СТИХИ В ЖУРНАЛ "ПЕРИСКОП"

 

КАК СТРАННО ЧТО ПОЭТ
ЖИВЕТ В СТИХАХ             

 

 СТИХИ  В ЖУРНАЛ

«ПЕРИСКОП»

 

Как странно 

что поэт живет в стихах

как это несерьезно

лучше в бронзе

быть памятником самому себе

и восковой персоной

своей смерти

сидеть в высоком

каменном дворце

чтобы шагали мимо  экскурсанты

как гуси

за своим экскурсоводом

а по ночам

когда ложится  спать

большая полицейская охрана

вставать

во весь огромный рост

и мерными шагами

ходить по залу

что-то бормоча

быть может  и стихи

«Я памятник  себе…»

 

Но вот и утро

серое  простое

уборщица с тебя стирает пыль

а ты опять сидишь

все в той же позе

как  приговоренный

поэт и царь

один в своем дворце.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

. . .

 

Сегодня  утро  было  особенно  нарядным
проходя  по  комнатам
они  теснило  тени  сомнения
сдувало пыль  скорби
и  охотно  разговаривало   со  всеми  на  их  языке
окна были  широко  раскрыты
точнее  распахнуты
и  за  ними
на  задумчиво  качающихся  зеленых  ветвях 
пели  большие  желтые  птицы  покоя
узоры  памяти    переливались  на  стенах
и  поскрипывающий  паркет  бытия  казался  особенно  долговечным
лестница  сбегала
как  скромная белолицая  девочка
в  густой  бормочущий  с  ветром  сад
за  которым  -  
это  было  отчетливо  видно  издали  -
мускулистый  человек
по  пояс  свешиваясь  из  окна  черной  башни
придерживал  увесистую  стрелку  времени
на  обнаженном  циферблате  городских  часов.

 

 

   . . .

 

Вслед за закатом
в пиджаке бордовом
который уходил
не обернувшись
легко смеясь
к нам приходила  ночь
в своем прозрачном
светлом синем платье
которое взлетало на ветру
и падало к ее ногам
бесстыдно
со множеством
горячих нежных звезд
вокруг большой 
таинственной луны
глядящей в мир
огромным желтым глазом
и шепчущей
заветные слова
в той любви
в которой  все на свете
позволено
ведь мы обычно любим
совсем не так
как велено любить.

 

 

 

 

 

     .   .       .

За  скобками  ворот
укутанная  в  зелень
веранда
дорожка  
забегающая  вглубь
размашистого  сада
вся темна
а  окна  дома
освещены
в округе  -  никого
фамилия  владельца  различима
при  свете  фонаря
кусты сирени
касаются  нечайно  плеч  и  рук
звонка  здесь  нет
и  глупо  закричать
калитка заперта
приходится очнуться
услышать шум
и  нервно  зашагать
прочь  от   иллюзий
гулко каблуками
обозначая  быстрые  шаги. 

 

 

  .   .   .

 И  что  теперь?
Вид  из  окна  банален:
видны  одни  деревья  и  кусты
да  клочья  облаков
и  сморщенное  небо
с  лучами  солнца  где-то  на  краю
а  вместо  удивительного  -
прочерк
тропинки  скользкой  поперек  двора
и  скоро  -  снова  дождь
и  холода  и осень
где  серость  дней
как  будто  серость  крыс
мы  ничего  у  Господа  не  просим
а  он   не  предлагает....
И  повис
воздушный  шарик  лопнувшего  счастья
как  тряпка
только  я  его  опять
когда-нибудь  найду  в  ногах  у  лета
и  поцелую
и  возьму  домой
и  снова  положу  на  подоконник
перед  распахнутым  в  мир  солнечный  окном.

 

 

   .  .   .

На сцене 
из еловых распущенных лап 
восседает зима 
мы в партере пьем утренний кофе 
вприкуску 
с лучами апрельского солнца 
а над нами 
дешевая люстра 
с глазами вчерашнего лета 
смотрит вниз 
на безумие выспренных слов 
и на пни безнадежных надежд 
чьи стволы 
за кулисами пилят и пилят 
седые артисты. 

       

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     .      .     .

Растет в этом старом лесу
одинокий подснежник
и ели как будто бы
держатся за руки
тихо касаясь друг друга
бежит как девчонка
куда-то смешная тропинка
и грустно молчит
среди низких своих берегов
невеселая речка
так хочется слышать
простые ее разговоры
но ей очень трудно сказать
что она заблудилась
и небо над ней
так похоже на синие волны
которых она никогда не увидит. 

