Автобтобиография

22 июня 2011 — Нина Ефимовна Демченко

Демченко Нина Ефимовна

Не для печати и экрана…..

2 марта 1933 – 5 апреля 2010гг.
Предисловие

Довольно обширный круг лиц был знаком с моей бабушкой, учителем русского языка и литературы, Демченко Ниной Ефимовной. Почти весь свой жизненный путь она отдала школе с 1956 по 1991гг. Я не хочу писать о ней как о педагоге или бабушке, я желаю высказаться о ней как о человеке, глубоко повлиявшей на меня и оставившей огромный след в моей судьбе.

План по написанию книги со стихами мною задумывался еще ранее, когда я учился в школе. Ей эта идея немного даже нравилась, однако версию об автобиографии она притупляла на корню, немногие лишь знают, что личная жизнь Нины Ефимовны всегда была под завесой, она никогда о себе не рассказывала и сама не вникала в чужую жизнь.

Лично для меня она была скорее не бабушка (как таковой бабушкой я называл ее редко, в основном либо по имени отчеству, либо на бытовом уровне просто «Ефимовна»), а наставник, друг, с которым можно грамотно обо всем поговорить, отлично и весело провести время. Так сложилось, что стереотип бабушки, пекущей пироги, сидя за веретеном, со спицами или пяльцами, сочетался с красивой, яркой, умной, интересной и всегда веселой женщиной, которая не любила повязывать платок и не ходила в халате, а всегда ухаживала за собой, любила общаться, преимущественно с молодежью.

Она очень любила читать, невозможно даже себе представить, сколько всего прочитала и знала Нина Ефимовна. Она буквально «пожирала» книги стопками, разных жанров и категорий, всегда была в курсе всех событий. Чтобы купить новую книжку, она могла сэкономить на одежде, похуже поесть; духовное насыщение всегда играло главную роль для нее. О гении этого человека можно говорить достаточно много. Обучаясь в педагогическом университете, познавая педагогику, я с каждым разом начинаю восхищаться и все больше и больше осознавать, насколько она была умна. Также Нина Ефимовна занималась генеалогическим исследованием семьи.

Юмор Нины Ефимовны и ее легкая, завораживающая ребяческая улыбка, никого не могли оставить равнодушным, беседуя с ней можно было узнать много нового и интересного, с ней всегда было приятно поговорить людям всех возрастов.

Одним из ее любимых занятий было вышивание и сочинение стихов. Продукты этих произведений она любила дарить. Наверняка, у кого-то еще остались вязаные крючком или вышитые ее салфетки или неизвестный никому стишок. Про произведения последних можно сказать, что свои стихи она писала очень легким, доступным языком, писала лишь по зову сердца, по вдохновению…Она может писать про погоду, политику, юмор, про состояние души и про то самое тайное в ее жизни – о любви…

Однако стихи она не сохраняла, вошедшие в книгу стихи не составят и четверти всего написанного.

Её ждало еще много радостных явлений; летом она планировала съездить в райцентр, на собрание поэтического клуба «Земляки». Однако она чувствовала свой скорейший исход, о чем сообщала членам семьи, чего мы не желали слушать и осознавать.

Очень тяжело осознавать, что ее больше нет с нами, однако память о ней и ее образ необыкновенного человека останется всегда в наших памяти и сердцах.

В этой книге я сопоставил жизненный путь этой сильной женщины с ее оставшей частью стихотворений. Данная книга в основном рассчитана на круг лиц, знавших каким-либо образом Демченко Нину Ефимовну, а также всех тех, кто интересуется новейшей историей России.

Внук,

Буньков Александр

Автобиография

« О времени и о себе»

Я, Демченко Нина Ефимовна, не называю ничьих фамилий. Называю места, где пришлось пожить. Не хочу, чтобы потом кто-либо использовал этот материал. Пишу по просьбе моего младшего внука, Бунькова Александра Викторовича, студента НГПУ.

Мой жизненный путь…

Сейчас мне трудно вспомнить, что было так давно, я напишу о том, что осталось в моей памяти, о чем хотелось бы предостеречь, о моем хорошем и горьком опыте жизни, о тех ошибках, без которых не обходится ни один жизненный путь; умолчать о самом горьком в жизни. У каждого есть свой скелет в шкафу, о котором боятся говорить, чтобы не разбудить «лихо, пока спит тихо».

Детские годы, с. Бочкари

Говорят, что было в раннем детстве, потом в 20 лет, затем в 40 лет, потом в 60 лет – это и есть вехи твоей жизни.

Я родилась 2 марта 1933 года. Год не самый легкий и благополучный для меня и для страны. Голод, раскулачивание, разорение. Слава Богу, что моих дедов раскулачивать было не за что. Мой прадед был глухонемым, оглох и потерял речь в 3 года, когда его напугала собака. Но он был хорошим тружеником, владел мастерством: делал телеги, сани, колеса, кое-что для дома – бочки, кадки, шайки, скамейки, стулья и т.д. Богатства он не нажил, батраков не держал, но все необходимое дома было всегда. В живых у него осталось три дочери: Пелагея, Арина, Анна. Почему в живых- младенцев умирало много, из 12 его детей выжило только трое. Сам прадед родился в с. Бочкари, Черепановского района, Новосибирской области. Дочери его родились там же. Моя мать была дочерью Пелагеи, старшей из сестер. Родилась она там же, вышла замуж. Семья ее мужа уехала в Среднюю Азию, в Киргизию, где я и родилась. Когда мне исполнилось полгода, мать с отцом разошлись, меня мать увезла к дедам в Бочкари. Где оставила у бабушки с дедом. Старший мой братик умер в 4 года от скарлатины. Мать уехала, спасаясь от мужа, который заявился с ружьем. Её отправили так, что он её не нашел. Я осталась в Бочкарях. Ребенком я было болезненным, золотушным; до 3х лет поили рыбьим жиром, кое-как выходили на радость будущему.

Село Бочкари разделено речкой, через которую мои деды сделали мосток, чтобы переходить на другую сторону деревни. Почему деревни-церкви не было. Церковь в селе, а в деревне ее нет. Помню я себя с трех лет, после одного случая. Мне хотелось перейти речку через мосток. Посреди мостика я засмотрелась на течение, у меня закружилась голова, и я упала в воду. Кто-то бросился в воду и спас меня. Второй раз меня опять спасли. Третий раз меня вынесло к берегу волной, видно у меня были ангелы-спасатели. Четвертый раз я все-таки перешла эту речку благополучно и так же вернулась назад. Я победила, и это был мой первый жизненный урок: не пасовать, а добиваться победы над собой. Еще в детских воспоминаниях осталось, как строили запруду для мельницы, женщины готовили стол, мастерили пельмени.

Когда мне исполнилось 4 года, меня мать забрала к себе в Узбекистан, в г. Джизак, где жил младший мамин родной брат, Иван. Это был 1937 год.

Вот мои воспоминания об этом периоде жизни:

Октябрь месяц, осень золотая.

Уж бабье лето позади.

Моя ты Родина святая,

За все прошедшее прости.

Деды мои из Бочкарева,

Я с малых лет у них росла.

Хотелось побывать там снова,

Увидеть речку и поля.

Увидеть дом на косогоре

Мосток, что речку пересек.

Кувшин, что сохнул на заборе,

И конуру, где спал Дружок.

Я никогда не позабуду,

Как строили для мельницы запруду,

Как под гармошку песни пели

И вкусные пельмени ели.

Но так случилось, что поехать

При всем желанье не могу.

Вот почему и говорю я:

«Пред Бочкарями я в долгу!»

Жизнь в Джизаке. 1937-1941гг.

Я не помню, как и где мы садились на поезд, помню только, что мы очень торопились, впереди шла моя мать с вещами. Я бежала позади и несла металлический чайник. Поезд отошел, дед с бабкой остались на перроне, а мы заняли нижнюю полку и я уснула. С детства и до сих пор у меня сохранилось удивительное свойство: стоило мне только лечь, и я сразу засыпала. Наутро к нам подсел один мужчина. Он разговаривал со мной, наверное, очень любил детей, и стал обучать меня грамоте. Я быстро усвоила азбуку и стала по буквам читать слова. Он показал мне, как читать слова по слогам. Я очень благодарна этому незнакомому человеку, который подарил мне столько радости и избавил меня от одиночества в дальнейшей жизни.

Джизак ошеломил меня яркостью красок, многообразием цветов, громким незнакомым говором. Нам Иван (брат мамы) с женой подобрал однокомнатную хибарку из глины, а на ее крыше цвели маки, яркие, красные. Вокруг города горы, а он между ними. Солнечно, тепло. Мама уходила на работу, она была буфетчицей в клубе, меня брала с собой. Я сидела в зале, смотрела кино. И все, что там происходило, принимала за действительность. Пугалась, когда бежали с экрана на нас кони, плакала, когда кого-то убивали. Потом меня устроили в детский сад. Ко мне относились очень хорошо. Мама вышла замуж, у него было двое детей, сын и дочь. Устроили мне смотрины, мать купила мне новое платье, меня подстригли, надели новую обувь. Мне это не понравилось, и когда мать отлучилась, я все это сняла и надела свои вещи. Когда они вошли, мать очень удивилась и мне был сделан выговор. Я сказала, что пусть смотрят такой, какая я есть. Мне, разумеется, влетело, но я осталась при своем мнении.

