Город юности моей...

 (Из повести «Сполохи юности», Яндекс Николай Углов ЛитРес или Амазон, Озон, а также на мобильных приложениях телефона)

                   
Летом 1957 года, нагрузившись двумя  старыми чемоданами с учебниками, перевязанными  верёвками, чтобы не развалились от тяжёлых книг, приезжаю в Липецк. Пришёл в горно-металлургический техникум. Сказал, что  я иногородний, у меня нет денег, и негде жить. Оказывается, в общежитии есть  временные места для  поступающих  в техникум. В большой комнате жило человек пятнадцать. Дали койку. Сразу же стал искать работу. Где только  не был, где только не умолял принять на временную работу! Сжалился один мастер. Принял разнорабочим на строительство нового моста через реку Воронеж. Я успешно сдавал экзамены, отпрашиваясь у доброго дядьки – десятника и затем отрабатывал эти часы во вторую смену.  Донимал голод, покупал только один хлеб.  Шесть рублей, как  не экономил, кончились!  Два дня уже ничего не ел. Работать тяжело, голова кружится.  Обед. Рабочие разбредаются, садятся на брёвна, развязывают свои узелки с едой.  Отхожу в сторону, лежу на земле с закрытыми глазами. На третий день подходит бригадир:
    - Углов! А ты почему не обедаешь?
Что-то невнятно бормочу.
    - Всё понятно… Ребята! Давайте немного скинемся, поможем студенту!  Работает старательно.  Чудной парнишка. Голодный, а не попросит. Гордый?  Так и помрёшь с  голодухи!
    - Мне не привыкать…
    
Бригада накормила меня. Теперь в обед я был сыт. Каждый  что-то давал из своих запасов. Даже оставалось немного на вечер. Как я благодарен этим простым русским  работягам! Всё таки щедрый наш народ!
А  тут и сдал все экзамены –  две  пятёрки и две четвёрки.  Я поступил в техникум! Вся бригада радовалась:
    - Молодец! Толковый парень!  Хорошую профессию выбрал! Будет толк из тебя!
Я получил расчёт. За 22 рабочих дня мне полагалось 40 рублей. Радости моей не было предела. Это целое состояние! Никогда ещё в жизни не держал в руках столько денег!  Притом, сам заработал!  
Нас на целый месяц сразу же направили на уборку картофеля куда-то  под город Усмань. Это было очень кстати. Целый месяц не надо было думать о еде – казённые  харчи. Там также немного  заработал. Приехал, получил стипендию 36 рублей. Сразу купил драповое зимнее пальто за 60 рублей и нанял квартиру с питанием за 30 рублей в месяц. Общежитие  пообещали во втором  семестре. Квартиру  нашёл по объявлению, вывешенному около техникума.
Частный дом по улице Плеханова располагался рядом с техникумом. Хозяин дома – бывший майор советской армии. Спокойный, порядочный человек. Жена, две дочери моих лет. Мне дали отдельную комнату. Майор, оказывается, брал Берлин, но страшно ненавидел советскую власть. Он на многое открыл мне впервые глаза. Познакомившись поближе с ним,  стал понимать некоторые вещи, о которых мне никто не говорил – ни отец, ни дядя Вася, ни тем более малограмотные отчим с матерью. Вечерами майор  вместе со мной  слушал по громоздкому  радиоприёмнику «Голос Америки» и «Немецкую волну». Я с ужасом сознавал, в какой стране мы живём! Я-то  думал, что в самой счастливой, а оказалось, в одной из самых угнетаемых! Майор много рассказывал о прошедшей войне, о политике и наших правителях:
    - Коля! Мы для них  мусор! Нигде в мире так не уважают свой народ! Ты бы видел, как жили  немцы! Всё  хотя и разбомбили, но видно, какие были у них дома – не наши сараи!  Везде виден порядок и чистота. Даже в коровниках плитка! Ты знаешь, что это такое?  Мы вот в туалет ходим на улицу, а у них нет такого!
    - А куда же? Не в комнате же! 
    - Ох, Коля! Ничего ты ещё в жизни не видел. Я вот тоже был патриот.  А прошёл войну,  такую гадость  увидел, такое унижение, такие жертвы… Во имя чего?  Как мы живём? Хуже всех в Европе! Нашим правителям нужна власть во всём мире. Во имя своей  дурацкой  идеологии они готовы  на всё! 