 

 

 

 

 

 

 

      .  .  

Ты будешь 
мне каплей
наивной мечты
от нее
расцветают цветы
и становятся легкими
крылья
и летят на них
в небо
счастливые птицы
любви.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   .    .   .

Боль - как вода 
в которой можно утопиться 
и по которой в то же время можно плыть 
к другому невидимому и неведомому берегу бытия 
вдыхая молчание и выдыхая крик 
разбегающийся мелкой дрожащей рябью 

холодно 
берег видимый и оставленный протянулся 
как долгий взгляд 
и каждое движение похоже 
на гулкий шаг к небытию 
может быть близкому 
обрывающему тоненькую струну твоей жизни 
с болезненным звоном 
а может быть бесконечному 
звездному как ночное небо 
замороженное над головой. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    

 .   .   .

 

Видишь ли 
я и тебя бы прилежно любил 
если бы оставался лежать на горячем песке у воды 
всю свою жизнь 
и она бы заснула у тебя на коленях 
пушистым котенком 
но я не живу в том краю 
где растут как грибы после славных дождей 
очень нежные чувства 
и вынужден плыть по холодному небу 
скомканным облаком 
гонимым неистовым ветром 
существующим только затем 
чтобы пух тополиный кружился 
чтобы платья у девушек летом пытались взлететь 
выше чем плечи прохожих 
а также 
чтобы зеленые листья шумели 
восторгом оваций 
до неподвижной как мертвое тело зимы. 


    .       .  .

 

 

 

      
Здесь ночи 
как бальные платья красавиц 
и звезды - безумно нежны 
и мечты - как всегда в голубом 
и старенький сгорбленный бог 
здесь по прежнему правит 
хотя и не помнит уже ни о ком. 

 

      .  .     . 

Вспоминается юность 
в коротеньком платье из грез 
с упоительным вечером 
в фетровой шляпе 
в обнимку 
и вокруг 
реверансы уже отцветающих роз 
и стеклянные слезы 
на старом как мир фотоснимке 
и плывут балерины 
по сцене в красивом чаду 
и танцующий клоун 
взмахнул удивительной шляпой 
я не помню 
в каком это было году 
помню - плюшевый мишка 
махал на прощание лапой. 

 

 

 

 

   .  .  .

 

У этой осени красивые глаза 
и иней на опущенных ресницах 
я ничего о счастье не сказал 
оно мне только кажется и снится 
оно мне снится 
словно нежный сон 
в котором мы всегда друг друга любим 
и чуть хрипя 
играет патефон 
из прошлого 
оставшегося людям. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

      .      .     .

 

И остались 
в руках у меня 
лепестки 
от увядших цветов 
ничего не случилось 
на сцену пришел 
мрачный клоун 
снял шляпу 
рассмеялся 
всем зрителям 
прямо в лицо 
и швырнул 
эту шляпу 
под купол 
старинного цирка 
и сказал 
это солнце 
молитесь теперь 
на него 
еще долго 
стоял он на сцене 
и долго смеялся. 

 

 

 

 

 

 

 

   .  .   .

Ты взлетаешь
на розовых крыльях
в бездонное небо
где бегут облака
как большие
пушистые очень коты
и качается
нежное солнце
и ласково светит
и где так хорошо
над далекой землей
но приходится
снова вернуться
с деревьям и лужам
к неподвижной воде
неживого пруда
и на ней в тишине
навсегда и остаться
как упавший
растерянной осенью
счастья не помнящий лист.

 

 

 

________
Мне нужна
ты сама
без всего остального
что есть
на тебе
у тебя
или рядом
что ты принесла
в чем ты ходишь
о чем говоришь
я люблю тебя
только такой
какой ты родилась
и осталась
дюймовочкой
нежной кувшинке.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    .   .    .

 

Ты в зеркале
увидел не себя
а человека в белом
он стоял
совсем один
у камня
на распутье
из трех дорог
лежавших перед ним
одна вела
конечно
прямо к счастью
вторая
к упоительной любви
а третья
никуда не приводила
и он пошел по ней
чтобы вернуться
но так и не вернулся
никогда.

 

  .  .   . 