Началась новая жизнь. Дети надо мной ехидничали, когда родителей не было, они натравливали на меня собаку. Это была овчарка, большая и умная. Я вставала в угол и не шевелилась. Собака ложилась рядом. Я сползала и засыпала. Но я ничего не рассказывала матери. И они от меня отстали. Стали играть вместе. Мальчик был очень изобретательный. Из ниток, коробок из-под спичек он делал машинки, и они двигались из одного пункта в другой.

Летом 1940 года мама со мной и сводной сестрой поехала попроведовать родителей. Они жили в Черепаново, Новосибирской области. Дедушка работал конюхом в милиции. Бабушка была дома.

На вокзале, рядом с нашим поездом стоял товарняк с вагонами, в которых были солдаты, отправляющиеся на восток. Среди них находился Иван (мамин брат), который ушел в армию. Вдруг в вагон вбегает Иван с ребенком на руках. Его жена принесла полугодовалого ребенка и бросила ему в вагон. Мама взяла малыша, а Иван выскочил на ходу и заскочил в вагон. Так мой двоюродный братец оказался в г. Черепаново Новосибирской области. Деды купили корову, чем-то надо было кормить малыша. Дорога к дедам была очень трудная. Малыш ничего не ел, плакал, к поезду приносили разную снедь, купили молока, и он успокоился.

Дед работал конюхом в милиции, возил хлеб в детдом, брал меня с собой, сестра не хотела ездить, а дед меня возил с удовольствием, показывал, как растут и спеют ягоды.

Отпуск у мамы закончился, и мы вернулись в Джизак.

Осенью я пошла в школу, в 1й класс. Читать я умела, грамота давалась легко. Год прошел незаметно. Летом 1941 года началась война.

Парни дружно пошли записываться на фронт. По улицам ходили патрули и строго смотрели, чтобы в домах было затемнение. Казалось, что мир перевернулся. Не стало игр на улице, ушли многие мужчины, тихо стало на базаре, в магазинах выстроились длинные очереди за хлебом. Ввели карточки. За хлебом стояли сутками. Хлеб черный, в руках мялся в комок. О конфетах пришлось забыть. Все по талонам. Отчима забрали в армию, мать на работе, а за хлебом в очередь послали меня. Однажды в очереди я упала в обморок, меня занесли в магазин, без очереди отпустили хлеб, сообщили матери. И за хлебом я больше не ходила. Детей отчима забрала его сестра, нашу школ отдали под эвакуированных, нас перевели в другую, где стали учиться в три смены. Мама решила помочь эвакуированным. Мы с ребятами ходили в школу на них посмотреть. Это было ужасно. В классах разместилось по несколько семей, что-то варили в консервных банках. Обворованные, почерневшие. И дети, какие-то боязливые, голодные. Мы с ребятами собирали по домам старые, ненужные вещи и относили в школу. Взрослые сдавали хорошие вещи, посуду. Решили разыграть лотерею в пользу беженцев. Это был маленький, но выход. Их поддержали вырученными деньгами и вещами, потом их стали трудоустраивать, расселять по квартирам. Жить с каждым днем становилось труднее. Мать решила ехать в Сибирь, к дедам.

В Джизаке я заболела малярией. Меня отправили в санаторий под Самарканд. Там протекала речка Агалычка, очень чистая, глубокая, но все камушки было видно, как на ладони. В санатории я пробыла лето перед школой.

В детском саду я заболела дифтерией. Потеряла сознание. Как я попала в больницу, я не знаю. Мне сказали, что пленки отсосал врач-узбек. Пришла в себя уже 1 мая 1939 года. Окно было открыто, я села на подоконник и смотрела на улицу. Шли демонстранты ярко одетые в синее, красное, зеленое. Знамена, транспаранты и ликующая, поющая, танцующая, человеческая масса. Было такое ликование, так много смеха…

Осенью 1941 года было очень голодно. Выручал пасынок, устраивал ловушки на воробьев, много их ловил. Мы их обваривали кипятком, обдирали, убирали внутренности и варили. Это было хорошее подспорье и еда для нас. Исчезли сразу в магазинах соль, спички, мыло. Все подорожало. У нас была только зарплата матери, отчима взяли на фронт, он попал в штрафбат, отстал от поезда. Знаю только, что он вернулся тяжелораненым и вскоре умер.

Печки топили кураем, соломой, кизяками. Курай покупали, кизяки собирали на пастбище.

В конце сентября 1941г. я топила печь, стояла вода в кастрюльке, я подбросила курай, он зацепил кастрюлю и на меня опрокинулся кипяток. Хорошо, что не обожгло лицо. Ошпарила всю грудь, мать меня увезла в Ломакино. Оттуда мы и уехали в Сибирь.

1941-1942гг. Поезд «500-веселый». г.Черепаново

В октябре 1941 года мы с мамой выехали на поезде, который называли среди пассажиров «500-веселый». Это был товарные вагоны без полок, широкие двери, нам досталось место в углу, ехали скученно, но быстро все перезнакомились, подружились, помогали во всем друг другу, с посадкой при гудке поезда, с медицинской помощью и с едой. Как только поезд останавливался, все спешили собирать топливо и варили еду. При гудке хватали котелки с недоваренной едой, залезали в вагон и ждали следующей остановки. На больших станциях стояли домики с кипятком. Брали кипяток, пили как чай без заварки. Еще на каждой большой станции пассажиры поезда должны были пройти баню, все белье прожаривалось, выдавали по куску мыла. После бани получали талон, что ты прошел в бане профилактику.

Иначе поезд не отправляли со станции. А на улице уже становилось холодно, около Семипалатинска выпал снег. В вагонах было очень холодно. Спасал кипяток, который доставали на станциях. Трудно было с туалетами, и взрослые и дети оправлялись прямо рядом с поездом, когда спрятаться было некуда.

Приехали мы в Черепаново в конце ноября. В школу я не пошла. И не в чем было и отстала я.

Мама устроилась поваром в техникум оптики, который эвакуировался из Ленинграда. Все, казалось бы, стало утрясаться. Как вдруг грянула беда. В феврале 1942 года умер дедушка. И хорошо, что мы приехали. Что делала бы бабушка с маленьким ребенком, коровой и еще жильем? Квартиру надо было оставить. Мама нашла работу в Листвянских шахтах. Мы переехали туда, нам в бараке дали комнату, и мы стали там жить. Дедушку похоронили в Черепаново.

Листвянские шахты.1941-1945гг.

Итак, опять вся жизнь с чистого листа. Листвянские шахты – рабочий поселок. Окружен холмами, а в ложбине стояли длинные бараки, в которых жили рабочие с семьями и без семей. Вдоль речушки строились землянки и домики. Один такой домик строила мать. Домик, стойку, огород был вверх от дома по склону холма, а под овощи прямо к речке через дорогу. Огород посадили, а домик еще строился. Меня бабушка будила в 6 утра. Я выгоняла в стадо корову и шла поливать огород из речушки, протекавшей в конце огорода. Рядом построили баньку, которая топилась по-черному.

Осенью мы уже перешли жить в домик. Огород убрали, капусту солили в кадках, огурцы тоже. Свеклу, брюкву, морковь, свежие кочаны капусты помещали в погребе. К зиме подготовились.

Связались с дедушкиной сестрой, которая жила в с. Дубровино. У нее на фронте погиб муж и сын, а две неродные дочери проживали с ней, и у нее на фронте погиб муж и сын, а две неродные дочери проживали с ней, и у нее еще был местный ребенок, ровесник моему братику. Мать перевезла ее к нам. Потом купили землянку против нас за речушкой. Они перешли туда.

Огород копали под картошку лопатами, сажали, обрабатывали своими силами. Тогда огороды были чистыми, не было такого сору, как сейчас.

Многие люди ели лебеду, у нас до этого не дошло. Бабушка следила строго за всем. И мы, не покладая рук, трудились с весны до поздней осени. Многие соседи брали с нас пример. Мы давали им семена свеклы, огурцов, капусты, редьки. Если оставалась картошка после посадки, давали и ее. Картошку резали, чтобы семян было больше. Головку срезали, а остальное шло на еду. Скоро бабушка стала центром внимания всех старух на нашей улице, которую называли «Камчаткой». Старухи собирались под вечер, приносили письма- треугольники с фронта, и я их читала. Потом писали всем письма, пили чай, заваренный с сушеной клубникой и душицей, собранной в пору ее цветения. Клубника, душица росли прямо за огородом, а смородина росла вдоль нашей речушки.