    - Да я сам спорил на уроках с одним преподавателем за культ  личности Сталина. Так он мне в отместку по истории поставил тройку, хотя я знал её в классе лучше всех.
    - Да они все такие, зашоренные! Твердолобые, мстительные! А за Сталина я знал  всё и до его развенчания. Сколько у нас в Липецке моих знакомых сгинуло в вечность!  Слава Богу, выкинули этот труп из Мавзолея! Да и второго … надо тоже на помойку!
От этих слов становилось страшно. Впервые  слышал такое! 
Майор был уже на пенсии. Жена только что бросила учительствовать и  занималась  вместе с ним подсобным хозяйством.  Две красивые  дочери. Одна училась в десятом классе, а другая  куда-то не поступила и теперь опять готовилась. Когда  впервые пришёл нанимать квартиру и увидел дочерей,  сразу смутился и хотел уйти. Но меня успокоили и оставили, видать, я им понравился.
Девчата были довольно наглые и раскованные. За завтраком мне было стыдно смотреть им в глаза, а они всегда  подшучивали надо мной. Эта их странная манера – всё время подтрунивать надо мной, бесила меня, но я старательно отмалчивался, и старался не связываться с острыми на язык девками. Вероятно, был по-деревенски неуклюж, смешон, стеснителен.
После Нового года дали общежитие и я покинул доброго и грамотного майора – так мне было легче выживать. О нём остались самые хорошие  воспоминания…
 Общежитие в четыре этажа и техникум находились на возвышенности, рядом с древним собором. Его высоченную колокольню  фотографировал неоднократно – церковь мне нравилась. Наша часть города находилась как бы на горе. Внизу был центр, парк и река Воронеж. Над нами пролегала трасса, по которой возвращались на аэродром стратегические бомбардировщики. От гула реактивных гигантских самолётов, повторяющихся каждые полчаса, невозможно было слушать  преподавателя и  тот обычно, с мелком в руке,  замолкал на минуту.  Я в такие минуты думал:
    -  «Вот бы я был лётчиком! Обязательно бы попросился в стратегическую авиацию!  Какая мощь! Вот это да! Всё- таки, какой сильный Советский Союз! Прошло-то всего двенадцать лет после окончания войны, а мы стали ещё гораздо мощнее!  Какие реактивные бомбардировщики! Теперь даже американцы  с англичанами боятся нас! А уж немцев мы бы сейчас одной левой!  Вот такие гигантские самолеты везут, наверное, атомные бомбы. Вот будет подарочек американцам! А то они сильно заедаются на Советский Союз. Надо обязательно, как будут призывать в армию, попроситься в авиацию».
Уже намного позднее  узнал, что первые стратегические бомбардировщики, какие были в Липецке (ТУ-16), могли бы долететь до Америки  и сбросить атомные бомбы, но назад бы они не  вернулись, т. к. дальность полёта их была всего около шести тысяч километров.
Я много фотографировал самолёты -  частенько  подходил с фотоаппаратом к самому аэродрому. Мог часами, лёжа в траве, наблюдать и фотографировать при посадке эти невиданные самолёты. Если бы меня застукали, то могли подумать, что я американский шпион.
Под горой, ниже нашей улицы, располагался большой парк, выходивший к заливным лугам реки Воронеж, где когда-то  Пётр I построил первую русскую эскадру, потрепавшую турок. Внизу у входа в парк располагался кинотеатр, в который мы частенько ходили. А дальше, самый центр города. За старым и вновь строящимся мостом на другом берегу реки были видны   пять новых  гигантских доменных печей  огромного  Ново-липецкого  металлургического комбината. А слева внизу, старые четыре домны завода  «Свободный Сокол». Все домны  всегда были в дыму.  На противоположной стороне города также всё в дыму от десятков заводов. Трубы  тракторного, чугунолитейного, радиаторного, трубного, метизного, сталелитейного фасонного, машиностроительного, цементного и других больших заводов дымили  круглые сутки – везде была трёхсменная работа. Мы готовились к ядерной войне с американцами и надо было успеть  хорошо  вооружиться. Это было для меня потрясающее зрелище! После  сибирского  таёжного посёлка  Вдовино  и курортного городка Кисловодска, где не было таких гигантских заводов, здесь было сосредоточено 24  огромных завода! Сердце моё распирала гордость за нашу Россию. Вечерами, стоя на горе,  любил наблюдать жизнь заводов. Чёрные шлейфы дымов, сполохи огня металла доменных, мартеновских и бессемеровских печей, вагранок,  гудки маневренных паровозов. Я думал:
     - «Какая  силища  сосредоточена в Липецке! Сколько заводов, сколько бомбардировщиков! Да этот город стоит целого государства!  Липецк честный город – труженик, город современных заводов, город мощи России! И я теперь, после учёбы вольюсь в ряды  строителей коммунизма!»