Я же знаю  
ты будешь счастливой
звезды помнят всегда про тебя
и оставят
такой же красивой
и накажут ведь
только любя
я же знаю
ты снова танцуешь
в этом странном зеленом раю
и я снова
хотел бы такую
как и ты
но я больше не пью
я люблю теперь
соки и воды
милых женщин
которым за сто
для меня
перемены погоды
все важнее
и я уж не тот
я возьму скоро
старую шляпу
да и тросточку
тоже возьму
и отправят меня
по этапу
но куда
до сих пор не пойму.

        .  .   .

 

Вы кружитесь на детской карусели

в своем цветастом ворохе забот

а я стою

как грустный понедельник

в пустом саду

как музыкант без нот

и  листья падают вокруг

как дни недели

прошедшие в отчаяньи без вас

вы меня просто

видеть не хотели

а я вас ждал

и снова жду сейчас

вы все летите

радостно по кругу

девчонкой на игрушечном слоне

а я остался

вашим нежным другом

хоть  вы давно

забыли обо мне.

        .  .     .

Изобилие сказочных снов 
которые видят седые поэты 
бродящие молча в безлунной ночи 
собирая осколки волшебного света 
давно догоревшей свечи.

 

    .  .  .

Какое вокруг
одиночество
как в поле
где нет
ни деревьев
ни птиц
ни травы
а только дорога
в пыли
неизвестно куда. 

 

    .   .     .

Есть вход в судьбу
и выход для души
окно для счастья
форточка для скуки
и множество следов
в снегу
прожитой жизни
которые
уводят в никуда.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    .    .  . 

 

Ты прячешь руки
в серое пальто
и день уходит
весь засыпан снегом
и на коленях снег
и на груди
и небо все в снегу
и даже звезды
заснежены
как руки у тебя
холодные и милые
родные
такие же как ты
уже большая
как будто выросла
до этой тишины
и можешь мне отдать
все что захочешь
пусть даже слезы
на пустом стекле.

  

 

 

   .   .   .  

 

 

Казалось бы
темная комната двери закрыты
а голоса входят оскорбляют
сталкивают душу с мягкого кресла
и одиночество оказывается пустой фразой
сказанной для глупым клоуном
правителем тщедушного царства
которое лежит под диваном
и плачет игрушечными слезами 
катящимися по полу
как стеклянные шарики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   .   .    . 

Я стал старше
чем эта красивая ночь
нацепившая яркие бусы огней
на запястья
и мудрее
чем этот простуженный день
занавесивший белые шторы 
в своем невеселом жилище
я быстрее хожу
чем плывет в свое море река
между двух берегов
так похожих на старые добрые руки
и мне легче дышать
чем сердитому ветру летать
по дворам и подъездам 
стуча своей палкой по крышам
часами
и поэтому я 
ничего для себя не хочу
зачеркнул все былые надежды
как лишние строки
и оставил два слова -
я жив я живу
это лучше чем смерть
между прочим.

 

    .      .        .

 .   .   .

 

Как печальны
глаза нашей старой земли
вот она уже сбросила
облако белого снега
скоро станет зеленой дорогой
а ныне желтеет в пыли
и ее нравится просто лежать
на боку
когда гладит ее
по утрам
это доброе  солнце
вот оно
на окраине неба
у синих ворот в старый мир
приютилось и смотрит
совсем молодое
кто на грустной земле одиноко живет
и все время
не знает покоя.

 

 

 

 

 

 

 

 

   .  .   .

 

 

 

 

  .   .     .

 

Я теперь уже
совсем не тот
дом мой
на отшибе
в чистом поле
где вокруг
такая тишина
как в ином
давно забытом мире
есть дорога рядом
в никуда
грустная
знакомая простая
и горит над ней
одна звезда
яркая
наверно молодая..

 

 

 

 

 

 

   .   .     .

Ты с облака спускаешься
большого
и в комнату приходишь
из окна
и складываешь крылья
на кровати
и позволяешь
долго целовать
как будто ты
все знаешь
о том счастье
которое
осталось нам вдвоем.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    .   .   .

Я доверю тебе свою тень
подержи ее просто
чтоб больше не гналась за мной
ну а я полетаю
над крышей
забытого старого дома
возле черной трубы
и потом
зацеплюсь за луну
буду долго висеть
и естественно
вниз головой
я играю в летучую мышь
и на землю глядеть
сверху вниз -
мое счастье.

