже надо уметь,
как бы жизнь ни ломала
упрямо и часто...
Отпущенье грехов заиметь —
ах как этого мало
для вечного счастья!

Сбитый с ног наповал,
отпущением что он добудет?
Если б Бог отпущенье давал...
А дают-то ведь люди!

Что — грехи?
Остаются стихи,
продолжают бесчинства по свету,
не прося снисхожденья...
Да когда бы и вправду грехи,
а грехов-то ведь нету,
есть просто
движенье.

Булат Окуджава.
Избранное. Стихотворения.
"Московский Рабочий", 1989.


Я сидел в апрельском сквере.
Предо мной был Божий храм,
Но не думал я о вере,
а глядел на разных дам.

И одна, едва пахнуло
с несомненностью весной,
вдруг на веточку вспорхнула
и уселась предо мной.

В модном платьице коротком,
в старомодном пальтеце,
и ладонь — под подбородком,
и загадка на лице.

В той поре, пока безвестной,
обозначенной едва:
то ли поздняя невеста,
то ли юная вдова.

Век мой короток — не жалко,
он длинней и ни к чему...
Но она петербуржанка
и бессмертна посему.

Шли столетья по России,
бил надежды барабан.
Не мечи людей косили —
слава, злато и обман.

Что ни век — все те же нравы,
ухищренья и дела...
А Она вдали от славы
на Васильевском жила.

Знала счет шипам и розам
и безгрешной не слыла.
Всяким там метаморфозам
не подвержена была...

Но когда над Летним садом
возносилася луна,
Михаилу1 с Александром2,
верно, грезилась Она.

И в дороге, и в опале,
и крылаты, и без крыл,
знать, о Ней лишь помышляли
Александр и Михаил.

И загадочным и милым
лик Ее сиял живой
Александру с Михаилом
перед пулей роковой.

Эй вы, дней былых поэты,
старики и женихи,
признавайтесь, кем согреты
ваши перья и стихи?

Как на лавочке сиделось,
чтобы душу усладить,
как на барышень гляделось,
не стесняйтесь говорить.

Как туда вам все летелось
во всю мочь и во всю прыть...
Как оттуда не хотелось
в департамент уходить!

Стать богатеем иной норовит -
золото копит, ночами не спит.
Не все то золото, не все то золото,
хоть и сверкает оно и звенит.

Можно театр позолотой покрыть,
можно коврами весь пол устелить.
Но вдохновение на представление
разве возможно на деньги купить?!

Можно построить из вымысла дом,
Даже устроить праздники в нем.
Но не построится и не устроится
счастье твое на несчастье чужом.

Вилами глупо писать по воде.
Друг дорогой познается в беде.
И примечательно, то замечательно,
что без любви нету жизни нигде.

Чистое сердце в дорогу готовь,
древняя мудрость сгодится и вновь.
Не покупаются, не покупаются -
доброе имя, талант и любовь.

Я в деревне Лазаревке живу,  
где налево от ворот любых
километры лесов голубых,  
где направо от любых ворот  
волчьих вотчин невпроворот.

Я в деревне Лазаревке живу,  
вдоль по Лазаревке странствую...
Ты пошли мне, Лазаревка, жену,  
как ты, Лазаревка, ласковую,  
как ты, Лазаревка, крутую в мороз,
как ты, Лазаревка, жаркую;

чтобы звалась она Марфою,
чтобы ей без меня не жилось,
чтобы отражались в тихой заводи
армии Марфиных соловьев,
чтобы таял от тихой зависти
синий снег под пимами ее.

А когда трактора приползают с марша,
тарахтя на все голоса,
чтоб маячила у околицы Марфа,
тоненькая, как лоза.

1959

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.  
А может, это школьник меня нарисовал:  
я ручками размахиваю, я ножками сучу,  
и уцелеть рассчитываю, и победить хочу.  

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.  
А может, просто вечером в кино я побывал?  
И не хватал оружия, чужую жизнь круша,  
и руки мои чистые, и праведна душа?  

Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.  
А может быть, подстреленный, давно живу в раю,  
и кущи там, и рощи там, и кудри по плечам...  
А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.

1987