Симптом Огоркина

29 июня 2016 — Сергей Голиков

Возможность анализировать свет божий вернулась к Огоркину примерно в 8:43 утра. Погода - дрянь. Зарёванное окно. И небо, серое и вязкое, словно омерзительная, протухшая сукропель. Бездушная и невидимая тварь под названием «безысходность» неподъёмной плитой придавила тело к скомканной простыне. Вторая половина кровати пуста и прохладна. Здесь больше нет места для той, чья физиологическая потребность оказалась выше великого чувства воспетого поэтами. Десятилетний анабиоз по имени «счастье» треснул по швам и рассыпался, словно глиняный горшок в трясущихся руках гончара - дилетанта.

Вчера Огоркин отмечал начало нового пути в кругу старых кровопийц, предателей и псевдодрузей. Он смотрел в их остекленевшие глаза и читал душу, медленно, словно подлую книгу, исписанную чёрными жирными чернилами. «Мерзавцы!» - звучало внутри его захмелевшего и сдавленного негодованием мозга. «Что есть для вас жизнь? Что есть для вас честь? Вы, увязшие по уши в трясине лжи, заживо погребённые в смраде завести, сплетен и алчности. Что для вас дружба? Благородство? Милосердие? Просто звук. Сухие слова, заученные наизусть. Так для галочки. Не имеющие ни смысла, ни значения».

«Мерзавцы!» - забывшись, рявкнул Огоркин и стукнул кулаком по кромке стола.

- Что с вами, Олег Григорьевич? – голосом забитой мыши произнесла Любочка Прогонова первая кляузница и верная подруга его жены. – Вам плохо? Вы переборщили с алкоголем. Вам бы лечь, Олег Григорьевич. Такое горе, ах как я вас понимаю.

- Береги сердце, Олежа! Оно одноразовое и имеет скверное свойство изнашиваться, – заплетающимся языком просипел ещё один предатель, имеющий два подбородка и сорок четыре нечеловеческих порока.

- Вон, - вскипев от ярости, взорвался Огоркин. – Что вы можете понимать? Гнусная шайка безмозглых тупиц и недоумков. Крови, крови хотите?

Он выскочил из-за стола как ошпаренный и, подбежав к двери, распахнул её настежь.

- Вы - прошлое. Вас нет.

Он стоял и смотрел, как послушное бездушное стадо устремилось за своим вожаком. О, как пылают их звериные глаза. Какой отвратительный звук издают заледеневшие бесчувственные сердца. Нет, не человеческая сущность скрывается за этими масками. Что – то убогое и увядшее, незримое, но жаждущее боли и страдания.

Вот и все! Дверь на замок. Сон как спасение. Новая жизнь, жизнь с чистого накрахмаленного листа.

8:55

Дрожащие липкие пальцы тянутся к пачке с сигаретами. «Стоп!» Какой – то внутренний голос, тихий и невероятно волевой, «Это бес - искуситель, не верь его словам, бойся его, не поддавайся ему. Ноги в руки и текай, текай пока не поздно. Храм разрушен. Срам и невежество царит в этих мрачных, покрывшихся льдом стенах. Разбитый стакан возьми и сожми его в ладонях, он безжалостно вонзится в твою плоть десятками равнодушных осколков.

Оголи провода и коснись пальцами, твои мышцы окаменеют и сердце остановится. Продай душу нечистому и краски мира померкнут».

Он надел куртку и ботинки. Он выскочил на лестничную площадку. А голос внутри всё звучал и звучал. «Выбирай, так просто сделать выбор».

- Олег Григорьевич,- раздался громкий женский голос. Огоркин вздрогнул, и словно пробудившись от сна, резко дёрнул головой. – Олег Григорьевич, это вам!

- Полина? – испуганно произнёс он. – Что это?

- Откуда мне знать? Я Ваша соседка и не более. Какая – то женщина просила передать этот конверт лично Вам в руки.

Огоркин раскрыл конверт и ахнул от удивления. Черно-белое фото, несбывшиеся мечты, обрывки первого хрупкого счастья. Кадр переключился, и он уже в далёком давно позабытом прошлом, где всё можно пережить заново, но ничего нельзя изменить.

