ВАГОННОЕ В нелепой голости зимы не голоса, а отголоски, и шар земной не круглый, – плоский, и заморожены умы... и нет восторженных речей в пугливой сонности рассудка, дней нет, – есть только ночи в сутках, а ночи всё скучней, скучней... Миры сомкнулись в тишине. Растаял звук. Не шарит эхо. Я, кажется, уже приехал туда, где даже летом снег... И только ломкие следы напоминают: было, было... Идёт замена шила мылом – в том нет ни горя, ни беды. Апрель позванивал слегка в ушах. Весна. Любви не жалко. Зима ушла походкой валкой. Я – сын весеннего полка...
В ПРЕДЧУВСТВИИ КАРЕЛЬСКОГО ЛЕТА Холодным, стылым летом облака вползают в окна, втискиваясь в душу, и кажется – слетает день с катушек, вонзаясь в ночь подобием клинка, взрезая плоть пространства на лету, и время стынет в промежутке суток, как стынет чай, заваренный так круто, что делит жизнь на эту и… на ту…
Ворчанье в пыль вминает разговор и мы молчим все чаще, - нет резона… и ходим все по кругу, будто в зоне, неся, увы, всенепременно вздор… Никто не слышит - даже в пустоте, и нет прощанья так же, как и встречи, и ждешь чего-то, только думать нечем… они бездарны, да и мы… не те…
*** Закончится скоро недолгое лето… закончатся споры о том и об этом… и вздрогнет крылечко от женского смеха, и звука осколок откликнется эхом. По лунной дорожке – короткой и яркой – две юные бошки – почти… перестарки… пройдут, – неизменно твердя про закаты… они – неприметны, до корочки сжаты. Они не уходят – уходят другие… в их тонкой природе все звуки… глухие. Они не устали от этого звона… но звуки печали отнюдь не вне зоны. Хоть просятся в уши минорные ноты, их звонкие души так просят полета. Летите, летите… Вас встретит в тумане наш вечный Проститель… И он не обманет.
ТИШЕ… Тише, тише, — говорите тише: кому надо, тот услышит, только бы да Богу в уши, — не хочешь, — не слушай.
Было, было, — только с ветром стылым улетело, — сердце ныло от неведомой тревоги — короткой дороги.
Было лето, только осень где-то ждет, пождет, но нет ответа… и строка неумолимо пролетает мимо.
Тише, тише, — говорите тише: это наши души дышат… Жить бы нам не одиноко до самого срока.
СОЛО ДЛЯ ДУШИ В осколках пьяного стекла кривлялись рожицы поэтов, в них жизнь как будто бы текла и не о том, и не об этом; она в цветных стекляшках дух раздваивала и кружила, расплескивая пены пух и распуская в нити жилы…
И в этом омуте миров душа тонула в одночасье… я был и болен и здоров, хотя не целым был, а — частью…
А жизнь кружила и влекла в неведомые мне пределы, она была и не была, хоть на ушко мне песни пела…
Я жду без малого — сто лет: скрипят безбожно половицы… и тень на письменном столе — что заставляет сердце биться.
БЕЛАЯ НОЧЬ В июне ночь белеет полотном, трещит кузнечик, расставляя звуки, и куст сирени тает под окном, и расплавляет огоньки разлуки, и капельки дождя, – прости, – не могут дать сейчас благословенья на то, что выбраны тобой пути, которым нет ни капельки сомненья… Я слышал где-то и… поймал мотив… слова летали, залетали в уши… по крыше дождь стучал свое «прости» и исчезал, ответа не дослушав… Я слушал дождь: в наивной тишине моя бессонница утрачивала силы… и видел я, что кто-то там в окне все звал меня… Все это было… было…
*** Уходит день. В ночи одни вопросы. Не тает снег. И корочка хрустит. Глаза в ночи немножечко раскосы. Любовь нечаянно, но, все-таки, грустит. Висит луна – не лампочка, а лампа. Немой подъезд. Чуть эха. Шепоток. И тень моя – растрепанным эстампом на стенке грязной – знай сверчок шесток. Сугробен двор. Поземка. Я причастен к вершенью судеб в комнате пустой. И даже жить – могу решать отчасти. Жизнь приняла, но, вроде, на постой. Уходит день. Бессонница на страже. Туманны мысли. Рвется сути нить. Спокойной ночи – мне никто не скажет. Забыться и… за все весь мир простить.
Новые
Меню
Понравилось! 
