Чукча и семафор

Стою в комнате дежурного по части и наблюдаю в окно, как мой сменщик проводит развод суточного наряда. Ещё каких-нибудь полчаса и я свободен.  Пусть день субботы ушёл на дежурство, но в воскресенье я дома и никуда не задействован.

Я уже сутки на ногах, в голове шумит от бессонной ночи, а ступни ног, наверное, приросли к коже хромовых сапог. Стоит жаркое лето, духота и сутки проходить, не снимая обуви, это кошмар. Согласно Устава Вооружённых Сил СССР дежурный по части имеет право отдыхать не более четырёх часов за сутки, но это не всегда получается. Так вышло и на этот раз, поэтому я предвкушаю, как свалю из части домой и … . Нет, ванны и душа в нашем щитовом общежитии нет и туалет на улице, но подогреешь воды на газовой плите и изощрившись, обмоешься в цинковой ванне, в которой мы купаем дочь, слава Богу и за эти скромные удобства. А потом можно завалиться спать, если маленькая дочь позволит, и не будет капризничать.

Раздаётся звонок телефона на пульте дежурного. Дежурный писарь штаба берёт телефонную трубку, представляется, а потом, выслушав абонента, делает круглые глаза и суёт телефонную трубку мне. Кажется, я отдохнул!

- Дежурный по  войсковой части 72047  …..  слушаю вас!

- Говорит дежурный помощник военного коменданта города Хабаровска майор ….

-Я вас слушаю!

- Прапорщик Нутанукват из вашей части?

- Так точно!

- Передаю вам приказ заместителя военного коменданта города майора … , чтобы приехал представитель от вашей части и забрал прапорщика Нутануквата с гарнизонной гауптвахты, назовите свою должность и фамилию.

Я ему отвечаю, что сегодня суббота и никого из командования в части нет, свободных офицеров тоже, одни в командировках, другие отдыхают с семьями.

- Я ничего не хочу слушать, выполняйте приказ, сдавайте дежурство и приезжайте сами, заберите вашего алкоголика – и положил трубку.

Не передать словами, сколько дерьма, то есть содержимого желудка, сразу в тебе закипает, ты хоть заматерись, но приказ выполняй.

Заместителя военного коменданта города я знал, ходил в патруль по городу и бывал у него на инструктаже. Лучше с ним дела не иметь, от него и полковники имели кучи неприятностей.

Он прибыл из-за границы на эту должность, чтобы отбыть положенный срок в отдалённых точках, а потом перебраться на тёплое место в Москву. У кого есть «лапа мохнатая» часто так практиковали.

 Майор этот был всегда с «иголочки» одет, отутюжен, в  зеркального блеска сапогах, можно было увидеть своё отражение, спину держит прямо, плечи развёрнуты, передвигается почти строевым шагом.  На улице, при встрече с другими военнослужащими, всегда первым отдавал честь, будь то полковник или нижестоящий по званию. Вот идущий ему навстречу полковник не ответил на приветствие какого-то майора и прошёл мимо. Ему в след:

- Товарищ полковник! Извините!  Я заместитель  военного коменданта города,  майор …. !   Прошу предъявить ваши документы. Почему вы не отвечаете на воинское приветствие?

- Да я, да вот, да я не заметил.

- Прошу прибыть завтра в комендатуру города на улицу Ленина, кабинет номер.

Всё! Выговор полковнику уже обеспечен.

Позже строгости ещё больше увеличились. На смену командующему округом генералу армии Петрову, пришёл с Белорусского военного округа Герой Советского Союза генерал армии Третьяк Иван Моисеевич. Говорили что он не поладил с Первым секретарём компартии Белоруссии Машеровым,  а может в ЦК КПСС испугались альянса бывших фронтовиков, поэтому он оказался командующим большим, но отдалённым  от центра округом. Тем не менее, за наведение порядка в округе, Третьяк взялся рьяно. Делал всё на совесть, как и привык в жизни, не зря он уже в 21 год  на фронте получил звание Героя Советского Союза и назначение на должность командира полка.  Кстати, членом Военного Совета  и начальником политуправления округа у него тоже был фронтовик и Герой Советского Союза генерал-лейтенант Дружинин.  