Богато сервированный стол, нещадно льющийся мимо стопок алкоголь, отборная англоязычная музыка. Знакомые лица. И те кого уже давным- давно нет на свете божьем, сидят и поднимают тост во имя жизни и счастья. А вот и она, жгучая девятнадцатилетняя брюнетка в белом, местами просвечивающем платье, она сидит напротив и она готова подарить ему самый желанный и незабываемый подарок в его совершеннолетие. Воздушный поцелуй, словно шальная бабочка слетает со спелых девичьих губ и кружится, затерявшись в едких клубах табачного дыма. Бери её на руки и неси. Неси туда, где тихие ангелы ночи подобно добрым глухонемым монашкам освежат её вспотевшие от счастья волосы чудесным эликсиром утренней свежести. Туда, где неугомонный самоучка кузнечик, не зная усталости и нот, отбросит надоедливую скрипку и овладеет самым волшебным в мире инструментом, арфой любви. Капли росы переливающимся бисером рассыплются на примятую телами траву, и маленькая фея волшебница подарит короткий, но очень сладкий сон.

Смена кадра, тихий обрывистый звук, словно какой – то колдун щёлкнул пальцами. В ушах зашумело. Стены ожили и засмеялись. Чьи – то руки будь – то пара отвратительных змей, обвили тонкий девичий стан. Коварная чернь поглотила последние блики света, и шум в ушах сменился хриплым надрывистым криком.

- Олег Григорьевич, что вы делаете? Вы расшибёте себе голову, Вы убьёте себя, прекратите немедленно, - верещал голос соседки Полины, глядя как тридцативосьмилетний Огоркин, не щадя собственного лба испытывает стену на прочность. Девушкой овладевает паника. Её слабые руки не в силах сдержать столь стремительные порывы сумасшествия. На серой обшарпанной стене появляются красные капли крови. Длинные худощавые пальцы Огоркина, словно хищные рыбы вонзаются в подол её укороченной юбки, и с невероятной дерзостью срываются вниз, выставляя на показ её белые кружевные трусики.

- Что Вы творите? - взрывается голос ошеломлённой девушки. – Вы - псих. Вы - чудовище. Вы…, Вы опасны для общества. Отдайте юбку и я вызову скорую.

16:20

Блаженство и эйфория, полное отсутствие притяжения к земле. «Это рай» - мысленно повторяет Огоркин, не отрывая взгляд от белоснежной поверхности потолка. «Ах, как прекрасно это небо! Небо цвета тёплого парного молока. Таинственный пейзаж, восхищения которым нет предела. Воображение рисует яркий насыщенный красками сюжет.

Старый подвыпивший молочник уморился в лучах весеннего солнца и уснул. Одноглазая кляча свернула с дороги и скрипучее колесо провалилось в яму. Дроги повалились на бок и деревянная бочка, стянутая коваными обручами, раскололась и выплеснула наружу всё содержимое своего вместительного желудка. Шар вечности перевернулся, земля и небо поменялись местами».

- Как Ваше самочувствие, Олег Григорьевич? - прозвучал приятный голос женщины. Огоркин повернул голову и увидел симпатичную лет двадцати пяти девушку, одетую во всё белое и мило улыбающуюся.

- Ах, это Вы! - прохрипел он с неподдельной ноткой восхищения. - Боже мой, как я рад, что вижу Вас! Я никогда не верил тем шарлатанам, рисующим Ваш портрет безликим, как они посмели облачить Ваши восхитительные плечи в непроницаемую чёрную ткань балахона. Вы - вечность! А вечность должна быть прекрасна. Вы - спасение! А спасение - это счастье. Оно не приемлет лжи и лести, ибо, что стоят слёзы, если они всего, лишь капли, упавшие с неба на холодную гладь мрамора. Вы - последняя и такая желанная надежда для всех нас, пересиливших муки тлена, и вырвавшихся на свободу.

- Как он? – прозвучал грубый мужской голос.

- Горячка ещё не спала окончательно, но в целом не плохо.

- И Вы здесь, - приподняв голову, произнёс Огоркин. – Чёрт Вас дери, о, как же Вы воняете кровью. Ещё немного и Вы захлебнётесь в этой липкой субстанции. Но голубчик мой, Вы уже не в силах причинить мне вреда, моё тело больше не чувствует боли. Идите прочь. Мне крайне неприятно Ваше назойливое присутствие.