Осенью пошла в школу, во второй класс. Меня выбрали в редколлегию, а члены редколлегии, вида такого безвольного, бесчеловечного существа, посадили меня писать эту газету. Но я не была ни безвольной, ни бессловесной. О чем они скоро узнали, когда я все заметки перелопатила, отобрала стоящие и по-своему все переладила. А им всем дала задания, кому чего делать и к какому сроку. Так я и была редактором на все мои школьные годы.

Учебников не хватало. Было всего на класс два учебника математики, три для чтения, пять по русскому языку. Я старалась списывать задачи и примеры на переменах, а по русскому языку выполняла до уроков. Дома я много читала далеко не детских книг. В IV классе я прочитала «Войну и мир», «Анну Каренину», «Граф Монте-Кристо», «Три мушкетера». Мать очень любила читать, хотя была малограмотной; я читала так, чтобы она этого не узнала.

В физкультуре я была одна из последних. Вечно тянулась позади всех. Но одноклассники надо мной не смеялись, поддерживали, как могли.

В третьем классе я пристрастилась к самодеятельности. Ни один концерт не обходился без моего выступления. Читала стихи, чужие и свои. Правда, они у меня не сохранились.

Впервые я столкнулась с трагедией, которая произошла в шахте. Упала бадья, двое рабочих погибли. Среди них был отец моей подруги, для меня ее горе было таким же сильным, как мое собственное.

Весной 1946 года умерла моя бабушка, и мы как будто осиротели.

Похоронили ее в Листвянских шахтах.

Осенью 1946 года вернулся с Дальнего Востока Иван, женился, она была моложе его на 18 лет. Прожили жизнь неплохо, подняли четырех детей.

Но об этом позднее…

Осенью того же года продали дом, зарезали корову и уехали в Киргизию в Быстровку. Тогда многие уезжали туда. Итак, закончился еще один этап моей жизни.

1946-1948г. Быстровка. Киргизская ССР, Фрунзенская область.

В дороге нас обокрали, и мы приехали в Быстровку нищими и голыми. Как говорится, поделом. От добра добра не ищут. Но тогда нам было не до иронии. Нам просто было нечего есть, наступала зима. Мать с трудом устроилась, Иван устроился в Рыбачье. Привозил паек – сухую капусту и морковь. Мы это все распаривали и ели, даже посолить было нечем. Я пошла в школу в 5 класс. С ребятами я как-то сдружилась быстро. Не было ни каких стычек, ссор. Мы подружились с киргизкой Гульчарой. Были не разлей – вода.

Потом на мать кто-то написал, оговорил ее, и ее посадили. Жена Ивана повезла меня во Фрунзе в училище, меня не взяли по непонятной причине. И, слава Богу, что не взяли. Еще не известно, что бы из меня выросло.

Но, как говорится, из огня да в полымя. Меня отдали в домработницы, прислугой к одной паре. Она ждала ребенка, не могла вести всю работу по дому. В белье, что она замочила и не могла постирать, завелись опарыши. Посуда грудой. Пришлось пахать и здорово. Хорошо, что меня бабушка хорошо готовила к жизни, и я многое умела.

Начала с уборки, вымыла окна, перетрясла постель, сменила белье, замочила посуду, перетрясла половики, полы были глиняные. Их надо мазать глиной с коровьим навозом. Когда навела порядок в доме, взялась за белье, замочила заново, стирать я умела. Корыто, доска мне были знакомы. К вечеру наварила борща. Хозяевам я так понравилась, что они решили меня оставить у себя. Осенью я пошла в шестой класс, освободили мою мать, я вернулась в семью.

Да, чтобы выжить надо уметь многое делать. И если тебя заставляют что-то делать, то это просто подготовка к жизни, умение самому себя обихаживать, не надеясь на кого-то.

В шестом классе мне учиться понравилось. Стали изучать новые предметы – физику, алгебру. Это было поинтересней арифметики. Окончила я шестой класс нормально, но ко мне вернулось старое заболевание – малярия. Мать отвезла меня к тете, бабушкиной сестре на Посевную Черепановского района Новосибирской области. Сама устроилась поваром в больницу. Зиму прожили вместе. Но матери был не климат. И по настоянию тети, она вернулась в среднюю Азию. Семья Ивана тоже переехала на Посевную. Устроился он путейным рабочим.

1948 – 1952 гг. Посевная

Семья тети состояла из ее мужа и сына. Муж тети больше меня никуда не отпустил. Сказал, что проживем. Он был очень больным, перенес 5 операций, уже работал, редко выходил. Держали корову, косили сено летом. Я умела косить. Мы с ее сыном ездили косить, убирать сено. Сена нам хватало на всю зиму.

Осенью пошла в школу в 7 класс. Он был выпускной. Средняя школа была 8 кл., 9 кл., 10 класс. В 7 классе на экзаменах со мной случился казус. Диктант я написала на «5», а на устных экзаменах у меня сильно болела голова и я совсем не могла сосредоточиться. Мало того, я потеряла сознание. Это случилось потому, что кто-то из учителей как-то иронически отозвался обо мне. Дескать, живет без матери, без отца, тетка взяла меня из жалости, одета хуже всех, чего с меня возьмешь.

Потом, когда я работала в школе учителем русского языка и литературы, я никогда не относилась пренебрежительно к детям, у которых не все было благополучно в семье. Пили родители, дети были одеты плохо, больше думали о еде, чем об учебе. Я просто подсаживалась к ребенку, если видела его смущение, растерянность, говорила с ним не о вопросах в билете, а о чем-нибудь постороннем. Ребенок разговаривался, собирался с мыслям и отвечал на вопросы билета. Этот психологический прием я использовала и в старших классах. И этот метод был безошибочный.

Да, иногда надо много пережить самому, чтобы стать человечнее, добрее, понятливее, отзывчивее.

В 8 классе мне было очень интересно. Курс литературы. Библиотеки в селе были не столь богаты. Но мы с сыном тети увлекались чтением, брали книги в библиотеке, ходили в кино.

У меня были хорошие подруги из хороших, не пьющих семей. Они приглашали меня на домашние праздники. Я ходила к ним с удовольствием, хотя мне стыдно было за свою одежду, рваную обувь. Они на это не обращали внимание, и я постепенно привыкла. Осенью сына тети взяли в армию. Служил он в Ленинграде, умер муж тети. Мы ней остались вдвоем. Корову и кур мы держали, тетя работала уборщицей в табельной (конторе); убирала я, помогала ей во всем. Косили сено, возили его на тележке. Иногда запрягали корову, чтобы перевести сено издалека.

Покоса нам не давали, я брала тележку, литовку, веревку и ехала в поле. Скашивала траву, ложила ее на тележку, привязывала, везла домой, разбрасывала траву, чтобы она просохла. Занимались огородом, утром носила в бочки воду, вечером поливала капусту, грядки. Вечером снова носила воду, чтобы утром рано заняться поливкой. Возила из поскотины разные ветки, рубили, готовили дрова на зиму. Баня была своя, но иногда ходили в общую баню.

В школу пришла учительница математики, а ее муж написал книгу «Через все преграды». Николай Петрович Осинин, а семья носила фамилию Апсид. Николай Петрович имел большой авторитет среди молодежи. И мы, десятиклассники (тогда это был выпускной класс), нас всего было 10 человек, ходили в привокзальный березовый сквер, там была парашютная вышка, Николай Петрович жил в здании вокзала, он выходил к нам, и мы прогуливались, спорили о литературе, читали любимые стихи, он знакомил нас с новинками литературы, много рассказывал о новых сибирских писателях: Ивановым Анатолием, Елизаветой Стюарт. Он нам дал знаний больше, чем наши учителя литературы.

Обучение в 9-10 классах было платное 150 руб. в год. Мне приходилось лето работать на железной дороге, а осенью после уроков идти на работу на элеватор.

В 1951 году пришел из армии сын тети. Я осенью пошла в 10 класс. Сын тети дружил с девушкой, она была очень красива, спокойная, уравновешенная, хорошо одевалась. Мать ее дома шила всем, кто к ней обращался, шила и платья. Мы с ними были хорошо знакомы.

Свадьбу сыграли в январе 1952 года. И новая родственница заявила, что я им не нужна, они не обязаны меня учить. Опять я встала пред выбором: куда идти, где жить, как окончить школу. До окончания школы оставалось полгода. Ехать в Казахстан к матери – вряд ли я с моей подготовкой учителем без образования, без знания иностранного языка (не было учителей), вряд ли у меня был шанс получить там аттестат о среднем образовании. Сын тети занял позицию своей молодой жены. Тетя пошла к Ивану. К тому времени у Ивана уже было четверо детей. Сын из Джизака, дочь родилась в 1947 г. в Быстровке, и двойня родилась на Посевной. Жили в однокомнатной квартире – комната и кухня. Но Иван с женой меня приняли, и я смогла окончить школу.