Из Хабаровска за город выкинули многие воинские части, роты подвоза, мозолившие глаза в людных местах, построили новый военный универмаг, новые корпуса в госпитале, да много ещё чего перестроили и не только в краевом центре. Первым заместителем к Третьяку пришёл генерал-майор Язов Д.Т., будущий министр обороны СССР. Новым комендантом  города стал полковник Иванов, долговязую фигуру, которого, было видно издалека. Он тоже попортил много крови командирам частей и отдельным офицерам.

Так, что сдав дежурство сменщику, я взял дежурную машину Зил-130 и поспешил выполнять приказ комендатуры города. До улицы Ленина со второго Хабаровска на грузовике добираться далеко и долго, поэтому я успел вспомнить всё, что было связано с появлением в части прапорщиков Нутануквата и Шевчука.

Этих кадров для обучения в школе прапорщиков отбирал лично начальник штаба батальона майор Акимов. Акимов сам недалёкого ума и кадры отобрал такие же, лишь бы поставить галочку о выполнении директивы вышестоящего штаба об укомплектовании части личным составом. Они оба служили в нашей части солдатами, а потом убыли в Ленинград для учёбы. Оба, и хохол, и чукча, были ростом в сапогах и фуражке, ну чуть выше автомата Калашникова с примкнутым штыком. В общем смех и грех.

Шевчука на Украине и в армию брать не хотели из-за малого роста, но он и его родственники слёзно умоляли военного комиссара района, чтобы его призвали в армию, иначе за него замуж не пойдёт ни одна девица в селе. Ну, а оленеводы редко бывают высокими, поэтому военкомат смело отправил его с Крайнего Севера на тёплый юг для прохождения воинской службы.

Чукча получил койку в одной из комнат нашего общежития, то есть батальона связи, в военном городке и вроде, как приступил к несению воинской службы в новом качестве. Но оленевод так и остался оленеводом. Дитя лесотундры не может жить в большом городе без своего племени, слишком много соблазнов. Да и тяга к алкоголю у них видимо в крови, короче, свинья грязи всегда найдёт. В свободное время стал пропадать в пивном баре на станции Хабаровск2 или со своим дружком Шевчуком сообразят на двоих. Удивительно быстро спивается народ, превращаясь в его подобие.

Вот вроде только недавно получили новую форму, одели её, а они уже в ней такие замызганные, как будто неделю были в кухонном наряде и стояли в посудомойке. Утром на развод постоянно опаздывают, днём неизвестно куда исчезают.

Вскоре начальник штаба отдаёт мне приказ заходить утром в комнату Нутануквата, будить его и приводить на службу.

Ещё чего не хватало, я ему не нянька и я отказываюсь. Но тут майор Акимов впадает в раж и из него попёрло. Чего только он мне не наговорил, короче, нашёл, кому расплачиваться за его дурь.

Вот так я стал по утрам, идя на службу, заходить к нему в комнату и скидывать его с кровати, если он был дома. С вечера напившись, он просыпался с головной болью, долго сидел и тряс головой, но получив тумака, начинал двигаться. В комнате грязь, кавардак, на тарелках засохшие остатки пищи,  ложки, вилки, грязные стаканы, зловоние, тучи мух и тараканов.

Тараканы в нашем  щитовом общежитии – это наше бедствие, они даже зимой не вымерзают. Я как-то заглянул в шифоньер, а тараканы моё пальто примеряют. Я от такой наглости опешил, а потом моментально сообразил. Схватил баллончик с лаком для укладки волос, которым пользовалась жена, нажал на клапан и поднёс огонь зажигалки. Получился огнемёт. Запахло палёным  и тараканы посыпались на пол, как горох,  расползаясь. Я только позже сообразил, что мог бы спалить всё общежитие в течении пятнадцати минут, и даже бы пожарная машина не успела приехать.