Это было наивно, но я продолжал быть патриотом страны, несмотря на то, что уже не раз узнавал  о ней другую правду от  некоторых взрослых людей. За два с половиной года  полюбил Липецк.  Как ни странно, но воздух здесь, у техникума, был всегда чист. Видно, что ветер всегда относил дым в сторону от города. И зелени там было много, и вода в реке в то время ещё была чистая, не раз рыбачили. Климат сухой, зимой  снег и морозы,  всё мне нравилось здесь! В свободные дни мы с другом излазили заброшенный собор с высоченной колокольней, который находился рядом. С колокольни при хорошей погоде получались отличные  обзорные  снимки города. Только страшно было карабкаться по полуистлевшим деревянным ступеням лестницы.
Из преподавателей запомнился директор техникума Зеленцов. Он вёл технологию металлов и металловедение. Вечно улыбающийся  Барышев преподавал высшую математику, техническую механику и теханализ. Хромой  Окутин вёл технологию  литейного производства, конструкцию и расчёт печей и сушил, а также мехоборудование литейных цехов. 
Все любили Барышева. В потёртом синем костюме, всегда красный и возбуждённый, он с увлечением выводил на доске, не заглядывая в учебник,  длиннющие формулы высшей математики и механики. Это был прекрасно знающий своё дело специалист, но… у него была слабость: он всегда был «под  шафе». Во время  урока он исчезал  несколько раз куда-то  на 2-3 минуты. Приходил опять ещё более  возбуждённый, с весёлыми и горящими глазами. Мы уж потом узнали, что он выбегал в рядом находившуюся лабораторию, где его уже ждал друг – лаборант с мензуркой спирта. Зайдёт энергично, пригубив спирта и повеселев, глянет озорно на нас:
    - Ну что – с? Продолжим – ссс… На каком интегральчике – ссс  мы остановились?
И начинал размашисто писать на доске, всё усложнять и усложнять бесконечные ряды цифр:
    - Итак – с… двойной интегральчик – ссс. Так, так – ссс. А теперь, тройной. И дальше…  фигурный интегральчик – ссс.  И вот он, наконец, … голубчик – квадратный интегралец!!!
Мы все давно уже не записываем, а весело хохочем – разве мысленно такое запомнить! А Барышев  шпарит и шпарит, в азарте ломая мел и, наконец, победно ставит точку! Весь класс, не скрывая восхищения, встаёт и аплодирует! 
    - Ну,  ну! 
- успокаивает он.
    - Через  месяц вы сами будете так выводить!
И закуривает, смеясь. Барышева так и звали – «интегральчик».
Подшучивали мы  и над профессором Окутиным. Он всегда был с тростью в руке, припадающим на одну ногу. Его  вихрастая, «тыковкой головка», хромая нога и были предметом насмешек студентов. Ему дали прозвище – «француз с рязанской мордой» и сочинили стих:

                            Ты постой, погоди!  Отец  Окутин  впереди!
                             Обрати своё вниманье  на изгиб его ноги!
В мастерских техникума мы ежедневно слесарничали по два часа. Делали ушки для дверей, навесы, ключи, несложные инструменты. Стоять за верстаком и выделывать кропотливо, выпиливать, швабрить на тисках -  мне было тяжело и нудно.