В школе я вела общественную работу. Была редактором школьной газеты и пионервожатой в одном из классов. Проводила сборы у костра. На сборы приходили учителя, учитель математики играл на скрипке, помогал нам в оформлении песен. По окончании школы мне вручили грамоту за пионерскую работу и отрез на платье. Класс наш был очень интересный, из 10 – двое учителя русского языка и литературы, одна учительница начальной школы, двое окончили медицинский институт, один мальчик окончил военное училище и академию военную. Судьбу 4х выпускников я не знаю. С ними мы больше никогда не встречались. Конечно, прошло уже 58 лет, как мы окончили школу, мало что уже вспоминается. Да и особенных событий и не было: школа, дом, иногда школьные праздники, поход в кино. Насчет кино: Осенью 1951 года шел фильм «Тарзан». Нас в наш клуб не пускали. Мы бегали в кино в Черепаново (10 км). Мальчики уходили раньше, покупали билеты. Мы возле колонки мыли ноги, там препятствий нам не чинили, и мы смотрели фильмы, бегали на концерты, а потом пешком возвращались домой. Летом подали документы в институт и стали готовиться к вступительным экзаменам. Репетиторов мне нанимать было не на что, готовилась самостоятельно.

1952 -1956 гг. Новосибирск

Итак, я поехала в Новосибирск, сдавать экзамены. Филиал пединститута находился на ул. Кубанская, на 2 этаже школы. Там приготовили комнаты, кровати, постель. Комната была большая, это были учебные аудитории. Библиотека филиала работала, мы могли заниматься там. Сдавали мы литературу (сочинение), литературу устно, географию, историю, иностранный язык. Когда я спросила, как мне быть, ведь я не изучала иностранного языка, в аттестате у меня прочерк, мне ответили, что экзамен я обязана сдавать, а что я его не изучала – это не их дело. Меня это не остановило, я сдала все экзамены хорошо, немецкий язык я поучила на чердаке, научилась построчному переводу, кое-что выучила и, нацепив нахальный вид, пошла сдавать экзамены самой последней. На столе лежал словарь. С текстом я справилась, он был о Суворове, с грамматикой вышло хуже, но экзамены принимала пожилая очень уставшая женщина, она прослушала мой перевод, спросила, где я изучала нем. яз. Я ей все откровенно рассказала. Она посмотрела на все мои оценки, сказала, что я набрала достаточно баллов, и поставила мне 3. Это значит, я поступила, но без стипендии. Общежитие мне дали, в комнате 25 человек, в первую же неделю меня обокрали, мне не на что стало жить, я нашла квартиру, нас пустили двоих на одну кровать, 150 руб. койка на двоих. Хозяйка меня прописала, мать выслала мне посылку, потом ребята через профсоюз помогли мне с деньгами, я уплатила за обучение 150 руб. за полгода, уплатила за квартиру, и осталось у меня всего 25 руб. Выручил меня Осинин (Апсид) Николай Петрович, в то время уже напечатали его книгу «Через все преграды». Он устроил меня в лекторскую группу. Я ездила по рабочим общежитиям читала лекции по литературе о Маяковском, знакомила с новинками по литературе, делала обзор про стройки страны, и т. д.

За каждую лекцию я получала по 150 руб. Это помогло мне одеться, покупать тетради, ходить в кино. Стала ездить на Посевную к Ивану. Иван работал на железной дороге, получал 360 руб., а на его иждивении было 4 детей, жена не работала. Я раз в 2 месяца привозила ему по 100 руб. В зимнюю сессию я сдала экзамены на стипендию. Жить стало легче.

Летом мы поехали работать вожатыми в пионерский лагерь. Позвала нас с собой одна из нашей группы, она поехала старшей вожатой, а мы под ее началом. Наш отряд получил вымпел «Лучший отряд». В лагере я хорошо отдохнула, получила зарплату за 3 месяца, которая была выше стипендии. Да еще стипендию за лето.

Подобрала квартиру тоже на Кубанской улице, условия были те же. Весной поехали с хозяйкой садить картошку. Я опять уехала в пионерский лагерь, но пробыла там 2 сезона. Осенью помогала хозяйке копать картошку, она предложила питаться вместе. Так я с ней прожила 2 и 3 курс.

Когда я приехала в город, то после села все мне было новым, шумным. Я не могла привыкнуть к городу.

Первый поход в театр был в оперный. Гвоздь сезона «Хованщина». Этот гвоздь для меня был самым настоящим гвоздем. Меня ошеломила музыка, пение, я ничего не могла понять, а уже потом, когда прошла целая неделя, я вновь пошла на эту оперу, и мне было уже многое понятно. На балет Чайковского «Лебединое озеро» мы опоздали, пришлось идти на второй этаж, на ярус. Дверь была открыта, я никогда раньше такой красоты не видела.

Из репертуара «Красного факела» мне запомнилась постановка драмы «Вишневый сад». Но я вышла неудовлетворенной. Чего-то не хватало. Может быть, современности или сопричастности того мира. Возможно, сейчас эта постановка была бы более современной. Но наша современность более жестока. Поэтому и появились бомжи и брошенные дети, братки и стрелки, чего в век Чехова не было и не снилось. Но ростки этого уже были. Варя с ее безысходностью, неустроенные бывшие владельцы, неопределенна судьба молодежи, брошенный Фирс.

«ТЮЗ» понравился, особенно артист Анатолий Леовчан.

Водил нас Николай Петрович на просмотры спектаклей, когда шли генеральные репетиции в присутствии членов обкома партии в пустом зале. Смотрели мы там Сибирский народный хор. Принимала участие в агитбригаде.

Старше нас учился Саша Кухно, с женой, у них было уже двое детей. Его стихотворение «Рукавички» было известно всем курсам. Мы были на втором курсе, когда в институт литфак в 1953 году поступил Петр Дедов.

Курс наш опекал Нуйкин Андрей, сталинский стипендиат. С нами на курсе в нашей 3 группе учился Александр Яковлевич Метелица. Он был кумиром группы, много знал наизусть стихов и пьес. С его слов мы в колхозе ставили пьеску Гусева «Потерянная песня». Музыку сочинил сам Саша. В колхозе работали на копке картошки, лопатили зерно, очищали зерно на «Клейтоне». Загружали и крутили вручную. Это был очень скромный, умный, обходительный человек, писал стихи, прекрасно играл на гитаре. Он был центром нашей группы. Дружил он с Вадимом Гнедковым. Арнольд Кунцман сразу стал центром в комсомольской организации.

Городские девочки были более развиты, чем мы. Но через год мы им ни в чем не уступали.

Осенью 1952 г. мы работали в колхозе. Об этом я написала в своем стихотворении.

В период сбора урожая

Студенты были нарасхват.

Почти у самого Алтая

Был наш студенческий отряд.

Юмористический листок

«Клейтон» всей группой выпускали.

Стихи и песни, кто что мог –

С концертом в клубе выступали.

Смеялись даже малыши,

Когда с концерта шли из клуба.

Тебе спасибо от души,

От всех от нас, от 3 ей группы.

Эти стихи посвящены Саше Метелице, написаны они спустя много лет после окончания вуза. Среди преподавательского состава выделялся Постнов Юрий Сергеевич – кумир всех студентов, читал курс зарубежной литературы. Первый раз, когда он пришел читать свою лекцию, мы с подругой сели на первую парту около кафедры. Юрий Сергеевич вошел, все встали и поздоровались, сели. Глянули на него, и о, ужас! Лицо длинное, зубы выпирают, подбородок вперед, глаза близко посаженные… Но когда он заговорил – мы забыли про его внешний вид и сами рот разинули. А он сказал: «- Писать надо, девочки!» С этих пор мы стали занимать место на первой парте.

Конечно, этот курс литературы нам полюбился и запомнился.

Я настолько увлеклась, что забросила весь курс лекций по истории КПСС, и на этих лекциях читала Мопассана, Дидро, Гюго, Дефо, Дюма.

Я поняла, что не важно, как ты выглядишь, важно, как ты говорить умеешь, смысл твоих слов, дикция.

Вторым кумиром была доцент Титова, читала курс античной литературы.

В аудиторию вошла маленькая худенькая женщина, встала за кафедру, у нее над кафедрой оказалась одна голова. По аудитории прошел смешок, а она очень громким голосом сказала: «Садитесь, неблагодарные!» И начала: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса …» Все притихли, мы слушали, записывали и увидели, что она без бумажек читает весь курс! Вот это да! Экзамены мы сдавали ей без записи и шпаргалок. Весь курс сдавал на хорошо и отлично.

Она нам показала, что прежде, чем спрашивать с нас знания, надо их дать. Надо уважать человека, маленького и большого. Ученик должен быть собеседником, умеющим отстаивать свои убеждения, а не подделываться под преподавателя. Курс литературы XIX века читала старенькая преподавательница, но все ее знания уместились в школьном учебнике. Пришлось искать самим дополнительные знания.

