Эвридика в роли Орфея

– Эвридика в рли Орфея –

О Марине Цветаевой принято говорить восторженно, с придыханием – в ее манере, всячески педализи¬руя «трагическую судьбу». При этом мы часто забываем, что судьба любого человека, если ее проследить от рождения до финала, обязательно окажется трагической. Ведь жизнь, как с ней ни играй, как ее ни обыгрывай во всех мажорных регистрах, рано или поздно заканчивается смертью. А это трагично для каждого.
Марина Цветаева по природе своей из крепкого рода Цветаевых и могла бы дожить до мафусаиловых лет. Тому свидетельство – ее сестра Анастасия, которая радовала нас своим полнокровным творческим долголетием.
Принято считать, что трагический финал с петлей на шее целиком и полностью был предопределен тяжелой судьбой. Но судьба Анастасии не менее тяжела, и все же она, слава Богу, умерла во благовремении своей смертью. Марина Цветаева трагический финал своей жизни заранее программировала, как программировала она судьбу любимого по всем параметрам сы¬на Мура, когда сказала, что Мур или станет Наполеоном, или погибнет добровольцем на фронте.
Невозможно поверить, что Марина Ивановна не знала, в какую страну она возвращается. Все знала – слишком была умна, талантлива, прозорлива. Она вернулась в ад, как Орфей «вернулся» за Эвридикой, с той разницей, что Эвридикой была она, а плененный адом Орфей – ее героический супруг.
Быть героем – значит быть слепцом. Фанатично устремиться к великой цели, а в результате быть нагло использованным всеми спец¬службами в их сомнительных, грязных целях. Цветаева культивировала героизм с детства. Портрет Орленка, сына Наполеона, из драмы Ростана заменял икону. На него она и молилась безбожно, как все поэ¬ы, нарушая заповедь «не сотвори себе кумира».
Цветаева всю жизнь творила кумиров. Хотел сказать «ложных кумиров», но кумиры всегда ложные, даже если они талантливы или гениальны.
Кумиру Эфрону была принесена в жертву и своя жизнь, и жизнь сына, и жизнь дочери, и жизнь сестры.
Влюбившись в одного графомана, Цветаева пишет пламенную статью "Поэт – альпинист» где восхваляет поэтическое ничто.
Согласно героическому канону жизнь поэта должна протекать в нищете и лишениях и Марина Ивановна всячески поддерживает и развивает в своих письмах миф о нищете. Я был во Франции, в Медоне, и видел ту великолепную виллу, где Цветаева жила в мифической нищете, совершая окрестные путешествия с поэтом-альпинистом, в которого страстно влюбилась. В этот счастливейший и благополуч¬ный период парижской жизни она все время жалуется в письмах, что ей не заплатили, недоплатили, что не хватает денег на то и на это. Так Пушкин, ведя сверхроскошный образ жизни, остался должен императору 50 тысяч, а потомкам внушил-таки мысль о своей нищете. Романтический стереотип, в который сами поэты верили. Да кто из нас не хотел бы пожить в той нищете где-нибудь в Париже или привилегированном пригороде в Медоне? Как-то поэт Бонифаций пошутил, перефразируя Пастернака, адресата Цветаевой:
«Цель творчества – самоотдача
и переделкинская дача».
Это всего лишь шутка, но она развеивает навязчивый стереотип, что русский гений обязательно должен прозябать в нищете. Нищету настоящую Цветаева узнала, когда, вер¬нувшись в воюющий Советский Союз, не могла устроиться в Казани даже уборщицей. И никто-никто не мог ей помочь. Однако она была слишком сильной личностью, чтобы из-за этого повеситься в эвакуации, похожей на ссылку. В лагерях и тюрьмах, где томились ее муж и ее сестра, было куда страшнее и тяжелее. Самоубийство Цветаевой – это еще и комментарий к ее гениальным строкам:
«Послушайте, еще меня любите,
за то, что я умру».
Как все настоящие поэты, Цве¬таева в своих стихах больше самой себя. «Отказываюсь жить в бедла¬ме нелюдей» —
это ведь не пред¬смертная записка, а вполне прижизненные стихи. То, что в стихах поэзия, в жизни проза, и притом весьма приземленная. Марина Ивановна инсценировала свой поэтический отказ от жизни самой жизнью, вернее смертью. Но стихи все равно сильнее.
Возможно, что в Елабуге ослабла вера в поэзию. Ведь поэты тоже люди и вовсе не из железа. Даже Христос усомнился и смутился ду¬хом перед арестом в Гефсиманском саду. Интуиция подсказывает, что чисто по-человечески Цветаева могла все перебороть, выжить и дожить до более светлых времен, как Анастасия. Однако выживание вовсе не входило в ее поэтическую программу. Она могла только жить, требуя от всех окружающих обожания и любви. Ее способность влюбляться и влюблять в себя мужчин и женщин даже по переписке поистине удивительна. Эпистолярный роман с дальней родственницей Натальей Гайдукевич — шедевр такого почтового любовного воркования. Она уже почти охмурила своего адресата, но у той вовремя сработал инстинкт самосохранения, и поездка в Париж, которой так требовала Цветаева, не состоялась. И Бог с ней. Не в поездке дело, а в письмах.
Марина Цветаева жила на редкость полнокровной, насыщенной и переполненной жизнью. Она была настолько счастлива в браке и в бесконечных романах со всеми, что часто радость принимала за горе, а любовь за ненависть. Крайности сходятся, а она вся из крайностей. Обаятельная, умная, сверхталантливая, любвеобильная поэтесса так привыкла покорять всех и вся, что не могла смириться даже с временным поражением. Ведь в конечном итоге она все-таки очаровала и Советский Союз, и нынешнюю Россию, и Париж, и Прагу-и всех и вся!
Она Эвридика, сошедшая в ад СССР за своим Орфеем- Эфроном с той разницей, что на самом деле Орфей-она.