Второй курс у нас начался с полевых работ. На этот раз нам повезло - отправили под город Лебедянь собирать яблоки в совхоз «Агроном». Гигантский совхоз раскинулся более чем на шести тысяч гектар. И все они были  засажены яблонями. Такого обилия яблок  ещё не видел нигде! Ветви деревьев гнулись от крупных, до полу килограмма,  жёлто – зелёных плодов знаменитой Антоновки. С одного дерева собирали пятьсот – шестьсот килограммов вкусных  яблок!  Ряды Антоновки уходят в  неизведанную даль, перемежаясь с рядами  других  сортов яблок. Полыхают «снегирями»  ярко – красные продолговатые плоды Пепина шафранного.  К горизонту уходят  ряды Золотой китайки, Московской грушовки, Бельфлёра,  Гольден делишеса, Джонатана и Ренета золотого.
Этим рядам не видно конца и края. В самом центре России такое обилие яблок! Я не переставал радоваться это благодатной земле и одновременно сомневаться кое  в чём, размышляя:
    - «Вот какие люди живут здесь! Война только окончилась, а такие сады! Они что, их сажали до войны? Почему тогда немцы не разрушили все эти  гигантские заводы и не  уничтожили море яблок?  Как это советские люди сберегли всё это?  Видать, зениток было уйма и немецких самолётов здорово сшибали здесь! Но почему здесь такие бедные деревни? Дома маленькие, завалящие, крыши соломенные, дороги никудышные, в магазинах ничего нет. У нас на Кавказе заводов таких нет, но люди живут на порядок лучше. И дома каменные, и дороги лучше, и в магазинах всё есть. Почему такая разница? Государство здесь сильное, а народ  «слабый», терпеливый. Никто о нём не заботится, все живут одним днём, и тому рады!»
Нас поместили в деревянных бараках. Длинные ряды столов, умывальников (труба с сосками), рядом туалет. Кормили неплохо. Особенно мне нравилось, что давали много душистого  совхозного хлеба и молока. Лучшей еды для меня и не надо! 
Всех разбили по парам и дали чёткий план по сбору яблок – довольно  большое задание. Кто хочет ещё  и заработать, тот должен, выполнив план, во внеурочное время «пахать».   Убираем яблоки мы с Сашкой Камыниным. Оба старательные, спешим, почти не отдыхаем, не разговариваем, не болтаемся без дела.
Учёт здесь строгий, не обманешь. Между рядами постоянно ездит на  бедарке, запряженной лошадью,  учётчик. Он забирает полные ящики и привозит пустые.
Дни стоят солнечные и тёплые. Безветренно и тихо. Ароматный запах яблок пьянит душу, радует сердце. В  первые же дни объелись сочными вкусными плодами. В саду крики, веселье, шутки, кидаются яблоками – молодость берёт своё! Сашка наставляет меня:
    - Колька! Не отвлекайся! Пусть бездельники носятся. Мы должны себя показать! Надо заработать!  Хорошо поработаем, купим  костюмы и по «лондонке»! Они очень дорогие! Я не видел, чтобы в техникуме у кого-нибудь были такие кепки!
«Лондонка» -  модная кепка из не мнущейся серой толстой ткани с мягким резиновым козырьком, обтянутым ей же. Они только начали появляться  тогда,  и молодёжь сходила с ума по ним. Сразу скажу, мы всё таки купили эти блатные кепки, но не успели  как следует их поносить. Их с нас  сорвала банда сорванцов. Но об этом позже.
Мы уже привыкли друг к другу, подружились. Вечерами особенно нечего делать. Здесь бригада, а центральная усадьба в шести-восьми  километрах. Многие ходят туда на танцы, а мы с Камыниным не умеем танцевать, да и не хотим учиться. 
Уезжая из совхоза «Агроном», нам как-то было грустно. Успели  привыкнуть и полюбить эти места. Нам с другом вынесли в приказе благодарность. Мы единственные, кто заработал больше всех – по четыре ящика крупной Антоновки! Все заработанные группой яблоки вёз в  город  специально выделенный грузовик. Семь ящиков яблок мы с Сашкой завезли на рынок и продали  оптом  какой-то торговке, а один ящик завезли в общежитие и спрятали под кровать. Долго в нашей комнате стоял вкусный запах, напоминая нам о совхозе «Агроном»! Да ещё осталась память о щедром совхозе в виде двух любительских фотографий, сделанных моей «Сменой». На одной стою среди гроздьев яблок (как виноград!) в  кепочке - молодой, улыбающийся. На другой, сделанной в пасмурный день, стоим с Сашкой в телогрейках  и сапогах среди рядов яблонь – усталые,  угрюмые.