 

 

       .    .   .

 

Белый лебедь
на синем пруду
как на блюде
и он – из фарфора
рядом рюмки
они – из стекла
и над ними
стеклянное небо
и на небе
кругом облака
из сияющей ваты
на солнце
из горящего воска
в вязанке лучей
из соломы
и она

 

 

    .   .     .

 

Вы потеряли ключ
от тишины
и оказались в жизни
снова в стае
кричащих маленьких ворон
над вами осень
распластала крылья
а вы не можете устать
и шум в ушах
у вас
не умолкает
всю ночь
до самого утра.

 

 

 

     .    .      .  
А вдруг
сегодня снова
будет солнце
когда день станет
безупречно белым
и поплывет оно
над головой
и плюхнется
когда-нибудь
в далекий пруд
заката
и буду я
писать ему
стихи.


СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

 

Носов  Сергей Николаевич.  Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге)  в 1956 году. Историк, филолог,  литературный критик, эссеист  и поэт.  Доктор филологических наук и кандидат исторических  наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником   Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии  Наук. Автор большого числа работ по истории  русской литературы и мысли и в том числе нескольких  известных книг  о русских выдающихся  писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории  русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990;  В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб.  Издательство «Дм.  Буланин» 2008;  Антирационализм в художественно-философском творчестве  основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. 

    Публиковал произведения разных жанров  во многих ведущих российских литературных журналах  - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской  русскоязычной газете  «Русская мысль» и др.  Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате  - в ленинградском самиздатском журнале «Часы»   1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки»  был допущен и в официальную советскую печать.  Входил как поэт  в «Антологию русского  верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал  стихи в «Дне поэзии России»  и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском  «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь»  и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. 

После долгого перерыва  вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «Нева», «Семь  искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Парус», «Сибирские огни»,  в  изданиях «Антология Евразии»,» «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Черные дыры букв» в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голубы (К 125-летию  М.И. Цветаевой) и   в целом ряде других   литературных  изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии  «Поэт года», «Наследие»   и др.   Стихи переводились на несколько европейских языков.  Живет в Санкт-Петербурге.  

 

  

КАК СТРАННО ЧТО ПОЭТ
ЖИВЕТ В СТИХАХ             

 

 СТИХИ  В ЖУРНАЛ

«ПЕРИСКОП»

 

Как странно 

что поэт живет в стихах

как это несерьезно

лучше в бронзе

быть памятником самому себе

и восковой персоной

своей смерти

сидеть в высоком

каменном дворце

чтобы шагали мимо  экскурсанты

как гуси

за своим экскурсоводом

а по ночам

когда ложится  спать

большая полицейская охрана

вставать

во весь огромный рост

и мерными шагами

ходить по залу

что-то бормоча

быть может  и стихи

«Я памятник  себе…»

 

Но вот и утро

серое  простое

уборщица с тебя стирает пыль

а ты опять сидишь

все в той же позе

как  приговоренный

поэт и царь

один в своем дворце.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

. . .

 

Сегодня  утро  было  особенно  нарядным
проходя  по  комнатам
они  теснило  тени  сомнения
сдувало пыль  скорби
и  охотно  разговаривало   со  всеми  на  их  языке
окна были  широко  раскрыты
точнее  распахнуты
и  за  ними
на  задумчиво  качающихся  зеленых  ветвях 
пели  большие  желтые  птицы  покоя
узоры  памяти    переливались  на  стенах
и  поскрипывающий  паркет  бытия  казался  особенно  долговечным
лестница  сбегала
как  скромная белолицая  девочка
в  густой  бормочущий  с  ветром  сад
за  которым  -  
это  было  отчетливо  видно  издали  -
мускулистый  человек
по  пояс  свешиваясь  из  окна  черной  башни
придерживал  увесистую  стрелку  времени
на  обнаженном  циферблате  городских  часов.

 

 

   . . .

 

Вслед за закатом
в пиджаке бордовом
который уходил
не обернувшись
легко смеясь
к нам приходила  ночь
в своем прозрачном
светлом синем платье
которое взлетало на ветру
и падало к ее ногам
бесстыдно
со множеством
горячих нежных звезд
вокруг большой 
таинственной луны
глядящей в мир
огромным желтым глазом
и шепчущей
заветные слова
в той любви
в которой  все на свете
позволено
ведь мы обычно любим
совсем не так
как велено любить.