Вот Нутанукват оделся, не умываясь. В узких щелках глаз засохшая слизь.

Отрезает от сухой буханки хлеба кусок, намазывает на него сливочное масло, взятое с   пергаментной упаковки. Берёт грязный стакан, открывает кран на батарее  водяного отопления и в него течёт вода красного, от ржавчины, цвета с какими-то лохмотьями, потом насыпает из пакета сахар и размешивает эту дикую смесь. Пьёт, а потом, оторвавшись от стакана, предлагает мне:

- Чай будешь? Попробуй, очень вкусно.

- Кеша, скотина, заканчивай трапезу,  меня сейчас вырвет только от одного твоего  вида.  Собирайся, пойдём, потом позавтракаешь.

Как мне он надоел, хуже пареной репы. Но он, как и Шевчук, вскоре  стал редко появляться на службе и у себя в комнате общежития.

Теперь уже возиться с ними стал сам начальник штаба. В нашем небольшом спортзале на окнах были решётки, и майор Акимов решил использовать его под импровизированную гауптвахту. Если они днём не сбежали, то на ночь Акимов запирал их там, устраивая домашний арест. Месяц он, наверное, возился с ними, но потом плюнул на них и предоставил их самим себе.

Вот и мне опять пришлось ехать в комендатуру города, чтобы забрать этого оленевода. Я терялся в догадках, что он там натворил и как попал на гауптвахту, но материться уже не было сил. Я и так за сутки дежурства устал.

Оставив за углом машину, я вошёл в здание военной комендатуры города, прошёл к дежурному помощнику и представился. Помощник остался доволен, что переданное распоряжение выполнено и зачитал мне протокол задержания Нутануквата.

Утром после развода все подразделения направились для выполнения заданий парко-хозяйственного дня, а Нутанукват и Шевчук ушли в микрорайон станции Хабаровск 2. Зашли  в гастроном, где Нутанукват купил себе продукты: колбасу, сливочное масло в пергаментной упаковке, куриные яйца, водку и сложил их в сетку. Люди старшего поколения ещё помнят их, сетки -авоськи.

А после друзья направились в пивной бар, где эту водку употребили, разбавив её пивом. Как они оказались на платформе станции Хабаровск 2, Нутанукват не помнил, но там они с Шевчуком разругались и тот заехал кулаком  чукче в ухо. Оленевод моментально среагировал и ударил хохла сеткой вместе с её содержимым. Разбитые куриные яйца и растаявшее масло потекли по лицу и мундиру прапорщика Шевчука. Нутанукват не стал дожидаться пока Шевчук очистится  от сливочного  масла и яиц, а вскочил на подножку отходящего товарного состава и убыл в неизвестном направлении. Очухался уже далеко за городом, когда железнодорожный состав на перегоне сбавил скорость и спрыгнул на насыпь.

 Рядом ни жилья, ни каких либо строений и дорог, только железнодорожный семафор светит зелёным огоньком. Мимо пролетают поезда грузовые и пассажирские, но ни один из них даже не притормаживает. Чукча сообразил, в какую сторону ему возвращаться, но как?  Обезьяны доходят  до всего своим умом и оленевод тоже. Если разбить зелёный огонёк семафора, то должен загореться  красный. Долго он кидал камни в семафор, благо их в насыпи хватает, но там стоит защита от дураков – металлическая решётка, над каждым стёклышком, и камни просто отскакивают от ограждения.

