Свобода

«Свобода.»

Этюд от воспоминаний, «Как Оно начиналось…» .

 

- Цена свободы, цена свободы …  - он твердил, украдкой выбежав на балкон, затравлено, но сдерживая панику, огляделся: зимний холод серого бетона, зимний холод люминесцентного света гигантских тротуарных фонарей, снег, падающий … - «Как обстрел снежками на ветру… сбиваемый лучом надзирающего за стройкой фонаря…» - мозг языкастый в эти пятнадцать минут такой близкой опасности бесперебойно всё молотил и молотил… Сердце  - «стукатило»… «Стукактило» «этот мозг» и отредактировал: «Не «стучит», не «бухает», не «на волю рвётся», а именно что - стукатит. Вот так и только! Как будто мотор на холостом ходу, пытаясь не заглохнуть и разогреться». – «Вот так, вот так…» - болтливый его ритм сопровождал  беглеца, и он начал повторять ему послушно. Шаг, поворот головы, что-то попавшее в обзор, лишнее… - вот так, вот так. 

Рука, в который раз, дёрнулась к карману штанины зимнего камуфляжного комбинезона, проникла в дырку и оттуда ещё в один карман - полтинник был на месте. 

- Это ещё одна цена свободы, - перебивая неумолчную болтовню психующего сознания, он сам сказал себе и усмехнулся в общую темноту ночи. 

Последнюю неделю, нет, все эти десять дней, каждый его молчаливый шаг сопровождал комментирующий голос. Теперь он вовсе себе волю взял. Руки, ноги выполняли главную команду – уцелеть и выбраться живым... а он, этот голос, как будто вопреки ему, - угрюмо молчаливому, сжавшему зубы, скалящемуся от ненависти к улыбкам, - ликовал. 

 

Он поплотнее захлопнул дверь, увидя рядом проникший за ним луч, и ещё раз осмотрелся. Впопыхах ему казалось самым осторожным, спуститься с этого восьмого этажа по лестнице башенного крана. Только сейчас – имея все эти дни его по соседству! - он его повнимательнее рассмотрел. Всё время не обращая внимания на окружающее, на этот разгульный беспредел, он смотрел больше в бетонный пол, за который обещали денег… 

До крана добраться, конечно же, не стоило и мечтать. 

   «Нужно искать другой путь отхода». Он быстро пробежал по балкону до перегородки, отделяющей этот балкон от балкона  в другой подъезд. 

Спускаться своим подъездом не было смысла, они пошли будить «своих» на нижние этажи. Там могли его увидеть если не сама тройка добровольных, «бухих» «гонцов», то бригадир или праздношатающиеся в подпитии друзья бригадира. У того вся бригада, за исключением лишь самого беглеца, были, кто вольно, кто невольно, всё одно – в «друзьях». Тем более теперь, когда в бригаде на слуху, что он не пил все эти дни и у него есть на две бутылки деньги. Литр водяры! С недельного «бодуна!!

 

«Перед смертью цена свободы – жизнь». – Закончил мозг своё кружение. И, поменяв тональность, зашептал провокационно - перед обледенелыми перилами.

- Хочешь – не хочешь, а - тебе тикать… Иначе - знаешь сам, но об этом лучше сейчас не думать... Дерзай, в детстве лазил, на девятом этаже…

 - Ну да, соседке открывать квартиру помогал.  – ввязался он в перетолки. 

- Ну!

- Да то было летом… соседка молодая и игривая с взрослым пацаном. А сейчас дома ждёт жена, одна за тыщу вёрст... хоть и без денег, но относительно живого. – Он сам роль мозга на себя взял и волей диктовал, и шутке корявой находилось место...

  Шутке находилось, а ему?

  С последнего аванса, семь дней назад, бригада не досчиталась пацана. Пацан упал с этажей на вон те самые, торчащие из бетона прутья арматуры. Кто последним ударом в пьяном избиении уронил его через перила на штакетник арматурин? Ответить круговая порука сообщества бетонщиков не соизволила. 

После происшествия он спал на месте паренька, и те, угрожая ему, намекнули, что теперь его черёд... Он видел, как уходил со стройки не известно куда отец того «беглеца». Милиция не стала разбираться и тому сказали, что, мол, должен был сам получше за сынком смотреть. На стройке мало ли чего бывает? Спросить-то не с кого… Кого теперь винить? 