Глаза Огоркина покраснели, и синие вены как набухшие канаты провисли на блестящих от пота висках. Сильная рука опрокинула его тело со спины на живот, и безжалостное остриё иглы пронзило плоть.

День спустя

«Какой омерзительно грустный пейзаж», - думал Огоркин, оценивая мир, находящийся за белой металлической решёткой. Несколько маленьких птичек, словно зомбированные существа, сидели на электрическом проводе, втянув в крылатые плечи свои крошечные нахохлившиеся головёнки. Жёлтая листва, оторвавшись от веток, кружилась в мокром промозглом воздухе. Она падала на землю и прилипала к десяткам грязных и равнодушных подошв. Огоркин перешёл к другому окну и, зевнув в кулак, продолжил наблюдение. Старая потрёпанная бродячей жизнью собачонка стояла, прижавшись боком к мокрому стволу берёзы. Её тело тряслось от холода, а желудок требовал пищи, но слабые подкосившиеся лапы отказывались двигаться. Когда – то она была молодой и полной сил, за её сердце дрались самые породистые и храбрые псы, десятки жизней вышли из её тёплой материнской утробы. И не было большего счастья для матери, чем этот короткий миг.

Тонкий пронзительный крик. Струны тишины дрогнули, и господь услышал дивное созвучие нот, воззывающих к нему. Ангел хранитель вспорхнул с ветвей райского сада и устремился к земле. Новая жизнь затеплилась в маленьком ещё совершенно беспомощном тельце. Механизм времени запущен, и путь к вечности открыт. Душа чиста и невинна, словно белая снежинка, кружащаяся в потоке зимнего морозного воздуха. Шторки век разомкнулись и в глубине двух голубых озёр отразились первые блики света. Размытые еле различаемые силуэты мира ещё такого чуждого и совершенно непонятного.

Маленький ротик ищет что – то из чего прольётся тепло и покой. Ангел хранитель садится рядом и накрывает своим мягким невидимым крылом. Жизнь - капризная ретивая лошадёнка, попавшаяся, в умело накинутое лассо судьбы. И чем больше она брыкается, тем туже сдавливается петля на её длинной жилистой шее.

- Олег Григорьевич, к Вам посетитель! – прозвучал голос медсестры.

- Да, - встрепенувшись от неожиданности, произнёс Огоркин.

Скрипучая дверь распахнулась и на пороге мрачной больничной палаты появилась Полина.

- Ах, душа моя, Полина! И как Вы узнали?

- Мир тесен, - ничуть не смутившись, ответила девушка.

-Да, да, дорогая моя, Полина, о, как Вы мудро подметили, мир действительно тесен. Куда же деться измотанному, разбитому любовью сердцу. Она там (он постучал кулаком по левой груди), она по-прежнему там.

- Вы о ком? – преодолевая робость, спросила Полина.

- О жене.

- Вы серьёзно?

- Хоть убейте, - печально ответил Огоркин.

- Но Олег Григорьевич, насколько я знаю, у Вас нет жены?

- Господь с Вами, Полина, что Вы говорите? Моя гордость и воспитанность не позволит мне излить Вам и мизер из переполненной горем чаши души.

- Вы устали, - промолвила она, перебирая в памяти разговор с доктором. – Вы загнали себя в угол, так нельзя, отдохните, наберитесь сил.

- На всём протяжении свой сознательной жизни, я строю стену, которая защитит и убережёт этот хрупкий и слишком предсказуемый мир. – Промолвил Огоркин и отошёл к окну. Он встал к ней спиной и продолжил. – Я замешиваю и разглаживаю раствор, так чтобы каждый кирпичик чувствовал себя вольготно и непринуждённо, превращаясь в прочную непробиваемую крепость. Мир чувствует себя защищённым и раскрепощённым, я радуюсь и плачу, поскольку с каждым новым рассветом он становится глупее. Я укрепляю его снаружи, а он загнивает изнутри. Я борюсь с бессонницей и слушаю ветер. Ветер поёт колыбельные, но слишком нудны и тревожны их слова и мотивы. Небо оплакивает меня, крупные холодные капли барабанят по стеклу и тусклый свет луны проникает в мою тесную безымянную могилу. Наступает утро, и смятые обрывки неудавшихся рукописей врываются в поле зрения моих воспалённых глаз. Их больше и больше, ещё немного и они перекроют мне свет божий.

