Шел второй год войны

.

.



ТЫ НЕ УЙДЕШЬ, ПАПА?





I

Пулемет лежал на полу с покореженным немецким осколком диском, –
вот поэтому его и не забрали отступавшие в спешке солдаты отдельного
саперного батальона танковой бригады полковника Рыбникова.
Кольцов тоже лежал на полу с окровавленной головой, без орденов и документов,
и, конечно, без сапог. Врагу не оставляли ничего, даже папиросы.
Но хоронить Кольцова было уже некогда…

Старая помещичья усадьба как будто вросла в землю еще при царизме, ее
кирпичные стены кое-где были увиты диким виноградом и хмелем.
А в угловой комнате лежал Кольцов, и вдруг очнулся, – незнакомая девочка
лет шести или семи с жестяным чайником в руках мыла его лицо и почему-то улыбалась.

Кольцов сел, ощупывая раненую голову. Кровь уже запеклась, но ссадина от
осколка – может быть, кирпича – была порядочная.

– Папа, ты не уйдешь? –спросила девочка.
– Нет, – на всякий случай сказал Кольцов, – куда я пойду без сапог?

Кольцов оглянулся по сторонам. Голландская или вообще печка была разбита
немецким снарялом, осколки кирпичей и изразцов усеивали пол.

– Папа, я хочу есть, сказала девочка.
– Сейчас, – ответил Кольцов…

Топчан, на котором они спали в прошлую ночь с ординарцем Головановым тоже
был усыпан кирпичным крошевом. Из-под брезента свисавшего с топчана
Кольцов вытащил тяжелый мешок с пулеметными дисками и тощий сидор
с сухарями. В вещмешке было немного сахара и пачка папирос.

– Папиросы из кармана прихватить не забыл, подлец, а патроны, значит, оставил! –
подумал Кольцов, не зная, сердится ему или радоваться.

Он пододвинул к окну стол, дал девочке сахару и сухарей, а сам занялся
пулеметом. Один патрон перекосило, но в остальном, как будто, все было
в порядке. Кольцов приладил новый диск, а по дороге за мостом, что
в сотне шагов от окна усадьбы уже пылили немецкие мотоциклисты…

. . . . . . .

Мост должны были заминировать, и заминировали, – один мотоцикл
подбросило взрывом, и он лежал вверх колесами у самого настила моста.
Остальные замешкались. Тогда Кольцов выпустил по немцам длинную
очередь, потом еще одну. Немцы бросились к своим мотоциклам.

– Покурим, – сказал Кольцов и поднял с полу раздавленный спичечный
коробок, – Где твоя мама? – спросил он девочку.
– Мама спит, – сказала девочка, – а ты больше не будешь спать?
– Да пока – нет…


II

Берег был заминирован, поэтому около моста валялись уже четыре подбитых
мотоцикла, а к берегу Кольцов немецких саперов не подпускал, –
он стрелял поочередно из двух окон, корявые ветви дикого винограда свисавшие
со стен старого дома мешали немцам прицелится. Тогда немцы начали стрельбу из
минометов без особого, впрочем, успеха – дом был старый и крепкий, а пушек
у немцев не было. Снаряд, который разнес вдребезги печку и ранил Кольцова
был, вероятно, выпущен из танка, который сразу же и подбили наши бойцы.

– Спалили, и ладно, – подумал Кольцов, – а патронов до темноты наверно
не хватит, – как тогда будем отсюда выбираться?

Тем временем немцы подогнали бронетранспортер с пулеметом.
Кольцов усадил девочку между окнами и велел ей не высовываться,
и не мешать.

– Папа, ты никуда не уйдешь? – спросила девочка.
– Рано еще, – сказал Кольцов.

И в этот момент пуля пробила на нем гимнастерку в том месте, где недавно
были его ордена…

– Надо перевязаться – сказал Кольцов и, почти теряя сознание, стал рвать
зубами гимнастерку на полосы, а потом и грязную плащ-палатку, прижимая
ее к полу босой ногой.

– Папа, ты от меня никуда не уходи! – сказала девочка.
– Да не уйду я, не уйду... – ответил Кольцов…

. . . . . . .

А дорогу уже утюжили тяжелые танки полковника Рыбникова.
Шел второй год войны...


* * *

















.

Другие произведения автора:

Мы передушим воронье...

Граница

13. Душа моя, не скоро стихнут споры...

Это произведение понравилось:

Лина Широких (Забродина)