Не добившись результата, чукча попытался залезть на стойку семафора и разбить стекло, но стойка не такая уж толстая, да к тому же железная, поэтому тоже ничего не получилось. Он по ней сползает обратно, не поднявшись и на метр. Тогда разъярённый он начал кидать камни в проходящие железнодорожные составы и докидался. Одна из локомотивных бригад произвела экстренное торможение, остановила состав, поймали оленевода, попинали его, связали и по прибытии на станцию Хабаровск 2 сдали его в линейное отделение милиции, откуда он перекочевал  на гарнизонную гауптвахту. Комендатура с дураком возиться не захотела и передала его в часть для воспитания.

Мы посмеялись с дежурным помощником и я, расписавшись в книге, забрал этого бравого вояку. Караульный комендатуры привёл задержанного и меня чуть не стошнило. От Нутануквата воняет перегаром, мундир в потёках засохших куриных яиц и сливочного масла, а он стоит и лыбится.

Подходим к машине, а чукча хватается за ручку дверцы, намереваясь сесть в кабину. Я его останавливаю и отправляю сесть в кузов, ещё чего не хватало, сидеть с ним рядом и нюхать его вонь. А Кеша  неожиданно брыкнулся, мол, чего это я поеду в кузове?

Тут уже я не сдержался от накопившейся на него злости за прошлое и настоящее и, не размахиваясь, ткнул кулаком в его ухмыляющуюся рожу. Конечно, это не хорошо и не красиво, а что делать? Как говорится: жить надо, а жить не с кем. Вот и живём, с кем попало.

Кеша, отлетев от удара, сполз по забору комендатуры на землю, а потом вскакивает и опять пытается сесть в кабину. Беру его за ворот кителя и направляю к борту машины:

- Пошёл в кузов, конь педальный, иначе  тебе ещё добавлю. Я не майор Акимов, и возиться с тобой не буду. Ты мне уже и так надоел. Ну!

Он, поняв, что шутки кончились, молча залез в кузов, и мы поехали в свою часть. После суточного дежурства дома я был уже поздно вечером.

Цивилизация  пытается интегрировать в свою среду народности, которым ещё миллион лет до обезьяны. А им этого не надо, у  них ещё сознание не доросло до этого. Они и должны жить в своём мире.

Уволили Кешу из армии, не дав прослужить и года, и отправили на родину. Не знаю, доехал ли он до своей Чукотки и жив ли сейчас.

Судьба его напарника  Шевчука не менее драматична.

Виктор Шевчук прибыл в часть после учёбы и отпуска с молодой женой, лет восемнадцати.  Им повезло, так как получили свободную комнату в общежитии соседнего, 17 пждб (путевого, железнодорожного батальона).  Те, кому не везло, могли годами снимать в аренду частное жильё или квартиру.

 Его жена, миловидная хохлушка, с большой грудью и круглой попой оказалась не по годам развращённой особой. Не стесняясь, строила мужикам глазки, показывая всем своим видом желание  отдаться тут же, посреди улицы. Откуда это было в девице из глухого села, не понятно. Готовить пищу она умела, но делала это так. Варит кастрюлю борща или супа, а по мере убывания, доливает в него сырую воду. Времени свободного остаётся море, а куда его девать. Рядом с общежитием стояли казармы батальона и эту новоявленную поп-диву сразу взяли на заметку.

Пока Шевчук на службе, в его комнате, в общежитии солдаты устраивают бордель, кого только там не бывало. Когда слухи дошли до Шевчука, он перестал ходить на службу и стал пасти свою супругу, но и это его не спасло от рогов. Бойцы приносили водку или вино, угощали Шевчука, а этому запёрдышу было много не надо. Накатив стакан, другой он тут же надолго отключался, а его супружницу использовали по полной программе, да она и сама была не против.  Поскольку в общежитии жило много офицеров, то слух о борделе дошёл до командования 17 го пждб и те, чтобы пресечь на корню разврат,  подняли вопрос о депортации этой шлюшки на родину, что было и сделано. Шевчука как молодого, не имеющего семьи выселили из отдельной комнаты, передав её нуждающимся офицерам.