Все время занимались в библиотеках. Много времени было занято политикой, история КПСС, пятилетки, работы Ленина, Сталина. Особый упор на работу Сталина «Введение в языковедение». Может это все надо было, но только не в таком объеме. Мало было курса методики, психологии, занятия ин. яз. было только семинарами. Физкультура тоже велась формально.

На 2 курсе сдавала экзамен по немецкому языку конечно, знания за 2 года не особенно прибавилось, хотя я переводила текст с подстрочным переводом, кое-что знала о правилах грамматики. Но она не стала меня слушать и хотела поставить низкую оценку. А это опять голод, безденежье. Я взяла зачетку и вышла. Потом девочки передали мне, где она будет принимать экзамен. Я пошла к ней. Она спросила, звала ли она меня. Я ей ответила, как бы я узнала, где она находится. Стою с зачеткой. Вдруг врывается студентка с физмата, отличница, получала повышенную стипендию, а она ей ставит удовлетворительно. Я ее оборвала, сказала, что ей надо научиться такту в разговоре с преподавателями, что я об этом сообщу в комитет комсомола Кунцману, она притихла. А преподавательница взяла мою зачетку и быстро что-то написала. Я вышла. Глянула – четверка. Ну и, слава Богу. До сих пор я с уважением отношусь к этому языку.

Окончив 3 курс, я поехала к матери в Казахстан в Или. Пески, мало зелени, но возле реки Или есть и зелень, прохлада. Побыла я там немного, уехала в Новосибирск. У хозяйки возвращался сын из армии. Мы с подругой нашли квартиру, где жили другие студенты, дом был поставлен на продажу, но временно жить было можно. Мать переехала из Или в Барнаул. Я поехала к ней.

На танцах я познакомилась с парнем, завязалась дружба, но я носила очки, это ему не понравилось. Его сестра сказала, что он очень жестокий, поэтому я уехала, больше ему не писала, а осенью вышла замуж за соседа. Он был старше меня на 4 года, окончил партшколу, работал слесарем, вроде все было нормально. Отслужил во флоте, коммунист. Жил с матерью. Она его родила, когда ей было 46 лет. Она было с 1883 года. Это было осенью 1955 года.

Все было нормально, пока я не забеременела. С этого начались все мои беды. Муж стал пропадать то на неделю, то на месяц. Мать моя переехала в Новосибирск, поселилась в Бугринской роще.

Свекровь свалила всю вину на меня. Я ушла к матери. Отчим сильно пил, пить стала и мать. Завязалась драка, отчим бросил в меня ведро с углем. Я едва увернулась. Мужа уже не было дома 3 месяца. Пошла домой. И вдруг мать увидела на паровозе моего благоверного. Он, как ни в чем не бывало, сказал, что сегодня придет домой. Домой он вернулся.

Свекровь стала строить всякие козни, я сварю, она суп пересолит, или еще что-нибудь выдумает. Я отравилась. Соседи вызвали скорую и милицию. Свекровь и муж стали шелковыми. Соседи встали на мою защиту, муж ушел с завода им. Чкалова, поступил на ж/д. У него была вторая специальность – слесарь- вагонник. Стал просить квартиру. Ему дали комнату с подселением на ул. Станиславского. Это уже было в 1957 году. Весной 1956 года я окончила институт и была направлена на ст. Мошкова, где я проработала с 15 августа по 1 ноября. Врач из больницы, родительница моей ученицы, пригласила меня к себе, осмотрела и дала больничный с 1 ноября, сказала, что к 10 ноября я рожу.

Так оно и вышло. 10 ноября 1956 года я родила дочь.

В Мошково я была направлена в семилетнюю школу. Школа небольшая, но классы стали сокращать, их 2х кл. седьмых сделали один. Его отдали мне. Директору школы мои уроки очень нравились. Я нашла общий язык со своими учениками. И я очень пожалела, что вышла замуж так неудачно, что я в замужестве оказалась очень одинокой и опять беззащитной. Семья свалилась на мои руки. От мужа ни денег, ни внимания. Он стал называть меня человеком второго сорта, крутился где хотел. Дочке было уже 2 месяца, когда я вынуждена была искать работу. Снял с работы в Мошково меня муж. Привез трудовую. Я стала устраиваться. В районо сказали, что мест нет. Но зав. РОНО посоветовала походить по школам. Я пошла. В одной школе встретила Кунцмана. Он был секретарем освобожденным в школьной организации.

Директор школы принял меня, все мои ответы его устроили. Он спросил, есть ли у меня ребенок. Я ответила утвердительно. Он сказал, что мест у него пока нет, но подойти годика через три. Спасибо, что не отказал, но обнадежил.

Кунцман мне посоветовал не говорить, что у меня есть ребенок. Иначе я не устроюсь. И дал адрес школы рабочей молодежи № 23, которая находится в поселке оловозавода около Бугринской рощи.

Я пришла, встретилась с администрацией школы, выполнила рекомендации Кунцмана. Меня приняли, я все оформила и на следующий день вышла на работу. Мы уже жили на ул. Станиславского. Школа работала в 2 смены: утром и вечером. Утром с 8 до 1 часу, вторая смена с 8 ч. до 12 ночи. Ребенок маленький, надо молоко, продукты, я старалась все закупить в рабочем поселке завода, здесь можно было купить молоко у частников. Я договаривалась брать молоко в долг, рассчитывалась после аванса или получки. Муж выхлопотал 2х комнатную квартиру на ул. Ватутина. Остановка была у башни, все равно было уже легче. В 1958 году у меня родился сын. Ему было 4 месяца, я вновь вышла на работу. Прибегала с работы в 1.30, вела детей на прогулку, после укладывала их спать, писала планы, проверяла тетради, стирала, мыла посуду. Хорошо, что есть ванная, горячая вода, туалет, балкон. Белье сушила на балконе. Уезжала на работу. А ночью если опаздывали на трамвай, то шли пешком. От поселка до завода сейчас 3 остановки, потом металлобаза, больничный городок и Башня. Дома скандал, где была, почему не успела на трамвай. Но нас было трое учителей, живущих в этом секторе. Бежал к тем, поднимал бучу, убеждался, что шли мы трое, утихал, но потом все повторялось.

Выбросил ученические тетради, купила всем новые, они стояли 1 коп. за тетрадь. Проверяла в школе, там же писала планы. Была хорошая школьная библиотека, занималась там.

Сыну было 5 лет, когда я устроила его в детский сад. Оказалось, что директором была наша посевнинская. Ему в детсаду понравилось. Договорились, что его будут отпускать домой, детсад был рядом через два дома. Он бежал домой, знал, что приеду поздно. Но в школе в среду, в субботу и воскресенье были выходные. Очень сильно я уставала, болела голова, постоянно не высыпалась. Часто болела, свекровь меня называла «дохлятиной», где он только такую подобрал, хотя я пахала, как лошадь. Задолжности за квартплату и за свет у меня не было. Кое-что я скопила и купила участок в 6 соток. Денег от мужа я не имела.

Школа перешла на программу ускоренного обучения. Надо было с 4 кл. дать за 2,5 года неполное среднее образование для кадров оловозавода. В разработке этой программы привлекли меня.

На уроках были представители Сибири, Дальнего Востока, Якутии. Программа им понравилась, конечный результат тоже. Директор мои уроки раскритиковала, но комиссия сказала, что это ее уроки не особенно, а мои показали лучшие результаты. Я получила грамоту и материальный подарок; мохеровую кофточку и покрывало. По тому времени это были ценные подарки. Не так легко было достать покрывало, да и кофточка была мне не по карману. Представитель Якутии предлагал мне поехать в Якутию. Обещал хорошее место. Но куда поедешь: двое детей, на шее старая свекровь, без моей помощи ей не прожить.

В школе я вступила в партию, уже закончился кандидатский стаж, заслушали ответы на вопросы, и задали последний: как я отношусь к выборам. Я сказала, что как все: приду и опущу бюллетень. Он сказал, что я имею право зачеркнуть кандидатуру и вписать свою. Я рассмеялась. И что будет? Один против тысячи! У нас нет выборов, у нас есть голосование за единственную кандидатуру. Меня отправили подумать. Через две недели мне выдали партийный билет. Муж возмутился: «как это низшую расу приняли в партию»?! «Хорошо,- ответила я. – Я еду в обком партии. Колыма от Новосибирска недалеко». Опять высшая раса притихла. Меня выбрали секретарем парторганизации школы.

Большую работу я вела с баптистами. Меня вызвали в райком партии и сказали, что одна из секты выехала из Красноярска в Новосибирск и ее устраивают в поселке олово завода.

Девочка пришла в школу. Мы с ней подолгу беседовали, она очень ко мне привязалась, вышла замуж, окончила среднюю школу. Ушла из секты, молиться стала в храме. Ходила по квартирам, когда ученики не посещали школу, помогала устранять причину непосещения школы, мирила с женами, работа с женами, привлекала их к школе. Осенью посещала весь поселок, записывала в школу, беседовала с семьями, говорила о необходимости обучения. Ведь мужчинам надо работать до 60 лет, а женщинам до 55.