 

 

 

 

 

     .   .       .

За  скобками  ворот
укутанная  в  зелень
веранда
дорожка  
забегающая  вглубь
размашистого  сада
вся темна
а  окна  дома
освещены
в округе  -  никого
фамилия  владельца  различима
при  свете  фонаря
кусты сирени
касаются  нечайно  плеч  и  рук
звонка  здесь  нет
и  глупо  закричать
калитка заперта
приходится очнуться
услышать шум
и  нервно  зашагать
прочь  от   иллюзий
гулко каблуками
обозначая  быстрые  шаги. 

 

 

  .   .   .

 И  что  теперь?
Вид  из  окна  банален:
видны  одни  деревья  и  кусты
да  клочья  облаков
и  сморщенное  небо
с  лучами  солнца  где-то  на  краю
а  вместо  удивительного  -
прочерк
тропинки  скользкой  поперек  двора
и  скоро  -  снова  дождь
и  холода  и осень
где  серость  дней
как  будто  серость  крыс
мы  ничего  у  Господа  не  просим
а  он   не  предлагает....
И  повис
воздушный  шарик  лопнувшего  счастья
как  тряпка
только  я  его  опять
когда-нибудь  найду  в  ногах  у  лета
и  поцелую
и  возьму  домой
и  снова  положу  на  подоконник
перед  распахнутым  в  мир  солнечный  окном.

 

 

   .  .   .

На сцене 
из еловых распущенных лап 
восседает зима 
мы в партере пьем утренний кофе 
вприкуску 
с лучами апрельского солнца 
а над нами 
дешевая люстра 
с глазами вчерашнего лета 
смотрит вниз 
на безумие выспренных слов 
и на пни безнадежных надежд 
чьи стволы 
за кулисами пилят и пилят 
седые артисты. 

       

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     .      .     .

Растет в этом старом лесу
одинокий подснежник
и ели как будто бы
держатся за руки
тихо касаясь друг друга
бежит как девчонка
куда-то смешная тропинка
и грустно молчит
среди низких своих берегов
невеселая речка
так хочется слышать
простые ее разговоры
но ей очень трудно сказать
что она заблудилась
и небо над ней
так похоже на синие волны
которых она никогда не увидит. 

 

 

 

 

 

 

 

      .  .  

Ты будешь 
мне каплей
наивной мечты
от нее
расцветают цветы
и становятся легкими
крылья
и летят на них
в небо
счастливые птицы
любви.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   .    .   .

Боль - как вода 
в которой можно утопиться 
и по которой в то же время можно плыть 
к другому невидимому и неведомому берегу бытия 
вдыхая молчание и выдыхая крик 
разбегающийся мелкой дрожащей рябью 

холодно 
берег видимый и оставленный протянулся 
как долгий взгляд 
и каждое движение похоже 
на гулкий шаг к небытию 
может быть близкому 
обрывающему тоненькую струну твоей жизни 
с болезненным звоном 
а может быть бесконечному 
звездному как ночное небо 
замороженное над головой. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    

 .   .   .

 

Видишь ли 
я и тебя бы прилежно любил 
если бы оставался лежать на горячем песке у воды 
всю свою жизнь 
и она бы заснула у тебя на коленях 
пушистым котенком 
но я не живу в том краю 
где растут как грибы после славных дождей 
очень нежные чувства 
и вынужден плыть по холодному небу 
скомканным облаком 
гонимым неистовым ветром 
существующим только затем 
чтобы пух тополиный кружился 
чтобы платья у девушек летом пытались взлететь 
выше чем плечи прохожих 
а также 
чтобы зеленые листья шумели 
восторгом оваций 
до неподвижной как мертвое тело зимы. 


    .       .  .

 

 

 

      
Здесь ночи 
как бальные платья красавиц 
и звезды - безумно нежны 
и мечты - как всегда в голубом 
и старенький сгорбленный бог 
здесь по прежнему правит 
хотя и не помнит уже ни о ком. 

 

      .  .     . 

Вспоминается юность 
в коротеньком платье из грез 
с упоительным вечером 
в фетровой шляпе 
в обнимку 
и вокруг 
реверансы уже отцветающих роз 
и стеклянные слезы 
на старом как мир фотоснимке 
и плывут балерины 
по сцене в красивом чаду 
и танцующий клоун 
взмахнул удивительной шляпой 
я не помню 
в каком это было году 
помню - плюшевый мишка 
махал на прощание лапой. 