Учёба на втором курсе пошла теперь веселее. Всё тот же любимый  Барышев с шуточками «крутил» длиннющие формулы, но теперь по теоретической механике. Также «угнетала» практика по слесарному делу в цехах. Радовали ежедневные спевки после занятий в актовом зале техникума, т. к. я любил песни.
Иногда по вечерам мы ходили с повязками дружинника по городу – хулиганья здесь было много. Парк рядом, ежедневно танцы. Подходишь, издали всегда слышна тогда очень популярная «Маленькая Мари»:

            Мари не может стряпать и стирать – зато умеет петь и танцевать!
                           Любой костюм на ней хорош – пусть он стоит всего грош!
                           Сотни глупостей больших – ради неё ты совершишь!

На танцплощадке постоянно вспыхивали драки, хотя всегда находились рядом два милиционера. На танцы мы с Сашкой и Лёшкой не ходили, хотя и надо было уже приобщаться. 
Зато мы втроём много гуляли по парку и фотографировались среди старых, ещё Петровских пушек. Часто ходили в кино, по городу, на реку, полюбили футбол и болели за местную команду  «Металлург», пролезая через забор  без билетов  на её матчи. Денег не хватало, жили впроголодь. На стипендию надо было кормиться, учиться, одеваться и проводить досуг. За все три года мать с отчимом ни разу мне не помогли, не прислали ни рубля, ни посылки!  Приходилось полагаться только на себя! Больше того, приезжая на каникулы домой,   всегда  привозил немудрящие подарки им, высылал кучи фотографий (а это всё надо купить -  фотобумагу, проявитель, закрепитель), покупал для нашего патефона пластинки. 
И без того всегда копейки экономишь, а тут ещё и обокрали меня! Как-то стоял в очереди за пластинками. Только подошла очередь, полез в  задний   карман  спортивных трикотажных брюк – пусто! Кто-то  вытащил огромную для меня сумму – сто рублей одной бумажкой (10 руб. по-новому). Я, как ошпаренный, выскочил из очереди, ошалело  оглядывал всех:
    - Какой-то мерзавец  стоит здесь же… Что делать? Заорать? Милицию позвать? Но они не  будут  же всех обыскивать. Бесполезно всё это… Пусть подавится моей нищей копейкой этот негодяй!
Ушёл молча. На душе противно:
    - Как жить дальше? До стипендии ещё далеко. Что-то надо делать…
А жил я на  семь рублей в сутки (70 коп.). Утром  чай с  одним кусочком сахара и хлеба, обед – щи б/м и макароны, вечером чай с сырком плавленым «Дружба».
 Пошёл сдавать кровь. Говорили, что хорошо платят, кормят и  два дня отдыха положено. 
У меня  вторая группа крови. Операция сдачи крови несложная. На месте сгиба локтевого сустава прокалывают вену и тоненькой трубочкой – шприцом откачивают кровь. Лежишь, только пальцы рук сжимаешь, разжимаешь. Немножко неприятно – концы пальцев слегка покалывает и голова чуть кружится. Медсестра упрекнула меня (больно уж худой, для чего сдаёшь кровь?)
Я промолчал. Да и что было отвечать и к чему? Деньги мне нужны!  Не с голоду  же помирать! Я и сам был против этого донорства, т. к. ходил вечно голодный. Понимал, что  при таком питании, да ещё отдавать кровь? Часто раздумывал:
    - «Что за жизнь? Для чего мы живём? Вот мне уже двадцать лет, а я всё голодаю. Всё  практически  детство прошло в голоде и сейчас.  Когда это кончится?» 
В первый раз сдал всего двести граммов крови. Заплатили сто рублей (10 руб.), вволю наелся хлеба и напился сладкого чая. 
За время учёбы в техникуме было несколько таких критических моментов, когда выручала сдача крови. Всего  сдал  три килограмма  шестьсот граммов своей кровушки…
Ходили мы чуть не ежедневно и на железнодорожную станцию разгружать вагоны по ночам. Но там таких, как мы… сотни! Огромная очередь студентов из всех институтов и техникумов. У большинства знакомые, блат и нам очень редко доставалась работа.
Разгружали вагоны в основном с углём, огнеупорной глиной, кирпичом, песком, щебнем. Расплачивались на месте. В основном перепадали крохи.