Устраивали школьные вечера, куда приглашали семьи.

После моего ухода школа стала уменьшаться в количестве учеников. И потом она была закрыта.

В 1965 году семья моя распалась. Жить стало невозможно. Муж пил, гулял, о семье не думал. Пока я была на работе, он выгонял детей, я их находила на лестнице.

Потом они приехали в школу. Ночью. Это была последняя капля, переполнившая чашу семейной жизни.

В феврале я уволилась из школы, забрала детей из школы и в чем была, в том и уехали. Оставила все, ушла, ничего, кроме документов. Уехала я на Посевную к Ивану.

1965-1967 гг. Посевная

Что дали мне 34 года жизни?

Среднее образование, институт, мужа алкоголика – идиота, испорченное детство моих детей, настроенных мужем и свекровью против меня. А то, что я тянула всю семью, помогала его сестре с двумя детьми без отца – это все не в чет. Как была ни с чем, так ни с чем и осталась. Оплеванная семьей, униженная мужем, без жилья, без средств, без авторитета. На голом месте, хотя и хорошо знакомым. 13 лет тому назад я окончила эту школу. За спиной вуз, разбитая семья, но со мной мое мужество, мои знания, моя уверенность а правильном выборе пути. Здесь мне окажут поддержку, я почищу свои перышки – и поможет мне Господь!

В школу я пришла прилично одетой. До этого одна лаборантка, работающая в ШРМ № 23, взялась сшить платье и костюм-тройку еще до моего ухода. Кофту я купила фиолетовую, вместо воротника - галстук. Костюм я взяла, когда оформляла документы об уходе из школы. Большой неожиданностью было для меня, что учителя собрались все, отпустили учеников, подарили мне книги, накрыли стол, сердечно проводили меня. Это была для меня очень большая поддержка. Спасибо им за все.

Взвесив все за и против, я пошла в школу. Директор поняла мое положение, отправили в РОНО с резолюцией на моем заявлении.

В РОНО оказался Котульский Николай Андреевич, выпускник пединститута. Начал в районе путь директором Посевнинской средней школы. Обо мне был наслышан, спросил, не уеду ли я из района. Вдруг отношения потеплеют. «Нет,- ответила я,- не потеплеют!»

Он дал согласие на мою работу в школе. Уроков русского языка не было, но было всего 11 часов уроков географии. Это 55 руб. в месяц – я согласилась. Узнав об этом, за меня вступились Осинин Н. П. и Метелица А. Я. Мне сразу отдали уроки истории, обществоведения, русского языка и географии.

В вечерней школе работала от души, готовиться пришлось серьезно. Я дала им знания, которые нужны по программе.

Пока вела уроки географии, заболела учительница русского языка. Мне предложили провести уроки. Я их провела, но лучше бы я этого не делала. Ученики не приняли прежнюю учительницу, конфликт с учениками урегулировали, но она затаила на меня зло и отомстила мне по полной программе. Я привыкла говорить то, что думала. Воевать с открытым забралом. Так было принято в институте, в ШРМ № 23. Врагов у меня не было. Но мы открыто обращались за помощью друг к другу. Она мне высказала свое недовольство, я ей ответила, что причину ей надо искать не во мне, а в самой себе. Это погасило на время разгоравшийся скандал, но не загасил полностью.

На меня стали валить всю общественную работу. Послали в клуб читать лекцию о 8 марте. Текст не дали. На подготовку осталось 2 дня. По сути дела задание дали утром. «Нам нет преград» - поется в песне. Флаг в руки и вперед.

Набросала тезисы, взяла сборник пословиц, подаренный ШРМ № 23 - мне этого хватило. Людей я знала, обратилась к парторгу совхоза и директору совхоза, список лучших женщин мне дали, оговорили, что за что. И я пошла читать лекцию. Председатель сельсовета спросил: «Лучших не было?» Я сказала, что лучших послали к лучшим, а меня сюда.

Когда я окончила лекцию, мне аплодировали стоя. Ушла с триумфом, а на второй день лекция была на заводе, там был другой лектор с готовой лекцией, но не с моей дикцией. Люди ожидали, что я приду и туда, были разочарованы и высказали. Я заработала свой авторитет. Проведение всех линеек взвалили на меня. Провела линейку о Гайдаре, Маяковском, К. Симонове. Взвалили на меня вечер встречи с выпускниками. Дали 100 руб. Набрала лимонада, конфет. Расставила столы по годам – вымпелам. Собрались в основном последние 5 лет. Каждый выпуск я называла, ребят, которые прибыли, их учителей. Потом концертный номер, которые приготовили мои ученики. Сказала, что я им оставила 5 кг конфет и ящик лимонада. Все прошло хорошо. И вот на школьном вечере я пошла одеться. Там сидел учитель по труду, разведен, связан был с директором школы (женщиной).

Вдруг дверь закрылась, щелкнул замок. Я оделась, села подальше. А что делать? Дверь закрыта. Мы вдвоем. Его жена работала раньше 1948 году с моей матерью. Мы просто разговаривали. Кто-то привел директрису, шум, гам, стыд, срам. Каждый думает о событии по мере своей испорченности.

Любовная связь прервалась. Этот учитель пришел ко мне свататься. Мы с матерью с ним поговорили. Он вернулся в семью. У него были 2 мальчика 13 и 15 лет. Мою репутацию спасать не надо было.

Летом зав. РОНО послал меня на курсы завучей. Директор совхоза дал мне 3х комнатную квартиру. Кое-кто из учителей возмутился: им тоже нужны квартиры. Я сказала, что этот вопрос не ко мне.

Я уехала на курсы. В Посевной я нашла мою старую знакомую, с детьми которой я была в хороших отношениях. Они раньше работали на ст. Безменово, он был директором совхоза, умер, вдова живет в Черепаново. У них было 7 детей. Я была дружна с их младшим сыном, мы были просто приятели, он шел ко мне со своими бедами и радостями. Я ее нашла, мы встретились. Она была очень теплой, гостеприимной женщиной.

После курсов я решила уехать в Казахстан, пришла к зав. РОНО с заявлением. Он сказал, чтоб я дурь казахстанскую из головы выбросила. И направил меня на ст. Безменово завучем средней школы. Я согласилась. Съездила в Безменово, директор школы пообещал приготовить квартиру. Моя духовная мать – тетя, у которой я жила до 1951 года договорилась, чтобы мне в магазин ж/д. привезли шифоньер. Я его выкупила, перевезла семью, квартиру мне дали в здании школы. Мать развела много цветов. Квартира двухкомнатная. Мать и мой сын заняли зал, мы с дочерью спальню. Она была маленькая, едва вместилось 2 кровати. Но на кухне была печка, санузел, ванная с титаном, умывальник, слив. В тесноте да не в обиде.

Знакомство с коллективом началось сразу. Кляузники пришли первые. Я всех выслушала. Записала их жалобы, а потом пояснила, что могу сделать я, что в компетенции директора, что завхоза. Могу ли я переговорить с директором от их имени, я сказала, что нет. Потом подошли остальные. Одна из них спросила, умею ли я работать завучем. «Умею, - сказала я. – Чего не знаю, научусь». Разговаривала по одному.

Потом собрала предметников. Сказала, чтоб распределили часы, дала сетку часов по каждому предмету. Посоветовала, чтоб без обиды, соблюдая преемственность. Их это очень удивило и обрадовало. Срок – к вечеру сдать, что они сделали. «Вам что оставить?» - спросили. «Мне все равно». «Со старшими классами справитесь?» - «Постараюсь». Стали интересоваться, кто я и откуда. Ответила, что это пусть их не волнует. Это дело лично мое, а свои личные дела я никого не путаю. И, между прочим, не лезу к ним в душу.

Директор был историк. Пошла к нему насчет его нагрузки. Остальные часы отдали другому историку. Труднее было с начальными классами с часами физкультуры, рисования, пения, труда. Заявила им, что если уроки по этим предметам будут ниже уровня, администрация школы передаст часы предметникам. Часы компенсируем группой продленного дня. Повесила листок для предметников, кому к какому уроку желательно. Многие, ссылаясь на маленьких детей, просили не ставить первые уроки. Одна пара проигнорировали мою просьбу, после составления расписания пошли с жалобой к директору. Я ему показала листок с пожеланиями по расписанию, их там не было. Я заявила, что переделывать расписание не буду. Уже идут учительские семинары, мне просто некогда. Пусть ждут 2 четверть. Они пригрозили, что пожалуются на меня в РОНО - «Хоть в министерство», заявки на расписание все выполнены.

Мне отвели старшие классы. 2 девятых класса, один выпускной десятый. Тогда было 7 и 10 классов. Неполное среднее и полное среднее.

Географу дала задание составить план ст. Безменово. Где какая улица. Это было сделано. Распределила участки по проверке всеобуча по всем учителям, желательно ближе к их квартирам. Было еще 3 отделения совхоза: пос. Южный (ст. Огоньки), Привольное, Еловкино.