 

 

 

 

   .  .  .

 

У этой осени красивые глаза 
и иней на опущенных ресницах 
я ничего о счастье не сказал 
оно мне только кажется и снится 
оно мне снится 
словно нежный сон 
в котором мы всегда друг друга любим 
и чуть хрипя 
играет патефон 
из прошлого 
оставшегося людям. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

      .      .     .

 

И остались 
в руках у меня 
лепестки 
от увядших цветов 
ничего не случилось 
на сцену пришел 
мрачный клоун 
снял шляпу 
рассмеялся 
всем зрителям 
прямо в лицо 
и швырнул 
эту шляпу 
под купол 
старинного цирка 
и сказал 
это солнце 
молитесь теперь 
на него 
еще долго 
стоял он на сцене 
и долго смеялся. 

 

 

 

 

 

 

 

   .  .   .

Ты взлетаешь
на розовых крыльях
в бездонное небо
где бегут облака
как большие
пушистые очень коты
и качается
нежное солнце
и ласково светит
и где так хорошо
над далекой землей
но приходится
снова вернуться
с деревьям и лужам
к неподвижной воде
неживого пруда
и на ней в тишине
навсегда и остаться
как упавший
растерянной осенью
счастья не помнящий лист.

 

 

 

________
Мне нужна
ты сама
без всего остального
что есть
на тебе
у тебя
или рядом
что ты принесла
в чем ты ходишь
о чем говоришь
я люблю тебя
только такой
какой ты родилась
и осталась
дюймовочкой
нежной кувшинке.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    .   .    .

 

Ты в зеркале
увидел не себя
а человека в белом
он стоял
совсем один
у камня
на распутье
из трех дорог
лежавших перед ним
одна вела
конечно
прямо к счастью
вторая
к упоительной любви
а третья
никуда не приводила
и он пошел по ней
чтобы вернуться
но так и не вернулся
никогда.

 

  .  .   . 

Я же знаю  
ты будешь счастливой
звезды помнят всегда про тебя
и оставят
такой же красивой
и накажут ведь
только любя
я же знаю
ты снова танцуешь
в этом странном зеленом раю
и я снова
хотел бы такую
как и ты
но я больше не пью
я люблю теперь
соки и воды
милых женщин
которым за сто
для меня
перемены погоды
все важнее
и я уж не тот
я возьму скоро
старую шляпу
да и тросточку
тоже возьму
и отправят меня
по этапу
но куда
до сих пор не пойму.

        .  .   .

 

Вы кружитесь на детской карусели

в своем цветастом ворохе забот

а я стою

как грустный понедельник

в пустом саду

как музыкант без нот

и  листья падают вокруг

как дни недели

прошедшие в отчаяньи без вас

вы меня просто

видеть не хотели

а я вас ждал

и снова жду сейчас

вы все летите

радостно по кругу

девчонкой на игрушечном слоне

а я остался

вашим нежным другом

хоть  вы давно

забыли обо мне.

        .  .     .

Изобилие сказочных снов 
которые видят седые поэты 
бродящие молча в безлунной ночи 
собирая осколки волшебного света 
давно догоревшей свечи.

 

    .  .  .

Какое вокруг
одиночество
как в поле
где нет
ни деревьев
ни птиц
ни травы
а только дорога
в пыли
неизвестно куда. 

 

    .   .     .

Есть вход в судьбу
и выход для души
окно для счастья
форточка для скуки
и множество следов
в снегу
прожитой жизни
которые
уводят в никуда.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    .    .  . 

 

Ты прячешь руки
в серое пальто
и день уходит
весь засыпан снегом
и на коленях снег
и на груди
и небо все в снегу
и даже звезды
заснежены
как руки у тебя
холодные и милые
родные
такие же как ты
уже большая
как будто выросла
до этой тишины
и можешь мне отдать
все что захочешь
пусть даже слезы
на пустом стекле.

  

 

 

   .   .   .  

 

 

Казалось бы
темная комната двери закрыты
а голоса входят оскорбляют
сталкивают душу с мягкого кресла
и одиночество оказывается пустой фразой
сказанной для глупым клоуном
правителем тщедушного царства
которое лежит под диваном
и плачет игрушечными слезами 
катящимися по полу
как стеклянные шарики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   .   .    . 