В ноябре у нас была первая трёхнедельная практика на Липецком тракторном заводе.
Завод оглушил меня своей мощью, размахом, громом и гарью,  бешенным  темпом конвейерной системы в гигантских километровых цехах. Издали, когда смотришь на завод,  вроде благостная картинка. А наяву завод подавляет своими огромными пространствами, оглушает и уничтожает неподготовленного маленького человека.  Многочисленные заводские проходные ежесуточно «выплёвывали» до шестидесяти тысяч рабочих. Отдельная человеческая личность в этом море была песчинкой. Только здесь мы  начали  по – настоящему понимать, на кого  учимся. Какое огромное производство и что такое  один человек  со своими ничтожными мыслями перед этой махиной? Завод заставил себя уважать, а собственное «я»  убежало куда-то в  тёмный угол перед этим величием…
Мы ознакомились со всеми цехами. Сталь  варили, разливали в основном в мартеновских печах, но уже были первые  «бессемеровские»,  «томасовские» и электрические  скоростные печи. Гигантские цеха – механические, заготовок и сборочные были ещё не столь грязны и шумны, как  чугунолитейный, куда нас поставили прямо на рабочее место. Небольшие печи  вагранки (высотой всё равно приличной – с  четырёхэтажный дом!), изрыгали расплавленный чугун  в  десятитонные ковши. Мостовые краны разливали его в непрерывно двигающиеся по конвейеру опоки.  Стержневое  отделение  цеха,  обрубочное. Трудно было в формовочном  и землеприготовительном – самом  грязном, пыльном, шумном, с десятками транспортёров. 
Неизгладимое впечатление оставил на всю жизнь участок очистки литья, где мы еле выдержали на рабочем месте неделю! Нас, троих друзей, поставили на небольшую площадку, сваренную из толстых металлических стержней «решёткой», над которой ходил  по изогнутому швеллеру тельфер – небольшой  кран с крючком, управляемый переносной, в руках, кнопкой.  Снизу по длинному подземному тоннелю – коридору двигался грохочущий конвейер, на котором находились огнедышащие, только что залитые расплавленным чугуном, опоки. Они были жёстко прикреплены к металлической ленте конвейера на расстоянии четырёх – пяти  метров. 
Опоки представляют собой  две металлические ёмкости, одна над другой жёстко скрепленные скобками. По размеру опоки раз в пять больше ящика для бутылок. В них формуются будущие детали трактора – отливки. Они утрамбовываются на специальных станках в особой земле (смесь песка, глины, огнеупорных  добавок и масел). После того, как модели  в формовочном отделении утрамбовали, их вынимают из обеих половинок.  Затем  накрывают нижнюю половинку верхней. По центру скрепляют специальными тяжёлыми (чтобы не прорвался металл) чугунными скобами. Внутрь образовавшейся пустоты – контура будущей детали, через специальное отверстие – литник, заливается из ковша расплавленный чугун или сталь. Металл заполняет в опоках пустоту и, остывая, образует будущую деталь. Из всех щелей по контуру и верху опоки  вырываются  языки пламени, клубами валит чёрный дым (выгорает масло из  смеси формовочной земли). Довольно страшное зрелище, когда  из тоннеля на вас  медленно надвигается бесконечный ряд «танков Гудериана», как мы прозвали это  явление! Наша задача состояла в том, чтобы  достойно встретить эти огнедышащие «танковые колонны». Быстренько сбить скобы (а их четыре, по две с обеих сторон конвейера). Затем ухватить тельфером обе половинки опоки (т. е. распалубить) и кинуть на постоянно грохочущую подвижную решётку (это самое страшное – тучи пыли, грязи огня и дыма).  И, наконец,  подхватить, отбросить пустые опоки на один конвейер, а отливку на другой. 
Это напоминало поле сражения! Конвейер никогда не останавливался! Из длинного тоннеля методично ползли по грохочущему конвейеру изрыгающие пламя  и дым тяжёлые, угрюмые   квадратные  «тигры  немцев» и ничем их нельзя остановить!