В Южном была начальная школа, в Привольном тоже, в Еловкино малокомплектная, и все это свалилось на меня.

Директор остался мной доволен.

Я с ним по многим вопросам советовалась, своих советов подавать воздерживалась, и правильно делала. Человек он был хороший, но очень самолюбивый. Критики и советов в свой адрес не переносил. В школе работала его жена, дочь математик, дочь лаборант, зять – военрук, сватья – уборщица. Так что утечка информации была очень большая.

В школе шло какое-то подводное течение. Взвалили на меня общество «знание», кружок политпросвещения среди молодежи совхоза, депутат сельсовета, заштатный лектор на собраниях. В общем, совали в каждую дырку. Учителя подобраны хорошо, менторского наблюдения не требовалось. Начальные классы давали хорошо подготовленных учеников. Работать стало легче, слаженнее. Открыли методическую копилку, собирали все интересное, наиболее удачное.

Совещания директоров, завучей района, подготовку открытых уроков готовила и проводила я.

За эту работу меня наградили поездкой в Ульяновск, на родину В. И. Ленина. Там я начала собирать значки Ленина. За работу с молодежью меня наградили поездкой на поезде «Сибиряк» и грамотой ЦК ВПКСМ и значком комсомольским. Грамоту и значок, а также около 40 значков В. И. Ленина я отдала в Ленинскую комнату. Много было грамот от районо, от совхоза, от Обл. ОНО. Я их не могла сохранить по семейным обстоятельствам.

Были в школе им. В. И. Ленина.

Мемориального комплекса тогда еще не было. Во вторую поездку на поезде «Сибиряк» были в Казани, смотрели Казанский Кремль, в Ульяновске посетили мемориальный комплекс, в Куйбышеве (Самаре) центр с памятником и фонтаном, катались на Волге до Жигулей, в Ленинграде попали в период белых ночей, смотрели, как разводят мосты, ездили на ст. Разлив, где шалаш Ленина, судьба укрывшего Ленина в Разливе была печальна. Его обвинили в том, что он предоставил убежище Ленину в очень плохих условиях и сослали на Колыму.

Были в Петергофе, этом райском уголке, где нас искупали в фонтанах.

Покупала путевку и ездила в Москву на 10 дней. В поезде познакомились с девочкой, вернее, она попала в беду, я ее выручила. Она ехала в Балашиху к жениху. В Москву мы приехали ночью. Ее встретили, она захватила меня. Жених согласился. Нас покатали по вечерней Москве.

Зрелище изумительное. В Москве отец жениха был директором совхоза в Балашихе. Нам приготовили ванну, титан грел воду. Потом ужин. Мне дали место, где поспать. Утром подошел автобус, и меня увезли прямо к месту экскурсии. В Москве я пробыла 10 дней. Посетили театр на Малой Бронной «Криминальное танго». Игра изумительная. Посетили Русский музей, Бородино, Бородинскую панораму, Шереметьевский музей, Третьяковскую галерею.

Все поехали в музей – квартиру Николая Островского, я осталась в Третьяковке. Спустилась вниз, вошла в какой-то зал и остолбенела. Там висела картина Рублева «Троица». Это настолько изумительная картина, излучающая такой благородный свет, что я любовалась ею целый час.

Разница в часовых поясах очень сильно сказывалась на нас. В 4 часа утра сибиряки были уже на ногах. А в 8 ч вечера мы уже спали.

В школе ребят возили в Москву, Ленинград, принимали участие в детской игре, показывали их по телевизору.

Ездили в Барнаул в театр на «Маленького принца», в оперный театр. На Телецкое озеро каждый год, в Шушенское, в Волгоград.

Был у нас летний лагерь «Романтик» под руководством Синюкова Николая Ивановича. Ни сан. эпидемстанция, ни пожарники не могли к нам придраться. У них был движок, свое электричество, газ плита. Палатки давала воинская часть. Стояло 3 палатки по 20 человек в каждой. Ночью с ними спали педагоги.

Когда началась непогода, дети отказались ехать домой. В школу на ремонт их возили на грузовой, крытой брезентом, машине. Обедали в школьной столовой, потом ехали в лагерь отдыхать и ужинать. Завтрак и ужин варили сами. Продукты давал совхоз.

На открытии лагеря и закрытии присутствовали все желающие родители, руководство совхоза, школы, сельского совета, парт. организации.

Директором школы был тогда молодой выдвиженец, выпускник нашей школы, женат на выпускнице нашей школы, золотой медалистки, дочери учительницы начальных классов. Оба перешли на заочное отделение, вели физику. Директора, при котором я начинала работать, перевели в Листвянские шахты, а того перевели к нам. Директор был старый, школой уже не особо интересовался, уроки отвел и ушел. Опять мне забот прибавилось. Завхоз пил, а работы по хозяйству и по учебе навалом. Завуч по воспитательной работе умный человек, вел биологию, но тоже стал работать формально.

Новый директор развел бурную деятельность, почувствовал себя хозяином положения, на обучение и воспитание обращать было некогда.

Начал строительство дополнительного корпуса, в котором надо разместить уроки тракторного дела, военного дела, разместить деревообрабатывающие станки, станки по металлу. Задумал строить теплицу. Все это было хорошо. Сделали три кабинета, а отделение под теплицу недостроенное. Надо было крыть крышу, временное покрытие спасало от дождя и снега, нужно проводить отопление.

А тут молодой красивый директор вдруг ударился в пьянку. Спутался с секретаршей, женой нашего учителя.

Все собирались встретить новый 1979 год. Я зашла к нему поговорить о том, что ему надо прекратить эти шашни. Он сказал, что сотрет меня в порошок. Вряд ли выйдет, может надавить соку. Разговаривали тихо, спокойно. Я его не оскорбляла, сказала просто, что не пойму, что с коллективом. Не нравится мне это все. Он сказал, что меня не держит, могу уматывать.

Я ушла, забрала деньги, на вечер не пошла. А зря. Если бы я была там, это бы не произошло.

Учителя избили директора так, что врач участковой больницы пробовала открыть веки, чтобы посмотреть, целы ли у него глаза. Его положили в больницу на целый месяц.

Жену его я уговорила остаться, работать, как работала, не обращать внимания ни на что. Отвела уроки – и домой. Я представляю, насколько мужественной была она, что осталась работать в этом осином гнезде. Переговорила со всеми учителями, выяснила зачинщиков. Вызвала зав. РОНО в школу. Долго с ним беседовали. Я предлагала вернуть его в коллектив, это не реально. Ему не восстановить свой авторитет. Поинтересовалась, чего хочет он. Он сказал, что он судиться ни с кем не хочет, он запутался в школьных финансах, на стройке шла большая махинация. Я ему сказала, что пусть ищет директора.

Все – и заучество, и стройка, и вышедший из-под контроля коллектив никто брать не хочет. Поинтересовался зав. РОНО, каковы будут мои действия. Я сказала, что надо опередить действия коллектива.

Зав. РОНО спросил, как я узнала о его шашнях. Я ответила, что узнала совсем недавно, когда шли елки, учителя знали давно, мне не говорили, ждали развязки. Слух разнесла давно его теща.

Зав. РОНО заверил меня, что только я смогу вывезти этот воз; директор, которого перевели в Листвянские шахты, поддержал зав. РОНО что, кроме меня, другой кандидатуры нет. Что мне это по силам.

Я зав. РОНО сказала, что до первой кандидатуры в директора, школу я передам сразу и уйду работать просто учителем. На том и постановили.

Год я работала за завуча и директора.

Завучем поставила одну из моих тайных врагов, организатором по внеклассной работе вторую подобную. Деловые качества у них хорошие, пусть работают.

Финансовые дела школы были на нуле. Надо делать ремонт, кое в чем совхоз поможет. В школе всего 5 техничек.

Летом будут работать производственные бригады. Косметику наведем.

Но еще надо достраивать второй комплекс. Где взять деньги.

Звоню в РОНО. Зав. сказал, чтобы я приехала. Встретил он меня любезно, денег не пообещал, но сказал, чтобы я обратилась к главе Черепановского района.

- Сколько надо денег? – спросил он.

- 5 тысяч.

- Хватит?

- Если скромно, экономно, то хватит.

- С кем считала?

- С прорабом.

Деньги перевели сразу.

Закупили шифер, пиломатериалы. Покрыли крышу, залили ее битумом, постелили полы, сделали отопление, двери. Сдали в эксплуатацию. Комиссия приняла здание целиком. Подключили станки.

Библиотека занимала малое помещение, закупили стеллажи и перевели библиотеку в это помещение. А там, где была библиотека, сдали в аренду музыкальной школе.

Учитель с женой секретаршей уехал на Посевную.

С коллективом переговорила после отъезда Зав. РОНО. Сказала, что коллектив вел себя безобразно, РОНО собирается его весь расформировать, если положение в школе не исправится. То кляузы пишут, то сплетни разводят, работать не хотят. Всех переведут в другие села или пошлют в распоряжение Обл. ОНО.