Винить некого. Земляк – отец и сын были с ним из одного города, и эти ему прямо сказали, что теперь его, липецкого, следующего, черёд - был сам виноват, что приехал на заработки в Москву... 

Сам дома в нищете не усидел, сам с отцом что-то последнее продал, чтобы собрать на дорогу денег, сам теперь в каком-то морге московском сам лежит… 

Или уже не сам? Или уже ему другие ИНЫЕ внимание и силы уделили? 

- Вот и ты сам – не мешкай, полезай; или толпой деньги последние отнимут и скинут. – Отчаянное зудело. 

- Они сейчас при кураже, разгорячились прошлою удачей, бахвалятся, связанные каторжным узлом, хорохорятся друг перед другом, пьют со страха. И, как в прошлый аванс, - мутные красные глаза, и снова не хватает им «догнаться»… Хором всё пропили с еженедельного пособия. И даже то, что напромышляли: "смухлевали", "тиснули","задвинули", как у них заведено, - отняли у кого-то в переходе метро, у пьяного украли… 

- За тобой «должок» остался: ты не выпил, ты не «подписался», ты им всем – чужой. И у тебя «заныканы» деньжата. На том свете доказывать будешь, что не должен здесь ни одному, - «голосовал» вырвавшийся на свободу Голос, когда он ступил на заснеженный балкон, соскочив с перил обледенелых. 

Он перевесился обратно за своей громоздкой, хозяйственной, «челночной», клетчатой, клеёнчатой сумкой и по внезапному наитию решил: «Быстрее будет, если её просто сбросить». И сумка полетела с этажа. Удачно! Свалилась между подъездами на плиты. Чёрное на белом – что там, сразу и не разберёшь. Теперь быстрей её догнать!

Он ломанулся в ближайшую дверь. Оказалась заколочена. Не психуя, но ещё быстрей он добежал до следующей. То же! Сволочь! Куда? 

- Колотить, ломать? Шуметь? Нельзя. Геройствовать не перед кем, давай… - надсаживался Голос, понукая.

Он стиснул зубы и в мешковатом своём, отнюдь не альпинистском снаряжении, перелез через перила и ринулся "на ура!", спускаться на нижний балкон. 

Мозгу объяснял, кряхтя натужно: - Не мальчик - сорок пять, положено кряхтеть, сопеть, сморкаться от простуды и … - нога искала опору на нижнее перило, - …стремглав сбегать по этажам – на свободу! В другой раз будешь знать, как с бывшими уголовниками, «впрягающимися за путь исправления» на стройке, водки не распить, как ездить в Златоглавую по приглашению в газете, без регистрации и с налогов рубль у государства воровать…

“Подельники”-то знали, что все мы ныне - воры! Наученные “зоной”, “понятиями”, они этого не могли не знать, а ты от общей доли морду всё воротишь! Ну, получи, фраерок, – беги!” 

На “седьмой” спустился благополучно. 

“Дверь?” – Дверь была открыта. Он внутри себя сдержанно – не время было самодовольству предаваться! – возликовал. И на слегка подкашивающихся от пережитого испытания ногах заскакал через ступеньку вниз, вниз, вниз… Его ничего больше не отвлекало. Он выбежал на заваленное свежим снежком подъездное крыльцо. Вокруг никого. Через строительные завалы и сугробы, проваливаясь по колено, он добрался до сброшенного скарба. 

С виду с сумкой было всё в порядке. Осталось покинуть территорию. «Ха!» - лазеек он знал штук пять. 

«И всё! Свобода!»

Сверху, с его этажа, кто-то что-то матерно орал. Он не анализировал кто-что, заметят - не заметят. Он не мешкал. Через отогнутый лист жести окружающего стройку забора он выволок свой баул и прислонился к загородке «резервации для гастарбайтеров», как они и местные стройку называли между собой, мокрой от холодного пота спиной.

Подумал: «Простыть бы не хватало! Шевелись же, шевелись».

Пустое ночное шоссе простиралось мерцающим полотном: антрацитовым, с гламурной - по-московски! - сединой инея... Спало. Обещало – безрадостное ночное приключение.