Без рубашек, грязные, чёрные, потные – мы яростно кидались с криками под танки, то бишь… опоки. Надо было успеть  быстро распалубить, бегом подхватить крючком раскалённую докрасна отливку, сбросить на сито – вибратор. После выбивки из неё  земли и стержней, образующих в отливке отверстия, откинуть её на противоположный конвейер, по которому она шла в  термообрубное отделение.  Там у неё обрубался литник и она шла на обработку -  пескоструйную очистку, механическую обработку,  термозакаливание, старение и шлифовку.
На этой площадке, как перед Ильёй Муромцем, сходились три  дороги, три конвейера  и надо было шустрить. А внизу, прямо под нами, была ещё одна дорога – конвейер, по которому уносилась раскалённая земля для нового цикла в землеприготовительном отделении. Там её очищали магнитообработкой от застывших капель металла, добавляли свежей  присадочной земли, огнеупорные добавки и масла, увлажняли. Всё повторялось сначала. Это была адская работа!  В первый же день  в перерыв к нам подошёл один рабочий и говорит:
    -  Вы студенты – практиканты? Сволочи всё-таки наши! Ведь эта площадка  является «штрафным местом»! Сюда по очереди направляют  заключённых,  пьяниц и прогульщиков! Больше трёх-четырёх дней здесь никто не выдерживает. Вас - то за что сюда поставили? Разве можно таких  молоденьких сюда, в этот ад ставить? Ведь погубят вас! Откажитесь немедленно, пока не заболели. В этом цехе мало кто доживает до сорока  лет! Зачем губить себя вам?
А как отказаться? Ведь могут и из техникума выгнать. Мы решили терпеть. 
Пот заливал глаза, от раскалённых отливок чуть не лопались глаза, теперь они постоянно слезились. От горячей пыли и едких раскалённых газов сразу же нас стал  непрерывно бить кашель  до рвоты! К концу  третьей  смены от обезвоживания организма и усталости мы все трое упали в обморок. Придя в общежитие, мы по 30-40 минут стояли над умывальником – плевались, харкались. Лёгкие всё это время отторгали чёрную сажу,  плевки!
Только теперь мы поняли, как тяжела профессия металлурга, как хрупок и незащищён человеческий организм в этих адских условиях работы. 
Во время практики произошёл случай, надолго запомнившийся в жизни. Как-то поздней ночью мы возвращались со второй смены. Смена заканчивалась в одиннадцать  вечера.  Пока принимали душ, чуть отдохнули, оделись, уже первый час ночи. Трамваи не ходят. Через весь город  Ново – Липецк, где располагался тракторный завод, идём шесть человек к мосту через реку. Прошли благополучно. И вот уже идём, переговариваемся, по тихим безлюдным улицам старой части города. Вдруг из тёмного провала подворотни раздался властный крик:
    - Стойте!
Сразу же появился коренастый мужик, ставший посередине дороги.  Мы  было замолкли и приостановились, но видя, что он один, начали проходить мимо. Он неожиданно резко отпрыгнул – в руке тускло блеснул пистолет. Зарычал хрипло и яростно:
    - Стоять, мать вашу так!  Перестреляю, как котят!
От такого оборота событий все онемели и остановились. Мужик медленно обошёл всех, подсвечивая наши лица маленьким фонариком и внимательно заглядывая в лица. От наведённого в лицо пистолета было страшно – он заставлял дрожать и холодеть всё тело.
Обойдя всех, бандит, видно, не нашёл в нас чего-то или кого-то. Обмяк:
    - Ладно, идите! 
Сколько же на свете сволочных людей!  Долго мы потом обсуждали это событие.
Уже перед Новым годом всех студентов техникума днём освободили от  занятий, и повели бесплатно в кинотеатр. Мы недоумевали, к чему бы это?  Нам велели держаться в кинотеатре скромно. Там уже сидела большая группа  финнов – гостей Липецка. Показывали цветной, широкоэкранный, стереофонический фильм «Илья Муромец». Фильм очень интересный, фантастический. В то время таких фильмов мы ещё не видели! Я украдкой наблюдал за финнами – им он тоже очень нравился. Это было видно  по  их лицам, и по реакции на события на экране. Я очень гордился нашей Родиной!
Нам  есть что показать загранице: эти гигантские заводы, эти огромные бомбардировщики, беспрестанно гудящие над нами, а теперь вот ещё такой сногсшибательный фильм!     

Другие произведения автора:

Чудовищная костлявая рука

Адское детство

Калмыцкие степи