Убийца поневоле

Убийца поневоле
– Я же звоню тебе, – Евгений почти кричал в трубку, –  а ты, Лена, почти не слышишь, ты думаешь о том, как бы поскорее закончить этот крайне неприятный для тебя разговор и побыстрее вернуться к детям и любимому мужу. А ведь если бы не я, у тебя, быть может, ничего бы сейчас вовсе и не было! Еще уж никак неизвестно, как бы ты ту групповуху действительно пережила.
На другом конце трубки повисло отчаянное молчание… Оно длилось целую минуту, а потом женщина начала сбивчиво и запальчиво отвечать:
– Я что, должна была тебя ждать все эти четыре года, которые тебе дали, а потом ехать с тобою в чужую страну… в полную неизвестность?
Евгений нетерпеливо ее оборвал:
– Сейчас не в этом дело. Я тебе о чем битый час толкую: ко мне на работе подошла симпатичная девушка, которой я не знаю чем до того приглянулся, что она, попросту, очевидно, сойдя с ума, решила сама вот начать со мной отношения. Да еще и это никак не было простым заигрыванием, она мне чуть на шею сдуру не повесилась.
Лена невесело с горечью выпалила:
– Ну так, ты парень хоть куда, мне ведь когда-то все подружки завидовали.
Евгений почти равнодушно ответил:
– Да вот только у нас с тобой почти ничего не было, а после тюрьмы я вообще не могу ни с кем закрутить любовь, мне все время кажется, что у меня на лбу написано, что я там так долго был.
Он осекся, а затем продолжил:
– Целых три с половиной года, да и то по условно-досрочному раньше вышел, – с содроганием в голосе и с трудом выговорил он.
– Ну ты хоть объясни, чего именно ты от меня вообще вот хотел? – резко вставила Лена.  – Я твои нынешние дела вообще не знаю, ты уехал, и сейчас ты уже от меня далеко, далеко…
Евгений тяжело вздохнул:
– Да вот не знаю я, что мне с этим теперь делать. Я ведь ей не пара, она там не простой уборщицей день-деньской работает. Это я тут должен был сортиры мыть, но мое уголовное прошлое в Израиле осталось под завесой тайны.
Лена, услышав такие слова, почти по-матерински пригорюнилась:
– Так и ты вовсе не должен был сидеть и чего-то там охранять. Это все эти уроды, что к нам тогда прицепились. Они бы меня к себе в машину силой затащили, а ты не сбежал!
Евгений вновь почувствовал себя на следствии. Он сказал:
– Ленин людей словами убивал, а я только поднял булыжник и бросил в машину. Откуда мне было знать, что за рулем еще один подонок сидел и ждал, пока его дружки бабу скрутят и в салон затолкают? И мне еще следователь басом тогда прогундосил: «Скажи еще спасибо, что твои действия на предумышленное не тянут».
– Да, был поздний вечер, и было темно, и ты не видел, что там внутри есть еще один человек , но все равно ты убийца.
И все это таким тоном, будто бы эти ребята свою подружку в машину заталкивали, а я полез с ними в драку.
– Ты ведь не отрицала с ними знакомства? – это был и вопрос, и упрек одновременно.
И уже взрослая женщина вновь пережила свой старый страх. Она прохрипела:
– Они мне угрожали, и одного из них я действительно где-то мельком видела.
Затем Лена вздохнула и сказала:
– Ладно, чего теперь тебе то страшное прошлое в другой стране вспоминать?
Евгений, немного подумав, ответил:
– А я и не хочу, оно то и дело само так и всплывает в памяти. И вот сейчас я вообще не знаю, чего именно мне делать, на мне же три наколки тюремные есть, и даже если она в этом нисколько и не разбирается… Я все равно сам расколюсь в постели про эту нечаянную и поганую гадину, которую мне совсем ненароком так довелось вот тогда раздавить. А так оно будет просто убийственно страшно!
Лена назидательно сказала:
– В этих вещах всегда лучше довериться интуиции. Женщина, если она действительно любит мужчину, она уж и вправду тогда будет готова простить своему возлюбленному буквально все что угодно, кроме пренебрежения к ней.
Евгений отпарировал:
– Но ведь ее семья меня не примет. На хрена им бывший зек!
Лена снова в грубой и назидательной форме повторила:
– Людям часто гораздо важнее, чем человек занят сейчас, и какие у него перспективы, и как он относится к их дочери. Пятно черное на биографии никого не украшает, но ведь ты теперь учишься на заочном, а не грабишь и не воруешь.
– Ладно, – сказал Евгений, – разговор денег больших стоит. Будем на связи.
Ну а потом, включив диктофон, проверил, как вышла запись.
– Вот и отлично, теперь я этой Тане ее принесу, а дальше будь что будет, не я все это начал, у ней самой в одном месте жутко зачесалось. А впрочем, – он себя тут же оборвал, – с ней этак разговаривать совершенно нельзя, она явно вот из очень даже интеллигентной семьи.
И вот диктофон у нее в руках, и не прошло и десяти минут, как она быстро спустилась вниз в вестибюль здания, и лицо ее горело огнем…
– Ты это все вместе со своей подругой придумал, чтобы нарочно надо мной так поиздеваться?!
Ой, это вообще никакой не вопрос, она убеждена, наверное, что все злодеи имеют более чем отчетливую печать порока на своих донельзя уродливых лицах.
А между тем у человека может быть лицо праведника, а душа вора, который у своих из дома самое последнее с радостью в сердце вынесет.
Но этой девушке этого всего попросту никак совершенно не объяснишь.
Она понимает только своих, а чужие ей вообще никак ни с какой стороны непонятны.
И все-таки Евгений, захлебываясь при этом словами, сказал ей, что никакого издевательства тут не было и в помине, а была разом почти безо всякой вины утрачена свобода, и чувство вины за это никак не покидает душу, день ото дня кровоточа внутри…
И она это, кажется, поняла, прочитала в широко открытых глазах.
И тут на нее нахлынуло явное отчаяние, она никак не была готова отказаться от своих светлых чувств, как того более чем явно, четко и закономерно требовали данные обстоятельства.
Внутри ее души все разом как-то невольно смешалось, но в конце концов она нашла что сказать:
– Мне все равно, где ты был и что с тобой было раньше, теперь я твоя всем сердцем и душой.
И вот прошла неделя, и Евгению было и вправду безумно хорошо, но он невольно проговорился при разговоре с Таниным отцом о том, что был в тюрьме и имел серьезный срок.
Как же все-таки сразу переменилось это доброе лицо.
В глазах мелькнули молнии, и весь этот человек как-то поблек и посерел.
Он только беспомощно, полуотвернувшись, спросил:
– И за что ты сидел?
Евгений не задумываясь сразу ответил:
– За убийство.
Танин отец стал еще темнее лицом, он указал пальцем на дверь и буркнул себе под нос:
– Иди прочь отсюда, тюремная морда.
А напоследок еще и прибавил:
– Чтобы ты на километр больше не приближался к моей дочери.
А еще через два дня Евгений увидел незнакомый входящий звонок. 
Оказалось, это брат Тани, они еще раз все вместе прослушали диктофонную запись и поняли, что речь идет о самом настоящем горьком несчастье в жизни человека.
Вот только они всего лишь извиняются, и не более того.
Но через неделю все-таки был еще один звонок.
На этот раз голос отца Тани имел явные отчаянные нотки… Он сказал:
– Женя, она без тебя просто не может жить, ты нам любой, как есть, нужен. Приезжай, мы будем тебе всей душой рады.

Другие произведения автора:

Этот грозный цокот свиных копытец злодейки судьбы

Кир Булычев в зеркале души Григория Рабиновича

Посвящается стихотворению Сергея Карамазина Расстрельные списки