 Шевчук начал искать, где бы ему снять квартиру для жилья и конечно нашёл. К дерьму дерьмо всегда липнет. На «Пятой площадке» Хабаровска снял комнату в квартире, где хозяин был алкоголик и его дети дочь и сын тоже, несмотря на молодой возраст уже пили, а в квартире этой был просто местный притон. Шевчук стал сожительствовать с дочкой хозяина и с каждым днём всё больше опускался на дно. Последнюю точку в его службе поставило чрезвычайное происшествие.  На 1042 бмтс (база материально-техническог снабжения) на складе оружия, солдат срочной службы обслуживающий склад, взял пистолет Макарова с патронами и пошёл в самовольную отлучку в город. Тогда ещё не было никаких крутых боевиков типа Рембо, но ему, видимо, хотелось почувствовать себя сверхчеловеком. Солдат пришёл в этот притон и в состоянии подпития стал хвалиться этим пистолетом. На его несчастье в тот вечер в притоне был один из недавно освободившихся уркаганов ещё «сталинского призыва».

 Мне приходилось слышать в поезде  Тихоокеанская-Совгавань блатные песни типа:

«Родился я в Одессе, жил я в Ленинграде,

А в Комсомольске отбывал я срок..»

 Тогда освобождались ещё зека получившие при Сталине 25 лет и не подлежавшие амнистии, вот и этот был из тех же. Напоив солдата, урка выкрал у него пистолет и скрылся.

 Солдат, проснувшись утром не нашёл пистолета, который нужно было возвращать на склад, но прятаться не стал, а пришёл в часть и доложил командованию. Ещё было далеко до Афганистана и Чечни, поэтому хищение оружия каралось строго, и было чрезвычайным происшествием союзного масштаба.  По всему Дальнему Востоку был объявлен розыск пропавшего пистолета.

В квартире-притоне были допрошены все присутствовавшие на попойке, установлена личность похитителя. Две недели особисты подполковника Грачёва, из особого отдела  при управлении бригады, шли по следу злочастного пистолета. Майор-особист в личине бича скитался по вокзалам, кильдымам, кучковался с бичами и бомжами пока не вышел на урку-похитителя, вернее место, где он скрывался. Тот уже перебрался в Комсомольск-на-Амуре, где готовили акцию по ограблению толи сбербанка, толи инкассаторов. Особисты совместно с местными органами УВД произвели захват выявленной «малины» и изъяли похищенный пистолет, да кроме него там ещё было, что изымать.

Пистолет после суда вернулся на склад, солдат получил свой минимальный срок и поехал на зону, а прапорщик Шевчук, как участник попойки и не принявший меры к сохранению оружия был уволен из армии по 17 статье пункт «Ж», за пьянство и дискредитацию звания военнослужащего.

Зимой 1978 года я пришёл в кинотеатр на «Пятой площадке» посмотреть новый фильм и встретил там этого Шевчука «стрелявшего у прохожих деньги». Увидев меня он подошёл, поздоровался и рассказал, что уже был на зоне за мелкое воровство и тунеядство. Лицо у Шевчука  синюшнее, испитое, в коростах болячек, руки трясутся. Не нужно и Максима Горького читать «На дне», этот человек уже там. Разговаривать больше с ним, у меня желания не было, каждый человек сам выбирает свою судьбу, и я поспешил избавиться от своего собеседника и бывшего сослуживца. Больше я его никогда не видел и ничего не слышал о нём.

Каждому – своё!

 На фото старший лейтенант Кондрашов Юра и прапорщик Нутануква Кеша, вч 72047, Хабаровск 1975 год.

Сергей Кретов

Баден-Баден, 25 мая 2012 года

Другие произведения автора:

Бесы

Песенка о детстве на острове Ольхоне

Ольга - Оля - Оленька или песня о несбывшейся любви