Я стал старше
чем эта красивая ночь
нацепившая яркие бусы огней
на запястья
и мудрее
чем этот простуженный день
занавесивший белые шторы 
в своем невеселом жилище
я быстрее хожу
чем плывет в свое море река
между двух берегов
так похожих на старые добрые руки
и мне легче дышать
чем сердитому ветру летать
по дворам и подъездам 
стуча своей палкой по крышам
часами
и поэтому я 
ничего для себя не хочу
зачеркнул все былые надежды
как лишние строки
и оставил два слова -
я жив я живу
это лучше чем смерть
между прочим.

 

    .      .        .

 .   .   .

 

Как печальны
глаза нашей старой земли
вот она уже сбросила
облако белого снега
скоро станет зеленой дорогой
а ныне желтеет в пыли
и ее нравится просто лежать
на боку
когда гладит ее
по утрам
это доброе  солнце
вот оно
на окраине неба
у синих ворот в старый мир
приютилось и смотрит
совсем молодое
кто на грустной земле одиноко живет
и все время
не знает покоя.

 

 

 

 

 

 

 

 

   .  .   .

 

 

 

 

  .   .     .

 

Я теперь уже
совсем не тот
дом мой
на отшибе
в чистом поле
где вокруг
такая тишина
как в ином
давно забытом мире
есть дорога рядом
в никуда
грустная
знакомая простая
и горит над ней
одна звезда
яркая
наверно молодая..

 

 

 

 

 

 

   .   .     .

Ты с облака спускаешься
большого
и в комнату приходишь
из окна
и складываешь крылья
на кровати
и позволяешь
долго целовать
как будто ты
все знаешь
о том счастье
которое
осталось нам вдвоем.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    .   .   .

Я доверю тебе свою тень
подержи ее просто
чтоб больше не гналась за мной
ну а я полетаю
над крышей
забытого старого дома
возле черной трубы
и потом
зацеплюсь за луну
буду долго висеть
и естественно
вниз головой
я играю в летучую мышь
и на землю глядеть
сверху вниз -
мое счастье.

 

 

       .    .   .

 

Белый лебедь
на синем пруду
как на блюде
и он – из фарфора
рядом рюмки
они – из стекла
и над ними
стеклянное небо
и на небе
кругом облака
из сияющей ваты
на солнце
из горящего воска
в вязанке лучей
из соломы
и она

 

 

    .   .     .

 

Вы потеряли ключ
от тишины
и оказались в жизни
снова в стае
кричащих маленьких ворон
над вами осень
распластала крылья
а вы не можете устать
и шум в ушах
у вас
не умолкает
всю ночь
до самого утра.

 

 

 

     .    .      .  
А вдруг
сегодня снова
будет солнце
когда день станет
безупречно белым
и поплывет оно
над головой
и плюхнется
когда-нибудь
в далекий пруд
заката
и буду я
писать ему
стихи.


СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

 

Носов  Сергей Николаевич.  Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге)  в 1956 году. Историк, филолог,  литературный критик, эссеист  и поэт.  Доктор филологических наук и кандидат исторических  наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником   Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии  Наук. Автор большого числа работ по истории  русской литературы и мысли и в том числе нескольких  известных книг  о русских выдающихся  писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории  русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990;  В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб.  Издательство «Дм.  Буланин» 2008;  Антирационализм в художественно-философском творчестве  основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. 

    Публиковал произведения разных жанров  во многих ведущих российских литературных журналах  - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской  русскоязычной газете  «Русская мысль» и др.  Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате  - в ленинградском самиздатском журнале «Часы»   1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки»  был допущен и в официальную советскую печать.  Входил как поэт  в «Антологию русского  верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал  стихи в «Дне поэзии России»  и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском  «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь»  и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. 

После долгого перерыва  вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «Нева», «Семь  искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», "ЗИНЗИВЕР",«Парус», «Сибирские огни»,  в  изданиях «Антология Евразии»,» «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Черные дыры букв» в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голубы (К 125-летию  М.И. Цветаевой) и   в целом ряде других   литературных  изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии  «Поэт года», «Наследие»   и др.   Стихи переводились на несколько европейских языков.  Живет в Санкт-Петербурге.  

 

 

Другие произведения автора:

Ностальгия по вертлявым тропинкам

Гирлянды фонарей напоминают бусы

Ночь как бабушка старая