- Олег Григорьевич, что Вы такое говорите. Мир любит Вас. Мир ценит Ваши труды.

- Милая Полина, - он отскочил от окна и, упав на колени, двинулся в её сторону. – Спасите меня, одно Ваше слово и я стану вечным пленником Вашей божественной красоты. Позвольте и я покрою Ваше тело тысячами жгучих поцелуев. Ваши колени и руки, Ваши губы и глаза. Боже мой. Спасите мою пропавшую душу.

- Нет, - ответила она, отпрянув назад и вспомнив эпизод с юбкой. – Это излишне, я совершенно недостойна стать героиней ваших душещипательных романов. До свидания. Заскочу на недельке.

Неделю спустя

«Какой странный сон. Я летал над землёй и читал мысли людей. Я как ангел спаситель кружил над бесконечным потоком суеты и безразличия. Глаза многих словно мутные зеркала отражали смерть, и я парил над их головами, и я орал в их уши, но им всё равно, они точно контуженые солдаты шли навстречу гибели и не обращали на меня, ни малейшего внимания. Странные человечки, позабыв о том, что их путь не бесконечен падали в пропасть. Очень дурной сон, не предвещающий ничего хорошего», – он распахнул одеяло и встал с койки.

- Добрый день, Олег Григорьевич, - чуть приоткрыв дверь, робко произнесла Полина. – К Вам можно?

- Проходите, - ответил Огоркин, не отрывая взгляд от пола.

- Я переговорила с доктором, и он совершенно удовлетворён результатом Вашего самочувствия, - слукавила Полина.

- К чёрту самочувствие. К чёрту доктора. Они лгут и этим самым оправдывают свою беспомощность.

Белая ярость переполнила его остекленевшие глаза. Накинутая на плечи пижама свалилась и упала на пол. Он пнул её ногой и небрежно пригладил ладонью торчащие во все стороны давно нечёсаные волосы.

- Я нахожусь здесь сутки, а, кажется вечность. Эти чёртовы стены, словно поролоновая губка впитывают в себя всю мою жизненную энергию. Стоит лишь надавить и брызнет, - он ткнул пальцем в стену. – Вот видите?

- Нет, не вижу.

- Поговорите с доктором. Я совершенно здоров и в этом всё дело. Помогите мне. Мне больше не к кому обратиться.

- А Ваша жена? – ещё более робко спросила Полина.

- Какая жена? У меня никогда не было жены. Жизнь коротка и в ней нет времени на подобные глупости. Я должен творить. Я должен открывать горизонты. Кто это сказал: «мы открываем горизонты, а они открывают нас»?

- По-моему Ницше.

- Ах, да. Сумасшедший и безумно гениальный Ницше.

- Что там у Вас? – он показал пальцем на пакет в руках Полины.

- Мандарины, это - Вам.

- Какая нелепость, мандарины в плену бетонных стен. Поймите же, я не могу быть червяком в стеклянной банке, и ждать когда меня насадят на крючок и скормят рыбам. Рыбы глупы, я заслуживаю более достойную смерть.

- Олег Григорьевич, пройдите на процедуры, - распахнув дверь, сказала медсестра.

- Помогите, - жалобно промычал Огоркин и вышел из палаты.

Месяц спустя

- Здравствуйте, Полина Юрьевна!

- Здравствуйте, - нерешительно ответила девушка.

- Какая чудесная погода, последний день осени балует нас невероятной теплотой солнечных лучей. Вы на работу?

- Да. А вы?

- Иду в типографию, вот, – он показал толстую пачку коряво исписанных листов. – Новый роман, год не мог закончить, а тут бах, за одну ночь.

- Ах, вот почему Вас так давно не было видно.

- Да нет, дело не в этом. Я ведь, Полина Юрьевна, в больницу загремел, целый месяц почитай провалялся, еле высвободился.

- Что Вы говорите?

- Именно так. Странное дело живём по - соседству, а ничего друг о друге не знаем.