20 Коров в Старых Бобовичах много. У любой улицы своё стадо. В Ровках почти каждая семья содержала бурёнку. Пасли по очереди. Помню, как я стал подпаском. Как не хотелось рано вставать. Половина шестого. На траве под окном щедрая роса. А мать будит, пора одеваться. Положит мне на кровать штаны и футболку. Уйдёт доить корову. А мне хочется обратно на подушку. Я ещё мал круп не драл, однако в тот раз помогать отцу было некому. Брат и сестра уже большие, у них свои заботы. Выйду во двор. Обут, одет, а прохладно. Комары злющие, мошки. Батька давно на ногах. Роса, говорит, к погожему дню. Я приготовил заранее кнут. Он недлинный, метра два; на конце – леска. Её мне помог привязать Гришка. Звонкие хлопки получались. Называлось это у нас ляскать кнутом. Еда уложена в батькину сумку. Когда-то она была Гришкиной. Носил в школу книжки, тетрадки. Потом батька на работу стал брать, Ставил на багажник велосипеда, привязывал. Сносу ей не было. Серая, крепкая, с двумя отделениями и кармашком. На гибкой закрывалке – язычок с пружинящим наконечником из металла. Он засовывался в такой же по цвету выступ, похожий на крошечные ворота. Замок, благодаря пружине, работал исправно. Сумка сама не могла открыться. Я знал, что в ней, помимо прочего, кулёк с конфетами и пряниками. Мать подоила, отнесла в хату подойник. Вышла нас провожать. Стадо начиналось с дальних дворов, которые возле фермы. Росло как на дрожжах, Не зевай, хоть коровы шли медленно, задерживаясь, будто поджидая друг дружку. Выгнали из калитки нашу Лыску бокастую. Сами идём следом. Мать проводила до весов и вернулась. Кнутом батька пользовался редко. У него в руке – ореховая палка с засохшей корой. Сумка болтается на ремне сзади. Я вообще налегке. Иду, чувствую, как постепенно теплеет вокруг. Шлёпаю ладонью то по шее, то по щеке. Комарья тьма. Думаю о своём страхе перед коровами. Лыска что! У неё и рога нормальные, вверх направлены. Спереди на голове белое пятно. А вот эту возьми, ближайшую ко мне. Идёт-то она на выпас смирно, да рога страшенные - в противоположные стороны, толстые, острые на конце. Кто её знает, испугается ли она моего кнута? Дорогой ляскать нельзя: они знают, куда идти. Мне батька разъяснил. Вышли из Ровков. Вот и Выгон. Повернули направо к мосту. Некоторые бурёнки оставили за собой тёмно-зелёные лепёшки. Значит, аппетит у них будет расчудесный. Миновали деревянный мост через Ипуть, прошли чуть-чуть в направлении Ясной Поляны и свернули влево. На траве поблизости от реки начали пастись. С одной сторонушки тут колхозное поле. Батька сказал, что к нему нельзя подпускать. Иначе за первой коровой ринутся остальные. Кнут мой ляскал что надо. Взрослого пастуха и с палкой слушаются. Не бьёт, только крикнет - сразу останавливаются, поворачивают вспять. На меня же смотрели спервоначалу вроде как с недоверием. Мал пастушок. Затем услышали звучный кнут, которым я научился цветки сшибать в разнотравье. Увидели, что мы, пастухи, действуем дружно. Стали ходить не спеша, пастись с усердием. Одна с хитрецой оказалась. Щиплет травинки, головы не поднимает. И со всех ног к запретному полю. Куда там! Батька и с места не сдвинулся. Я её завернул, потому что начеку был. Кнутом стегнул, чтоб не лезла, куда не положено. Страх мой перед рогами улетучился. Ведь мы вдвоём. Отогнали подальше от колхозного клина. Стадо пасётся. Батька сумку снял, зовёт перекусить. А мне и впрямь есть захотелось. Роса высохла. Солнце набрало силёнок. Комары попрятались. Им не по нутру сухая погода. Слепни да оводы, по-нашему водни, начинают досаждать после полудня. Разложил батька на песке костер из хворостинок. Сделал два ловца (заострённые на концах прутики). Стали мы куски сала поджаривать. Как он делает, так и я. Подставляет хлеб под капли жира, и я также их на хлеб собираю. Вот вкусные шкварки и готовы. При этом с коров глаз не спускаю. Еда едой, а дело делом. У меня кнут, на мне большая ответственность. Стаду трава, умытая росой, нравится. Слышу звуки сощипываемой зелени. Съел я шкварок со свежим огурцом и хлебом. Полез в сумку, вытащил кулёк. Взял пару конфет и пряник. Выпил из бутылки молока. Надо признать, не без аппетита. Здесь приволье заипутское. Свежий ветерок. У батьки плащ широкий. Если дождь хлынет, я к нему спрячусь. Пока в небе ни тучи, ни облачка. Я подпаском впервые. Мне многое интересно. Шаловливая бурёнка отправилась прямым ходом от запрещённого поля и от стада. Я схватил кнут, намереваясь мчаться вдогонку. Батька остановил. Это она к речке, попьёт и вернётся. Так и есть. Попила воды с берега, постояла немного, махая хвостом, и возвратилась. Время медленное. Дома я кучу своих планов осуществил бы. А тут смотри да бегай. Ещё я дождевики рассматривал: один белый, другой что хлопушка. Топнешь ногой – летит коричневая пыль. Белый дождевик кнут при удачном попадании рассекал надвое. У коров тоже однообразный труд – щипать траву, хвостом отгонять кровососов. Но наступило и насыщение. Остановились как вкопанные. Постояли и легли на малахитовый ковёр, пережёвывая добытую пищу. У них передышка и у нас. Батька постелил на бугре плащ. Сел на него и меня пригласил. Мне не хотелось сидеть. Отпросился грибов посмотреть ненадолго. Кнут оставил. Лесных даров везде полно. Хотелось найти не лишь бы каких, а чтоб батьке понравились. И нашёл. Не добряков, однако и не сыроежек. Мне попались два крупных и стройных подосиновика, молоденький обабок. Я расцвёл. Очень красивые шляпки! Ножки таких грибов у нас не берут. Подобной чести лишь добряки удостаиваются. Прихожу. Батька настороже с кнутом. Коровы встали. Некоторые пасутся. Я получил похвалу за грибы. Поешь, говорит, ещё, чтоб для находки место в сумке освободилось. Он караулил стадо, я ел. Не оставил ни конфет, ни пряников, зато найдёныши хорошо разместились. Стадо снова стало пастись. Нашей Лыске я отдал оставшуюся краюху. Кое-какие настырно лезли, куда не следует. Но я не зря подкрепился, в ту же минуту повернул их. Кнут мой летал и щёлкал. Даже большая корова с торчащими вбок рогами слушалась меня. Первый пастушеский опыт показал, что я, хоть и мал, могу помочь родителям там, где им трудно.
Новые
Меню