В 1980 г. муж велел уйти из директоров школы. Потеряла в весе 25 кг, стала худой и стройной. Доработала до пенсии, уволилась в 1991 году.

Муж умер в ноябре 1991 года.

Дополнения

В Джизаке я заболела малярией. Меня отправили в санаторий под Самарканд. Там протекала речка Агалычка, очень чистая, глубокая, но все камушки на дне, рыбки, ракушки было видно, как на ладони. В санатории я пробыла лето перед школой.

В детском саду я заболела дифтерией. Потеряла сознание. Как я попала в больницу, я не знаю.

Мне сказали, что пленки отсосал врач узбек. Пришла в себя уже 1 мая 1939 года. Окно было открыто, я села на подоконник и смотрела на улицу. Шли демонстранты ярко одетые. Синее, красное, зеленое. Знамена, транспаранты и ликующая, поющая, танцующая, человеческая масса. Было такое ликование, так много смеха.

Исчезли сразу в магазинах соль, спички, мыло. Все подорожало. У нас была только зарплата матери, отчима взяли на фронт, он попал в штрафбат, отстал от поезда. Знаю только, что он вернулся тяжело раненым и вскоре умер.

Печки топили кураем соломой, кизяками. Курай покупали, кизяки собирали на пастбище.

В конце сентября 1941 года я топила печь, стояла вода в кастрюльке, я подбросила курай, он зацепил кастрюльку и на меня опрокинулся кипяток. Хорошо, что не обожгло лицо. Ошпарила всю грудь. Мать меня забрала в Ломакино. Оттуда мы уехали в Сибирь.

Листвянские шахты

Очень ценились газеты и радио. Это были единственные средства информации. Радио было в виде черной тарелки, было оно в домах и на улице.

В школе первый урок начинался с информации вестей с фронта. В школе была хорошая дисциплина, не было шалопаев, как сейчас.

Газеты зачитывались до дыр в самом натуральном виде. Нашу улицу прозвали Камчаткой, она была длинной и далеко от центра. Газету приносили нам уже потрепанной. Нам собирались соседи до 10 человек, электричество еще не провели, у нас были лампы семилинейные и десятилинейные, яркие. Собирались вечерами, газеты читала я, самовар был на 10 литров, кипятили его, пили чай. Из всех газет помню газету про Зою Космодемьянскую. Без слез читать было невозможно. Ей присвоили звание Героя Советского Союза.

Вторая газета о Краснодонцах, об их подвиге и гибели. Газету читали от передовицы до конца. Некоторые статьи просили перечитать дважды. Отсюда у меня было уважение к силе печатного слова.

Потом я писала письма под диктовку, перечитывала их им.

Все было по карточкам. Нам было легче. У нас была корова и куры. Налог был натуральный: выносить определенное количество литров молока, сдать столько-то яиц.

Молоко я носила вечернее, утреннее оставляли себе, старались быстрее выносить налог, чтобы собрать для себя масло, яйца.

Мать иногда приносила талоны отрезные с карточек, их надо было приклеивать на листы. Хлеб был разный по талонам – по 300 гр., 250 гр. Их надо было разделять, масло, крупа по сортам. Работа очень тонкая и кропотливая. Отчет должен сходиться с отпущенной продукцией.

Осенью после уборки зерновых мы с учителями ходили собирать колоски. Собранное сдавали в колхоз. Квитанцию получали учителя и отчитывались перед парткомом.

Я была рослым ребенком и на уборке урожая мои ровесники вязали снопы, я это тоже умела. Но кто-то научил меня косить. Дали листовку с добавлением, чтобы скошенное ложилось колосьями в одну сторону.

Попробовала, получилось. С тех пор я уже всегда косила.

В классах организовали помощь фронту. Шили кисеты, украшали вышивками. Я хорошо освоила шитье и вышивку гладью. Ниток не было, но из старого материала дергали нитки и вышивали. У бабушки моей была фиолетовая кофта и кое-какие тряпки зеленые. Из них я мастерила кисеты. Бабушка показала, как заделывать швы, как подшивать чтобы шнурок затягивался.

Стали девочки собираться к нам. Дом так и кишел народом. После занятий девочки помогали наводить порядок, мели, мыли пол. Потом пили чай с драниками и паренками. Паренки бабушка готовила в русской печи в большом двухведерном чугуне. Чистила и крошила сначала красную свеклу, потом пластиками морковь, потом белую свеклу, брюкву и потом красную свеклу. Воды наливала немного. Все это ставила в русскую печь, закрывала заслонкой. Печь протапливала дровами, она накалялась, ставили чугунок еще на жар.

Потом вынимали. Все было мягкое, ароматное и очень вкусное. И еще была одна вкуснятина. Бабушка свеклу белую и красную, морковь резала на кубики (уже когда они остывали), все это на противень и снова в печь. Они подсыхали, и мы их набирали полные карманы и делились с подругами.

Бабушка выращивала табак, я его сухой толкла, бабушка все это смешивала и набивала кисеты. На кисетах были вышивки: «Дорогому бойцу от сибиряков».

Мы, школьники, собирали макулатуру в помощь фронту: тряпье, старые газеты, но их было мало, так как тетрадей не было, писали на газетах черной краской. Ручки были с пером ….. других не признавали. Серной краски больше было, чем фиолетовой. Разводили, наливали в фарфоровые чернильницы, шили для них мешочки, они висели на шнурке, сумки были тряпочные, с одной ручкой через плечо.

Старое негодное железо хозяева отдавали неохотно. Вдруг пригодится. Если на вилах не было рожков, то могли для чего-нибудь приспособить. Гвозди ржавые тоже нужны в хозяйстве. Это послужило нам основой для экономии в дальнейшем. Прежде, чем выбросить вещь, подумай, где ты можешь ее приспособить. Тут нам не везло.

Ходили мы с ребятами собирать колоски для себя. Раз номер прошел. Бабушка высушила и в ступке истолкли зерна. Наварили каши. Бабушка запретила мне этим заниматься.

Но мы пошли еще раз. На нас налетел объездчик, стал стегать нас кнутом, мы бросились в разные стороны, побросав колоски. Он эти колоски топтал конем. Когда он уехал, мы вышли снова, но выставили сторожевых. Они, завидев всадника, свистели, мы прятались в зарослях.

Объездчика мы считали жадным и жестоким. Ведь это зерно сгниет. Выходит, пусть гниет, а люди пусть с голоду дохнут. Такова наша власть. Но с другой стороны, он был прав. Будь на его месте другой человек, он бы нас всех сдал в милицию, и мы бы получили колонии лет по пять, а то и больше. Он знал больше нас.

Весной 1943 года разрешили каждой семье посеять по 10 соток. Мы посеяли тоже. Просо уродилось богатое. Вязали его в снопы, сушили, молотили. Потом в Медведске обдирали. У нас получилось 3 мешка чистой крупы.

Молоко свое, ели кашу досыта. Здесь мне пригодилось умение косить и вязать снопы.

День Победы.

Май теплый и радостный. Весна ранняя и хорошая. Почки на деревьях распустились. Мы готовились к посадке картошки, все копали огороды 9 мая. Вдруг видим, бежит кто-то по улице (мы работали все на пригорке, улица и дома расположены внизу), размахивает руками, что-то кричит.

Видим, как люди бросают лопаты в разные стороны, и тоже бегут, уже к центру. Добежал до нас пацан и орет: - Победа! Все в центр!

Мы тоже разбросали свои лопаты и побежали.

Прибежал в центр, клуб стоял на пригорке в березовой роще. Народу собралось много. Гармошки, баян, две или три балалайки. Люди плачут, смеются, обнимаются. Сразу вынесли трибуну, начался митинг. Две девушки в длинных сарафанах танцевали, к ним присоединились девчата с 1929-30 годов, радуясь, что кончилась война. Они могут спокойно работать и учиться.

Мы слишком рано возмужали

И повзрослели наконец,

Когда с войны пришли солдаты

И не вернулся наш отец.

Сейчас мне очень больно, что без конца хотят унизить, опорочить наши труды и победы, героев нашей Родины.

Пусть она сменила свой строй, стала совсем другой, но этот наша страна. Наша Отчизна, наша Родина, наше прошлое, которое нельзя забывать и кому-то его опошлять.

Да, нашему поколению было нелегко, в трудностях куются победы. И если кто-то успел оборвать и охаять нашу страну, то это его черное нутро, а не наша благословенная и спасенная нашими святыми Русь-матушка.

В заключении.

Я не гений, мне славы посмертной не надо.

Да ее и не будет, хотя

Согревает мне сердце отрада,

Что кому-то светила и я.

Жизнь меня по головке не гладила.

Счет за все предъявляла сполна.

Но я с нею по-своему ладила,

Все печали свои затая.

И ругала меня, и хаяла,

Когда рушились все рубежи.

И швыряла меня и ставила