Он заприметил одинокую милицейскую машину, движущуюся по направлению к нему и, сам от себя того не ожидая, пошёл на встречу ей; размахивая, тормозя её рукой, как такси. «Такси» притормозило. Неторопливо открылась дверь и показалось молодое лицо старшего лейтенанта:

- Что такое? – сонно и лениво спросило сонное, ленивое, полномочное лицо. – Чего гуляем? Ну у тебя, земляк и вид! Ты со стройки сбежал что ли? Недоразумение? – Шутник хохотнул.

- Подхалтурить не хотите? Там пьяный сброд колобродит. Насилу ноги утянул.

- Хорошо, что утянул. 

- Вас таких «подснежников» только собирай весной вдоль МКАДа или за строительной оградой. - Из-за руля ожившим комментарием протянул второй.    

Мент, что был на виду, спросил: - А кто нас туда пустит? Там своя охрана. Нас к стройкам не подпускают за версту. С них – тамошних начальников, паханов ваших, куда покруче наших звёздочек…  – мент в не проснувшейся велеречивости запутался. - Короче, есть кому навар снимать. Через тебя и нам бошки поотрывают. 

   Рассказывать им ночью, что охрана эта - она охрана только от них самих? Бесправна перед их хозяевами, хозяевами жизни и только вымогает с рабочих на бутылку за выход тех со стройки за пузырьком-другим?

Нет, не хотелось. Или сразу расхотелось? Да они и сами всё отлично представляли, судя по их словам.Представляли и упраздняли это представление - оно мешало "рулить" по жизни. Пусть и без эфемеристической Свободы.

 

- А может подвезёте?

- Деньги есть? – спросил тот – из-за руля.

Он отрицательно мотнул головой.  

- И Куда? В обезьянник? Свобода надоела? – теперь комментировал “недоразумение” второй.

- Э, нет.  Я здесь всего лишь пять минут. Мне бы к брату двоюродному, на Новые Черёмушки.

- Тогда гуляй, покуда не загребли. 

- Что, совсем пустой? И денег на обратную дорогу домой нет?

Этот к товарищу обернулся: - Как всегда...

 - Ну ты, мужик, попал! Вали быстрей к брату, не бомжуй - замёрзнешь. Пиши письмо жене, чтоб денег высылала или звони кому.

- Полтинник, - промямлил он, робея от перспектив, хотя и сам всё себе уже напредставлял.

- Не густо. Даже бомж московский с тебя последнего полтинника не возьмёт. Такой у нас тут, братан, народ оседлый - с соболезнованиями... - он насмешливо подхихикнул, - не чета вам залётным, погнавшимся за московским рубальком. 

- Ты бакс-то в глаза видел, мудила? – спросил то ли сочувственным, то ли презрительным голосом второй. Нет, скорее - скучным.

 - Ну, бывай, гастарбайтер.  Проваливай из Москвы пока живой. А то подснежником зацветёшь весной. Сколько вас таких удобряет Подмосковье за кольцевою. 

- Гастарбайтеры, вашу мать ! –  сочувствуя себе за что-то, подхватил напутствие первый - по всему «старшой». 

- И днём нашим на глаза не попадайся! Да ещё в таком виде. А то так подвезут! Баул цел, переоденься и шагай. – Мент махнул в правильном направлении рукой.

 - Тут всего несколько станций метро по прямой, к утру успеешь. – Оба дружно хохотнули. 

Похоже, остановка на пути следования куда-то до пиццерии ( водитель успел про пиццерию между делом старшому упомянуть) их взбодрила. 

- Спасибо.

 

Хлопнула закрывающаяся, и  отсекающая его от их жизни, дверь. Машина стражей, удаляясь, задымила. Отъехала недалеко. Через сплошную двойную полосу развернулась в обратном, ранее посоветованном направлении движения к брату, и укатила.

- …! - мысленно послал он им на прощание слово-цифры.

 

Он был опять свободен. Второй раз за ночь. Он погуляет «вором» по московским тротуарам, он «погуляет» от метро до метро… до утра… 

  Хотел свободы? Так давай – «гуляй»!  Можешь «свободно» сам зайти в круглосуточный вагончик, купить у узбека продавца за тридцать рублей дагестанской «палёнки» и, не делясь ни с кем, отпраздновать, что жив… … и временно свободен… ... пока есть полтинник мошонкой измятый!